Фостеру казалось, словно он пробуждается от глубочайшего сна, которого никогда прежде не переживал. Он находился в каком-то полузабытьи, и миновало несколько секунд прежде, чем он заставил себя открыть глаза. Он лежал на спине, не в силах пошевелиться. Однако он не потерял способности мыслить.
Что случилось? Фостер помнил паб. Потом — ничего. Это как-то связано? Наверное, он потерял сознание, и его отвезли домой. Но судя по запаху, это не его комната. Тут пахло картоном и чем-то кислым, как в одном из тех архивов, куда его водил Найджел Барнс. Он открыл глаза. Первое, что он увидел, была лампочка, свисавшая с потолка на грязно-белом проводе. И больше никаких источников света, естественных или искусственных. Безукоризненно чистый бетонный потолок и стены в каких-то отметинах. Когда зрение полностью восстановилось, Фостер разглядел, что вдоль стен лежат коробки от яиц, вероятно, для звукоизоляции.
Тело начало покалывать. Чувствительность возвращалась. Фостер попытался поднять левую руку, но она не двигалась. Что-то удерживало ее, возможно, веревка. Так же дело обстояло с правой рукой, с ногами и грудью. Одежда исчезла за исключением трусов. Он с силой потянул правую руку, но путы не ослабли. Похлопал по поверхности, на которой лежал. Что-то вроде кровати. Желудок свело от приступа паники.
Слева до самого потолка высились горы коробок. Справа тоже стояли коробки, какая-то мебель, комод и сервант. Посередине комнаты — кровать. Тем не менее, как Фостер ни пытался поднять голову, он не мог разглядеть, что лежало впереди и позади него, но чувствовал: там есть что-то еще. Будто сюда свалили все имевшиеся в доме вещи.
В углу раздалось шарканье, Фостер не видел, кто это. Но слышал дыхание и ощущал чье-то присутствие.
— Тут есть кто-нибудь? — с трудом проговорил он.
Молчание.
— Тут есть кто-нибудь? — повторил Фостер.
Справа от него появилась какая-то фигура. Фостер попытался рассмотреть лицо человека. Он заметил темные волосы, в руках незнакомец что-то держал.
— Кто это? — простонал Фостер.
Никакого ответа. Фостер повторил вопрос. Тишина.
— Что это, черт возьми, значит? — крикнул он громче, пытаясь пошевелить руками.
Человек по-прежнему стоял рядом. Неожиданно он произнес:
— Это возмездие. — И залепил рот Фостера скотчем.
Внутри у Фостера все сжалось от ужаса. Он попытался выплюнуть ленту, отодрать ее. Человек проигнорировал его приглушенные крики. Фостер почувствовал, что ослабляет путы на правой лодыжке. Когда его нога оказалась свободной, он ударил ею, но у него не было сил, и он не мог обороняться. Мужчина прижал его ногу одной рукой; послышалось шуршание. Он тащил что-то по полу, похоже, столик. Он поднял ногу Фостера так, чтобы пятка и лодыжка оказались на этой новой платформе, а участок ноги между коленом и лодыжкой свободно висел в воздухе. Мужчина закрепил его ногу в новом положении.
Теперь Фостер видел все намного лучше. Он мог разобрать, что это мужчина. Карл. Инструмент, который он держал в руке, был кувалдой. Карл высоко поднял ее. Фостер начал бороться с веревками, дергаться и извиваться, но был очень крепко связан.
— Нет! — заорал Фостер, но лента заглушила его крик.
Он знал, что произойдет дальше, но не мог ничего сделать, кроме как ждать удара. Послышался треск, когда молоток с силой ударился о его большую и малую берцовые кости. Боль в голени обожгла, как огонь.
Фостер завыл от боли и впал в беспамятство.
Найджел сидел в кафе Центра истории семьи, глядя в окно, за которым было серое утро, и мысленно упрекал себя. Если бы он раньше выяснил все о смене фамилии, у них появился бы шанс предупредить Фостера. Хизер сказала, чтобы он забыл об этом. Они получили информацию о звонках, поступавших на телефон Фостера. Выяснилось, что звонок, после которого он покинул собрание общества любителей истории семьи, был сделан после семи вечера из телефона-автомата на Лэдброк-гроув еще до того, как Найджел узнал о предке Фостера. И все равно Найджел винил себя. Он постарался вспомнить все, что ему удалось узнать за неделю: статьи в газетах, описание процесса, бесконечные свидетельства и данные переписей населения, как он пытался найти хоть какую-нибудь зацепку, которая могла бы вывести его к Фостеру и к убийце. К концу дня Фостера убьют…
Хизер ушла с бледным и изможденным лицом. Она собиралась присоединиться к поискам. Всех полицейских Лондона подключили к работе, даже тех, кто находился в отпуске. Но это ни к чему не привело. Ночью поступило сообщение, что ДНК убийцы и Ика Фаэрбена не совпадают. Надежды, что среди потомков Ика Фаэрбена найдется похититель Фостера и маньяк, исчезли.
Найджел сознавал, что все бесполезно и он ничем больше не поможет. Последнюю жертву 1879 года обнаружили в маленьком сквере неподалеку от Портабелло-роуд. За этим местом наблюдали. Ему оставалось лишь ждать, сможет ли полиция тщательно обыскать это место и найти своего коллегу. Чтобы довести дело до конца, Найджел проследил всех потомков Пфайцера. Фостер являлся последним из них и единственной целью убийцы.
Центр открылся, и к дверям потянулись посетители, они спешили сдать свои вещи. Найджел смотрел, как они входили и выходили. Непрерывный поток. Они были моложе, чем в другие дни, среди них находилось даже несколько детей. Вскоре длинное помещение заполнили люди, они приходили сюда выпить кофе, пообщаться, посмотреть документы, которые получили сегодня утром, и определиться с дальнейшими планами надень.
Фил — сотрудник центра, любивший свистеть, — шел, оглядываясь по сторонам. Заметив Найджела, он приблизился к нему.
— Привет! — воскликнул Фил в своей обычной непринужденной манере. — У вас все хорошо?
Найджел кивнул, надеясь, что он подошел не для того, чтобы просто поболтать.
— Вы не видели Дейва Дакуорта?
Найджел развел руками.
— Странно, — удивился Фил. — Там, за первым столиком, группа американских туристов. Дейв должен был помогать им в их поисках. Он опаздывает уже на полчаса.
«Наверное, застрял в пробке», — подумал Найджел.
— На него не похоже, тем более что это очень состоятельные люди, — добавил Фил.
— Я не видел его со вчерашнего дня, — произнес Найджел, вспоминая разговор с Дейвом о его новом клиенте с редкой фамилией Келлог.
Догадка поразила Найджела так внезапно, что он подскочил на месте. Возможно, это совпадение? Он должен добраться до библиотеки прессы и все выяснить.
Фостер очнулся, мокрый от пота. Пошевелившись, он почувствовал резкую боль в поврежденной голени. Рот не заклеен. Он повернул голову, и его вывернуло наизнанку. Неужели ему опять придется терпеть боль, или его снова накачают наркотиками?
Карл — убийца. Фостер знал, что должен стать пятой жертвой.
— Зачем ты все это делаешь? — спросил он, хватая ртом воздух.
— Это отмщение. — Голос Карла звучал спокойно. В нем не было угрозы.
Приступ боли лишил Фостера дара речи. Вероятно, он снова потерял сознание на несколько минут. Пот стекал у него по лбу. Он пришел в себя, последние слова его врага всплыли у него в памяти.
— Отмщение? — с трудом повторил Фостер. — Но за что?
— Если бы ты лучше знал историю своей семьи, то не спрашивал бы.
Фостер пытался сосредоточиться на словах Карла, чтобы не думать о боли. Это давалось нелегко.
— А что такого в истории моей семьи?
— Ты еще не догадался?
— Я не в настроении разгадывать твои дерьмовые загадки, — прошипел он, но сразу пожалел об этом. Боль пронзила тело, и его опять вывернуло.
— Лежи спокойно, тогда тебе не будет так больно. И наказание окажется не столь болезненным, если не станешь дергаться. Не кричи, иначе придется заткнуть тебе рот.
Фостер, чувствуя, что сейчас снова может потерять сознание, замолчал. Звуконепроницаемые стены… Однако если закричать, кто-нибудь услышит. В какой-то момент он подумал, что должен собрать все свои силы и крикнуть так громко, насколько хватит голоса. А вдруг это шанс на спасение?
— Если бы ты знал историю своей семьи, то тебе было бы известно, что твоим прапрапрадедом был детектив Генри Пфайцер. Подлый немецкий ублюдок, он подставил Ика Фаэрбена, чтобы спастись от нападок прессы.
Слова с трудом доходили до затуманенного болью сознания Фостера. Наконец он все понял. Его предок?
Основателем его семьи являлся человек, фактически убивший Фаэрбена?
Сознание покидало Фостера. Он ничего не слышал в этой могиле. Тишину нарушали лишь голос убийцы и его собственные стоны. Он пытался справиться с обморочным состоянием. В следующий раз он просто не очнется. Чтобы сосредоточиться, Фостер стал думать о своей сломанной ноге и даже слегка пошевелил ею, надеясь, что сильная, обжигающая боль не позволит ему провалиться в небытие.
— Пфайцер был твоим предком, — произнес Карл. — Ты понесешь наказание за то, что совершил он. Как были наказаны потомки Норвуда, Дарбишира, Перси и Макдугалла. Но прежде чем Фаэрбена повесили, полиция поймала его и выбивала из него показания. Это могло случиться только с одобрения твоего предка. Шесть сломанных костей.
«Шесть, — подумал Фостер. — Впереди еще пять». Он изо всех сил напряг тело. Нужно найти способ выбраться, задержать убийцу.
— Почему ты выбрал меня? — спросил он. — Наверняка есть и другие потомки Пфайцера.
— Нет. Ты — последний. Род заканчивается на тебе. И еще мне очень повезло, что ты тоже оказался полицейским. Я выбирал самых успешных. Дарбишир, Перри были самыми богатыми. Можешь назвать это классовой ненавистью.
Карл появился в поле зрения Фостера, он стоял слева, от него пахло табаком. Фостер вспомнил сигарету, которую тот ему одолжил. Теперь он знал, как убийца похищал свои жертвы. Все они были курильщиками. Карл находил повод заговорить с ними, предлагал сигарету и… все, свет гас. Затянувшись сигаретой с дозой GHB, человек через секунду становился беспомощным, наркотик действовал быстрее, чем если бы он был растворен в напитке.
— Теперь ты готов? — произнес Карл.
Мысли путались в голове у Фостера. Он вспомнил отца. Его последние минуты до того, как он принял коктейль. Он оставался твердым и уверенным в себе. Взгляд человека, который смотрит в бездну, и бездна отступает перед ним. Смерть являлась для него избавлением. Сможет ли он встретить конец своей жизни с таким же достоинством?
Ему снова заклеили рот. Фостер ощутил вкус пластика. Его левая рука была отвязана и отведена в сторону, раскрытая ладонь лежала на другом столике. Фостер уставился прямо в глаза убийце. Карл не смотрел на него. Он просто поднял ботинок и с силой обрушил Фостеру на запястье.
На сей раз перелом был «чистым». По сравнению с жуткой болью в ноге, рука просто онемела. Фостер даже не поморщился и не отвел взгляда от убийцы. Он старался не сводить с него глаз все время, что он находился рядом с ним.
Он ждал, пока Карл уберет ленту, чтобы дать волю гневу или закричать от боли.
Ничего. Лента осталась на месте. Фостер опять потерял сознание. Когда он пришел в себя, ленту уже убрали, он открыл рот, но издал лишь слабый стон. Фостер облизнул пересохшие губы. В голове был туман, он решил использовать другую тактику.
— Это можно было сделать по-другому, — прошептал Фостер. — Я знаю про Ика Фаэрбена. Знаю о несправедливости. — Он замолчал, поморщился, вздохнул. — О том, как его избили, о показаниях Стэффорда Перси, о подброшенном ноже, о решении судьи. Это было пародией. Но существует помилование. Дело можно открыть заново. Имя твоего предка будет очищено.
Карл снова возник перед ним.
— Ик Фаэрбен не был моим предком, — проговорил он.
Найджел менее чем за час добрался до Национальной библиотеки прессы. Там он заказал все выпуски «Кенсингтон ньюс» за 1879 год. Об истории, которая его заинтересовала, он впервые прочитал в «Таймс» за понедельник, это случилось сразу после осуждения Фаэрбена. Но там было всего несколько абзацев. Ему надо знать больше деталей. Когда принесли подшивку, Найджел пролистал ее, пока не добрался до выпусков за третью неделю мая, как раз после суда. На первой полосе материалы о событиях в суде чередовались с информацией об интересующем его происшествии.
Заголовок гласил: «Мужчина зарезал жену и дочерей».
Вчера утром после семи часов инспектор Додд из кенсингтонского отдела полиции получил сообщение, что из-под двери дома по Пэмбер-стрит льется кровь. Обеспокоенные соседи обратились в полицию. Дом принадлежал Сегару Келлогу — владельцу бакалейной лавки.
Инспектор Додд приехал на Пэмбер-стрит, но местные жители, которые по-прежнему были в испуге от похождений так называемого кенсингтонского убийцы, вели себя достаточно спокойно. Он приблизился к двери и действительно увидел на лестнице кровь.
Додд постучал, но никто не ответил. Тогда он дернул дверь, и она открылась. К своему ужасу, Додд заметил за ней мальчика. Без сознания, но живого.
Все его тело было перепачкано кровью. Позади тянулся кровавый след, ведущий в подвал, откуда раненый, искалеченный ребенок выбрался на холодный деревянный пол, после чего потерял сознание. Детектив пошел по кровавым следам вниз и оказался на месте жуткой резни.
Женщина умирала, у нее было перерезано горло. Рядом с ней инспектор Додд нашел холодные и окоченевшие трупы двух ее детей. Неподалеку на полу лежал труп мужчины, из его груди торчал нож.
Вскрытие подтвердило предположение полиции. Скорее всего мистер Келлог убил жену, ранил сына в шею, а потом задушил двух дочерей, после чего обратил свое оружие убийства против себя. Никаких подозреваемых не обнаружили.
Соседи утверждают, что мистер Келлог являлся истинным христианином и трезвенником. Следователи не исключают предположения, что он находился во власти религиозного фанатизма.
Найджелу нужно было найти Дакуорта.
— Тогда почему? — спросил Фостер, напрягая голос, чтобы его услышали. — Если ты не имеешь ничего общего с Иком Фаэрбеном, почему ты делаешь все это?
Он услышал глубокий вздох.
— Полиция арестовала невинного человека за преступления, которые он не совершал. И все ради того, чтобы избежать критики в свой адрес. В тот день, когда Фаэрбена осудили, настоящий убийца по имени Сегар Келлог убил жену и двоих детей. Он перерезал жене горло, ранил сына в шею и задушил двух семилетних дочерей. Если бы он попал на скамью подсудимых, если бы полиция и твой предок справились со своей работой, его семья была бы жива. А злодея повесили бы.
Сын выжил. Его голосовые связки были повреждены. Он больше не мог говорить. Он так и не оправился после случившегося. Какое-то время он вел некое подобие жизни. Взял новую фамилию — Хогг, с тех пор мы все носили эту фамилию, женился, у него родились двое детей. Но он так и не пришел в себя. Наконец он решил, что не может жить после того, что случилось, после ужасов, которые не мог забыть. Перед смертью он написал обо всем. Как следил по ночам за отцом и видел, что он убил двух человек. Как страх перед отцом не позволил ему рассказать обо всем. Как сожалел, что он поддался страху. Как ненавидел силы закона и порядка, осудившие невиновного.
— Вы слышали о прощении? — спросил Фостер.
Хогг проигнорировал вопрос.
— Ты не понимаешь, что значит жить с таким клеймом. Помнить, какая кровь течет в твоих жилах. Она отравлена. Это пятно всегда на нас. Я знаю об этом с тех пор, как нашел письмо Исава Хогга. Все закончится на мне. У меня не будет потомков.
— А что насчет твоей семьи? Вероятно, они прожили достойную жизнь, если ты сейчас разговариваешь со мной. Мы — не только набор генов, не они определяют нашу судьбу.
— Весьма громкое заявление, учитывая, что это говорит последний представитель полицейской династии. Ты никогда не думал, что в этом могут быть замешаны гены?
Фостер стиснул зубы от боли. Если не будет двигаться, то сумеет терпеть ее благодаря наркотику, который все еще находился в его крови.
— Мой предок, может, и подставил Фаэрбена. Но это не значит, что мы все продажные копы. Существует такое понятие, как свободная воля. Она не написана на роду.
— Ты слышал о психогеографии?
Фостер смутно помнил, что Найджел Барнс говорил об этом. Какая-то чушь о том, как места влияют на поведение людей.
— Существует теория, что окружающий тебя мир действует на твои эмоции и поведение. Я ходил по тем же улицам, где мой предок выслеживал жертвы. Я родился недалеко от того места, где он уничтожил свою семью. Узнал, что он сделал и как избежал правосудия. Как моя семья была навсегда запятнана.
— Это больше похоже на оправдание, чем на объяснение.
Хогг ехидно фыркнул:
— Признаться, что-то подобное я и ожидал от полицейского. Забавно, что люди, которые, казалось, должны интересоваться теориями, способными объяснить поведение человека, относятся к ним с презрением.
Фостер собрался с силами.
— Меня не интересуют теории. — Он глубоко вздохнул и почувствовал, что перед глазами все начинает расплываться, но не дал себе расслабиться. — Есть люди, живущие достойной жизнью, есть преступники… а есть слабоумные садисты вроде тебя.
Хогг снисходительно рассмеялся:
— Довольно болтовни!
Фостер услышал, как он отматывает от катушки ленту. Он попытался отвернуться, но его рот все равно оказался заклеенным. Фостер ощутил руку Хогга у себя на груди. Он видел, как убийца заносит над ним кулак и опускает на его бок. Воздух с шумом вырвался из грудной клетки, сильная боль пронзила ребра. Тело инстинктивно старалось защититься от удара, оно изогнулось, усиливая боль от предыдущих переломов. Еще один удар был нанесен по тому же месту. Фостеру показалось, что в его ребра вонзили раскаленный нож. Кожу будто обожгло.
«Покончи с этим», — мысленно произнес Фостер, обращаясь с мольбой к Богу, в которого никогда не верил.
Найджел выяснил, что Исав Келлог сменил фамилию на Хогг. Он женился и попытался начать новую жизнь в пользовавшихся дурной славой трущобах на окраине Кенсингтона. У пары родились двое детей, но через пару лет после рождения второго ребенка Исав свел счеты с жизнью. Он повесился.
Найджел проследил историю его семьи. Их род был немногочисленным, но дожил до наших дней. Сейчас в живых оставались двое потомков: мужчина тридцати лет по имени Карл Хогг и женщина семидесяти шести лет, Лиз. Найджел не нашел адрес Карла, у него был только адрес родителей в период его рождения. Последний адрес Лиз был сорокалетней давности. Необходима помощь Хизер, чтобы отыскать их обоих.
Найджел позвонил ей и сообщил все, что смог выяснить. Она направлялась к Дакуорту, жившему на границе Ислингтона и Хекни, чтобы проверить, нет ли его дома, и расспросить о клиенте по фамилии Келлог. Хизер сказала Найджелу, что они должны встретиться.
Когда Найджел приехал, Дженкинс и Дринкуотер с напряженными лицами обыскивали маленький офис Дакуорта. Его нигде не было. Дженкинс держала в руках большую коробку для документов оливкового цвета. Она бросила ее на стол, чтобы Найджел мог посмотреть, что там находится. На белом ярлыке отпечатана фамилия Келлог. Найджел открыл набитую документами коробку. Там было несколько папок из коричневой бумаги. Самая первая подписана черным фломастером: «Дарбишир». Внутри копии свидетельства о рождении, браке и смерти начиная с 1870-х годов — свидетельства о браке Айвора Дарбишира, редактора газеты, и заканчивая нашими днями. Найджел пролистал документы. Судя по всему, в живых оставалось около двадцати потомков, среди них он нашел свидетельство о рождении Джеймса Дарбишира.
— Здесь и четверо других, включая Фостера, — произнесла Дженкинс.
— Он знал.
— Он это выяснил. Почитайте.
Она взяла компьютерную мышку, подергала ее, и компьютер вышел из режима ожидания. Экран загорелся, и Найджел увидел список документов. Курсор наведен на документ, названный «Письмо Келлогу». Он был создан в среду. Хизер дважды щелкнула на него.
Уважаемый мистер Келлог!Дакуорт.
Прошло немало времени с тех пор, как мы в последний раз общались с вами. Я хотел бы обратить ваше внимание на счет за мое последнее исследование, который я выслал вам, и он до сих пор не был оплачен. Надеюсь, вы удовлетворены моей работой.
Что касается предмета исследования, то, полагаю, нам обоим известна причина, по какой вы заказали его. Я читал газеты и заметил странное совпадение между людьми, которых вы мне поручили найти, и жертвами серийного убийцы в Ноттинг-Хилл-Гейт. Не мне осуждать людей и то, как они используют информацию, мной добытую. Но в данном случае, мне кажется, моя тревога небезосновательна. В связи с этим я думаю пересмотреть условия оплаты в сторону ее значительного увеличения. У меня есть контакты в полиции и в национальных газетах. Их наверняка заинтересует информация, которой я вас снабжал. Конфиденциальность является священным условием моего бизнеса и его принципом. Но в данном случае обстоятельства настолько необычны, что мне придется отступиться от него. Решайте сами.
С уважением,
Найджел покачал головой, отказываясь верить тому, что Дакуорт шантажировал убийцу, прежде чем обратиться в полицию. Но это в его духе. Вероятно, убийца тоже понял это и предпочитал сотрудничать под чужим именем.
— Мы нашли адрес абонентского ящика, куда он посылал документы. Он зарегистрирован на мистера Келлога, проживающего по адресу Лейнстер-Гарденс, 24. Мы уже выслали туда людей.
— Повторите мне адрес, — попросил Найджел.
Дринкуотер выполнил просьбу.
— Скажите им, пусть возвращаются. Адрес фальшивый.
— Как вы догадались? — резко спросил Дринкуотер.
— Потому что такого дома нет.
— Нет?
— Когда построили кольцевую линию метро, пришлось снести стоявшие над ней дома, поскольку поезда проходили близко от поверхности. Людям выплатили компенсацию и переселили их, после чего дома снесли. Жители Лейнстер-Гарденс были богаче соседей и имели кое-какое влияние. Они нашли подтверждение тому, что железнодорожные пути могут разрушить внешний вид улицы. И руководство метрополитена согласилось построить фальшивый фасад дома, чтобы закрыть большую брешь, образовавшуюся на месте, где раньше находились дома номер 23 и 24.
— Черт! — воскликнула Хизер. — Вам удалось найти потомков Хогга?
— Осталось двое родственников.
— Давайте выясним, кто они. И побыстрее. Пока это все, что у нас есть, а времени почти не остается.
Согласно спискам избирателей, последним адресом Карла Хогга являлась арендованная квартира в восточном конце Оксфорд-Гарденс — фешенебельной улицы с пятиэтажными особняками в викторианском стиле, большинство были перестроены. И теперь в них квартиры сдавались внаем молодым специалистам.
Найджел и Хизер поднялись на третий этаж дома из красного кирпича, в котором сохранялась величественная атмосфера, царившая на этой улице. Они постучали в дверь Хогга. Ответа не последовало. Из соседней квартиры на лестничную площадку вышла пожилая женщина. Она подтвердила, что Карл живет здесь, только она знала его под именем Карл Кин. Два месяца назад он погрузил мебель в фургон и уехал, но потом еще пару раз возвращался. Когда она спросила, не перебрался ли он в другое место, Карл ответил, что ему нужно уехать, но через несколько месяцев он вернется.
— Он не сообщил, куда отвез мебель? — спросила Хизер.
Женщина покачала головой.
— Он где-нибудь работал?
— Насколько я знаю, он в основном находился дома. Выпускал журнал и писал книги. Карл помогал обществу любителей истории семьи. Он работает при методистской церкви на Ланкастер-роуд. Он там выступал и что-то печатал для них.
Вскоре они уже были в церкви. Помещение общества любителей истории семьи находилось позади здания на втором этаже. Крупная женщина в огромных очках в коричневой оправе сидела за столом в маленькой комнате, где повсюду были аккуратно разложены книги и документы. Когда они вошли, она им дружелюбно улыбнулась:
— Чем могу помочь?
— Мы ищем Карла Хогга, — произнесла Дженкинс, показывая свое удостоверение.
Женщина даже не попыталась скрыть удивления.
— Боже! — воскликнула она. — Карла? К сожалению, мы давно не видели его.
— Как давно?
Она глубоко вздохнула и посмотрела в окно:
— Несколько месяцев. Если честно, я думаю, что мы ему наскучили. Он разочаровался в нас.
— Почему?
— У нас небольшое общество. Большинство его членов интересует только то, в каких условиях жили их родственники, некоторые хотят проследить влияние эмигрантов с Карибских островов, узнать об истории карнавала Ноттинг-Хилл-Гейт… У Карла были более обширные интересы, можно сказать, очень специфические.
Найджел приблизился к стенду-вертушке, где размещались публикации общества. Он повернул его и заметил толстый переплетенный буклет с заголовком «Звуки Уэстуэя». Автор — Карл Хогг. Развернув его, он увидел, что это самиздат. Дизайну и оформлению буклета уделялось немного внимания, страницы представляли собой сплошной текст без единой иллюстрации. Бескорыстный труд. Он просмотрел содержание. Книга являла собой подробное исследование темных моментов истории Ноттинг-Хилл и Дейла. Сведения об убийствах, совершенных Джоном Кристи на Риллингтон-плейс, о смерти Джимми Хендрикса в отеле около Лэдброк-гроув, о скандале с землевладельцем Рэчмана, о расовых беспорядках, вспыхнувших в пятидесятые и шестидесятые годы двадцатого века; о роли этих мест в скандале с Джоном Профумо, о декларации независимости, выдвинутой жителями и переселенцами на Фрестон-роуд; о «Фрестонии» — духе анархии, независимости и инакомыслия, которые провозглашала музыка группы «Клэш».
И никакого упоминания о кенсингтонском убийце 1879 года.
Сидевшая за столом женщина продолжала объяснения, почему Карл ушел из их общества:
— Он стал одержим наукой, которую называл психогеографией. И знаете, заразил своей идеей других членов общества. Нет, Карл не искал мистических линий, находящихся под мостовой улиц, но был близок к этому. Его полностью захватила мысль, что данные места несут в себе проклятие или благословение прошлого.
Найджел уже встречал нечто подобное. Мужчины (как правило, именно мужчины) бродили по улицам в поисках таинственной души Лондона и были уверены, что город несет в себе отпечатки событий и личностей людей, когда-то здесь живших. Найджелу в чем-то нравилась эта теория: как еще можно объяснить то, что в отдельных местах Лондона вроде Кларкенуилла постоянно вспыхивают волнения и протесты? Он вспомнил, что неделю назад стоял на Риллингтон-плейс на том самом месте, где был дом номер десять, и наблюдал, как садилось солнце и наступает ночь, а всего в нескольких ярдах от этой улицы обнаружили труп Неллы Перри. Он испытал тогда хорошо знакомое чувство уничижения. Оказавшись перед лицом истории, на месте печальных событий, он хорошо представлял, что тут случилось и как все это находило отражение спустя годы. Тогда у него возникло ощущение, что убийца знал историю и дурную славу района и даже получал от этого удовольствие.
— А где он теперь? Вы не знаете? — услышал он вопрос Хизер.
— Его никто не видел. Мы даже обсуждали это. В последние два-три года он стал таким замкнутым. Раньше мы встречали его в пабах, на улице, гуляли, беседовали обо всем: он говорил, что любит слушать музыку улиц. Но вскоре Карл начал замыкаться в себе, как-то странно себя вести. У него были великие планы и мечты, но они ни к чему не привели.
— А какие места он обычно посещал? Например, местные пабы?
— «Кенсингтонский парк», на углу Ланкастер-роуд и Лэдброк-гроув. Ужасный, грязный паб. Но ему он нравился. Там пил Джон Кристи, он всегда напоминал нам об этом. К тому же его тетя Лиз жила в доме в начале улицы. Он часто навещал ее.
— Спасибо, — сказала Хизер и собралась уходить.
— Я слышала, он устроился работать барменом.
— Где?
— В пабе «Принц Уэльский».
Фостер очнулся. Наркотик больше не действовал, и боль обрушилась на него с новой силой. Он смотрел, как убийца делает ему инъекцию. Неужели это та самая доза, которая покончит с его жизнью? Но он оставался в сознании. Фостер попытался шевельнуть плечом, но сразу почувствовал резкий приступ боли в правом запястье, когда потянул руку. Он хотел кричать, но лента закрывала его рот.
— Я сломал тебе правое запястье и правую лодыжку, пока ты был без чувств, — сказал тонкий голос Хогга. — Ты должен благодарить меня за то, что я избавил тебя от этого испытания. Лежи тихо. Осталось два перелома, и все закончится.
Фостер силился вспомнить, были ли такие повреждения нанесены Ику Фаэрбену, но его мозг с трудом мог соображать от боли и наркотика и отказывался сосредотачиваться на чем-либо более нескольких секунд.
Фостеру показалось, что он снова отключился. Когда он пришел в себя, ленту с его рта убрали. Фостер, не понимая, что происходит, бессвязно пробормотал что-то. Каждое слово давалось ему с трудом. Хогг не слушал его.
Из-за ящиков послышался приглушенный шум.
— Все потихоньку просыпаются, — произнес Хогг.
Фостер услышал, как он открывает пузырек с какой-то этикеткой. Краем глаза заметил, как Карл ушел за ящики. Послышался чей-то стон, тихий и сбивчивый голос. Убийца издал тихий шипящий звук, затем вернулся со шприцем в руках.
— Кто там? — спросил Фостер. — В 1879 году было только пять жертв. Или была еще и шестая?
— Там тот, кто помогал мне последние недели. Сам того не ведая. Однако он что-то заподозрил. Но я правильно выбрал его: вместо того чтобы бежать в полицию, он потребовал денег за молчание. — Карл усмехнулся. — Я расплачусь с ним позже.
Фостер с трудом сохранял сознание. Он подумал, что перелом ноги очень серьезный и осколки кости могут проткнуть ногу. Без надлежащего ухода скоро начнется гангрена. Даже если ему удастся выбраться, он вряд ли выживет. Он откинул голову. Связанный и обездвиженный, с избитым, изломанным телом Фостер не видел путей к спасению.
— Ты их всех сюда приносил? — спросил он. Он хотел знать как можно больше. Даже если теперь это было не важно.
— Всех, кроме Эллиса, — со вздохом ответил Хогг. — Я оставил его на съемной квартире. Мне пришлось изрядно потратиться на успокоительные, но дело того стоило. Хотя я немного не рассчитал дозу. Убил его прежде, чем планировал. Но на ошибках учатся. Для остальных это место подошло идеально. Сюда можно подъехать на фургоне, оно безопасно, нет любопытных соседей, и я провел звукоизоляцию так, что никто не услышит твоего крика.
— Значит, все они были живы, когда ты…
— Да. Они лежали на этой же кровати. Я накачивал их наркотиками, но они все чувствовали.
Гнев придал Фостеру силы. Он не собирался лежать тут, терпеть пытки и ждать смерти.
— Ты убиваешь не ради мести! — бросил Фостер. — Эти люди были невинны. Ты делаешь это, потому что тебе приятно, ты — ублюдок-садист. Лишь потому, что ты решил, будто у тебя есть на то повод или какая-то идиотская псевдоинтеллектуальная теория о том, что на тебя действует атмосфера. Все это не делает тебя лучше твоего предка. На самом деле ты еще хуже!
Он был вынужден замолчать — речь далась ему с большим трудом. Когда Фостер восстановил дыхание и собрал в кулак волю, желая продолжить обличать преступника, он почувствовал, что тот стоит рядом.
— Ты знаешь, перелом какой кости самый болезненный? — усмехнулся Хогг.
— Пошел ты!
Убийца с красным от ярости лицом опять заклеил ему рот. Потом он поднял молоток и опустил его на ключицу Фостера. Тот мгновенно ощутил последствия перелома: ему словно огнем обожгло шею и плечо, а затем боль растеклась по правой руке.
Фостер заорал изо всех сил.
Пока он корчился от боли, преступник скрылся из поля зрения, а затем вернулся со шприцем и уколол Фостера в руку.
Когда Хизер и Найджел добрались до паба «Принц Уэльский», начали спускаться сумерки. Сотрудники бара рассказали обо всем, что происходило в последние минуты перед исчезновением Фостера. О том, как он пришел и спросил Карла Хогга, выпил с ним, потерял сознание, вероятно, от алкоголя. Официанты заметили, что он был немного навеселе, когда приехал, однако Хизер объяснила, что он просто устал. Когда они уходили из бара, Хогг заявил, что Фостер перебрал и он отвезет его домой. Хогг погрузил Фостера в машину, в красный фургон, и они уехали. Автомобиль Фостера по-прежнему стоял на месте, припаркованный неподалеку от паба.
Хогг расплатился наличными, он работал здесь в пятницу и субботу в обеденное время, они связывались с ним только по мобильному, который был отключен. На него не было зарегистрировано никакого транспортного средства, и, судя по всему, он не пользовался кредитной картой.
— Последний представитель богемы, — с сарказмом проговорила Хизер.
Самое время было навестить Лиз Хогг. Найджел и Хизер отправились к ней. Найджел не отрываясь смотрел на электронные часы на приборной доске. Когда они приблизились к дверям квартиры Лиз Хогг, было уже десять вечера. Она жила на восточной стороне Лэдброк-гроув, в башне, возвышавшейся над западной железной дорогой, ведущей к вокзалу Пэддингтон. Хизер постучала. Никто не ответил. Хизер выругалась и опять постучала. Тишина. Найджел посмотрел через окно около двери и заглянул в слабо освещенную кухню. Там была только пара желтых резиновых перчаток, свисавших с крана.
Они уже собрались постучать к соседям, когда в квартире зажегся свет. Послышался лязг цепочки, и дверь приоткрылась. Изможденное, сморщенное лицо пожилой женщины появилось в проеме.
— Да? — устало промолвила она.
— Миссис Хогг?
Женщина кивнула.
Хизер показала свое удостоверение.
— Простите, если мы вас разбудили. Нам надо поговорить. Пожалуйста, не волнуйтесь.
Лиз Хогг пригласила их войти и щелкнула выключателем, зажигая свет. Она была в халате и тапочках. Они прошли за ней в гостиную, где на диване спали три кошки. Лиз прогнала их.
Найджел и Хизер расположились на маленьком потертом диване с вылинявшим цветочным рисунком. Найджел молчал, он чувствовал себя неуютно, но Хизер настояла на его присутствии.
— На самом деле нас интересует, где сейчас ваши родственники.
— У меня только один родственник, — медленно сказала она, словно пробуждаясь ото сна. — Вы имеете в виду Карла?
— Вы видели его в последнее время?
Лиз покачала головой:
— Теперь он меня редко навешает.
— А раньше?
— Раньше жил у меня. После того, что случилось.
— А что случилось?
Теперь Лиз выглядела бодрее. Она глубоко вздохнула.
— С чего бы начать? У этого бедняги была непростая жизнь.
Хизер и Найджел переглянулись.
— Продолжайте, — попросила Хизер.
— Отец растил его и брата один. Но однажды, когда он возвращался домой с работы, в его машину врезался пьяный водитель. Он умер. Карл очень тяжело пережил. Они с отцом были близки. И с братом. Он пришел жить ко мне, его брат поступил в университет. Они оба странные. У его брата, Дэвида, было много проблем. Он свел счеты с жизнью, когда учился в университете. Повесился.
Найджел становился свидетелем многих трагедий, пока восстанавливал родословные в Центре истории семьи. Но теперь, когда печальные слова исходили от пожилой женщины, он почувствовал, как это тяжело. Словно ему отравили кровь.
— Карл приехал сюда и выглядел совершенно убитым. Он просто сидел и смотрел в стену. Он ничего не хотел делать. Единственное, что его интересовало, — это история его семьи. Видите ли, у нас было довольно пестрое прошлое.
— Карл рассказывал вам о нем?
Лиз кивнула:
— Мы все знали.
— Карла это очень интересовало?
— Да. Он только этим и занимался. Посещал места убийств. Ходил туда и днем, и ночью. Это было в восьмидесятые, тогда там бурлила жизнь. Наконец он пришел в себя, начал писать об этом месте, его историю. Он был просто одержим своей работой. Но по крайней мере перестал читать и перечитывать письмо.
Лиз встала и, шаркая, приблизилась к бюро. Открыла его и чем-то зашелестела. Время, казалось, остановилось. «Скорее!» — думал Найджел, бросая беспокойные взгляды на деревянные часы на каминной полке. Наконец пожилая женщина вернулась, держа в руках аккуратно сложенный лист пожелтевшей бумаги.
— Я показывала ему письмо. — Она отдала бумагу Хизер. — Это предсмертная записка сына Сегара — Исава. Карл читал его почти каждую ночь.
Дженкинс осторожно развернула лист. Бумага хрупкая, на линии сгиба истерлась почти до дыр. Найджел наклонился к Хизер, чтобы тоже прочитать. Почерк небрежный, но разборчивый. Там не было ни вступления, ни подписи, но Найджелу показалось, что письмо подлинное.
Я знал, что он убивал. Я не понимал, что именно заставило меня сделать подобный вывод. Взгляд глаз, ночные отлучки или ужасное предчувствие беды. Когда полиция находила каждую жертву, я догадывался, что в этом виноват мой отец. Я не мог предоставить никаких подтверждений, кроме его ночных прогулок и холодного блеска глаз. Он давно уже перестал общаться со мной. Было очевидно, что я разочаровал его. И все, что я мог сделать, — это не стоять у него на пути.
Однажды ночью я услышал, как он уходит. Я вылез в окно на улицу. Был густой туман, он обволакивал город, заглушал звуки. Я прислушивался и шел на звук его тихих шагов. Я тенью следовал за ним, пока он не напал на какого-то несчастного, возвращавшегося домой после ночной попойки. Я слышал слабый крик и видел, как он упал. Мой отец обернулся, я пригнулся, и он пошел назад.
Я не успел вернуться раньше его. На следующее утро он спросил меня, где я был. Я придумал историю, будто встретил друга, хотя знал, что меня все равно выпорют. Он остановился только тогда, когда моя мать взмолилась. Я лежал на животе на кровати и всхлипывал, пока мать обрабатывала мои раны на спине от ремня. Я тогда молился всем богам, чтобы явилась полиция и забрала его. Но она так и не явилась.
С того дня он впал в совершенное безумие. Заставлял нас молиться по четыре раза в день. Постоянно бил меня. Потом он пришел ночью. Приказал нам спуститься в подвал. С тех пор я каждую ночь вспоминаю запах сырости, холодный пол, а потом шум… моя мать хрипела, шипела, захлебывалась собственной кровью. Он схватил меня и воткнул мне в шею нож. Его глаза стали большими как блюдца и наполнились безумием. Больше я ничего не помню.
С тех пор я стал немым и навсегда должен был хранить эту тайну в своем сердце. До сегодняшнего дня, когда я решил прервать мою жалкую жизнь. В моих жилах течет его кровь. На мне все закончится. Это мое страстное предсмертное желание. Пусть души тех, кто останется после меня, уже не будут запятнаны.
Хизер свернула лист.
— Значит, в последнее время он приходил нечасто?
Лиз покачала головой:
— Один или два раза в год. Не знаю, что он задумал. Карл уже давно не писал книг — обычно он приносил мне один экземпляр, но за последний год у него ничего не было. Когда он писал, все выглядело нормальным. Мне кажется, он думал, что мир станет его слушать, но этого не произошло. А в последний раз когда я его видела, Карл заявил, что работает над другим проектом.
— Вы знаете, что он делает, куда ходит, есть ли у него друзья?
— Теперь уже нет. Он проводил много времени около того дома.
— Какого дома?
— На Пэмбер-стрит. Дома Сегара Келлога.
Когда Фостер очнулся, он уже не мог говорить. Рот был распахнут до предела, будто застыл во время зевка. Он попытался закрыть рот, но челюсть не могла сдвинуться с места. Краем глаза он заметил металлическую пластину на верхней губе. Фостер несколько раз судорожно вдохнул открытым ртом, жадно глотая воздух, в горле пересохло. В какой-то момент его охватила паника, он испугался, что горло сожмет спазм и он не сможет дышать.
Он стал дышать носом и постепенно восстановил дыхание. «Только не зубы», — подумал он. Языком он провел по верхнему ряду, но дотянулся лишь до крайних зубов. Они были словно покрыты резиной. Какое-то устройство не позволяло ему закрыть рот.
— К сожалению, мне надоели вопросы снизу, — послышался голос убийцы. — Пора заткнуться.
Фостер стал вырываться, пытаясь освободиться от пут, как загнанный раненый зверь, инстинкт самосохранения проснулся в нем, с каждым движением он проклинал боль, которую испытывал при малейшем движении.
Не так он хотел закончить свою жизнь. Не так. Например, во сне от сердечного приступа. Или от пули преступника, который подкараулит его за углом. Именно такой конец Фостер представлял, когда лежал ночью в кровати или размышлял, потягивая красное вино. Но не от пыток маньяка. Если бы у него было оружие и здоровые руки, он мгновенно вышиб бы ему мозги.
— Устройство, которое я вам вставил, называется довольно грубо — роторасширитель. Его используют садомазохисты для унижения беспомощного партнера и полного контроля. Я немного усовершенствовал его. Все-таки славная вещь Интернет.
Он склонился над ним, Фостер чувствовал его дыхание на лице.
— Ты этого не видишь, но там есть два винта.
Устройство дернулось. Винты находились по обе стороны ото рта.
— Если повернуть их по часовой стрелке, они соединят две металлические пластины над твоими верхними и нижними зубами.
Фостер ощутил, что напряжение ослабло и челюсти заболели.
— Но если я поверну их против часовой стрелки…
Фостер чувствовал, что Хогг снова стал крутить болты.
— Если я продолжу крутить в этом направлении, то в конце концов твоя челюсть сломается. Очень медленно.
Он крутил болты, поворот за поворотом. Фостер чувствовал, как растет напряжение в челюсти, пока она не вернулась в то самое положение, когда он очнулся. Кожа в уголках губ лопнула. Дыхание снова стало затрудненным. Фостер чувствовал, что теряет сознание, он не мог вдохнуть воздух. Его широко распахнутая челюсть давила на шею и мешала поступлению кислорода.
Он больше не сопротивлялся и начал впадать в забытье…
Барбитураты продавали на улице. Наркодилер, который иногда поставлял им информацию, заявил, что раздобудет их за хорошую цену. Три дня спустя они встретились на парковке, и он передал пузырек.
— Ты уверен, это именно то, что тебе нужно? — спросил дилер.
— Мой приятель говорит, что это серьезное дерьмо, — заверил его Фостер. Он не стал говорить, что покупал их для своего отца.
Отец решил сделать это той же ночью. Все дела привел в порядок, не осталось ничего незавершенного. Когда стемнело, они сидели в кухне за столом и пили «Шато монтроз» 1964 года. В тот год дождь уничтожил урожай винограда, но виноград собрали до того, как начались ливни, что было настоящей редкостью. Отец бережно хранил эту бутылку.
Он задумчиво пил вино. Прежде чем сделать первый глоток, долго и внимательно рассматривал его красивый красный оттенок, потом поднес бокал к носу и глубоко вдохнул запах. Удовлетворенность была написана на его лице. Затем он сделал глоток, так же поступил и Фостер. Вино походило на бархат, не кислое, выдержанное, с мягким привкусом танина. Самое мягкое вино, которое он пил. Отец наслаждался каждой каплей, словно это был нектар из великолепных фруктов.
Отец допил стакан и встал. Даже в последние минуты жизни он не разрешил себе выпить более одного стакана.
— Не делай этого, папа, — произнес Фостер, и его голос дрогнул.
— Мне нет смысла держаться за жизнь. Рак убьет меня в течение года. Он будет пожирать меня день заднем. Лучше я сам выберу момент, когда мне уйти, пока могу контролировать себя.
— А что изменилось, папа? Ты еще полон сил.
Отец поднял руку и жестом велел ему помолчать.
— Не доводи меня до крайней степени, — медленно проговорил он. — Эвтаназия означает «легкая смерть», и я хочу, чтобы так оно и было. Уважай мое решение. Есть битвы, которые можно выиграть, а есть те, какие выиграть нельзя. Теперь ты можешь уйти, если желаешь. Я пойму. Я и так впутал тебя в эту историю. — Он встал и посмотрел на Фостера. — Когда-нибудь ты поймешь.
Отец поднялся по лестнице. Фостер двинулся за ним, с трудом веря в происходящее.
В своей комнате отец положил на кровать несколько подушек и лег. Рядом на столике стоял пузырек. Фостер сел, слезы катились у него по щекам. Беспомощность. Он ничего не мог сделать. Страх. Этот человек всегда был с ним.
Они молчали. Потом обнялись. Отец сказал, что любит его и гордится им. Фостер промолчал.
Отец откинулся назад и улегся на подушки. Открыл пузырек, перевернул его и высыпал на ладонь семь белых пилюль. Он посмотрел на сына, улыбнулся, его глаза увлажнились. Отец положил пилюли в рот и запил большим глотком воды…
— Теперь будет больно, — раздался голос убийцы, выводя Фостера из забытья.
Он начал закручивать винты.
Машина Хизер на полной скорости ворвалась на Брэмли-роуд. Пока они мчались по узким, тускло освещенным лабиринтам Ноттинг-Дейл, Хизер связалась с оперативной группой и попросила помочь им. Она повернулась к Найджелу.
— Фостер постарается продержаться как можно дольше, — пробормотала она, сжимая зубы. Казалось, ее вера в него непоколебима.
Найджел очень хотел ей верить. Было всего полдвенадцатого. Они выскочили из автомобиля. Найджел держал в руках карту военно-геодезического управления Великобритании за 1893 год и маленький фонарь. Они шли, сверяя свое местонахождение по карте и пытаясь сообразить, где находилась Пэмбер-стрит. Перед ними был Уэстуэй, изрезавший район подобно цементной реке, он пульсировал огнями вечерних пробок. Они выбрали самую короткую дорогу, она привела их к подземной парковке. Хизер шла за Найджелом.
Вскоре Найджел догадался, что Пэмбер-стрит больше не существует. Это была одна из тех улиц, которую разрушили при строительстве шоссе наверху. Судя по карте, Пэмбер-стрит тянулась к северу от Уэстуэя. Он проследил пальцем направление улицы, поднял голову и посмотрел на один безликий многоквартирный дом из кирпича. Найджел направился к нему. Он услышал, как неподалеку резко затормозил грузовик. Найджел обернулся и увидел, как из него стали выпрыгивать вооруженные полицейские. Еще одна машина была в пути.
— Пойдемте! — позвала Хизер. — Нужно найти ту квартиру.
Найджел зашагал к дому, стоявшему на том же участке земли, где когда-то находилась Пэмбер-стрит. В некоторых окнах горел свет. Послышался топот, и вооруженный отряд нагнал их. Найджел и Хизер вошли в дом и остановились у лестницы.
— Куда дальше? — задыхаясь, спросила Хизер.
— Номер двенадцать, — произнес Найджел, поднимаясь по ступенькам.
Номер магазина Сегара Келлога. Интуиция подсказывала Найджелу, что потомок Келлога выберет квартиру именно с этим номером. Они поднялись на второй этаж и двинулись по коридору между квартир. Вооруженные полицейские держались рядом с ними. Найджел остановился около квартиры номер двенадцать. Посмотрел направо, где были видны огни и машины, двигавшиеся в разных направлениях. Потом встретился взглядом с Хизер. Ее темные глаза расширились от страха и ожидания. Он почувствовал, как сердце в его груди заколотилось сильнее, словно хотело вырваться наружу.
Группа из четырех человек заняла позицию, надев приборы ночного видения. В квартире было тихо и темно. Посчитав до трех, офицер вышиб дверь, она с грохотом упала. Остальные бросились через образовавшийся проем. Хизер последовала за ними, и Найджел, ведомый любопытством, отправился за ней.
Мужчины рассредоточились по квартире, выкрикивая предупреждения. Глаза Найджела еще не привыкли к темноте, он решил ориентироваться по выстрелам. Но ничего не произошло. Маленькая гостиная была пуста. Единственная спальня тоже. Они ворвались в кухню — ничего. Воздух тяжелый и сладковатый. Он услышал голос Хизер:
— Вы уверены, что это квартира номер двенадцать?
— Да, — хрипло прошептал он.
Найджел был уверен. Он чувствовал, как в буквальном смысле слова съеживается. Еще одна группа полицейских показалась в дверях. Один из них зажег свет в комнате, и это заставило Найджела прищуриться.
Посреди маленькой полупустой гостиной стоял белый холодильник — единственный предмет мебели, не считая деревянного стула. Найджел и Хизер переглянулись. Один полицейский распахнул дверь холодильника. Там не было ничего, кроме пакета молока. Он открыл первый отсек морозильника. Ничего. Затем второй. И тут же отпрянул. Хизер подошла поближе, Найджел заглядывал ей через плечо. Он увидел иней бледно-красного цвета. На нем лежали пара рук и нечто, напоминавшее парик, из-под которого торчала синевато-черная кожа, выдающая его истинное происхождение. Руки Дарбишира. Скальп Макдугалл. Они выбрали правильный адрес.
— Слишком поздно, — цепенея, пробормотала Хизер.
Звон в ушах не прекращался ни на мгновение. В нем тонуло все: голос преступника, частое биение сердца, даже собственное слабое прерывистое дыхание. Фостеру было очень тяжело говорить. Боль в теле от многочисленных ран исчезла. Он не чувствовал его. Единственным ощущением был звон. И вдруг он прекратился. Фостеру стало легко, будто он собрался лететь. Ощущение умиротворения и удовлетворенности разливалось по телу.
Потом он снова почувствовал под собой кровать, словно душа вернулась в тело, и сразу вернулась боль, особенно в сломанной ноге и раздробленной ключице. Фостер открыл глаза и застонал, боль в сломанной челюсти пронзила его, и он не смог выдавить из себя ничего, кроме возмущенного стона.
В этот момент ему захотелось покоя и мира, он желал покинуть свое слабое, изломанное, разбитое тело, избавиться от навязчивого запаха картона.
— На месте Грэма Эллиса ты бы пустил себе пулю в лоб, — услышал он голос Хогга. Он был рядом. Что он сейчас делал? Кажется, стоял слева от него. — Теперь недолго осталось, — добавил Хогг. — Скоро все закончится.
Фостер больше не мог сражаться. Он закрыл глаза, надеясь найти успокоение в беспамятстве. Возникла колющая боль в костяшке большого пальца правой руки. Тонкий нож разрезал кожу. Он знал, что это значило.
Единица.
Найджел вырвался из квартиры. Ему нужно было на воздух, картина отрезанных частей тела мелькала у него перед глазами. Полицейские прошли мимо него и стали спускаться по лестнице, смешиваясь с удивленными жильцами, которые неохотно покидали свои квартиры в полночный час, многие были в пижамах. Найджел не знал, что ему делать. Фостер наверняка уже мертв, преступник победил.
Он повернулся и посмотрел на кирпичное здание, не обращая внимания на царивший вокруг хаос. Два столетия назад, примерно под таким же тяжелым ночным небом, в то же время Исав Хогг преследовал своего отца и смотрел, как он убивает невинного человека. Несколько дней спустя в пятидесяти ярдах от места, где стоял теперь Найджел, отец Исава отвел семью в подвал своего магазина и расправился с ними.
«Подвал», — подумал он. Взгляд Найджела привлекла надпись на одной из стен дома, огромные черные буквы на белом фоне гласили: «Площади в аренду». Дорога, огибавшая микрорайон, заканчивалась у черной двери гаража. Там были частные складские помещения. Включив фонарь, он достал из кармана пальто свернутую и измятую карту. Потом опять посмотрел на жилой дом. Шоссе на карте 1893 года проходило под другим углом относительно остальных улиц, ответвлявшихся от него. Проследив пальцем Пэмбер-стрит, Найджел сообразил, что она совпадает с дорогой, ведущей к подземному складу. Он побежал туда. У входа его встретил охранник.
— Там есть кто-нибудь? — спросил он, указывая на дверь.
— Нет, — ответил охранник. — Я один дежурю. А что тут происходит? — Он кивнул на толпу возле дома.
— Это дело полиции.
Охранник удивленно приподнял брови:
— Вы — полицейский?
Найджел решил солгать.
— Да, мне нужно войти, — проговорил он и добавил: — Это очень важно.
Охранник призадумался.
— После того как вы меня пропустите, вы должны найти сержанта Хизер Дженкинс и сообщить ей, чтобы она встретилась со мной там, — продолжил Найджел.
Блеск в глазах Найджела и его отчаяние, казалось, подействовали на охранника. Он повернулся и отпер дверь, пропуская Найджела внутрь.
— Где отсек номер 12?
— На первом этаже внизу. Спуститесь на лифте. — Охранник ненадолго отлучился в офис, а затем вернулся с кусачками. — Ключи есть только у наших клиентов. Вам придется воспользоваться вот этим.
Охранник ушел. Найджел направился в хранилище. Пройдя мимо ярко освещенной парковки и миновав большие двойные двери, он двинулся к лифту.
— Найджел! — прошептал кто-то позади него. Это была Хизер, она задыхалась от волнения. — Куда вы собрались?
Он рассказал ей о том, что семью убили в подвале, и он еще раз изучил карту.
— Я говорила с охранником, — удивленно произнесла она. — Он уверен, что во всем комплексе никого нет.
Найджел пожал плечами:
— Там может находиться нечто, что поможет нам.
Хизер посмотрела на кусачки, и ее губы тронула улыбка.
— Где вы их взяли?
— Да вот решил поиграть в полицейского-взломщика. В буквальном смысле.
Хизер сняла с пояса рацию, сообщила по ней о своем местонахождении и попросила выслать подкрепление.
— Пошли! — сказала она.
Они побежали к лифту, спустились на нижний этаж и оказались в ярко освещенном коридоре не менее ста ярдов в длину. По обе стороны от него были белые металлические стены, в них виднелись желтые двери. Было тихо, лишь из вентиляционной шахты доносился гул. Найджел двинулся по коридору, теперь двери располагались уже не так близко друг от друга — здесь разместились складские помещения большего размера. Он обернулся и показал на последнюю дверь слева. На ней не было номера. Они остановились и переглянулись. И снова тишина, только гул вентилятора.
— Она не заперта, — прошептала Хизер.
На всех остальных висели замки.
Найджел посмотрел на дверь. Теперь в кусачках не было необходимости, но его рука крепче сжимала их рукоятку. Хизер схватилась за ручку двери. Медленно, бесшумно она толкнула ее и открыла.
— Черт возьми! — воскликнула Хизер.
Издалека послышался шум, что-то упало. Затем Найджелу показалось, будто он уловил чей-то стон.
— Он там, — промолвила Хизер. Она обернулась, взглянула в коридор позади себя — никаких признаков подкрепления.
Найджел посмотрел на ряды ящиков, преграждавших ему путь. Не теряя времени, он отошел на несколько шагов, а потом бросился на дверь и навалился на нее всем телом. Дверь ударилась о груду ящиков, и конструкция сдвинулась. Боль обожгла плечо. Он повалился на эту временную преграду, верхние ящики попадали вниз.
— Стойте! Полиция! — крикнула сзади Хизер.
Найджел лежал на боку. Подняв голову, он увидел темноволосого мужчину с ножом, который двигался через заваленную ящиками комнату им навстречу. Позади него на платформе навзничь лежал почти полностью обнаженный человек. Найджел оттолкнул ящики и поднялся, загораживая собой дверь и Хизер. Он размахнулся кусачками как бейсбольной битой и ударил нападавшего. Удар пришелся мужчине в грудь, он отшатнулся и выронил нож. Его глаза загорелись от гнева. Он вскочил и кинулся на Найджела. У Найджела теперь уже не было возможности замахнуться, поэтому он лишь отразил удар нападавшего. Его лицо было искажено, на лбу выступил пот. Найджел делал все возможное, чтобы оттолкнуть преступника, но при падении на ящики повредил плечо, и теперь его хватка начала слабеть.
Мужчина вырвал кусачки у Найджела и занес их над его головой. Тот поднял руки, чтобы защититься от удара. Раздался оглушающий треск, эхом разнесшийся по подвалу. Найджел опустил руки и увидел, что мужчина сполз на пол, прислонившись к ящикам. Он был в черных джинсах и белой рубашке. Во лбу появилась дырка, из которой вытекала кровь. Глаза широко раскрылись, не оставалось сомнений, что он мертв.
Ноги Найджела ослабели, он опустился на пол, глядя перед собой, в ушах звенело после выстрела, он чувствовал запах пороха. Наступила тишина, которая, казалось, длилась вечность, а потом в помещение ворвались полицейские с оружием наготове. Найджел машинально поднял руки, показывая, что безоружен. Он видел, как они стали лихорадочно осматривать комнату и расслабились, убедившись, что преступник мертв. Один из них жестом велел Найджелу следовать за ними.
Найджел осторожно двинулся к ним, но в этот момент Хизер, игнорируя все предупреждения, пробежала мимо него и завернула за угол. Он обернулся и увидел бледную, безжизненную фигуру Фостера, лежавшего на самодельном помосте. Найджел приблизился к Хизер. Нога Фостера была выгнута под неестественным углом, очевидно, сломана. Тело в синяках и ранах. Он лежал совершенно неподвижно.
— Грант! — закричала Хизер, склонившись над ним. — О Боже! Грант!