Самым достопримечательным в мистере Гомере Лейне было его почти фанатическое пристрастие к музыке, в частности, к симфонической поэме Чайковского «1812 год». Его достойные всяческого сочувствия соседи давно установили, что наибольшим успехом у мистера Лейна пользовалась эта большая композиция, ярко живописующая ход знаменитого сражения. Соседи пытались протестовать. Был составлен протокол о нарушении общественного спокойствия, но заядлый меломан не пожелал внять гласу общественности.
В его спальне был установлен самый мощный из современных граммофонов. Этот дорогой и громоздкий аппарат был снабжён хитроумным устройством, позволяющим возобновлять звучание пластинки, автоматически переводя иглу в исходное положение.
Но хуже всего было то, что мистер Лейн избирал для своих музыкальных сеансов именно ночные часы.
В полицейском участке, куда его вызывали для серьёзного разговора на музыкальные темы, он заявил, что граммофонная музыка — единственное средство успокоения его измученных нервов, а композиция «1812 год» обладает поистине целебными свойствами.
Что и говорить, мистер Лейн был верхом отзывчивости и милосердия!
Будучи театральным агентом, он занимался подбором артистических трупп для двух десятков театров и театриков Южной Америки. Большие артисты, получившие при его содействии выгодные ангажементы в Мексике, Бразилии и Аргентине, безмерно хвалили деловую сметку и предупредительность мистера Лейна.
Но он занимался устройством дел не только знаменитостей английской сцены, но и скромных, незаметных дебютантов, а точнее, дебютанток. Положительное решение вопроса о турне зависело от двух условий: внешности и наличия родственников.
Благообразный, с утончёнными манерами, мистер Лейн мягко говорил очередной просительнице:
— Это чудесная, исключительная по своей привлекательности страна… У вас там будет прекрасное содержание, но… у вас есть родственники?
Если молодая девушка отвечала на вопрос положительно, мистер Лейн прерывал свою речь и обещал уведомить письменно о результате переговоров. Он неизменно выполнял своё обещание, и просительница вскоре получала письмо с вежливым отказом.
Напротив, одинокая девушка немедленно получала билет первого класса на пароход, следовавший в Южную Америку.
Девушкам предстояло выступать в увеселительных заведениях, имевших столько же сходства с театром, сколько баня — с картинной галереей.
Однажды, правда, мистеру Лейну довелось принять не совсем желанного визитёра. Он сидел в своей роскошно обставленной конторе и внимательно слушал гостя — небольшого нервного еврея, взволнованно заглядывающего ему в глаза.
— Роза Гольдштейн, — задумчиво повторил мистер Лейн. — Да-да, кажется, припоминаю…
Он вызвал темнолицего молодого человека.
— Принесите мне книгу ангажементов, мистер Мендес, — приказал он.
— Я должен сказать, мистер Лейн, — продолжал посетитель, — что я понятия не имел об этом ангажементе…
— М-да… Так она вам ничего не сказала о своем намерении?
— Ни слова.
Молодой человек возвратился с большой книгой.
Мистер Лейн внимательно изучал список «артисток».
— Так… вот мы и нашли, — сказал он с облегчением. — Роза Гольдштейн… Теперь я точно припоминаю… Но она ведь представилась круглой сиротой…
Гольдштейн вздохнул.
— Она, вероятно, боялась, что мы не отпустим её в столь далёкое путешествие… Слава Богу, теперь хоть известно её местонахождение… Вы дадите мне адрес театра?
Лейн бережно захлопнул книгу и ласково посмотрел на посетителя.
— К моему великому сожалению, я не имею непосредственной связи со всеми театрами Южной Америки… Там находятся мои агенты, которым я могу переслать ваше письмо, если хотите… Очень возможно, что дочь ваша в данное время находится в турне…
— Да-да… понимаю…
— Ей, всё-таки, следовало поставить вас в известность о своих планах… М-да, молодёжь так беспечна, — сочувственно проговорил мистер Лейн. — Так или иначе, но я приложу все усилия, чтобы разыскать её и переслать ваше письмо.
Он протянул Гольдштейну свою пухлую руку, а мистер Мендес проводил гостя до двери.
Несколько минут спустя перед мистером Лейном сидела красивая девушка, заглядывая ему в глаза и нервно теребя сумочку.
Она уже побывала в одном турне по провинциальным сценам Англии и надеялась на мировое признание.
— А что скажут по этому поводу ваши родители, мисс?
— У меня нет родителей, — печально ответила красавица.
Губы её дрожали.
— Но ведь остались же другие родственники…
— Я совершенно одинока, мистер Лейн. Умоляю, не отказывайте мне…
Мистер Лейн решил не отказывать сироте.
— Завтра вы получите ответ, — сказал он, прибегая к обычной формуле.
— Я очень прошу вас, мистер Лейн… Поймите меня…
— Хорошо, — произнёс он с отеческой улыбкой. — Так и быть, вы получите ответ немедленно. Контракт будет готов сегодня же, мисс…
— Хакер… Лила Хакер.
— Так вот, мисс Лила Хакер, завтра утром вы подпишете контракт и получите билет до Рио-де-Жанейро!
Не помня себя от счастья, девушка бежала вниз по широкой лестнице. На последней ступеньке она неожиданно споткнулась и почти упала в объятия элегантного незнакомца, похожего на иностранца.
— О, извините, сэр! Я толкнула вас… Мне очень жаль…
— Вы не производите впечатления человека, сожалеющего о чем-либо, — улыбнулся незнакомец. — Держу пари, что вы только что получили выгодный ангажемент в заокеанские страны!
Она изумлённо уставилась на него.
— Откуда вам это известно?
— Интуиция! — рассмеялся незнакомец.
— Верно, — сказала она. — Я уезжаю в Южную Америку. А вы тоже артист?
— О, нет! Но зато я мог бы многое рассказать о Южной Америке, так что, если пожелаете…
Девушка озадаченно посмотрела на него.
— Не знаю, я…
— Я собирался выпить чашку чая. Буду рад разделить с вами эту скромную трапезу.
Девушка не испытывала ни малейшего желания пить чай и, тем более, идти куда-то с незнакомым человеком, но в Гонзалесе было столько притягательного и, вместе с тем, подчиняющего, что она покорно последовала за ним.
В это время мистер Лейн беседовал со своим смуглолицым помощником.
— Фонзо, она потрясающе красива. Высший класс!
И он не удержался от того, чтобы не расцеловать кончики пухлых пальцев.
Незадолго до этого один из Четвёрки Справедливых, Пойккерт, живущий в Испании, получил письмо от одного своего знакомого из Рио-де-Жанейро, в котором сообщалось, что большинство молоденьких и красивых англичанок, выступавших в притонах Рио, попадали туда при благосклонном содействии некоего мистера Лейна. Пойккерт не замедлил поставить об этом в известность своих друзей в Лондоне, которых это обстоятельство весьма заинтересовало.
— Вы довольны ангажементом? — спросил Леон, поигрывая чайной ложечкой.
— О, да! Вы только подумайте, я буду получать двенадцать фунтов в неделю, бесплатный стол и квартиру! Об этом можно было только мечтать!
— А куда именно вы направляетесь?
— Я не знаю точно… Турне по Бразилии… Рио-де-Жанейро, а потом… не знаю, — страна ведь небольшая…
— Да, совсем маленькая, — серьёзно заметил Гонзалес. — Как расстояние от Лондона до Персии или от Брайтона до экватора, совсем малютка…
Она изумлённо посмотрела на него.
Леон вкратце рассказал о климате и достопримечательностях Бразилии.
— Я пришлю вам книгу, которая вас должна заинтересовать, мисс Хакер, — сказал он. — В ней вы найдёте ответы на все вопросы о Бразилии.
— О, я вам очень благодарна, — проговорила девушка. — Если позволите, я дам вам свой адрес.
Леон с удовольствием позволил.
— Ну, рассказывай, — сказал Манфред.
В этот час небольшой ресторанчик был совершенно пуст. Столик, облюбованный друзьями, располагался в глубокой нише.
— Я не умею играть на банджо, — поморщился Леон. — Мало того, я просто ненавижу этот инструмент…
— Ты хочешь сказать, что явился к нему в качестве искателя ангажемента в Южную Америку?
Леон кивнул.
— Он, разумеется, отказал мне… Типичная внешность садиста. Бесцветная нежная кожа, одутловатое, почти детское лицо, тонкие волосы, пухлые руки… Закоренелый преступник.
— Сдать полиции?
— Нет улик. Он действительно театральный агент. В его книге есть имена знаменитых артистов, которые дадут о нём самые лучшие отзывы… Чертовски хитёр, ничего не скажешь. И опытен. Если бы подделкой банкнот занялся главный кассир Королевского банка, то его было бы гораздо труднее уличить, чем какого бы то ни было другого фальшивомонетчика. Так же и с Лейном… Я говорил с неким Гольдштейном — его дочь семь месяцев назад отплыла в Южную Америку. До сих пор никаких известий… А мистер Лейн был неприятно поражён, узнав, что у девушки есть родители… Вот так…
— Что будем предпринимать? — Манфред закурил толстую сигару.
— Моя юная приятельница отбывает ближайшим пароходом в Рио-де-Жанейро… Ты как-то сказал, что был бы не прочь навестить нашего друга Пойккерта в Испании. Я, в свою очередь, был бы не прочь навестить какой-нибудь притон в Рио…
— Ты прав, — сказал Манфред. — Нужно во всём разобраться на месте.
Мисс Лила Хакер была очень удивлена, увидев среди пассажиров трансатлантического парохода того самого элегантного господина, с которым она пила чай после получения заветного ангажемента. Она была в прекрасном настроении: будущее рисовалось ей в самом радужном свете и она предвкушала прелести безбедной жизни в далёкой экзотической стране. Её, правда, несколько удивило то, что Гонзалес откровенно избегал её общества, но это обстоятельство не было достаточно значительным, чтобы изменить к худшему радостное настроение юной искательницы счастья.
Однако, это настроение сильно потускнело, когда вместо театральной сцены она вышла на шаткие подмостки прокуренного бара, где отдыхали от мирских забот субъекты весьма тёмного происхождения и рода занятий.
Вскоре владелец бара, некий Рафферти, ирландец бразильского происхождения, сурово выговаривал ей:
— Вам, милочка, нужно в корне изменить манеру поведения… Вот вы вчера вдруг подняли шум, когда синьор Сант-Яго выразил желание посадить вас к себе на колени…
— Потому что я — артистка, а не…
— Что? — расхохотался хозяин. — Не болтайте глупостей! Короче, если он ещё раз захочет полюбезничать с вами, ведите себя пристойно. Вы меня поняли?
— Нет! — ответила Лила, дрожа от негодования. — Я сегодня же соберу вещи и…
— Я уже раз посоветовал вам не болтать глупостей! Ступайте к себе в комнату до времени! А если и впредь будете разыгрывать из себя монашку…
Он втолкнул её в каморку, служившую ей спальней, и захлопнул дверь…
Вечером она спустилась вниз и исполнила свой номер. К её удивлению и радости, Сант-Яго не проявлял к ней прежнего интереса, а Рафферти был необычайно внимателен и любезен.
В свою каморку ока возвратилась несколько успокоенной. Но неожиданно она обнаружила исчезновение ключа. Мысль остаться ночью одной в незапертой комнате привела её в ужас…
Лила зафиксировала дверную ручку спинкой стула и, сидя в дальнем углу комнаты, стала ждать. Чего? На этот вопрос она не находила ответа… В час ночи она услышала осторожные шаги в коридоре, затем кто-то попытался открыть дверь. Она не поддавалась. Тогда её яростно затрясли. Спинка стула угрожающе затрещала… Вдруг до слуха девушки донёсся глухой удар и звук падения тяжёлого тела. Через мгновение раздался лёгкий стук в дверь.
— Мисс Хакер, — услышала она, — откройте скорее, я хочу увести вас отсюда.
Дрожащими руками она отодвинула стул и открыла дверь. Перед ней стоял Леон Гонзалес.
— Тише… — прошептал он. — Возьмите пальто. Мы спустимся по чёрной лестнице…
В коридоре она споткнулась о распростёртое тело.
Они пробрались во двор, где стояло несколько запылённых автомобилей. Леон подвёл девушку к самой мощной из машин. В последний раз она взглянула на освещённые окна заведения Рафферти. Оттуда — в ночь рвались звуки музыки и пьяные вопли. Она закрыла лицо руками и разрыдалась.
Ровно через два месяца после своего отъезда Леон вернулся на Джермен-стрит и пожал руку Манфреда, днём раньше приехавшего из Испании.
— Должен отметить бесспорную пользу от пребывания в притонах, — сказал Манфред. — Ты великолепно выглядишь, Леон.
— А что, наш друг Пойккерт на своей ферме тоже открыл притон?
Друзья расхохотались.
— Как дела? — спросил Манфред.
— Оправдались наихудшие подозрения, но доказать суду виновность нашего подопечного почти невозможно. Я посетил контору его агента в Рио, разумеется, в его отсутствие, и имел счастье ознакомиться с их гнусной перепиской. Лейн прекрасно знает, на что он толкает искательниц ангажементов.
— Ну, тогда приступай к разработке деталей, ничего не поделаешь, — произнёс Манфред, нахмурясь.
Когда речь шла о наказании преступника, Гонзалес не знал ни усталости, ни препятствий в достижении цели. Ни один полководец не разрабатывал так подробно план сражения, как Леон — план возмездия.
В тот же день он тщательно обследовал местность, в которой проживал мистер Лейн.
— Великолепно! Редкая удача, Джордж! — выпалил он с порога. — Этот негодяй оказался заядлым меломаном! У него в квартире установлен какой-то фантастически мощный граммофон! Это потрясающе!
— Не хочешь выпить стакан воды? — осведомился спокойно Манфред.
— Нет! Собирайся!
— Куда?
— Слушать концерт!
Когда поздним вечером друзья подошли к дому мистера Лейна, они были оглушены треском барабанов, грохотом пушек и колокольным звоном, такими привычными для невольных слушателей симфонической поэмы Чайковского, которые имели несчастье оказаться соседями мистера Лейна.
— Что это? — спросил Манфред.
— Чайковский. «1812 год», — торжественно произнёс Леон.
Навстречу им шёл полицейский.
— Ужасный шум, не правда ли? — сказал он, поравнявшись с друзьями.
— Как это терпят соседи? — спросил Манфред.
— Привыкли.
— И как долго длится этот… концерт? Надеюсь, не всю ночь? — поинтересовался Гонзалес.
— Нет, всего час-полтора. Хозяин этого ужасного граммофона не может заснуть без музыки. Видно, артист какой-нибудь…
— В своём роде, — улыбнулся Леон.
Утром следующего дня было установлено, что в услужении мистера Лейна находятся четыре человека. Трое из них спали в доме. По пятницам Лейн покидал город.
Именно пятницу и выбрал Леон для операции.
Убедившись, что мистер Лейн благополучно отбыл в Брайтон, Гонзалес позвонил по телефону к нему домой.
— Это дворник Мастерс? — спросил он, коверкая английский язык на манер мексиканца-помощника Лейна. — Это говорит мистер Мендес. Мистер Лейн возвратится домой ещё сегодня. У него важное деловое свидание. Он просил передать, чтобы никого из прислуги не было дома.
— Я понял, сэр, — ответил дворник.
Видимо, ему не впервой было получать подобные указания.
— Да, он ещё сказал, чтобы вы не запирали кухонную дверь, — добавил Леон.
После этого он пошёл на почтамт и отправил на имя Лейна телеграмму в отель «Риц»:
«Молодая Гольдштейн обнаружена в Санта-Фе большие осложнения полицией Должен немедленно видеть Жду у вас дома Мендес»
— Телеграмму он получит в восемь часов, а в девять отходит поезд из Брайтона. В половине одиннадцатого наш клиент будет дома, — сказал Леон.
— Пойдём готовиться, — спокойно ответил Манфред.
Как и следовало ожидать, прислуги в доме не оказалось. Друзья без особого труда нашли комнату Лейна, выходившую окнами на улицу.
— А вот и его знаменитый граммофон, — сказал Гонзалес, указывая на шкафчик красного дерева. — Работает на электрическом токе… Так… Очень удобно, — произнёс он, увидя над изголовьем кровати выключатель, — он выключает эту адскую машину, не вставая с постели.
Приподняв крышку граммофона, он внимательно осмотрел пластинку.
— «1812 год» — засмеялся Леон.
Он установил иголку и выключил аппарат. Диск тут же пришёл в движение. Направившись к постели, Леон повернул выключатель — диск замер.
— Отлично!
Гонзалес снова установил иголку на краю пластинки.
— Благодаря вот этому приспособлению иголка возвращается на край пластинки и музыка возобновляется. Американское изобретение. В Англии пока мало таких аппаратов.
Он огляделся и увидел то, что искал. К одной из дверей была прикреплена металлическая вешалка. Он подёргал её, испытывая прочность крепления, затем вынул из кармана толстый шнур и привязал его к вешалке.
— Великолепно, — прошептал Леон.
Затем он вынул из портфеля пару наручников и положил их на кровать. Далее из портфеля был извлечён какой-то предмет, походивший на маршальский жезл.
— Что это, Леон?
Гонзалес показал надпись, выбитую на рукояти.
— «Тюремное управление» — прочёл Манфред.
— Эту игрушку именуют в просторечии «девятихвостой кошкой». Самая настоящая девятихвостая плётка, которую не так легко было раздобыть.
Он разрезал бечёвку, связывающую хвосты, и взмахнул плетью. Все девять хвостов зловеще просвистели в воздухе.
Около половины одиннадцатого до их слуха донёсся шум открываемой двери.
Мистер Лейн возвратился домой.
— Это вы, Мендес?
Он включил свет и увидел перед собой просто одетого человека с белой вуалью на лице.
— Кто вы и что вам нужно? — прохрипел Лейн.
— Посчитаться с вами, — коротко отрезал Гонзалес. — Кстати, если вы вздумаете кричать, я пристрелю вас на месте, причём с величайшим удовольствием.
— Что вы хотите от меня?
И тут Лейн увидел вторую завуалированную фигуру.
Силы оставили негодяя, и он рухнул на пол.
Манфред оттащил его в спальню.
Шторы на окнах были задёрнуты. На ночном столике горела тусклая лампа.
— Раздевайтесь! — скомандовал Манфред.
Мистер Лейн повиновался.
— Живее!
Молочно-белое обрюзгшее тело Лейна нервно подёргивалось.
Манфред надел на него наручники.
Друзья подвели его к двери, на которой была вешалка. Леон пропустил шнур через наручники и подтянул руки Лейна к вешалке.
— А теперь давайте поболтаем, — сказал Леон. — Мистер Лейн, вы занимаетесь гнуснейшим и постыднейшим ремеслом, отправляя молодых и неопытных девушек в притоны Южной Америки. Как вам известно, это преступление карается тюремным заключением и вот этим.
Он грозно помахал плетью перед носом обезумевшего от страха Лейна.
— Клянусь вам… я никогда… я не знал, — простонал Лейн. — Вы не сможете доказать…
— Я пришёл сюда с единственной целью — доказать вам, что это преступление не останется безнаказанным, — ответил Леон.
Манфред включил граммофон.
Комната огласилась рёвом труб и барабанным боем.
Полисмен, незадолго до того разговаривавший с друзьями на улице, проходил в это время мимо дома. Услышав музыку, он усмехнулся и остановился. К нему подошёл один из соседей Лейна.
— Он опять затеял свой ужасный концерт, — раздражённо заметил сосед.
— Вы правы, это ужасно. Хоть бы сменил пластинку, — поддержал его полисмен. — Будто кто-то дёргает кошку за хвост и при этом вопит о помощи.
— Отвратительная музыка! И так каждый вечер, — добавил сосед.
Полисмен пошёл своей дорогой.
А из спальни Лейна продолжали доноситься трубы и барабаны, гром и пальба в сочетании с воплями и причитаниями, которые, однако, не имели никакого отношения к Чайковскому.