Вторник, восемь утра.
Я ехал в автобусе по направлению к Кингс-Кросс и ощущал какой-то тревожный азарт, как перед экзаменом.
С тех пор как я принял это решение — выбраться из воды, попробовать поймать тот заветный момент, прежде чем он окончательно превратится в иллюзию, когда начинаешь ощущать единение со своей собственной внутренней рыбой, если пользоваться выражением из книжки, — во мне поселилось спокойствие. Мне стало казаться, что я это заслужил и моя жизнь теперь, может быть, изменится. Дэв говорил о судьбе. А я верил в судьбу, до тех пор пока она не сделала мне подножку и не запихнула меня в одну квартиру с Дэвом. Знаете, слишком грустно смириться с тем, что твое предназначение — жить под одной крышей с человеком, постоянно разглагольствующим о судьбе.
Я поднял взгляд и увидел людей в желтых куртках, переминавшихся с ноги на ногу у входа в метро и пытавшихся всучить прохожим как можно больше экземпляров «Лондонских новостей» до завершения часа пик. Согласно полученным инструкциям они утверждают, что раздают газеты «в подарок», а не «бесплатно». Это как если бы киллера величали снайпером. Оба слова означают практически одно и то же, но за обедом я бы предпочел сидеть рядом со вторым.
Итак, я схватил свой «подарок», собрался было поблагодарить парня, презентовавшего мне его в надежде, что это может стать самым светлым моментом за его рабочий день, но тот уже повернулся к кому-то другому, так что я, в смущении опустив голову, вошел в метро, в разверзшиеся предо мной глубины Лондона, оставив не токмо надежду, но и все и вся наверху. Тут я мог наконец прочитать свою любимую газету, но так, чтобы мало кто об этом узнал.
Оказавшись в последнем вагоне дребезжащего на всех стыках состава, я развернул этот еще пахнущий типографской краской печатный орган на странице тридцать восемь — ее обычно просматривают в конце отпущенных на газету двадцати минут.
Имеется в виду раздел «Я видел тебя».
Клем подхватил бронхит и провел на больничном два дня, так что я воспользовался его компьютером. Мне надо было спешить, пока Сэм не вернулась с перекура.
Я постарался быть мягким и ненавязчивым, хотел обойтись без излишнего напора. Нельзя повторять обычную ошибку тех, кто сюда пишет. Много раз мы с Дэвом читали вслух объявления из этого раздела и старались представить, как воспринимает другая сторона то, что парень, пялившийся на нее в метро, является не только потенциальным поклонником, но и обладателем коллекции ножей и экземпляра «Над пропастью во ржи».
Я понял, как правильно это делать. На чужом примере. В моем объявлении не может быть никакого «Думаю, что люблю тебя!» (в объявлении от 18 июня) или «Ты самое красивое существо, которое я когда-либо видел!» (23 июня) и уж точно ничего похожего на «Я должен увидеть тебя еще раз, мы должны встретиться, я хочу ДОТРОНУТЬСЯ ДО ТВОЕГО ЛИЦА» (сентябрь — с 4-го по 9-е).
Нет. Просто тридцать простых и, разумеется, честных слов.
«Я видел тебя» — популярная рубрика, хотя мало кто признается в том, что читает ее. Это треть полосы, заполненная историями найденной, а затем утраченной любви, упущенных моментов, страха, тоски и в первую очередь… надежды. У тебя есть всего тридцать слов, чтобы выразить свою мольбу, донести до сознания незнакомца или незнакомки, что ты только и мечтаешь о романтической встрече. Ведь ты не убийца, не грабитель и не проповедник. Ты мечтаешь лишь о том, чтобы испить кофе, отобедать или прогуляться по вересковому полю. Но как убедить другого в том, что взгляды, которыми вы обменялись, значат для тебя столько же, сколько для него?
Остается лишь надеяться, что эти строки будут прочитаны тем, кому они предназначены, что кто-то прочитает эти тридцать слов на предпоследней странице рекламной газетки. Рассчитывать на то, что в городе с населением семь миллионов найдется такой человек, равносильно оглашению этих тезисов на Северном полюсе в надежде, что ветер донесет их до того единственного человека во втором вагоне поезда метро, несущегося по Центральной линии. А началось все с того, что ты однажды увидел этого человека.
И все-таки это работает. Понимаете, иногда это и вправду работает. Об этом постоянно пишут обычно в изданиях вроде нашего. Эти истории, как правило, начинаются как-нибудь так: житель пригорода Дарен Хоу, тридцати двух лет, садился в поезд, имея целью добраться наконец до своего дома в Тоттенхэме. И тут он понял, что встретил любовь всей своей жизни в, скажем так, лице Джули Дрейпер. Самое ужасное, что она-то как раз выходила — в смысле, из вагона. Завершается все рассказом о свадьбе и изложением мнения коллег.
Эти истории успеха все-таки давали немного надежды холостякам, в очередной День сурка ехавшим неизвестно куда в набитых вагонах.
Надеюсь, она это прочитает и почувствует то же самое. Я углубился в изучение колонки объявлений.
Это я видел тебя в автобусе сто восемьдесят второго маршрута около торгового центра «Нисден». В этот понедельник. Я смотрел на тебя, ты же делала вид, что смотришь в окно. Так выпьем как-нибудь кофе?
Удачи тебе, друг.
Я видел тебя. Садомазохистская вечеринка, Ковент-Гарден. Не ты ли была в прикиде монахини и порола маленького парнишку-азиата? Признаюсь, я был потрясен.
Я тоже.
Я читал дальше, уже не просто пробегая глазами, а вдумываясь в каждое объявление. Мне были близки и понятны чаяния этих людей, но я надеялся, что мои интересы обусловлены несколько иными причинами. Наша встреча была действительно особенной. Уникальной. Она требовала продолжения.
Каждый день в редакцию приходит по шестьдесят объявлений — поровну от мужчин и от женщин. И каждое получает по двадцать ответов от людей, жаждущих, чтобы их заметили и выбрали. Они отчаянно хотят быть Теми Самыми. Хоть для кого-нибудь.
По мере того как я читал, мне становилось ясно, что какая-то часть во мне надеется, даже ожидает, найти здесь ее объявление: «Загадочный незнакомец с Шарлотт-стрит. Ты с улыбкой отдал мне все мои пакеты, но как бы оставил у себя мое сердце», — или что-то в этом роде. Это было бы и правильно, и романтично. Может быть, таких, как я, всегда замечают, и для этого не надо время от времени переодеваться в монахиню и пороть маленьких парнишек-азиатов.
Я продолжил чтение в несколько ускоренном темпе.
Я видел тебя, каждый день вижу. Я каждый день здороваюсь с тобой. Каждый день я думаю о тебе. Каждый день я люблю тебя. Ты видишь это в моих глазах?
Кто он, интересно? Швейцар? Водитель автобуса? Сидит в каком-нибудь отельчике на ресепшен? И кто эта девушка? Она хоть раз заметила его? Он что-нибудь для нее значит или она считает его просто пареньком за прилавком?
Почему он ничего ей не скажет?
Я знаю почему. Из-за леденящего страха, что эти мгновения существуют только в его воображении. И две пары глаз никогда не встречались, и вы никогда не думали одновременно об одном и том же. А если это мгновение существует только для одного — имеет ли оно хоть какое-то значение?
Все мы сталкивались с подобными страхами, поэтому молчим. Отводим глаза, делаем вид, что отсчитываем сдачу, надеемся, что другой человек сделает первый шаг, потому что сами мы не хотим терять это ощущение возможности и желания. Нам слишком хорошо и так. Этот момент надежды стоит многого. И только на смертном одре, в окружении толпы внуков и правнуков, мы, может быть, задумаемся, а вот как бы все оно пошло, если бы тогда, семьдесят четыре года назад, мы бы все-таки заговорили с той девушкой, ну с той самой, что торговала компакт-дисками около ресторана «Нандо»?
Все дело в этих «что, если бы…» и в «что теперь?» И мы знаем, что если рискнем, то можем тут же утратить это чувство несбывшегося. Но, как ни странно, где-то в глубине души мы убеждены, что то же чувство испытывает и другая сторона. Иначе и быть не может, наш случай действительно особенный. Нам хочется думать, что мы не одиноки, хотя на это мало что указывает… Взгляд, чуть более долгий, чем обычно? То, что на нас обернулись, хотя, может быть, она просто взглянула, не едет ли такси, или задумалась о том, не будет ли наша куртка хорошо смотреться на ее парне, но скорее всего она пыталась понять, почему мы так пялимся на нее.
Я видел тебя в метро, ты не могла дотянуться до верхних поручней и еле держалась на ногах. Я надеялся, что вагон качнет и ты рухнешь в мои объятия, но этого не случилось.
Я улыбнулся. О таком никогда не говорят вслух, но некоторые из такого рода объявлений совершенны по форме, как маленькие хайку. Короткие стихи о любви и тоске, написанные в пыли большого японского города.
А вот и мое.
Я видел тебя. Шарлотт-стрит. Ты садилась в такси. Кстати, у меня в руках оказалось нечто, по сути, принадлежащее тебе. Дай мне знать, если действительно хочешь снова обрести это.
Вот так. Пусть знает.
Просто. Ничего потрясающего основы, никакой бури чувств. Вряд ли нам придет в голову зачитывать подобное вслух на нашей свадьбе. Но чертовски неплохо.
Ой, моя станция.
Однако я прочитал еще одно объявление:
Я видел тебя около моста Челси и даже поцеловал один раз. Мне показалось, что это мгновение длилось вечно. Я очень торопился, но я оставил тебе свой номер. Ты его потеряла?
…и смял газету.
Я вышел из вагона, оставив чьи-то надежды на сиденье, но прихватив с собой немного своей собственной.
В тот момент, когда я, затоваренный круассанами и с термосом, заполненным кофе (на этот раз я закупил поменьше: Клем на диете, а Сэм сама печет кексы), притащился в офис, мой сотовый завибрировал.
Послание от Сары.
Спасибо Джейс. Мило с твоей стороны. Выпьем чего-нибудь? Безалкогольного, конечно.
Я сдержанно улыбнулся. Вчера, пока я лазил в Интернете, делая вид, что ищу приличествующую случаю информацию, я послал Саре цветы. Ничего сверхъестественного. Обычный букет и открытка с несколькими словами поздравления, адресованного ей и Гэри. Негоже чувствовать себя оскорбленным беременностью. Когда на арену выходят младенцы, лучше отступить.
Не то чтобы я предлагал сражаться с младенцами.
Ответ мой был краток.
Хорошо. Еще раз поздравляю. Извини за… все. Кофе было бы неплохо.
Я нажал «отправить» и еще несколько секунд смотрел на экран. Что же, если честно, это правильный поступок. Но вот смогу ли я встретиться с ней? Вряд ли. Пока нет. Может быть, когда ее ребенку… что? Будет восемнадцать? Он поступит в университет? Кто знает. Нет, ну это слишком уж рано. Может быть, когда он выйдет наконец на пенсию.
Когда я вошел, Зои как раз садилась на свое место.
— Кому ты писал? Я видела тебя с улицы. Ты был совершенно поглощен своими мыслями.
— Да знаешь… — Я запнулся. — Саре.
— Саре? — удивленно переспросила Зои, и в глазах у нее промелькнуло что-то странное. — Так вы…
— Нет.
— То есть…
— Нет.
Пауза.
— Жаль.
Я взял чашечку с кофе и сел за стол.
— Вы были хорошей парой, — тихо проговорила она, делая вид, что компьютер грузится дольше обычного. — Жаль, что вы… ну, ты понимаешь… не смогли с этим разобраться.
Вот оно. Знакомое чувство вины и сожаления. На этот раз оно проявилось с большей, чем обычно, силой — наверное, потому, что я говорил с Зои.
— Ага. Да, — все-таки нашелся я с ответом, давая при этом понять, что разговор-то окончен.
Я уставился в экран, продумывая план действий на день. Следующим пришел Клем, распахнув дверь так, что та со стуком ударилась о стену. Причем прежде всего ввалился его живот. Судя по всему, на больничном он не тратил времени зря и старательно отращивал второй подбородок.
— Доброе утро! — поприветствовала его Сэм. — Круассаны? Я бы лучше овсянку слопала.
— Да, с кашлем у меня все в порядке! — ответил он, широко улыбаясь. — Чертов бронхит!
Начав здесь работать, я обнаружил, что Клем вовсе не тот спокойный, державшийся в тени человек, каким казался. Пятый десяток он разменял, будучи совершенно уверен в своих талантах комика, способности к наблюдению и игре словами. Я бы даже назвал эту уверенность чрезмерной.
— Поезд опоздал, — пояснил он. — Какой сюрприз.
Пауза с намеком на то, что надо бы посмеяться.
— Верните Британские железные дороги, вот что.
Я вежливо усмехнулся. Зря. Теперь его внимание обратилось на меня.
— Знаешь, что я говорю, когда мне приходится ездить поездами Первой западной железной дороги? Если это первая, я не хочу знать, как выглядит вторая.
Он выжидающе посмотрел на меня, но я смог выдавить лишь один вялый смешок. Впрочем, он этим вполне удовлетворился, а может, у него просто иссякли шутки на железнодорожную тему. Он попробовал сказать что-то про Первую западную нежелезную, но эта шутка, видимо еще находилась в разработке, так что он не стал сопротивляться, когда я отвернулся от него.
Мой стол был завален пресс-релизами. Пару обзоров я хотел написать сам. О новом фильме Джима Джармуша к примеру. Мне нравится Джим Джармуш, или, вернее, его имя. Когда я произношу эти экзотические слова, мне еще сильнее кажется, что я разбираюсь в кинематографе. Я чувствую себя парнем, который покупает малоизвестные колумбийские сорта кофе лишь потому, что терпеть не может растворимые суррогаты. Ощущаю себя одним из тех, кто на вечеринке может сказать: «У нас нет телевизора. Мы его не переносим». Понимаю, что произвожу впечатление.
Может, мне стоит поискать, что об этом фильме понаписали другие, понять, как его вообще приняли. Не надо высовываться в первые дни на новом месте. Я открыл «Гугл» и принялся набирать «Джим Джармуш», однако поймал себя на том, что в строке поиска появляются совсем другие буквы и складываются они в слова «Аляска-билдинг», «Лондон».
Никто не смотрит.
Найти.
— Кхм, могу я узнать? — Клем развернулся на своем кресле. — Кто-то включал мой компьютер?
Я застыл.
— Не я.
— Не ты, Джейс? Тогда откуда твое имя в моем окошке ввода пароля? Конечно, это мог быть не ты, а тот парень из сериала «Беверли-Хиллз 90210». Но мне он тут нигде не попадался, а потому я думаю, что это был ты. Но очень странно, что твое имя появилось в окне входа, если ты никуда не ходил.
Ну ладно, Клем.
— Окно входа, конечно, для того и предназначено, чтобы в него входить.
Да, конечно, ладно.
— Может, у нас завелась фея на входе? Привидение, легко входящее в любые системы, когда ему это взбредет в голову?
Ну ладно.
— Это был я, Клем. Ведь все-таки я вспомнил, что пользовался твоим компьютером, пока тебя не было. Мой-то завис, ну и пришлось зайти в другой.
Клем был явно удовлетворен этим объяснением.
— Ну, думается, загадка разгадана, — произнес он с видом человека, который уверен, что слово «думается» превращает любую фразу в шутку.
— Ну ладно, посмотрим, что ты тут нахимичил, — проговорил он, разворачиваясь к монитору.
— Что?
— Проверим логии компьютера. Я смогу проследить, каждый твой шаг. Надеюсь, ты не выискивал порнуху с детишками. Знаешь, это сейчас запрещено законом, и правильно запрещено, я думаю. А ты как считаешь?
Он издал недобрый такой смешок и принялся щелкать мышкой. Меня охватило жгучее смущение.
— Послушай, друг, я просто проверял почту.
— Хмм… Посмотрим…
— Клем…
Он упивался чтением бог знает чего… Меня затошнило от предчувствия тревоги. Что, если он выяснит, чем я занимался? С него станет тут же сказать это вслух. Рубрика «Я видел тебя» была излюбленной темой для наших шуток, мишенью для циничных ухмылок, для фраз типа «до-чего-только-люди-не-доходят». Забавно, учитывая, процент холостяков среди нас. Не важно. Я в любом случае стану посмешищем, человеком, над которым каждый сочтет своим долгом подшутить, возможно, даже, ко мне прилипнет какое-нибудь обидное прозвище.
— Клем, ради Бога, я просто проверял почту.
— Я прав? Что-то не так, Джейсон? Совсем не хочешь, чтобы я смотрел?
— Клем, там нечего смотреть.
— Я сам решу. Смею полагать, это мой компьютер.
И тут я сорвался. Не знаю почему: то ли дело было в его вскинутых бровях; то ли в том, что он вел себя как строгий папаша, заставший ребенка за недозволенными шалостями в спальне родителей; то ли его манера лезть со своими шуточками в чужую жизнь.
Я должен был его остановить.
— Клем, у тебя явно недостаточное чувство юмора. Почему бы тебе не перестать доставать нас своими дерьмовыми шуточками и не попытаться, к чертовой матери, немного поработать?
Он тут же выпрямился в кресле и заметно напрягся.
Знаете, как это бывает, когда вдруг ляпнешь что-то такое, чего и не собирался говорить, и у тебя есть лишь пара секунд, чтобы попытаться смягчить негативный эффект. Свой тайм-аут я потратил на то, чтобы об этом поразмыслить.
— Поговорим, Джейсон? — Зои стояла рядом.
Я кивнул и поднялся из-за стола. Клем не оборачивался. На мониторе у него все еще была открыта страница входа.
— Я бы не смог этого сделать, даже если бы захотел, Джейсон. Но я и не собирался соваться в твои маленькие тайны, тем более такие, я слишком уважаю, если ты не заметил, чужое личное пространство, — тихо и проникновенно сказал он.
К этому моменту подоспела и Сэм, с красными после эпиляции ногами и еще одним из своих несъедобных кексов.
— Итак, я думаю, что нам надо поговорить о тебе и Саре и обо всем, что из этого следует, — начала Зои, когда мы зашли в «Старбакс» за углом.
— Не думаю, что подчиненному пристало обсуждать такие скользкие темы с боссом.
Она улыбнулась, но сдаваться, к моему огорчению, не собиралась.
— Я понимаю, в каком ты состоянии, особенно после того, через что вам обоим пришлось пройти.
Судя по выражению лица, ей тоже была неприятна эта тема.
— И…
— Тут не о чем говорить, Зои. И я не так уж страдаю из-за Сары. Да, я сильно переживал одно время, но лучшее, что можно тут сделать, — это идти дальше. Надо смотреть в будущее.
— Джейсон, ты ведь получил от нее сообщение и пять минут назад чуть не убил беднягу Клема.
— Он недоумок.
— Пусть так, однако довольно милый недоумок, — вздохнула она.
Я улыбнулся.
— Давай перекусим где-нибудь вечером, — предложила она, — было бы неплохо вспомнить добрые старые времена.
— Не могу. Мне надо быть на концерте.
— Пошли кого-нибудь. Теперь ты это можешь.
— Я бы хотел сходить сам. Они играют в южном Лондоне, так что я могу заскочить в клуб.
— А с чего ты-то собираешься быть в южном Лондоне?
— Мне надо кое-что там сделать. Увидеть. Надо кое-что там увидеть.
Зои озадаченно посмотрела на меня.
— Все в порядке, — заключил я, кивая, как будто все обдумал и решил, что это прекрасная идея. Как будто это ее идея.
Она наклонила голову набок.
Жилой дом.
«Аляска-билдинг» в Бермондси — это жилой дом, спрятанный от всего южного Лондона за воротами бывшего завода, но от этого не переставший быть жилым домом.
Может быть, девушка там и обитает.
В здании… ну… в здании бывшей фабрики по выделке тюленьих шкур. Не уверен, что мне нравятся те, кто квартирует на фабриках по выделке тюленьих шкур, даже бывших, или в других местах, где раньше суетились и сновали скорняки и прочие живодеры. На кирпичных опорах ворот виднелся потемневший от времени и дождя барельеф с изображением тюленя. Напротив, под вывеской «Последняя миля», располагался паб, раскрашенный в голубую клетку. Впрочем, его окна были заколочены. Улица была пустынна. Из-за ворот тоже не доносилось никаких признаков жизни. Но все-таки, может быть, она тут жила когда-то. Может, даже заходила выпить в «Последнюю милю».
Впрочем, если она и вправду туда захаживала, вряд ли у нас что-то получится. У меня с собой было ее фото, и я собирался порасспрашивать прохожих, не знают ли они эту девушку. В непринужденной манере, без излишнего напора. Многие так делают. Господи, да так даже кошек ищут. К тому же я не был частым гостем в Бермондси, так что и о репутации можно не беспокоиться. Я продолжил свои изыскания и наконец обнаружил признаки жизни — забегаловку, специализирующуюся на кебабах. Я еще раз взглянул на фото. Она не выглядела любительницей подобных деликатесов. Скорее на обед она покупала готовый салат и «Милки уэй», если организм требовал адреналина. Мне такое нравилось в людях. Она выглядела… здоровой. Ее кожа просто светилась. Но все знают, что иногда даже самый заядлый поборник здорового питания может сорваться и съесть кебаб.
— Привет, — оживился я, когда человек за прилавком наконец повернулся ко мне. — Слушайте, давно хочу спросить, эта девушка когда-нибудь сюда заходила?
Он нахмурился, отодвинул банку с чили и взял у меня фото.
— Ах эта? Так она пропала?
— Пропала? Нет… Я просто пытаюсь ее найти. Мы, можно сказать, потеряли связь друг с другом.
— Твоя жена?
— Нет. Подруга.
— А тогда почему вы потеряли связь?
— Ну… так получилось.
— Все-таки подрались?
— Нет. Так она тут бывает?
— В общем, нет, — ответил он, все еще глядя на карточку. — Ты можешь выставить фотографию в окне.
— То есть?
— Ну да. Сделай копию и выстави в витрине. Может, она пройдет рядом. Почему ты думаешь, что она бывает тут? Она тоже любит кебаб?
Он рассмеялся.
— Ну, фотография была сделана поблизости и…
— Сделай копию. Ну давай.
— Да не надо. Это как-то…
— Да, сделай копию!
— Да все в порядке.
Бесполезно. Он не желал отдавать фотографию. Тут он закричал, чтобы кто-то сверху спустился вниз. Молодой парень лет семнадцати в древней футболке с логотипом «Лос-Анджелес Лейкерс» показался в дверях, и мужчина приказал ему в манере, выдающей в них отца и сына. Парень забрал фото и скрылся.
— Он сделает копию. «Кэнон». Принтер делает копии. Одно слово — «Кэнон».
— «Кэнон» — это вещь, — восхитился я.
Не знаю, как мне следовало поступить. Этот человек думал, что оказывает мне услугу, помогает найти старого друга, с которым я утратил связь, выставляя ее фотографию в окне своей забегаловки. Наверное, мне стоит купить у него кебаб.
— Эм… Раз уж я здесь, надо бы отведать вашего кебаба.
— Чили? — обрадованно спросил он.
Через несколько минут дверь открылась, и парень вернулся с плохой копией фотоснимка. Он оставил сверху и внизу место, чтобы я написал объявление, и принес набор цветных фломастеров.
— Давай, — обратился ко мне его отец. — Пиши!
— Эм… Хорошо.
Не самая приятная ситуация. Я ведь уже сказал ему, что мы друзья. Потерявшие связь. И что мне теперь тут приписывать, чтобы не выглядеть полным психом? Я схватил зеленый фломастер, но остановился, вспомнив, как кто-то говорил, что зеленым пишут только психопаты. После некоторых раздумий я взял красный.
«Это вы? — написал я, не обращая внимания на хозяина, встряхивавшего сковородку с картошкой фри и успевавшего поглядывать мне через плечо. — Если да, позвоните!»
Критически осмотрев получившееся воззвание, решил добавить еще несколько восклицательных знаков. Парочки хватит. Потом взял другой фломастер и все-таки добавил еще. Уже потом я понял, что, возможно, психопаты только так и делают.
Хозяин, судя по его виду, был доволен моими усилиями, так что я приписал внизу свой номер и отдал ему листок.
— Удачи, — бодро проговорил он, передавая мне кебаб. — Надеюсь, она при случае позвонит.
Я кивнул и кинул фунтовую монетку в жестяную коробку на прилавке.
На улице было совсем темно. Я постоял немного, глядя, как хозяин и его сын выясняют отношения на фоне ярко освещенного окна, словно в разыгрываемой специально для меня «мыльной опере». Размытое фото висело там, где его прилепили. Мимо него уже прошла, даже не повернув головы, какая-то пара.
Судя по моим часам, я опаздывал.
«Кикс» играли в небольшом заведении неподалеку — в Камбервелле, а точнее, в выкрашенном в ярко-зеленый цвет пабе «Корона и якорь» на углу Родни-плейс, рядом с автосервисом, напротив муниципального жилого дома.
Должно быть, они были довольны своим выступлением.
Во всяком случае, я был. Вправду. Наконец-то я чувствовал себя настоящим музыкальным обозревателем. Мое имя стоит в списке приглашенных, если меня не обманули. Это позволит мне сэкономить три фунта и почувствовать себя важной персоной.
— Привет, Джейсон Пристли — это я.
Девушка, проверявшая билеты, рассмеялась.
Ну что же, я к этому привык.
— Ой. От тебя пахнет кебабом, — заметила она. — Прости, меня так легко рассмешить.
— А, да. Я просто… только что съел кебаб. Я думал, тебя удивило мое имя.
— С чего бы мне на него удивляться? — Она слегка улыбнулась.
— В любом случае я из «Лондонских новостей».
— Ага, поняла, — ответила она, — я думала, что это твой ник. Знаешь, когда газета печатает негативный отзыв, обычно подписывается он вымышленным именем. Чтобы не было проблем. Я читала твои статьи. Тебя не назовешь веселым человеком.
Симпатичная. И улыбается. Двадцать пять ей точно еще не исполнилось. Прямая черная челка. Одета в какую-то безразмерную футболку и плотно сидящие ярко-голубые джинсы. Стильная девушка. Я почувствовал себя пятидесятилетним.
— Не в том дело, — попробовал оправдаться я, — просто у меня… специфический вкус.
— Да ладно, не принимай близко к сердцу — сказала она и взяла меня за руку.
Я все-таки смутился.
А «Кикс» были действительно хороши. То есть, как я уже дал понять, я не эксперт, но мне платят за то, чтобы я им выглядел, и вот как таковой совершенно авторитетно заявляю: вам они были хороши. Кроме того, им оказывали поддержку фанаты. Их было не больше дюжины, но они приехали из Брайтона, а группа обычно выступает именно в этом городе, так что их энтузиазм был вполне объясним.
Ребята — их было пятеро — выглядели не старше двадцати, но они действительно зажигали на сцене, а в перерывах между песнями непринужденно шутили с залом. Я узнал пару песен из последнего альбома и сделал на салфетке пару заметок.
Что-то никак не могу научиться правильно вести себя на концертах. Постоянно чувствую себя скованно и как бы не в своей тарелке. Расслабиться я не могу, да и в своем чувстве ритма не уверен, так что только хмурюсь и качаю головой, пытаясь выглядеть как человек, взирающий на все происходящее вокруг свысока и рассматривающий шоу как явление искусства. Блокнот в руке тоже придает мне вес — это значит, что мне не надо присоединяться к всеобщему веселью, что я пришел сюда не в качестве поклонника, не случайно. У меня есть Причина и Дело, которому я служу. Иногда я думаю, что хорошо бы провести всю жизнь вот так, с блокнотом в руках.
И тут я заметил ее.
Девушка, проверявшая билеты, смотрела на меня. Кажется, и песня ей тоже нравилась. Усмехнувшись, она показала мне «козу», я кивнул, улыбнулся ей и попытался воспроизвести этот жест — правда, это было больше похоже на попытку вызвать такси. Она повернулась к музыкантам, а я опять придал своему лицу подобающее важной персоне выражение и записал еще пару строк. В них преобладали слова вроде «музыка» и «вокал».
Потом проверил, не смотрит ли она на меня. Увы, нет.
Ну вот и концерт закончился.
Я решил посидеть немного и допить пиво. Девушка тоже задержалась — она обнимала членов группы одного за другим, по мере того как те сходили с крошечной сцены, взмокшие, с банками пива «Ред страйп» в руках. Допив, что оставалось в кружке, и окончательно поняв, что пора собираться, я достал маленькую карту метро, дабы уяснить, как отсюда добираться домой.
Но тут она подошла ко мне и предложила:
— Выпьем?
В час тридцать восемь мы сидели в «Фениксе» на Чаринг-Кросс-роуд.
Эбби — так звали девушку, — я, музыканты и их фанаты — мы все были совершенно пьяны, но это оказалось приятно. Вполне комфортное состояние. Мне удалось выяснить, что у Эбби никого не было, а здесь она выступала в качестве промоутера и агента группы. Она изучала изобразительное искусство и актерское мастерство в Брайтонском университете, впрочем, не достигая особых успехов в этих областях. Вряд ли я смогу рассказать вам еще что-то, ведь, как я уже сказал, у нее никого нет, и у меня не получалось думать о чем-то другом.
— Так они тебе понравились, да? — спросила она, придвигаясь ко мне ближе, чем можно было бы ожидать.
Кажется, у нее на щеке были блестки.
— Да, очень. Вот посмотри мои записи. — Я нашел смятую салфетку и принялся читать: — «Музыка. Вокал. Динамики. Гитары…»
Она захихикала и попыталась отобрать у меня блокнот, но я сумел его удержать.
— «Разные песни с разными словами, — зачитал я. — Хорошие ударные».
— Они луч света в темном Брайтоне, — заявила она, и я запомнил эту фразу.
Мы сидели на скамейках у стены, и, надо сказать, «Кикс» хорошо вписывались в здешнюю обстановку: кожаные куртки, нечесаные волосы и футболки с символикой рок-групп. Обычно здесь собиралась театральная публика: красивые представительные мужчины и эффектные женщины, только что отыгравшие вечерний спектакль, некоторые все еще в гриме, некоторые, по всей видимости, даже не удосужились переодеться. Музыканты принесли сюда дыхание молодости, свежую струю. А я со своим блокнотом воспринимался как их менеджер.
Мы немного поговорили с Майки, решившим, видимо, что это интервью. Поэтому мне и пришлось ему подыграть, задавая серьезные вопросы и делая вид, что его ответы наводят на некоторые раздумья. Он рассказал мне, как возникло название группы, и поделился планами на будущее. Я поймал себя на том, что пытаюсь дать им совет: мудрый совет от человека, понятия не имеющего об их мире, — но они отнеслись к этому нормально, выпили за мое здоровье, и я почувствовал себя полноправным членом их компании.
Выйдя на улицу, мы попрощались, при этом я использовал слово «друг» куда чаще, чем обычно.
— Приятно познакомиться, друг. Удачи.
— Так когда выйдет статья? — поинтересовалась Эбби.
Я неуверенно помахал черному такси. Ребята забрались в свое.
Она же все это время смотрела на меня.
— Расскажи о себе.
Это было полной неожиданностью. Что полагается на это отвечать? Она уже знала, что я живу в северном Лондоне (но про магазин по соседству, почитаемый всеми за бордель, хотя он, как уже не раз отмечалось, таковым не является, я не стал рассказывать), занимаю пост редактора обзоров в «Лондонских новостях» (но про то, что я выполняю эту миссию только третий день, и то лишь потому, что другой парень заболел, я тоже предпочел не распространяться), известно ей было и то, что меня зовут Джейсон Пристли.
Так, что еще?
«Успокойся, — сказал я себе. — Ты старше, ты мужчина. У тебя есть опыт. Ты из столицы. В конце концов, у тебя же есть приличные ботинки да и бумажник, не забывай об этом. К тому же тебе осталась всего одна печать до бесплатного латте в „Коста кофе“».
Но вместо этого я промямлил:
— От меня ушла девушка. Теперь она, наверное, беременна и собирается замуж.
Пауза.
— Честно говоря, недавно я нашел фотоаппарат.
Она изучающее посмотрела на меня.
И тут…
— Что за фотоаппарат?
Я рассмеялся. Майки высунулся из машины и окликнул ее.
Она направилась к такси, но по дороге остановилась и сказала:
— Я вернусь через пару недель. Так почему бы нам не съесть по кебабу?
Я показал ей «козу».
На этот раз так, как надо.