Прижимая к уху беспроводной телефон, Нейт без особого усердия возил губкой по кухонному столу. Оказывается, разговаривать с родителями легче, если одновременно заниматься чем-то еще.

Сначала он пообщался с отцом – с ним проблем никогда, в общем-то, не возникало. Будь вежлив и любезен, веди себя, как будто разговариваешь с благонамеренным, но чрезмерно любопытным незнакомцем, которого встретил, например, в очереди у отдела транспортных средств.

– Ты уже получил очередной платеж от издателя? – спросил отец. – Для них ведь каждый день задержки – это дополнительный доход по процентам от депозита, который по праву принадлежит тебе.

– Платежи идут по графику, – заверил его Нейт. – Деньги у моего агента. Она выпишет мне чек.

– За минусом пятнадцати процентов, – тут же, словно только и ждал этого момента, вставил отец.

– Да, папа, за минусом пятнадцати процентов.

– Ты же знаешь, Натаниэл… – начал отец.

Услуги литературного агента он считал совершенно излишними, и никакие аргументы не могли убедить его, авиационного инженера по профессии, в том, что он недостаточно хорошо знает издательский бизнес для вынесения таких суждений.

Нейт переложил телефон к другому уху, прижал плечом, освободив обе руки, поднял с плиты решетку и принялся тереть поверхность под ней мочалкой из тонкой проволоки.

– А ты не думал о том, чтобы опубликовать следующую книгу самостоятельно? – продолжал отец. – Я читал где-то, что некоторые состоявшиеся писатели уже так и делают. Главное – начать, а потом никакой издатель и не нужен. И тогда вся прибыль пойдет тебе. А?

– Я разузнаю, что и как.

Нейт подошел к окну и поднял жалюзи. В кухню хлынул солнечный свет.

Отец передал трубку матери, и она уже рассказывала о каких-то людях со своей работы, и как они все увлечены телесериалами, которые показывают Эйч-би-оу или «Шоутайм».

Отделенный от нее ста восемьюдесятью милями, Нейт чувствовал, как набирает силу ураган ее презрения, как подхлестывает она себя, как заводит.

– Они утверждают, что эти сериалы ничем не хуже романов девятнадцатого века, – мать говорила все быстрее и быстрее. – И это так называемая «умная» молодежь! Они учились в Джорджтаунском и Колумбийском, а это ведь практически уровень Лиги Плюща…

За окном с верхушек деревьев уже облетали листья.

В отличие от отца, матери требовалось недвусмысленное согласие сына. Жизнь в ее красочном, чересчур эмоциональном описании представала драмой, двумя антагонистами в которой были «мы» и остальной мир, известный так же как «эти идиоты». В детстве Нейт чаще выбирал ее сторону. Не только потому, что она была красива – длинные, медового цвета платья с подчеркнутой поясом талией, – не только потому, что она читала французские и русские романы, и даже не потому, что ее аристократическая несчастливость будоражила воображение – просто эта, ее сторона была права. Это была сторона разумного управления: выбоины заделывались, коррупция наказывалась, демократы побеждали на выборах, израильские пассажирские самолеты и круизные суда не подвергались нападению (последняя позиция повторялась не раз после того, как шестидесятивосьмилетнего инвалида Леона Клингхоффера столкнули за борт «Акилле Лауро». Нейт был тогда в четвертом классе). Мать была на стороне интеллекта. (Она презирала глупость и инстинктивно с подозрением, как к детям с сомнительным характером, относилась к одноклассникам сына по группе медленного чтения.)

Она высоко ценила культуру, особенно литературу, театр и музеи. Когда Нейт подрос, его стало раздражать ее самодовольство, постоянно, как заклинание, повторяемое с осуждением «они» и незыблемая уверенность в том, что все проблемы были бы решены, если бы только «нам» не мешали на каждом шагу. Сомнения Нейта она воспринимала как нападки или начинала причитать, что он еще слишком юн и наивен, чтобы понимать такие вещи! Их «взрослые» отношения строились на его готовности потакать ей. Если же ему недоставало терпения или сил на демонстрацию приверженности затхлому, огороженному со всех сторон ее миру, то получалось, что он – сын, ради которого она бросила родину и дом, чтобы начать с чистого листа в другой стране, – отвергает ее. С отцом нужно было всего лишь не спорить.

Моргнув от бьющего в глаза солнца, Нейт понял, что допустил промах. Мать уже уловила снисходительность в его механических поддакиваниях. Поучился в Гарварде и задрал нос. Она резко втянула воздух, словно то был не воздух, а сама ее душа, которую она предложила ему и теперь вернула. Нейт ясно, словно стоял рядом, представил, как дрогнули крылья носа.

Мать хотела от него слишком многого. Ее претензии были несправедливы и необоснованны. Нейт это знал, и то же говорили ему друзья. Но ведь и сама ее жизнь не была справедливой. В Румынии ей отказывали в академическом признании только лишь потому, что она – еврейка. Ей не позволили даже специализироваться в области литературы, потому что почти все гуманитарные науки были закрыты для евреев.

До самого замужества она спала на диване в гостиной небольшой, расположенной в бетонном подвале квартиры родителей. А потом приехала сюда и работала программистом, чтобы Нейт мог учиться в частной школе и пойти в хороший колледж…

Он подался вперед, прижался лбом к оконному стеклу.

– Ты как, мам?

– Хорошо, – ответила она коротко и чуть слышно.

Нейт опустил жалюзи и побрел назад, к раковине, скользя носками по линолеуму и крепко сжимая телефон. Собственно, это ради них он и купил этот дурацкий беспроводной аппарат. На наземной линии настояли родители – «на всякий случай». Теперь им пользовались только они двое да телемаркетеры.

– Думаешь, я старомодная, – сказала мать после паузы. – Ограниченная.

Сопровождавший эту реплику вздох прозвучал симфонией, проникнутой жалостью к себе.

– Мам, у меня даже телевизора нет. Конечно, я не считаю тебя ограниченной.

Она тихонько усмехнулась:

– Наверно, мы оба немного отсталые.

– Наверно.

И снова пауза, но уже не такая тяжелая.

– Как Ханна? – спросила наконец мать. В ее произношении имя прозвучала как Хенна.

Нейт отжал губку.

– У нее все хорошо.

Через несколько дней он сидел в гостиной Ханны, перечитывая рецензию Юджина на новую книгу того самого британского писателя.

– Нейт?

Рецензия, надо признать, получилась хорошая. Очень хорошая. Юджин справился молодцом.

– Нейт?

Он неохотно отложил журнал. Ханна стояла перед ним, сунув руки в задние карманы.

– Да?

– Ты чем бы хотел заняться сегодня?

Нейт закрыл глаза. А чем они обычно занимались вместе? Сразу и не вспомнишь. Он задумался.

Лето… Долгие ночи с бесконечными разговорами, когда никто не спрашивал, чем бы хотелось заняться другому. Нет, к такого рода общению его сегодня не тянуло. Определенно.

Наверно, было бы неплохо посмотреть бейсбол. Приближались игры на выбывание, и одна вызывала некоторый интерес по причине ее потенциально негативного исхода для «янкиз».

Конечно, сказала Ханна, можно сходить в спорт-бар.

Отправились в «Аванпост». И кто только придумал такое название для относительно нового заведения, посещаемого почти исключительно белыми, которые лишь недавно начали селиться в этом исторически «черном» районе?!

Игра еще не началась. Они устроились за столиком, и Ханна, сказав, что решила взять дополнительную работу литературным редактором, принялась в деталях описывать предъявляемые издателем требования.

И это такая теперь у него жизнь? Сидеть вот так, напротив Ханны, в баре? Сегодня в одном, завтра в другом? И так до бесконечности? Неужели вот на это он согласился в тот вечер, когда они поспорили из-за бранча со Сьюзен и когда он заверил Ханну, что все в порядке – он с ней?

Нейт оторвал краешек бумажной ленты, которой была перевязана салфетка, и от нечего делать поиграл ножом и вилкой.

Он пытался слушать Ханну – она продолжала расписывать свою подработку, – но мысли ушли в сторону. Так ли уж ей нужен приработок? С нынешними темпами она и основную работу не закончит. К тому же у нее отец – корпоративный адвокат. Если будут нужны деньги, Ханна всегда может взять у него. Приятная роскошь для того, у кого она есть…

На календаре – последний день сентября, но вечер выдался теплый. Ханна сняла жакет, под которым обнаружился топ на лямочках. Топ ей шел. У нее были красивые плечи, но когда она, жестикулируя, поднимала руки, кожа внизу провисала, почти как у старушки. «Странно, – подумал Нейт, – она ведь держит себя в форме». Ему стало неудобно, как будто он подсмотрел что-то исподтишка, и еще хуже оттого, что увиденное отозвалось неприязнью. Но тем не менее Нейт не отвернулся. В самом отвращении, в его кристаллизованной чистоте, было что-то противоестественно приятное. Он ждал, когда она снова поднимет руки.

Ханна закончила, и Нейт кивнул.

Хотелось есть. Интересно, где их заказ?

– Как думаешь, почему они так долго? – на взводе спросил он.

Его горячность застала ее врасплох. Ханна развела руками:

– Понятия не имею.

Она поинтересовалась, чем он занимался в последние дни. Ответы получились короткие. Проникнуться ее шутливым, доброжелательным духом не получалось. И ладно, будь она посторонней, просто другом или знакомой, тогда бы его дурное настроение ничего не значило, они бы нашли устраивающий обоих ритм вежливого, пусть и банального, разговора ни о чем. Но с Ханной ситуация была другая. Положение редко накладывало на него такого рода обязательства; обращаясь с ней подобным образом, он как бы признавал свое поражение. Или даже капитуляцию.

Заполнить вакуум пыталась Ханна. Но пока она бодро перескакивала с одной темы на другую, Нейт чувствовал себя так, словно, отступив, оценивающе наблюдает за ней со стороны. И хотя рассказывала она живо и с юмором – об одной подруге, «почти агрессивно тактична; ты еще не закончил, а она уже соглашается и готова тебя поддержать» – что-то в ее тоне, стремление угодить, некая просительная нотка, неприятно его цепляло.

– Нейт?

– Да?

– У тебя все в порядке? Ты какой-то… даже не знаю… Ты как будто витаешь где-то?

– Все хорошо, – он торопливо улыбнулся, компенсируя неубедительность тона.

Через пару секунд Ханна поднялась и отправилась в дамскую комнату. Глядя ей вслед, он заметил, что в этих джинсах ее нижняя половина выглядит больше верхней, а бедра и задница какими-то странно широкими и плоскими. Но почему никто из подруг не сказал Ханне насчет джинсов? Почему она сама этого не заметила? В конце концов, у нее в спальне есть большое, в полный рост зеркало…

Вернувшись, Ханна спросила, не сердится ли он на нее.

Как будто сделала что-то такое, из-за чего он должен рассердиться. Почему женщины, в том числе умные и независимые, неизбежно возвращаются в это состояние добровольного слабоумия? Как будто он обзавелся эмоциональным регистратором бинарной системы, как будто он мог пребывать только в двух состояниях – «счастлив» и «злюсь на тебя».

– Нет. Я не сержусь.

Ханна отпрянула.

Прежде чем кто-то успел что-то сказать, официант принес бургеры. Наконец-то. Игра началась. Нейт переключил внимание на большой экран над баром. Настроение понемногу шло на поправку.

– Самое то, что надо, – отметил он, имея в виду бургер.

Ханна делала что-то с телефоном и его подачу не приняла.

Нейт притворился, что не заметил:

– Как твой?

Она медленно подняла голову и несколько раз моргнула, словно пытаясь определить, действительно ли он такой тупой.

– Ты спрашиваешь, как мой бургер?

– Извини. Когда голодный, я порой бываю немного ворчливым. Это не для оправдания, но мне жаль.

– Неважно.

– Пожалуй, стоит носить камешки в карманах.

По ее губам скользнула и тут же пропала улыбка.

Ну, хоть так…

Обхаживая Ханну, возвращая ее в прежнее, добродушное настроение, Нейт и сам оттаял. Решение проблемы – заслужить расположение подружки – рассеяло скуку и заглушило критический голос. Он рассказал ей об Аурит (женщины ведь любят потрепаться о личной жизни), которая снова сама не своя из-за того, что ее Ганс не желает перебираться в Нью-Йорк.

– Она твердит, что беспокоится о его карьере, но это только предлог. Думаю, надо убедить ее остановиться, а то ведь Ганс может рассердиться по-настоящему.

К концу обеда от прежнего настроения не осталось и следа. Нейт даже смог оценить самоотверженность Ханны, согласившейся пойти ему навстречу в вопросе о бейсболе. И он отлично провел время.

Уже по пути домой Ханна повернулась к нему:

– Нейт?

– Да?

– Мы о чем договаривались?

Нейт напрягся. Он ведь уже извинился. И вроде бы ничего такого не сделал. Может, говорил слишком резко? Но он только сказал, что не сердится на нее. Это вряд ли можно квалифицировать как оскорбительный комментарий. Может, раньше что-то сорвалось? Но… Ладно.

– Не хотелось бы устраивать сцену, но я так больше не хочу. Не хочу, чтобы ты так со мной обращался. Если тебе что-то не нравится… если ты несчастен…

– Мне все нравится.

А что еще сказать? Посоветовать подтянуть трицепс, чтобы кожа не провисала? Купить ей другие, утягивающие со всех сторон джинсы? Господи, предлагать такое мог бы только какой-нибудь больной на голову фетишист женского истощения. Полный придурок.

Нейт взял ее за руку:

– Не знаю, что на меня нашло. Извини.

– Знаешь, Джейсон, – сказала Аурит, – некоторым мужчинам нравится быть с женщинами, чье интеллектуальное превосходство они ощущают.

– А кто говорит, что модели не бывают умными? – Джейсон бросил взгляд на Нейта, ища у него поддержки.

Они стояли втроем у раскрытого окна в новой квартире их общего приятеля Эндрю. По поводу новоселья Эндрю и его бойфренд устроили небольшую вечеринку. Джейсон как раз рассказывал о некоей литовской модели, свести его с которой обещал арт-директор журнала.

– И, к твоему сведению, Бригита изучала электротехнику в Вильнюсе.

– Например, Лидгейт в «Миддлмарче», – продолжала Аурит, на которую упоминание о таком предмете, как электротехника, никакого впечатления не произвело. – Свойственный ему интеллектуальный пыл отнюдь не распространяется на чувства и суждения в отношении мебели и женщин. – Она мило улыбнулась Джейсону. – Кстати, Лидгейт, в конце концов, связался с туповатой блондинкой. И она сломала ему жизнь. А заодно и карьеру.

Джейсон обнял ее одной рукой за плечи:

– Дорогая, ты такая прелесть, когда выходишь из себя. Просто Майти Маус! Но должен сказать тебе, в этой книге Лидгейт – самый лучший персонаж. Ну и, конечно… – он отхлебнул пива, – Джордж Элиот наверняка бы с тобой согласилась. Она далеко не беспристрастна. Женщины с мозгами считают личным долгом мазать черной краской мужчин, которые не ценят умных представительниц вашего пола. Поверь мне, мужчины способны вершить великие дела независимо от того, на ком женаты.

– Господи, Джейс, – вздохнул Нейт.

– А вы подумайте. Если бы так называемое договорное партнерство между равными в интеллектуальном плане мужчиной и женщиной было мерилом мужской значимости, во всей нашей истории нашлось бы от силы двое великих мужчин – собственно псевдо-муж самой Элиот и Джон, чтоб ему пусто, Адамс.

Аурит вывернулась из-под руки Джейсона и холодно на него посмотрела:

– Тебя никогда не беспокоил факт отсутствия у тебя души, а, Джейсон?

Нейт хмыкнул.

Группка распалась. Нейт потянулся от окна в сторону гостиной и в заполнившей комнату толпе заметил Грир Коэн, выглядевшую весьма соблазнительно в узких джинсах. Но не успел он поздороваться, как кто-то похлопал его по плечу. Это был Джош, парень, с которым Нейт играл в футбол. Он работал в издательстве и, поздравив Нейта, сказал, что слышал о его книге много хорошего и что ее ждут с большим нетерпением.

– Спасибо, старик, – поблагодарил Нейт.

– Выходит, если не ошибаюсь, в феврале? – спросил Джош.

Нейт кивнул и, увидев Юджина Ву, подошел к нему. Слушая хвалебный отзыв коллеги о рецензии на роман британского писателя, Юджин изо всех сил старался не выказать удовольствия. В какой-то момент разговор перерос в затянувшийся спор о соотношении числа женщин с грудными имплантами в Нью-Йорке и «красных» штатах. Нейт поймал себя на том, что ему здесь хорошо, и сделал важный вывод: если у тебя есть пара, вечеринка проходит веселее, чем когда ты являешься туда в статусе одиночки. Наличие подружки избавляет от необходимости ухлестывать за девушками, вести долгие и скучные разговоры даже с теми, кто едва нравится, в надежде затащить объект внимания в постель. Он был свободен и мог разговаривать с теми, с кем действительно хотел.

Уже уходя, Нейт позвонил Ханне.

– Привет, – сказал он в трубку, когда она ответила. – Чем занимаешься?

Судя по голосу, Ханна засыпала.

Хотя они и не договаривались о встрече, Нейт все же сказал днем, что, может быть, заглянет. Он даже собирался спросить: не хочет ли она пойти с ним, но потом все же отказался от этой мысли. Почему? На этот вопрос четкого ответа у него не было. Просто не захотел. К тому же Ханна сама ведь сказала, когда они ругались из-за бранча, что им вовсе не обязательно проводить вместе каждую минуту.

У спуска в метро Нейт остановился и спросил, хочет ли она, чтобы он зашел. Ханна ответила не сразу:

– Я, наверно, уже лягу. Но ты приходи. Если хочешь.

В вечернем воздухе витал приятный запах паленых листьев. Во всем уже чувствовалась осень. Поразмышляв – сесть в поезд или пойти к Ханне, – Нейт выбрал второй вариант. По пути он заскочил в гастроном и купил Ханне батончик «херши» – эту марку она предпочитала всем остальным шоколадкам.

– Извини, что не позвонил раньше, – сказал Нейт, когда она открыла. – Немного замотался.

Ханна встретила его в свободной футболке, с распущенными и растрепанными волосами.

– Неважно. Зато я немного почитала.

Нейт принюхался – похоже, она еще и курила недавно.

Сели в кресла у окна. Поговорить было о чем, они не виделись несколько дней. Ханна сказала, что в последние дни пребывала в не лучшем расположении духа. Пригладила ладонью волосы. Сказала, что ей надо всерьез заняться книгой, что в последнее время почти ничего не написала. Может, работа ее взбодрит. Нейт ощутил укол вины – наверно, в том, что Ханна не в духе, какую-то роль сыграла и размолвка между ними. Он как-то отдалился…

Так или иначе, с ее планом Нейт согласился.

– Мне работа всегда помогает. В смысле настроения. И еще – спорт, какая-то физическая нагрузка.

Ханна вскинула брови:

– А ты знаешь, сколько сил я трачу на пилатес?

Ее тон, прозвучавший в вопросе вызов напомнили их первые свидания. В последнее время Ханна была другой… не такой уверенной, осторожной, даже нервной.

Нейт пробежал взглядом по ее едва прикрытому одеждой телу.

– Я знаю, чего ты хочешь. Идем.

Он взял ее за руку и потянул к спальне.

В постели он стащил с нее футболку и трусики. Сигаретный запах во рту, когда они поцеловались, не добавлял энтузиазма – со временем ее курение беспокоило его все больше, – но и не так уж мешал. Он поиграл с ней немного. Потом устроился сверху и легко вошел. Поначалу все шло отлично. Но он был пьян и хотел большего, а потому включил фантазию. Представил Ханну голой на постели, такой, какой увидел ее в первый раз – с врезавшимся в память отрешенным выражением. Когда он подошел, она выгнула спину, выпятив груди. Вызванный из памяти образ на мгновение задержал внимание, но потом он услышал тиканье будильника и вой автобуса внизу. Пришлось вспомнить изящную, чем-то похожую на Грир Коэн брюнетку в деловом костюме из интернетовского порно – в том эпизоде ее трахали сзади на большом деревянном столе. Лежавшая под ним Ханна открыла глаза. Какое-то мгновение они смотрели друг на друга. Она замерла, словно ее застали за чем-то неприличным. И в это мгновение, прежде чем она успела надеть маску, он увидел в ее глазах полную пустоту, как будто она была плывущим по реке бревном, как будто едва сознавала, что ее трахают.

Нейт перенес вес на локти, отвернулся и, вытянув шею, сердито уставился на стену. Если уж она не может получить удовольствия от лучшего в мире секса, тут ничего не поделаешь. По крайней мере, он уж точно ни в чем не виноват.

Она была слишком… слишком уступчивой. Кроткой, послушной. Даже тело, бледная плоть, как будто размякло, растеклось, подрагивая и обволакивая, совершенно утратив пластичность, гибкость, сопротивляемость.

Он перевернул ее, поставил на колени, пригнул и, прилаживаясь сзади, ощутил боль. Поза по-собачьи хороша, когда секс динамичен и вульгарен, когда партнеры чувствуют друг друга. Здесь этого не было. Здесь все было почти как при мастурбации. Ханна тут словно и не присутствовала.

Когда ее белые половинки запрыгали вперед-назад и обвисшая кожа на боках зашлепала в такт, Нейт подумал, что во всем этом есть что-то унизительное – для женщины. Но – в смысле ощущений – лучше. Да и ей, наверно, какое-то облегчение – не надо хотя бы смотреть на него. Сейчас ее лицо выражало, должно быть, кое-что похуже просто пустоты – абсолютную покорность.

Он поднажал. Влажные от пота волосы Ханны расползлись по обе стороны шеи. Почувствовав приближение конца, он подсунул под нее руки, стиснул груди и, нанеся еще несколько ударов, содрогнулся на волне оргазма.

Потом он лежал на ней. Разрядка смыла раздражение. Ему даже стало немного не по себе – мог бы и понежнее, надо было постараться, в следующий раз… Он обнял ее покаянно и ткнулся подбородком в плечо. Сил не осталось, и его потянуло в сон.

Нейт едва успел уснуть, как почувствовал, что Ханна вывернулась из-под него и соскользнула с кровати. Дверь в ванную закрылась. Открыв глаз, он успел увидеть лишь полоску желтого света на полу. И снова уснул. Потом опять проснулся, когда Ханна вернулась в постель. Ему показалось, очень не скоро.

– Все хорошо?

– Да. Ты спи.

Нотка обиды, прозвучавшая невысказанной укоризной, пробудила в нем, даже в этом полусонном состоянии, невнятное ощущение тревоги. Завтра, решил Нейт, проваливаясь в сон, завтра он позвонит Джейсону или Юджину и узнает, что там у них и как. Ему определенно недоставало мужской компании.