— Кто же в таком случае остальные женщины? Это тоже его супруги? — осведомилась она успокоившись.

— Нет, у него здесь только одна жена.

Джоан настолько привыкла к языку девушки, что понимала ее без особого труда.

— Остальные женщины — лишь прислужницы. А эта женщина не живет здесь, она прибыла сюда недавно и не видела своего мужа в течение многих лет.

Рабыня намеренно говорила очень медленно и, замечая, что Джоан не понимает что-либо из сказанного, повторяла слова вторично.

— Благодарю тебя, — сказала ей Джоан.

— Ты все поняла? — осведомилась Зюдейка — так звали рабыню.

— Да, все, — ответила смеясь Джоан.

Джоан удивлялась своему спокойствию и хорошему настроению. Но оно было, по-видимому, результатом действия чистого горного воздуха, вдохнувшего в нее новые силы и энергию. Пышно разукрашенный потолок комнаты напоминал ей кабинет Джемса в его лондонской квартире. Он был украшен чудесными мавританскими орнаментами — эти арабески были так искусны и тонки, что издали казалось, будто потолок соткан из кружев.

Не было никакого сомнения в том, что обстановка комнаты доставлена европейскими фирмами. Ковер, расстилавшийся под ногами, был персидский. Видно, что Ральф с давних пор готовил себе это убежище, самым тщательным образом обставил свой дворец, позаботился о каждой мелочи.

Все было великолепно в своем убранстве, но даже это великолепие не могло заглушить сознания, что находишься в темнице.

На противоположной стене виднелось большое окно, заделанной позолоченной решеткой. Джоан подошла к нему и изумилась красоте открывшейся картины. Перед ней расстилалась долина, вдали виднелась синяя полоска моря и маячила причудливая скала Гибралтар.

Она прикрыла глаза рукой, пытаясь защититься от палящего солнца, и увидела нищего — он ехал в Танжер. На мгновение она утратила спокойствие.

— Джоан, Джоан, — обратилась она к себе, — ты не должна плакать. Ты не должна падать в обморок или иным образом проявлять свою слабость, — и она решительно покачала головой.

Затворив окно, отправилась к двери и была поражена, когда дверь под ее нажимом подалась. Вопреки ожиданию она оказалась незапертой.

Джоан находилась в большой зале, из которой дверь вела в сад. Ей предоставляли значительную свободу, и Джоан почувствовала некоторое удовлетворение.

Однако, выйдя в сад, она поняла, что нечего питать надежды на бегство. Стены, окружавшие сад, были непомерно высоки — даже для мавританского дома. Наверху они были усажены гвоздями и усыпаны осколками стекла, поблескивавшими на солнце.

Столь же безнадежна была бы попытка бежать через ворота. Рядом с воротами высился небольшой домик, в котором дежурил привратник. Она подумала о Крейзе — и там имелся домик для привратника, но ее отец, в силу стесненных материальных обстоятельств, не мог позволить себе роскоши содержать его.

Огорченная увиденным, она медленно поплелась назад в дом и прошла в большую комнату, по-видимому, предназначавшуюся для нее. Никто не пришел ее проведать, и остаток дня она провела в полном одиночестве.

Ральф Гамон был осведомлен об удачном перемещении пленницы и теперь сам направлялся в свой загородный дворец. Он внутренне торжествовал: замысел его осуществился, и он радостно спешил в маячивший на горизонте белый дом.

Там находилась Джоан Карстон, наконец-то очутившаяся в его руках!

Перед отъездом из Танжера он посовещался о чем-то с рыжебородым Беннокуайтом, и этот разговор удовлетворил его.

Гамона сопровождал Сади Гафиз, настроенный значительно менее радостно.

— Мы прибудем туда до восхода солнца, — сообщил ему Ральф.

— Хотел бы знать, чего ради я вообще направляюсь туда, — проворчал Сади. Он говорил по-английски и был горд, что владеет этим языком.

— Гамон, вы испортили все мои планы, — сказал он.

Ральф непринужденно рассмеялся в ответ. Он не был расположен сердиться и не придал значения упреку Сади.

— Кто прибежал предупредить, что солдаты паши окружают дом? Кто придумал план разбудить ночью сыщика, в то время как проще простого было выманить из отеля одну Лидию? В этом я не виноват, Сади. Вы должны потерпеть. Лидия находится в Танжере и пробудет там еще несколько дней. Я думаю, что нам удастся без особого труда… Если мне удалось доставить сюда мою даму, то…

— Если вам удалось доставить сюда вашу даму? — возмущенно воскликнул Сади. — Как бы вы ее доставили сюда, если бы не я, шериф Сади Гафиз…

— Она дивно хороша, — продолжал Гамон.

— А разве я бы поехал сюда, если бы это было не так? — холодно осведомился Сади.

Тон его голоса заставил Ральфа насторожиться.

— Вы хотите, по-видимому, удовлетворить свое любопытство и потом снова уехать, — сказал он. — Во избежание возможных недоразумений сообщаю вам, что эта девушка выходит за меня замуж.

Шериф пожал плечами.

— На свете женщин столько же, сколько бедняков, — равнодушно сказал он и кивнул головой по направлению к встретившейся неприглядной личности.

— Беззубый старый дьявол! — сказал он и бросил ему монетку.

— Да будут счастливы твои дни! — ответил нищий и медленно поскакал за обоими всадниками.

— Да будут тебе дарованы все радости неба, да будет милостив к тебе пророк! О, позволь мне переночевать под крышей твоего дома, я старый человек…

Сади, со свойственным арабам философским терпением, спокойно слушал причитания нищего, но Ральф вскипел:

— Проваливай, поганый пес! — но слова эти не возымели действия: нищий продолжал ехать за ними, оглашая воздух бесчисленными причитаниями.

— Позволь мне отдохнуть в тиши твоего дома, чудесная птица райских садов Аллаха, позволь мне поспать под твоей кровлей — ночи холодны, а я стар и немощен…

— Не слушайте его, пусть болтает! Вы, видно, до сих пор еще не знаете Марокко, — сказал Сади, обращаясь к Ральфу.

Нищий продолжал следовать за ними и лишь после того, как путешественники скрылись под сводами ворот, повернул и поехал своей дорогой.

Немного погодя Ральф заметил, что лошадь нищего пощипывала травку недалеко от дома. К небу подымалась голубая струйка дыма — старик расположился на отдых и развел костер.

Ральфу Гамону предстояла малоприятная задача, и он не спешил решать ее. Он поужинал наедине с Сади в маленьком зале.

— Я вижу, что вы не очень пылкий влюбленный — заметил араб. — Вы уже видели ее?

— Она может подождать, — холодно ответил Гамон.

— Гамон, — сказал вкрадчиво араб, — вы не мусульманин, и мне кажется, что на молодую девушку подействовало бы успокаивающе, если бы она познакомилась с благородным арабом и узнала, что и мы соблюдаем добрые обычаи.

— Я вас представлю ей несколько позднее, а пока у меня найдется иное дело, — оборвал его Гамон.

Иное дело Гамона заключалось в том, чтобы переговорить со своей женой, которую он не видел в течение восьми лет.

Он прошел к ней и не поверил своим глазам, что эта полная и мрачная женщина восемь лет тому назад была прекрасной арабской девушкой.

— Наконец-то ты прибыл, — решительно заявила она. — Я о тебе ничего не слышала несколько лет кряду.

— Разве ты голодала? — холодно осведомился Ральф. — Или была лишена крова? Или у тебя не было на чем спать?

— Кто эта девушка, которую ты привез сюда?

— Она скоро станет моей женой.

Женщина вскочила с места и задрожала от злобы.

— Чего ради заставил ты меня приехать сюда? — закричала она. — Ты хочешь, чтобы мои рабыни считали меня дурой? Почему ты не оставил меня в Магадоре? Там у меня имеются хотя бы друзья и знакомые. Или ты меня привез сюда для того, чтобы я была рабыней твоей новой жены? Этого не будет, Гамон!

Ральф почувствовал себя не совсем уверенно.

— Ты можешь на следующей неделе снова уехать в Магадор. У меня были особые причины на то, чтобы доставить тебя сюда.

— Она знает, кто я? — осведомилась его жена.

— Я велел рабыне сказать ей об этом, — ответил Гамон.

Гамон в спешном порядке доставил сюда свою первую жену для того, чтобы Джоан наглядно убедилась, в каком положении находится. Этот поступок как нельзя более соответствовал характеру Гамона.

— Я пойду теперь к моей даме, — сказал Ральф, обращаясь к Сади, — а потом представлю тебя ей.

Он постучал в дверь, которая вела в комнату Джоан, и, не получив ответа, вошел. Джоан сидела у рояля с опущенными на колени руками. В течение всего вечера она испытывала желание заняться музыкой и как раз перед приходом Ральфа подошла к роялю.

— Как вы поживаете? — осведомился Ральф.

Она ничего не ответила, и Гамон на мгновение застыл на месте, пораженный ее красотой и спокойствием. Будь Джоан менее воспитанной, она бы выразила все свое отвращение к нему. Но ни один мускул не дрогнул на ее лице. Она вообще не обратила на него внимания, словно перед нею стоял слуга, и действие происходило в ее родном доме в Крейзе.

— Разве здесь не чудесно? — продолжал он. — Это один из прекраснейших уголков Марокко. Вы могли бы счастливо прожить здесь пару лет. Вы уже видели мою первую жену?

Не дожидаясь приглашения, он присел и закурил сигару.

— Вы имеете в виду миссис Гамон?

Он кивнул головой.

Никогда еще ей не случалось видеть Гамона в таком радостном и беззаботном настроении. Казалось, ничто не нарушало его покоя.

— Я, очевидно, недостаточно знаю о местных обычаях, — сказала она. — Во всяком случае первая жена, которую мне суждено было увидеть…

— Она же является и последней, которую вам суждено видеть, — продолжал он улыбаясь. — Как говорится, браки заключаются на небе, но мимолетные и приятные связи можно заключать и в Марокко. Единственной моей женой на все времена будет леди Джоан Гамон.

Слабая улыбка промелькнула на ее лице.

— Это звучит ужасно, — откровенно призналась она. Джоан обладала способностью выводить Гамона из себя. Инстинктивно она улавливала наиболее уязвимые его места. Вот и сейчас глаза Гамона вспыхнули огнем, но он быстро овладел собой и попытался улыбнуться.

Втайне он восхищался ее спокойствием и сожалел о том, что не может отплатить ей той же монетой.

— Разве мавританский обычай предписывает, чтобы девушка принимала фамилию человека, который похитил ее? — холодно осведомилась она. — Вы обязательно должны мне рассказать, как здесь заключаются браки. Я боюсь, что совершенно не знаю местных обычаев.

Он направился к ней и сказал:

— Послушайте, Джоан, я не хочу жениться на вас по мавританскому закону. Я хочу вступить с вами в христианский брак, и настоящий английский священник обвенчает нас. Я спросил вас, какого вы мнения о моей мавританской жене — в самом деле, что вы можете сказать о ней?

Джоан ничего не ответила и тщетно пыталась догадаться, чего он хотел.

— Что вы о ней думаете? — снова спросил он ее.

— Мне жаль ее. Она была со мной не слишком любезна, но все же мне ее жаль, она внушает мне чувство симпатии.

— Так? Так, значит, она вам симпатична? Она несколько полна — у нее слишком полное лицо. В Марокко большинство жен ожидает такая участь, потому что им приходится коротать свою жизнь в гареме. Они лишены свободы, мало двигаются, они день и ночь проводят взаперти. Они вне дома бывают лишь полчаса в день, гуляя под надзором рабынь. Таковы условия жизни арабской женщины. Джоан, могли бы вы примириться с подобной жизнью?

Она пристально поглядела на него.

— Я ни при каких условиях не хотела бы быть вашей женой.

— Вы хотели бы жить, как живут арабские женщины? — повторил он. — Или вы предпочли бы вступить в брак по-европейски, иметь детей, которые унаследовали бы ваше имя и титул своего отца?

Она порывисто поднялась со своего места и отошла в другой конец комнаты.

— Не будем больше говорить об этом, — сказал Гамон и поднялся с места. — Я хотел бы, чтобы вы приняли Сади Гафиза, одного из моих друзей. Будьте приветливы с ним, но не выражайте ему излишнего внимания.

Его тон заставил Джоан насторожиться.

— Что это значит? — спросила она.

— Он хотел взять в жены мою сестру Лидию, и это ему не удалось. Я бы не хотел, чтобы у него появились какие-нибудь виды на вас.

И он удалился, оставив Джоан наедине со своими мыслями. Через несколько мгновений он возвратился в сопровождении Сади.

Джоан немедленно сообразила, что этот человек представляет для нее такую же опасность, как и Ральф — быть может, даже большую.

Его толстое, лишенное выразительности лицо вызвало в ней отвращение. Глаза Гафиза уставились на нее, словно он смотрел на кусок мяса и приценивался к товару. Она возненавидела его поверхностный лоск, вежливою английскую речь и угодливую улыбку.

Сади пробыл у нее недолго — ровно столько, сколько, по его мнению, понадобилось для того, чтобы произвести впечатление на девушку. Если бы он мог прочесть ее мысли, то очень удивился бы: он был настолько уверен в себе, предполагая, что его личность вызывает симпатию.

— Какого вы о нем мнения? — спросил Ральф девушку после того, как араб удалился.

— У меня еще не составилось мнения о нем, — ответила уклончиво Джоан.

— Он хороший друг и опасный враг, — многозначительно сказал Гамон. — Я предпочел бы, чтобы Лидия оказалась благоразумнее. Она обязана мне многим.

Джоан подумала, что и он многим обязан Лидии, но она не была склонна вступать с ним в беседу. Вдруг он поднялся и сказал:

— Я оставлю вас. Надеюсь, вы сами найдете свою спальню? Желаю вам приятных сновидений.

Она ничего не ответила.

В дверях он повернулся и с улыбкой обратился к ней:

— Христианской женщине живется лучше, чем туземной — запомните это!

Она продолжала молчать.

— Через два дня вы выйдете замуж, — иронически продолжал он. — Быть может, вы хотите, чтобы я кого-нибудь пригласил на нашу свадьбу?

— Вы ведь не осмелитесь пригласить английского священника?

— Не осмелюсь? И все же нас обвенчают. Вам суждено встретить в день венчания своего старого знакомого.

— Старого знакомого? — изумилась Джоан.

— Да. Вы встретите преосвященного мистера Беннокуайта.

И с этими словами он покинул комнату.