Во вторник рано утром рейс 010 компании «Эр Франс» совершил взлет из международного аэропорта Кеннеди вовремя и без проблем. Прибыли в Орли приблизительно около одиннадцати вечера того же дня, по Парижу, но рейс на Франкфурт был только следующим утром, что, скорее всего, предполагало необходимость снова провести ночь в «Рице».

Когда самолет взлетел и взял курс на восток по направлению к Атлантике, Палмер попросил принести ему шампанского. Да, вспоминал он, потягивая шампанское, всего десять дней тому назад ему пришлось лететь тем же самым рейсом, но… в совершенно иных эмоциональных условиях.

К тому времени, когда он закончил третий бокал шампанского, его вдруг потянуло в сон. Что, в общем-то, было совсем неудивительно — у него не было возможности хоть немного поспать всю прошлую ночь, поскольку чуть ли не до утра пришлось провожать Вирджинию. А потом, наконец-то вернувшись домой, должен был практически сразу собирать вещи, вызывать такси и ехать в аэропорт. Когда ж тут спать?

И, тем не менее, Вудс не поддался искушению. Вместо этого сел повыше, устроился поудобнее и начал просматривать журналы, накопившиеся за время его отсутствия. Одновременно он никак не мог избавиться от одной назойливой мысли: принимать или не принимать эти чертовы транквилизаторы? В тот раз он оправдывал себя абсолютной необходимостью этого, а потом почти убедил сам себя в том, что вполне сможет обойтись и без них. Но, в общем-то, если говорить честно, это был не более чем самообман. Иллюзия желаемого. И столь явная и внезапная зависимость от них не могла его не беспокоить.

Палмер плотно задернул шторки иллюминатора, закрыл глаза и попытался прежде всего представить себе нечто вроде бухгалтерского баланса — что ему удалось сделать, а что нет? — и более четко понять, на каком свете он стои́т…

Прежде всего, ему хотелось разобраться в ситуации с ЮБТК, равно как и в том, что может последовать после его открытой схватки с Эдди Хейгеном и Барни Кинчем. Но, как он ни старался, эмоциональные воспоминания упрямо наслаивались на деловые соображения, не давая ему возможности сосредоточиться на главном. В результате все построенные им графики в конечном итоге мало что ему давали.

Например, на графике 1 были представлены его эмоциональные пристрастия где-то десять дней тому назад. Поскольку данный график являлся секторным, то приблизительно треть отражала его эмоции, связанные с ежедневной рутиной ЮБТК, треть — его переживания, связанные с детьми, и треть — с его любовными передрягами с Вирджинией. То же самое можно было представить в пиктографической форме, на графике 2, где на трехмерной структуре можно было увидеть душевное состояние Палмера, каждое ответвление которого было основано на старых добрых буржуазных критериях: карьера, дети, Купидон; финансы, семья, развлечения.

График 3 являл собой гистограмму, где черными чернилами обозначалась вертикальная полоса, разделенная на трети и соответствующим образом обозначенная. Раздел, маркированный как «семья», тоже был подразделен на три части, каждая из которых, очевидно, показывала его интерес к собственным детям.

Глаза Палмера были закрыты, но он не спал, ему мерещились разные картинки. Хотя его воспаленный мозг воспринимал их в каком-то необычном, как бы полуреальном свете…

График 4, тоже секторный, был озаглавлен: «Текущий статус, обязательства». Сектор ЮБТК представлял собой тонюсенький «ломтик», которым и мышь то не накормить. А поскольку на нем нельзя было даже приспособить соответствующий ярлычок, ему нужна была специальная стрелка, под которой было написано, что в ней представлено «менее 0.5 от 1 %». Клинообразная часть, озаглавленная «Семья», была уменьшена приблизительно до 1/5 реального размера окружности сегментов. А для бедняжки Вирджинии в сегменте места, увы, не нашлось. Вся оставшаяся часть сегментного графика — более чем две его трети — имела ярлычок с надписью «Элеонора».

График 5 повторял график 3, но в нем к старой черной полосе была добавлена красная, тоже вертикальная. С точки зрения математики его разделы практически полностью соответствовали тем, которые имелись в графике 4.

Палмер попробовал было построить график 6, новую версию графика 2, пиктографного, но в голову ему, как назло, ничего не приходило. Ничего, чем можно было бы заменить буржуазную основательность основных критериев этого трехмерного графика.

Почувствовав, как возле его кресла остановилась стюардесса, он открыл глаза и кивком головы молча поблагодарил за предложенное ему шампанское.

С удовольствием потягивая вино, Палмер неожиданно даже для самого себя понял: сейчас его больше всего беспокоит… Вирджиния! Черт побери, ведь именно он и никто другой все делал не так. Все испортил. И что самое печальное — она совершенно не заслуживала такого отношения, такой вопиющей некомпетентности с его стороны! Кому как не ему надо было подумать о ней, не побояться взять на себя ответственность за нее, проявить больше понимания и сострадания. Господи, она же друг, а не заклятый враг! Ну разве можно так себя вести по отношению к женщине, которую ты некогда любил?!

Какое-то время, уставившись в полупустой бокал с шампанским, стоящий на специальном откидном столике рядом с ним, Палмер тупо наблюдал, как со дна бокала неторопливо, степенно поднимались кверху две тоненькие струйки газовых пузырьков. Пока он не сводил глаз с правой струйки, вторая, истаяв, попросту исчезла. Это невольно напомнило Палмеру, насколько тонка и хрупка эмоциональная основа, от которой теперь зависела вся его жизнь.

Он все поставил на одну девушку, на нее, на Элеонору. Ради нее ему пришлось выкинуть Вирджинию из своей жизни с такой же легкостью и удовольствием, с которой закрывают старый счет в банке. Как она сказала прошлой ночью? «Меня включают и отключают?» Совсем как газ или электричество, если ты во время не оплачиваешь счета?

Ради нее, ради Элеоноры он готов распрощаться даже со своим ЮБТК! В чем в чем, а в этом Палмер теперь был абсолютно уверен. Хотя, возможно, не без помощи шампанского. Все равно, рано или поздно ему придется отойти от всей этой заварухи, пока она не стала совсем невыносимой, и пусть этот накопившийся сор выметает Элмер Хессельман. Продержится он наверняка достаточно долго. Комиссия конгресса по ценным бумагам вряд ли будет считать его, Вудса Палмера, преступным «инсайдером», поэтому он вполне успеет продать свой пай в ЮБТК еще до того, как могут всплыть многие, пока еще мало кому известные, но вполне неприглядные детали.

Но это ведь чистые фантазии, подумал Палмер, откинулся на спинку кресла и снова закрыл глаза. Господи, как же хорошо! Фантазировать с закрытыми глазами… Ну, допустим, меня в ЮБТК больше нет, мысленно сказал он себе. А также, что теперь мы с моей девушкой живем где-нибудь в Европе. На Мозеле? Но ведь он еще столько всего не видел в Европе, что она обещала ему показать. Тогда, может, лучше много-много путешествовать, хорошо, по-настоящему близко познакомиться с континентом, ну а потом вместе осесть где-нибудь в одном из самых живописных мест в Европе? Да, именно так. Она ошибалась, целиком и полностью ошибалась насчет его жажды власти. И даже если в чем-то и была права, то годы путешествий с любимой женщиной наверняка приведут его к необратимому желанию полностью изменить свою жизнь.

Она поможет… нет, нет, они вместе… Палмер вдруг широко открыл глаза и тут же обратил внимание на то, что неоновая надпись «Пристегните свои ремни» вдруг снова загорелась, и в динамике послышался голос капитана, объявляющий сначала на английском, а затем на французском языках об ожидающейся легкой турбулентности и предлагавший пассажирам на некоторое время пристегнуть свои ремни безопасности.

Палмер послушно пристегнул свой ремень. Он чуть ли не физически ощущал, насколько хрупка и узка та эмоциональная основа, на которой зиждилась вся его жизнь. Тогда что же остается? Пьедестал? Что именно должно найти конкретное отражение в графике 6? Что?!

Да, вот что! Палмер нарисовал в своем воображении балаганного жонглера, одного из тех размалеванных клоунов, которые удерживают вращающуюся тарелку на кончике длинного шеста, другой конец которого стоит на его подбородке. Нет, для графика 6 это совсем не подходило, и Палмер без малейшего сожаления стер его из своей памяти.

Впрочем, его тут же заменил другой образ, хотя и тоже с балаганной атрибутикой — человек атлетического сложения, поднимающий сам себя в воздух и удерживающий свое мощное тело, опираясь всего лишь на один из своих указательных пальцев…

Тут Вудса Палмера наконец-то окончательно сморило, и он забылся неспокойным, но глубоким сном…