Прежде чем идти домой, я побродила возле ручья, набрала полные карманы рогозового пуху. Только я открыла дверь, мама на меня напустилась:

— Аннабель, где тебя носило? Будто не хватит с нас одной пропавшей девочки! Захожу к тебе, глядь — постель пустая! Чего я только не передумала!

Врать маме я не хотела, вот и выжала из ситуации максимум правды.

— Мама, когда я проснулась, ты как раз была в погребе. А надо ведь коров и лошадок выпустить. Вот я и сбегала, выпустила. Потом думаю: раз уж я встала, соберу пух с рогоза. — Я похлопала по оттопыренным карманам. — Жаль, что дома не вспомнила про пух, а то бы прихватила сумку.

Мы, дети, мало чем могли помочь солдатам. В школе нам объяснили: нужно собирать сухие початки рогоза. Пух легче, чем пробка, значит, требуется во флоте. Для наполнения спасательных жилетов.

— Мальчики встали? — продолжала я. — Отведу их к ручью, пускай тоже собирают, пока пух по всей округе не разнесло.

Этого фермеры старались не допускать. Прилетит пух в сад, упадёт на землю, прорастёт — попробуй избавься потом! А на пастбищах коровы из-за сочных стеблей друг с дружкой бодаются, особенно по весне.

Мама оглядела меня с ног до головы:

— Что это ты будто капуста? Сто одёжек напялила, а пальто забыла!

— Сама не знаю, как так вышло.

Почему-то ответ показался маме убедительным.

— Ладно, Аннабель. Только вперёд говори, когда и куда уходишь. Неспокойно нынче!

— А где все?

— Генри и Джеймс подхватились с рассветом и упросили папу, чтоб взял их Бетти искать. — Мама вздохнула. — Так и вижу: папа, эта парочка да четыре глупых пса. Дедушка, бедный, колесит по округе, всё пригодиться надеется.

Отлично, подумала я, можно ещё долго не волноваться, что Тоби обнаружат.

Мама занялась по хозяйству, а я стащила несколько булочек, налила большую кружку кофе (кофейник, ещё горячий, стоял на плите) и спустилась в погреб. Он у нас делился на целых четыре помещения. Одно отвели под прачечную — там царили сырость и чистота. В углу была стиральная машина с ручным отжимом, от стены к стене тянулись верёвки для белья, на длинном столе стояла ивовая корзина, в ней — мешочек с деревянными прищепками. Рядом — жестяные вёдра, чтоб таскать воду из колодца, и плита, чтоб эту воду греть. В полу имелось сливное отверстие.

Во втором помещении, на полках, выстланных старыми газетами, мы держали припасы: варенье из клубники и персиков, маринованные перец и помидоры, бобы, горох и кукурузу. В третьем хранился уголь. Это помещение было оборудовано специальным жёлобом; папа снизу набрасывал уголь лопатой, а уж по жёлобу он поднимался прямо в кухню. Сюда до зимы никто носа не совал, чтобы лишний раз не пачкаться. В четвёртом помещении мы держали вещи, которым в доме не место. Дырявые вёдра. Пустые стеклянные банки. Садовый инструмент. Луковицы тюльпанов в торфе.

В подвал тоже можно было попасть двумя способами: прямо из дома и снаружи, причём оттуда вела и вторая дверь — в погреб. Там лежали картофель, лук, свёкла и морковь — словом, всё то, что необходимо сохранить свежим до конца весны. Я выбрала одно ведро; хоть и не дырявое, оно помнило лучшие дни. Туда я сложила провизию — булочки, баночку клубничного джема, несколько морковок. Прихватила пустые банки. В одну перелила кофе из кружки, остальные собиралась наполнить водой.

Оставив ведро за дверью, я вернулась в дом. Мама была в комнате бабушки и дедушки — меняла постельное бельё. Бабушка сидела в кресле-качалке и штопала носок.

— Пойду собирать рогоз, — предупредила я. Тоска навалилась на меня от этой лжи.

Я только и надеялась, что к вечеру Бетти отыщется и Тоби спокойно вернётся в коптильню. А если не отыщется… Тогда я всё расскажу маме. Одной мне с этой тайной не сладить. Да и Тоби не приблудный кот, его на сеновале не спрячешь.

— Только сумку не забудь, — сказала мама, запихивая снятое бельё в старую наволочку.

— Не забуду.

Ещё несколько секунд я смотрела на них обеих, занятых привычной работой. Такие разные, мама и бабушка вдруг показались совсем одинаковыми. Наверно, потому, что были среди самодельных вещей — заношенных, затёртых до уютной, чудесной мягкости.

Снова стало больно. Теперь — за Тоби. Сколько лет он лишён домашнего тепла, заботы близких — если вообще когда-нибудь знал это тепло, эту заботу.

* * *

В школу идти не надо, братья под ногами не путаются — значит, весь день мой? Будь даже так, я всё равно провела бы его в амбаре — читала бы под голубиное воркование. Но день принадлежал не мне, а Тоби.

— Это я, Аннабель, — шёпотом позвала я, приблизившись к лестнице.

Тоби не ответил. Я полезла вверх. Ведро было тяжеленное, ручка резала пальцы. Наконец-то сеновал. Последним усилием я подняла ведро, поставила на сено и выкарабкалась сама.

— Тоби?

Он словно вырос из-за горы тюков. Он был уже без плаща и казался худющим, как медведь по весне. Шляпа больше не бросала тень на его лицо, и я увидела, что глаза у Тоби синие.

— Здорово вы спрятались, — похвалила я. — Есть хотите?

Тоби качнул головой:

— Не особо. Вяленым мясом перекусил.

— Тут у меня для вас булочки, джем, морковка и колодезная вода. И кофе. Только его лучше сразу выпейте, не то вконец остынет. После ужина ещё принесу.

Пока я говорила, Тоби ни шагу ко мне не сделал. Я стояла на самом краешке, возле перил. В смысле возле поручня, который удерживался на паре-тройке опор. А балясин не было. Для человека с боязнью высоты такая конструкция — почти что ничего.

— Я и воды потом принесу, Тоби. Но, может, вы заметили — там, внизу, стоит цистерна с насосом. Это чтоб вам помыться. Только дождитесь темноты. Или, если не хотите ждать, можно и сейчас. Прямо за выпасом есть ложбина, а в ней — родник. Вода очень чистая. Холодная только.

Наверно, думала я, Тоби привык к холодной воде. Где же ему мыться и стирать одежду, кроме как в ручье возле коптильни? Правда, плащ от многолетней грязи заскорузлый, будто не из ткани сделан, а из коры. Хорошо, что Тоби его снял. Без плаща он выглядит почти прилично, вот только волосы и борода очень уж длинные, неряшливые.

— Но если не хотите спускаться…

Я подвинула ведро к тюку, который Тоби мог использовать как пуф. Он приблизился боком, словно бездомный пёс, не знающий, зачем его подзывают.

— Ой! А ножик-то я и не взяла! Джем намазать нечем.

Тоби достал из кармана складной нож. Сел на тюк, разрезал булочку вдоль. Снял с банки ленточку, надавил рукоятью ножа на крышку, размазал джем по срезу булочки и протянул мне.

— Тоби, это для вас. Я и дома поем.

Он всё держал передо мной угощение. Пришлось взять. Тоби намазал джемом и вторую половинку, поместил её себе на колено, пальцами вытер лезвие и спрятал нож. Затем открыл банку с кофе.

— Холодный уже, наверно, — вздохнула я.

Жевал Тоби медленно-медленно, кофе прихлёбывал с расстановкой. Я откусила от булочки и только тогда поняла, до чего голодна. Кажется, не сегодня утром, а лет десять назад я проснулась, обнаружила в кухне Олеску и узнала, что вся полиция штата уже поднята на ноги. Мы ели в молчании. Наконец Тоби допил кофе.

— Хотите, я вам книжку принесу?

Спросила — и сама испугалась. Вдруг Тоби скажет: «Я неграмотный»? Но Тоби оживился, это по глазам было видно.

— У нас разные книжки есть, — зачастила я. — Мальчики обожают Роберта Льюиса Стивенсона. Мне он тоже нравится. Так принести? Сгодится Стивенсон? Только вечером читать не выйдет — темно будет.

— Сгодится, — без лишних раздумий ответил Тоби.

Я села на сено по-турецки, стала вертеть в пальцах соломинку. Вот имею я теперь право расспрашивать Тоби? Или не имею?

— Тоби, можно задать вам вопрос?

Он сцепил пальцы:

— Уже задала.

Снова губы у него покривились: улыбка, словно упрямый росток, силилась пробить застарелую корку на иссушённой почве. Чуть было я не сказала: «А ещё один вопрос?» — да вовремя спохватилась. Незачем ходить вокруг да около.

— Тоби, как ваша фамилия?

Он не ответил. Отвёл глаза.

— Ой, нет, не то.

Хотелось знать, откуда он родом, есть ли у него братья и сёстры, держал ли он в детстве собаку и если да, то как её звали, в каком возрасте он попал на фронт, при каких обстоятельствах его ранило, сколько ему сейчас лет (мама говорила, сорок четыре — сорок пять, не меньше) и что он имел в виду, когда сказал: «Я дурное совершил».

— Какое у вас любимое кушанье? — выпалила я.

Совсем по-детски получилось. Однако Тоби на этот раз взгляда не отвёл. Подумал несколько секунд и ответил:

— Пирог с орехом пекан.

— Серьёзно? Такой пирог моя мама отлично печёт!

— Знаю. Однажды она меня угостила. Ничего вкуснее в жизни не ел.

Голос Тоби изменился. Стал мягче.

— Она — мама твоя — извинялась: мол, сливок взбитых наверх пирога не положила. — Тоби тряхнул головой. — Не знаю, что бы со мной сталось, будь пирог ещё лучше. Пожалуй, я бы тогда просто умер.

Мы довольно долго разговаривали. Я задавала «детские» вопросы, Тоби отвечал с каждым разом всё обстоятельнее. В какой-то момент мы обнаружили, что просто болтаем. Тоби тоже меня расспрашивал. Я рассказала про бабушку — Тоби видел её пару раз, издали. И про тётю Лили. Правда, информация о ней уместилась в одно предложение: «А ещё есть тётя Лили, она работает на почтамте». Тоби поспешно сказал: «Да, я с ней пересекался». Сам избавил меня от подробностей.

Наконец я почувствовала, что могу спросить кое-что важное:

— Тоби, помните, чтó вы сказали моему папе? «Они весь Панцирь-камень зацарапали». Вы это о чём?

Тоби чуть подался назад, напрягся, как до разговора. Ответил далеко не сразу.

— О том, что они проволоку на Панцирь-камне точили.

— Они — это Бетти с Энди?

Тоби кивнул.

— А знаете, зачем им понадобилась проволока?

Снова кивок.

— Если б я проволоку обнаружил, я бы её убрал. Чтоб твой братишка не поранился.

— Значит, вы об этом слышали?

— Нет — видел. Как вы трое из Волчьей лощины выбирались. Ты вела Джеймса, у него вся мордашка была в крови; Генри первым шёл, а Бетти — та издали следила. Только вы скрылись — я скорей в лощину, узнать, что да отчего. Глядь — Бетти проволоку от дерева отвязывает. Меня заметила — и дёру.

— Мы с папой в тот же день пошли в Волчью лощину. Только проволоки уже не было.

— Потому что Бетти её всё-таки отвязала да, верно, спрятала где-нибудь. — Тоби взглянул мне прямо в глаза. — Дрянная она была девчонка.

Была? Прошедшим временем Тоби меня сильно озадачил. Я поднялась, отряхнула платье:

— Мне пора. Рогоз пойду собирать.

— Рогоз? Для чего?

— Для спасательных жилетов. Они во флоте нужны.

Тоби ни слова не сказал.

— Попозже вам книжку принесу.

С тем я его и оставила.