Шон Логан служил в подразделении «Морские котики». Он вырос неподалеку от Нью-Лондона, того самого города, в котором жила Шарлотта Крамер. Отец его служил на флоте, а дед умер заслуженным моряком, удостоенным целого ряда наград. У Шона было шесть братьев и сестер, трое старших и трое младших, поэтому он как средний чувствовал себя в семье потерянным. Внешне он был красавцем. Мне нет никакого дела до того, мужчина вы или женщина, традиционная у вас ориентация или же вас, скорее, следует отнести к категории гомосексуалистов, а заодно и сколько вам лет. Вы никогда не смогли бы взглянуть на Шона Логана, не поразившись его физической красоте. В нем привлекало не что-то одно – ясные голубые глаза, густые темные волосы, мужественные очертания скул и бровей. Взятые вместе, его черты создавали поистине идеальный профиль. Но на этом холсте неизменно отражались те или иные эмоции. Шон не умел их скрывать. Его радость не знала границ, ничего подобного ей я потом не видел еще много лет. Его чувство юмора, весьма своеобразное, легко передавалось другим. Он смешил меня больше любого другого пациента, обращавшегося ко мне за помощью, и это при том, что я прилагал немалые усилия, чтобы сохранять стойкость. Смех вырывался из моего горла, будто лава из жерла вулкана. Любовь его была глубокой и чистой, а боль отравляла собой все вокруг.

В колледж Шон не пошел, хотя и выиграл грант на обучение в Брауновском университете. Он был парень на редкость энергичный, проворный и упорный. Но при этом не мог держать все в себе. Каждого из нас, или по меньшей мере большинство, время от времени переполняют чувства. Вспомните момент, когда вы впервые в жизни влюбились. Или когда увидели своего новорожденного ребенка. Вероятно, в душе вашей шевельнулся страх, когда в самый последний момент удалось избежать аварии или вас охватила безудержная ярость, когда кто-то умышленно причинил вам или вашей семье вред. Вы можете целыми днями ничего не есть, не спать по ночам, не контролировать свои мысли, которые неизменно будут возвращаться к тому источнику, который нарушил привычное течение вашей жизни. Если этот источник относится к категории положительных, например как «влюбленность», человеку может казаться, что он счастлив. Но это не счастье. Страх от того, что мы не знаем, как вписать эту новую ситуацию в повседневную жизнь, а заодно и какого от нее ждать развития, обуславливает некий сбой. Мозг переходит в режим настройки, пытаясь приспособиться к подобным переменам в эмоциональном состоянии. Что же до истинного счастья, то о нем можно говорить, только когда отношения устоялись и приобрели стабильный характер. Когда вы ночью спите рядом с новой возлюбленной и знаете, что она никуда не денется.

А теперь представьте, что после вышеупомянутого сбоя это новое состояние покоя не приходит и вместо него вы продолжаете и дальше испытывать все то же сильное чувство. Его отнюдь нельзя назвать безобидным, наоборот, оно, скорее, довольно мучительно.

В своей практике мы, психиатры, определяем подобное состояние как тревогу в той или иной форме. Иногда оно переходит в обсессивно-компульсивное расстройство. В других случаях мы классифицируем его как общее тревожное расстройство.

Подобно другим психическим нарушениям, различные типы тревожных расстройств в значительной степени похожи друг на друга. Для каждого из них должно быть свое название, чтобы мы могли понимать, о чем идет речь, ведь в нашем случае диагностика отличается от определения физических недугов, таких как грипп. Психиатр не разглядывает в микроскоп паразитов. Все, что есть в нашем распоряжении, это наблюдения и, надеюсь, грамотные выводы.

У меня было немало пациентов, подобных Шону, но его случай все же исключительный. Подобрать им правильное медикаментозное лечение непросто. Я могу сделать так, чтобы они спустились с небес на землю, но тогда они в этом состоянии и останутся. Если большинство из нас, проходя через подобные возвышенные чувства, рано или поздно возвращаются к привычному образу жизни, то перед такими пациентами всегда стоит выбор. На мой взгляд, их состояние чем-то сродни пагубной зависимости, и выбор в данном случае сводится к тому, хочет ли такой человек вернуться в норму или нет. К чему он больше стремится – к размеренной жизни или же к постоянному возбуждению и эйфории? Лично я, конечно же, выбрал бы первое.

С Шоном я познакомился после того, как он поступил на службу во флот. Тогда ему было всего семнадцать лет, и он, по его собственному выражению, «не переставал радоваться и удивляться жизни». Без конца менял подружек, пил, принимал наркотики, причем еще в школе. Его матери все это до смерти надоело. Двое старших детей вернулись домой – один закончил колледж, второй бросил учебу. Трое младших по-прежнему в чем-то нуждались – их нужно было кормить, гулять с ними, стирать рубашки. Самая старшая сестра в двадцать три года забеременела и стала матерью-одиночкой. А теперь иногда оставляла ребенка матери, чтобы отправиться в офис, где она работала менеджером. Здесь я хочу донести до вас мысль о том, что сам Шон не знал, как справиться со своими проблемами, а никто другой взваливать их на свои плечи не хотел. Поэтому по окончании школы он добровольно пошел служить на флот.

Жизнь военного для Шона стала неплохим вариантом. Требования к физической форме, постоянные тренировки и нагрузки на организм представляли собой своеобразное средство от тревоги. Эндорфины и адреналин, вырабатывающиеся в результате аэробных упражнений, представляют собой химические соединения, улучшающие самочувствие. Это объяснение представляется самым простым. Человеку, пребывающему в состоянии тревоги, существенные физические нагрузки могут принести значительное облегчение. Шон стал одним из лучших и прошел подготовку всего за полтора года. В восемнадцать лет отправился в Ирак и вернулся домой сразу после того, как отпраздновал девятнадцатый день рождения. Родители гордились им, братьев и сестер раздирали два противоречивых чувства – восхищение и зависть. Но в отсутствие образа жизни, ставшего для него привычным, и природного наркотика, вырабатываемого чувством постоянной опасности, на Шона вновь навалилась тревога.

Док, вы когда-нибудь пробовали кокаин? – Он спросил меня об этом, заранее зная ответ. Это Шон так шутил. – Что-то вы разволновались.

Я и сейчас вижу, как он сидит на диване у меня в кабинете, широко расставив ноги и сжав в кулаки руки. Его пробивает дрожь.

Да, все выглядит именно так. Будто какая-то часть вашего тела должна обязательно двигаться, чтобы избавиться от нервного напряжения. Вы не можете спать. Не испытываете голода. И можете часами нести всякую чушь.

– Звучит невесело, – сказал я.

Шон засмеялся.

Знаю, док, знаю. Чашечка чая и хорошая книга. Но не всем дано быть святыми.

– Когда вы принимали кокаин?

Ха! Во всяком случае, не в десятом классе. Я лишь хочу сказать, что все это время чувствовал себя будто после кокаина. Понимаете, проведя в пустыне столько времени, я уже забыл о своих былых ощущениях. Спал там как младенец. И никогда не интересовался, что происходит у меня внутри.

– А как вы себя чувствовали, когда возвращались домой в прошлые разы, до последнего задания?

Хреново, старина, на редкость хреново. Казалось, что я мечусь в клетке, будто дикий зверь в зоопарке. Я просыпался и на короткое время испытывал в душе покой. Но потом в меня вновь заползала тревога, и через какое-то время внутренности чуть не лопались от желчи. Тогда я спрыгивал с кровати, убегал к чертовой матери из дому и бежал до тех пор, пока хватало дыхания. Потом возвращался, целовал маму в щечку, хватал банку пива, спускался в подвал и до дрожи в мышцах таскал тяжести. Пару часов после этого чувствовал себя хорошо. Остальную часть дня проводил за выпивкой. А к травке больше не прикасался. Рисковать не хотелось, понимаете?

– А Тэмми, ваша жена? Вы говорили, что встретили ее во время очередного увольнения. Как она вписалась в эту картину?

Шон улыбнулся и подмигнул.

Ну, здесь я поставил бы на одну доску выпивку и траханье. Пил и одновременно трахался – вот чем я занимался целый день. Просто заходил в какой-нибудь бар и останавливал взор на очередной цыпочке. Проще простого. Я говорю как сущий кретин, но так оно и было. Не знаю, в школе мне так не везло. Может, они жалели меня за то, что вечером мне опять придется возвращаться в часть.

Я ни капли не сомневался в его словах. Чтобы привлекать женщин, Шон обладал всем необходимым.

Думаю, я просто проявил беспечность. И когда в следующий раз вернулся на побывку, у меня уже были жена и ребенок.

По моему убеждению, Шон Логан, несмотря на свою сексуальную распущенность, был очень хороший человек. И не только потому, что женился на матери своего ребенка. Шон был боец. Он сражался за свою жизнь, за здравость своего ума. В его глазах единственное, что могло сделать жизнь терпимой, это ощущение, что ты кому-то нужен, поэтому он приходил домой, когда ему велели, и делал все, чтобы любить жену и окружать заботой ребенка.

Но в этой ситуации его стал одолевать страх, хотя и совсем не так, как других мужчин, героев известных вам историй, страдающих от ПТСР или «подсевших на иглу» высокого уровня адреналина в крови. Такие по большей части перед тем, как уйти воевать, вели абсолютно нормальный образ жизни. В случае с Шоном все было с точностью до наоборот. Он стремился к войне, дабы убежать от себя.

Тэмми описывала это так:

Я люблю его. И прошу вас в этом не сомневаться. Нет, серьезно – я бы умерла, если бы он хоть на мгновение заподозрил, что я не влюбилась в него с первого взгляда, как бы глупо это ни звучало. Вы даже представить себе не можете, на что был похож тот день. Шел дождь, было жарко и влажно. Мы с друзьями отправились выпить пива и поиграть в бильярд. Была суббота, и кроме этого заняться особо было нечем. Шон сидел в баре, рассказывал о каком-то сумасшедшем розыгрыше, который он устроил в Ираке своему дружку. Его смех заполнял собой весь зал. Он никогда не задерживался на всякой ерунде, ему неизменно хотелось, чтобы люди смеялись. Одной-единственной историей и своей потрясающей улыбкой этот человек мог поднять настроение целому залу. Я вошла, и он сразу меня заметил. На мгновение осекся, но поскольку аудитория замерла в ожидании, тут же продолжил, не спуская с меня глаз. Тогда я еще об этом не знала, но когда он решает чего-то достичь, то тут же превращается в питбуля. И не отпустит добычу до тех пор, пока не добьется желаемого. В тот день он захотел меня.

Тэмми была симпатичной женщиной, кареглазой, с длинными белокурыми волосами. Когда я с ней познакомился, ей исполнилось всего двадцать четыре, и мне кажется, что она неплохо чувствовала себя в ипостаси как матери, так и жены Шона. Мне стало интересно, что в своем рассказе в качестве сравнения она использовала питбуля. Эти псы, говорят, не разжимают челюстей до тех пор, пока животное, которое они схватили зубами, не испустит дух. Я не пытался узреть в этом что-то особенное. Питбуль в обиходе стал настоящим символом, и большинство людей до конца не понимают, что имеют в виду, когда используют это выражение. В то же время Тэмми выглядела так, будто из нее вышла вся жизнь. Рассказ о более интимных подробностях ее взаимоотношений с Шоном давался ей с трудом, но я чувствовал, что они очень важны, и поэтому приложил массу усилий, чтобы ее успокоить.

Ну хорошо. Итак, я, вероятно, тоже с ним флиртовала. Перехватила его взгляд и тут же отвела глаза в сторону. Обычное дело, так делают все женщины. Глупо, да? Сейчас я замужем, у меня есть ребенок, и все, что было тогда, кажется глупым и смешным. Хотя прием сработал. – Лицо Тэмми приняло игривое выражение, и я тут же увидел в ней женщину, на которую Шон обратил внимание тем дождливым днем.

Закончив рассказ, он извинился, взял свой бурбон с пивом и направился прямо к нашему столику. На его лице застыла бесстыдная улыбка, будто говорившая: «Я пришел сюда, чтобы оттрахать тебя, и не уйду до тех пор, пока не добьюсь своего». Это может прозвучать оскорбительно, но он походил на озорного мальчишку, в то время как я превратилась в безмолвный труп. Шон подошел к музыкальному автомату, поставил песню Дэвида Боуи Let’s Dance и пригласил меня на танец. Вы знаете эту композицию? «Надень свои красные туфельки…» Я всем телом ощущала его руки – сначала на спине, потом его ладонь скользнула на бедро, а пальцы другой зарылись в мои волосы. Раньше я никогда не испытывала рядом с мужчиной чего-то подобного. Ощущение было такое, будто его снедала какая-то отчаянная, первозданная потребность, удовлетворить которую могу одна только я.

Поверьте, я прекрасно понимаю, что удовлетворить его желание могла любая женщина, однако то чувство было совсем другим. Но даже в противном случае это не имело бы никакого значения. После танца мы немного выпили и посмеялись. Потом он вновь пригласил меня, а потом стал тихонько подталкивать в сторону небольшого коридора, заканчивавшегося дверью черного хода. Мы вышли на улицу. Дождь лил как из ведра. Он стал меня целовать и расстегивать на мне одежду. Его лицо утратило игривое выражение и стало убийственно серьезным. Ему нужно было выполнить важное задание – удовлетворить свою страсть. Казалось, что если он этого не сделает, то умрет в агонии. Его одержимость передалась мне и без остатка заполнила все мое естество. Мне тоже отчаянно захотелось помочь ему и спасти. И это желание зажгло во мне всю энергию, которую я ощущала в своем теле. Какую-то первородную силу. Я почувствовала себя диким животным, вцепилась в его одежду и стала ее срывать – до тех пор, пока не сняла достаточно, чтобы заняться любовью. Он поднял меня и прижал к кирпичной стене здания. Это было… Я даже не знаю… У меня нет слов, чтобы это описать.

Тэмми на мгновение улетела куда-то далеко-далеко, будто вновь переживала те мгновения. Я дал ей время собраться с мыслями, справиться с воспоминаниями и чувствами, которые они воскрешали. Потом она объяснила, как привела его к себе домой. Как они последующие два дня не вылезали из постели до тех пор, пока ему не настала пора уходить и отправляться на выполнение следующего, третьего задания. Затем она сообщила мне нечто такое, на что я поначалу не обратил особого внимания. Ей нужно было поведать мне о многом другом, и для лечения Шона я должен был выслушать ее рассказ. Саму Тэмми я поначалу лечить не собирался. Но несколько месяцев спустя, когда я уже работал с Крамерами, воспоминания о тех ее словах молнией вспыхнули в моей голове.

Тем, кто никогда не сталкивался с терапией подобного рода, может показаться странным, что в ходе этого процесса обнаруживается очень много деталей интимного свойства. Вероятно, именно по этой причине пациенты отдают предпочтение врачам одного с ними пола, чувствуя себя в этом случае не так неловко. Но в этом нет необходимости, потому как неловкости в психотерапии не место. Независимо от того, кто рассказывает мне о своих сексуальных контактах – мужчина или женщина, я реагирую совершенно одинаково. Потому что слушаю их не из какого-то извращенно-похотливого интереса, а как ученый, как клиницист. Это то же самое, что обсуждать подобные проблемы с гинекологом или урологом. И сексуальная составляющая жизни человека неразрывно связана с его психикой.

Могу признаться лишь в одном: когда женщина рассказывает мне о своих постельных хитростях и уловках, я начинаю оценивать свой собственный брак и интимные аспекты отношений с моей женой. Нет, недомолвки и притворство в этой сфере меня не беспокоят. Я знаю, что без них не обойтись. Мы уже обсуждали тот факт, что каждый из нас лжет или что-то скрывает. И я даже не надеюсь, что жена станет говорить мне чистую правду о наших сексуальных отношениях. Но за долгие годы практики я научился проникать в суть и приобрел знания, позволяющие задавать в нужное время правильные вопросы, чтобы свести обман до уровня, приемлемого как для нее, так и для меня, а заодно и для моего мужского самолюбия. Мне очень хотелось бы сказать, что я, возвращаясь домой, напрочь забываю то, что рассказывают мне пациентки, но это так же невозможно, как если бы у меня на приеме побывал электрик, поведавший о том, как чинить проводку после короткого замыкания. Человек не теряет приобретенных знаний. Мы устроены иначе.

Тэмми призналась, что тогда, во время их встреч, не испытала ни одного оргазма. Сказала между строк, потому что была скромной и не являлась моей пациенткой. Процесс был для нее чем-то совершенно новым, и она добровольно принимала в нем участие, только чтобы помочь мужу. Вопрос возник в тот момент, когда мы приступили к обсуждению того, насколько часто они предавались любовным утехам, в том числе и на первом этапе их знакомства. Этот факт она привела, объясняя мне, что дополнительный половой акт был необходим ей по той причине, что она оставалась неудовлетворенной. Копать глубже я не стал, лишь поинтересовался, почему, на ее взгляд, так получалось.

Все это, его желание, его поведение в постели, воспринималось очень остро. Его напор был удивительно мощным и стремительным, это ощущалось даже в манере целоваться. Он кусал мои губы до крови. У меня даже не было возможности перевести дух. Я будто не могла расслабиться достаточно для того, чтобы вознестись к вершинам блаженства. Порой мы занимались любовью по целому часу, мое сердце бешено колотилось в груди, а наша кожа от пота становилась мокрой и скользкой. Это было примерно то же, что пытаться заниматься сексом, когда бежишь марафонскую дистанцию. Но сейчас все по-другому. Теперь мы знаем друг друга, и мне стало намного уютнее. Лекарства помогают Шону справиться с тревогой. Теперь все в порядке, правда. Тогда же я знала только один аспект его личности.

На этом мы остановились. Слова Тэмми мне вспомнились лишь год спустя, когда я завел аналогичный разговор с Шарлоттой Крамер. Полагаю, мне нужно немного рассказать, как я работал с Крамерами, когда они меня нашли. Мы с Дженни сразу же стали трудиться по два часа в день. Вскоре она влилась в группу моих пациентов, испытавших психическую травму, и это, как вы впоследствии увидите, во многих отношениях стало поворотным пунктом. Раз в неделю я встречался с ее отцом и матерью, иногда раз в две недели, если это их устраивало. И Дженни, и Том представляли для меня открытую книгу. Но не Шарлотта. Боль и снедавшее ее чувство вины – как из-за отношений с Бобом Салливаном, так и потому, что она проглядела отчаяние Дженни – дали мне в руки мощное оружие, позволившее сокрушить все защитные бастионы этой женщины.

О том, что пора, я понял примерно через три недели после начала лечения. То, что она хранит какие-то тайны, мне было очевидно с самого начала, и в тот день я решил вытащить их на свет божий. В разговоре между нами повисла тягостная пауза, и я не сделал ничего, чтобы нарушить молчание. Не могу сказать, как долго это продолжалось. Нам кажется, что мы точно чувствуем время, но в подобные мгновения одна минута может восприниматься как десять. Она нервно перекинула левую ногу на правую, потом правую на левую, и я наконец заговорил:

– Вы верите, что все ваши откровения останутся между нами? Независимо от того, о чем пойдет речь. Что даже закон не в состоянии заставить меня выдать ваши тайны?

Ну конечно. То есть… да. Мне это известно.

Я кивнул:

– Тогда почему вы мне ничего не рассказали?

В ее секреты я посвящен не был. А она была женщина умная. Чтобы вы в этом не сомневались, скажу, что мои утверждения, будто я что-то знаю, ее отнюдь не убедили.

Шарлотта, скорее, отчаянно нуждалась в поводе для того, чтобы обо всем мне рассказать. И я ей такой повод дал.

Не знаю, – сказала она. – Я не думала, что это так бросается в глаза.

Именно в тот день она поведала мне о своей любовной связи. И в тот же день я вспомнил разговор с Тэмми.

– Почему для вас это так важно? – спросил я Шарлотту. Нам нужно было покопаться в ее прошлом, добраться до второй тайны, добраться до альтер эго и накормить его. Вот почему этот вопрос оставался открытым.

Я не знаю.

Я спросил, хотелось ли ей что-то узнать, поговорить об этом и поможет ли это как-то ее семье. Она на мгновение застыла в нерешительности, но все же согласилась.

– Ну хорошо, давайте начнем с того, что лежит на поверхности, – сказал я. – Ваша проблема как-то связана с сексом?

Перед тем, как ответить, ей пришлось задуматься.

Знаете, это как-то странно. По правде говоря, встречаясь, мы только этим и занимаемся. А когда его рядом нет, то есть львиную часть времени, я думаю о сексе с ним. Но хотя это продолжается вот уже три года, я ни разу не испытывала… ну… вы понимаете.

– Оргазма? – спросил я. Для меня вошло в привычку использовать разные слова. Обычно мужчины говорят «кончить». Они используют этот термин с такой легкостью, будто говорить о чем-либо подобном в таком ключе вполне нормально. Кончить, член, жопа, сиськи, дырка. Мужчины пользуются этими терминами без всякого стеснения. А вот женщины нередко затрудняются в выборе слов, обиходных названий избегают, хотя медицинские, по всей видимости, тоже ставят их в затруднительное положение. Чаще всего они умышленно запинаются и ждут, когда я приду им на помощь. Я без проблем довожу до конца их мысль и во время разговора устанавливаю приемлемые с моей точки зрения границы.

Шарлотта кивнула.

Да. Ни разу.

– А с Томом?

Почти всегда. По крайней мере в те времена, когда мы с ним занимались любовью. Раньше, пока все это не началось, мы укладывались в постель регулярно. Наверное, раза три в неделю. Полагаю, что для брака так долго желать друг друга – это благотворно и полезно. Вы так не считаете?

Я кивнул, не поднимая головы, не столько из согласия, сколько из желания обойти этот вопрос молчанием. Благополучие их интимных отношений относилось совсем к другой сфере, я же хотел сосредоточить внимание Шарлотты на ее любовной связи с Бобом.

Но я перестала получать от секса с ним удовольствие. Не знаю, когда это случилось. Несколько лет назад. Интим – нечто большее, чем просто… ну… вы понимаете. Для мужчин, возможно, дело обстоит иначе, но вот для женщин точно нечто большее. Наша взаимная энергетика как-то изменилась, и постельные утехи приобрели механический характер. А вот с Бобом, прости меня, господи, стоит закрыть глаза, и я вновь вспоминаю его руки на моем лице, а по спине пробегает дрожь.

В этот-то момент мне и вспомнились откровения Тэмми Логан.

– Так что же случилось с Бобом?

Просто… ах… как же это описать? Я ощущала возбуждение и хотела его. Его индивидуальность всеохватна, она больше самой жизни. Вы когда-нибудь встречали подобного человека? Мужчину, который попросту привык доминировать? Он может просто войти в комнату и взять желаемое. У него такая энергетика. Когда мы остаемся вдвоем, он направляет эту энергию на меня, и я ощущаю ее с такой силой, что буквально в нем растворяюсь. В такие моменты на каком-то первородном уровне со всей очевидностью становится ясно, что он мужчина, а я женщина. Мое возбуждение бьет через край. Будто я достигаю чего-то большего, чем оргазм. С Томом все по-другому. Когда я пытаюсь вызвать в душе те же эмоции и ощутить его первородную силу, то сталкиваюсь с непонятным затруднением. Ощущение такое, будто я никак не могу почувствовать в нем «самца». – Шарлотта пальцами изобразила кавычки.

Потом я обратился к ней с тем же вопросом, который когда-то задавал Тэмми:

– Но если вы не получаете физического удовлетворения, значит, он дает вам что-то в другом плане, не связанном с сексом. Что-то такое, что удовлетворяют иную вашу потребность. Может, вы хотите поговорить об этом?

И та, и другая ответили мне одинаково:

Да. Он действительно удовлетворяет мою потребность. Играет роль наркотика, а я – наркоманки.

Через месяц после ухода Шона Тэмми стало тошнить. Затем не пришли месячные. Подруги советовали сделать аборт, но она не могла заставить себя на это пойти, отторгая подобную мысль по моральным соображениям. Это же был Шон, мысли о нем никогда ее не покидали, они заполонили собой все ее естество, хотя он ушел, хотя она едва его знала. Ей не нужно было мне ничего объяснять. Повстречав его, вы бы и сами все поняли. Я не в состоянии описать своими словами все его достоинства, в отличие от качеств Боба Салливана – в этом плане они люди разные.

Тэмми написала Шону и рассказала о своей беременности. Несколько недель спустя в кабинет зубного врача, у которого она работала помощником, доставили маленькое колечко из числа тех, которые принято дарить на помолвку. И на том все. Только кольцо. В ответ она написала длинное письмо, объяснив в нем, что хотя жест ей и понравился, в нем не было необходимости, что она что-нибудь придумает. Шон на это прислал ей всего лишь три слова, написанные на обычном клочке бумаги. Да или нет? Девушка отписала тотчас же. Да.

Вот каким человеком был Шон Логан.

Но романтики в их любви не было. Шон вернулся, чтобы жениться на Тэмми и воспитывать сынишку Филиппа. Но его тревога и то поведение, посредством которого он привык ее лечить, плохо увязывались с браком и отцовством. Ему напрочь не хватало терпения на ребенка. Я совсем не имею в виду, что он выходил из себя и набрасывался на сына с руганью. Нет, просто он не мог проводить с семьей больше одного часа за раз.

Я начала замечать, что он не совсем нормальный. Шона будто изводил какой-то неизбывный зуд, от которого он очень страдал. Мне так хотелось обнять его, как я обнимала Филиппа, и прижать к себе, чтобы он почувствовал себя в безопасности и успокоился. Я очень его любила, но те средства, которые помогали ребенку, ему были как мертвому припарка. Шон был для них недосягаем. Тогда я не понимала, что в его тревоге есть и другая сторона. Как и он сам. Когда его вновь призвали в строй, мы все отправились на базу – я, его мать и двое братьев. Отец попрощался с Шоном накануне вечером. Все плакали, крепко его обнимали, вырывали обещания вернуться домой целым и невредимым. У меня на руках был ребенок, и я, да простит меня Бог, не могла плакать. Нет, я не хочу сказать, что так уж радовалась его отъезду, но судьбу за это все же благодарила.

Шон отправился на выполнение своей четвертой миссии. Его в составе отряда из восьми «морских котиков» отправили в небольшую деревушку на разведку. В живых остался только он. Подразделение морских пехотинцев обнаружило его без сознания с раздробленной правой рукой, доставило в безопасное место и укрыло за броней БМП. В полевом госпитале Шону ампутировали руку. Там же назначили и лечение.