Мистер Тарн не сошел к утреннему завтраку на следующее утро. Эльза была бы удивлена, если бы он появился. Дверь его все еще была заперта, и только после повторного стука его сонный голос проворчал, что он выйдет через несколько минут. Эльза поспешила закончить завтрак и успела выйти из дома до того, как появился мистер Тарн.

Она хотела поскорее попасть в контору. Ей было интересно, какое объяснение ночному происшествию даст Эмери. Она могла бы спорить, что не даст никакого. Когда в половине десятого она вошла на его звонок в кабинет, то увидела человека, на лице которого не было никаких следов бессонной ночи. Он встретил ее, как всегда, не здороваясь, и сразу же погрузился в свои письма, выпаливая через стол десятки и сотни слов, которые она должна была ловить и записывать. Только когда она уже уходила, он упомянул об их ночном разговоре.

– Вы ведь звонили мне ночью? Я смутно припоминаю что-то…

– А я почти забыла об этом, – сказала Эльза спокойно, и его лицо замерло.

– Может быть, вам приснился сон, – сказал он. – Но этот сон никогда не сбудется наяву… снова. Когда Фенг-Хо придет, попросите его рассказать вам историю его пальца.

– Его пальца? – повторила удивленная Эльза.

– Да, его мизинца. Вы сломали ваш палец в школе, играя в хоккей. Спросите его, как он потерял свой.

– Я не знала, что он потерял палец.

– Спросите его, – ответил Эмери и кивком головы указал на дверь.

Эльза мысленно пожелала, чтобы он придумал другой способ сообщить ей, что она может уйти.

Было уже время завтрака, когда появился Фенг-Хо, такой же нарядный, в безукоризненном пальто, в еще более аккуратно разглаженных брюках. Вместо белых гетр на ногах у него были ярко-желтые, кожаные. В одной руке он держал зонтик и шляпу, – в другой – золоченую клетку с качающейся на жердочке канарейкой.

Он осклабился, увидев девушку.

– Моя недостойная пташка была больна всю ночь. Я сидел около нее и кормил ее сахаром с полуночи до шести часов утра. Теперь ей лучше, и она споет вам. Пи! – обратился он к желтой певунье. – Открой свой маленький клюв и издай музыкальные звуки для этой уважаемой леди!

– Фенг, вы говорите неправду, – сурово сказала Эльза. – Вы не просидели вчерашнюю ночь около вашей птицы.

Маленький человечек с прямодушно-невинным видом поглядел на нее, потом обратил свои печальные глаза в сторону птицы.

– Маленький Пи, если я лгу, не пой, но если я говорю правду, тогда пусть твое горлышко издаст презренную мелодию.

Верная птичка, словно поняв, залилась веселой песней. Фенг-Хо восхищенно улыбнулся.

– Всем искателям истины, от Конфуция до Дарвина, известен тот достопримечательный факт, что животный мир – я подразумеваю позвоночных млекопитающих – является живым воплощением и главным выразителем правды. Теперь, с вашего милосердного разрешения, я присяду и посмотрю, как ваши живые пальчики бегают по клавишам вашей уважаемой машинки – употребляя выражения наших соседей, но не друзей – японцев.

Он сидел терпеливо, почти неподвижно, время от времени лишь поворачивая глаза к птице. Казалось, между обоими было какое-то странное понимание, потому что едва только Фенг-Хо раскрывал в улыбке свой рот, как птица заливалась певучим смехом.

Мисс Дэм вошла в то время как Эльза печатала на машинке. При виде китайца она от удивления замерла, но милостиво признала, что его канарейка – лучшая птица, какую она когда-либо слыхала.

– Это, должно быть, самец, – сказала она. – Самцы всегда лучше поют, чем самки. Разве так и не должно быть? У них меньше ответственности, если вы понимаете, что я хочу сказать.

Она холодно посмотрела на китайца, который в знак согласия кивнул головой.

– Если вам приходится класть яйца, то вам некогда заботиться о вашем голосе. Простите, вы знаете Сессюсваку? – обратилась она к Фенг-Хо, который выразил сожаление, что он никогда не слыхал об этом господине.

– Вы много потеряли, – сказала она с сожалением, когда Фенг-Хо покачал головой. – Он был просто замечателен, особенно когда он совершил – как, бишь, это слово… хаки-раки!

Эльза решила не выручать ее и с такой подчеркнутостью прервала работу, что мисс Дэм поняла, что она мешает, и удалилась.

– Очень хорошенькая молодая дама, – сказал Фенг-Хо.

Эльза, решившая, что он издевается, приготовилась проучить его, но его следующие слова доказали, что он говорил искренне.

– Восточный взгляд значительно отличается от западного. Я говорю вам это как бакалавр естественных наук.

Эльза подивилась, почему это должно означать какой-то особенный авторитет в вопросе о красоте, но благоразумно не стала продолжать разговор на эту тему.

Утром она нашла в конторе записку от миссис Трин-Халлам. У другого человека это было бы целое письмо, так как оно занимало два листка, но миссис Трин-Халлам была не особенно сильна по части каллиграфии. Буквы были огромные, и хорошо, если на странице помещался десяток слов.

«Вы придете сегодня в семь часов. Я приготовлю для вас обед. Каждое утро я буду отвозить вас на автомобиле в вашу кантору».

(Эльза заметила, что она писала слово «контора» через «а»).

К этому была приписка:

«Пожалуйста, не говорите майору Эмери, что вы гостите у меня. Он может подумать, что у меня есть какие-то особые основания».

Приписка вызвала ее неудовольствие, хотя она сама не знала, почему. Может быть, ей не понравилось предположение, что она стала бы рассказывать майору Эмери что-то о своих личных делах…

Дядю своего она видела всего в течение нескольких минут. Возвращаясь с завтрака, она должна была пройти мимо его двери, которая была отворена. Он сидел за столом. Она бы прошла дальше, если бы он не окликнул ее.

– Закрой дверь! – проворчал он. – Я виделся с моим адвокатом по одному делу и составил завещание.

Это было довольно неожиданное известие, поэтому она могла лишь сделать банальное замечание относительно благоразумности подобной предосторожности.

– Он весьма сведущий в… – он откашлялся, – проницательный и весьма сведущий в… – он снова откашлялся, – в уголовном праве. Самое большое наказание, которое грозит в Англии за известное преступление, это два года… Он говорит, что можно, вероятно, отделаться и меньшим, если добровольно сделать заявление…

Эльза не могла понять, о чем он говорит. Может быть, он выпил? Лицо сто красное, веки тяжелые от недосыпания, но по опыту она знала, что он сейчас трезв.

– Это требует большого размышления – кроме меня замешаны другие люди в этом… деле, – продолжал Тарн. – Но я думал, тебе будет приятно, что я оставил тебе немного денег, хотя я думаю, они еще долго не достанутся тебе… Ты бы хотела быть богатой, Эльза?

Он посмотрел на нее сквозь припухшие веки.

– Я думаю, всякий хотел бы быть богатым, – уклончиво ответила она.

– Ты бы хотела быть богатой и счастливой, а? Как девушка в романе? – насмешливо спросил он и вдруг прибавил: – Что Эмери делал все утро?

– Работал.

– Ничего особенного?..

Эльза покачала головой.

– Я бы хотел взглянуть на некоторые из его писем, Эльза. Как-никак, а я участвую в деле, и у майора Эмери нет секретов от меня. Где ты держишь папку с черновиками?

– Майор Эмери держит свои черновики в сейфе.

Мистер Тарн играл пресс-папье.

– Не пойму, почему бы тебе не вставлять третий листок копировальной бумага, – сказал он.

Было бессмысленно обсуждать этот вопрос с ним.

– Я не могу так поступать – вы сами знаете это великолепно. Это было бы бесчестно и подло, и я бы скорее оставила фирму Эмери, чем сделала это.

– Тебе не нравится он, а?

– Я терпеть его не могу! – искренне сказала Эльза, и лицо мистера Тарна прояснилось.

– Вот такие речи я люблю, моя девочка! Он свинья, этот тип! По отношению к нему нет ничего, что было бы подло.

– Есть вещи, которых я не стану делать, о ком бы ни шла речь, – ответила Эльза и вышла.