Появившийся на экране компьютера текст пугал объемом и плотностью. Прежде чем приступить к чтению, Нейт потянулся за кофейной кружкой.

Письмо было от Ханны.

«Я вот о чем задумалась. Вчера, у Элайзы, ты сказал, что безразличие к страданиям, бывшее обычным во времена Диксона, существует до сих пор. Мы просто научились не замечать их. Но тогда на такие вещи, как детский труд, смотрели иначе, чем теперь. С тех пор их запретили законодательно. Разве это не важно? – Она продолжала в таком же духе еще пару параграфов, но заканчивала на дружеской ноте. – Мне понравилось вчера. С тобой было приятно поговорить».

В кофейной кружке у него была кола. Не самый любимый утренний напиток, но приготовить кофе было не из чего, а поскольку он не занимался этим уже несколько дней кряду, то боялся, что, заглянув в кофеварку, увидит там колонии живых культур.

Прочитав письмо, Нейт поставил кружку на стол. Стопка книг на краю опасно накренилась. Нейт подался вперед – подравнять книжки, – но тут лежавший на соседней стопке степлер устремился вперед и рухнул на обратную сторону протянутой ладони. Он вскрикнул от боли.

Через несколько минут Нейт отстучал ответ Ханне, но, прежде чем отослать, перечитал и нахмурился. Трезво оценивая ситуацию при свете дня, он испытывал непонятную нерешительность – стоит ли развивать новое знакомство? Причина колебаний оставалась неясной.

С другой стороны, он еще не проснулся настолько, чтобы работать над эссе о коммодификации сознания. И заняться ему было пока что особенно нечем. Работая над книгой, он никогда не сидел без дела и даже если не писал ничего нового, всегда мог вернуться и поправить уже написанное. Теперь книга ушла к издателю, и Нейт страдал от безделья.

Он тронул курсором «ответить».

«Но разве мы не остались такими же жадными, как и люди того времени? – пальцы привычно побежали по клавиатуре; стук кнопок звучал приятной музыкой творчества. – Мы хотим комфортной жизни, и пусть у нас нет слуг, но зато есть облегчающие труд машинки из Китая. Только теперь мы еще и не желаем переживать по этому поводу, а устраиваем дело так, чтобы эксплуатация не бросалась в глаза. В этом смысле Китай – идеальный вариант».

Отправив письмо, Нейт проверил поступившую почту. Он ждал новостей от Питера, недавно перебравшегося из Нью-Йорка в Мэн на академическую работу, но в папке «входящие» ничего не было.

Нейт поднялся и подошел к окну. Голая улица. Деревья вдоль тротуара низенькие и чахлые. Листья редкие, хотя на дворе разгар весны. Деревья посадили несколько лет назад в рамках городской программы озеленения, и выглядели они печальными и потерянными, как будто знали, что никому, кроме соцработников, нет до них никакого дела. Может быть, для города выбрали не тот вид, а может быть, вид представляли негодные образцы. Богатые жители какого-нибудь соседнего района, например Парк-Слоупа, никогда бы не допустили, чтобы на их улицах появились эти кривые уродцы. Жители Парк-Слоупа, скорее всего, импортировали свои пышные, цветущие и, возможно, даже плодоносящие деревья.

Через окно просочился запах бекона. Может быть, роясь в последний раз в буфете, он все-таки пропустил что-то съедобное?

Нейт отправился в кухню. Капли кофе, пролившиеся еще до того, как он отказался от кофеварки, загустели и превратили деревянный пол в липкую полосу, ловушку для пыли, скомканных квитанций и крохотных бумажных кружочков, вылетавших из дырокола.

Сам не зная, что ищет, Нейт заглянул в холодильник. Готовый завтрак из яиц по-бенедиктински с чашечкой крепкого кофе был бы очень даже неплохим вариантом. Увы. Ничего. Ни даже позабытой коробки риса из его любимой китайской закусочной, работающей под девизом: «У НАС ТЫ ВСЕГДА НАЙДЕШЬ ВКУСНЯТИНУ». Он вылил в кружку остатки колы и выбросил пустую бутылку. Из мусорной корзины тянуло чем-то протухшим. Нейт прижал крышку поплотнее.

В другой комнате пискнул компьютер, и Нейт поспешил к письменному столу.

«Пусть так, – писала Ханна, – но разве не важно уже то, что формы эксплуатации, открыто использовавшиеся раньше, теперь скрыты подальше от глаз? Разве это не говорит о том, как изменилось наше представление о допустимом?»

Верное замечание. Нейт откинулся на спинку стула. Не меняющее ничего по существу, но заслуживающее внимания. Пожалуй, ему придется разобрать этот пункт в своем эссе. Возможно, становясь все более этически амбициозными, мы получаем больше стимулов скрывать от себя самих наши собственные слабости и неудачи? Он написал «Ролз» на листке для заметок, прилепил его к экрану компьютера и задумался о том, что стояло за содержанием писем, – о личностной компоненте. Откуда у него эта настороженность? Что его удерживает?

Элайза? Связь с ее хорошей подругой вряд ли будет встречена на ура. Ханна была у нее на обеде. Но такие ли уж они хорошие подруги? Это оставалось неясным. Никогда раньше Элайза о ней не упоминала. По крайней мере, он ничего такого не помнил. Ханна старше Элайзы, ей, по меньшей мере, тридцать, и по годам она ближе к нему, чем к Элайзе. И вообще – Ханна другая, более зрелая, что ли, более серьезная. На двух близких подружек они как-то не похожи…

Значит, держит его не Элайза. Нейт закрыл глаза, вызывая сохранившийся в памяти образ – Ханна оборачивается в дверном проеме кухни Элайзы. Симпатичная, в определенные моменты очень даже привлекательная и обаятельная, но в то же время было что-то в строгой линии бровей и заостренности черт не очень приятное. Фигура хорошая, да, но высоковата, и есть в ней что-то от разболтанного комического актера, бестолкового и застенчивого, добродушного, но и немного асексуального.

Будь Ханна, как говорится, погорячее, он наверняка бы уделил ей больше внимания, чаще замечал ее и думал о ней, потому что на том обеде она была единственной женщиной, которая могла бы пробудить у него интерес. А раз не пробудила, то это что-то да значило, хотя Нейт так и не понял пока – что именно. Раньше он представлял, что со временем честолюбия в нем поуменьшится и внешность женщины отойдет на второй план. Теперь, по прошествии лет, став более или менее взрослым мужчиной, он понял, что такого не будет. Нет, он не был слишком честолюбив или придирчив! Многие из его друзей подходили к этому вопросу с куда большей объективностью, оценивая женщин едва ли не по тем же критериям, по которым знатоки оценивают предметы искусства, словно те нежные, теплые чувства, что оживляли когда-то увлечения юных лет, давно выдохлись и испарились. На смену им пришел бесстрастный взгляд бывалого оценщика, лучше других знающего, как рассчитать рыночную стоимость товара.

В постели Элайзы и Джулиет его завела именно их физическая привлекательность. Что не есть доказательство мудрости. С другой стороны, что касается Кристен, то еще до того, как они впервые заговорили, было такое временное окошечко, когда она казалась слегка простоватой, немного суетливой и чуточку жеманной. Позднее, когда ему открылась ее пронзительная красота, те жесткие первоначальные оценки выглядели необъяснимыми.

Значит, проблема не во внешних данных Ханны.

Нейт вернулся к окну, поднял до самого верха жалюзи и прищурился от света, истекающего из молочно-белого неба. Проблема заключалась в том, что его не особенно интересовали отношения наподобие тех, что у него сложились с Кристен.

Он подумал о Джулиет, о выражении ее лица перед тем, как она отвернулась. Потом, позднее, когда остальные гости уже ушли, Элайза попыталась поцеловать его. «Не думаю, что это хорошая идея», – сказал он, отстраняясь. Она расстроилась, то ли смутившись, то ли рассердившись. Он-то точно и сконфузился, и разозлился. Не мог поверить, что она готова еще раз пройти уже пройденное! Пока Элайза плакала и припоминала старые обиды, он допил вино, а потом взялся за бутылку водки, которую сам давным-давно купил и теперь нашел в глубинах холодильника. Прошел час – Элайза продолжала в том же духе, а он дошел до того, что был готов трахнуть ее – хотя бы только для того, чтобы она замолчала. Не трахнул. В том, что ситуация сложилась так, как сложилась, была и его доля вины, и Нейт это знал. В конце концов, оба успокоились, и он уговорил ее лечь в постель.

– Только чтоб ты знал: секс тут ни при чем! – сказала она из-под одеяла. Он уже стоял у двери, в полной готовности выскользнуть из комнаты. – Просто хотела, чтобы меня кто-то обнял… чтобы не чувствовать себя одинокой. Понимаешь?

– Понимаю, – отозвался он, забирая сумку-планшет. Его тоже едва не пробило на слезы.

Что бы они, эти женщины, ни думали, Нейт не оставался безразличен к их горю, его трогали их страдания. И при этом он, сам того не желая, становился причиной их несчастья.

Когда ему было двадцать пять, все женщины вокруг либо уже обзавелись бойфрендами, либо не хотели ими обзаводиться. Некоторые, сделав перерыв с мужчинами, переключались на женщин или пробовали обойтись без секса. Другие собирались продолжить учебу и готовили документы или планировали годичную поездку в индийский ашрам. Некоторые колесили по стране в составе рок-команд (только девочки!). Те, у кого уже были бойфренды, принимали отношения как нечто обыденное и, похоже, гуляли налево и направо (что иногда играло в его пользу). Но все изменилось, когда он шагнул в четвертый десяток. Мир вдруг заполнился женщинами – их процент достигал угрожающей отметки, – которых больше не интересовала карьера, ни удачная и устремленная ввысь, ни тихая и ровная. И, что бы они там ни утверждали, на самом деле лишь немногое волновало их в той же степени, как отношения…

Из-за облака выглянуло солнце. Капля пота скатилась по шее и впиталась в несвежую, липкую ткань. Он стащил футболку и бросил ее на пол. А может, Ханне ничего другого, кроме дружеского общения, и не надо? Может, он слишком самонадеян и воображает лишнее?

Нейт вернулся к компьютеру и постучал по клавише пробела. Экран ожил, и он снова открыл и пробежал глазами письма Ханны. Диккенс… детский труд… Если она и не предлагала напрямую отсосать, то в некотором смысле именно это теперь и делала. Это чувствовалось и в осторожной, расчетливой дружелюбности, даже когда она не соглашалась, и в самом размере первого письма. Они, эти емейлы, были просьбой – ну же, пригласи меня. И если только подыграть – рано или поздно он кончит ей в рот.

Удивительно, но мысль о сексе с Ханной отозвалась легким трепетом в соответствующем месте. Интересно. Он развернул кресло от стола и вытянул ноги – понаблюдать (на нем были только серые трусы-боксеры), сколь эффективно она выполнит минет, а заодно определить в исследовательских целях уровень своего интереса.

Сосредоточиться на эксперименте помешала зловещего вида трещина в стене; начинаясь от декоративного профиля над кроватью, она шла вниз, словно указывая обвиняющим жестом на укрывшуюся там грязь. Отдельные участки черного футонового матраса обнажились, поскольку жуткие черно-белые простыни, купленные в торгующем всякой всячиной пригородном универсаме (в самом пригороде джентрификация еще не завершилась), оказались малы для матраса, еженощно сползали с углов и, прямо как лассо, закручивались на лодыжках. Зеленое одеяло соскользнуло на пол, уткнувшись краешком в забытую чашку.

Поскольку гостиной в квартире не было, большую часть времени Нейт проводил в спальне. Кто-то сказал ему, что отсутствие дивана – эффективный способ завлечь девушку в постель, конечно, при условии, что вид сам вид постели не обратит ее сразу же в бегство. В данный момент квартира вызывала ассоциацию с неухоженным человеческим телом – из темных расщелин и буйно расцветших тут и там очагов растительности сочились смрадные запахи. Нейт не слишком любил заниматься уборкой – ни сам, ни с посторонней помощью. И дело даже не в том, что он не мог раскошелиться на шестьдесят-семьдесят долларов раз в пару месяцев. Его совесть не вынесла бы вида согнувшейся над унитазом испаноязычной леди; он держался, пока уровень грязи не становился невыносимым. В конце концов, она приходила – Консуэла, Имельда, Пилар – и смотрела на него большими испуганными глазами, словно человек, живущий вот так, может быть опасен. Нейт не винил ее. Бродя по напоминающей свалку квартире, он сам испытывал чувство стыда. Услышав неожиданный стук в дверь, он начинал метаться в панике, натягивал штаны, развязывал висевшие на шее колготки и прятал в шкаф резиновую куклу.

Не доведя «расследование» до конца, Нейт махнул рукой и снова залез в постель – набраться сил.

Джейсон сказал бы так: хочешь трахнуть Ханну – трахни. Но Джейсон – Нейт начертил в воздухе, над подушкой, круг размером с тарелку – не тот человек, с которым консультируются в таких делах. В чисто техническом плане он, конечно, хорош собой (да еще на три и три десятых с половиной дюйма выше Нейта), но у него нет нужного гена – гена обращения с женщинами, того самого, который у самого Нейта присутствовал всегда, даже тогда, когда они, женщины, видели в нем только друга. При всех его смелых речах Джейсон был крайне, до брезгливости, щепетилен, когда дело доходило до физического контакта. Ему ничего не стоило испортить свидание категоричным пожеланием, чтобы девушка воспользовалась бальзамом для губ. «Что?» – недоуменно нахмурился бы он, если бы ему указали на этот факт. Вера в то, что он вправе получать только самое желанное, так укоренилась в нем, что Джейсон не только испытывал отвращение при виде малейших изъянов, но и полагал само собой разумеющимся, что его реакция обоснованна и справедлива.

– Как я могу идти на свидание с девушкой, если у нее губы, как наждачная бумага? – спрашивал он.

О’кей, Джейсон, отлично. Отврати от себя всех до последнего, даже тех, кто дает тебе полшанса. Ступай домой и смотри порно. Опять.

Однако ж именно Джейсон дал Нейту совет:

– Не напрягай голову, умник. Ведешь себя, как девчонка.

Нейт не любил, когда ему говорили, что он слишком много думает, а говорил это не один только Джейсон: хиппующие типы, романтизирующие натуральное и «интуитивное», тоже предпочитают чувство мысли. Но «не думать» – означало бы, образно говоря, выдать себе удостоверение на право называться придурком. Если бы Нейт прислушивался только к своим «чувствам», то трахнул бы Ханну, ни на что не оглядываясь.

Нейт поводил носом. Принюхался. Что-то определенно воняло. Не квартира. Сладковатый, несвежий, звериный запах. Он спрыгнул с кровати. Теперь включился живот: шипело и выло так, словно там нашли себя кот с кошкой. Надо выйти, купить какой-нибудь еды. Но прежде – вот оно, стратегическое мышление! – принять душ.

Потом он стоял перед раковиной, обмотавшись полотенцем, глядя в затуманенное зеркало, в котором его тело представало в паническом состоянии. Соски, два розовых «о», и жесткие, взъерошенные волоски, словно разбегающиеся от них беспорядочно в разные стороны. Над белым полотенцем угрюмо нависало небольшое брюшко. Густые и кустистые брови определенно требовали вмешательства. К тому что за бровями нужно ухаживать, Нейта приучила Элайза. Она же познакомила его и со многими другими эстетическими инновациями, например с носками, которые не поднимаются до середины икры. «Как помидоры на ветке», – говорила она бывало, хмуро глядя на высокую резинку, из-под которой, словно спасаясь от чего-то, лезли лохматые волоски.

Глядя в зеркало, Нейт сжал плотно губы и выпятил подбородок. Такое выражение могло бы быть у ученого мужа, взявшего секундную паузу, прежде чем ответить на щекотливый вопрос ведущего кабельных новостей:

– Где, по-вашему, нанесет очередной удар Аль-Кайда? Хватит ли у Ирана плутония для создания атомной бомбы?!

Нейт всегда находил свой нос проблематичным («картошкой», крестьянский, как у рассеянного монаха в фарсе), но его литературный агент, дерзкая и веселая старшина отрасли, сказала, что лицо у него телегеничное: интеллигентное, без самодовольства, привлекательное, но не настолько, чтобы вызвать сомнение в надежности. Последний пункт она изложила с оптимизмом, разделить который Нейт никак не мог.

Одеваясь, он взглянул на лэптоп. Как же все-таки ответить Ханне? Решение пока не пришло. Уже натягивая коричневые носки, он обнаружил на одном дырку размером с дайм возле шва и повернул его так, чтобы дырка не сползла на палец. Потом вспомнил, что у него есть договор на книгу.

Исходя из этого, Нейт обратился недавно к услугам бухгалтера – исключительное событие для человека, который за несколько лет почти научился самостоятельно рассчитывать налоговые льготы для получателей зарплаты. Другие, например Джейсон и Питер, всегда считали, что заслуживают лучшего. Джейсон слишком высоко ценил свое благополучие, чтобы вверять ногу рваному носку. А Питер, едва сводящий концы с концами преподаватель, скорее всего, носил шелковые носки ручной работы, которые заказывал у пожилого итальянского мастера. Разве ноги литератора не заслуживают такого же внимания? Нейт стянул коричневые носки и надел другую пару.

Перед выходом он еще раз проверил почту. Ничего, кроме обычных рассылок из новостных агентств. Раздосадованный, он убрал программу, и ее место занял последний открытый веб-сайт. Обнаженная красотка, поднявшись на цыпочках и выставив зад, прижималась грудями к кирпичной стене.

Последний раз Нейт спал с женщиной давно, почти два месяца назад. Шанс – если не переспать, то хотя бы побаловаться – был на вечеринке в прошлый уик-энд, с помощницей редактора, но в последний момент он решил вернуться домой в одиночку. В последнее время его пугала перспектива женских слез, которые, теоретически, могли и не иссякнуть никогда. Иногда, в разгар флирта, секундного просветления рассудка хватало на то, чтобы представить неловкую сцену, которая неизбежно случится через две-три ночи, когда он попытается улизнуть из квартиры, не дав обещания увидеться, не встретившись с ней взглядом, понимая, что она знает, что он делает. Потом, через несколько дней, звонок – нарочито бодрым голосом, заставляя себя излучать оптимизм, она как бы ненароком предложит обсудить планы на будущее. Прижимая к уху телефон, он не только испытает неловкость, но и начнет винить себя. Может быть, он и впрямь был неосторожен и выказал, движимый тактом и нежеланием испортить им обоим настроение, чуточку больший, чем намеревался, интерес? Как только такое случалось, как только его мозг отступал за границу пьяного настоящего и обозревал это вульгарное, повторяющееся, будто дурной сон, будущее, так сразу же ситуация менялась необратимо – нет, это невозможно… невыполнимо.

Таков был Нейт.

В последнее время произвольная и неослабевающая эрекция вызывала у него все большее беспокойство и даже опасения: а не является ли он латентным сексоголиком и не закончит ли тем, что его арестуют за мастурбацию в каком-нибудь флоридском порнотеатре?!. Но вместо того, чтобы успокоить рассудок, его новая стратегия сексуальной сдержанности лишь порождала беспокойство иного свойства. Он чувствовал себя размазней.

Да пошло оно! Он схватил с буфета бумажник и ключи. Может, таки взять да и трахнуть Ханну, а потом перетрахать всех баб, кому неймется, от Ред Хука до Уильямсберга. А начать стоит в кофейне, с Бет – симпатичной девушки за стойкой…