Когда Джегг Флауэр досиживал срок своего заключения в Тулузе, тюремное начальство разрешило ему читать книги для наставления его на путь истинный. Начало одной из них он хорошо запомнил. Оно гласило:

«Жили-были двенадцать оловянных солдатиков; все они были братья, потому что все были сделаны из одной старой оловянной ложки».

– Вот это, – чертыхнулся Джегг Флауэр, отбросив назидательную книгу, – это как раз и делает тюремный режим во Франции таким непопулярным среди образованных классов!

Его глубокомысленное замечание было тотчас передано начальнику тюрьмы, и так как Джегг Флауэр был накануне освобождения, почтенный чиновник, питавший добрые чувства к этому изысканному банковскому грабителю, послал ему однажды вечером целую кипу английских и американских газет.

– А вот это, – заметил Джегг, разворачивая «Нью-Йорк Геральд», – это и человечно, и роскошно! Взгляните, Франсуа! Передайте господину начальнику мои поздравления и засвидетельствуйте ему мою возвратившуюся преданность!

Франсуа, надзиратель, восхищенно улыбнулся.

На второй день жадного изучения прессы Джон Джеггер Флауэр наткнулся на заметку в одной лондонской газете, заставившую его призадуматься.

«Усадьба Кенберри, бывшая когда-то владением обедневшей аристократии, приобретена в настоящее время маркизом Пальборо, романтическая карьера которого известна нашим читателям. Год тому назад маркиз был клерком страхового агентства в Сити. Его дядя, доктор Джозефус Бин из Пальборо, возбудил иск о восстановлении прав на этот титул, исчезнувший с 1714 года. Такова печальная ирония судьбы, что доктор умер как раз в тот день, когда получил известие о восстановлении титула. Нынешний маркиз Пальборо, будучи единственным его родственником по мужской линии»…

– Тысяча чертей! – вскричал Джегг Флауэр.

Остаток своего заключения он провел в разработке некоего плана…

Усадьба Кенберри, каковы бы ни были ее претензии в прошлом, давно утратила свой аристократический облик. Это было одно из тех строений, к которым роковым образом тяготеет огонь. Ее история изобиловала пожарами, и каждый раз, когда она отстраивалась заново, ее размеры уменьшались, а общий вид опрощался.

Угловые башни, бойницы и мрачные огромные ворота, напоминавшие о пышных празднествах и турнирах времен Тюдоров, были заменены верандами и самой заурядной калиткой. Дом в Кенберри был теперь слишком велик, чтобы его называть загородной виллой, и слишком мал, чтобы носить гордое название замка.

Но земля, окружавшая его, эти великолепные волнистые луга, сбегавшие вниз к журчащему Кену, старые сады и аллеи древних вязов, – оставались почти такими же, какими они были, когда королева Елизавета (с ее страстью спать в чужих домах) провела здесь одну ночь.

Гвенда увидела описание этой усадьбы в газетном объявлении и тотчас по возвращении из Франции отправилась осматривать имение. Она была в восторге. Дом был вполне подходящ для Чика, а цена его абсурдно мала. Имущество было в хорошем состоянии и носило на себе печать заботливой реконструкции. Маркиз Пальборо оказался выселенным из Лондона в свою новую сельскую резиденцию раньше, чем он успел сообразить, какая перемена произошла в его жизни.

Он чувствовал себя глубоко несчастным, ибо ничего не могло компенсировать ему насильственный разрыв с его приятной жизнью на улице Даути. Он терял самое главное – терял Гвенду, которая переехала в комнату под его прежней квартирой. Часть имущества, достойная перевозки в аристократический дом в Кенберри, была отправлена туда по железной дороге, оставленные вещи были безжалостно проданы.

Чик чувствовал себя покинутым и не осмеливался задумываться о том, какова будет его жизнь без ежедневного общения с Гвендой Мейнард. Он не мог отрицать респектабельности своего нового положения, тишины и уюта своей усадьбы, так же как не мог остаться вполне равнодушным к тому, что является повелителем четырех садовников, кучера и пастуха. Помимо этого он оказался теперь владельцем двух ферм, сданных в аренду, и не без интереса узнал, что, согласно старинной хартии, дарованной Генрихом IV, он мог, если бы это ему заблагорассудилось, повесить на виселице, которую он должен построить на свои деньги, любого убийцу, грабителя или конокрада.

Наконец, Гвенда, освободившаяся на две недели вследствие перемены репертуара, приехала к нему в гости.

– Но только на две недели, Чик. Я не могу и не хочу жить за ваш счет.

– Будет ужасно, когда вы уедете, Гвенда, – простонал он жалобно. – Каждый день у меня какая-нибудь новость. Сегодня утром я получил письмо от адвокатов моего дяди, в котором они запрашивают у меня подписанные им арендные договоры. Дело в том, что он владел крошечным участком земли где-то около Пальборо, а теперь возник процесс о правах нынешнего арендатора…

– Но разве у вас есть какие-нибудь документы вашего дяди? – спросила Гвенда.

– Есть целый склад ящиков, – ответил он, и вдруг луч надежды осветил его мрачное одиночество. – Предположим, Гвенда, что вы останетесь здесь и поможете мне разобрать и классифицировать эти бумаги! Я никогда еще до них не дотрагивался, но вот уже второй раз эти адвокаты мне надоедают…

Он объяснил ей, что после смерти дяди нашел ящики, полные писем и заметок, относившихся преимущественно к претензии доктора Бина на титул маркиза, и прибавил туда другую массу бумаг, найденную им в письменном столе и сейфе доктора.

– Я все время собирался разобрать их, но без вашей помощи мне не справиться с ними.

– Я помогу вам, – согласилась она, наконец, – но только, если это не займет больше двух недель, Чик. А затем я уеду…

– Не надо об этом говорить в день приезда! С завтрашнего утра мы займемся бумагами.

– Начнем сегодня, Чик, – сказала Гвенда, но Чик имел свои планы.

Он еще не вполне исследовал свое имение и теперь настаивал, чтобы первый день был посвящен этой благой цели. Она согласилась.

Они сидели под зарослями ольхи, облегавшими к маленькой речке на границе усадьбы. Чик сходил в дом за новой удочкой, которую купил перед отъездом из Лондона. К вечеру им удалось вытащить из воды какую-то мелочь, и с этой минуты Кенберри-Хауз приобрел новое значение в глазах Чика.

– Не уходите, Гвенда, – попросил он, когда она поднялась.

– Поздно, Чик, мы можем остаться без чая.

– Только одну минуту, Гвенда! Я вам хотел сказать это еще в Монте-Карло…

– Лучше не нужно, Чик, – ответила она спокойно.

Она стояла над ним, приглаживая свои растрепавшиеся волосы.

– Я знаю, что вы мне хотели сказать, Чик, – и я делала все, что могла, чтобы вас поощрить к этому. Я была бессовестной тогда, но с тех пор я была пристыжена. Чик, я ловила вас на удочку, как теперь вы ловите форель. О, я, должно быть, сошла с ума…

Он вскочил на ноги и уронил свою удочку, но она остановила его прежде, чем он успел заговорить.

– Мы провели хорошее время вместе, Чик, чудное, идеальное время, но мы не должны портить воспоминание о нем. Вам предстоит большое будущее, Чик, и вы должны выбрать себе жену из вашего круга. Я знаю, – предупредила она его протест, – это звучит жестоко и ужасно, но, в самом деле, в этих браках между равными, в пределах одного класса, есть бесспорная логика. Если бы я вышла замуж за вас, что бы обо мне говорили люди? Что я прибрала вас к рукам с того момента, как вы унаследовали титул, и держала вас так крепко, что вы не имели возможности встретить другую! Меня не очень беспокоит, что будут думать обо мне, но что будут думать о вас? Вас будут считать беспомощным дурачком, который попался в сети, сплетенные хитрой актрисой.

Она покачала головой, все же избегая встречаться с ним взглядом.

– Нет, Чик, этот маленький чудный сон окончился. Если бы даже я любила вас больше, чем люблю, а я не думаю, что это возможно, – ее голос дрогнул, – никогда я бы не согласилась…

– Но вы сделали меня тем, кем я стал, – возразил он горячо.

– Я только вывела вас на сцену жизни, Чик, – усмехнулась она. – Поэтому вы должны думать обо мне как о своем импресарио.

Чик нагнулся, поднял с земли удочку, бережно снял крючок и с ужасающим спокойствием стал наматывать лесу.

– Хорошо, Гвенда, – сказал он, и она почувствовала болезненный укол своему самолюбию в том, как хладнокровно принял он ее отказ.

Эта ночь была самой грустной в жизни Гвенды. Мысль о том, что она бесповоротно вычеркивает его из своей жизни, наполняло сердце невыносимой болью.

Чик заметил утром темные круги у нее под глазами, и это открытие только усугубило его собственное горе.

– Сегодня мы начнем разбирать бумаги, – заметил он деловито.

– Боюсь, Чик, что я не смогу вам помочь дольше сегодняшнего дня, – возразила она. – Я завтра должна уехать в Лондон.

– Завтра? – встрепенулся Чик и тихо прибавил: – Хорошо, Гвенда.

Он только теперь начинал понимать, какую муку она испытывала. До сих пор он думал только о себе, переживая собственную утрату.

– Дорогая моя, если вам хочется уехать сегодня, я не стану вас удерживать.

Ему потребовалось немалое усилие, чтобы произнести это, и еще большее усилие, чтобы сдержаться, когда она уронила голову на грудь и тихо заплакала.

– Благодарю вас, Чик, – сказала она.

– Только один вопрос я хотел бы задать вам, Гвенда. Если бы не этот дьявольский титул, если бы мы снова вернулись в Брокли, и я бы, как прежде, зарабатывал страхованием себе на жизнь, сказали бы вы мне то же самое?

Она молча покачала головой.

– Теперь давайте смотреть эти несчастные бумаги. – Бедный дядя Джозефус! Сколько он нам причинил беспокойства!

– Хотите вы видеть мистера Флауэра? – спросила миссис Фиббс, входя с визитной карточкой в руке.

– Флауэр? – переспросил Чик, нахмурившись. – А он не репортер?

Месяц назад, когда стало известно, что Чик покупает усадьбу Кенберри, он подвергался бешеной атаке репортеров.

– Нет. Я спросила его.

Чик взял карточку, но не узнал ничего нового, так как мистер Джон Джеггер Флауэр из скромности не указал ни своей профессии, ни адреса.

– Ладно. Пригласите его сюда. Вы ничего не имеете против, Гвенда?

В комнату вошел изящно одетый человек с тонким, умным лицом и насмешливыми глазами. Он поклонился Гвенде и устремился к Чику с протянутой рукой, приготовленной для дружеского пожатия.

– Лорд Пальборо?

– Да, это я, – ответил Чик, – Не угодно ли вам присесть, сэр?

– Восхитительная местность! – сказал мистер Флауэр, охотно принимая его приглашение. – Самая прекрасная местность, какую я когда-либо видел! Воздух – настоящий бальзам, население почтительно и настроено идиллически. А эти роскошные вязы вдоль аллеи! Лорд Пальборо, им, по крайней мере, пятьсот лет!

– Я бы не удивился этому, сэр, – заметил Чик.

Он строил догадки, продаст ли его гость механические пианино или электрические игрушки. Последний из этих милых людей, побывавших у него, вояжировал с декоративными растениями, освещающимися электричеством.

Мистер Флауэр многозначительно поглядел на Гвенду, принимая ее за секретаря Чика.

– Я должен сделать весьма конфиденциальное сообщение, милорд.

Гвенда хотела встать, но Чик покачал головой.

– Если это не что-нибудь такое, чего нельзя говорить в присутствии леди, вы можете говорить все.

– Это касается дела, имеющего для вас огромное значение, милорд, – ответил мистер Флауэр многозначительно.

– Я думаю, мне лучше выйти, – вполголоса заметила Гвенда, но Чик снова покачал головой.

– Мы вас слушаем, мистер Флауэр, – сказал он, откидываясь на спинку стула.

Но Джегг Флауэр не был расположен излагать свое дело при свидетелях. Он это высказал. Он, правда, не заявил прямо, что ему нежелателен свидетель, но туманно намекнул, что предмет его сообщения имеет настолько тягостный характер, что это может огорчить молодую леди.

– Продолжайте! – коротко сказал Чик.

Гвенда встревожилась. Инстинкт подсказывал ей, что речь шла о чем-то, имеющем чрезвычайное значение для Чика.

– Не думаю, чтобы меня что-нибудь могло огорчить, мистер Флауэр, – проговорила она спокойно, – но если это случится, я покину вас.

Джегг Флауэр был удивлен. Он никак не мог определить характер их отношений, зная, что маркиз Пальборо был не женат.

– Хорошо, – решился он после некоторого раздумья, – я вам изложу то, что желательно было бы воспринимать только ушам милорда. Итак, я авантюрист, господа… Иными словами, я – человек, поступки которого никогда не отвечали требованиям законов, сочиненных другими людьми.

– Ого! – произнес Чик, ощутив некоторое беспокойство.

– Я говорю вам это, лорд Пальборо, – продолжал мистер Флауэр, – для того, чтобы предупредить ваши неизбежные вопросы о моей личности и профессии после того, как я вам сделаю свое сообщение. Позвольте вам сказать, что неделю тому назад я вышел из тюрьмы в Тулузе, где отбывал трехлетнее заключение. В данном частном случае я был жертвой грубой и вероломной системы правосудия во Франции, так как в тот час, когда я был заподозрен в неблагонамеренном визите в помещение банка Фонсье в Марселе, я в действительности был занят ограблением страхового общества в Бордо! Нужно ли вам объяснять, что я счел излишним устанавливать свое алиби… Но, перейдем к делу… Итак, двенадцать лет тому назад, лорд Пальборо, – его голос стал серьезным и задушевным, – я работал в восточных штатах Америки с человеком, который в настоящее время сидит в одной из американских тюрем. Имя этого человека Джозеф или – я имею честь это знать наверное – Джозефус Бин, и он был сыном Джозефуса Бина из Пальборо!

Чик оторопело уставился на него.

– Мой дядя был холост.

– Взгляните на это, – сказал Джегг Флауэр, вынул конверт и положил его на стол.

Чик достал из него два листа бумаги… Первый лист был копией брачного контракта между Джозефусом Бином, студентом-медиком, и Агнессой Картрайт. Брак был заключен в Ливерпуле. Второй документ представлял копию свидетельства о рождении Джозефуса Пальборо Бина.

– Мой дядя никогда не говорил мне о своем браке, – спокойно заметил Чик.

Джегг Флауэр улыбнулся.

– Вряд ли ему это нравилось. Леди, на которой он женился, умерла в приюте для алкоголиков через семь лет после свадьбы. Мальчик – как Джо мне часто рассказывал – был взят на воспитание друзьями его матери. Это был один из тех браков, в которые вступают исключительно по глупости. Джо вырос в ненависти к своему отцу, и я имею основания верить, что его отец возвращал ему эту ненависть с процентами. Джо был авантюристом, но не таким, как я, – он самодовольно улыбнулся, – довольно мелким авантюристом. Он три раза отбывал наказание в Англии и оставался бы в тюрьме до конца своей жизни, если бы не уехал в Америку, где я с ним и встретился…

– Где он теперь? – спросила Гвенда. Ее сердце отчаянно стучало, и ей было трудно дышать.

– В «Синг-Синге», – последовал ответ.

Чик долго молчал, а когда заговорил, его улыбка была совершенно ложно истолкована посетителем.

– Итак, он, действительно, маркиз!

– А вы – мистер Бин, – вежливо заметил Джегг Флауэр.

Пока его потрясающая новость не произвела должного впечатления.

– А теперь, – сказал он, – я, в самом деле, должен поговорить с вами наедине…

На этот раз Чик кивнул головой, и когда девушка вышла из комнаты, мистер Флауэр поднялся с места и тщательно закрыл за ней дверь.

– Я деловой человек, лорд Пальборо. Позвольте пока величать вас этим титулом… Вы тоже деловой человек. Во всем мире нет больше никого, кто бы знал ваш секрет, кроме меня и моего бедного друга Джозефа Бина…

– Мой секрет? – удивленно спросил Чик.

– Хорошо, будем называть это моим секретом, – добродушно согласился Флауэр. – Перейдем к делу… Во что вы это оцените?

– Я не совсем вас понимаю, – сказал Чик, и мистер Флауэр широко улыбнулся.

– Я уезжаю за границу, скажем, в Австралию. Я устал от этой бродячей жизни и хочу поселиться где-нибудь в тихом уголке. Если я попрошу десять тысяч фунтов, это не покажется слишком большой суммой?

– Боюсь, что я, действительно, вас не понимаю, – с досадой произнес Чик. – Вы имеете в виду, что я должен вам дать десять тысяч фунтов?

– Именно.

– За что?

Джегг Флауэр насторожился.

– Мне показалось, – заметил он мягко, – что я довольно ясно дал понять вашему сиятельству, что имею возможность произвести на свет нового маркиза Пальборо.

– Производите! – любезно разрешил Чик, широко улыбаясь.

Он встал из-за стола и подошел к своему гостю.

– Производите на свет вашего маркиза Пальборо, и я дам вам за это десять тысяч фунтов!

Мистер Флауэр осел на своем стуле, как неудачный пирог.

– Вы хотите сказать, что готовы уступить ваш титул?

– Именно это я имею в виду.

– Уступить этот дом, эти прекрасные угодья?

Чик улыбнулся.

– Это составляет собственность Чарльза Бина, мой друг, – ответил он почти весело. – Нет, я хочу уступить только мой титул. Я вам очень признателен за ваше посещение. «Синг-Синг», так, кажется, вы назвали это место?

Но его гость утратил дар речи.

– Когда вы пришли, я подумал, что вы продаете пианино. Надеюсь, вас не обидело это предположение?

Мистер Флауэр беспомощно тряхнул головой.

– Я не могу пригласить вас к завтраку, – продолжал Чик, – потому что… – он запнулся, – потому что, – если вы не рассердитесь, – было бы неприлично для леди завтракать с джентльменом, который только что вышел из тюрьмы, вы не находите? Но в деревне есть отличная гостиница с почтой и телеграфом.

Он задумчиво посмотрел на ошеломленного авантюриста.

– Я полагаю, что заключенным нельзя получать телеграммы в «Синг-Синге»? – спросил он. – Я не знаю порядков в американских тюрьмах, но вы же должны знать. Могу ли я протелеграфировать ему, что он может явиться, когда захочет, и заявить о своих правах на титул?

Наконец к мистеру Флауэру вернулся голос.

– Он ничего не знает, – ответил он глухо. – Но вы же, в самом деле, не собираетесь отдавать в его лапы… такой древний титул… э… маркиз Пальборо! Вспомните, лорд Пальборо, что вы несете ответственность перед вашими предками…

– Черт бы их побрал! – воскликнул Чик. – Если я несу эту ответственность, то так же, как и он! Будьте добры послать ему телеграмму вместо меня! Ответ сообщите завтра утром.

Мистер Джон Флауэр бывал в различных странных и щекотливых ситуациях, но еще ни разу он не испытывал ничего подобного. Когда он возвращался по въездной аллее, под сенью тех вязов, которые привели его в такой восторг. Он напоминал лунатика.

Чик опрометью ворвался в гостиную, где Гвенда поджидала ухода гостя, и, прежде чем она успела опомниться, заключил ее в свои объятия.

– Это чудо, Гвенда, настоящее чудо! Разве это не удивительно?

– Но, Чик, – воскликнула она, – вы же не собираетесь довериться этому человеку? Вы не должны этого делать, Чик!

– Конечно, в этом не может быть никакого сомнения! Это копии настоящих документов. Я хорошо знаю все, что касается свидетельств о браке и о рождении. Я привык иметь с ними дело, когда работал у Лейзера.

– И вы намерены позволить этой тюремной крысе отнять у вас титул?

– Я предоставлю это сделать какой угодно крысе, – сказал Чик, взяв ее руку. – Разве вы не видите, Гвенда, что главная причина, которая вас удерживала и унижала, исчезла безвозвратно! Я только Чик Бин! Вы не забыли, что сказали мне вчера?!

Ее руки дрожали в его руках, и он поднес их к своим губам.

Внезапно она их отдернула.

– Чик, вы должны отстаивать этот титул, – сказала она. – Я уверена, что тут что-то неладно. Не просил ли он у вас денег?

– Ну да, он сказал, что будет молчать, если я дам ему десять тысяч фунтов. Бедняга! Он, конечно, не знает ничего лучшего…

– А, может быть, он знал, Чик, – тихо проговорила Гвенда. – Может быть, он знал, что я хотела стать маркизой Пальборо!

Чик на одно мгновение оторопел.

– Но вы же этого не хотите, Гвенда, – заметил он с искренним изумлением.

– Нет, я хочу! Вы должны бороться за этот титул, Чик, упорно и жестко, потому что, если вы его не хотите, то я хочу!

Чик посмотрел на нее пристальным взглядом.

– Вы говорите неправду, Гвенда, – заметил он спокойно. – Вы говорите это, чтобы меня подзадорить, а я на это не поддамся никогда! Я слишком высокого мнения о вас, чтобы поверить в то, что титул может иметь для вас какое-нибудь значение! Я слишком вас люблю, чтобы поверить этому.

Гвенда заплакала, потом внезапно повернулась и вышла. Она направилась в библиотеку. Когда он вошел туда, то застал ее сидящей за столом на том самом месте, где она сидела в момент прихода мистера Флауэра.

– Если только существуют какие-нибудь документы, относящиеся к этому браку, они должны быть здесь, – она указала на ящики.

Когда они приступили к своим поискам, первое, что они нашли, были потерянные арендные договоры, столь нужные адвокатам доктора. Было уже около полуночи, когда Гвенда обнаружила небольшую счетную книгу, закрытую на замок. Заголовок ее гласил: «Отчеты о моей практике». Она попыталась открыть замок, но ей не удалось.

– Там ничего не может быть, Гвенда, – сказал Чик.

– Никогда нельзя знать наверное.

Она попробовала вставить ноготь между листами книги и обнаружила, что они были склеены. Это придало ей решимости. Замок был взломан при помощи клещей, принесенных Чиком.

Гвенда вскрикнула от изумления. Счетная книга когда-то служила для тех целей, для которых она была предназначена, но затем доктор хитроумно вырезал середину ее листов, склеив их края для сохранения первоначального вида книги и оставив в центре ее большое углубление, в котором лежал синий конверт без надписей…

В нем находились два сложенных листа веленевой бумаги, один взгляд на которые заставил Гвенду задрожать.

– О, Чик!

– Что такое? – спросил Чик.

– Он сказал правду! Это оригиналы документов!

– Добрая находка, – сказал он с улыбкой.

– Не говорите этого! – воскликнула она с раздражением. – Чик, я готова заплакать…

В конверте было три документа. Первый из них оказался письмом, написанным рукой доктора: по-видимому это была копия письма к его сыну.

Чтение этого письма не могло доставить удовольствия, так как в нем старый доктор не поскупился на крепкие выражения. Второй документ представлял собой длинный перечень платежей, произведенных «за счет и по делам Дж.Бина». Его также писала рука доктора, а его итог объяснил Чику, почему его дядя Джозефус Бин умер в бедности.

Внизу к этому печальному счету была приколота газетная вырезка. Сначала Гвенда не обратила на нее внимания, но, когда все бумаги были просмотрены и сложены на столе, она вынула поржавевшую от времени булавку и принялась читать эту вырезку. По мере того как она читала, Чик наблюдал странную перемену в выражении ее лица.

– Что это, Гвенда?

Она не ответила, но, взяв с полки конверт, заботливо положила в него эту газетную вырезку.

– Когда мистер Флауэр опять придет? – спросила она.

– Он обещал прийти завтра утром, – ответил Чик. – Что это за газета, Гвенда?

– Я скажу это завтра.

К утру следующего дня мистер Джегг Флауэр совершенно оправился от потрясения. Он был тонким знатоком человеческой психологии, и пришел к выводу, что единственная надежда добиться успеха в его маленьком коммерческом предприятии заключалась в Гвенде; он чувствовал, что теперь его атака должна быть направлена на нее. Поэтому, когда он пришел утром в Кенберри-Хауз и опять застал Гвенду вместе с Чиком в библиотеке, то уже не настаивал на конфиденциальности своих переговоров с хозяином дома.

– Я обдумал ваше предложение, мистер Флауэр, – сказал Чик.

– Рад слышать об этом, милорд, – ответил мистер Флауэр с облегчением. – Вы понимаете, конечно, что я явился сюда, чтобы представить все необходимые доказательства и ответить на все ваши вопросы. Его светлость, конечно, объяснил вам, миссис Мейнард, в чем заключается мое предложение?

Гвенда кивнула.

– Он объяснил мне также и свой собственный план, – сказала она, – а именно: что вы производите на свет Джозефуса Бина, и я вполне согласна, что десять тысяч фунтов – крайне незначительная награда за такое чудо.

– Я вас не понимаю, – проговорил Джегг Флауэр.

– Видите ли, мистер Флауэр, – продолжала она почти нежно, – когда бедный мистер Джозефус Бин был казнен в Вермонте, штат Вирджиния, за убийство одного банкира, он немного расстроил ваши планы. Вот эта заметка – кажется, она была напечатана в «Вермонтском обозрении» – дает чрезвычайно полное описание этого события. Банкир был убит в своем доме, когда он побеспокоил двух грабителей, забравшихся к нему. Один из них, мистер Бин, был пойман. Другой сбежал, и относительно него имеется до сих пор постановление суда…

– Всего хорошего! – сказал мистер Флауэр, вставая. – Кажется, я теряю здесь время попусту. Мое почтение вашей светлости! – Он насмешливо поклонился Чику. – Великолепный дом и прелестная местность. Много бы я дал за ваши древние вязы…

Он остановился у двери.

– Я полагаю, мне не стоит просить вас покрыть мои издержки?

Через два часа после того как мистер Флауэр беспрепятственно покинул деревню Кенберри, в усадьбу явился коренастый незнакомец и потребовал, чтобы Чик, сидевший в это время за завтраком, немедленно его принял.

– Очень сожалею, что вас беспокою, – извинился новый гость, вытирая вспотевший лоб, – но, насколько я понимаю, в вашем доме находится один человек, или, во всяком случае, его видели входившим в ваш дом сегодня утром, по имени… ну, это неважно, как его имя… словом, он американец…

– Совершенно верно, – ответил Чик. – Мистер Флауэр.

– О, он даже назвал свое собственное имя! Могу я его видеть?

– Он ушел несколько часов тому назад.

– Вы знаете, куда он ушел?

– Не имею ни малейшего представления. Он останавливался в «Красном Льве», как мне кажется.

– Там его уже нет, – сказал крепыш. – Он объявил в гостинице, когда приходил за саквояжем, что переезжает к вашей светлости. Это уже во второй раз и упускаю его, но в третий раз мы сочтемся за все!

– Он ваш друг? – спросил Чик.

Гвенда вышла из столовой и с интересом прислушивалась к их разговору.

– Друг? – засмеялся гость. – Нет, сэр! Мое имя Селливен. Я из главного полицейского управления в Вермонте, и у меня есть приказ о его выдаче как уголовного преступника. Я приехал в Тулузскую тюрьму через час после того как он был выпущен. Он разыскивается за убийство, совершенное двенадцать лет тому назад. Он – один из двоих преступников, которые застрелили мистера Стизельхаузера, банкира. Мы поймали одного, но другой ускользнул от нас. Двенадцать лет мы его искали, и я думаю, что возьмем его рано или поздно. А он не ваш друг, я надеюсь, милорд?

Чик улыбнулся.

– Нет, – ответил он, – но он был другом моего двоюродного брата.