В воскресенье я вылезла из кровати только после одиннадцати часов. Марджори пробыла в нашем доме почти до полуночи. Она появилась после ужина и рассказала нам о двух поступивших предложениях. Одно было от семьи с пятью мальчиками. Второе – от яппи, которых я видела днем. Предложения были практически идентичны во всем: в цене, временных рамках, деталях.

Мы думали, что нам надо просто выбрать из них одно, но Марджори сказала, что это не так и теперь, когда имеются конкурирующие предложения, она свяжется с агентами покупателей и запросит «самое лучшее и самое выгодное» предложение. Полагаю, так устроены рыночные отношения, но больше это похоже на шантаж.

Марджори сразу же позвонила агентам, и те сказали, что перезвонят ей через час. К одиннадцати часам мы получили «самое лучшее и самое выгодное» предложение. Многодетная семья смогла добавить только пятьсот долларов, а вот яппи накинули десять тысяч. Марджори сказала, что мы должны принять решение в течение сорока восьми часов, после этого предложения аннулируются. К тому же до подписания договора покупатель в любую минуту мог отозвать предложение. Эти переговоры были очень быстрыми.

Как только Марджори ушла, я постаралась склонить родителей сделать выбор в пользу семьи с ребятишками. И убедить их не продавать дом яппи. Но надо быть осторожной и не проговориться, что видела их. Конечно же Зак выбрал деньги, поэтому он был на стороне яппи. Мама с папой почти ничего не сказали. Я решила, что они были озадачены.

Наконец родители договорились отложить решение до утра, и мы все легли спать.

И сейчас утреннее солнце заливало мою красивую комнату, которая вскоре будет принадлежать кому-то другому. Свернувшись под одеялом в комочек, я слышала, что мама и папа на кухне. Слов было не разобрать, но тон был мне знаком. Они спорили.

Скорее всего, они не могли договориться, какое предложение принять. По крайней мере, это означало, что один из них хотел отдать дом семье с детьми, и это обнадеживало. Но другой хотел получить больше денег. Я догадывалась, кто какую позицию занял. Мама из богатой семьи, для нее сумма надбавки невелика. Но для папы это не так. Он пытался доказать дедушке, что тоже чего-то стоит. Это не только банально, но и показывает неуверенность отца в себе.

Так что я могла не волноваться, что эти мажоры приберут мой дом к своим рукам. Засунув ноги в пушистые белые тапочки, я спустилась на кухню. «Что ж, снова ринемся, друзья, в пролом».

Я прошла мимо Зака, находившегося в гостиной. Он сидел на диване и кидал шоколадные шарики в пустой стакан из-под апельсинового сока. Должно быть, мама ослабила правило «никакой еды», раз уж дом захотели купить. При каждом броске Зак объявлял: «Два очка!» А на стеклянной поверхности кофейного столика оставались последствия его промахов.

Мама с папой стояли на кухне, прислонившись к противоположным стойкам и скрестив руки, их лица были напряжены. Хотя мама смягчилась, когда увидела меня.

– Доброе утро, милая, – проворковала она.

Папа послал воздушный поцелуй и подмигнул мне. Но промолчал.

– Доброе утро, – сказала я. – Как дела? – Я попробовала подойти к делу с другой стороны. – Вы что-нибудь решили?

Взгляды родителей пересеклись.

– Еще нет, – буркнул папа.

Я налила себе чашку кофе и небрежно бросила:

– Было бы так приятно знать, что здесь будут бегать и расти дети. Это же семейный дом, да?

– Соглашусь, – сказал папа.

Что? Секундочку. Папа хотел продать дом за меньшую сумму?

Мама покачала головой:

– Пять мальчиков? Они разрушат здесь все за неделю. Я не оставолю свой дом людям, которые недостаточно ответственны, чтобы воспользоваться средствами контрацепции.

– Анна! – одернул ее папа. – Ты этого не знаешь. Прекрати выдумывать.

– Готова поспорить, они хотели, чтобы у них родилась девочка, – предположила я.

– Мне плевать, почему у них пять детей, – ни на кого не глядя, сказала мама. – Я не могу позволить им разрушить…

Она сжала губы. Зажмурилась. И не смогла сдержать слезы, которые покатились по щекам.

Папа пересек комнату и обнял ее. Он погладил ее по голове и сказал:

– Тот, кто купит этот дом, сделает это потому, что он им нравится. Они обязательно позаботятся о нем. Тебе не надо беспокоиться. У тебя будет новый дом, который ты сделаешь своим. Мы создадим новые воспоминания. И никто не отнимает у нас старые.

Я видела, как мамина грудь вздымалась и опадала от тихих, отрывистых рыданий. Затем они утихли. Мама выпрямилась и вытерла глаза. Шмыгнув носом, она вышла из кухни. Но не думаю, что у нее закончились аргументы.

Мне показалось странным, что мама так сильно упирается, ведь, когда папа попросил переехать, она ни разу не возразила. Почему она не воспротивилась тогда? Почему не заплакала? Почему согласилась с отцом, когда это действительно было важно?

А может, она делала все это? Может, когда она только что вышла из кухни, то как бы сказала: «Я сделала все что могла»?

– Берите чертовы деньги! – крикнул Зак.

– Не ругайся, – на автомате, словно робот, произнес папа.

Его взгляд застыл где-то между плиткой пола и ножкой стола. И он снова стал похож на папу. А не на директора Маккенна. Но только на мгновение. К тому же он быстро пришел в себя.

– Чем собираешься сегодня заняться, милая? – спросил он меня, улыбнувшись.

Я быстро отхлебнула кофе, чтобы выиграть время и прийти в себя. Затем сглотнула и сказала:

– Пробегусь по кое-каким делам. Ничего особенного.

– Хорошо. – Папа кивнул и снова погрузился в свои мысли.

– Я вернусь ближе к вечеру, – сообщила я.

– Хорошо.

– Не принимайте никаких решений без меня.

– Ладно.

Даже если бы я сказала, что сбегаю из дому, чтобы выйти замуж за кенгуру с нетрадиционной сексуальной ориентацией, то получила бы такой же ответ. Но решила, что мне повезло, раз папа не проявляет любопытства. И еще больше повезло в том, что мама так и не вышла из своей комнаты к тому моменту, когда я уезжала из дома около часа дня.

Я подъехала к «Шэди Эйкес» и снова припарковалась за зданием. Все равно стоянка для посетителей была забита. Миссис Фрэнни была права насчет того, что в это время больше всего посетителей.

Я знала, что в воскресенье сюда приезжали те члены семьи, которые чувствовали себя виноватыми и хотели провести несколько часов с больным родственником, а потом поехать домой, чувствуя себя намного лучше. Я просто не осознавала, что их так много. И все они, казалось, приезжали в час дня. Полагаю, в этом есть смысл. Ведь родственники смогут вернуться домой пораньше и посмотреть футбол, или помыть машину, или заняться тем, что им действительно интересно, вместо того чтобы сидеть здесь с понурым видом.

Эти визиты просто насмешка.

Извините! Не стоит быть такой циничной. Но при одном взгляде на этих людей, которые могли бы приехать сюда в любое время, но не сделали этого, я злюсь.

Я засунула злость поглубже и сосредоточилась на своем деле. Остановившись у комнаты миссис Фрэнни и миссис Эулалии, я увидела, что она пуста. И нашла старушек в общей комнате в креслах-каталках. Они окружили одного из постояльцев мужского пола, Коулмана Уотсона, который пережил свою жену почти на сорок лет. Знаете, что я вам скажу – женщины в этом месте кружили вокруг вдовцов, как похотливые пираньи. Они флиртовали, хихикали, врали, хлопали ресницами, ревновали и предавали. Прямо как в старшей школе.

Миссис Эулалия заметила меня первой. Она похлопала миссис Фрэнни по плечу и показала на меня:

– Смотри, вот она. Она уже здесь.

Миссис Фрэнни обернулась и заговорщически подмигнула мне.

– Что ж, Коулман, – громко произнесла она (старик был совсем глухим), – нам с Эулалией надо кое-что сделать. Надеюсь, мы сможем продолжить разговор позже.

Богом клянусь, она провела рукой по волосам и улыбнулась Коулману, как школьница. Затем выпятила небольшую грудь вперед и расправила плечи. Ужас!

– Пойдем, потаскушка Фрэнни, – пробормотала миссис Эулалия, – пока ты не выронила свое лоно на пол.

Миссис Эулалия могла сама катить кресло, но миссис Фрэнни была недостаточно сильной, поэтому ее катила я. Мы шли впереди, чтобы расчистить дорогу в переполненном людьми коридоре для миссис Эулалии. Затем завернули в столовую и закрыли за собой двойные двери. Однако мы были там не одни. За столами сидело несколько семейств, которые доедали свой ланч. Официанты звенели чашками, собирала тарелки и столовые приборы и закидывали скатерти в большой холщовый мешок на колесиках, чтобы потом отнести их в стирку, попутно вытирая пустующие столы. А в воздухе витал аромат французского лукового супа.

Ланч закончили подавать в половине первого, и, когда я заглянула на кухню, там практически никого не было. Лишь два человека из кухонного персонала стояли возле гигантской посудомоечной машины, отмывая кастрюли и тарелки. Они слушали свои MP3-плееры. Благодаря этому, а также шуму от посудомоечной машины работники, скорее всего, смогут заметить нас, только если повернутся.

Главной проблемой были официанты, приносящие грязную посуду. Именно их и надо было отвлечь на несколько минут. Мы все спланировали. Миссис Эулалия займется официантами, а мы с миссис Фрэнни проникнем в помещение, где хранится мусор. Она будет присматривать за дверью, а я войду внутрь и засуну восемьдесят семь банок в черный пакет для мусора, который спрятала в кармане пальто. Сначала я хотела выйти к бакам и перекинуть пакет через забор, чтобы потом погрузить в машину. Но вчера, когда я рассказала старым дамам свой план, они настояли на том, чтобы я составила банки в их комнате, так как захотели на них посмотреть. Не знаю зачем. Думаю, что, когда живешь в четырех стенах, все необычное становится развлечением.

Я снова осмотрела столовую. Последние гости вставали из-за столов. И как только они ушли, остались только официанты и мы.

– Ладно, дамы, – прошептала я. – Шоу начинается.

Миссис Эулалия откатилась к дальнему концу зала, повернулась и поставила кресло на тормоз. Затем схватилась за левое плечо и начала выть:

– ОООО, ГОСПОДЬ! ДРАГОЦЕННЫЙ, ДРАГОЦЕННЫЙ ГОСПОДЬ! – Взгляды всех присутствующих были прикованы к ней. – ДУМАЮ, У МЕНЯ СЕРДЕЧНЫЙ ПРИСТУП! ИИСУС, СПАСИ МЕНЯ! КТО-НИБУДЬ, ПОМОГИТЕ! – К ней подбежали несколько официантов. – ПОМОГИТЕ МНЕ, ПОЖАЛУЙСТА! – Она вытянула левую ногу и практически сползла с кресла. – ГОСПОДЬ МИЛОСЕРДНЫЙ! Я УМИРАЮ, ИИСУС!

На помощь притворщице кинулись остальные официанты.

Это наш шанс.

Я схватилась за ручки кресла миссис Фрэнни и покатила его через вертящиеся двери кухни. Мы так быстро бежали, что мои волосы растрепались, а ночная сорочка миссис Фрэнни колыхалась вокруг ее голеней. Она махала руками и визжала: «УУУИИИ!» Как я и думала, никто из кухонного персонала ничего не услышал. Мы нырнули в отгороженную часть кухни, и я распахнула тяжелую дверь. Затем задом откатила миссис Фрэнни в дверной проем, чтобы ее кресло подпирало дверь, не давая ей закрыться. Так старушка сможет предупредить меня, если кто-нибудь подойдет. Я вытащила из кармана черный мусорный пакет и побежала к огромным мусорным ведрам, содержимое которых еще не отправилось в синие контейнеры, стоявшие снаружи.

Я хватала сразу по две банки и кидала их в пакет. Двадцать… Сорок… Шестьдесят…

– Все в порядке? – прошептала я миссис Фрэнни.

– Просто великолепно, – так же шепотом ответила она.

Семьдесят банок. Теперь восемьдесят. Я добавила еще несколько банок, чтобы получилось девяносто, на тот случай, если я просчиталась. Завязала пакет узлом и потащила его к двери.

Ох, черт! Я не подумала о том, как дотащить его до комнаты. Ведь поначалу хотела перекинуть его через забор. Как теперь я понесу этот пакет и одновременно повезу миссис Фрэнни? Пакет был не тяжелым, но очень объемным.

– Я не могу нести этот пакет и везти вас! – прошипела я миссис Фрэнни.

Время тикало. Сердце бешено колотилось.

– Дай его сюда! – приказала старушка. – Я повезу его на коленях. Люди просто подумают, что я сумасшедшая древняя клуша, которой нравится таскать повсюду свой мусор.

Времени на спор не было. Я водрузила пакет миссис Фрэнни на колени, и она обхватила его своими костлявыми руками. Я схватилась за ручки кресла, и мы снова двинулись через кухню. Думаю, один из тех парней, что мыли посуду, увидел нас, но мы выбежали через двери в столовую до того, как он успел сказать хоть слово.

Миссис Эулалия до сих пор театрально выла и выразительно хваталась за грудь, а люди, собравшиеся вокруг нее, или сидели на корточках, или держали ее за руку. Над старушкой склонилась медсестра, слушавшая ее сердце в стетоскоп.

Увидев, как мы пронеслись мимо, миссис Эулалия села прямо и сказала:

– Ох, знаете что? Я внезапно почувствовала себя намного лучше. Да, это так. Мне и правда кажется, что теперь я в порядке. Но спасибо за вашу доброту. Думаю, мне пора. Пока!

Она сняла кресло с тормоза, ухватилась за колеса и сильно оттолкнулась. Медсестра следовала за ней несколько метров, все еще проверяя сердечный ритм. Выехав наконец на открытый участок, миссис Эулалия прибавила ходу, чтобы догнать нас.

Я ногой придержала для нее дверь, и мы направились в комнату.

Все прошло как по маслу!

Пока мы ехали по коридору, несколько посетителей с улыбкой смотрели на миссис Фрэнни, державшую на коленях огромный пакет с мусором. А она продолжала кричать: «У меня там части тела», или «Руки вон от моей сумочки!», или «Кто хочет большой пакет с моими какашками?»

Закрывшись в комнате старушек, мы захлопали в ладоши и дали друг другу пять. Я подняла черный мусорный пакет, будто он был пиратским трофеем, и потрясла его, грохоча банками. Когда мы наконец взяли себя в руки и успокоились, я сказала:

– Вы были такими классными!

– Должна отдать тебе должное, Укулеле, за это представление тебе надо присудить «Оскар», – усмехнулась миссис Фрэнни.

Миссис Эулалия до сих пор пыталась отдышаться после быстрой езды по коридору.

– Запишите эту дату! – с трудом произнесла она между короткими вдохами. – Фрэнсис Кэлхун одарила кого-то комплиментом.

– Наслаждайся этим, пока можешь, потому что такого больше не повторится. В твоей жизни, во всяком случае. Комплимент от меня – как комета Галлея, – проворчала миссис Фрэнни.

– Ты верно подметила, – засмеялась миссис Эулалия. – Она тоже быстро пролетает, и о ней вспоминают раз в семьдесят пять лет.

Я помогла старым спорщицам улечься на кровати и сложила кресла, чтобы оставить побольше места для башни из банок. Каждый раз, когда до верхушки оставалось совсем чуть-чуть, я случайно сбивала банки, теряя концентрацию, потому что мои сообщницы задавали мне вопросы о Люке. Разговоры об этом парне нервировали меня.

Старушки хотели знать о Люке каждую деталь, поэтому я без конца повторяла, как он выглядит, что хочет изучать в колледже, и пересказывала наши с ним разговоры. Когда я рассказала о его извинениях по почте, миссис Эулалия переспросила: «По почте?», будто это была невероятная грубость с его стороны. Поэтому я объяснила, что сначала Люку надо было найти отрывок из Шекспира. Затем эти вредины начали дразнить меня, уверяя, что Люк мне нравится, и просить, чтобы я прочитала им его письмо. Конечно, после этого они дали волю своим охам, ахам и мычанию.

Когда я пыталась в четвертый раз выстроить башню, мои руки тряслись как сумасшедшие. Но как только я собралась поставить последнюю банку, миссис Фрэнни вскрикнула: «БЕРЕГИСЬ», и я подскочила, снова сбив все на пол.

– МИССИС ФРЭННИ! – в отчаянии крикнула я, повернувшись к ней.

Она хохотала и аплодировала самой себе. И когда я увидела, что ее морщинистое лицо растянулось в счастливой улыбке, я тоже не удержалась и захихикала.

– О, ты злая, злая женщина, потаскушка Фрэнни, – хмыкнула миссис Эулалия.

Наконец я успешно выстроила башню и сделала фотографию на свой телефон. Затем дала обеим дамам по нескольку мотков пряжи миссис Фрэнни, и они кидали их в башню, как на ярмарке. Из-за грохота падающих банок и беспрерывных смешков было очень шумно. В дверь заглянула воскресная дежурная медсестра, чтобы проверить, что происходит, но миссис Фрэнни швырнула моток желтой пряжи и попала медсестре прямо в лоб.

– В яблочко! – вскрикнула миссис Фрэнни. – Я же сказала, что хорошо стреляю!

Медсестра нахмурилась и испарилась.

Я засунула банки обратно в черный мусорный пакет и снова поблагодарила миссис Эулалию и миссис Фрэнни. Выйдя из их комнаты, я услышала, как миссис Эулалия сказала миссис Фрэнни:

– Знаешь, она могла просто попросить эти банки. Они бы ей дали.

– Конечно, но разве это весело? – усмехнулась миссис Фрэнни.

И старушки снова рассмеялись.

Я даже не подумала о том, чтобы попросить эти банки! В моем мозгу возникла лишь мысль их своровать. Когда я начала думать, как плохая девочка? Я перестала быть хорошей? Я не могла ответить на этот вопрос. Единственное, в чем я была уверена: быть плохой весело. Очень весело. Наконец я поняла, в чем привлекательность таких людей, как Сай и Дженна.

Но вот в чем вопрос: поступают ли плохие девочки в Брин-Мор?

Я начала по-новому смотреть на свои планы «жили они долго и счастливо». Ведь сейчас я поняла, насколько они скучны. Насколько лишены риска. Насколько банальны.

А мне не хотелось быть банальной. Или одомашненной. Ручной, как собака, лошадь или овца. Не хотелось забывать, какой инстинкт заставлял меня «брать», а не «просить». Не хотелось, чтобы кто-то говорил мне, что я могу или не могу сделать.

Прежде я решила, что хочу для себя историю со счастливым концом, так как раньше их часто читала. Ведь хорошие девочки хотят именно этого?

А действительно ли я хотела этот рисуемый в своем воображении счастливый конец? Или кто-то подтолкнул меня к этой мысли?

Чего я хочу на самом деле?

Почему я не знаю ответа?

Пакет за моей спиной оказался тяжелым. Я закинула его повыше на плечо и с трудом вышла в двери «Шэди Эйкес». Зашла за угол и направилась к стоянке. Ветер дул так сильно, что мне пришлось наклониться. В этом году в марте погода была непредсказуемой.

Перекинув пакет через забор, я отправилась домой. Меня немного беспокоило, что мама с папой спросят, где я была. Я решила сказать им, что вчера оставила свой телефон в «Шэди Эйкес», поэтому вернулась, чтобы забрать его, и немного посидела у своих подопечных. В моих словах было достаточно много правды, поэтому это звучало убедительно.

Я вошла на кухню. Мама нарезала морковку и складывала ее в мультиварку. Увидев меня, она сказала:

– Хорошо, что ты вернулась. На ужин рагу.

Вот и все. Никаких вопросов о том, где я была или как все прошло. Мама смотрела сквозь меня. Не скажу, что я расстроилась, когда отпала необходимость врать ей, но меня выбило из колеи ее наплевательское отношение к тому, как я провела день.

Я стащила кусок морковки и пошла в комнату. Через две секунды после того, как я зашла на сайт «Восставшего феникса», выскочило сообщение от Люка. Меня охватило волнение. Он, не задумываясь, отправил мне сообщение. Должно быть, была его очередь проверять фотографии.

profmarvel: повеселилась?

kate4eva: конечно, попала под ливень, покопалась в мусоре, совершила мелкую кражу, солгала родителям… чудно провела время

profmarvel: просто дождись следующей подсказки

kate4eva: а что?

profmarvel: увидишь, как только загрузишь вторую фотографию

kate4eva: как раз собиралась это сделать

profmarvel: давай, а я проверю

Я перешла на главную страницу сайта и загрузила фотографию банок. Подождала, когда Люк подтвердит ее. Затем появилась следующая подсказка:

Поздравляем! Вы успешно загрузили верную фотографию второго предмета.

Подсказка к третьему предмету:

Плейбой, Пентхаус, Хастлер могли бы подойти.

Но подожди, не это хотим увидеть мы.

Нам докажи покупку! И фото покажи,

Где будет чек с предметом, и дальше проходи.

Я снова щелкнула на окно сообщения.

kate4eva: БОЖЕ ЖУРНАЛ С ГЕЙ-ПОРНО???

profmarvel: придется загрузить фотографию чтобы понять, права ли ты kate4eva: вы ребята ДЬЯВОЛЫ!!!

profmarvel: пхахахаха

kate4eva: надеюсь, тебе это нравится

profmarvel: да

kate4eva: чек – красивый ход…

kate4eva: нам надо купить его, а это нелегально – их продают только лицам старше восемнадцати лет

profmarvel: моя идея

kate4eva: не удивлена. ты предсказуем

profmarvel: ты так думаешь?

kate4eva: знаю

profmarvel: вот неудача – ты мне только начала нравиться

Я резко вдохнула. Люк дразнит меня? Или это была ирония? Я и правда ему нравилась? Правда? Мои трясущиеся пальцы зависли над клавиатурой. Я не стала раздумывать слишком долго, не то Люк поймет, что что-то случилось. Придется что-нибудь напечатать. Прямо сейчас.

kate4eva: тут конфликт интересов…

kate4eva: разве журналисты не должны быть объективными?

profmarvel: это зависит

kate4eva: от?

profmarvel: от того, насколько сильны чувства

Мои легкие уменьшились до размеров грецких орехов. И ни одна молекула воздуха не могла попасть внутрь или выйти наружу. Что Люк имел в виду? Он пытался мне на что-то намекнуть и флиртовал со мной? Или на самом деле говорил о журналистике? Я перечитала сообщение. Он говорил о журналистике. Ведь так?

kate4eva: ты когда-нибудь терял объективность?

Пауза. Определенно характерная пауза. Возможно, Люк пытался разобраться в своих чувствах. И вполне возможно, эти чувства были связаны со мной. Или ему просто надо было почесать ногу, откусить от сэндвича, завершить пасьянс, который он параллельно раскладывал, потому что разговаривать со мной было скучно. А затем выскочил ответ.

profmarvel: нет, по крайней мере пока

В СМЫСЛЕ? Это означало, что никогда не терял и не потеряет? Или что пока не терял, но был на грани? Либо Люк мастер двойных смыслов, либо и правда думал, что говорил о журналистике, а я королева выдумщиц. Мой мозг жужжал, а живот окаменел. Не успела я написать ответ, как Люк написал:

profmarvel: кто-то пришел. надо бежать

И вышел из Сети.

Нет! Я потянулась к экрану, будто могла схватить Люка за руку и остановить. Он ушел. А я осталась искать какой-нибудь скрытый смысл в его словах. Был ли это намек на то, что, когда дело касалось «Гонки старшеклассников», он опасался стать необъективным, потому что у него сильные чувства ко… мне?

Я почти убедила себя в том, что Люк говорил о журналистике, если бы не тот факт, что журналисты на самом деле должны быть объективными. Всегда оставаться беспристрастными. Здесь нет никакого сценария «зависит от». И Люк знал это.

Я решила, что мне определенно нужно с ним встретиться. «Случайно» наткнусь на него завтра в школе и посмотрю, пойму ли я по его лицу то, что не было озвучено словами. А до этого момента мне оставалось только гадать.