Ровно в десять часов, когда упал занавес первого действия, леди Динсмор обернулась и приветствовала появившихся в ложе мужчин.

— Дорогой граф, я очень зла на вас. Вы заставили себя ждать, и я в ожидании вашего появления расхвалила вас молодежи…

— Очень сожалею, что заставил себя ждать.

Граф Полтаво обладал свойством, разговаривая с кем-либо, делать вид, что все его внимание устремлено к собеседнику. Он умел прекрасно слушать, что в сочетании с природной веселостью его характера и живой речью составило ему в обществе репутацию приятного и занимательного собеседника.

— Прошу вас принять мои извинения.

Леди Динсмор покачала головой и взглянула на Фаррингтона, но Фаррингтон опустился в свое кресло и внимательно разглядывал зрителей партера.

— Вы неисправимы, граф. А теперь садитесь и спокойно изложите, что заставило вас опоздать. Вы ведь знакомы с моей племянницей и с мистером Доутоном? Он восходящая звезда нашей журналистики.

Граф отвесил поклон и сел рядом с леди Динсмор.

Франк холодно ответил на поклон графа кивком головы и снова углубился в беседу с Дорис.

— Что вы можете сказать в свое оправдание? — сказала леди, обращаясь к своему соседу. — Неточность во времени — это большое зло, и в наказание вы должны сообщить мне, что заставило вас опоздать.

Граф Полтаво любезно улыбнулся.

— Мне предстояло весьма неприятное деловое свидание, от которого я не мог отказаться и которое потребовало моего личного присутствия. К сожалению, та же причина заставила отлучиться и мистера Фаррингтона.

— Не будем говорить о делах, — заметила леди Динсмор. — Мистер Фаррингтон не может говорить ни о чем другом, кроме как о делах. Когда он жил у меня, он непрестанно отсылал в Америку телеграммы, получал письма — ни днем, ни ночью я не знала покоя. И наконец я сказала: Грегори, я не потерплю, чтобы ты и дальше развращал мою прислугу своими чаевыми и превращал мое жилище в маклерскую контору, будет лучше, если ты продолжишь свои дела в Савой-отеле и оставишь мне Дорис. И он послушался меня, — удовлетворенно закончила леди Динсмор.

Граф Полтаво огляделся по сторонам и притворился, словно лишь сейчас заметил, что Фаррингтону не по себе.

— Скажите, он себя нехорошо чувствует? Ему нездоровится?

Леди пожала плечами.

— Откровенно говоря, мне кажется, что ему нездоровится, но он делает вид, что его недомогание сильнее, для того, чтобы иметь возможность не принимать участия в нашей беседе. К тому же он терпеть не может музыки. Дорис очень озабочена его нездоровием, и с той поры, как заметила его состояние, она более не может следить за оперой. Она обожает своего дядю.

Полтаво взглянул на Дорис. Во время антракта она равнодушно разглядывала публику, словно ее мысли были заняты совсем иным. Она была молчалива, ее обычная беззаботность и жизнерадостность оставили ее.

— Она дивно хороша, — прошептал Полтаво.

В его голосе зазвучало нечто, что заставило леди Динсмор внимательнее присмотреться к нему.

Граф уловил ее взгляд.

— Разрешите задать вам один вопрос, — сказал он. — Она помолвлена со своим молодым другом? Поверьте мне, что я спрашиваю об этом не из одного любопытства. Я сам… заинтересован… — он говорил это спокойно, как обычно.

Леди Динсмор сразу же поняла, о чем речь, и ответила:

— К сожалению, я не могу похвастать ее доверием, Она разумная молодая девушка и ни у кого не спрашивает совета. Она недолюбливает вас — простите мне мою откровенность, но то, что я говорю, соответствует действительности.

Полтаво кивнул головой.

— Я это знаю. Не согласитесь ли вы мне оказать услугу и поведать, чем именно я вызвал ее нерасположение?

Леди Динсмор улыбнулась.

— Более того, я готова даже представить вам возможность осведомиться об этом у нее лично. Франк! — обратилась она к юноше. — Не угодно ли вам сказать мне, чего ради ваш редактор распространяет столь ужасные сведения о военных приготовлениях в Германии? Ведь это отражается на сезоне в Баден-Бадене.

Граф молча поднялся со своего места и подсел к девушке. Наступило томительное молчание. Первым заговорил Полтаво.

— Мисс Грей, — сказал он серьезным тоном, — ваша тетя была столь любезна и предоставила мне возможность задать вам один вопрос. Разрешите мне задать вам его?

Дорис удивленно взглянула на графа и заметила:

— Вопрос, на который не смогла дать ответа тетя Патриция, вряд ли может быть разрешен мною.

Граф Полтаво не обратил внимания на иронию, прозвучавшую в ее голосе.

— Этот вопрос касается вас лично.

— Ах! — глаза Дорис засверкали, и она нетерпеливо постукивала каблучками о пол. Потом она рассмеялась. — Я слышала, что вы никогда не говорите того, что думаете, и никогда не думаете о том, что говорите.

— Прошу простить меня, мисс Грей, но это не так. Когда я обращаюсь к вам, мои слова соответствуют моим помыслам. Я не склонен откровенничать со всеми — к чему раскрывать свою душу, обнажать свои чувства и мысли перед окружающими? Это не соответствует моим взглядам, — и Полтаво сделал выразительный жест. — Но с вами я буду откровенен, я чувствую, что чем-то задел вас, мисс Грей, что я позволил себе по отношению к вам какое-то упущение, или же моя незначительная персона просто не вызывает в вас симпатии. Это так?

Нельзя было отказать в откровенности графу Полтаво, но девушка не была расположена в данную минуту беседовать об этом. Глаза ее смотрели вдаль, и черты лица приобрели неожиданно большое сходство с чертами лица ее дяди.

— Это и есть вопрос, который вы хотели мне задать? — спросила она.

Граф молча наклонил голову.

— В таком случае я отвечу на него, — прошептала она, и в ее голосе послышалось волнение. — Я отвечу на вашу откровенность откровенностью и положу конец этому неопределенному состоянию.

— Это мое сокровенное желание.

Дорис продолжала говорить, не обратив внимания на его замечание.

— Вы правы, и я рада возможности открыто сказать вам об этом. Вы не вызываете во мне симпатии. Быть, может, мне следовало бы избрать другое выражение, но это так. Мне не симпатичен ваш таинственный образ жизни — в нем кроется что-то темное. Я боюсь вашего влияния на моего дядю. Я познакомилась с вами всего две недели тому назад; мистер Фаррингтон знаком с вами лишь неделю, и все же вы осмелились сделать мне предложение. Я могу подобный образ действий назвать бесстыдным. Сегодня вы пробыли у моего дяди в течение трех часов. Я могу предполагать, какой характер носило ваше посещение.

— Боюсь, что вы подозреваете нечто, не совпадающее с истиной.

Фаррингтон подозрительно взглянул на беседовавших. Полтаво продолжал:

— Я хотел бы лишь быть вашим другом в тот день, когда вам понадобилась бы моя помощь, — тихо прошептал он. — И поверьте, этот день скоро наступит.

— Вы это говорите серьезно? — озабоченно осведомилась Дорис.

Он кивнул головой.

— Если бы я могла довериться вам! Да, я нуждаюсь в поддержке друга. Если бы вы знали, как томят меня сомнения! Какой я испытываю порой страх! — Голос девушки задрожал. — Что-то совершается совсем не так, как следовало бы, но я не могу вам всего объяснить… Если бы вы согласились помочь мне. Разрешите задать вам вопрос?

— Спрашивайте меня о чем угодно.

— И вы мне ответите откровенно и честно? — Дорис походила в волнении на ребенка.

Полтаво улыбнулся.

— Если я вообще буду в состоянии ответить на ваш вопрос, то будьте уверены, что я скажу вам правду.

— В таком случае скажите мне, доктор Фолл — ваш друг?

— Да, он мой близкий друг, — ответил Полтаво, хотя не имел никакого понятия о том, кто такой этот врач. Он полагал, что создавшееся положение оправдывает любую ложь, лишь бы она дала возможность выяснить что-либо новое. Лгал Полтаво легко и непринужденно.

— Может быть, вы знаете мистера Горза?

Он энергично покачал головой, и девушка облегченно вздохнула.

— А в каких вы отношениях с моим дядей? Вы его друг? — Дорис чуть слышно произнесла эти слова и жадно ожидала ответа, словно от этого ответа зависело все дальнейшее.

Полтаво колебался.

— На этот вопрос нелегко ответить, — сказал он. — Если бы ваш дядя не находился под влиянием доктора Фолла, то я несомненно мог бы отнести его к числу друзей. — Полтаво импровизировал свои ответы с необычайной легкостью.

Дорис с интересом взглянула на него.

— Вы разрешите спросить вас, при каких обстоятельствах ваш дядя познакомился с этим доктором? — спросил он, придав своему тону уверенность, позволявшую предположить, что ему известно все, нужна лишь информация по этому частному вопросу.

Девушка колебалась.

— Это мне точно неизвестно. Мы с давних пор знакомы с доктором Фоллом. Он живет за городом, и мы видимся с ним очень редко. Он… — она запнулась, — мне кажется, у него ужасная специальность — он психиатр и уделяет все свое внимание сумасшедшим.

Полтаво очень заинтересовало сообщение девушки.

— Прошу вас, расскажите мне обо всем этом подробнее.

Она улыбнулась.

— Я боюсь, что вы склонны посплетничать, — несколько иронически заметила она, но затем ее тон снова стал серьезным. — Я терпеть не могу этого доктора, хоть отец и говорит, что я ошибаюсь в нем. Он, по-видимому, очень неглупый и сдержанный человек. Когда я нахожусь в его обществе, то чувствую себя так, словно мне приходится танцевать танго перед сфинксом.

Полтаво громко расхохотался, обнажив ослепительна белые зубы.

— Мне трудно представить себе такое состояние.

— Я надеюсь, что в ближайшем будущем вы встретитесь с доктором Фоллом и тогда вам станет ясно, что я хотела выразить этим сравнением.

Об этом пророчестве Полтаво вспомнил позднее, когда он, беспомощный, очутился во власти доктора.

— А мистер Горз?

И снова девушка нерешительно повела плечами.

— Он сравнительно заурядный человек и ничем не привлекает внимания. По внешности он походит на преступника, но, надо думать, долгие годы верно служил моему дяде.

— В каких отношениях находится ваш дядя с доктором Фоллом? — продолжал спрашивать Полтаво. — Доктор занимает какое-нибудь положение в обществе?

— Разумеется! Он джентльмен и, если не ошибаюсь, располагает значительными средствами.

— А каково отношение вашего дяди к Горзу?

Полтаво не на шутку был заинтересован ответами девушки, ибо ему предстояло занять место человека, труп которого лежал на полу в доме на невзрачной, окутанной туманом улочке.

— Мне нелегко будет ответить на этот вопрос, — смущенно заметила девушка. — Раньше мой дядя держался с ним, как с равным. Но порой бывал очень зол на него. Он ужасный человек. Быть может, вы знаете газетку «Дурная слава»? — осведомилась девушка.

Полтаво ответил, что ему приходилось видеть эту газету и что порой он не без удовольствия читает Помещенные в ней скандальные новости.

— Эта газета — излюбленный род чтения мистера Горза. Мой дядя никогда не прикасается к этому листку, а мистер Горз любит его читать. Он забавлялся, читая все гнусности, опубликованные в этой газетке. Должно быть, мистер Горз находился в каких-то отношениях с издателем этого листка, но, когда я заикнулась об этом дяде, он очень рассердился.

Полтаво казалось, что Фаррингтон не спускает с него глаз. Он искоса взглянул на него и заметил, что миллионер не особенно одобрительно поглядывает на него и недоволен его беседой с девушкой. Поэтому он счел нужным прервать разговор и обратился к Фаррингтону:

— Какое великолепное зрелище — эта блестящая лондонская публика.

— Вы правы, — сухо ответил миллионер.

— В театре множество известных людей. Например, Монтегю Феллок тоже здесь!

Фаррингтон кивнул головой.

— А вот этот молодой человек с умным проницательным лицом, что сидит в четвертом ряду у прохода…

— Это мистер Смит, — заметил Фаррингтон. — Я уже имел удовольствие его видеть. Я узнал всех, за исключением…

— Дамы, сидящей против нас в литерной ложе. Она все время сидит в глубине ложи и не показывается у барьера. Надеюсь, это не какая-нибудь сыщица?

Франк Доутон, Дорис и леди Динсмор о чем-то оживленно беседовали между собой.

— Полтаво, — сказал приглушенным голосом Фаррингтон, — я должен знать, кто эта дама. У меня имеются к этому веские основания.

Оркестр заиграл интермеццо, огни в зрительном зале погасли, начался второй акт.

Наступила тишина, на сцене, спускаясь с декоративных скал, появился хор.

Неожиданно в литерной ложе блеснул ослепительный огонек и прогремел выстрел.

— Боже! — пролепетал Фаррингтон и отпрянул назад.

В зале поднялось смятение, но чей-то властный голос потребовал:

— Скорее включите свет в зрительном зале!

Занавес опустился, и театр озарился множеством огней.