Миссис Белл права, поняла я, сидя у себя на кухне и глядя в стол, опершись подбородком на скрещенные руки. Я была одержима Моник — и эту одержимость питали горе и вина. Но мне не следовало пробуждать столь болезненные эмоции в слабой пожилой женщине.

Прошло несколько дней, и я, почувствовав некоторое облегчение, снова пошла к миссис Белл. На этот раз мы не говорили о Моник и Эмме, а обсуждали обычные вещи: новости, местные события — приближалась ночь фейерверков — и передачи, увиденные по телевизору.

— Купили ваше пальто из шелкового фая, — сообщила я, когда мы начали играть в скрэбл.

— Правда? И кто же это?

— Очень красивая модель лет тридцати.

— Тогда оно появится на изысканных вечеринках, — заметила миссис Белл, раскладывая буквы на подставке.

— Уверена в этом. Я сказала ей, что оно танцевало с Шоном Коннери. И ее это сильно взволновало.

— Надеюсь, хотя бы одна из моих вещей останется у вас, — добавила миссис Белл.

— Мне очень нравится ваш габардиновый костюм. Он по-прежнему в витрине. Возможно, я оставлю его себе — думаю, он мне впору.

— Как будет хорошо, если вы станете носить его. О Боже! — воскликнула она. — У меня шесть согласных. И как с этим быть? А… — Она дрожащей рукой выложила на доску несколько букв. — Вот так. — У нее получилось слово «спасибо». — А ваш роман по-прежнему в расцвете?

Я подсчитала очки.

— С Майлзом?

— Да. А кого еще я могла иметь в виду? — удивилась миссис Белл.

— Тридцать девять — хорошее число. Я вижусь с Майлзом два-три раза в неделю. Посмотрите… — Я достала фотоаппарат и показала миссис Белл фото, сделанное в его саду.

— Красивый мужчина. Странно, что он так и не женился во второй раз, — задумчиво проговорила она.

— Меня это тоже удивляет, — сказала я, переставляя свои буквы. — Он говорил, что лет восемь назад у него была любимая женщина, а в прошлую пятницу за ужином в «Мишлен» объяснил, почему у них с Евой ничего не получилось: она хотела иметь детей.

Миссис Белл выглядела озадаченной.

— И это превратилось в проблему?

— Майлз не был уверен, хочет ли еще ребенка, а Рокси, по его мнению, пришлось бы тяжело.

Миссис Белл откинула с глаз серебристую прядь волос.

— Это в равной степени могло оказать на нее положительное действие — лучшее из всех возможных.

— Я сказала нечто в этом роде… Но Майлз беспокоился, что дети отвлекут его внимание от Рокси, которой оно столь необходимо, и потому эффект окажется негативным. Со времени смерти ее мамы тогда прошло всего два года.

Я посмотрела на сад и припомнила тот разговор.

— Я пребывал в совершенном отчаянии, — рассказывал Майлз, когда мы пили кофе. — Время поджимало. Еве было тридцать пять, и мы провели вместе больше года.

— Понятно, — отозвалась я. — Значит, дело достигло критической точки.

— Да. Естественно, она хотела знать… к чему все идет. А я просто не находил ответа. — Он опустил чашку. — И спросил Рокси.

— О чем же?

— Хочет ли она братика или сестричку. Она в ужасе посмотрела на меня и расплакалась. Я почувствовал, что предаю ее, и потому… — Он пожал плечами.

— И ты порвал с Евой?

— Я хотел уберечь Рокси от стресса.

— Бедная девочка, — покачала я головой.

— Да — ей пришлось столько пережить.

— Я имела в виду Еву, — тихо сказала я.

Майлз задохнулся.

— Она была очень огорчена. Но я слышал, скоро встретила кого-то и родила детей, но я не мог не чувствовать…

— Что совершил ошибку?

Майлз немного помолчал.

— Я сделал то, что мне казалось правильным по отношению к своему ребенку…

— Бедная девочка, — произнесла миссис Белл, когда я завершила свой рассказ.

— Вы говорите о Еве?

— Нет, о Рокси — отец дал ей столько власти. Это плохо сказывается на характере ребенка.

Elle est son talon d'Achille… Возможно, именно это хотела сказать Сесиль. Майлз возложил на Рокси слишком многое — позволил ей принимать решения, которые должен был принять сам.

Я положила свои буквы на стол:

— Двенадцать очков.

Миссис Белл передала мне мешочек с фишками.

— Конечно, мне жаль и его подругу. А если вы захотите детей, Фиби? — Она поджала губы. — Надеюсь, Майлз не станет опять советоваться с Рокси!

Я покачала головой.

— По его словам, он рассказал мне все именно поэтому. Хотел показать, что, если я захочу иметь семью, он не станет возражать. Ведь Рокси почти взрослая. — Я взяла новые буквы. — Но пока еще рано думать об этом, тем более говорить.

— Вы должны иметь детей, Фиби. Не только потому, что они приносят счастье, — просто семейная жизнь оставляет мало времени на сожаления о прошлом.

— Думаю, вы правы. Ну… мне тридцать четыре, и время пока есть… — При условии, что я не окажусь так же несчастна, как та бедная женщина, купившая розовое бальное платье. — Ваш ход, миссис Белл.

— Я собираюсь поставить слово «мир».

— Это… десять очков.

— И скажите мне, у вас много покупателей?

— Да, ведь начинается сезон вечеринок. А там и до Рождества недалеко, — добавила я и покраснела от собственной бестактности.

Миссис Белл безрадостно улыбнулась:

— Ну, вряд ли я буду веселиться на вечеринке. Но… кто знает? — пожала она плечами: — Может, и буду.

Во вторник женщина лет сорока пяти принесла в магазин кое-какие вещи.

— Это дамское белье, — объяснила она, когда мы сели за стол в моем кабинете, и открыла маленький кожаный чемоданчик. — Его никогда не носили.

Я увидела прекрасные ночные рубашки из шелка и peignoirs, обрамленные кружевом, а также корсеты и пояса для чулок. Имелась здесь и великолепная голубая комбинация с присобранной линией бюста и кружевным подолом.

— Ее можно надеть под бальное платье, верно? — спросила женщина.

— Вполне. У вас тут очаровательные вещи. — Я провела рукой по стеганому розовому атласному жакету. — Это середина — конец сороковых, и качество изумительное. — Я достала шелковую комбинацию цвета чайной розы с кружевными вставками, два атласных бюстгальтера персикового цвета и трусики к ним. — Вот это от «Ригби и Пеллер» — они тогда только начинали. — Большинство вещей было снабжено ярлыками и находилось в прекрасном состоянии — лишь пара рыжих отметок на поясе, оставленных чуть поржавевшими зажимами. — Это было чьим-то приданым?

— Не совсем, — ответила женщина. — Потому что свадьба не состоялась. Вещи принадлежали сестре моей матери Лидии, она умерла в этом году в возрасте восьмидесяти шести лет. Она была старой девой и очень милым человеком. Учительницей в начальной школе. Ее никогда не интересовала мода — и она всегда носила простую, практичную одежду. Но пару недель назад я отправилась в Плимут прибрать в ее доме. Разобрала гардероб и отнесла большинство вещей в благотворительный магазин. А на чердаке обнаружила этот чемоданчик. Открыла его и почувствовала… изумление. Трудно поверить, что эти вещи принадлежали ей.

— Потому что они такие красивые и… сексуальные? — Женщина кивнула. — А ваша тетя была когда-нибудь помолвлена?

— Нет, к сожалению. Она пережила сильное разочарование, — вздохнула женщина. — Но я не помню деталей, кроме того что мужчина был американцем. Я позвонила маме, ей восемьдесят три, и она рассказала, как тетушка Лидия влюбилась в американского солдата по имени Уолтер, которого встретила на танцах в Тотнесе весной сорок третьего. Там было несколько тысяч солдат, они участвовали в учениях на побережье Слэптона и в Торкроссе — готовились к высадке в Нормандии.

— И… его убили?

Она отрицательно покачала головой.

— Нет, он выжил. Мама говорит, он был красивым мужчиной и очень милым — она помнит, как он починил ей велосипед и приносил им сладости и нейлоновые чулки. Они с Лидией часто виделись, и перед возвращением в Штаты он сказал, что позовет ее, как только «все будет готово» — так он выразился. Потом Уолтер вернулся в Мичиган, они стали переписываться, и в каждом письме он обещал приехать и забрать мою тетю «как можно скорее», но…

— Так и не сделал этого?

— Нет. Три года от него приходили письма с фотографиями его самого, родителей, двух братьев и собаки. Затем, в сорок восьмом, он написал, что женился.

Я взяла белую атласную грацию.

— И ваша тетушка все это время покупала вещи?

— Да, для медового месяца, которого у нее так и не было. Мама с бабушкой просили ее забыть об Уолтере — но Лидия верила, что он приедет. Ее сердце оказалось разбито, и она никогда больше никого не полюбила — такая жалость.

Я кивнула.

— Печально смотреть на эти прелестные вещи и думать, что ваша тетя не получила от них никакого… удовольствия. — Можно было только представить себе, какие мечты и надежды вдохновляли ее на эти покупки. — Она потратила на них кучу денег.

— Так и было. — Женщина вздохнула. — В любом случае жалко, что она их не носила, но, надеюсь, кто-нибудь еще… воспылает к ним страстью.

— С удовольствием куплю их, — сказала я и предложила цену. Женщина осталась довольна. Я выписала ей чек, отнесла вещи на склад и развесила там, чтобы выветрить появившуюся за долгие годы затхлость. Раздался звонок, и мужчина попросил Анни поставить подпись.

— Это доставка, — услышала я ее голос. — Две гигантские коробки — наверное, с бальными платьями. Точно, — добавила она, когда я спускалась по лестнице. — Отправитель… Рик Диаз, Нью-Йорк.

— Долго же они к нам шли, — сказала я, а Анни тем временем открыла первую коробку и стала по очереди доставать платья — тюлевые нижние юбки подергивались словно на пружинах.

— Они великолепны! — восхитилась Анни. — Посмотрите, какие плотные юбки — и цвета просто фантастические! Вот это красное словно охвачено огнем, а это, цвета индиго, напоминает ночное летнее небо. Мы их обязательно продадим. На вашем месте, Фиби, я бы заказала еще.

Я взяла оранжевое платье и встряхнула его.

— Мы повесим четыре из них на стену, как и прежде, а два поместим в витрину — красное и цвета какао.

Затем Анни открыла вторую коробку, в которой, как и ожидалось, лежали сумочки.

— Я была права, — сказала я, рассмотрев их. — Большинство не являются винтажными, да и выглядят неважно. Вот эта сумка «Спиди» от Луи Вюиттона — подделка.

— Откуда вы знаете?

— Сужу по подкладке — настоящая сумка от Вюиттона имеет коричневую хлопковую подкладку, а не серую, и число стежков вдоль основания ремня неверно — их должно быть ровно пять. Это мне тоже не нужно, — отвергла я темно-синюю сумку «Сэкс» середины девяностых. — А черная от Кеннет Коул старомодна, и на ней не хватает бусин… И потому — нет, нет, нет и еще раз нет, — сказала я, открывая уцененную сумочку «Беркин». — Жаль, что мне пришлось их купить. Но нельзя обижать Рика, иначе он перестанет присылать действительно хорошие вещи.

— А вот это очень мило, — достала Анни кожаную сумочку «Глэдстоун» 1940-х. — И она в прекрасном состоянии.

Я изучила приглянувшуюся ей вещицу:

— Немного потерлась, но мы ее отполируем и… О! А это мне нравится. — Я взяла белую сумочку из страусовой кожи в форме конверта. — Она очень элегантна. Возможно, оставлю ее себе. — Я сунула ее под мышку и посмотрела на себя в зеркало. — А пока отнесу все на склад.

— А как насчет желтого бального платья? — спросила Анни, развешивая наряды на мягкие вешалки. — Оно по-прежнему у нас в резерве — интересно, что там у Кэти?

— Я не видела ее больше двух недель.

— Когда состоится бал?

— Через десять дней, так что время пока есть…

Но прошла еще неделя, а Кэти так и не объявилась — не пришла и не позвонила. В среду перед балом я решила связаться с ней, но, размещая в витрине большую тыкву — мою единственную уступку Хэллоуину, сообразила, что не знаю ее телефона и даже фамилии. Я оставила сообщение на автоответчике «Косткаттерс» и попросила позвонить ей от моего имени, но к пятнице по-прежнему ничего не было слышно, поэтому после обеда я снова повесила платье на стену рядом с оранжевым, фиолетовым и синим — платье цвета индиго было уже продано.

Взбивая его юбки, я гадала, а не нашла ли Кэти наряд подешевле или же просто не пойдет на бал. Потом я подумала о Рокси — вечернее «витражное» платье от Кристиана Лакруа из коллекции этого сезона стоило три тысячи шестьсот фунтов, как было написано в «Вог».

— Это несуразные деньги, — сказала я Майлзу, когда мы сидели у меня на кухне на следующий день после его покупки. Он впервые пришел ко мне домой. Я приготовила пару стейков, а он принес бутылку «Песни дрозда». Я выпила два бокала и расслабилась. — Три тысячи шестьсот фунтов!

Майлз спокойно потягивал вино.

— Деньги большие, но что было делать?

— А ты не мог сказать: «Это слишком дорого»? — весело предложила я.

— Не так-то это просто.

— Неужели? — Я неожиданно подумала, а слышала ли когда-нибудь Рокси слово «нет».

— Рокси очаровало это платье — а у нее, по сути, первый благотворительный бал. О нем напишут в прессе, и она надеется, что ее сфотографируют. Плюс к этому там будут вручать приз самому нарядному гостю — она хочет переиграть соперниц, и потому… — он вздохнул, — я не устоял.

— А она должна сделать что-то в ответ?

— Что именно — помыть машину или выдернуть сорняки?

— Что-то в этом роде — или просто поусерднее учиться в школе.

— Я так не поступаю, — сказал Майлз. — Рокси знает, сколько стоит платье, и благодарна мне за то, что я его купил, — этого достаточно. А плата за обучение существенно снизилась, поскольку она больше не находится в пансионе, так что у меня не было причин скупиться. Если помнишь, я собирался потратить не меньшую сумму на аукционе «Кристи».

— Разве можно забыть такое? — Накладывая Майлзу салат, я подумала, а доведется ли мне когда-нибудь надеть удивительное белое платье из шелкового джерси с шифоновым шлейфом. — А тебе не хочется дать Рокси почувствовать, что она заработала это платье — или по крайней мере вложила в него хоть каплю труда?

— Да нет, — пожал плечами Майлз. — А в чем дело?

— Ну… Полагаю, в том… — Я глотнула вина. — На Рокси все падает с неба, и она не привыкла прилагать к этому никаких усилий. Словно само собой разумеется, что все принадлежит ей.

Майлз пристально смотрел на меня.

— Какого черта? Что ты хочешь этим сказать?

Я вздрогнула от его тона.

— Просто… детей надо поощрять. Вот и все.

— О. — Лицо Майлза разгладилось. — Да. Конечно…

А затем я рассказала ему о Кэти и желтом бальном платье.

Он откинулся на спинку стула.

— Так вот что побудило тебя прочитать мне эту лекцию, верно?

— Возможно. По-моему, поведение Кэти достойно восхищения.

— Так оно и есть. Но Рокси находится в иной ситуации. Я не чувствую себя виноватым, тратя на нее столько денег, поскольку… могу делать это и много даю на благотворительность, так что не считаю себя эгоистом. Имею право распоряжаться оставшимися после уплаты налогов средствами так, как мне заблагорассудится. И предпочитаю тратить деньги в основном на семью — то есть на Рокси.

— Ну… — пожала я плечами. — Она твой ребенок.

Майлз повертел в руке бокал.

— Да. Я воспитывал ее в одиночку в течение десяти лет — а это непросто, и ненавижу, когда посторонние говорят мне, будто я все делал неправильно.

«Значит, «посторонние» заметили, как Майлз потакает Рокси, — думала я, направляясь субботним утром в магазин. Но этого невозможно не заметить. — Интересно, а если у нас с Майлзом будут дети, станет ли он относиться к ним точно так же? Я бы точно не позволила ему этого. — И я поймала себя на мысли о нашей возможной семейной жизни — отношение Рокси ко мне со временем наверняка станет терпимее, а если нет… — Ей шестнадцать, — напомнила я себе, снимая пальто. — Скоро она пойдет по собственному жизненному пути».

Перевернув табличку с надписью «Закрыто», я пожалела, что сегодня мне никто не помогает — ведь суббота всегда самый напряженный день. Я говорила об этом с Анни, но она предпочитала не работать по уик-эндам, поскольку обычно в эти дни ездила в Брайтон. Я отказалась от идеи попросить о помощи маму: винтаж ее не интересует, и, кроме того, она устает и нуждается в отдыхе.

В первый же час в магазине побывало восемь покупателей. Было продано фиолетовое бальное платье, а также мужской тренч от «Берберри»; затем пришел мужчина, искавший подарок для жены, и купил несколько вещей тети Лидии. Потом наступило временное затишье, и я облокотилась на прилавок, наслаждаясь видом Хита. Дети катались на велосипедах и носились друг за другом; люди бегали трусцой, катили коляски и запускали воздушных змеев. Я смотрела на небо с барашками облаков, следила за самолетами, поблескивающими на солнце, оставляя белые полосы на синем фоне. Большое подсвеченное снизу облако с удивительно ровными краями нависло над Хитом словно космический корабль. Я представляла фейерверк, который расцветит небо через неделю. Мне нравились фейерверки в Блэкхите, и будет очень мило, если мы полюбуемся им вместе с Майлзом. Звякнул колокольчик.

Это была Кэти. Войдя, она покраснела и, посмотрев на стену, увидела желтое платье в окружении новых бальных нарядов.

— Значит, вы повесили его на место, — уныло сказала она.

— Да, я не могла больше его придерживать.

— Понимаю. — Она вздохнула. — Мне очень жаль.

— Вы не хотите его покупать?

Кэти выглядела совершенно несчастной.

— Хочу. Но у меня на прошлой неделе украли мобильник, и мама сказала, что я сама должна заплатить за новый, поскольку была так беспечна. Одна из семей, где я сидела с детьми, уехала на каникулы, и я не смогла заработать. И еще меня уволили из «Косткаттерс» — я там временно заменяла одного человека. И потому я не могу купить платье — мне не хватает ста фунтов. Я откладывала разговор с вами в надежде, что все образуется.

— Какая жалость… Но что вы наденете вместо него?

Кэти пожала плечами:

— Не знаю. У меня есть старое бальное платье. — Она скорчила гримаску. — Из полиэстера, цвета зеленого яблока.

— О. Звучит…

— Ужасно? К нему нужна подходящая сумочка. Я могла бы купить что-нибудь в «Нексте», но поздновато спохватилась. Наверное, я вообще не пойду на бал. Все это… слишком сложно.

— Может, подберете что-нибудь подешевле по своему вкусу?

— Ну… возможно. — Кэти перебрала вешалки с вечерней одеждой и отрицательно покачала головой: — Ничего подходящего.

— Значит, вы заработали сто семьдесят пять фунтов? — Она кивнула. — И по-прежнему о нем мечтаете? — взглянула я на платье.

Кэти тоже посмотрела на него.

— Я его обожаю. Самое обидное, что в мобильнике была его фотография.

— Это ответ на мой вопрос. Послушайте, вы можете купить его за сто семьдесят пять фунтов.

— Правда? — От счастья Кэти даже подпрыгнула. — Но ведь вы могли бы продать его за полную стоимость…

— Да. Но лучше продам вам — раз вы так страстно хотите получить его. Ведь это довольно большие деньги — по крайней мере для большинства шестнадцатилетних девушек. Так что вы должны быть совершенно уверены.

— Я уверена! — воскликнула Кэти.

— Не хотите сначала позвонить маме? — Я кивнула на стоящий на прилавке телефон.

— Нет. Она тоже считает его очаровательным — я показывала ей фотографию. Она сказала, что не может купить его, но дала мне тридцать фунтов.

— Хорошо. — Я сняла платье. — Оно ваше.

Кэти захлопала в ладоши.

— Спасибо! — И достала из сумочки карточку «Маэстро».

— А как насчет туфель? — спросила я, пока она набирала пин-код.

— У мамы есть желтые кожаные туфли с открытой пяткой, а у меня — ожерелье из желтых стеклянных цветов и блестящие заколки для волос.

— Звучит прекрасно. А у вас есть подходящая шаль или накидка?

— Нет.

— Одну минуту. — Я принесла вечернюю накидку из лимонного цвета органзы, прошитую серебряными нитями, и приложила к платью. — Она сюда подойдет — но вам потом придется вернуть ее.

— Конечно, верну. Спасибо!

Я сложила накидку и поместила в пакет с платьем, а затем вручила все это Кэти.

— Радуйтесь платью — и балу…

«Вчерашний вечер в лондонском Музее естествознания стал серьезным испытанием для динозавров, — вещал на следующее утро репортер «Скай ньюз». У Майлза на кухне был включен телевизор, и мы, завтракая, вполглаза смотрели его. — Тысяча подростков явились в музей на Бал бабочек, организованный в помощь Фонду по борьбе с лейкемией у подростков. Торжественное мероприятие спонсировал «Кризалис», а вели юные Энт и Дек; присутствовала там и принцесса Беатрис. — Мы увидели принцессу — в розовом вечернем платье, улыбающуюся в камеру. — Гости наслаждались шампанским и канапе, танцевали под музыку «Бутлег Битлз», их развлекали актеры «Классного мюзикла». Разыгрывались айфоны, цифровые фотоаппараты и дизайнерские вещи, а также поездка в Нью-Йорк на американскую премьеру фильма «Квант милосердия». Всего было собрано шестьдесят пять тысяч фунтов».

— Может, мы увидим Рокси… — Майлз впился взглядом в экран.

Рокси все еще лежала в постели — отходила от вчерашнего. Ее привезла домой мама подруги почти в час ночи. Майлз дождался ее, но я ушла спать.

— Ты предупредил Рокси, что я буду здесь? — спросила я Майлза, намазывая джем на тост.

— Не успел. Она слишком устала и сразу завалилась спать.

— Надеюсь, она воспримет это спокойно.

— О… не сомневаюсь, так и будет.

И тут в кухне появилась Рокси — в сером кашемировом халате и розовых тапочках-«кроликах». У меня задрожали колени, и я прижала их к нижней части столешницы, напомнив себе, что в два раза старше.

— Привет, сладенькая. — Майлз улыбнулся Рокси, смотревшей на меня надменно и озадаченно. — Ты ведь помнишь Фиби, дорогая?

— Привет, Рокси! — Мое сердце колотилось от мрачного предчувствия. — Как тебе бал?

Она прошла к холодильнику.

— Хорошо.

— Я знаю нескольких девочек, которые там танцевали, — сказала я.

— Как интересно, — отозвалась она, доставая апельсиновый сок.

— Было много твоих друзей? — поинтересовался Майлз, подавая ей стакан.

— Да, кое-кто был. — Она со скучающим видом села на барный стул и налила себе соку. — Сиенна Фенуик, Люси Кауттс, Айво Смитсон, Иззи Хэлфорд, Мило Дебенхэм, Тигги Торнтон… да, и Эленберг. — Рокси широко зевнула. — А в туалете я видела Пичес Гелдоф. Она действительно клевая.

— А Клара там была? — спросил Майлз.

Рокси взяла нож.

— Была. Но я ее проигнорировала. — Как ни в чем не бывало она намазывала на хлеб масло.

Майлз вздохнул.

— Но, не считая этого, ты хорошо провела время?

— Да. До тех пор пока какая-то идиотка не испортила мое платье.

— Какая-то идиотка испортила твое платье? — глупо повторила я.

Рокси спокойно посмотрела на меня:

— Именно это я только что сказала.

— Роксана… — Мое сердце подпрыгнуло. Майлз, кажется, готовился отчитать Рокси за грубость — давно пора. — Это такое дорогое платье. Ты не должна была допустить этого, дорогая. — Я упала духом.

Рокси разозлилась:

— Я тут ни при чем. Эта тупица наступила на него, когда все стали подниматься наверх, чтобы определить самого нарядного гостя. И порванный сзади подол не способствовал моей победе.

— Я могу починить платье, — предложила я. — Если ты его мне покажешь.

— Я отошлю его обратно Лакруа, — пожала она плечами.

— Это будет стоить очень дорого. А я с радостью отвезу его своей швее — она великолепная мастерица.

— Мы поиграем в теннис, папа? — спросила Рокси.

— Или сама отремонтирую его — если не слишком сложно.

— Я хочу поиграть в теннис. — Рокси взяла еще один тост.

— Ты сделала домашнее задание? — поинтересовался Майлз.

— Папа, ты же знаешь, у нас каникулы. И нам ничего не задали.

— А разве тебе не надо написать эссе по географии? Ты должна была сделать это еще до каникул.

— О да… — Рокси заправила за ухо прядь взъерошенных после сна волос. — Это не займет много времени — ты мне поможешь?

Майлз вздохнул с преувеличенным терпением:

— Хорошо, а потом мы поиграем. — Он посмотрел на меня: — Почему бы тебе не присоединиться к нам, Фиби?

Рокси разломила тост пополам.

— В теннис втроем не играют. — Я посмотрела на Майлза, ожидая, что он одернет дочь. Но он этого не сделал, и я прикусила губу. — И я хочу поработать над подачей, так что ты будешь кидать мне мячи, папа.

— Фиби? — спросил Майлз. — Ты хочешь поиграть?

— Все в порядке, — спокойно сказала я. — Думаю, мне пора возвращаться. У меня много дел.

— Ты уверена?

— Да. Спасибо. — Я взяла сумочку. Хорошего понемножку. Достаточно того, что Рокси знает: я ночевала у них дома…

В понедельник утром я попросила Анни заскочить в банк и получить деньги. Она вернулась с экземпляром «Ивнинг стандард».

— Вы видели это?

В газете на центральных страницах был большой разворот о бале с фотографией лучше всех одетой гостьи — девушки в футуристском кринолине, который она сама сшила из серебристой кожи. Это было прекрасно. Имелась там и групповая фотография двух юношей и девушек, одной из которых оказалась Кэти. Газета привела ее слова, что на ней платье из «Деревенского винтажа» в Блэкхите, где можно приобрести прекрасные винтажные наряды по приемлемым ценам.

— Спасибо тебе, Кэти!

Анни улыбнулась:

— Это фантастическая реклама! Значит, она все-таки пошла на бал.

— Все чуть было не сорвалось. — И я рассказала Анни, что произошло.

— Ну, вы вернули свои сто фунтов, Фиби, и с хорошими процентами, — сказала Анни, снимая жакет. — А что нам предстоит сегодня?

— Я отправляюсь в Сиденхэм смотреть коллекцию одежды. Одна женщина уезжает в Испанию и избавляется от большинства своих вещей. Буду отсутствовать около двух часов…

Но поездка заняла четыре часа, потому что я не могла заставить миссис Прайс — шестидесятилетнюю пенсионерку, одетую в платье с принтами животных, — наконец-то замолчать. Она трещала без умолку, доставая одну вещь за другой и подробно объясняя, где первый муж купил ей то, а третий это, и почему второй муж не мог видеть такое вот платье и какими занудами оказываются мужчины, когда дело касается одежды.

— Вы, должно быть, носили только то, что вам нравится, — поддразнила ее я.

— Если бы все было так просто, — вздохнула она. — Но теперь я снова развожусь и поступлю именно так.

Я купила у нее десять вещей, в том числе два очень милых коктейльных платья от Оскара де ла Ренты, черное бальное платье с белыми шелковыми розами на плечах от Нины Риччи и креповое платье цвета слоновой кости с фестончатой каймой, сшитое Марком Боаном для Диора. Я дала миссис Прайс чек и договорилась, что заберу покупки в течение недели.

Возвращаясь в Блэкхит, я прикидывала, достаточно ли у меня места, чтобы хранить все эти вещи, — склад был забит до отказа.

— Вы можете избавиться от сумочек, купленных у Рика, — предложила Анни, когда я обсудила с ней возникшую проблему.

— Верно.

Я пошла наверх и, достав из коробки десять сумочек, вынула из одной механический карандаш и несколько квитанций из подделки «от Луи Вюиттона». Затем заглянула в сумочку от Кеннет Коул и усомнилась, могу ли предложить ее даже в «Оксфам», поскольку подкладка была в пятнах от потекшей авторучки. Я сложила в три больших пакета все, кроме двух сумочек, которые не хотела отдавать.

Сумочку «Глэдстоун» можно прямо сейчас выставить на продажу. Кожа была очаровательного коньячного цвета, в одном месте слегка поцарапанная, но это не бросалось в глаза. Я быстро отполировала ее и обратилась к сумочке-конверту из страусовой кожи, элегантно простой и безупречной — ею, должно быть, редко пользовались. Я проверила замок и, откинув клапан, увидела внутри небольшую рекламку, или, скорее, программку, достала ее и развернула. Это оказалась программа концерта камерной музыки, состоявшегося 15 мая 1975 года. Он был дан струнным квартетом «Грациозо» в «Мэсси-холле» в Торонто. Значит, сумочка прибыла прямо из Канады, а причина ее идеального состояния заключалась в том, что ею явно не пользовались с тех самых пор.

Программка была незатейливой и черно-белой. Первую ее страницу украшало абстрактное изображение четырех музыкальных инструментов, а на четвертой имелась групповая фотография музыкантов: трех мужчин и женщины лет сорока — сорока пяти. В первой части концерта они исполняли Делиуса и Шимановского, а после антракта играли Мендельсона и Бруха. О квартете говорилось, что музыканты выступают вместе с 1954 года и этот концерт — часть турне. Приводились также биографии музыкантов. Я прочитала их имена: Рубен Келлер, Джим Крессуэлл, Гектор Левин и Мириам Липецки…

Я задохнулась.

Ее звали Мириам Мириам… Липецки.

Часто дыша, я разглядывала лицо темноволосой строгой женщины. Концерт состоялся в 1975-м — значит, ей сейчас… восемьдесят. Я читала ее биографию, и программка в моих руках дрожала.

Мириам Липецки (первая скрипка) училась в консерватории в Монреале в 1946–1949 годах у Жаокима Сикотте. Затем пять лет играла в Монреальском симфоническом оркестре, прежде чем основать вместе со своим мужем Гектором Левиным (виолончель) квартет «Грациозо». Мисс Липецки регулярно дает концерты и проводит мастер-классы в университете Торонто, где базируется квартет «Грациозо».

* * *

Я так торопилась, что чуть было не упала с лестницы.

— Осторожнее! — воскликнула Анни. — Вы в порядке?

Я пронеслась мимо нее к компьютеру.

— Все… замечательно. Я некоторое время буду занята. — Я закрыла дверь, села и набрала «Мириам Липецки и скрипка» в «Гугле».

«Это должна быть она», — думала я, дожидаясь результатов.

— Ну же, быстрей! — простонала я, глядя на экран. На нем появились упоминания Мириам Липецки в связи с квартетом «Грациозо», рецензиями на их концерты в канадских газетах, записями выступлений и именами молодых скрипачей, которые у нее учились. Но мне требовалась более детальная биография. Я кликнула канадскую музыкальную энциклопедию. И тут появилась посвященная Мириам страничка. Я жадно впилась в нее глазами.

«Мириам Липецки, выдающаяся скрипачка, педагог по скрипке и основательница струнного квартета «Грациозо». Липецки родилась на Украине 18 июля 1929 года…»

Это была она. Вне всяких сомнений.

«В 1933 году она вместе с семьей переехала в Париж. Эмигрировала в Канаду в октябре 1945-го, где на нее обратил внимание Жаоким Сикотте, — она стала его протеже… стипендиатка Монреальской консерватории… пять лет в Монреальском симфоническом оркестре, с которым ездила в национальные и международные турне. Главные выступления в жизни мисс Липецки тем не менее приходятся на годы войны, когда она, будучи тринадцатилетней девочкой, играла в женском оркестре Аушвица».

— О.

«Липецки была одной из младших участниц этого оркестра, в котором играли сорок человек, в том числе Анита Ласкер-Вальфиш и Фаня Фенелон. Руководила оркестром племянница Густава Малера Альма Розе».

Значит, эта женщина жива, раз в статье нет сведений о ее смерти. Но как с ней связаться? Я снова просмотрела данные в «Гугле». Квартет «Грациозо» записал последние квартеты Бетховена на студии «Делос» — возможно, я найду ее через них. Но, проглядев информацию об этой студии, я узнала, что она прекратила свое существование. Тогда я зашла на сайт университета Торонто и стала искать сведения о музыкальном факультете. Потом набрала приведенный там номер телефона. Трубку сняли после пяти гудков.

— Доброе утро, музыкальный факультет, говорит Кэрол. Чем могу вам помочь?

Заикаясь от волнения, я объяснила, что хочу связаться со скрипачкой Мириам Липецки. Она преподавала в университете в середине семидесятых, но другой информации у меня нет. Возможно, университет сможет мне помочь.

— Я здесь новенькая, — ответила Кэрол. — Наведу справки и перезвоню вам. Вы можете оставить свой номер телефона?

Я дала ей номер мобильного.

— Когда вы сможете перезвонить мне?

— Как только что-то выясню.

Положив трубку, я почувствовала уверенность, что в университете кто-то должен знать Мириам. Возможно, потребуется всего несколько телефонных звонков. Они с Моник могли быть в Аушвице в одно и то же время, общаться друг с другом и в лагере, и потом — если только для Моник существовало это «потом».

Потребность выяснить ее судьбу вернулась ко мне с новой силой. Пожалуй, это называется одержимостью. Случай занес меня в Рошемар. Теперь он снова подвел меня к Моник с помощью концертной программки, пролежавшей в маленькой белой сумочке тридцать пять лет. Я не могла избавиться от ощущения, будто меня вели к ней, и непроизвольно задрожала.

— С вами все в порядке, Фиби? — послышался голос Анни. — Вы сегодня немного взволнованы.

— Все хорошо, Анни, спасибо. — Мне очень хотелось рассказать ей о своей находке. — Все хорошо. — Я попыталась отвлечься, просматривая запросы на сайте. Было пять часов вечера — прошел час с тех пор, как я говорила с Кэрол.

Звякнул колокольчик над дверью, и на пороге появилась Кэти в школьной форме.

— В «Стандард» есть ваша фотография, совершенно замечательная! — воскликнула Анни.

— Прекрасная реклама для магазина, — добавила я. — Спасибо вам.

— Это самое меньшее, что я могла сделать, — к тому же я сказала чистую правду. — Кэти достала из рюкзака пакет. — Хочу вернуть вам это. — Она вынула аккуратно свернутую желтую накидку.

— Оставьте ее себе, — разрешила я, пребывая в некоторой эйфории из-за событий последнего часа. — Носите с радостью.

— Правда? — удивилась Кэти. — Ну… спасибо вам еще раз. Вы просто моя крестная фея…

— А как прошел бал? — поинтересовалась Анни.

— Прекрасно. За исключением одного момента. — Кэти скорчила гримаску. — Я умудрилась испортить чье-то платье.

— Как это произошло? — заинтересовалась я.

— На самом деле это не моя вина, — уныло ответила Кэти. — Я поднималась по лестнице следом за одной девушкой — на ней было потрясающее шелковое платье с шифоновым шлейфом, — но она неожиданно остановилась как вкопанная, чтобы поговорить с кем-то, и я, должно быть, наступила ей на подол, поскольку, когда она шагнула вперед, раздался звук рвущейся ткани.

— Упс! — сказала Анни.

— Я была в ужасе, но не успела извиниться, как она начала кричать на меня. — Внутри у меня все сжалось. — Она кричала, что это платье из последней коллекции Кристиана Лакруа, что оно стоило ее папе три с половиной тысячи фунтов и я должна заплатить за ремонт, если его вообще можно отремонтировать.

— Уверена в этом! — Я не собиралась признаваться, что знаю владелицу наряда, своими глазами видела нанесенный ему ущерб — Майлз показал мне платье — и сама смогу починить его.

Кэти поджала губы.

— Затем она утопала прочь, и мне удалось остаток вечера не попадаться ей на глаза. Но за исключением этого эпизода все было сказочно — так что спасибо вам, Фиби. Я как-нибудь забегу — люблю смотреть на одежду. Может, даже смогу вам помочь.

— Каким же образом?

— Если вам понадобится еще одна пара рук, просто позвоните. — Она написала на клочке бумаги номер своего мобильного и дала его мне.

— Ловлю вас на слове, — улыбнулась я.

— Уже почти половина шестого, — заметила Анни. — Я начну подсчитывать выручку?

— Будьте добры, и переверните, пожалуйста, табличку. — Зазвонил телефон. — Я возьму трубку в офисе. — Я закрыла за собой дверь и взволнованно произнесла: — «Деревенский винтаж».

— Говорит Кэрол из университета Торонто, музыкальный факультет. Это Фиби?

Мой пульс участился.

— Да. Спасибо, что перезвонили.

— У меня есть информация о миссис Липецки. Мне сказали, что она не работает здесь с конца восьмидесятых. Но один человек на факультете поддерживает с ней близкие отношения — это ее бывший ученик Люк Крамер. Но сейчас он в отпуске по уходу за ребенком.

У меня упало сердце.

— Он отвечает на звонки?

— Нет. Просил его не беспокоить. — Я разочарованно вздохнула. — Но если мистер Крамер вдруг позвонит, я сообщу ему о вас. А пока, боюсь, вам остается только ждать. Он выйдет на работу в понедельник.

— А больше никто?..

— К сожалению, нет. Как я сказала, остается только ждать.