Подъехав к коттеджу, где их семья занимала один из блоков, Стефани Корнуолл выключила мотор своей машины-фургона, но вышла не сразу. Во-первых, она страшно устала – всю первую половину дня бегала по магазинам, делая закупки для предстоящего уик-энда. А во-вторых, ей было просто приятно полюбоваться домом, куда они с мужем и сыновьями-близнецами переехали полгода назад.

Переезду сюда, в Милл-Вэлли, предшествовали долгие поиски. Поскольку копаться в саду ни она, ни Дэвид не любили, а до поступления сыновей в колледж оставалось еще целых четыре года, такой вот дом на несколько семей представлялся разумным выбором. Нельзя сказать, что это был типичный образец такого рода строений. Большой приземистый дом, собственно, целый комплекс с крышами на разных уровнях, большими арочными окнами и световыми люками, искусно выстроенный так, чтобы каждая квартира была полностью отделена от другой, рассекал аллею, поросшую секвойями, которую подрядчик благоразумно не тронул, создавая иллюзию, будто дом естественно вписывается в окружающий ландшафт.

Показывая этаж, который они в конце концов и купили, агент тонко уподобил архитектора самому Фрэнку Ллойду Райту. «Лучше местечка не найти», – разливался он соловьем, подчеркивая, что при всей своей укромности жилье расположено всего в квартале от торгового центра, самого лучшего во всем районе, и в получасе езды от квартала, где у Дэвида была адвокатская контора.

Выходя из машины, Стефани грустно покачала головой.

Все это, конечно, так, но и денег это жилье стоит бешеных; правда, за последнее время практика Дэвида так расширилась, что ему пришлось нанять в помощь двух молодых адвокатов.

Кто бы мог подумать, что начинающий юрист, за которого она вышла пятнадцать лет назад, добьется такого успеха? В ту пору он был счастлив, если удавалось прокормить семью, вовремя внести арендную плату за убогий крохотный домик в далеко не престижном городском районе да заплатить за учебу. А теперь они живут в роскошных апартаментах, да и район из самых завидных.

Поднимаясь к себе, нагруженная сумками со всякой снедью, Стефани услышала голоса сыновей и поморщилась: судя по всему, снова воюют. Сейчас у нее не было никакого желания выступать арбитром в тяжбе сторон, и к тому же у них гость, который наверняка отдыхает после обеда. Если только дети разбудили Тэда, пусть пеняют на себя – она лишит их на месяц карманных денег…

Стефани поставила сумки на ступеньки и принялась шарить по карманам в поисках ключей, но они не понадобились: дверь распахнулась, и на площадку вылетел один из ее четырнадцатилетних сыновей. Увидев Стефани, он в смущении застыл на месте.

– А, это ты, мама, привет, – начал Чак, – а я не слышал звонка.

– Я и не звонила. Какой толк? Судя по тому, как вы орали друг на друга, что звони, что не звони – все равно не услышите.

– Это все Ронни. Он опять рылся в моих вещах, я велел ему убираться, он обозвал меня занудой, ну и я…

– Избавь, меня, пожалуйста, от этих подробностей.

Сумки вон лучше помоги внести.

– Да, мама, конечно. У меня, правда, через полчаса футбольная тренировка, но я успею.

– Премного благодарна, – сухо сказала Стефани. – Яйца смотри не раздави.

– А если разобью, у нас на ужин, выходит, будет омлет? – ухмыльнулся Чак, и Стефани, как обычно, не смогла не улыбнуться в ответ. Он такой симпатичный парнишка, так что же дурного в том, чтобы гордиться им, хотя бы потому, что он так похож на Дэвида? Всякий раз, глядя на сыновей или мужа, Стефани только что не лопалась от гордости. Может…

А, к черту, разве такая любовь заслуживает упрека?

– Дядя Тэд говорит, что мы едим слишком много яиц, – сообщил Чак. – В них полно холестерина.

– Да знаю я, знаю, – откликнулась Стефани.

– Он прямо-таки помешан на здоровой пище. Представляю, каково тебе готовить ему. Слышала, как он вчера разглагольствовал насчет водорослей? – Чак фыркнул. – Да я на что хочешь спорить готов, что, если положить в салат амброзию да полить как следует соусом, он ничего и не почувствует.

– Говори потише, а то я тебе пластырем рот заклею, – пригрозила Стефани, хотя и сама с трудом удерживалась, чтобы не расхохотаться.

Тэд Таун был другом детства Дэвида и недавно снова появился на его горизонте. Тэд – актер, настоящее его имя Тимоти О'Кларк. Он живет в их доме с тех самых пор, как выступает в главной роли в новой романтической пьесе, идущей в каком-то театрике в Беркли. Если поток благожелательных рецензий не иссякнет, то следующий шаг труппы – сцена внебродвейского театра в Нью-Йорке.

Хотя, на взгляд Стефани, по внешности ему было до Дэвида далеко, неким мальчишеским обаянием он мог похвастать; отличался он также известной самоуверенностью, что могло и привлекать к нему, и отталкивать – в зависимости от того, гостит у тебя этот человек всего лишь один день или же целую неделю. Поскольку Стефани приходилось на протяжении последних двух недель убирать за Тэдом и заботиться о его диете, обаяние этого человека в ее глазах померкло, хотя от Дэвида она это тщательно скрывала. У мужа, всегда замкнутого, близких друзей было немного, и ей меньше всего хотелось дать Тэду почувствовать, что ему здесь не рады. Одно светлое пятно – отзывы пока неизменно хорошие, и через три дня Тэд со своей труппой отправляется в Нью-Йорк. «И скатертью дорожка», – подумала Стефани.

– Спасибо, малыш, за то, что… за все. Ты оказался молодцом, – сказала она. – Понимаю, что жить в одной комнате с братом, пока на кровати его спит Тэд, – не подарок.

– Да нет, дядя Тэд ничего себе. Только надоело, что он все время путает нас с Ронни. В конце концов не так уж мы и похожи. Слава Богу, хоть не доставал пока расспросами, каково это – быть близнецами, но, боюсь, в любой момент заведет эту песню. Да и все эти рассказы о том, с какими шишками он знается и что актерский талант – это таинственный дар судьбы, и еще эти разговоры про вегетарианскую пищу… – Чак снова фыркнул. – А как тебе история про то, как папа вместе с приятелями выкрасил дяде Тэду сама знаешь что в синий цвет, когда он напился? О Боже, это надо же в полной отключке быть…

– Детям, которые подслушивают чужие разговоры, не дают карманных денег, – назидательно заметила Стефани.

– Да ничего мы не подслушивали. Мы просто пошли в кухню за кока-колой, а дядя Тэд говорил так громко, что…

– Ладно, считай, что это предупреждение на будущее, – оборвала разговор Стефани и вошла в дом.

Несколько минут спустя, разгрузив сумки и нарезая овощи для салата, она услышала на лестнице шаги. Это Ронни, у него в отличие от брата, который всегда носится как угорелый, походка мягкая, кошачья.

Какие разные эти ребята, просто удивительно. Чак мгновенно сходится со всяким – настоящий Овен, если верить в такие вещи. Будь то мужчина или женщина, старик или мальчишка – он со всеми сразу находит общий язык. А Ронни, тот дичится, долго приглядывается к людям, точь-в-точь, как его отец. Прямо день и ночь. Впрочем, и отец с матерью тоже.

Странная парочка эти Корнуоллы…

– Чего это ты так веселишься, мама? – На пороге появился Ронни.

Стефани посмотрела на младшего сына – он появился на свет получасом позже Чака – и еще больше расплылась в улыбке. Ронни пока не привык к тому, что сильно вырос буквально за последние несколько месяцев, и выглядел по-прежнему таким беззащитным. Хоть фигурой он был посубтильнее брата да и лицом не так хорош, девушки, к удивлению Стефани, уже начали позванивать ему. Правда, улыбка у него была неотразимая, совершенно отцовская, в эту улыбку Стефани в свое время и влюбилась.

А когда он склонялся над учебниками, Стефани, глядя на его тонкую шею, едва удерживалась от слез. В жизни Ронни придется труднее, чем Чаку, но, может, и одарит она его щедрее.

– Так в чем дело, что за смех на тебя напал? – настойчиво переспросил Ронни.

– Это мое дело, оно не для твоих детских ушей.

– Вспоминаешь, наверное, как вы с папой любились, угадал?

Стефани почувствовала, что краснеет. Ладно, решила она, больно уж он разговорился, нельзя давать ему волю.

– Тэда видел сегодня? – спросила она. – Интересно, как вчерашний спектакль прошел.

– Ну так и спроси его. Он уже поднялся, я слышал, как воду в туалете спускают.

– Надеюсь, это не вы с Чаком его разбудили. На улице слышно, как вы собачитесь.

У Ронни вытянулось лицо.

– Это все Чак начал. Нельзя, видите ли, притрагиваться к его вещам. А что я сделал, всего лишь весь этот его мусор со стола убрал, чтобы уроками заняться. Господи, и когда я только вернусь к себе в комнату.

– Теперь уж осталось недолго, через три дня Тэд уезжает.

– Знаю, жду не дождусь.

– Ну же, малыш. Ну неужели все было так уж скверно?

Ронни помедлил с ответом. Стефани показалось, что он избегает ее взгляда.

– Да нет, все нормально. Но все равно хочется, чтобы мы поскорее остались дома одни, своей семьей. – Ронни пошарил в холодильнике и извлек пару яблок.

– Смотри, аппетит себе перед ужином не перебей.

Может, хватит одного?

– Ладно. Но ведь ты сама говоришь все время, что мне не помешало бы прибавить немного в весе. – Ронни вернул одно яблоко на место. – А как тут прибавишь, от этой кроличьей пищи, какой мы все последнее время питаемся, наоборот, вконец отощаешь, уже прямо ребра выпирают.

– Кстати, о ребрах – как насчет того, чтобы после отъезда Тэда устроить шашлык?

– А свой особый соус приготовишь?

– Конечно.

– Договорились. Знаешь, ма, а ты ведь отличный парень. – Ронни чмокнул ее в щеку – от него вкусно пахло яблоком – и, покачиваясь, пошел к двери.

Поужинали они в шесть, потому что в восемь у Тэда начинался спектакль, и, не показывая этого, конечно, Стефани с нетерпением ждала, когда он отправится в театр. Только тогда можно будет освободиться от какой-то странной скованности.

Говоря по справедливости, не так-то уж Тэд и досаждает хозяевам, думала Стефани, небрежно протирая кафель в его ванной комнате, застилая постель и собирая вещи, которые он разбросал по полу. Просто дом, хоть и большой, но не резиновый, четверо здесь вполне могут жить, но не больше, и к тому же все время кажется, что Тэд каким-то непостижимым образом занимает слишком много места.

После ужина они немного посмотрели телевизор, а потом рано отправились спать: Дэвид сказал, что у него сегодня был тяжелый день и надо отдохнуть. Стефани восприняла это как намек на то, что ему хочется заняться любовью, но, поцеловав ее на ночь, Дэвид, не успела она и одеяло натянуть, повернулся на бок. Ощущая одновременно и облегчение, и обиду – последний раз они занимались любовью три недели назад, – Стефани немного почитала, а затем выключила ночник и тоже заснула.

На следующий день должен был состояться ежегодный прием в женском собрании. Облачившись в строгий темно-синий костюм, Стефани отправилась в город, оставив Дэвида с Тэдом предаваться воспоминаниям за бокалом мартини. Но когда она добралась до отеля, где должна была проходить встреча, выяснилось, что ее отменили из-за неожиданной болезни главной героини, местной конгрессменши. Задетая тем, что ее не предупредили заранее, Стефани решила, что сейчас у нее нет настроения заниматься покупками.

Что ж, остается только вернуться домой. Видит Бог, там есть чем заняться. Впрочем, она ничего не имела против этой мелочевки, ведь дважды в неделю с работой потяжелее ей помогали. Она ничуть не жалела, что после замужества не пошла работать. Хоть в то время с деньгами у них было очень туго, Дэвид об этом и слышать не хотел. «Мне надо, чтобы ты охраняла нашу крепость, – говаривал он, – а уж о хлебе насущном я как-нибудь позабочусь». Он рос без отца, мать, тоже адвокат, много работала, потому его так рано и отправили в интернат. Мать Дэвида, после того как овдовела, так и не вышла замуж. Впрочем, невольно поморщившись, подумала Стефани, это отдельная история.

Проезжая под оранжевыми, как апельсин, сводами моста «Золотые ворота», она думала, что по-настоящему ей хотелось какой-нибудь интересной работы. Когда спрашивали, чем она сейчас занимается, это всегда вызывало у нее бешенство.

Впрочем, она никогда не пыталась оправдаться, а с другой стороны, не повторяла налево и направо, что жизнь ее протекает мирно и славно и она ею вполне довольна. Хотя так оно на самом деле и было. И скучать тоже не приходилось, когда под боком двое сорванцов и любящий муж. Муж, который все еще остается любовником.

Правда, последнее время Стефани все чаще посещало ощущение, будто жизнь их сделалась какой-то рутинной.

Может, пора съездить в Европу, о чем они давно уже говорили? Ладно, вот только избавятся от гостя, и она вытащит Дэвида в свет. В последнее время, особенно после того как Тэд на них свалился, он ходит какой-то взвинченный. Может, немного наскучили ему детские воспоминания да и сам Тэд, который только и знает что разглагольствовать о своих успехах и сыпать направо-налево громкими именами? Или просто слишком устал на работе, и надо ему немного встряхнуться?

Доехав до Милл-Вэлли, Стефани свернула направо и уже через несколько минут входила в дом. У дверей она на секунду задержалась, стараясь уловить мужские голоса, но нет, внутри было совершенно тихо: должно быть, Дэвид с Тэдом пошли пообедать в ирландский ресторанчик на углу.

Стало быть, дом полностью в ее распоряжении, поскольку по субботам мальчики играют в футбол. Отчего бы не воспользоваться этой редкой возможностью и просто не вздремнуть, приняв перед тем ванну с пышной пеной взамен обычного душа, – чистое блаженство.

Стефани сняла жакет и, перекинув его через руку, пошла наверх. Вдруг из их с Дэвидом спальни донесся какой-то странный звук, словно кто-то стонал. Может, ветер треплет шторы?

Дэвид был буквально помешан на свежем воздухе и всегда заставлял ее спать с открытыми окнами. Когда она утром уходила, он еще не проснулся. Может, встав, забыл закрыть окна?

Стефани раздраженно – в доме три этажа, счета за отопление приходят фантастические – дернула дверь и застыла от ужаса.

Нет, Дэвид с Тэдом не пошли обедать. Они лежали на кровати совершенно обнаженные и были настолько поглощены друг другом, что даже не заметили, как открылась дверь, хотя от сквозняка шторы так и взлетели.

Стефани ощутила такую боль, будто ей нож в живот всадили. Сейчас ее вырвет. Ох, лучше бы умереть, только не видеть всего этого. Ведь это ее муж, и они с Тэдом занимаются такими мерзостями, да еще на постели, которую она делит с Дэвидом вот уже пятнадцать лет. Глаза у Дэвида закрыты, на лице застыло выражение какого-то слепого блаженства, а Тэд шарит руками по его загорелому крепкому телу, которое она так хорошо знает, и лижет языком губы, заставляя его стонать, как от боли…

Хоть по-прежнему Стефани не издала ни звука, Дэвид открыл глаза и встретил ее застывший взгляд. Лицо его сразу же посерело, словно кровь застыла в жилах, а глаза сделались маленькими и несчастными.

– О Боже, – простонал он. – Отпусти меня, Тэд!

Тэд повернул голову. При виде Стефани в глубоко посаженных его глазах на мгновение мелькнуло какое-то торжествующее выражение. Впрочем, он сразу же отодвинулся от Дэвида и сел на край кровати. Он даже выдавил из себя слабую улыбку.

– Не обращай внимания. Мы просто перепили, начали бороться, ну, и вот… Право, Стефи, ничего во всем этом нет.

– Ах ты, ублюдок, – прошипела она. – Ах вы, ублюдки чертовы.

Тэд поспешно натянул джинсы и свитер. На сей раз он кажется, заговорил искренне:

– Дэвид тут ни при чем, Стефи, это я во всем виноват.

Ведь я же рассказывал тебе про тот случай, когда Дэвид и другие ребята выкрасили мне яйца в синий цвет и сказали, что я подхватил какую-то новую венерическую болезнь. Ну вот я и решил сыграть с Дэвидом ту же шутку. Напоил его – ты же знаешь, что пить он совсем не умеет, – а когда он пошел наверх отсыпаться, взял у тебя на столе синие чернила и последовал за ним. Но оказалось, что он не так пьян, как я думал, ну мы и начали бороться, а там – одно за другим… Мне ужасно неприятно. Только не сходи с ума и не наделай каких-нибудь глупостей.

Тэд говорил еще что-то, но она уже не слышала – вышла из комнаты. Задержись она еще хоть на мгновение – точно швырнула бы в них чем-нибудь тяжелым.

Как только Стефани захлопнула за собой дверь, она вновь ощутила приступ тошноты и едва успела добежать до ванной комнаты Чака.

Потом присела на кровать сына. Стефани все еще прижимала полотенце ко рту, когда скрипнула дверь.

Она подняла голову и, встретившись со взглядом Дэвида, задрожала.

– Чтобы духа твоего здесь не было, когда вернутся мальчики, – резко бросила она. – И можешь не волноваться: в заявлении на развод я укажу, что не сошлись характерами, и, видит Бог, это чистая правда. Но только смотри, если захочешь забрать детей, я там же, в зале суда, встану и во всеуслышание заявлю, что мой муж закоренелый педик.

Дэвид как-то разом увял и постарел; тыльной стороной ладони он стал тереть глаза, словно почувствовал сильную резь.

– Не торопись, Стефи. Неужели ты действительно хочешь отнять у меня мальчиков?

– Вот именно. И не советую затевать по этому поводу склоку. Думаешь, твоим клиентам понравится адвокат-педик?

В Прибрежном районе живет публика терпимая, но у тебя-то клиентура сверхконсервативная. Далее – твоя матушка. Человек она, конечно, общительный, обожает всяческие ассоциации, но не думаю, что членство в клубе родителей гомосексуалистов покажется ей таким уж привлекательным. Ну и, наконец, твой, как бы сказать, дружок. Если выплывет наружу, что Тэд – педик, придется ему распрощаться с амплуа романтического героя. Конечно, он всегда может получить роль в «Клетке для дураков» – как раз по нему будет.

– Замолчи, Стефи! – простонал Дэвид. – Что за чушь ты несешь? Никакой Тэд не педик…

– Да ну? А чему это я только что была свидетелем?

Новый вид борьбы придумали?

– Слушай, это же в первый раз. И в последний. Ладно, согласен, это глупость, чистый идиотизм. У спектакля хорошая пресса, и мы по этому поводу изрядно выпили. Я пошел к себе вздремнуть, ну а Тэд решил сыграть эту дурацкую шутку, а дальше…

– Одно за другим, так?

– Точно. Черт возьми, ведь последние три года он живет с женщиной, они подумывают о браке…

– Ее следует похвалить за терпимость. Или, может, она тоже того… девочек любит.

– Даже не верится, что ты можешь так говорить.

– А может, ты меня просто плохо знаешь? Я-то уж точно не знала, каков ты есть на самом деле. – Стефани встала и разгладила юбку. Руки у нее дрожали. – Надеюсь, ты сказал Тэду, чтобы он собирал вещички и выметался отсюда. Не хочу, чтобы он был рядом с моими детьми.

– С нашими детьми, Стефи.

– О нет. Ты потерял право называться отцом. Что же касается твоего приятеля-извращенца… – Стефани оборвала себя на полуслове, глаза у нее расширились. – О Боже! Да они же и так все знают. Вот почему им так неуютно в его присутствии. Они знают, что он не такой, как все.

– Да ошибаешься же ты, вовсе он не гомосексуалист.

И уж к моим-то ребятам он точно не стал бы приставать. Это и в голову ему прийти не могло.

– Если ты действительно так считаешь, тогда ты просто дурак. Ладно, ухожу, а то меня снова вырвет. Я буду на кухне, попрощаться не обязательно. Собирай вещи и двигай отсюда.

С тобой скоро свяжется мой адвокат.

Стараясь держаться от Дэвида как можно дальше, Стефани вышла из комнаты и, не оборачиваясь, спустилась вниз; поглощая чашку за чашкой обжигающе горячий кофе, она чутко прислушивалась к доносящимся сверху невнятным голосам – судя по всему, Дэвид с Тэдом паковали чемоданы.

В голове у Стефани роились десятки вопросов, на которые она не могла найти ответа.

Неужели их брак был фикцией с самого начала? Неужели Дэвиду всегда больше нравились мужчины? В постели ей постоянно чего-то не хватало. Может, вообще он занимался любовью через силу, просто выполняя супружеские обязанности? Кто он – гомосексуалист или бисексуал? И зачем тогда он женился на ней? Чтобы были дети, был дом? Или брак просто прикрытие для его гомосексуальных наклонностей?

На лестнице послышались шаги. Стефани так и сжалась, готовясь к новому удару по нервам.

– Стефи…

– Убирайся, – бросила она, не поворачивая головы. – Если что-нибудь забыл, вернешься, когда дети будут в школе.

А если мне твои вещи попадутся, оставлю в гараже, так, чтобы и ноги твоей в этом доме больше не было.

– Нам надо поговорить. Решить кое-какие вопросы.

– Я уже все решила. Как только найду адвоката, подаю на развод.

– Не могу я оставить тебя в таком состоянии…

– Уходи, Дэвид, уходи, а то я закричу и начну швыряться вещами.

– Сейчас ты не в себе и не в состоянии рассуждать здраво, да и я еще немного под парами. Я еду к маме и завтра, когда мы оба немного успокоимся, позвоню тебе. Видит Бог, как мне стыдно. Поверь, это чистая правда. Это было просто дурацкое недоразумение, могу повторить только, что ничего такого делать мы не собирались…

– Уходи, прошу тебя, – устало сказала Стефани. Привалившись к столу и обхватив голову руками, она ждала, когда же он наконец оставит ее одну. Ей почудилось, будто кто-то слегка прикоснулся к ее волосам, но, если это и был Дэвид, когда она подняла голову, он уже ушел. До этого момента Стефани как-то держалась, но теперь разрыдалась, ощутив себя несчастной и покинутой.

Впрочем, у нее не было времени предаваться чувствам, слишком много предстояло сделать до возвращения мальчиков. Стефани поднялась наверх, собрала оставленные Дэвидом вещи: спортивную одежду, всякие тетради и грамоты – память о колледже, – старые костюмы, книги, сложила все в картонные коробки и одну за другой принялась переносить их в гараж.

Покончив с этим и вернувшись в спальню, Стефани сорвала с постели покрывала, простыни, наволочки и вместе с оскверненными подушками и стеганым одеялом, которое она купила еще на новоселье, швырнула все это хозяйство в мусорные баки позади дома.

Воспользовавшись сильным – прямо в нос шибало – раствором лизола, Стефани как следует протерла ложе кровати и обрызгала комнату освежающим спреем, затем проделала то же самое с кроватью Ронни, на которой спал Тэд. Теперь обе комнаты были буквально наполнены парами дезодоранта, и все равно Стефани казалось, что она различает аромат одеколона, которым пользовался Тэд, и лимонного крема после бритья, который всегда предпочитал Дэвид, и еще – мускусный запах секса.

Было уже почти пять, скоро вернутся дети, но прежде ей надо кое-что сделать.

Стефани позвонила в справочное бюро и узнала телефон адвоката, который вел бракоразводное дело одной ее знакомой. Она порывисто набрала номер, и на удивление – ведь была суббота – ей ответили.

– Адвокатская контора Арнольда Уотерфорда, – послышался на том конце провода женский голос.

– Мне хотелось бы как можно скорее увидеться с мистером Уотерфордом, – заявила Стефани.

Справившись по поводу рекомендаций и получив ответы на некоторые вопросы, секретарша сказала, что может записать Стефани на пятницу, в половине двенадцатого.

– Лучше бы пораньше, но если нельзя, пусть будет пятница. Да, половина двенадцатого меня устраивает.