Эл ждал меня у дома Артура, супермодной громадины, возвышавшейся над соседями в сомнительном районе Бичвуд-каньон.

— Будет забавно, — проговорил он, когда мы поднимались к главному входу.

Трудно понять, говорил он с сарказмом или нет.

К моему удивлению, Артур открыл дверь.

— Кого я вижу, — он улыбнулся неприятно и натянуто.

Темные волосы лезли ему на глаза, щеки и шею покрывала небритая щетина. Приоткрыв дверь, он придерживал ее рукой.

— Можно войти? — вежливо осведомилась я.

— Нет. Не стоит, — ответил он.

Эл сделал шаг вперед:

— Сэр, мы зададим вам несколько вопросов, если вы не возражаете.

Он говорил как полицейский — учтиво и с легкой угрозой. Артур стал пунцовым и вцепился руками в дверь.

Так мы некоторое время стояли друг против друга. Потом я сказала:

— Лили хочет знать, сколько тебе заплатили.

Я говорила очень мягко, почти дружелюбно. Он помолчал, затем пожал плечами:

— Мне, собственно, все равно, что она думает. Пятьсот тысяч.

Я подняла брови:

— Ого.

Артур самодовольно ухмыльнулся, смущение как рукой сняло. Как будто упоминание о такой крупной сумме придало ему уверенности.

— И это не все, — сказал он.

Мы с Элом ждали.

— У меня контракт на написание книги, — Артур сделал эффектную паузу. — Один миллион шестьсот тысяч баксов. Только на продажу в США.

— Ты собираешься писать книгу?

— О нашей жизни с Лили. Каково жить с такими людьми. У которых такое прошлое.

Эл сделал еще шаг:

— И вы обговорили это с вашими адвокатами, верно ли?

Я кивнула:

— Тебе следует это сделать. Существуют законы об ответственности за распространение клеветы. Ты же понимаешь.

— Идите к черту, — он захлопнул дверь перед нашим носом.

Эл пожал плечами, развернулся и начал спускаться. Я последовала за ним.

— Ее адвокаты подадут на него в суд. Постараются получить судебный запрет, — сказала я.

— Думаешь, им удастся?

Я покачала головой:

— Наверное, нет. Он имеет право писать об их жизни. И вообще о чем хочет, если не станет обвинять ее в том, чего она не совершала. И исковое заявление можно подать только в случае клеветы.

— В этом-то и вопрос, верно?

Я кивнула. Да, это вопрос. Артур по меньшей мере намекнет, что Лили причастна к смерти Хло. Это будет клеветой или нет?

Я набрала номер Лили на мобильнике. Телефон звонил и звонил, но никто не брал трубку. Видимо, она его выключила.

— Самое ужасное то, что теперь ясно — это не он, — вздохнула я.

— Не он убил?

— И не он шантажировал.

Эл кивнул:

— Он побоялся бы, что его разоблачат, и не стал бы рисковать.

— Вот именно.

— Ну, и куда теперь? — спросил Эл.

— К Вассерману, — ответила я. — А что нам остается?

Адвокат сидел у себя в кабинете. На его обычно безупречном столе были разбросаны копии «Дэйли Инкуайрер».

— Эл Хоки, я полагаю, — произнес Вассерман. Сильная рука Эла исчезла в огромной ладони адвоката.

— Читали? — я указала на газеты.

Он кивнул:

— Завтра об этом напишут все. Им не понравится, что «Инкуайрер» опередила их, и они постараются украсить историю новыми подробностями.

Я вздохнула:

— Как вы собираетесь этим воспользоваться?

— Мы не станем утверждать, будто ничего не было. А ее выставили в невыгодном свете. И наша задача — постараться убедить присяжных, что она действовала одна, а наш клиент ни в чем не участвовал.

— То есть вы на этом будете строить защиту? Что виновата Лили? — спросила я, хотя уже знала, что именно так и будет.

— Да.

— То есть я не смогу больше получать от нее деньги.

Он покачал головой:

— Все, что теперь нужно моей фирме — это новое дело ради общественного блага. Что касается вас обоих, вы тоже не станете продолжать работу. Вы также не сможете брать у нее деньги, и я абсолютно уверен, не захотите работать бесплатно. Не говоря уже о некоторой нравственной дилемме.

Я кивнула. Мне и самой все было предельно ясно. Эл вздохнул.

Вассерман встал:

— Постарайтесь предоставить мне последний отчет как можно скорее.

Мы с Элом ушли в отвратительном настроении. Остановились на парковке, облокотясь на его машину.

— Еще один платежеспособный клиент к чертям, — пробурчал Эл. На этот раз вздохнула я. — Вот что я тебе скажу. Я собираюсь и дальше следить за своими прогульщиками. А ты делай то, что планировала.

— Это что?

— Ищи другого подозреваемого. Кого-нибудь, кроме Лили Грин.

Он прекрасно меня знал. Мы попрощались. Оставался еще час до окончания уроков — времени не хватало ни на поездку к Лили, ни домой. Я отправилась в кафе напротив школы Исаака и нашла свободное место среди нескольких десятков молодых людей, усердно печатавших на своих ноутбуках. Кафе Лос-Анджелеса забиты жаждущими славы сценаристами, колдующими над очередным «Чайнатауном» или «Гражданином Кейном». Что-то подсказывало мне, что большинство из них вряд ли переплюнут даже такой шедевр, как «Каникулы каннибала», созданный моим мужем.

Я удобно устроилась с чашкой кофе без кофеина, кусочком торта размером с мою голову и мобильным телефоном. Я не представляла, что делать дальше. Разве что обнюхивать все кусты и пытаться найти кого-нибудь, кто мог быть причастен к убийству Хло. За неимением лучшего я решила выполнить обещание, данное Лили и разобраться в истории матери Хло. По телефону Ванда Пакульски говорила с придыханием, более заметным, чем в реальности, и я не удивлюсь, если в ее обязанности входил и секс по телефону.

— Надеюсь, я вас не отвлекаю, — сказала я.

— Нет, совсем нет. Я сажала маленький японский клен. Для Хло. Когда он немного подрастет, я поставлю под ним скамейку. Это же будет замечательно, правда?

Несмотря на трудное детство Хло, мать ее очень любила и тяжело переживала смерть дочери.

— Будет очень красиво, — согласилась я.

— Чем могу служить, Джулиет?

— Я просто хочу удостовериться. Вы точно знаете, что у Риза Блэкмора были сексуальные отношения с Хло, и он помог ей попасть в реабилитационный центр?

— Насколько я знаю, да. Мне об этом говорила Хло. Он был ее клиентом и заплатил за нее, чтобы она попала в клинику. В этом центре к ней очень хорошо относились. У нее появились хорошие друзья. Вы знаете, я бы никогда не подумала, что Хло окажется в реабилитационном центре.

— Почему?

— До того как попасть в клинику, она не желала признавать, что у нее проблемы. Когда я бросила свой бизнес и наркотики, то попыталась убедить ее не принимать кокаин и крэк. Но она не послушалась. Заявила, что это нелепо, что принимает совсем немного, и что я не должна лезть в ее жизнь. А потом однажды позвонила и сообщила, что легла в клинику.

— Она сказала вам, почему?

Ванда помолчала.

— Нет. Не совсем. Сказала только, что собирается изменить свою жизнь, и Оджай будет первым шагом.

Интересно, в планы Хло входила только борьба с наркотической зависимостью, или у нее на уме были и другие цели?

— Вы читали газету, Ванда? «Дейли Инкуайрер»?

Она не читала, и пришла в ужас от моего рассказа:

— Так вот кого шантажировала Хло! Лили Грин!

— Да.

— Даже не знаю… — она замолчала.

— Что? — спросила я.

— В общем… Я не помню точно. Незадолго до смерти, когда Хло приезжала ко мне… Когда дала денег на галерею… Она говорила что-то.

— Что? Что она говорила? — я едва сдерживала волнение.

— Будто знает что-то о людях, чего они сами о себе не знают. Насколько это захватывает. Я решила, что она говорит о Поларисе. Об их браке и всем остальном. Я ответила ей, что мне сложно понять, потому что у меня никогда не было мужа, но зато я помню некоторые моменты из ее детства, о которых она забыла.

— А что она ответила? — я старалась говорить спокойно, но голос все равно дрожал.

Ванда вздохнула:

— Я точно не помню. По-моему, засмеялась. Мы стали говорить о моих планах по поводу галереи. Тогда меня это очень волновало.

После разговора я стала рассеянно пощипывать торт. Видимо, Хло говорила о Лили. Откуда она могла знать о поступке Лили, если сама Лили толком не знала? Оставив от торта одно воспоминание, я взглянула на часы. Все равно оставался почти час до того, как можно будет забрать Исаака из школы и отвезти Руби в другой конец города на музыку. Я огляделась и увидела в углу вывеску «Доступ в Интернет, 10 долларов в час». Прекрасный способ убить время.

Я отдала скучающей женщине за стойкой десять долларов и села за симпатичный оранжевый компьютер в углу. Открыла «Гугл» и набрала полное название «Центр реабилитации и самореализации в Оджай». Первая ссылка вела на сайт самого центра. Сайт оказался великолепен. Предлагался виртуальный трехмерный тур по центру, благодарственные отзывы излечившихся и длинная статья доктора Блэкмора, объяснявшего связь между подавлением воспоминаний о травматических событиях и самолечением. Меня привлекла теория Блэкмора. Конечно же нельзя назвать совпадением тот факт, что часто, хотя и не всегда, наркоманами являются люди, пережившие травму или горе. Пример этому — судьбы многих моих подзащитных-наркоманов. Я вполне допускаю, что человек принимает наркотики, чтобы облегчить свою боль. Мне, ничего не смыслящей в наркотиках, всегда казалось, что физические симптомы сопровождаются серьезными эмоциональными нарушениями. Гипотеза доктора Блэкмора о том, что корень проблемы — это подавление воспоминаний о травме, имела для меня больше смысла, чем любое другое объяснение.

Следующий час я провела в сети, читая все подряд о докторе Блэкморе и его центре. Как и говорила Лили, ее доктор был признанным лидером в этой области в масштабе всей страны. Написал более тридцати статей о связи между подавлением воспоминаний и наркотической зависимостью. Соавтором порядка дюжины последних являлась его помощница, Молли Вестон. В отличие от большинства теоретиков, которые в своих исследованиях делали акцент на подавлении воспоминаний о сексуальных домогательствах в детстве, Блэкмор описывал широкий спектр травм, воспоминания о которых обычно стараются подавить — включая смерть родителей или серьезный вред, причиненный им. Я нашла статьи о девочке Икс и переслала их на свой адрес, чтобы прочитать в свободное время. Затем потратила некоторое время, чтобы найти информацию о финансировании центра. Из своего посещения клиники я вынесла, что большинство клиентов платят сами или являются участниками щедрых страховых программ. Однако вскоре обнаружила, что доктор Блэкмор лечит много неимущих пациентов, чтобы позволить центру получить приличный куш государственных средств. Одним из преимуществ Интернета для следователей являются документы, которые находятся в свободном доступе, хотя чтобы получить их, требуется заполнить кучу разных форм и запастись гигантским терпением. Просматривая документы бюджетного управления Калифорнии, я обнаружила множество ссылок на центр в Оджай. Например, Национальное собрание Калифорнии единодушно одобрило, что спикер Беверли Грин включила центр в список государственных и частных организаций, которые предоставляют наиболее эффективное лечение от наркомании. Это давало центру право на специальное государственное финансирование. Судя по всему, Беверли была очень признательна доктору Блэкмору за ту работу, которую он провел с Лили.

Потребовалось чуть больше времени, чтобы найти еще один крупный источник финансирования центра. В конце концов, на странице с указанием всех обладателей грантов на лечение я обнаружила список благотворительных деяний ЦКЕ. За двадцатипятилетнюю историю существования центра в Оджай клиника получила почти десять миллионов долларов от церкви Полариса.

Я откинулась на стуле и присвистнула. В основном центр Риза Блэкмора финансировался ЦКЕ и штатом Калифорния. И Поларис, и Беверли одинаково щедры к Ризу Блэкмору. Что же двигало ими — благодарность? Или для этого есть менее благородная причина? Может, он угрожал разоблачить Лили, а они старались сохранить тайну? Они перечисляли деньги в оджайский центр потому, что восхищались работой доктора, или чтобы он молчал? И какое отношение это все имеет к убийству Хло Джонс?

Я стала листать предыдущие страницы, опасаясь что-то пропустить. На этот раз мой взгляд зацепился за нечто новое. Изначально я не стала открывать сайт, потому что это была чья-то домашняя страница. На странице помещался обыкновенный текст со множеством опечаток Он назывался «История Стефани», написанный от имени ее матери.

Милая девочка Стефани, будучи подростком, оступилась. Несмотря на заботу и внимание, писала ее мама, Стефани подсела на героин. После передозировки, которая чуть не убила ее, девушка попала в реабилитационный центр в Оджай. И именно здесь, по мнению матери, случилось самое худшее. Далее страница была почти полностью посвящена обвинениям в адрес доктора Блэкмора, что он внушил девушке ложные воспоминания о якобы плохом обращении с ней в детстве.

Автор статьи настаивала, что доктор Блэкмор убедил Стефани, будто в детстве к ней приставал отец. Во время терапии и после она подробно рассказывала об актах насилия с его стороны, приводивших в ужас слушателей. В итоге на основании ее слов отца привлекли к суду за многократное изнасилование и совращение малолетних. Мать Стефани, не сомневаясь в своей памяти и в невиновности своего мужа, находилась с ним рядом и свидетельствовала в его пользу. Его оправдали, но семья разрушилась. Через несколько лет к облегчению матери девушка отказалась от своего обвинения, назвав себя жертвой «синдрома ложных воспоминаний».

Я бросилась искать информацию о «синдроме ложных воспоминаний» и нашла много интересного. Всемирная сеть стала полем битвы между приверженцами теории о восстановленной памяти и теми, кто верит в существование «синдрома ложных воспоминаний». Такие случаи, как у Лили, когда причиной травм памяти явилась смерть родителя, были довольно редки. В основном споры велись по поводу воспоминаний о сексуальном насилии в детстве.

Защитники теории о подавленных воспоминаниях считали, что дети, подвергавшиеся насилию со стороны людей, контакта с которыми не могли избежать, часто страдали от так называемой «выборочной амнезии», помогавшей справиться с травмой. Позднее, когда психологическое выздоровление больше не зависело от подавления травматических воспоминаний, они начинали воскрешать в памяти эти события. Благодаря такой теории появилась масса лекарей-самоучек, групп поддержки, книг «Помоги себе сам», начали заводить уголовные дела тридцати или сорокалетней давности. Набрав в «Гугле» «восстановленная память», я нашла несколько серьезных статей, написанных лауреатами Нобелевской премии, где подавленные воспоминания извлекали безотказным научным методом. Другие сайты призывали людей, страдающих беспокойствами и бессонницей, отнести свое недомогание к подавленным воспоминаниям о сексуальном насилии родителей. Гигантское количество сайтов было посвящено невероятному размаху сатанинского движения, ратовавшего за сексуальное насилие, издевательства и убийства детей.

Когда я набрала в окошке «синдром ложной памяти» и нажала «поиск», то обнаружила примерно столько же ссылок. Некоторые сайты описывали работу теоретиков, проводивших клинические исследования, в которых успешно внушали пациенту ложные воспоминания, используя технику гипноза, наркотики, наведенные образы, записи и даже простое повторение — те методы, которые врачи используют для обнаружения подавленных воспоминаний. В завершение авторы исследований утверждали, что сама попытка обнаружить подавленные воспоминания вызывает внушение ложных фактов. А когда человек «вспоминает» то, чего не было — эти воспоминания невозможно отделить от реальных событий. Приверженцы теории «синдрома ложных воспоминаний» формировали свои группы поддержки и предлагали помощь родителям и членам семей, которых в результате ложных воспоминаний ошибочно обвинили в сексуальном насилии.

О сексуальном насилии можно много спорить и приходить к разным выводам. С одной стороны, существует преступник, которого следует привлечь к уголовной ответственности и который заинтересован в том, чтобы поставить такие воспоминания под сомнения. С другой стороны, это обвинение очень сложно опровергнуть, особенно если события произошли в далеком прошлом. Но Лили не страдала от сексуального насилия. Ее травма была совсем иной. Я засомневалась в том, что подавленные воспоминания возникают в других случаях, при других травмах. Я набрала слова «жертва холокоста» и «подавленные воспоминания». И попала в точку. Существовал целый совет по исследованию феномена подавленных воспоминаний, особенно у детей, переживших концлагерь. Многие дети вообще не помнили пережитого ужаса, либо помнили кусками. Начиная вспоминать те события, они, подобно жертвам сексуального насилия, часто страдали от гиперреалистичных воспоминаний, с чересчур сильными эмоциональными и даже физическими переживаниями.

Затем я набрала несколько терминов, которые использовали теоретики, описывавшие «синдром ложных воспоминаний», рядом с фамилией Блэкмора. Оказалось, что доктор очень активно дискутировал о восстановленных и ложных воспоминаниях, яростно отстаивая свою теорию в печати. Тем не менее, когда идея «синдрома ложных воспоминаний» стала широко известна, и прессу потрясли отказы жертв от своих заявлений, лечение наркотической зависимости таким методом стало менее популярно. Заявления пациентов Блэкмора о внушении воспоминаний также причинили урон его бизнесу. Я нашла статьи, описывавшие историю упадка самой известной клиники в Калифорнии.

В итоге я наткнулась на небольшую заметку в «Пасадена Юнион Трибьюн» о том, что ЦКЕ прекращает совместную работу с центром в Оджай и открывает собственные реабилитационные центры.

Вдруг чей-то голос вернул меня к реальной жизни.

— Ваше время истекло.

— Простите? — вздрогнув, переспросила я.

Я посмотрела в лицо девушки, которой заплатила десять долларов. Она продолжала скучать, но теперь еще недовольно хмурила брови.

— Ваше время истекло. А у нас очередь.

— Извините.

Я встала из-за стола, и вдруг меня осенило.

— Который час? — спросила я.

— Двадцать минут второго.

Меня оштрафуют. Опять. Я опоздала на целых полчаса и тридцать долларов, когда с грохотом въехала на стоянку у школы Исаака. И знаете что? Оказывается, мисс Моргенштерн не всегда улыбается.

На мое счастье Исаак уснул в машине, и у меня было время обдумать прочитанное. Сторонники теории восстановленной памяти, особенно те, кто рассуждал об особой биологии памяти, убедили меня, что воспоминания, связанные с сильным эмоциональным потрясением, могут сохраняться не в той части мозга, где находится информация о простых событиях. Таким образом, о них просто могут забыть и вспомнить при определенных обстоятельствах. Это подтверждало изучение жертв Холокоста и воспоминаний взрослых людей о сексуальном насилии, произошедшем с ними в детстве. В то же время я посочувствовала и пострадавшим от «синдрома ложных воспоминаний». Другие случаи восстановленной памяти казались вымыслом. К тому же я не могла переварить заявление, что по сельской местности в центре Америки валяются трупы детишек, принесенных в жертву на сатанинских ритуалах, и неважно, сколько людей «помнят» об этом насилии.

А что же Лили и ее восстановленные воспоминания об убийстве матери, о которых сегодня трубит желтая пресса, а завтра утром напишут еще и серьезные газеты? Лили не помнила о том, как выстрелила в мать, пока не прошла долгое лечение, восстанавливая события в игре с куклами Барби. Все, кто был в курсе ее проблемы, считали, что она ничего не может вспомнить из-за психологической травмы. Но может быть, все иначе. Возможно, маленькая Лили не могла вспомнить, как стреляла в мать потому, что она этого не делала. Возможно, ее убил кто-то другой, а затем убедил всех в виновности Лили, заставив ее всю жизнь мучиться от того, чего она не совершала.

Когда я добралась домой и включила Исааку телевизор, то снова позвонила Лили. Я хотела поговорить о ее воспоминаниях и поразмыслить над вероятностью того, что она стала жертвой «синдрома ложных воспоминаний». Ее помощница ответила, что Лили «недоступна» даже для меня. Несмотря на сообщения, которые я оставляла несколько раз, она так и не перезвонила.

Я была готова в ярости разбить телефон, когда почувствовала, что руки Питера массируют мне шею.

— Отдохни, любимая, — предложил он.

— Сейчас, — огрызнулась я, и мне тут же стало за себя стыдно.

— Ого! — он поднял вверх руки. — Что случилось?

— Извини пожалуйста. Меня просто все это очень напрягает, — я махнула рукой на кипу газет.

— А обед не поможет? — он скользнул руками по моей талии и положил их на живот. — Проглота надо покормить.

Питер всегда давал чудесные прозвища нашим малышам. Я прильнула щекой к его руке:

— Да, обед поможет.

— Что-нибудь желаешь? Что-то особенное?

Я страстно желала, чтобы хоть час в блестящей, но несколько дурной голове мужа не появлялось никаких безумных идей. Однако я не возражала против двойного гамбургера и хорошо приготовленной картошки-фри.

Взяв сэндвичи, мы отправились в парк через дорогу. Дети слопали свои бутерброды и помчались кататься с горки. Мы с Питером сели на траву так, чтобы нам было их видно, и начали разговор.

— То есть, ты хочешь сказать, что восстановленные воспоминания Лили могут оказаться ложными.

Я убрала его руку от своего пакетика с картошкой.

— Кыш. Я ем за двоих, забыл? — Я откусила гамбургер и с полным ртом продолжила: — В общем, да. Конечно, в случае такой травмы, как смерть матери, возможно подавление воспоминаний. С другой стороны, в воспоминаниях о сексуальном насилии должно быть что-то особенное. Отчего-то. Может, потому что насилие происходит много раз, и ребенок не может его избежать.

Я проглотила последний кусочек своего гамбургера и покосилась на его сэндвич.

— Не наелась? — спросил Питер.

Мне показалось, что он смотрит на мой живот.

— Я беременна, — ответила я в свою защиту.

Он протянул мне остатки детских бутербродов:

— Значит, надо есть. Итак, какие виды воспоминаний могут быть подавлены?

— Воспоминания о травмирующих событиях подавляются из чувства самосохранения. То есть, должно производиться насилие, которого ребенок не может избежать физически. Поэтому он старается избежать его психологически.

— Ты думаешь, что воспоминания Лили именно такие?

Я пожала плечами:

— Не знаю. Смерть матери — серьезная эмоциональная травма. Однако это не насилие, которое повторяется много раз. Но с другой стороны, отсутствие матери можно назвать и длительной травмой. Возможно, это то же самое.

— А есть ли какой-нибудь тест, который показывает, внушенные ли это воспоминания?

— Нет. Определить, которые воспоминания ложные, невозможно. После того как их внушили, человек воспринимает их как реальные.

— И как же ты собираешься узнать, на самом деле она стреляла в мать или вспоминает то, чего не было?

— Нужны еще доказательства. Может ли кто-то другой подтвердить версию, которую вспоминает Лили? Она была в комнате одна с матерью, поэтому найти убедительные доказательства совсем непросто. Но все-таки стоит попробовать.

В этот момент мы услышали крик ужаса. Бросились на детскую площадку и увидели Руби, которая одной рукой прикрывала рот, а дрожащим пальцем другой показывала на брата, который сидел в углу на корточках, с выражением глубокой сосредоточенности на лице.

— Он какает! — прошептала она. — Он какает в штаны!

Исаак немного смутился.

— О боже, Исаак! Ты правда это делаешь?

— Нет, — спокойно произнес он.

— Слава богу!

— Уже нет. Я все сделал.

— Зайка! Но почему? Ты же большой мальчик! Почему ты не попросил меня или папу отвести тебя в туалет?

Я взяла его на руки и почувствовала очень неприятный запах.

— Я был очень занят, — сказал он.

— Чем же?

— Каканьем.

— Фу! — закричала Руби. — Фу, фу, фу!

Может быть, моя дочь подавит ужасные воспоминания о том, как ее брат наложил в штаны на городской площадке. Точно знаю, что я с удовольствием забыла бы весь процесс мытья после этого.