Трехнедельный отдых, мягкие кровати, миссионерский стол и бритва сделали свое дело. Ламбэр почувствовал вкус к жизни. У него была очень удобная память, необычайно избирательная. На миссионерскую станцию прибыл, наконец, наместник, полновластный хозяин этого края — Сандерс. Он стал их расспрашивать, но ввиду изнуренного состояния участников экспедиции, он не потребовал от них подробного отчета и спокойно выслушал, что поток алмазов открыт, а из описания местности заключил, что это на британской земле… Он был разочарован, но не подавал виду.

Ни один человек, которому поручено стоять на страже благополучия туземцев, не может обрадоваться открытию во вверенной ему области драгоценных россыпей или рудников. Такие богатства всегда пахнут кровью.

На первый взгляд кажется странным, что наместник не потребовал тогда у Ламбэра и его компаньонов образчиков этой россыпи, но Сандерс был человеком простым, непритязательным, не встречавшим подобное в своей практике, и, откровенно говоря, не знавшим, что ему нужно было в таких случаях делать.

— Когда умер Сеттон? — спросил Сандерс, на что получил точный ответ.

— Где?

При этом вопросе они замялись и заявили, что это место находится в ста милях отсюда.

Сандерс быстро высчитал.

— Нет, гораздо ближе, — сказал он.

Они допустили возможность ошибки, и Сандерс, оставив вопрос открытым, не стал их больше расспрашивать, зная по собственному опыту, что память изнуренных людей ненадежна. Он расспросил носильщиков, но и у них не получил точного ответа.

— Масса, — начал проводник на своем наречии, — это было на одном месте, где близко друг от друга растут четыре дерева, два красных дерева и два каучуковых.

Так как леса Алеби-ленд главным образом состоят из красных и каучуковых деревьев, то наместник ничего определенного и не узнал.

Четырнадцать дней спустя они достигли маленького прибрежного городка, где находилась резиденция Сандерса.

Пережить в Центрально-Западной Африке одно разочарование за другим, возвратиться кое-как к исходной точке экспедиции, напрочь позабыв как о тяготах похода, так и о двух убийствах, переступить порог вполне комфортабельного дома и — оказаться вдруг лицом к лицу с человеком, о котором твердо знаешь, что он сидит в камере одной из тюрем Англии — о, это кого угодно лишит самообладания! Именно это произошло с двумя негодяями, когда они увидели Сноу в гостиной дома наместника.

Они молча посмотрели друг на друга, причем оба исследователя не обнаружили больше на лице Сноу его обычной лукавой улыбки. Он был совершенно серьезен.

— Что вы сделали с Сеттоном? — спокойно спросил он.

Они не ответили. Сноу повторил свой вопрос.

— Он умер, — ответил, наконец, Уайтей. — Он умер от лихорадки. Это очень печально, но умер…

Уайтея впервые в жизни охватил гнетущий страх. В голосе Сноу звучал какой-то непонятный повелительный тон, будто он вдруг взял на себя роль судьи. Ни Уайтей, ни Ламбэр никак не могли осознать, что человек, требующий у них объяснений, был тем же самым, которого они видели на вокзале в арестантском халате!

— Когда он умер?

Они ответили торопливо и одновременно.

— Кто его похоронил?

Снова они заговорили вместе.

— У вас ведь были с собой два туземца… Вы им ничего не сказали? Вы даже не приказали вырыть могилу?

— Мы сами его похоронили, — Ламбэр снова обрел дар речи, — потому что он был белым и мы тоже белые — понимаете?

— Понимаю.

Он достал со стола лист бумаги. Они увидели на нем набросок какой-то местности и угадали, что это место их изысканий.

— Покажите место, где вы его похоронили. — Сноу положил карту на стол.

— Нечего показывать! — к Ламбэру вернулось самообладание. — Сноу, что вы себе позволяете? Кто вы такой, черт вас возьми, что позволяете себе допрашивать нас? Какой-то беглый каторжник…

— Что это за разговор о каком-то алмазном поле? — продолжал Сноу свой допрос тем же бесстрастным тоном. — Правительству ничего неизвестно о таком поле — или потоке. Вы заявили наместнику, что нашли алмазное поле. Где оно?

— Пойди сам и поищи, — вскипел Уайтей, — наглец! Мы никого не расспрашивали, а пошли и нашли!

Он широко пошагал к выходу. На пороге обернулся и угрожающе бросил:

— Мы завтра покинем берег и первое, что мы сделаем по прибытии в цивилизованную гавань — это заявим о вас… поняли? Нечего арестантам шататься по британским владениям!

На лице Сноу заиграла улыбка.

— Мистер Уайтей! — сказал он мягко, — вы завтра не покинете берег. Пароход уйдет без вас.

— Вот как!

— Пароход уйдет без вас, — повторил он. — Без Уайтея и без Ламбэра.

— Что вы хотите этим сказать?

Сноу взял со стола карту и указывая на место, помеченное крестиком, сказал:

— Где-то здесь, вблизи высохшего русла реки умер человек. Я хочу иметь доказательства его смерти и знать все подробности, прежде чем я вас отпущу…

Каким-то необъяснимым инстинктом преступники всегда чувствуют, что перед ними — представитель власти.

— Что вы этим хотите сказать, мистер Сноу? — спросил Уайтей, катастрофически теряя самоуверенность.

— То, что сказал, — ответил тот спокойно.

— Не думаете же вы, что мы его убили!

Сноу пожал плечами.

— Мы это так или иначе узнаем, прежде чем вы нас покинете. Я отправил людей к тому месту, где, как вы утверждаете, закопали Сеттона. Вашему переводчику нетрудно будет найти это место. Он уже в пути.

Ламбэр побледнел, как смерть:

— Мы ему ничего не сделали, — пробормотал он.

Сноу улыбнулся.

— Это мы узнаем.

Выйдя из дома наместника, Ламбэр внезапно схватил своего спутника за руку.

— Предположим, — Ламбэр задыхался. — Предположим…

— Что?

— Предположим, что какой-нибудь случайный туземец его убил! Ведь обвинят-то нас!

— Ах ты, Господи, об этом я и не подумал…

Последующие дни были полны тревожного ожидания. Компаньоны избегали попадаться на глаза Сноу, избегали Сандерса, вообще избегали каких бы то ни было контактов. Все же они узнали, что Цинтия Сеттон находится в резиденции наместника. Цинтия мужественно выслушала осторожное сообщение Сноу о случившемся с ее братом. Бледная, опустошенная, она бродила по окрестностям резиденции. Она подсознательно ждала… Чего? Чуда? Так или иначе, пока Сноу находился рядом, ее не покидали остатки надежды.

Сноу же куда-то постоянно исчезал, а по возвращении надолго запирался с Сандерсом.

— Белые очень часто умирают в Алеби-ленд, — говорил Сандерс, — есть основание верить правдивости этой истории… но эти двое не похожи на людей, которые из чисто гуманных побуждений взяли бы на себя труд похоронить бедного мальчика. Этому я, во всяком случае, не верю…

— Что вы намерены делать, когда люди возвратятся? — спросил Ламбэр.

— Я приму их доклад только в присутствии всех участников этой истории. Расследование должно быть беспристрастным. Оно и без того не совсем законно…

Проходили недели… недели нестерпимого беспокойства для Уайтея и Ламбэра, пока они убивали время, играя в вист под навесом своего барака.

Сандерс навещал их по долгу службы. Он был по отношению к ним элементарно вежлив, как, скажем, вел бы себя начальник тюрьмы по отношению к дисциплинированным арестантам.

Наконец как-то утром их вызвали к наместнику. Никогда еще ни один арестант не шел на скамью подсудимых с таким трепетом, как эти двое.

Наместник сидел за большим столом. Трое туземцев в синей поношенной полицейской форме стояли рядом. Сандерс бегло разговаривал с ними на туземном наречии. Присутствовавшие белые совершенно не понимали их.

Сноу и Цинтия сидели по правую сторону стола, а слева стояли два пустых стула. Все напоминало судебную камеру, в которой места подсудимых и обвинителей были противопоставлены друг другу.

Ламбэр искоса взглянул на Цинтию и его передернуло. Она же спокойно сидела в своем белом тропическом одеянии.

Сандерс прервал разговор с туземцами и велел им встать в центре комнаты.

— Я их внимательно выслушал, — сказал он громко. — А теперь буду задавать вопросы и переводить их ответы, если вам угодно.

Уайтей крякнул, попробовал было выразить свое согласие, но так как это ему не удалось, он только кивнул головой.

— Нашли вы это место с четырьмя деревьями? — начал допрос Сандерс.

— Масса, мы нашли его, — ответил туземец. — Да, это так… Мы шли и шли по той тропинке, по которой пришли белые мужчины, лишь один день мы отдыхали, это был праздник… Мы принадлежим к секте Суфи и молимся единому Богу, — продолжал полицейский. — Мы находили места ночлегов. Там была зола ночных костров, которые зажигали белые люди, патроны и другие вещи, которые они выбрасывали.

— Сколько дней потребовалось белым людям дойти оттуда? — спросил Сандерс.

— Десять дней, мы сосчитали десять ночных костров, где было много золы, и десять дневных, где золы было столько, чтобы кипятить только один горшок. Также на этих местах не были приготовлены постели. Двое белых мужчин шли десять дней, раньше их было трое.

— Откуда ты это знаешь?

— Масса, это легко понять, мы находили места их ночлега. Также мы нашли место, где был оставлен третий белый мужчина.

Ламбэр то бледнел, то краснел во время перевода показаний чернокожего.

— Нашли вы белого мужчину?

— Масса, мы его не нашли.

У Ламбэра сжималось горло. Уайтей тупо смотрел перед собой.

— Была там могила?

Туземец покачал головой.

— Мы нашли там открытую могилу, но там не было мужчины.

— Вы не нашли никаких следов белого мужчины?

— Нет, масса, он бесследно исчез и только это вот осталось там. — Он достал из кармана грязный платок с несколькими узелками по краям.

Цинтия поднялась и взяла его в руки.

— Да, этот платок принадлежал моему брату, — сказала она тихо и передала его Сандерсу.

— Тут что-то завязано, — заметил тот и начал развязывать узлы. Всего он развязал три узла. Два раза выпадал на стол небольшой серый камешек кремнезема, а последний раз — четыре совсем маленьких камешка не больше горошины. Сандерс собрал камешки и внимательно разглядывал их.

— Не знаете ли вы, что эти штучки означают? — обратился он к Уайтею, но тот отрицательно покачал головой. Тогда он обратился к туземцу.

— Абибоо, ты знаешь обычаи и нравы населения Алеби. Что могут означать эти камни?

Но Абибоо покачал головой.

— Масса, если бы они были из красного дерева, они означали бы свадьбу, если из каучука — путешествие, но эти штучки ничего не означают.

— Боюсь, что и я в этом не разберусь, — заметил Сандерс, когда Сноу подошел к столу.

— Позвольте мне взглянуть, — сказал он и внимательно стал их разглядывать. Затем он достал перочинный нож и начал царапать камешки.

Он так был погружен в свою работу, что и не думал о том, что этим задерживает ход следствия. Они терпеливо ждали три, пять, десять минут. Затем он поднял голову, перекатывая в руке камешки.

— Я думаю, что мы можем оставить себе эти камешки? — спросил он. — Вы ничего не имеете против?

Ламбэр утвердительно кивнул головой.

Он успел успокоиться, хотя, как полагал Уайтей, этому пока не было оснований. Следующие слова наместника подтвердили его подозрения.

— Вы утверждаете, что похоронили мистера Сеттона в известном месте, — произнес он с расстановкой. — Мои люди не нашли никаких следов могилы, за исключением вырытой и пустой. Как вы это объясните?

Уайтей шагнул вперед.

— Нам нечего объяснять, — просвистел он своим тоненьким голоском, — мы похоронили его, и это все, что мы знаем. Ваши люди, вероятно, ошиблись местом. Дальше вы не можете держать нас в плену, это противозаконно… В чем вы нас обвиняете? Все, что возможно было, мы вам объяснили…

— Разрешите мне задать вопрос? — сказал Сноу. — Алмазную россыпь вы обнаружили до или после смерти мистера Сеттона?

Ламбэр, к которому непосредственно относился вопрос, ничего не ответил. Если дело касалось хронологии, то лучше было положиться на Уайтея.

— До, — ответил Уайтей после короткой паузы.

— Задолго?

— Да… с неделю или что-то в этом роде…

Сноу забарабанил пальцами по столу.

— Знал мистер Сеттон об этом?

— Нет, — ответил Уайтей, — когда было сделано открытие, он уже лежал в лихорадке.

— И он ничего не знал?

— Ничего.

Сноу раскрыл ладонь и высыпал камешки на стол.

— И все же камни были у него, — сказал он.

— Но при чем здесь этот мусор? — спросил Уайтей.

Сноу улыбнулся.

— Для одних мусор, для других — алмазы.