– Почему, когда приходишь на похороны в черном, это кажется показухой? – спросила я у своей маленькой собеседницы. – Ведь так и должно быть. Это традиционный цвет траура. Если ты не буддист. Хотя не сказать, что с белым было бы проще. Я к тому, что у меня вообще ничего белого, кроме трусиков и лифчика.

– Надень вот это, мам. Оно черное, – сказала Руби, вытаскивая мое единственное закрытое платье из пакета для сухой чистки.

– Ну не знаю, зайка. Блестки воскресным утром?

Руби кивнула.

– Это же черные блестки.

– Давай-ка наденем что-нибудь не такое официальное. – Из недр шкафа, где хранились мои деловые наряды, я достала темно-серый брючный костюм и стряхнула пыль с плечиков. Натянула широкие брюки и выдохнула, застегивая «молнию». – Руби, дай, пожалуйста, твою резинку для волос.

Дочь сняла резинку с хвостика, и я вынула оттуда рыжие волосы. Одной стороной я прицепила ее к пуговице на поясе, другую просунула через петлю. Благодаря этим лишним пяти сантиметрам я смогу надеть штаны. Просто. Я отыскала светло-серый вязаный свитер и натянула пиджак.

– Ну? Что скажешь? – спросила я свою четырехлетнюю дочь.

– Здоровско. Только чуть-чуть толстая.

Я выразительно посмотрела на нее и шлепнула по попе.

– Пойди скажи папе, что я ухожу.

Окружной следователь Лос-Анджелеса вернул тело Бобби через неделю после его смерти. По еврейскому закону необходимо похоронить человека как можно быстрее, в течение нескольких дней, поэтому родители организовали похороны на следующий же день. Иногда галаха вынуждена отступить перед требованиями криминальной юрисдикции, но, учитывая все нюансы, я думаю, что следователям пришлось попотеть, чтобы закончить работу поскорее. Наверное, им помогло то, что не надо было особо заботиться о внешнем виде трупа. Поскольку у нас запрещены открытые гробы, никто, кроме владельца похоронного бюро, не увидел бы, что осталось от бедного Бобби Каца.

На похороны Бобби прибыло удивительно много народу, особенно учитывая, что церемония проходила далеко от Саузенд-Оукс. Я приехала достаточно рано, чтобы занять удобную позицию сзади и наблюдать за входящими людьми. На первых рядах сидели друзья Бобби с работы. Я увидела, что ни у кого из них не возникло таких гардеробных трудностей, как у меня. Они все до одного облачились в безукоризненные, идеально черные одежды. Женщины были в строгих платьях и костюмах, которые казались немного тесноватыми, а мужчины, похоже, купили одинаковое траурное одеяние от Армани. Хотя черные галстуки – это, по-моему, перебор; впрочем, куда мне судить, с моей-то резинкой на талии…

Несколько рядов позади друзей занимали, скорее всего, знакомые из Ассоциации Анонимных Алкоголиков и Наркоманов. Совершенно разные люди: старые и молодые, опрятные и нарочито неряшливые. Почти сразу я заметила среди них Бетси. Она сидела ко мне спиной, склонив голову на плечо полной женщины с густыми седыми волосами, связанными в хвост красной лентой. Я подумала, что нужно подойти и выразить ей соболезнования, но решила подождать окончания церемонии. Остальные места занимали пожилые пары – скорее всего, друзья родителей Бобби. Никого, кто мог бы оказаться его роднёй, я не увидела.

Через несколько минут боковая дверь зала открылась, и один за другим вошли родственники Бобби. Они сели на стулья, поставленные в несколько рядов вдоль боковой стены зала. Служащий установил большую ширму, которая полностью скрыла их от взглядов присутствующих. Странно, подумала я, но не так уж часто я бываю на похоронах.

Служба прошла быстро, раввин кратко рассказал о юных жизнях, прерванных слишком рано. Мужчина, представившийся братом Бобби, говорил о детстве, об их жизни в деревне. Он рассказал о первых успехах Бобби на сцене школьного театра и о его стараниях в Голливуде. Поделился тем, как он и все остальные члены семьи гордились, когда их младшенький наконец смог найти дело по душе. Меня смутило только то, что брат Бобби назвал его физиотерапевтом, а не тренером. Возможно, Бобби проходил обучение и получил диплом физиотерапевта, но вряд ли он стал бы это скрывать от клиентов. Мне он об этом ничего не говорил.

Когда брат Бобби сел, поднялся крепкий мужчина, одетый ни к селу ни к городу в голубой блейзер, и вроде бы собрался говорить. Он сидел с группой из АА, и те выжидающе на него смотрели. Затем открыл было рот, но тут заметил раввина. Тот энергично покачал головой и нахмурился. Мужчина покраснел и, обескураженный, сел. Раввин прочел последнюю молитву, и на этом церемония закончилась. Служащий убрал ширму, и родня Бобби вышла из комнаты. Я на мгновение увидела мать Бобби, женщину с темными волосами и вытянутым угрюмым лицом. Ее тонкие бесцветные губы сжимались в узкую линию, она тяжело опиралась на руку молодой дамы, похожей на нее. Я решила, что это, скорее всего, сестра Бобби. Как только они ушли, я, пробравшись сквозь толпу, подошла к Бетси и ее друзьям.

– Привет, Бетси, – сказала я.

– О, Джулиет, – провыла она, и, выпав из объятий подруги, переместилась в мои. – Ты видела? Они не позволили мне сесть с ними. Духовник даже не пустил меня к ним в комнату. Он сказал: «Только для членов семьи», и вышвырнул меня.

Я похлопала ее по спине и прошептала что-то утешительное.

– Это просто недостойно, – сказала седая женщина. – Бетси его вдова, в конце-то концов.

Все друзья Бетси и те, кто пришел ее поддержать, сочувствующе закивали.

– Бетси, ты общалась с родителями Бобби? – спросила я.

Она закивала и уткнулась мне в плечо. Потом шмыгнула носом и подняла голову.

– Ой, извини, – пробормотала она, – я намочила твой пиджак.

– Ничего страшного. У меня двое маленьких детей, помнишь? Я привыкла к соплям на одежде.

Бетси вяло улыбнулась.

– Ты говорила с его родными? – спросила я снова.

– Да, – сказала она, – его брат заходил пару дней назад и сообщил, что они позволяют мне пожить в квартире до конца месяца. Какое они имеют право? Это мой дом, и никто меня оттуда не выставит.

Да, это хуже, чем я думала.

– А что родители?

– Они со мной даже не разговаривают. Когда я наконец-то дозвонилась, отец Бобби сказал, будто их адвокат не разрешил общаться со мной. Ты представляешь? Мы же с Бобби были помолвлены. Мы уже назначили дату и все такое. Раввин со мной разговаривает, а им почему нельзя?

– Что сказал раввин?

– Он заходил в тот же день, что и брат Бобби. Сказал, что зашел проведать меня, но кто его знает, зачем на самом деле. Может быть, она послала его проследить, не украла ли я телевизор или еще что.

– Кто она?

– Мать Бобби. Господи, как я ее ненавижу.

Седая женщина коснулась моей руки.

– У нас после похорон будет обед. Мы организовали прием дома у Бетси, поскольку родители не хотят видеть у себя никого из друзей Бобби. Мы и вас приглашаем.

– Спасибо, – сказала я.

Я покинула зал с ними. Мы долго шли к вырытой могиле по извилистой тропинке, усыпанной белым щебнем. Я остановилась вместе с людьми из АА поодаль от толпы и наблюдала за родными Бобби. Гроб висел на гидравлическом подъемнике над зияющей дырой. С одной стороны могилы была насыпана гора земли, укрытая чем-то похожим на искусственный газон «АстроТорф»; сильно пахло почвой и травой. Раввин начал петь молитвы глубоким атональным голосом, и некоторые из зрителей стали подпевать. Извлекая из глубин памяти слова иврита, я тоже тихо бормотала. От этих знакомых до боли молитв наворачивались слезы, и все же они успокаивали и умиротворяли. Очень медленно, почти незаметно, гроб начал погружаться в могилу. Он с глухим стуком опустился на дно, и родственники Бобби один за другим зачерпнули землю лопаткой и бросили на гроб. Когда последний из них ушел, Бетси бросилась вперед, выдернула лопатку из почвы, бросила землю в могилу и закричала: «Я люблю тебя, Бобби! Когда-нибудь мы будем вместе, обещаю».

Я вовремя бросила взгляд на родителей Бобби – как раз успела заметить, что лицо матери недовольно скривилось. Отец Бобби обнял жену и отвел ее в сторону. Они вместе с детьми направились к лимузинам.

Родители Бобби не хотели принимать у себя наркоманов из реабилитационного центра. Но меня, очевидно, это не касалось, и поэтому после службы я решила поехать к Кацам вместе со всеми гостями. Адрес мне дал Лоренс, начальник Бобби. Большой дом в средиземноморском стиле стоял достаточно далеко от дороги, рядом находились практически такие же дома. Родители Бобби накрыли роскошный стол, и я долго не могла заставить себя отойти от угощения. В конце концов, поглотив огромное количество блинчиков с начинкой, салата из белой рыбы и фруктовых пирожных, которые в Лос-Анджелесе подают на любом застолье, будь то похороны или премьера фильма, я стала пробираться через толпу к родителям Бобби.

Его родственники чисто символически провели шива – традиционный еврейский траурный ритуал. Они сидели на низких стульях, но все были обуты и лишь слегка надорвали легкие черные шарфы, вместо того чтобы разорвать на себе всю одежду. Я знаю, что так поступают часто, и только крайние ортодоксы все еще рвут одежду по-настоящему. Но из-за этого их скорбь казалась не совсем искренней; будто они переживают, но не настолько сильно, чтобы испортить хорошую рубашку. Я стала в очередь и в конце концов дошла до матери Бобби.

– Соболезную вашей утрате, – сказала я, словно эхом повторив слова остальных гостей. А что еще тут скажешь?

– Спасибо, – пробормотала она и перевела взгляд на следующего.

– Знаете, я клиентка Бобби, – сказала я, стараясь удержать ее внимание.

– Да?

– Он был прекрасным тренером. Он так много знал.

Она не ответила, просто вежливо кивнула, и протянула руку женщине, стоявшей за мной.

– Соболезную вашей утрате, – пробормотала та.

Я прошла через весь ряд, выражая соболезнования остальным членам семьи. Две сестры и брат Бобби выглядели заметно старше него, самой старшей было по меньшей мере лет на десять больше. Но ведь Бобби мог быть взрослее, чем я думала. При его работе требовалось выглядеть молодо.

Какое-то время я постояла в углу, затем поймала взгляд невысокого мужчины с чисто символическими остатками волос на голове. Он неторопливо подошел ко мне.

– Вы дружили с Бобби? – спросил он.

– Я была его клиенткой. И другом. Меня зовут Джулиет Эпплбаум, – ответила я.

– Я Ларри. Его зять. Мишель – моя жена.

– Сестра Бобби?

– Да, младшая. Вон там Лиза, она самая старшая. А это ее муж Митч. – Он указал на темноволосую женщину, сидящую рядом с матерью Бобби, и на высокого сутулого мужчину с огромным носом, который листал журнал на диване.

– У него был только один брат?

– Да, Дэвид. Точка ком Дэвид.

– Простите, что?

– Вы не знали? Дэвид – Киберджет. Интернетовский портал. Он стоит примерно сто миллионов долларов, даже после сбоя.

– Ого, – сказала я, обрадовавшись, что наконец-то нашелся человек, который много знает об этой семье и готов все про них выложить.

– Разве Бобби не собирался жениться? Где его невеста?

Ларри фыркнул:

– Бетси? Артур и Лесли ни за что не впустят ее в этот дом. Она одержима наркотиками. Во всяком случае, я готов спорить, что она имеет отношение к смерти Бобби.

– Правда? – спросила я. – Я думала, что он покончил с собой.

– А кто сказал, что не она его довела? В любом случае полицейские не исключают возможности убийства.

Стало ясно, почему они настаивали на том, чтобы Бетси дала показания.

– Полицейские подозревают невесту?

– Возможно. Скорее всего, она довела его до этого. Так думают Артур и Лесли. Я говорю, она принимала наркотики.

– А разве Бобби и Бетси познакомились не в центре реабилитации?

Он хмыкнул:

– Я на вашем месте не говорил бы здесь об этом. Нам не позволено упоминать о маленькой проблеме Бобби. Артур и Лесли готовы признать лишь то, что Бобби пережил период «юношеской неосмотрительности».

Тут к нам подошла супруга Лари, такая же худая и темноволосая, как и ее мать. Тушь у нее размазалась, и немного покраснел нос. Она взяла мужа под руку и вяло мне улыбнулась.

– Меня зовут Джулиет, я занималась у Бобби.

– Большое спасибо, что пришли. Для моих родителей, для всех нас очень важно, что столько коллег и клиентов Бобби пришли сегодня.

– Он был замечательным, – ответила я, в глазах защипало.

– Да, это правда. – По ее щекам текли слезы. – Парень с большим сердцем. Из тех детей, кто приносит домой бродячих кошек и собак.

Ларри покачал головой.

– М-да, твоя мать, наверное, была просто счастлива.

Мишель улыбнулась сквозь слезы.

– Да, она с ума сходила. Он прятал их у себя в комнате, а потом уборщица находила их и рассказывала матери. Один раз у него несколько месяцев в шкафу жила крыса. Причем не белая. Большая серая уличная крыса. И однажды Бобби ушел в школу, а у Лизы были каникулы. Она хотела что-то найти в его комнате. Ну и открыла пластиковую коробку из-под туфель с дырками в крышке. Она завизжала, отбросила коробку, и эта тварь вылезла на свободу. Мать вызвала крысоловов, они приехали через час и разложили по всему дому крысиный яд. Но крысу так и не поймали. Наверное, она все еще живет в подвале.

Мы еще какое-то время мило побеседовали, Мишель рассказала мне то, что я уже слышала от Бобби несколько месяцев назад: и мать и отец были врачами. Отец работал хирургом, мать – патологоанатомом на факультете Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе. Девочки пошли по ее стопам. Лиза, старшая сестра, и ее муж Митч проходили акушерскую практику в Вэлли. Мишель, доктор медицины и кандидат наук, занималась статистической генетикой в «Биогенете», биотехнологической компании, специализирующейся на создании болезнеустойчивых семян.

– Здорово! – сказала я, – Доктор, ученый и владелец интернет-портала. С вами сложно было тягаться.

– Да, – признала она, – но Бобби и не пытался. У него не было склонностей к наукам. С самого детства он мечтал стать актером. Вот чего он хотел по-настоящему. Он даже в колледже учиться не стал.

– Это, наверное, разочаровало родителей?

– Думаю, да. Хотя они от него ничего особо и не ждали. То есть никаких научных достижений. Он был не таким, как мы. Он просто думал по-другому.

Она вздохнула и прислонилась к мужу.

– Пойду, посижу с мамой. Ничего, что я оставлю тебя одного, Ларри?

– Ничего страшного. Джулиет составит мне компанию. Правда? – сказал он, искоса глянув на меня.

Похоже, Мишель не заметила плотоядного взгляда мужа. Она рассеянно кивнула и ушла.

– Насыщенные семейные отношения, – сказала я Ларри.

– Вы и половины не знаете, – прошептал он.

– Правда? – Я наклонилась к нему поближе и подняла брови.

Ему, очевидно, льстило внимание, и он радовался возможности посплетничать о родственниках жены с благодарным слушателем.

– Теперь-то можно об этом говорить. Бедняга уже мертв. Артур и Лесли ничего от Бобби не ждали, потому что считают, будто ум передается по наследству.

– Простите, что?

– Они ожидали, что их дети вырастут умными, поскольку у них прекрасная наследственность. Но не Бобби.

– Почему?

– Потому что Бобби не родной ребенок. Его усыновили.

– Правда? – Это меня поразило. Мы с Бобби часто обсуждали родственников. Он ни словом об этом не обмолвился.

– Хотите узнать, как все запутано на самом деле?

Я кивнула.

Он оглянулся и жестом велел мне подвинуться поближе. Я наклонилась, и он тихо сказал:

– Они ему никогда не говорили.

– Правда? – тоже шепотом сказала я. – Странно. Почему?

– Они будто бы не хотели, чтоб он чувствовал себя ущербным. Но Дэвид, Мишель и Лиза знали. Мишель – младшая, ей было восемь, когда привезли Бобби. Так что, естественно, все знали. И скрывали от Бобби.

– Он так и не узнал?

– Нет. Вернее, узнал совсем недавно.

– И каким же образом?

– Совершенно случайно. Это как-то связано с болезнью Тея-Сакса. Дэвид знает. Это он ему рассказал.

Поскольку возможность поговорить наедине с Дэвидом, братом Бобби, представилась не сразу, я решила вознаградить себя повторным посещением накрытого стола. Я заняла удобную позицию рядом с подносом маленьких ореховых пирожных. Их только что принес официант в белом пиджаке. Проглотив третье по счету, я увидела, что Дэвид собирается выйти из комнаты. Я утерла губы и выскользнула за ним. Он удалился в библиотеку, подальше от людского шума, и расположился в кресле из тисненой кожи. Войдя в комнату, я улыбнулась ему, восхищенно глядя на стеллажи с книгами.

– Как тут здорово.

– Да. Мои родители хранят здесь медицинские книги. Когда Бобби был маленький, я брал книги по дерматологии и пугал его картинками с гнойниками и оспой и прочими болезнями.

– Как жестоко.

– Ему нравилось. Он визжал, а потом говорил: «Покажи еще». Нам очень нравились картинки с венерическими заболеваниями.

Я села напротив Дэвида в точно такое же кресло.

– Вы произнесли хорошую речь.

– Наверное. Я, если честно, не знал, что говорить. Что скажешь, когда умирает младший брат?

Риторический вопрос.

– Вы были очень близки?

– Нет. То есть, мы ладили, но мне исполнилось уже двенадцать, когда он родился. Я уехал учиться в колледж, когда ему было шесть. И потом не часто бывал дома.

– Все же заметно, что вы его очень любили.

Дэвид пожал плечами и сердито вытер кулаком слезы.

– Да, – прохрипел он.

– Меня зовут Джулиет. Я дружила с Бобби. И занималась у него.

Он символически пожал мне руку.

Я не знала, как спросить у Дэвида то, что меня интересовало. Но обычно достаточно было открыть рот, и разговор получался сам собой, поэтому так я и сделала.

– Не сочтите за любопытство, но мне хотелось бы узнать ваше мнение о смерти Бобби. Понимаю, это не мое дело, но мне совсем не показалось, что он был в депрессии. А виделись мы достаточно часто. У вас есть предположения, почему он это сделал?

Дэвид посмотрел на меня. Наверное, удивился моей дерзости. Но все же ответил:

– Честно говоря, нет. Какое-то время я думал, что это может быть из-за того… Ну, из-за того, что тут случилось. Но мне он тоже совсем не казался подавленным. Несмотря ни на что. Поэтому вряд ли причина может быть в… этом.

– В том, что Бобби узнал об усыновлении?

– Вы знаете? Он вам рассказал? – В голосе Дэвида звучало удивление.

Я кивнула, считая, что отвечаю на первый вопрос, а не на второй.

– Сначала я думал, что в этом, – сказал Дэвид. – Но знаете, все-таки вряд ли. Конечно, Бобби очень расстроился. Но в основном злился на мать с отцом за то, что они все скрывали. Он не казался подавленным. Наоборот.

– Наоборот?

– Ну, вы же знаете Бобби. Он никогда не чувствовал себя на месте в нашей семье. Он всегда считал себя умственно ущербным. Казалось, ему даже полегчало, когда он узнал, что мы не кровные родственники. Даже сказал мне что-то вроде: «Значит, я не ошибка природы, а просто обычный человек».

Слова Дэвида прозвучали так, словно он пытался убедить больше себя, чем меня.

– Все раскрылось из-за того, что он оказался носителем болезни Тея-Сакса? – спросила я.

– Да. Думаю, вы знаете, что это я ему сказал.

Я кивнула.

– Раввин заставил его пройти генетический анализ перед свадьбой. Бобби позвонил, когда получил результаты. Он пришел ко мне, потому что Лизу и Мишель должны были проверять, когда они выходили замуж. А я не женат. Бобби хотел сообщить, что он носитель болезни и что я тоже могу им быть. Я ответил ему, что меня это не беспокоит, но он настаивал. Тогда я все-таки ему рассказал. А почему бы и нет? Никогда не считал, что это так уж необходимо скрывать. Никогда не был согласен с мамой и папой, что мы должны делать вид, будто Бобби такой же, как мы. По-моему, он имел право знать. Верно же? – Он умоляюще протягивал руки. Мне хотелось утешить его, убедить, что он поступил правильно. Казалось, Дэвид, несмотря на свои слова, опасался, что совершил ужасную ошибку, рассказав брату об усыновлении. В душе он, наверное, отчаянно боялся, что Бобби покончил с собой из-за него.

– Я полностью согласна. Он имел право знать, – сказала я. – Как вели себя ваши родители, когда тайна раскрылась?

Дэвид раздраженно промычал:

– Они жутко разозлились. Отец до сих пор со мной не разговаривает. Мать произнесла одну из своих фирменных речей на тему «я так в тебе разочарована». Никто из них не хотел ничего обсуждать с Бобби. Они подтвердили сам факт, и все. Предполагалось, что больше мы не будем затрагивать эту тему.

– Но вы все-таки говорили об этом снова? Бобби говорил?

Он тяжело вздохнул и провел рукой по волосам.

– Наверное, он пытался. Понимаете ли, раз уж мои родители заняли какую-то позицию, то будут отстаивать ее до конца. Кажется, Бобби надеялся узнать от них о своей родной семье, но это все равно что пытаться выжать воду из камня.

Бедный Бобби, представляю, как он задавал вопросы о своем рождении, выспрашивая любую мелочь.

– Вы не знаете, удалось ли ему выяснить хоть что-то о родной семье?

Тут Дэвид, похоже, решил, что и так слишком много рассказал чужому человеку. Он лишь покачал головой и поднялся с кресла.

– Мне пора, – он открыл дверь библиотеки и дождался, пока я выйду вслед за ним.