В соответствии с расписанием самолет «Эр Франс» должен был вылететь из Франкфурта в девять сорок пять утра. Бледно-голубой «фольксваген» въехал на парковку аэропорта в девять пятнадцать. Они вместе с Элеонорой неторопливо прошли по практически пустому залу отлета, отдельные части которого все еще перестраивались, придавая помещению временный вид. Да, такое происходит чуть ли не во всех аэропортах мира.

Глаза девушки выглядели темнее, чем обычно, почти черными, с едва заметными следами теней. Она казалась сильно расстроенной и неспособной адекватно понимать смысл даже незатейливой беседы между ними.

— Так в Трире или во Франкфурте? — спросил ее Палмер. Он уже забрал свои билеты и теперь стоял возле выхода на посадку. Вудс явно опаздывал, но ему до смерти хотелось как можно дольше побыть с Элеонорой. Несмотря ни на что!

— Прости, что ты спросил? — спросила она, невидящим взглядом оглядываясь вокруг.

— Я спросил, будешь ли ты встречать меня здесь, во Франкфурте или все-таки там, в Трире.

— Ах, это… — Она остановилась, стараясь собраться с мыслями. Пальцы обеих ее рук крепко сплелись вокруг левой руки Палмера, словно она была не в силах его выпустить. Он почувствовал, как ее пальцы судорожно сжимаются и разжимаются, и это не могло его не обеспокоить. Затем она уже достаточно членораздельно произнесла: — Э-э-э… давай встретимся в Трире… Да, в Трире. Я буду у моих родителей. Их телефон найдешь в любом справочнике. Если мне придется куда-нибудь отъехать, они будут знать, где меня искать.

— А я надеюсь, у тебя уже будет новое расписание моих деловых встреч в Бонне.

Она снова окинула невидящим взглядом уже почти совсем пустой терминал, ее пальцы сжались еще сильнее. Казалось, до нее так и не доходило, что пальцы мертвой хваткой сжимают его левую руку, не давая ему возможности пройти на посадку.

— Новое расписание моих деловых встреч, хорошо? — как можно мягче повторил он.

Она несколько раз лихорадочно кивнула.

— Да, да, конечно. А знаешь, жаль, что вчера ночью нам так и не удалось побыть одним. Я жутко по тебе скучала.

— Не так сильно, как я… Ты прямо сейчас поедешь за Таней?

Последовало долгое молчание. Затем она, как бы нехотя, тихим голосом сказала:

— Да, за Таней.

Палмер вдруг вспомнил, что еще там, в отеле поклялся: он не будет больше спрашивать ее о девочке. Поэтому ласково произнес:

— По-моему, Элеонора — очень красивое имя. А у него есть уменьшительное имя? Например, Элли?

— Ни за что на свете!

— Нора?

— Я люблю тебя, — вдруг прошептала она и спрятала свое лицо у него на груди. И тут же отпрянула назад. Со стороны это движение могли бы и не заметить. — Нет, это невыносимо…

— Давай я отменю полет. К черту Нью-Йорк!

Элеонора медленно покачала головой, но взгляд ее снова стал каким-то рассеянным. Как будто она была где-то в другом мире. Потом все-таки вернулась.

— А как мне называть тебя? Вудс?

— Да, именно так меня и зовут.

— Полковник Рафферти называл тебя малыш Вуди.

— Полковник Джек Рафферти просто-напросто ирландский сумасшедший. — Он на секунду нахмурился. — Или это чистая тавтология?

— Малыш Вуди, — поморщившись, повторила она. — Ужасно!

— Согласен. Кстати, тебе совсем не обязательно называть меня как-либо иначе.

— Я люблю тебя, Вудс. — Ее лицо исказила гримаса страдания и боли, которой он никогда до сих пор не видел. — Я тебя обожаю. И мне хочется, очень хочется, чтобы ты во время нашей разлуки чувствовал себя таким же одиноким и несчастным, как я. Обещаешь?

— Обещаю.

Она довольно улыбнулась, ее лицо снова стало нормальным.

— И, пожалуйста, будь поласковей с Джинни. Я не желаю даже слышать, что ты был с ней суровым.

— Какая ты, однако, трогательно-заботливая. Особенно по отношению к тем, кого даже не знаешь.

— Нет, ты просто не понимаешь, — объяснила Элеонора. — Мне прекрасно известно, что́ она к тебе испытывает, и я просто не вынесу, если узнаю, что ты причинил ей еще больше страданий.

— Звучит подозрительно. Будто ты пытаешься выдать мне лицензию на воровство.

— То есть спать с ней? — Она бросила на него пристальный взгляд. — Что ж, если ты почувствуешь, что ей от этого будет легче, то да.

— Прости, но я не верю ни одному твоему слову.

Она кивнула.

— Да-да, конечно же, мне даже представить себе трудно, что ты будешь с ней спать, но я постараюсь понять, chéri. Поверь мне, я пойму. Ей казалось, ты принадлежишь ей и только ей одной, но все случилось совсем не так. Для женщины это самая настоящая трагедия. А вот я твердо знаю, что ты ко мне вернешься. Это восхитительное чувство. И оно делает женщину щедрой, очень щедрой. Хотя, возможно, и очень глупой.

Они оба громко рассмеялись.

— Вот уж не думал, что возвращение в Нью-Йорк будет для меня куда более опасным, чем можно было бы предположить, — не переставая улыбаться, сказал он.

Ее взгляд снова начал беспорядочно блуждать по сторонам. На какое-то время Палмер опять ее «потерял». Затем Элеонора вроде бы «вернулась», хотя часть ее по-прежнему оставалась где-то там, в прошлом.

— Да, Таня, — без всякой связи произнесла она. — Надеюсь, когда ты вернешься, она будет со мной. Вы должны познакомиться друг с другом, Обязательно должны познакомиться.

— Ты надеешься? А что мож… — Палмер осекся. — Хорошо, я вернусь самое позднее в среду вечером. Подготовь, пожалуйста, список всех моих встреч в Бонне на пятницу. Я хочу провести весь четверг только с тобой.

Она рассеянно кивнула.

— На пятницу в Бонне. Хорошо.

— Послушай, одно твое слово, — и я отменю всю эту чертову поездку, — сказал ей Палмер. — Клянусь всеми святыми!

— Нет, ты должен лететь. Должен! А я буду ждать тебя здесь, в Трире.

— Мы можем поцеловаться?

Она отрицательно покачала головой.

— Нет, я и без того умираю, — и показала на девушку в форме «Эр Франс», которая делала ему нетерпеливые знаки. — Ну все, иди.

Он наклонился и нежно поцеловал ее в щеку.

— Значит, в среду здесь, в Трире.

— В среду здесь, в Трире… Ах да, вот еще что…

— Что? — Он уже шел к выходу, но остановился.

— Если у тебя будет время…

— Да?

— Узнай, что сможешь, про асбест. Применяют ли его там у вас, в Штатах.

Он расхохотался так громко, что толстая женщина, державшая на руках йоркширского терьера, обернулась и бросила на него осуждающий взгляд.

— В среду здесь, в Трире, — не обращая внимания на рассерженную женщину, прокричал он Элеоноре. Затем быстро прошел через выход и побежал к самолету. Ровно через три минуты «Боинг-727» уже выруливал на взлетную полосу…

Часом позже служащие «Эр Франс» в аэропорту Орли уже торопливо вели Палмера из одних ворот в другие, где проходила посадка на «Боинг-707», вылетавший в Нью-Йорк. Он так сложил свои вещи, что бо́льшую часть одежды оставил в двух больших чемоданах в отеле «Интерконтиненталь» во Франкфурте. Удобно устроившись в кресле салона первого класса и бросив прощальный взгляд в иллюминатор на удаляющийся Париж, Палмер вспомнил, что будет в Нью-Йорке только где-то после обеда и что никто из ЮБТК об этом пока не знает. В суете приготовлений к срочному отъезду у него не нашлось времени предупредить своих коллег о своем неожиданном решении ненадолго вернуться. Тем более проинформировать их о рейсе и точном времени прилета. Собственно, все, что он успел сделать, это упаковать еще один костюм, две рубашки, нижнее белье, несколько пар носков и галстуки.

Да, ему действительно пришлось потратить много времени накануне их отъезда на Schnellfahrt. Надо было внимательно просмотреть картонные прокладки остальных рубашек, ну и, само собой разумеется, другие укромные места, куда можно было что-либо спрятать. Ведь в его отсутствие оставшийся багаж могли обыскать, чтобы найти те самые микрофильмы и предать их огласке. В планы Палмера это совсем не входило. Более того, нежеланные «гости» вполне могли заложить и какие-либо иные компрометирующие улики. Во всяком случае, один раз это им вполне удалось. Причем когда он был там, где-то совсем рядом. Хотя… может, с его отъездом в Соединенные Штаты нездоровый интерес к нему на какое-то время утихнет? Что ж, остается только надеяться.

Набрав высоту, «707» вскоре перешел на систему автоматического пилотирования. Палмер откинулся на спинку кресла и приготовился к долгому, скучному перелету. И почему это всё что-нибудь мало-мальски интересное происходит только тогда, когда с полетом возникают проблемы?

До него вдруг дошло, что он самым бессовестным образом бросил своего друга Джека Рафферти, даже не попрощавшись. Тот наверняка ожидал встретиться с ним еще раз, а он чуть ли не тайком улизнул в Нью-Йорк, не удосужившись хотя бы оставить сообщение по телефону. Впрочем, поскольку он достаточно хорошо знал Джека, то нисколько не сомневался, что ему давно уже все было известно, включая их мозельскую идиллию и даже то, чем миссис Грегорис кормила их в тот самый званый ужин — жареный цыпленок и теплый Kartoffelsalat.

Интересно, искренне ли Джек говорил о том, что стал практически типичным европейцем? Вряд ли. Ведь абсолютно ошибочна даже его основная теория о том, что процесс «превращения» в европейца неизбежно включает в себя куда большую терпимость к таким явлениям, как, скажем, шпионаж и агентурная деятельность. А вот ни один, ни другой из старших Грегорисов не страдали особой беспринципностью, и, тем не менее, как обоих этих стариков, так и их высоколобую дочь с ее асбестовыми эскападами вряд ли можно было назвать нетипичными европейцами.

Расслабленно откинувшись на спинку кресла, Палмер мысленно представил себе Бург Турант с его двумя близнецами-башнями, нависавшими над величавым Мозелем и обвитыми плющом, нежно трепетавшим под порывами ветра. Нет, девушка была абсолютно права: снаружи он казался холодным, расчетливым банкиром, а глубоко в душе оставался неисправимым романтиком.

Но ведь Элеонора с самого начала говорила ему об этом, разве нет? Тогда, в Компьене, в той комнате над рестораном, когда он уже проспался и окончательно протрезвел, она взяла его руку, долго смотрела на ладонь, потом наконец сказала, что с его именем и в его плоти живут два человека. Один — циник, типичный продукт лицемерного шпионажа и банковского жульничества, каким его хорошо знал Джек Рафферти. А вот она увидела в нем другого — настоящего романтика, который хотел бы провести остаток своей жизни в разрушенном безжалостным временем за́мке, любуясь величаво текущей сонной рекой, постепенно старея и толстея от рислинга и Kartoffelsalat.

Вместе с тем, однако, не романтик, а именно циник оказался достаточно бдительным, чтобы обнаружить в своем гардеробе рубашку без его личной метки и со слишком уж тяжелой упаковочной картонкой…

Мозг Палмера переключился на другую сцену — в его номере во франкфуртском отеле у него на коленях сидит обнаженная Элеонора, и он гладит руками ее соблазнительные ягодицы… Через некоторое время, показавшееся ему одним мимолетным мгновеньем, до него как бы издалека донесся тихий, профессионально вежливый голос стюардессы, тактично сообщившей ему о том, что готова подать ленч. Палмер молча кивнул, и она тут же отправилась за тележкой с едой. Но поскольку ему сначала принесли шампанское, два сорта белого вина и отличный французский коньяк, то после обильного ленча Палмер снова быстро заснул. Проснулся он только через пять часов — его разбудил голос пилота из динамика, сообщавший пассажирам о скорой посадке в международном аэропорту Кеннеди.

Поскольку в столь ранний час народу было очень мало, проход через таможню занял у него буквально несколько минут. Затем он с небольшой дорожной сумкой на плече прошел через вращающиеся двери в основной зал здания для прилетающих. И, к своему глубочайшему удивлению, увидел Билла Элстона, который торопливо подошел к нему и взял его сумку.

— Господи, как же я рад видеть вас, сэр, — негромко, но с явно скрытым смыслом произнес он.

— Билл, откуда, черт побери, вам известно, что я прилечу именно этим рейсом?

— Очень просто, сэр. Я несколько раз говорил с Добером по телефону вчера и даже сегодня, — спокойно ответил Элстон, ведя Палмера через просторный холл к выходу на автостоянку, возле которой стояла небольшая старенькая «вольво». Сев на переднее сиденье рядом с Биллом, Палмер вдруг понял, что это собственная машина Элстона. Да, на него это похоже — выбирать себе машину, на которую никто никогда не обратит внимания, но которая будет служить ему долго и верно. Впрочем, он и сам человек довольно серый и неприметный, отметил про себя Палмер, однако сколько-нибудь серьезного изъяна у него при всем желании не найдешь.

— Я попросил Добера немедленно узнать авиалинию и номер вашего рейса, иначе его работа не будет стоить и ломаного гроша, — не без горделивой нотки произнес Элстон, довольно ловко выводя свой старенький «вольво» через лабиринт съездов и подъездов на забитую машинами скоростную автостраду, ведущую прямо к Манхэттену.

— А почему вы были уверены, что я возвращаюсь?

— Лично я не был, а вот Гарри Элдер был.

— Так, все ясно.

— Он приказал мне встречать все прибывающие самолеты до тех пор, пока я не смогу предъявить ему ваше «физическое тело».

— Иначе ваша работа не будет стоить и ломаного гроша?

По открытому бесхитростному лицу Элстона промелькнула тревожная тень.

— Надеюсь, я не превысил свои полномочия? — не без нотки искреннего беспокойства спросил он. Затем, немного помолчав, добавил: — Вы чем-то расстроены, сэр?

— Да, страдаю от перепадов.

Встревоженный взгляд на его честном лице стал еще более очевидным.

— Жаль, сэр, искренне жаль.

— Вы не совсем так или, скорее, совсем не так меня поняли. От перепадов не физических, а культурологических, — терпеливо объяснил ему Палмер. — Всего шесть часов назад я был в самом сердце Европы и наслаждался каждым проведенным там мгновеньем. И вот я уже тут, дома, торчу в банальной воскресной пробке. Ну и как, по-вашему, я себя должен чувствовать?

— Я вас понимаю, сэр. Очень хорошо понимаю. — Элстон с серьезным видом несколько раз кивнул головой. — Хотя на это можно посмотреть и с другой стороны: ведь если бы вы предпочли более поздний рейс, то воскресных пробок здесь наверняка было бы в десять раз больше, да и длились бы они намного дольше.

— И к тому же, — добавил Палмер, — здесь было бы уже часа два дня, а это слишком поздно даже для моего достаточно гибкого расписания. Кроме того, я смертельно устал и мне нужно хоть немного отдохнуть.

— Все это более чем понятно, сэр, но встреча, думаю, не займет очень много времени.

— Какая еще встреча? — досадливо нахмурившись, поинтересовался Палмер.

Билл Элстон бросил на него смущенный взгляд. Старенький «вольво» неподвижно стоял в среднем ряду скоростной трехполосной автострады Ван-Вик. Две другие, плотно забитые машинами, полосы тоже стояли без движения. Через некоторое время наиболее нетерпеливые водители начали яростно давить на клаксоны.

Палмер, нахмурившись, слушал эту привычную, но не очень-то приятную для его слуха какофонию: короткие отрывистые гудки, длинные, выводящие из себя завывания, печальные переливы и отрывистое тявканье… Короче говоря, типичная для Нью-Йорка симфония отчаяния и крушения надежд.

— Эта встреча… Мистер Элдер зарезервировал номер «люкс» в «Плазе». Он сейчас уже едет туда вместе с Донни. Полагаю, мы доберемся туда практически в одно время с ними.

Палмер выпрямился на сидении, вытянул шею и постарался рассмотреть, что было за машинами, стоящими впереди них. Он увидел только несколько высоких зданий, но не офисных небоскребов в Манхэттене, а, скорее всего, жилых высоток здесь, в Куинсе.

Воздух казался серым, необычно густым и с каким-то грязно-желтоватым оттенком, делавшим здания, деревья вдоль автострады и даже стоявшие в пробке машины унылыми, заброшенными и… какими-то дешевыми.

Водитель машины, стоявшей прямо за их «вольво», яростно надавил на клаксон, издавший настолько яростный и пронзительный вопль, что Палмер откинулся назад и невольно закрыл уши.

Дома! Он снова был дома…