Я зашел в учительскую, где мистер Уиллис разглагольствовал о чем-то, держа в руках свою любимую красную кружку. Я с детским упорством называл всех по фамилии. Своего рода моя собственная итальянская забастовка.
— Разумеется, он сломался, — сокрушался мистер Уиллис. — Не смог с этим справиться, но вы же понимаете: это школа в неблагополучном районе, была даже программа на Би-би-си…
Я встретился взглядом с миссис Вуллаком, и она тут же принялась возиться со своей брошью в виде бабочки, как будто искала успокоения в прикосновении к ее крыльям. Ее взгляд заметался по комнате в поисках того, кто еще заметил, что я стою в дверях.
— Каждый думает, что мог бы найти себе занятие получше, но, разумеется, когда дело дошло до этого, он…
— Джейсон! — воскликнула миссис Питт (естественные науки), и я ясно увидел, как все остальные — лаборант, имени которого я никак не мог запомнить, и мистер Петерсон — физрук, недавно закончивший университет в Лоуборо и теперь энергично пытавшийся поднять на новый уровень практически лишенное финансирования преподавание физкультуры в школе, — в общем, все они судорожно соображают, как им выпутаться из ситуации.
— Я не сломался, — пояснил я как можно более дружелюбно, хотя на самом деле надо было признать это заявление. — Мне просто требовалось встряхнуться.
— Джейсон, ты не думай, — мистер Уиллис нервно повернулся ко мне с виноватым видом, — я говорил лишь о том, как, должно быть, тебе трудно…
— Да, как тебе трудно, — подхватила миссис Вуллаком. — Ты ведь собирался изменить свою жизнь, и потерпел неудачу. То есть не неудачу, конечно, но…
— Все нормально. Успокойтесь.
Я сел на диван, украшенный многолетними следами от кружек с кофе и сандвичей. Если бы полиции понадобилось провести анализ образцов ДНК, оставшихся на этом диване, то скорее всего уже на третий год она отказалась бы от этой затеи.
— Что еще нового? — беззаботно поинтересовался я.
— Гэри опять болеет.
— Мистер Додд,? Не искали его в букмекерской конторе?
Дружелюбный смех.
Видите? Я могу шутить. У меня больше не будет нервного срыва, смотрите все! Ведь к этому шел разговор, правда? Смотрите, я полноценный член команды!
— Что делать, нам придется бросить жребий, — проговорила миссис Вуллаком, закатывая глаза.
— Зачем это?
— Ты помнишь про пятницу?
— А что в пятницу?
Вот кое-что интересное, можете рассказать друзьям. Я нашел это в Интернете, когда мучил «Гугл», вернувшись после рандеву в Постмен-парке. Шона — это шотландская форма имени Джоан.
Ну ладно, не совсем интересное. Зато правда.
Так что, может быть, она из Шотландии. Она выросла на шотландской ферме среди шотландцев и носит шотландское имя.
Еще шона — это название народа и языка в Зимбабве, но вряд ли она оттуда.
А еще есть остров под названием Эйлен-Шона поблизости от западного побережья Шотландии. Там живут всего два человека, и это либо самое романтичное, либо самое унылое место на Земле.
Все это можно было использовать в качестве темы для разговора, если я однажды вечером наткнусь на нее. В конце концов, я уже однажды почти наткнулся.
«Фейсел-вега». Я видел, как она выезжает с парковки на Поланд-стрит, и тут же спрятался. Если бы я присмотрелся получше, если бы я был посмелее…
Не важно.
— Послушай, шона — это же, кажется, название племени и языка в Зимбабве? — смогу я наконец сказать, выбивая со светским видом табак из трубки. Я бы сел напротив, отодвигая стакан, чтобы он не мешал мне смотреть на нее. Она была бы мне рада, хоть я и пришел без приглашения.
— Да, — промурлычет она в ответ с мягким шотландским акцентом. Возможно, она почти незаметно покраснеет при виде уверенного в себе мужчины немного старше ее и опустит глаза, чтобы они ее не выдали. — Да, это имя гордого народа шона, с которым я провела год. С этими мудрыми и благородными людьми мы бок о бок противостояли попыткам западных глобалистов уничтожить их.
Я сделаю вид, что это меня не впечатлило.
— А еще — кажется, на бенгали — оно означает «сладкий», — скажу я, глядя в пространство с недоступным и задумчивым видом, так цепляющим женщин.
Она наклонится ко мне поближе, поставит подбородок на руки и скажет:
— А вот этого я и не знала…
А потом я расскажу ей о своих кошках, и она взвизгнет от восторга, потому что обожает кошек.
Так странно знать ее имя. Нет, я всегда понимал, что у нее оно есть. Я не знаю никого, у кого бы не было имени, и если бы даже знал, вряд ли смог бы вам их назвать.
Но теперь, когда я точно знаю ее имя… она стала настоящей, это не просто случайно виденная девушка, а нечто более значимое.
Дэмиан говорил о ней тепло и с сожалением. Вряд ли он стал бы говорить так, будь она плохим человеком, будь она эгоисткой, вспыльчивой, злой, высокомерной, упрямой или холодной. Он говорил о ней так, будто всегда будет сожалеть о потере; так, будто никогда не желал причинить ей зла.
И она существовала в реальности.
Несмотря на то что я смирился с прекращением поисков и убедил себя в том, что эта история завершилась, едва начавшись… Что-то во мне даже радовалось тому, что теперь я сам смогу решить, каким будет это завершение.
Теперь я сам мог решать.
«МЫ ВЫХОДИМ ИЗ ИГРЫ, — гласило приглашение на „Фейсбуке“. — Придите попрощаться с легендой».
Я глянул на список приглашенных. Пара постоянных покупателей. Кто-то, кого я не знаю, но видел в магазине. Павел не совсем понимает смысл социальных сетей, и ему еще предстоит научиться отвечать на приглашения. И я. Планируется пара речей в магазине и поход в «Берлогу». В организации явно заметен стиль Дэва.
Уверен, будет весело.
Я посмотрел на варианты ответа.
Вы придете?
Да.
Нет.
Может быть.
И щелкнул на «нет».
Дело не только в том, что мне было стыдно показать Дэву, как далеко назад я ушел, несмотря на наши постоянные разговоры о том, что надо двигаться вперед. Дело в том, что не пойти на закрытие магазина казалось мне движением вперед. Разве «идти вперед» не значит «не оглядываться назад»?
Вот так и запутываешься, когда пытаешься убедить себя в том, что все в порядке.
В любом случае не могу сказать, что я не попытался наладить отношения с Дэвом. Я послал ему золотистый конверт, добытый благодаря Зои. Он был в восторге. Послал мне поцелуй. Пришло время нам с ним восстановить нашу дружбу.
Но сначала мне надо было привести в порядок свою жизнь.
Через месяц я съеду с Блэксток-роуд.
Я нашел себе неплохую квартиру-студию на Кэнонбери-сквер, такую маленькую, что от меня постоянно будет пахнуть кухней, но там был рабочий стол и окно, заливавшее всю комнату светом. Квартира оказалась не из дешевых, но я рассудил, что так даже лучше. Так у меня будет стимул работать. Я не смогу полагаться только на работу учителя, мне придется вернуться к фрилансу, искать новые идеи, писать. Может быть, даже развиваться.
Зои выглядела не слишком веселой. «Лондонские новости» доживала последние дни.
— Это может случиться в любой день, — говорила она. — Нас могут закрыть в любой момент.
Она начала делать звонки, думая, что в пару газет ее точно могут взять, но в последнее время, как выяснилось, ни у кого нет денег на новых сотрудников. Мы все еще готовили вместе вечерами, а потом вместе вели дружеские беседы, и вот однажды, там же, на кухне, она бросила мне конверт через стол.
— Что это? — поинтересовался я. Мое имя все еще значилось в некоторых устаревших списках пиар-агентов, и она время от времени приносила мне приглашения на интервью со звездой, блеснувшей в каком-нибудь новом мюзикле, или на презентацию нового пирога от «Джинстерс». Я читал релиз, пробовал пирог, но и тот и другой в итоге отправлялись в мусор. В этот раз вышло по-другому.
— Пришло сегодня утром. Выглядит как что-то личное, поэтому я не стала открывать. Хотя, надо сказать, именно поэтому мне и захотелось его открыть.
На конверте была марка вместо красной кляксы франкировальной машины. Адрес был написан от руки, тонким мелким почерком. Я посмотрел на штамп.
Брайтон.
Внутри не оказалось, ни письма, ни объяснения — только цветной флаер, изображающий гитары и радугу, а под ними размытое фото девушки с челкой и подведенными синим глазами, сидящей на берегу моря.
Эбби Грант.Четверг, 21:00
«Легкость и одухотворенное великолепие морского курорта — „Лондонские новости“.
„Бар для исполнителей“»
Я заулыбался от восторга. Она все-таки это сделала.
Не желая терять вдохновение, я бросился к себе в комнату, открыл одну из двух уже упакованных коробок и извлек из нее папку, хранившуюся у меня со дня увольнения из Сент-Джонса.
«Бар для исполнителей» оказался заведением с честерфилдскими диванами, круглыми деревянными столами, красными обоями и рисунками Джима Морриса на стенах. Честно говоря, мне кажется, что он заслуживает более привлекательного названия.
Большую часть посетителей составляли студенты, но, кроме них, были и местные. В общем, вечером в четверг, в половине восьмого, я сидел в углу зала и делал вид, что спокойно читаю старый номер «Аргуса».
Я не сказал Эбби, что приду. Да, она прислала мне флаер, но в конверте не было письма, никакого намека на то, что она хочет меня видеть. У меня было чувство, что она сделала это только из вежливости, словно пытаясь сказать: смотри, мол, я все-таки решила попробовать, пожелай мне удачи.
В поезде я слушал ее песню с айпода и рассматривал флаер, пока городское солнце за окном не сменилось сельской ночью. У нее прекрасные тексты. Да, они не идеальны, но это она. Они такие же хрупкие, но полные жизни, такие же чувственные и полные надежды. Я не лгал, когда писал статью. Честно говоря, в той статье я был более честен, чем когда-либо. Мой подарок Эбби оставался бы таким же, не важно, знакомы мы или нет, но как-то вышло, что он оказался никому не нужным.
Ха. «Подарок». Можно подумать, что пять звезд от изрядно опозорившегося и почти уволенного и. о. редактора обзоров — это подарок. Но на самом деле мой подарок заключался не в этом, а в вере в нее. Уверенность в своих силах — единственное, что я мог ей привить.
Свет погасили, толпа разошлась по своим местам. Вышла Эбби, опустив глаза и напрягшись, подключила гитару и начала петь.
Я давно не чувствовал себя таким счастливым и полным жизни.
— Не думала, что ты придешь, — сказала она мне после концерта.
— Не думал, что ты захочешь меня видеть.
— Я и не хотела.
— Это было потрясающе, Эбби. Ты…
— Джейс, прости, что я так себя повела.
— Это моя вина. Я сам виноват. Если тебя это утешит, та статья оказалась одной из девяти причин, по которым я лишился работы. Так что мы в расчете. Кроме того, ты подсунула наркотики жениху моей бывшей девушки и ее подруге, а потому, я думаю, за тобой должок, так как теперь она не разговаривает со мной и отменила посланное мне приглашение на свадьбу.
Эбби виновато хихикнула.
— Господи, не знаю, о чем я думала. Утратила связь с реальностью, наверное. Думаю, мы в расчете.
— Я сказал не это. Я сказал, что за тобой должок. После концерта я очень обрадовался, поняв, что у тебя на самом деле есть стремления. Ты говорила неправду или…
— Я не врала. — Она закатила глаза, и я тут же продолжил:
— Нет, я не обвиняю тебя. Ты просто ошибалась. Потому что у тебя они явно есть.
Когда мы познакомились, я задумался, почему она держится рядом с «Кикс» или с другими знакомыми музыкантами. Сначала мне казалось, что она одна из «группе», занимает видное положение в иерархии фанаток, потому что она «своя» в группе, то есть может наравне разговаривать с музыкантами и пить с ними. Но это на нее совсем не похоже. Теперь я понял, что она держалась рядом с ними просто потому, что они делают то, о чем всегда мечтала она сама. Ей нравилась музыка, а не группа. Музыка и весь связанный с ней мир. Она хотела хотя бы смотреть, как другие это делают. Вероятно, ей не хватало смелости выйти на сцену самой и рассказать миру о своих чувствах.
И все-таки.
— Ты решилась, — сказал я, — ты это делаешь.
— Всего несколько выступлений. Устроить концерт не так просто, как кажется. Но меня неплохо принимают. Ну… почти все.
— Сложная публика?
— Нет, с публикой все в порядке: во всяком случае, они ведут себя достаточно корректно — нет, я о Поле.
— О кукольнике Поле? И что кукольник Пол?
— Кукольник Пол был не слишком рад. Он сказал, что нам нужно решить, кто из нас будет заниматься творчеством. Якобы если оба пытаются взорвать один и тот же мир, из этого не выходит ничего хорошего.
— Но он же кукольник!
Она улыбнулась помимо воли и прикрыла рот рукой.
— На самом деле он бы предпочел, чтобы его называли «мастер политического кукольного театра».
— И где же он сегодня? На заседании Совбеза ООН? Или его высадили в секторе Газа с двумя шариками для пинг-понга и ракеткой в качестве оружия?
Она на мгновение перестала улыбаться.
— Мы расстались. Если, конечно, полагать, что между нами было что-то серьезное, не знаю…
Господи. Это моя вина. Моя статья — мой подарок — послужила началом этого. Катализатором, пробудившим гнев «мастера политического кукольного театра». Я должен был попросить прощения. Это ясно. Я должен умолять о прощении.
Но тут я вспомнил тот вечер в «Скала». Его пренебрежительные замечания. Его цинизм, выдаваемый за остроумие. То, как он вел себя с ней. Моя мысленная запись в отчете по четверти. («Да, мистер и миссис Андерсон, согласно моим наблюдениям в этой четверти Пол — полная задница».)
— А почему ты, собственно, начала с ним встречаться, Эб? — поинтересовался я, как если бы был ее старшим братом или кем-то вроде.
— Не знаю. Может, мне хотелось какой-то упорядоченности? Он любит своих марионеток, я это знала, но этот человек самый организованный из тех, кого я знаю, к тому же у него все систематизировано. А потом я подумала, ну, что мне нужны какие-то границы. Правила. Я постоянно чувствую, что плыву по течению. Мне надо было знать, что доплыть можно только вот досюда. С другой стороны… мне кажется, что я действительно предпочитаю плыть туда, куда меня несет.
Пауза.
— Люди не часто так говорят, правда?
— К черту этого «мастера политического кукольного театра», — решительно сказал я, — к черту всех мастеров политического кукольного театра. Пусть против них поднимутся их же марионетки.
Эбби рассмеялась.
— К черту его.
Я поднял стакан.
— За то, чтобы мы помогли случиться чему-то новому в своей жизни.
— Ты постоянно об этом говоришь сегодня, — заметила Эбби.
Я покраснел. Она права.
— Как Дэв? — небрежно спросила она.
— Не видел его в последнее время. Кажется, у меня вообще выработалась привычка никого не видеть в последнее время.
Она постучала пальцами по столу и отхлебнула из своего стакана.
— Знаешь, что я подумала, когда в первый раз тебя увидела?
Я покачал головой.
— Я подумала, что ты такой же, как я.
— Маленькая девочка, тусующаяся с музыкантами?
— Нет. Что ты немного сломан жизнью.
— Побит жизнью. Ты сказала: побит жизнью.
— Но при этом все можно исправить. Я сейчас пытаюсь хоть что-нибудь исправить, в некотором роде под влиянием твоего идиотизма, так что, пожалуй, спасибо. И когда мы общались с тобой, мне казалось, ты тоже пытаешься что-то исправить.
Она поднесла свой стакан к моему.
— Не останавливайся.
Мы еще немного посидели, как двое друзей, встретившихся в пабе. Я заметил ее гитару.
— Слушай, я, может быть, смогу устроить тебе концерт, если, конечно, тебя это интересует.
Следующее утро. Пятница.
День, вызывающий столько опасений у миссис Вуллаком. А мистер Уиллис заготовил на этот день короткую спичку, проклиная про себя Гэри Додда и букмекерские конторы.
Я достал бумаги, найденные тем вечером в коробке. По пути из Брайтона я перечитал текст, чтобы вспомнить его и посмотреть, не устарел ли он окончательно. При этом неожиданно я поймал себя на том, что лихорадочно переписываю его, переделываю, переименовываю.
«Помоги новому произойти! — гласила титульная строка. — Речь мистера Пристли».
Все едва не запрыгали от радости, когда я сказал, что буду счастлив взять на себя эту линейку. Они попытались предложить мне выход, говоря, что совместители не обязаны этим заниматься и можно просто отменить это мероприятие и поставить вместо него урок. Но я на все это отвечал: «Нет! Я буду счастлив воспользоваться этим шансом!»
— Это хорошая возможность достучаться до детей! — пафосно заявил я.
Все посмотрели на меня так, будто у меня проблемы с головой.
Дело не в том, что другие учителя старались избегать подобных выступлений. На этот раз проблемы не ограничивались тем, что им не хотелось через пару минут с тоской понять, что их слова влетают в одно ухо и вылетают из другого, не вызывая никакой реакции.
— Там будет инспектор, — в конце концов сообщила мне миссис Вуллаком, когда мы с ней вышли из учительской. — Они хотят оценить нашу работу!
Она сделала лицо, говорившее: «Наверное, следовало сообщить тебе заранее», — но я только отмахнулся. Я этого ждал. Сама мысль заводила меня. Может быть, именно это мне и нужно: вновь встать в строй; произнести речь как следует. Не важно, будет ли там инспектор. И все это благодаря Мэтту.
Я сидел на красном пластиковом стуле на сцене. Миссис Эберкромби, новый директор, разливалась соловьем на тему того, как важно оборачивать учебники в коричневую бумагу, а если ее нет, то в обои, но лучше всего все-таки коричневая бумага или специальные пластиковые обложки. Она излагала свои взгляды на этот вопрос уже довольно долго. Дети сидели с остекленевшими глазами, тусклой кожей, гель на их волосах еще не успел застыть. Вся эта толпа в коротеньких галстуках и стоптанных кроссовках то и дело зевала, совершенно не слушая директора. Во втором ряду я заметил Майкла Бакстера — он сидел, подняв воротник, и жевал жвачку. В кармане его слишком узких брюк виднелась пачка сигарет и зажигалка. Тереза Мэй умудрилась пронести сюда телефон, а маленький Тони не переставая чесался.
— …что, собственно, и подводит нас к теме сегодняшней речи, — внезапно произнесла миссис Эберкромби, и я вздрогнул.
Майкл Бакстер заметил это и ухмыльнулся.
— Итак, мистер Пристли?..
Я встал.
— Спасибо миссис Эберкромби, — сказал я, оглядывая аудиторию, детей, юные умы, которые мне предстоит пробудить к творческой активности.
В зале кто-то рыгнул.
— Помоги новому случиться, — начал я, пытаясь отыскать глазами среди присутствующих кого-нибудь, похожего на Мэттью Фаулера. Если я найду хоть одного, то смогу произнести речь так, как нужно. Я произнесу ее для него. — Как помочь свершиться чуду? И что это значит?
Кто-то рыгнул опять, кто-то хихикнул.
Не важно. Мне нужно кое-что сказать.
Этим я и занялся.
Я говорил, говорил и говорил. Я шутил, и пару раз кто-то даже засмеялся, и все-таки среди скучающих лиц, среди глумливых ухмылок, среди лиц с отсутствующим выражением я заметил кое-что необычное. Крохотные проблески интереса в глазах, склоненные набок головы. Может быть, две или три. Но все же, все же…
На этот раз все было не так, как в прошлый. Лучше.
По мере того как я приближался к последнему тезису — о мечтах, о том, что хотя мечты обычно считаются чем-то несбыточным, некоторые из них тем не менее могут воплотиться в реальность, — я чувствовал себя учителем из диснеевского фильма. Мне никогда и в голову не приходило, что я так могу. Раньше я никогда так не мог. Быть учителем не моя мечта. Я никогда не был особенно хорош в преподавании. С другой стороны, я не собираюсь тут оставаться навсегда. Осознавая это, я решил поддержать слово делом, минимизируя факторы, препятствующие изменениям, ожидаемым в моей жизни. Я не хотел разочаровывать юного Мэттью Фаулера, ничего не делая следующие пять лет на его глазах. Вот это и называется «учить» — показывать на своем примере. Собственно, в этом и заключался мой план, каким бы наивным он ни был.
И тут произошло нечто странное.
Секретарь директора — как ее, Шейла? — появилась в двойных дверях в дальнем конце зала и подняла руку. Я посмотрел на директора, та подняла брови, и Шейла жестом показала, что кого-то зовут к телефону. Миссис Эберкромби встала, но Шейла имела в виду не ее — она указала на меня.
— Я? — жестом переспросил я.
— Да, — кивнула она и тут же махнула рукой, чтобы я поторопился.
— Джейсон? — произнес голос в трубке. Женский голос с сильным акцентом.
Шейла крутилась рядом, то и дело клала руку мне на плечо и похлопывала меня по спине, но я был уверен, что знаю, кто говорит.
— Мм… Светлана? — отозвался я. — Сейчас не лучшее время для разговоров о пирогах и слезах. Я тут пытаюсь вдохновить юношество на свершения.
Я повернулся к Шейле и закатил глаза, говоря своим видом: «Ну что ты будешь делать». Она перестала похлопывать меня по спине.
В трубке повисло молчание.
— Эбби?
— Это не Эбби, это Памела, — прозвучало в трубке. Памела?!
Такое чувство, что она была потрясена и напугана. Мне стало страшно. Забавно, что можно испугаться еще до того, как узнаешь, чего, собственно, следует бояться.
— Джейсон, пожалуйста, приезжай.
— Что? Куда? В чем дело?
— Дэв.
Черт.
— Что случилось? — спросил я начиная паниковать. — Что с Дэвом?