Дом мистера Тэппервиля на Ганновер-плэс был ярким образцом типичного дома банкира. Все в нем, от чердака до погреба, говорило о порядке, чистоте и спокойной роскоши. Это был дом, где все шло по расписанию, начиная с шести часов утра, когда прислуга начинала возиться на кухне, и до половины двенадцатого ночи, когда дворецкий тщательно запирал парадную дверь и гасил последние огни в передней.

В любой момент мистер Тэппервиль, взглянув на маленькое, аккуратно отпечатанное на машинке расписание, неизменно хранившееся в правом верхнем ящике его стола, мог сказать, кто из прислуги что делает, в каком состоянии находится каждая комната и каково количество бензина в баках каждого из его автомобилей. По четвергам ровно в пять мистер Тэппервиль узнавал на телефонной станции точное время, и, проверив карманные часы с точностью до секунды, делал обход всех комнат и заводил там многочисленные часы. Коллекция часов была одним из приятных увлечений мистера Тэппервиля.

Каждое утро в половине девятого он садился за утренний завтрак. Позавтракав, просматривал три финансовые газеты, лежавшие у него под рукой, и прочитывал финансовую статью в «Таймс». В двадцать пять минут десятого, с точностью почти до минуты, он выходил в переднюю, где слуга подавал ему меховую шубу. Обычно было половина десятого, когда он спускался по лестнице к своему автомобилю.

В это утро, однако, банкир нарушил свои привычки, позвонив дворецкому еще до того, как кончил завтрак.

– У меня сегодня гости, Уикс.

– Слушаюсь, сэр! – сказал Уикс, раздумывая, каких именно гостей имеет в виду мистер Тэппервиль.

– Всего будет четыре человека, включая меня. Сговоритесь с одной из горничных – с надежной горничной – чтобы она занималась дамами. Моя спальня может быть использована для их нужд, – задумчиво сказал мистер Тэппервиль. – Позаботься, чтобы на туалетном столе находились вещи, которые могут понадобиться дамам, – пудра и тому подобное. Посоветуйтесь с экономкой насчет цвета и качества и купите все нужное.

– Слушаю, сэр, – сказал обескураженный Уикс.

– Обед лучше сделать немного более изысканный, чем обычно, – продолжал банкир. – «Суп-Жюлтенн», я думаю, «Камбала Морнэ», цыпленок «А ля Рен», шары из мороженого и гренки с сардинкой, – я думаю, это будет великолепно! Хорошее шампанское и легкое немецкое вино для дам – это тоже будет превосходно!

– В котором часу, сэр?

– В половине девятого. Поставьте в гостиной стол для бриджа…

Он отдал несколько более мелких распоряжений и поехал в банк с опозданием на пять минут.

Заторможенный по натуре, он провел весьма деловое утро, ибо, подобно майору Эмери, он обычно сам вскрывал и отвечал на адресованные ему письма, редко прибегая к услугам малокровной девицы, исполнявшей обязанности его секретарши.

Дела банка Стеббинга, как уже говорилось, были особого характера. Многие имена клиентов Стеббинга были неизвестны даже самым близким родственникам их обладателей. Крупные и мелкие торговцы, люди разных профессий и даже видные владельцы других банков находили чрезвычайно удобным иметь счет, который нельзя было отождествить с тем именем, под которым они были более известны.

Любопытные чиновники податного управления могли с недоумением изучать банковские книги Стеббинга. Назойливые ревизоры, интересующиеся, кто причастен к известным театральным представлениям, могли раскрыть имя господина, выписывающего чеки и оплачивающего все расходы, и все же не угадать, что за простой подписью «Т.Смит», стоявшей в юго-восточном углу чека, скрывался тот, которого никогда бы не заподозрили в таком легкомыслии.

Мистер Тэппервиль являлся хранилищем многих тайн.

Обычно он бывал так занят между тремя четвертями десятого и половиной второго, что принимал посетителей лишь в самых чрезвычайных случаях. Поэтому, когда его пожилой бухгалтер показался на пороге с визитной карточкой в руке, мистер Тэппервиль нахмурился и недовольно замахал рукой.

– Не сейчас, любезнейший, не сейчас, – сказал он укоризненно. – Я право, не могу никого принять. Что это?

– Счет, который был ликвидирован вчера, – ответил бухгалтер.

Мистер Тэппервиль выпрямился в кресле.

– Эмери? – шепотом спросил он.

– Да, сэр. Он сказал, что не задержит вас дольше десяти минут.

Мистер Тэппервиль отодвинул настольную лампу, при которой он работал – он был довольно близорук – и сунул кое-какие бумаги в кожаный портфель.

– Попросите его войти, – сказал он глухо.

Эмери вошел в комнату и был принят с той долей почтительности и холодной вежливости, которую подобало проявить по отношению к бывшему клиенту банка.

– Я пришел, потому что считал себя обязанным дать вам какие-то объяснения, мистер Тэппервиль. Я ликвидировал вчера мой счет у вас…

Мистер Тэппервиль с серьезным видом кивнул головой.

– Мне сообщили об этом, – сказал он. – И я должен сознаться, что я испытывал и удивление и… облегчение.

На жестких губах Эмери мелькнуло что-то вроде улыбки.

– Ваше облегчение объясняется неудовлетворительностью клиента, а не характером счета – довольно солидного?

– Довольно солидного, – согласился Тэппервиль, – но, если вы мне позволите одно замечание, – таинственного.

– Разве не все ваши счета таинственны? – холодно спросил Эмери.

– Я не мог отделаться от чувства, – сказал банкир, – что вы пользуетесь банком Стеббинга, как… как ширмой. Я уверен, что вы извините меня, если я ошибаюсь. Но временность вашего счета была одной из его отрицательных черт.

– Я собирался сделать его постоянным, – спокойно сказал Эмери. – Признаюсь вам, что я открыл счет в банке Стеббинга с одной особой целью. Я даже буду более откровенен с вами и скажу, что я имел намерение допустить нарушение правил, которое дало бы мне право обратиться в суд и потребовать рассмотрения ваших книг.

Мистер Тэппервиль остолбенел.

– Я знаю теперь, что это было бы бесполезно. Честно говоря, я знал меньше о банковском деле, чем думал.

– Вы хотели ознакомиться с моими книгами? – медленно спросил мистер Тэппервиль, мало-помалу вникая в характер ужасного замысла. – Я… я никогда не слыхал ничего подобного.

– Я думаю! Но, видите ли, мистер Тэппервиль, вы вели весьма уединенный образ жизни. Я уже сказал, что, убедившись в неосуществимости моего замысла и к тому же раскрыв в тот же день все, что мне нужно было знать, я перевел свой счет. Тэппервиль, кто такой Джон Стильман?

У Поля Эмери была роковая способность заставлять людей вздрагивать.

Мистер Тэппервиль чуть не вскочил с кресла при этих словах.

– Стильман? – пробормотал он. – Я… я не понимаю вас.

– Никто не понимает меня, может быть, потому что я говорю слишком ясно, – сказал Эмери. – У вас имеется счет человека, которого зовут Стильман, – счет побольше моего и гораздо более опасный. Банк Стеббинга выжил бы, имея меня в списке своих клиентов, но счет Стильмана свалит вас, ваше богатство и ваш банк в такую густую грязь, что вы задохнетесь в ней.

Секунду Тэппервиль в ужасе смотрел на Эмери.

– Я отказываюсь, категорически отказываюсь обсуждать дела банка, – сказал он, дрожа от гнева. – Это позор… Дела так не делаются… Как вы смеете, сэр…

Эмери жестом попросил его замолчать.

– Может быть, все это так, но я говорю вам, что Стильман опаснее змеи!

– Я отказываюсь обсуждать этот вопрос, – сердито сказал мистер Тэппервиль, нажимая кнопку. – Вы говорите о даме, сэр, о даме, которая хотя и занимает скромное положение в вашей конторе в Сити, тем не менее, имеет право на мое уважение и на мое восхищение, сэр!

Эмери, пораженный, глядел на него.

– Дама? – недоверчиво сказал он. – В моей конторе в Сити? Господи!