Глава 1.

УЧЕНИК ВЗЛОМЩИКА

Было девять часов вечера 27 мая, когда одетый в штатское сотрудник полиции, проходя по Хаттон–Гарден мимо ювелирного магазина фирмы «Гилдергейм, Паско и К°», заметил свет в окне второго этажа. Он решил выяснить, кто же находится в столь поздний час в помещении фирмы. Была суббота, а в этот день шефы фирм, равно как и их служащие, имели обыкновение покидать свои конторы и магазины не позже трех часов дня. Полицейский подошел к входной двери и постучал.

Услышав стук, Гилдергейм (а именно он и находился в это вечернее время в своей фирме вместе со старшим бухгалтером) направился к двери, вынув на всякий случай из кармана револьвер. Убедившись, что за дверью находится известный ему лично полицейский, владелец ювелирной фирмы облегченно вздохнул.

Ювелир пояснил полицейскому, что он получил посылку с бриллиантами от одной амстердамской фирмы, и ему хотелось уже сегодня рассортировать полученные драгоценности. Обменявшись шутками на тему о том, какую притягательную силу имеют драгоценности на сумму в шестьдесят тысяч фунтов для «тайных сил ночи», они распрощались.

Без четверти десять Гилдергейм запер полученные драгоценности в свой несгораемый шкаф, перед которым круглые сутки горела электрическая лампочка, а затем в сопровождении своего служащего покинул помещение фирмы и направился в сторону Солборн–стрит.

По пути им встретился тот же самый полисмен.

— Вы будете дежурить всю ночь? — осведомился у него Гилдергейм, улучив минутку, пока его служащий вызывал автомобиль.

— Да, — ответил тот.

— Отлично! — просиял ювелир. — Я был бы вам очень признателен, если бы вы особенно внимательно наблюдали за моим домом. Дело в том, что я опасаюсь за судьбу драгоценностей, полученных сегодня из Амстердама.

Полисмен улыбнулся.

— Можете быть спокойны на этот счет, — сказал он и, выждав пока Гилдергейм не поехал в автомобиле домой, направился назад к дому № 93, в котором помещалась фирма ювелира.

Однако за тот короткий промежуток времени пока полицейский разговаривал с ювелиром, кое–что произошло. Двое мужчин, один следом за другим, вынырнули из уличного мрака и подошли к дверям дома № 93. Один из них отпер дверной замок и, не оборачиваясь, исчез внутри. За ним вошел второй, прикрыв за собой дверь. В их движениях не было никаких признаков суеты или страха. Со стороны их можно было принять за постоянных обитателей этого дома.

Не прошло и минуты после того, как эти двое проникли внутрь, как к дому подошел третий человек, так же уверенно отпер дверь и вошел следом за первыми двумя.

Через три минуты после описанного происшествия двое из вошедших в дом, были уже на втором этаже.

С поразительной быстротой и ловкостью один из них пристроил к несгораемому шкафу газовый аппарат, в то время как второй аккуратно разложил на полу множество разнообразных инструментов, необходимых для взлома. Они быстро принялись за работу, не проронив при этом ни слова. Чтобы их не смогли заметить с улицы, они легли на пол. Лампа, висевшая над сейфом, продолжала гореть. Затем тот, который был покрупнее, взглянул наверх, на большое настенное зеркало, и нарушил молчание:

— Я надеюсь, зеркало не выдаст нас.

Второй взломщик был молодым стройным юношей. Длинные волосы придавали ему сходство с музыкантом.

Юноша покачал головой.

— Если бы нас могли увидеть с улицы в этом зеркале, — произнес он с легким иностранным акцентом, — это противоречило бы всем законам оптики.

— Тогда я спокоен, — сказал старший взломщик и приступил к работе.

Пока пламя газовой трубки со свистом расплавляло дверцу шкафа, он еле слышно напевал какую–то мелодию. Шкаф был устаревшей конструкции, и старший не сомневался в том, что операция не займет много времени.

Прошло еще полчаса в молчании. Один из них продолжал работать с газовой трубкой, а второй терпеливо ожидал того времени, когда подойдет его очередь.

Затем старший вытер ладонью проступивший на лбу пот. Полированная поверхность сейфа отражала тепло, и возле него было нестерпимо жарко.

— А кстати, почему ты с таким шумом запер дверь, когда мы входили? — спросил он. — Обычно ты более осторожен, Калли.

Тот, кого он назвал Калли, изумленно поглядел на него.

— Но позволь, Джордж, я не шумел, — сказал он. — Если бы ты находился в то время в подъезде, убедился бы в том, что я запер дверь так же бесшумно, как и отворил ее.

— Ну, для этого большого искусства не требовалось! — сказал Джордж, ухмыльнувшись.

— Это почему же?

— Да потому, что я ее и не запирал. А ты вошел следом за мной…

На лице молодого человека отразилось изумление.

— Мне пришлось дверь отпирать своей отмычкой! — сказал он.

— Ты отпер дверь? — старший взломщик нахмурился. — Не понимаю тебя, Каллидино. Я дверь не запирал…

— А я тебе говорю, что я отпер се своей собственной отмычкой, — упрямо стоял на своем юноша. — Значит, кто–то проник в дом следом за тобой, и неплохо бы выяснить, кто бы это мог быть…

— Ты думаешь, что кто–то еще…

— Я думаю, — продолжал маленький итальянец, — что было бы очень неприятно, если в наше дело впутался сейчас третий джентльмен.

— Да, это было бы ужасно.

— Но почему, джентльмены?

Оба взломщика в крайнем изумлении обернулись, ибо голос, произнесший это слово, принадлежал третьему человеку. Этот человек стоял в дверях, и позицию свою он избрал с таким расчетом, чтобы с улицы его не могли заметить.

На нем был смокинг, а через руку перекинут легкий плащ. Лицо его было прикрыто черной маской.

— Прошу вас оставаться на своих местах, — сказал он. — Мой револьвер нацелен на вас, и в случае чего, я имею законное право применить его. Мои действия тогда будут расценены как необходимая оборона.

Джордж Валлис ухмыльнулся, не потеряв самообладания.

— Сэр, — произнес он, — я бы очень хотел узнать, что вам угодно.

— Я желаю обучиться вашему ремеслу, — ответил незнакомец в маске. — Прошу вас, продолжайте. Я не стану более мешать вам.

Джордж Валлис снова взял газовую трубку и принялся за работу. Незнакомец с неподдельным любопытством наблюдал за его действиями. Работая, Валлис рассуждал вслух:

— Так как ничего не меняется оттого, окажетесь ли вы в конце концов представителем закона или нет, я могу спокойно продолжать работу. Потому что, ежели вы не представитель закона, то мне особенно беспокоиться не приходится. Я могу гарантировать ваше молчание, поделившись с вами добычей…

— Можете оставить себе все содержимое сейфа, — резко оборвал его незнакомец. — Я не собираюсь отнимать у вас законную добычу. Я хочу лишь поглядеть на то, как все это делается…

— В таком случае вам повезло с учителем, — не без гордости заметил Джордж, знаменитый взломщик. — Вы знали, кого выбирать!

— Да, я знал…

Валлис снова принялся за работу. Похоже необычайное происшествие не смутило его, руки же итальянца нервно дрожали. Не будь здесь Валлиса, он бы набросился на незнакомца, но хладнокровие и спокойствие соучастника охладили его пыл.

Молчание нарушил незнакомец в маске.

— Вы не находите странным, что существуют технические школы, — заметил он, — по всем отраслям знаний, и в то же время нет ни одной, где обучали бы искусству разрушения. Поверьте, я очень благодарен судьбе, что она дала мне возможность поучиться у такого специалиста, как вы.

Его голос хотя и звучал спокойно, но в то же время в нем слышны были жесткие нотки.

Джордж, не отрывая глаз от шкафа, спросил:

— Я бы хотел знать, каким образом вы проникли в дом?

— Я прошел следом за вами, — ответил незнакомец в маске, — так как знал, что ваш спутник будет идти на некотором расстоянии от вас. Сейчас поясню, на чем была основана моя уверенность. Вы готовились к ограблению в течение недели. По ночам вы дежурили, а для того, чтобы облегчить наблюдение за домом, сняли невдалеке маленькое помещение. В то время, как один из вас находился в подъезде своего дома, второй отправился на улицу выжидать, когда погаснет свет и Гилдергейм отправится домой. Дождавшись, один из вас направился к дому, но тот, что стоял в подъезде, не мог пойти за ним сразу: его задержала находка — на улице валялась пачка писем. По–видимому их обронил какой–то рассеянный человек. Среди писем находился и запечатанный сургучом пакетик. Находка отвлекла его внимание, и мне удалось проскользнуть за вами в дом.

Каллидино глухо рассмеялся.

— Ну и ну! — сказал он. — Ловко вы это проделали! Я так думаю, что пакет подбросили вы?

Незнакомец утвердительно кивнул.

— Прошу вас, продолжайте работать, — добавил он. — Ради Бога, я не хочу отвлекать вас от вашего дела…

— А что произойдет после того, как я закончу свою работу? — осведомился Джордж.

— Я надеюсь, что ничего не произойдет. После того как вы закончите свою работу, я собираюсь исчезнуть.

— Прихватив при этом свою долю?

— Никоим образом, — ответил незнакомец. — Я не имею на нее права, да к тому же мое общественное положение не позволяет мне… Я собираюсь ограничиться одним только наблюдением за вашей работой…

…Когда, наконец, тяжелая дверца несгораемого шкафа уступила усилиям Джорджа и Калли, и старший запустил свою руку внутрь, незнакомец, не говоря ни слова, вышел из комнаты, и несколько мгновений спустя взломщики услышали, как хлопнула входная дверь.

Незнакомец покинул дом.

Взломщики удивленно посмотрели друг на друга.

— Странный парень, — сказал Каллидино.

Его спутник пожал плечами.

— Очень странный, — подтвердил он. — И еще более странно будет, если нам удастся сегодня выбраться со своей добычей за пределы Хаттон–Гарден.

Но, к счастью для взломщиков, им удалось исчезнуть незамеченными, а ограбление фирмы Гилдергейма стало предметом оживленных толков и пересудов, не менее, пожалуй, оживленных, чем разговоры о том, каковы шансы фаворита по кличке Сантар на ближайших скачках.

Глава 2.

СКАЧКИ

«О Боже!.. Снова эта мелодия!..»

Ему почудилась музыка, исполненная нежности и печали. На несколько мгновений звуки ее перекрыли шум толпы на ипподроме, затем музыка стихла так же внезапно, как зазвучала… Гилберт Стендертон напряженно вслушивался, пытаясь определить источник этих звуков.

Невидимый музыкант исполнял «Мелодию в фа–миноре».

— Будет гроза!.. — раздался голос рядом с ним.

Но Гилберт не слышал этих слов. Он сидел, напряженно обхватив руками колени. На его лбу выступали капли пота, а в напряженной позе было нечто трагическое. Его профиль имел классические черты: высокий лоб, тонкий прямой нос, волевой подбородок…

Взглянув на своего мечтательного друга, Лесли Франкфорт вспомнил Данте. Сходство было очевидным, несмотря на то, что Данте не носил котелок и никогда не проявлял такого напряженного интереса к тому, что происходило на бегах.

— Будет гроза! — повторил Лесли.

Он подсел к Гилберту, твердо решив вывести его из отсутствующего состояния.

— Правда? — осведомился Гилберт, вытирая взмокший лоб.

Возвращаясь к реальности, он направил свой взгляд на небо, раскаленное солнцем, на густые толпы народа, на яркие рекламные плакаты, на трибуны, на палатки с прохладительными напитками…

— Если бы вы знали, какое впечатление производит ваш вид на окружающих! — сказал Лесли Франкфорт, и в голосе его послышалось раздражение. — Того и гляди, вас примут за разорившегося игрока! Вы послужили бы прекрасной иллюстрацией для рождественского номера газеты, выступающей против азартных состязаний. Я полагаю, что у нас и такая газета существует…

Гилберт лишь неопределенно хмыкнул в ответ.

— Эти люди представляют определенный интерес для меня, — задумчиво произнес он. — Можете ли вы себе представить, что творится в их головах? Ведь каждый из них обуреваем различными чувствами. Одни живут надеждой, другие полны разочарований… И каждый из них способен любить, печалиться, ненавидеть… Вот поглядите–ка на этого человека… — он указал на одного из зрителей.

Этот человек стоял посреди лужайки, где в людском водовороте образовалось небольшое свободное пространство. Это был мужчина среднего роста; шляпа его съехала на затылок, а в зубах он держал тонкую длинную сигару. Он находился на слишком большом расстоянии от них, чтобы можно было разглядеть все детали его внешности, но сила воображения Стендертона восполнила недостающие детали.

Гилберту он показался знакомым…

Словно чувствуя на себе чей–то пристальный взгляд, человек обернулся и медленно направился в их сторону. Приблизившись к наблюдавшим за ним друзьям, он вынул сигару изо рта и улыбнулся:

— Как поживаете, сэр?

Он почти прокричал эти слова, чтобы его могли услышать в царившем вокруг гаме. Гилберт приветливо улыбнулся ему, и мужчина ответил ему поклоном, высоко приподняв шляпу. Затем его подхватил людской поток и он скрылся из виду.

— Он — вор, — сказал Стендертон, — и при этом большого полета. А зовут его Валлис. Кстати, в этой толпе находится немало подобных Валлисов. У человека, склонного к психологическому анализу, подобное скопление множества людей всегда вызывает ужас…

Лесли внимательно посмотрел на него.

— Ужасной эта толпа станет очень скоро — тогда, когда разразится гроза и вам потребуется прокладывать себе дорогу сквозь эту толчею, — сказал он, настроенный гораздо более практично, чем его мечтательный друг. — Поэтому я предлагаю немедленно двинуться в путь и добраться до автомобиля, пока это еще возможно.

Гилберт согласился с ним. Он с трудом поднялся, так как ноги его затекли от долгого сидения, и сошел с трибуны вниз, на землю. Вместе со своим спутником он пересек дорожку, миновал площадку перед конюшней, где толпились жокеи, конюхи, журналисты и особо странные любители этого вида спорта.

Затем они вышли на дорогу. Вскоре несмотря на большое скопление машин, им удалось добраться до своего автомобиля и разыскать, что было удивительнее всего, шофера.

На горизонте блеснули первые молнии и предостерегающе прогремели первые раскаты грома. Духота стала нестерпимой. Приятели, заняв места в машине, поехали по направлению к Лондону. Предсказания Лесли оправдались: когда они проезжали Эпсом, разразилась сильная гроза. С неба хлынули потоки дождя, молнии прошивали потемневшее небо, от сильных раскатов грома закладывало уши…

Бурное море народа стало быстро таять; края толпы вытягивались длинными, извилистыми лентами: это разбегались во все стороны пешеходы, направляясь к станциям железной дороги. Надо было быть очень искусным шофером для того, чтобы успешно лавировать среди всего этого скопления людей, машин и экипажей.

Стендертон пересел на место рядом с шофером, хотя до этого ехал в крытом салоне автомобиля. От его острого взгляда не ускользнуло то, как испуганно вздрогнул шофер от очередной вспышки молнии, и как побледнело его лицо. Густые тучи заволокли небо, и землю окутал мрак. Горизонт был покрыт зловещими свинцовыми тучами и пеленой дождя. Такой грозы в Англии давно не видывали…

Гилберт не смотрел ни на небо, ни на землю, сплошь залитую водой. Все его внимание было устремлено на нервные руки шофера, вцепившиеся в рулевое колесо.

Неожиданно перед машиной вспыхнул огненный столб и раздался наиболее сильный из всех громовых раскатов, звучавших до сих пор.

Шофер инстинктивно отпрянул назад; лицо его перекосилось от страха, дрожащие руки выпустили рулевое колесо, а нога соскользнула с педали.

— О Боже! — пробормотал он. — Это ужасно… Я не могу ехать дальше, сэр…

Гилберт в ту же секунду взял на себя управление. Его тонкая рука уверенно легла на руль, а изящно обутая нога нажала на педаль.

— Скорей, освободите место, — бросил он шоферу, и тот, еще не совсем придя в себя, освободил ему место за рулем.

Стендертон был очень искусным автомобилистом, но и ему пришлось напрячь все свое внимание, применить весь свой опыт для того, чтобы вывести машину из хаоса, царившего на дороге.

Дождь продолжал заливать землю, и казалось, что гроза повлечет за собой наводнение. Колеса машины скользили и буксовали на размытой почве, но человек за рулем не терял самообладания: съехав с дороги, он успешно пробился вперед и снова выехал на шоссе. Дорога была усеяна спешащими пешеходами; машина снова замедлила ход, а затем вдруг резко остановилась.

— Что случилось? — раздался голос Лесли Франкфорта.

Он опустил боковое стекло и высунулся прямо под холодный небесный душ.

— На дороге стоит старик, — ответил Гилберт. — Вы ничего не будете иметь против, если я его посажу в машину? Я потом объясню вам, почему это сделал…

И он указал на две жалкие фигуры, стоявшие у края дороги. Фигуры принадлежали худому старику и девушке. Лесли не мог из–за дождя разглядеть их лиц. Они повернулись спиной к дороге, пытаясь вдвоем укрыться под одним тонким плащом.

Гилберт выкрикнул какое–то слово; услышав голос, старик повернулся. Это красивое одухотворенное лицо с тонкими чертами было лицом художника. Пряди седых волос спадали на воротник. Под плащом он держал какой–то предмет, который, казалось, ему необходимо было защитить от дождя в большей степени, чем себя.

Девушке, сопровождавшей его, было не больше семнадцати лет. Ее большие глаза были внимательно устремлены на людей в автомобиле, окликнувших ее деда. Старик, по–видимому, колебался и не знал, следует ли ему принять приглашение Стендертона, но после того, как тот вторично пригласил его сесть в автомобиль, он решился и, перенеся девушку через залитую потоками воды дорогу, приблизился к машине.

Лесли распахнул дверцу и сказал:

— Садитесь. Я вижу, вы основательно промокли…

Новые пассажиры вошли в машину. Они были в ужасном состоянии: оба промокли до нитки, по лицам и по одежде их струились ручьи, будто этих людей только что вытащили из воды.

— Снимите плащ, — скомандовал Лесли. — У меня найдется сухой носовой платок, хотя, конечно, вам больше пригодилась бы купальная простыня.

Девушка улыбнулась.

— Право, вы очень любезны, — сказала она. — Но мы испортим вашу машину…

— Ничего страшного, — ответил Лесли. — К тому же это и не моя машина. Во всяком случае, мистер Стендертон, пересев к нам, привел бы ее в еще более ужасное состояние.

Лесли мысленно спрашивал себя, чего ради Гилберт вздумал пригласить именно этих людей занять место в машине.

Старик мягко улыбнулся, и первые же произнесенные им слова рассеяли недоумение Лесли.

— Мистер Стендертон всегда очень внимателен ко мне, — негромко произнес он.

Голос его был мягок и мелодичен, а говорил он так, как говорят люди образованные.

Лесли улыбнулся: он привык к тому, что у Гилберта бывали самые разные, в том числе и весьма экстравагантные знакомые. Теперь вот выяснилось, что он водит дружбу и со странствующими музыкантами. О том, что новые его спутники были музыкантами, он догадался потому, что из–под плаща, наброшенного на плечи старика, выглядывал гриф скрипки.

— Значит, вы знакомы с ним?

— О да, — закивал головой старик.

Он вытащил из–под полы свой инструмент, и Лесли увидел, что это была очень старая скрипка. Старик быстро осмотрел ее, а затем, убедившись, что скрипка в сохранности, со вздохом облегчения осторожно положил на колени.

— Надеюсь, скрипка не пострадала? — спросил Лесли.

— Нет, сэр, — ответил старик. — Я боялся, что этот день дурно кончится…

Он помолчал минуту.

— Моя внучка также играет, причем, неплохо… Мы не любим большого скопления народа, но зато в этом случае удается выручить больше денег, а наше положение, — добавил он, улыбаясь, — не позволяет нам отказываться от заработка.

Гроза утихла; автомобиль теперь ехал по дороге, чуть смоченной дождем, и Гилберт передал управление машиной своему шоферу.

— Мне, право, очень жаль… — начал было шофер.

— Ей Богу, не стоит об этом говорить, — улыбнулся Гилберт. — Нечего стыдиться того, что боишься грозы. В свое время я также боялся грозы, но потом мне удалось пересилить свой страх. Существуют пороки и похуже, — добавил он вполголоса.

Шофер пробормотал несколько благодарственных слов, затем отворил дверцу автомобиля, и Гилберт присоединился к сидевшим в салоне пассажирам. Он пожал руку старику и приветливо улыбнулся девушке.

— Я сразу узнал вас, — сказал он. — Это мистер Спрингс, — представил он старика. — Он мой давний друг. Если вам приходилось обедать в Сент–Джонс–Вудс, то вы, должно быть, слышали во время обеда его скрипку. Не так ли, мистер Спрингс? — обратился он к старику. — Вы тогда играли…

Он оборвал фразу, а старик мягко улыбнулся и утвердительно кивнул.

— Во всяком случае, — продолжал Гилберт, — было бы бесчеловечно с моей стороны допустить, чтобы вы вместе с внучкой захлебнулись в потоках воды на дороге. Не говоря уж о том, что вас могла поразить молния…

— Разве такая опасность существует? — изумленно переспросил Лесли.

Гилберт нахмурился.

— Я заметил, когда мы ехали, как в одного беднягу ударила молния, — сказал он. — Вокруг него тут же собралась большая толпа, и поэтому я не остановил машину и не позаботился о нем. Это было ужасное зрелище…

Он выглянул в окно и добавил:

— Нас настигнет еще одна гроза, уже в Лондоне, но в городе она не производит такого жуткого впечатления, как в сельской местности. Высокие дома и крыши, заслоняющие небо, действуют на нервных людей успокаивающе…

В Белхеме они попрощались со стариком и его внучкой, а затем продолжали свой путь. Оставшись наедине со своим другом, Лесли изумленно поглядел на него.

— Вы удивительный субъект, — сказал Лесли. — Удивительный и загадочный… Еще сегодня утром вы представлялись человеком с расстроенными нервами, настоящей развалиной…

— Разве я так говорил?

— Не совсем так, — ответил Лесли. — Но я именно таким образом истолковал ваши слова. А затем, во время этой ужасной грозы, которая и на меня нагнала страху, вы вдруг спокойно взяли на себя управление автомобилем, а в довершение всего оказались еще и спасителем этого старика…

Гилберт на мгновение задумался, а затем усмехнулся.

— Существует масса самых разных проявлений нервного состояния, — сказал он. — Поэтому не удивительно, что мое нервное состояние несколько отличается от нервного состояния моего шофера. А что касается старика, то он играет в моей жизни весьма важную роль, хотя сам и не ведает об этом…

Голос Гилберта звучал торжественно. Он вздохнул и продолжил, поймав на себе любопытный и недоумевающий взгляд своего друга.

— Не знаю, что именно заставило вас прийти к выводу, что я — нервный человек, — пожал он плечами. — Кроме того, ваше определение меня как «развалины» довольно оскорбительно, принимая во внимание, что я на этой неделе должен был жениться…

— Возможно, что именно это и является причиной вашей нервозности, — задумчиво возразил Лесли. — Я знаю многих людей, сильно нервничавших в ожидании этого события. Взять, например, Типпи Джонсона: он попросту сбежал.

Гилберт грустно улыбнулся.

— Я предпринял нечто иное, но это иное равносильно бегству, — сказал он. — Я попросил отсрочить свадьбу.

— Но почему? — недоуменно осведомился Лесли. — Я собирался спросить об этом у вас еще сегодня утром, но затем забыл. Миссис Каткарт сказала мне, что вы хотите отложить свадьбу на неопределенный срок.

Несмотря на то, что Гилберт не выражал желания продолжать разговор на эту тему, словоохотливый Лесли стал увещевать друга:

— Примите дар, ниспосланный богами! Вы ведь служите в министерстве иностранных дел, вам предстоит блестящая карьера, ваша невеста — очаровательная и красивая девушка, вы богаты…

— В последнем, кажется, убежден весь Лондон, — резко заметил Гилберт. — Между тем, кроме моего жалованья, у меня нет ничего. Этот автомобиль, — продолжал он, поймав вопросительный взгляд Лесли, — хоть и принадлежит мне, но является подарком моего дяди, и я не уверен, что он не выразит желания получить его обратно, прежде чем я успею продать его. К счастью, Эдит совершенно равнодушна к роскоши. Зато я уверен: три четверти всего внимания, уделяемого мне другими, основаны на легендах о моем богатстве. Люди воображают, что я являюсь наследником моего дяди…

— А вы разве им не являетесь? — удивился Лесли.

Гилберт покачал головой.

— Мой почтенный дядя недавно изволил выразить желание, чтобы все его состояние перешло в руки общества, столь внимательного к нуждам животных, — к собачьему питомнику в Беттерси.

Добродушное лицо Лесли вытянулось:

— И вы рассказали об этом миссис Каткарт?

— Мисс Каткарт? — переспросил изумленный Гилберт. — Нет. Я полагал, что это излишне. Ведь, — добавил он, улыбаясь, — Эдит выходит за меня замуж не ради денег — она не нуждается в средствах. Так же, как и я женюсь на ней вне зависимости от ее имущественного положения.

Остаток пути приятели проехали молча, а на углу Сент–Джеймс–стрит они распрощались.

Гилберт подъехал к маленькому меблированному особняку, который он снял для себя год тому назад, внеся оплату вперед. В те времена его виды на будущее были более радужными, чем сейчас.

Гилберт Стендертон принадлежал к одному из тех своеобразных семейств, которые состоят преимущественно из кузенов и племянников. Его дядя принял на себя заботы о мальчике. Благодаря дядиным связям, Гилберту удалось поступить на службу в министерство иностранных дел. Более того, дядя собирался сделать его своим наследником, а так как он был из числа людей, никогда не скрывающих своих намерений, то он постарался распространить весть о блестящем будущем Гилберта по всему островному королевству.

Примерно за месяц до того времени, с которого начинается это повествование, дядюшка поразил родственников кратким извещением об изменении своей последней воли; Гилберту, например, он завещал теперь всего лишь тысячу фунтов; правда такая же сумма выделялась и каждому из всех прочих племянников.

Гилберт отнесся к этому сообщению довольно равнодушно. Единственное, что несколько смутило его — это мысль, что, быть может, он чем–либо обидел своего вспыльчивого дядюшку, но он слишком уважал этого старика, чтобы изменить свое отношение к нему из–за сообщения о том, что он лишается наследства.

Глава 3.

ГИЛБЕРТ НЕОЖИДАННО ИСЧЕЗАЕТ

Гроза разразилась над Лондоном как раз в то время, когда Гилберт переодевался в вечерний костюм. За окном ежеминутно вспыхивали зловещим светом молнии и дом дрожал от громовых раскатов.

Настроение Гилберта как нельзя более соответствовало разгулу стихии — внутри у него также разразилась гроза, потрясшая до основания все его жизненные устои. Однако ничто в его внешнем облике не свидетельствовало о переживаемых им мучениях. Он брился, и лицо его отражалось в зеркале, напоминая застывшую, словно высеченную из камня, маску.

Затем он послал своего слугу за такси. Гроза уже прошла над Лондоном, и когда он вышел на улицу, вымытую дождем, до его слуха донеслись лишь отдаленные глухие раскаты грома. По небу мчались разрозненные клочья туч, словно пытаясь догнать основные силы, уже ушедшие за город.

У дома № 274 на Портленд–Сквер он остановил машину и нерешительно вышел… Перед ним стояла весьма неприятная задача, в равной мере неприятная также и его будущей теще. Ему хотелось как можно скорее развеять подозрение, закравшееся в душу после намеков Лесли.

В гостиной Гилберт оказался единственным гостем. Он взглянул на часы.

— По–видимому, я пришел несколько рано, Кол? — спросил он слугу.

— Пожалуй, — ответил слуга. — Но я доложу мисс Каткарт о вашем приходе.

Гилберт согласно кивнул головой, затем подошел к окну и задумчиво стал глядеть на мокрый асфальт улицы. В течение пяти минут он стоял у окна, погруженный в свои безрадостные мысли. Услышав скрип двери, он быстро обернулся и поздоровался с вошедшей в комнату девушкой.

Эдит Каткарт была одной из красивейших женщин Лондона, хотя слово «женщина» звучало слишком солидно применительно к такой юной девушке, лишь недавно закончившей среднюю школу.

Ее глубокие серые глаза, обладавшие большой притягательной силой, в то же время удерживали на почтительном расстоянии ее поклонников, склонных к излишней настойчивости в процессе ухаживания. Ее ротик был выразителен и нежен, нос слегка вздернут. Темные, почти черные волосы крупными локонами ложились на лоб. На ней было простое вечернее платье из темно–зеленого атласа и очень немного драгоценностей.

Он быстро подошел к ней и взял за руку.

Она медленно подняла длинные ресницы.

— Ты сегодня прелестна, Эдит, — сказал он чуть слышно.

Она мягко высвободила руку и улыбнулась.

— Ты остался доволен дерби? — спросила она.

— Было очень интересно, — сказал он. — Странно, что я до сих пор никогда не посещал эти зрелища.

— Но ведь день выдался дождливый… Тебя, наверное, захватила гроза в дороге? В городе было ужасно…

Эдит говорила несколько торопливо. Глядя со стороны, можно было подумать, что она хочет быть со своим женихом на дружеской ноге и в то же время испытывает в его обществе легкое стеснение.

Гилберт уже давно отметил существование этой особенности поведения своей невесты. Вначале он пытался убедить себя в том, что подобные особенности входят в неписаные правила игры, но не всегда мог найти аргументы, объясняющие такое поведение девушки. Она была очень молода, можно сказать, ребенок. Этот чудесный бутон все еще не расцвел, и над их помолвкой тяготели условности этикета…

…Они познакомились на балу. Как того требуют светские правила, он был представлен ее матери, и она пригласила его посещать их дом. Он несколько раз встречался с Эдит в обществе, танцевал с нею и совершал в ее обществе прогулки по реке. Он возил их с матерью на автомобиле в Аскот. Одним словом, знакомство их развивалось обычным для людей его круга образом. И все же чего–то во всем этом не доставало… В том, что их помолвка носила такой чопорный и холодный характер, он винил себя. Он был слишком романтичен для того, чтобы примириться с такой помолвкой, но ее умоляющие глаза удерживали его на том же расстоянии, что и всех остальных мужчин. Он чувствовал, что их разделяла пропасть даже тогда, когда он сделал ей предложение, а она в ответ прошептала чуть слышное «да». После чего, подставив ему щеку для поцелуя, она, будто плененная птица, ищущая свободы, вырвалась из его объятий и убежала прочь.

Гилберт любил ее искренне и страстно, со всей силой своей романтической и пылкой натуры.

…Он снова взял ее руку в свою, но тут в комнату вошла миссис Каткарт и девушка, густо покраснев, высвободила руку.

Миссис Каткарт была высокой женщиной, не утратившей своей красоты несмотря на зрелые годы, хотя безжалостная разрушительная сила прожитых лет заставляла ее прибегать к изощренным средствам борьбы с неумолимым временем.

Миссис Каткарт подошла к молодому человеку и протянула ему руку в тонкой перчатке.

— Вы сегодня пришли несколько раньше, чем обычно, — заметила она с улыбкой.

— Я хотел бы переговорить с вами, — начал он, смущаясь.

Эдит внимательно смотрела на него.

— Со мной? — лукаво переспросила миссис Каткарт. — А вы не оговорились?

— Да, я желал бы переговорить именно с вами, — повторил он. — И мне кажется, в моем желании нет ничего необычайного.

Она улыбнулась.

— Вам не надо заботиться о приготовлениях к свадьбе. Предоставьте все мне. И вы увидите — у вас не будет оснований быть недовольным мною…

— Не об этом, мне хотелось бы поговорить с вами, — быстро произнес Гилберт, но затем запнулся. Ему хотелось, чтобы она осознала всю серьезность создавшегося положения, и в то же время он боялся сказать ей обо всем. Как выразить свои опасения этой женщине, всегда бывшей к нему столь внимательной, не раз заявлявшей ему, что его богатство и его виды на будущую карьеру являются основными препятствиями тому, чтобы брак с ее дочерью мог быть назван браком по любви в полном смысле этого слова?

— Я бы предпочла, чтобы вы были бедны, — сказала она. — Мне кажется, что в богатстве таится большая опасность для молодых людей…

Эту фразу она говорила ему неоднократно, и все же оказалось достаточно одного слова Лесли, чтобы Гилберт теперь стал подозревать ее в неискренности. Он вспомнил о том, что их помолвка состоялась благодаря усилиям миссис Каткарт, более того, предубежденный человек мог бы высказать предположение, что она буквально заставила свою дочь броситься ему на шею. И, глядя теперь на эту пожилую элегантную женщину, он ловил себя на мысли, что подозрения Лесли, возможно, небезосновательны. В то же время ему было стыдно за эти тягостные сомнения в чистосердечности их отношений к нему…

— Если бы вы мне уделили пятнадцать минут времени… — Гилберт запнулся. Он хотел сказать: «До обеда», а вместо этого сказал: «После обеда», полагая, что тогда ничто не помешает их беседе.

— С удовольствием, — ответила леди. — Любопытно, что вы сообщите мне? Поведаете о нескольких грешках молодости?

Гилберт отрицательно покачал головой.

— Ни о чем подобном я рассказывать не собирался, — сказал он.

— Итак, после обеда мы побеседуем, — подтвердила она. — Сегодня вечером мне предстоит принять массу людей, и я не знаю, как я справлюсь со всем этим. Вы, женихи, — она шутливо похлопала его веером по плечу, — не имеете понятия о том, сколько хлопот вы вносите в дом своих будущих родственников!

Эдит все так же неподвижно стояла в некотором отдалении от Гилберта. Она с любопытством наблюдала за происходящим, но ничем не проявляла своей реакции. Гилберт неоднократно с удивлением замечал странное воздействие миссис Каткарт на свою дочь. Появление матери отодвигало дочь в тень; казалось, на сцене появляется новая актриса, а все те, кто до ее появления играли какие–либо роли, тут же уходили за кулисы.

— Сегодня к нам явится немало приятных людей, — продолжала миссис Каткарт, бросив взгляд на листок бумаги со списком гостей. — Кое–кто из них не знаком с вами, и я бы хотела представить вас. Я убеждена в том, что вы понравитесь, к примеру, милейшему доктору Беркли Сеймуру…

Сдавленный стон вырвался из уст Гилберта, но он тут же снова овладел собой. Девушка изумленно взглянула на него.

— Что с вами? — осведомилась миссис Каткарт.

— Ничего, — ответил Гилберт. — Вы, кажется, хотели перечислить ваших гостей…

— Я хотела сказать, что вам следует познакомиться с доктором Беркли Сеймуром. Он очаровательный человек. Вы ведь не знакомы с ним?

Гилберт отрицательно покачал головой.

— Ну что ж, мы это наверстаем, — сказала миссис Каткарт. — Он очень дружен со мной… Он до сих пор практикует в Лидсе, хотя давно уже мог бы управлять клиникой на Херли–стрит. Впрочем, поступки мужчин всегда так непонятны… Затем к нам придут… — Она назвала ряд имен, из которых некоторые Гилберт слышал впервые.

— Который час? — неожиданно спросила она.

Гилберт взглянул на часы.

— Без четверти восемь.

— О, мне пора! Поговорим после обеда.

У двери она на мгновение задержалась.

— Может, вы решили изменить свои планы? — спросила она.

К Гилберту вернулось обычное спокойствие.

— Простите, какие планы вы имеете в виду? — спросил он.

— Ну, ваше намерение провести медовый месяц в городе, — ответила она.

— Я полагаю, что Гилберт сам решит этот вопрос, — вдруг заговорила девушка. Это были первые ее слова в присутствии матери. Та бросила на нее быстрый взгляд.

— В данном случае, — сказала она с кислой улыбкой, — речь идет об обстоятельстве, которое в большей степени касается меня, чем тебя…

Гилберт убедился, что вывести из себя миссис Каткарт можно очень легко. Несмотря на то, что она никогда не обрушивалась лично на него, он предполагал, что Эдит неоднократно бывала жертвой злого языка своей матери.

— У меня возникли непредвиденные обстоятельства… И поэтому я хотел просить…

— Отложить свадьбу? Но, мой мальчик, это совершенно невозможно! Я надеюсь, что вы это не серьезно?

И она приветливо улыбнулась ему, гораздо приветливее, чем можно было бы предположить, зная о ее истинном отношении к происходящему.

Пока Гилберт раздумывал, что ей ответить, она развернулась и вышла из комнаты.

Гилберт выждал, пока за ней не затворилась дверь, а затем обратился к девушке.

— Эдит, — сказал он, — у меня будет к тебе просьба…

— Просьба? Ко мне? — удивилась девушка.

— Да. Я вынужден срочно уйти, поэтому прошу тебя придумать какой–нибудь предлог, извиняющий меня в глазах твоей матери. Я вспомнил об одном весьма важном обстоятельстве, которое я раньше совершенно упустил из виду, и…

Гилберт запинался на каждом слове — он не умел лгать.

— Ты хочешь уйти? — испуганно переспросила Эдит. — Но это невозможно! Мама очень рассердится, да и гости уже начали съезжаться…

И действительно, через окно он увидел, что к дому почти одновременно подъехали три двухместных автомобиля.

— Я должен уйти, — повторил он смущенно. — Быть может, ты смогла бы меня незаметно выпустить? Я не хочу встречаться с этими людьми, и у меня имеются на то достаточно веские основания…

Мгновение она колебалась.

— Где твои шляпа и пальто? — спросила она, решившись наконец.

— В передней. Ты еще успеешь убрать их оттуда, — сказал он.

Девушка проскользнула в переднюю и вернулась с его вещами, а затем повела его через гостиную в библиотеку.

В библиотеке была наружная дверь. Выйдя, Гилберт направился прямо к гаражу. Таким образом ему удалось выбраться из дома, избежав встречи с прибывшими гостями.

Девушка смущенно проследила взглядом за его удаляющейся стройной фигурой, затем заперла дверь библиотеки и вернулась в гостиную, где столкнулась со своей матерью.

— Где Гилберт? — спросила мать.

— Ушел, — ответила Эдит.

— Ушел?! — изумленно переспросила миссис Каткарт.

— Да. Он вспомнил о чем–то важном и должен был поспешить домой…

— Но он, я надеюсь, вернется сюда?

— Не думаю, мама, — сказала девушка спокойно. — Я полагаю, что обстоятельства задержат его.

— Но это немыслимо! — миссис Каткарт топнула ногой. — Я пригласила столько уважаемых людей для того, чтобы представить Гилберта, а он исчезает! Это скандал!

— Но, мама…

— Ради Бога, оставь это вечное — «но, мама»!

Миссис Каткарт уже более не сдерживала себя.

— Почему ты не остановила его? — прошипела она. — Как же тебе удастся привязать к себе своего мужа, если ты не можешь даже задержать его?

Девушка выслушивала слова матери, опустив глаза.

— Я делаю все, что могу, — тихонько прошептала она.

— Воображаю, что произошло бы, если бы ты не делала всего того, что можешь! Я затратила столько усилий на то, чтобы обручить тебя с одним из богатейших молодых людей Лондона, а ты даже не считаешь необходимым притворяться, что его присутствие тебе желательно! Мне кажется, что будь он даже дьяволом, то и тогда тебе было бы все равно!

— Мама! — воскликнула девушка и подняла на нее глаза, наполненные слезами.

— Опять это вечное «мама»! — сказала жестко миссис Каткарт. — Чего ты, собственно, хочешь? Что еще должна я для тебя сделать кроме того, что уже сделала?

И она сокрушенно развела руками.

— Я вообще не хочу выходить замуж, — прошептала девушка. — Отец никогда не заставил бы меня сделать это против моего желания.

Так заявлять было рискованно. Эдит на сей раз проявила больше смелости, чем обычно при объяснениях со своей матерью.

Но с некоторых пор девушка стала храбрее. Охватывавшее ее отчаяние постепенно перерождалось в возмущение, и, несмотря на то, что возмущение это внешне проявлялось очень редко, все же сила его росла с каждым разом.

— Твой отец?! — воскликнула миссис Каткарт, побелев от злости. — Да, твой отец был глупцом! Глупцом! — Последнее слово она прошипела. — Он разорил нас, потому что у него не хватило ума для того, чтобы сохранить унаследованное им состояние! Я думала, что он окажется предусмотрительным человеком. В течение двадцати лет я верила в него, думала, что он — олицетворение доброты, мудрости и рассудительности, а он в течение этих двадцати лет транжирил свое состояние, вступал на путь самых рискованных спекуляций, предлагаемых ему, легковерному, рыцарями наживы! Ты говоришь, он бы не заставил тебя? Конечно, он бы не заставил! — И она презрительно расхохоталась. — Он позволил бы тебе выйти замуж за своего шофера, если бы ты этого пожелала! Он был слабым, бесхарактерным человеком! Я ненавижу твоего отца! — Холодный блеск ее глаз источал столько искренней злобы и ненависти, что девушка содрогнулась. — Каждый раз, когда мне приходится встречаться с каким–нибудь сомнительным маклером для того, чтобы выжать из него какие–нибудь биржевые секреты, я начинаю ненавидеть твоего отца с новой силой. Я ненавижу его за то, что нам приходится экономить каждый пенни… И берегись, как бы я не начала ненавидеть и тебя!

Этот поток слов заставил Эдит замолчать. Но затем эти слова, оскорбительные для памяти ее отца, заставили ее забыть об осторожности, о том, что ее смелое возражение навлечет на нее гнев матери и вызовет у той новый приступ бешенства.

Девушка выпрямилась и пристально взглянула на женщину, которую звала своей матерью.

Она решительно вскинула голову.

— Обо мне ты можешь говорить, что тебе будет угодно, — сказала она твердо. — Но оскорблять память моего отца я не позволю. Я сделала все, что ты требовала. Я согласилась выйти замуж за человека, быть может, приятного и симпатичного, однако он для меня значит не больше, чем первый встречный на улице. Я готова была ради тебя на эту жертву. Но не разбивай мою веру в человека, воспоминание о котором является для меня самым святым на земле!

Ее голос дрожал, а на глазах блестели слезы. У миссис Каткарт нашлось бы достаточно аргументов для спора, но появление слуги помешало ей обрушиться на Эдит.

Несколько мгновений мать и дочь простояли молча друг против друга; затем, не говоря ни слова, мать круто повернулась на каблуках и вышла из комнаты.

Девушка выждала несколько мгновений, после чего прошла в библиотеку. Она заперла за собой дверь и включила свет. Здесь, наконец, она дала волю охватившим ее чувствам. Она уже не сдерживала себя, но слезы не принесли облегчения. Впервые в жизни заглянула она в сердце своей матери. Впервые она познала, сколько злобной ненависти таилось в этом сердце…

Эдит знала, что отношения между ее родителями были не из блестящих, но она никогда не подозревала о том, каковы эти отношения были в действительности. Ей приходилось наблюдать множество светских браков, и браки, построенные всего лишь на дружеских отношениях, не казались ей выходящими за пределы обычного. Хотя подобные браки не удивляли ее, но, еще будучи ребенком, она инстинктивно чувствовала, что этим бракам чего–то не достает…

Примерно так же сложилась бы ее жизнь в супружестве с Гилбертом. Возможно лишь, что она оказалась бы несколько более приятной, чем у других.

Именно сейчас, после бурных откровений матери, она поняла, что для подлинного брака непременным условием является взаимная любовь. Теперь ей стало ясно, почему ее жизнерадостный и веселый отец, умевший так звонко смеяться, со временем превратился в хмурого, угрюмого человека, стал похож на свою собственную тень. Теплые воспоминания о нем продолжали жить в ее душе.

Пелена спала с ее глаз: она почувствовала себя спокойной и уверенной. Эти несколько минут, проведенных в библиотеке у окна, многое изменили в ней.

За это короткое время она научилась по–новому воспринимать окружающую жизнь.

Эдит прошла в гостиную. Она непринужденно отвечала на приветствия и комплименты гостей, спокойно встречая взгляды матери. Миссис Каткарт обратила внимание на поразительное самообладание Эдит, и ей стало не по себе.

Для властолюбивой миссис Каткарт подобное поведение дочери явилось новостью. Эдит, не опускающая глаз, Эдит с вызовом смотрящая на нее — подобного раньше не наблюдалось.

Миссис Каткарт досадовала на то, что, видимо, хватила через край. Она охотно восстановила бы сейчас отношения, существовавшие между ними до начала «военных действий», но понимала, что лишила себя этой возможности.

Ее надежды на то, что Эдит, ввиду странного исчезновения жениха будет смущена и подавлена, оказались тщетными. Мало того, Эдит оживленно беседовала с гостями о своем замужестве, словно ничего не произошло.

К концу вечера стало ясно, что Эдит одержала верх в моральном поединке с матерью.

Миссис Каткарт выждала, пока последний гость покинет ее дом, а затем направилась в будуар, рассчитывая застать там Эдит.

Эдит стояла у камина и задумчиво разглядывала листок бумаги.

— Чем это ты заинтересовалась, моя дорогая?

Девушка подняла голову, медленно сложила пополам листок и ответила:

— Ничем особенным. Твой доктор Сеймур довольно забавен…

— Он очень толковый врач, — строго заметила мать.

Она питала к врачам безграничное доверие.

— Возможно… — холодно ответила девушка. — А почему тогда он живет в Лидсе?

— Похвально, Эдит! Ты перестаешь быть дикаркой, — заметила мать и попыталась улыбнуться. — Я никогда ранее не замечала в тебе интереса к людям из общества!

— Впредь я буду ими интересоваться в значительно большей степени, — сказала девушка.

— Что–то ты стала не очень любезна со мной, — продол жала мать, с трудом подавляя гнев. — Это, наверное, все оттого, что ты превратно истолковываешь мои слова…

— Я думаю, что мне пора идти спать, — сказала девушка, желая прекратить этот разговор.

— Быть может, ты все–таки снизойдешь до меня, — сказала миссис Каткарт со спокойствием, не предвещавшим ничего хорошего, — и объяснишь странное поведение твоего жениха. Между прочим, с ним очень желал познакомиться доктор Сеймур…

— Я не намерена давать никаких объяснений, — ответила девушка.

— Оставь этот тон, когда говоришь со мной! — взорвалась миссис Каткарт.

Эдит, направлявшаяся к двери, остановилась и, слегка повернув голову, остановила на матери неподвижный взгляд.

— Мама, — сказала она со зловещим спокойствием в голосе, — я хочу, чтобы ты запомнила то, что я скажу: если еще раз между нами произойдет то, что произошло сегодня, и мне придется испытать на себе твою злость, то я напишу Гилберту о своем отказе.

— Ты сошла с ума! — воскликнула миссис Каткарт.

— Нет. Я просто устала, — возразила Эдит. — Устала… Все… довольно.

При иных обстоятельствах миссис Каткарт обрушилась бы на свою дочь целым градом упреков, но на сей раз она поняла, хотя и несколько поздно, что следует промолчать. Затем, несмотря на поздний час, она вызвала к себе кухарку и добрых полчаса распекала ее по поводу некоторых деталей прошедшего обеда…

Глава 4.

«МЕЛОДИЯ В ФА–МИНОРЕ»

Гилберт Стендертон медленно одевался перед зеркалом, когда ему доложили о приходе Лесли. Его приятель тщательно нарядился, как это и подобало человеку, собравшемуся присутствовать в качестве свидетеля на свадьбе своего старшего друга.

Лесли Франкфорт был одним из тех счастливчиков, которым их доходы позволяют не утруждать себя какой бы то ни было деятельностью. Он был младшим совладельцем одной из крупнейших маклерских контор в Сити.

Молодой богач искренне разделял любовь Гилберта к классической музыке, и молодые люди сблизились на почве общего интереса к этому виду искусства.

Лесли вошел в комнату, где одевался Стендертон, бережно поставил свой цилиндр на стул и, присев на край кровати, высказал приятелю несколько критических замечаний относительно его внешнего вида.

— Между прочим, — сказал он неожиданно, — я вчера встретил вашего старого приятеля!

Гилберт обернулся.

— Вы говорите о Спрингсе, о старом музыканте?

Лесли кивнул.

— Да, он играл для какой–то веселой компании, возвращавшейся из театра. Славный старик…

— Да, да, — рассеянно заметил Гилберт.

Он прервал свой туалет, взял со стола какой–то конверт и протянул его собеседнику.

— Я должен это прочесть? — осведомился Лесли.

Гилберт весело хмыкнул.

— Собственно, читать там нечего. Это свадебный подарок от моего дяди, — сказал он.

Лесли вскрыл конверт и вынул из него чек. Увидев проставленную на нем цифру, он изумленно присвистнул.

— Сто фунтов! — сказал он. — Великий Боже! Да этого не хватит даже для оплаты трехмесячных расходов по содержанию вашей машины! Я полагаю, вы сообщите об этом миссис Каткарт?

Гилберт покачал головой.

— Нет, — коротко ответил он. — Я собирался сказать ей об этом, но не решился. Я глубоко убежден, Лесли, что вы несправедливы по отношению к ней. Она очень ясно выразила свое отношение к деньгам. И к тому же, я не бедняк, — закончил он, улыбаясь.

— Вы еще хуже, чем бедняк, — сказал Лесли. — Человек с шестьюстами фунтов годового дохода не может не вызывать сожаления.

— Почему?

— Потому что ваши будущие семейные расходы никак не смогут быть менее двух тысяч фунтов в год, а служа в министерстве иностранных дел, вам не удастся поднять свой доход выше шестисот фунтов.

— Но я могу пойти работать…

— Работать! — насмешливо повторил Лесли. — Работа не даст вам денег! Богатеют на спекуляциях или используя своего ближнего. Вы слишком мягки и великодушны для того, чтобы вам удалось разбогатеть…

— Вижу, что вы умеете наживать деньги, — рассмеялся Гилберт.

Лесли в ответ энергично потряс головой.

— Я еще никогда в жизни не зарабатывал ни пенни! — признался он. — Я живу на выплачиваемые мне дивиденды. А какое применение нашли вы своим деньгам?

Гилберт, занятый завязыванием галстука, взглянул на Лесли, удивленно подняв брови.

— Что вы хотите этим сказать? — спросил он.

— Я хочу спросить: надежны ли акции, в которые вы поместили ваши средства? И полагаете ли вы, что оставшиеся после вашей смерти средства будут достаточно велики для того, чтобы на них можно было прожить вашей семье?

Гилберт нахмурился.

— Нет, — коротко отрезал он. — После моей смерти останется очень немного. Моя жена будет располагать всего лишь двумястами фунтами годового дохода.

Лесли снова присвистнул.

— В таком случае, я надеюсь, что вы, по крайней мере, застрахуете свою жизнь на достаточно большую сумму в ее пользу.

Гилберт и не пытался перебивать Лесли, пространно рассуждавшего об обязанностях, возлагаемых на главу семейства, и о своих взглядах на страхование жизни.

— Люди бывают так неосторожны, — сказал он. — Я знавал одного человека…

Неожиданно он запнулся, увидев в зеркале искаженное будто смертельной мукой лицо Гилберта. Лесли вскочил и бросился к нему.

— Ради Бога, что с вами, мой милый друг? — воскликнул он.

— О, ничего, — сказал Гилберт. — Право, пустяки.

Он поднес руку к глазам, словно пытаясь освободиться от навязчивой мучительной картины.

— Я боюсь, что был слишком легкомыслен. Я слишком надеялся на состояние своего дядюшки. Мне следовало бы застраховать свою жизнь…

— И от мысли об этом вы сейчас так разволновались? — изумился Лесли.

— Да, именно от этой мысли. Никогда нельзя знать заранее, что случится… — сказал Гилберт.

Задумчиво глядя на своего друга, он добавил:

— Я бы многое отдал, чтобы отсрочить эту свадьбу…

Лесли расхохотался.

— Да не переживайте вы так! Все образуется, — похлопал он Гилберта по плечу.

Он взглянул на часы.

— Впрочем, вам пора поспешить, иначе вы опоздаете и приедете после невесты! Сегодняшний день — не для черных мыслей! Сегодняшний день должен быть праздничным днем, мой дорогой друг!

В глазах Гилберта промелькнуло умиротворение, и Лесли остался доволен впечатлением, которое произвели его слова.

— Вы правы, — мягко заметил Гилберт Стендертон. — Я забыл на мгновение о том счастье, которое выпало на мою долю…

Выйдя из дому, Гилберт спросил:

— Я полагаю, что у вас имеется список приглашенных на свадьбу гостей?

— Да, — ответил Лесли. — Миссис Каткарт позаботилась обо всем.

— Доктор Беркли Сеймур также будет присутствовать на свадьбе? — осведомился Гилберт.

— Беркли Сеймур? Нет, его нет в списке приглашенных, — ответил Лесли. — Ведь это доктор из Лидса, не так ли? Он вчера уехал из Лондона. Кстати, отчего вы исчезли в тот вечер?

— У меня было очень важное свидание, — заметил Гилберт. — Я должен был во что бы то ни стало повидаться с одним человеком…

Лесли понял, что заданный им вопрос не совсем уместен и поспешил переменить тему разговора:

— Я бы, на вашем месте, — сказал он, — не стал беседовать с миссис Каткарт на денежные темы до того как переехать с женой в свой дом…

— Вы правы, — мрачно согласился с ним Гилберт.

По пути в церковь он снова оценил все стоящие перед ним трудности. Быть может, все обойдется к лучшему и сложится вовсе не так скверно, как он предполагал. Видимо, одна из особенностей его характера заключается в том, что он всегда склонен преувеличивать возникающие трудности. Довольно часто случалось, что он опасался каких–либо невзгод, а его опасения оказывались напрасными. Очевидно, все дело в том, что он слишком долго был холостяком; мужчине поздновато жениться в тридцать один год…

…Свадебный обряд походил на сон. Нарядная публика, наполнившая церковь, мощные звуки органа, хор в белых облачениях, пастор со своими прислужниками, появление Эдит, казавшейся в своем белом платье неземным созданием, торжественный церемониал, вопросы и последующие ответы, коленопреклонение — все это казалось далеким от обыденности и прекрасным…

После того как они вернулись домой и сели за богато накрытый стол, он рассеянно прислушивался к застольным речам и поздравлениям. Затем взял ответное слово он; его речь лилась плавно и гладко, но он вряд ли потом смог бы вспомнить о том, что именно говорил…

Во время своей ответной речи он на мгновение обратил свой взгляд на свою молодую жену; глаза их встретились, и ему почудилось, что на сей раз в ее глазах было меньше боязни и отчужденности, чем обычно.

Он прикоснулся к ее руке и пожал…

После завтрака все прошли в гостиную.

Постепенно Гилберт начинал осознавать происходящее.

Од вытер потный лоб и тяжело вздохнул. Ему казалось, что он приходит в себя после действия наркоза, оказавшегося слабее, чем следовало. Смутно припоминал он то, что произошло с ним. Он видел себя перед алтарем — стоящим на коленях и шепчущим торжественные слова. И в то же время это был как бы не он, а кто–то другой…

Так как медовый месяц молодые решили провести в самом Лондоне, они сели в пригородный поезд, направлявшийся на лондонский вокзал Кингз–Кросс.

Поездка прошла в полном молчании. Гилберт чувствовал какое–то стеснение, от которого не мог избавиться. Он заметил, что в глазах его молодой жены снова появилось выражение страха, которому он не мог найти объяснения. Гилберт ободряюще прикоснулся к ее руке, но она вдруг отпрянула от него.

Он закусил губу.

На вокзале Кингз–Кросс они пересели в такси и поехали домой — на Сент–Джонс–Вуд. Прислуга находилась в отпуске, и дом был пуст. Этот дом был безукоризненно оборудованным, комфортабельным гнездышком, где имелись в избытке всевозможные приспособления, избавлявшие от необходимости заниматься черной работой.

Но Гилберт не испытывал радости, показывая ей свою квартиру. Тревожное предчувствие не давало ему покоя…

Затем Эдит направилась к себе в комнату переодеться, так как было решено пообедать вне дома.

Они пробыли в ресторане до десяти часов вечера, а затем вернулись домой.

Гилберт направился в кабинет, его жена прошла к себе, сказав, что вернется к кофе.

В ее отсутствие он добросовестно занялся приготовлением кофе, затем наполнил две чашки душистым напитком.

Она вошла…

Чудесный утренний сон развеялся окончательно, и к Гилберту вернулся ясный ум. Увидев Эдит, он поднялся со своего кресла и шагнул ей навстречу…

Гилберт понял, что именно сейчас и произойдет то, чего он боялся. Тревожное предчувствие не обмануло его.

Эдит еще не начала говорить, а он уже знал, о чем пойдет речь.

Прошло несколько минут, прежде чем она сумела найти нужные ей слова. Видно было, что давались они ей с трудом.

— Гилберт, — начала она, — я поступила дурно с тобой, и вдвойне дурно то, что я не могла найти в себе мужества рассказать тебе обо всем раньше…

От этих слов у Гилберта сжалось сердце.

— Я никогда не любила тебя, — продолжала Эдит. — Ты всегда был для меня только милым другом. Но…

Она внезапно замолчала, так как поняла, что сейчас чуть было не предала родную мать, собираясь обвинить ее. А не лежит ли большая доля вины на ней самой? Ведь могла же она, в конце концов, воспротивиться этому пошлому браку! И Эдит решила всю вину взять на себя.

— Я вышла за тебя замуж… — медленно произнесла она, — потому что… ты… богат… потому что ты… будешь богат…

Последние слова она прошептала чуть слышно. В ней происходила тяжелая борьба: ей не хотелось, чтобы он слишком дурно думал о ней, и в то же время она хотела сказать ему всю правду.

— Значит, все это… из–за моих денег? — изумился Гилберт.

— Да, я… я хотела выйти замуж за богатого человека. Наши обстоятельства… наше материальное положение… сильно пошатнулось…

Она сжала виски ладонями.

— Не упрекай, пожалуйста, ни в чем мою мать. Это я виновата во всем…

— Понимаю, — медленно произнес Гилберт.

Удивительно, какие порой бывают запасы сил в человеке, когда ему приходится предстать перед тяжелым испытанием!

В эту ужасную минуту, когда все мечты его разлетелись в прах, когда рушилось, словно карточный домик, его счастье, Гилберт сумел овладеть собой.

Он увидел, как Эдит внезапно покачнулась; подскочив к ней, он подхватил ее под руки.

— Присядь, — произнес он ровным голосом.

Она была смертельно бледна. Он усадил ее поудобнее на диван, заботливо подложил ей под спину подушку и вернулся на свое место у камина.

— Итак… Ты, значит, вышла за меня замуж ради моих денег, — сказал он и неожиданно расхохотался. — Бедное дитя! — добавил он, и в его голосе зазвучала несвойственная ему ирония. — Мне, право, жаль тебя, но ты, увы, ошиблась: денег у меня нет и не предвидится!

Эдит быстро взглянула на него.

— Не предвидится? — переспросила она. Но в ее голосе не было разочарования, только искреннее любопытство. Гилберт понял, что девушка не виновата: это мать заставила ее сделать «хорошую партию».

— Ты не получила ни мужа, ни денег, — резко бросил он, хотя его сердце было полно сострадания и подсказывало ему, что следовало бы пощадить ее…

— Но не это самое ужасное, — продолжал он, наклонившись к ней и понизив голос. — Ужаснее всего то, что…

Эдит так и не узнала, что же ужаснее всего: он внезапно замер, словно пораженный молнией.

Девушка увидела, как его лицо исказилось и стало землистого цвета. Взгляд устремился куда–то вдаль, а полураскрытый рот застыл в жуткой гримасе. Она быстро вскочила на ноги.

— Что с тобой? — растерянно прошептала она.

— Боже…

В его голосе отразился смертельный страх. Она прислушалась. Откуда–то, казалось, из–за окна, доносились печальные звуки скрипки. Это была полная страсти и тоски мелодия. Эдит подошла к окну и выглянула на улицу. Внизу стояла юная девушка, одетая в убогое платьице, и играла на скрипке. Несмотря на свой скромный наряд, она была прекрасна.

Уличный фонарь озарял желтым светом бледное лицо скрипачки. Взгляд ее был устремлен на окно, в котором стоял Гилберт.

Эдит взглянула на своего мужа. Что–то в его облике заставило ее содрогнуться.

— «Мелодия в фа–миноре» — прошептал он. — Боже! «Мелодия в фа–миноре»… и в день моей свадьбы…

Глава 5.

ЧЕЛОВЕК, ЖЕЛАВШИЙ РАЗБОГАТЕТЬ

Группа, состоящая из трех человек, одним из которых был Лесли Франкфорт, в этот час находилась в конторе фирмы «Уоррел энд Берд» и внимательно разглядывала несгораемый шкаф.

Да и было на что посмотреть: на полу перед шкафом лежали всевозможные инструменты, а сам он носил на себе следы взлома.

Вокруг замка расположились полукругом отверстия, выжженные газовой трубкой.

Один из мужчин указал рукой на некоторые из лежавших перед ним инструментов и сказал:

— Они основательно поработали. Хотел бы я знать, что помешало им довести свое дело до конца.

Самый старший из находившихся перед шкафом мужчин покачал головой.

— Я предполагаю, что им помешал ночной сторож, — сказал он. — А каково ваше мнение, мистер Франкфорт?

— Я никак не могу успокоиться. Ведь до чего они ловки в своей работе! — сказал Лесли. — Одни их инструменты, по–моему, должны стоить не меньше чем двести фунтов!

И он указал на целый арсенал, разложенный на полу. Сыщик также взглянул на пол.

— Да, эти люди знают толк в своем деле, — сказал он, ухмыльнувшись. — Но у вас ничего не пропало, не так ли?

— И да, и нет, — осторожно ответил Лесли. — Здесь находилось бриллиантовое колье, сданное на хранение одним из наших клиентов. И оно исчезло. Но я бы не желал, чтобы эта пропажа стала достоянием гласности…

Сыщик удивленно взглянул на него.

— Ваше желание несколько странно, — сказал он. — И если мне позволено будет сделать замечание, то я скажу, что обычно не принято хранить бриллиантовое колье в конторах биржевых маклеров.

— Хоть это и не принято… — сказал Уоррел, — но вышло так, что один из наших клиентов, уезжая на прошлой неделе за границу, за двадцать минут до отхода поезда явился к нам и попросил принять на хранение это колье…

Мистер Уоррел не счел нужным сообщить детективу всю правду: колье это было оставлено в залог, в обеспечение чрезмерно возросшего долга. Оно должно было храниться в конторе до того времени, пока у клиента поправится положение, и он сможет выкупить свою драгоценность обратно.

— Помимо вас и ваших компаньонов кто–нибудь знал о том, что это колье находится здесь, в несгораемом шкафу?

Уоррел покачал головой.

— Не думаю. Я никогда никому не говорил об этом. А вы, Лесли?

Лесли заколебался.

— Я не могу утверждать, что последовал вашему примеру, — сказал он. — Но тот, кому я рассказал об этом, конечно, не станет об этом распространяться.

— И кому вы рассказали о колье?

— Я рассказал о нем Гилберту Стендертону. Я упомянул о колье как–то в разговоре, когда мы коснулись краж со взломом.

Старший компаньон покачал головой.

— Я не думаю, что его можно отнести к разряду людей, способных на взлом несгораемого шкафа, — сказал он.

— Странное совпадение, — продолжал задумчиво Лесли. — Всего лишь за два дня до его свадьбы мы говорили с ним об этой знаменитой шайке взломщиков. Я подозреваю, — обратился он к детективу, — что это работа вашего знаменитого приятеля. А вы как считаете?

Старший инспектор Голдберг утвердительно кивнул головой.

— В этом нет никакого сомнения, сэр, — сказал он. — В Лондоне существует только одна банда, способная выполнить такую работу. Я мог бы их арестовать сегодня же, но готов побиться об заклад, что едва ли смог бы добыть веские улики против них.

Лесли оживленно поддакнул.

— Вот и я сказал Гилберту то же самое! Разве не удивительно, что в двадцатом веке возможно такое? Существуют три или четыре человека — имена их известны полиции, вы ведь назвали мне их после последней их проделки, и в то же время полиция бессильна предпринять что–нибудь против них, не имея возможности доказать их причастность ко взлому!

Инспектор Голдберг почувствовал себя в некоторой степени задетым, но все же заставил себя любезно улыбнуться.

— Но, с другой стороны, вы не должны забывать о трудностях, стоящих перед нами, когда приходится добывать улики против людей, работающих с таким мастерством и с такой ловкостью… Тут имеется еще одно странное обстоятельство, — сказал он. — Почему ваш шкаф обладает для них такой притягательной силой? Это уже вторая попытка взломать его.

— Да, на сей раз, — заявил глава фирмы, — они действовали основательно.

— Я полагаю, что вы хотите, чтобы в газету попало обо всей этой истории только самое необходимое? — осведомился инспектор.

Уоррел отрицательно покачал головой.

— Нет. Я бы предпочел, чтобы эта история вообще не получила огласки, — сказал он. — Впрочем, решать все равно вам…

— Прекрасно, — заметил детектив. — Я полагаю, что пока нет надобности в том, чтобы о происшествии узнали все. Если репортеры все же пронюхают кое–что, я предоставлю вам возможность рассказать им ровно столько, сколько вы сочтете нужным. Но я надеюсь, что никто ничего не узнает об этом. Вы очень благоразумно поступили, обратившись непосредственно в полицейское управление.

В течение ближайшего получаса полицейский инспектор занимался изучением места преступления в надежде напасть на какой–нибудь след, поминутно делая в своей записной книжке какие–то пометки. Затем он вызвал из полицейского управления двух сыщиков, которые забрали из помещения фирмы инструменты взломщиков.

По–видимому, взломщики забрались в контору накануне, после окончания рабочего дня, и проработали весь вечер, а, может, и до поздней ночи. Они успешно потрудились над удалением замка несгораемого шкафа, но что–то помешало им закончить работу, потому что они исчезли, даже не захватив с собой инструменты. То был не первый их взлом в Сити. В течение последних шести месяцев Сити так и лихорадило от дерзких ограблений, из которых большинство были удачными.

Так как взломщики были хорошо осведомлены о том, что хранилось в этом несгораемом шкафу, то полиция сконцентрировала свое внимание на трех совершенно безобидных совладельцах небольшой маклерской конторы. Но, несмотря на все усилия, попытки установить связь между этими людьми и теми, кто взломал несгораемый шкаф, оказались безрезультатными.

Лесли вспомнил, как он шутя предложил Гилберту Стендертону попытаться заработать вознаграждение, объявленное двумя фирмами на случай обнаружения преступников и возвращения похищенных ценностей.

— В конце концов, — сказал он ему, — вы с вашей проницательностью и фантазией были бы идеальным сыщиком.

— Или вором, — проворчал тогда Гилберт.

Он был в скверном настроении, так как его по–видимому тяготили изменившиеся к худшему материальные обстоятельства.

…Закончив осмотр шкафа и распрощавшись со своим компаньоном и полицейским инспектором, Лесли направился в свой «Просцениум–клуб». Там его ожидала телеграмма. Он распечатал ее и, ознакомившись с содержанием, удивленно поднял брови. Телеграмма гласила:

«Должен сегодня после обеда переговорить с вами. Встретимся в четыре часа — станция Чаринг–Кросс. Гилберт».

Ровно в назначенный час Лесли был на вокзале. Гилберт ожидал его под большими часами.

— Боже мой, что с вами? — спросил Лесли, взглянув на его лицо.

— Что со мной?.. — переспросил резко Гилберт. — Ничего…

— Быть может, с вами случилось что–нибудь неприятное? — озабоченно осведомился Лесли. Он искренне был привязан к своему другу и был полон желания помочь.

— Неприятное? — Гилберт горько усмехнулся. — Дорогой друг, все, что совершается сейчас вокруг меня — неприятно. Я не вылезаю из неприятностей… У меня будет к вам просьба, — быстро продолжал он, — вы как–то говорили со мной о деньгах… Так вот, я уяснил всю тяжесть моего положения, и теперь я должен добыть любым путем денег. Причем, как можно скорее…

Гилберт говорил быстро, деловым тоном, и в его голосе звучала решимость.

— Я хотел бы от вас получить информацию об акциях, облигациях и прочих бумагах, — продолжал Гилберт. — Прошу вас, просветите меня на этот счет, расскажите все, что знаете.

— Мой дорогой! — ответил Лесли. — Черт вас побери, — чего ради ломаете себе голову над всем этим? Сейчас же ваш медовый месяц! Кстати, где ваша супруга?

— Она осталась дома, — быстро ответил Гилберт. Он не испытывал ни малейшего желания говорить о ней, и у Лесли оказалось достаточно такта для того, чтобы не задавать ему больше никаких вопросов.

— Я могу вам сообщить все, что мне известно, но мне не ясно, что же именно интересует вас.

— Меня интересует вопрос о помещении капитала. Я хотел бы получить сведения, на основании которых мог бы иметь двадцать тысяч годового дохода.

Лесли застыл на месте и изумленно посмотрел на своего друга.

— Вы в своем… — начал он.

Гилберт несколько принужденно улыбнулся.

— В своем ли я уме, хотели вы спросить? — закончил он вопрос за своего друга. — О да!

— Но разве вам неизвестно, что для того, чтобы получить на такую сумму столько процентов, вам надо располагать капиталом в четверть миллиона фунтов?

Гилберт кивнул.

— Да. Я знаю, что примерно такая сумма понадобится мне для того, чтобы иметь доход в этих размерах. Я бы хотел, чтобы вы в течение сегодняшнего вечера составили для меня список надежных бумаг, которые мне необходимо приобрести, чтобы мои наследники имели гарантированный доход в вышеупомянутой сумме.

— Послушайте, Гилберт, неужели действительно было необходимо вызывать меня в жаркий летний день на этот отвратительный вокзал для того, чтобы обсудить фантастический план размещения каких–то вкладов?

Однако что–то неуловимое в облике Гилберта подсказывало ему, что все это отнюдь не шутка.

— Значит, все это серьезно? — переспросил он.

— Разумеется, серьезно.

— В таком случае я составлю для вас полный список. А что, собственно говоря, произошло? Дядюшка изменил свое решение?

Гилберт покачал головой.

— Не думаю, чтобы он уже когда–либо изменит свое решение, — сказал он. — Сегодня я получил извещение от его секретаря, в котором до моего сведения доводится, что здоровье дяди сильно пошатнулось. Право, мне его очень жаль…

И в его голосе прозвучало искреннее сожаление.

— Он очень порядочный человек, — добавил Гилберт.

— Но это еще не основание для того, чтобы завещать все свое состояние какому–то заведению для собак, — заметил Лесли. — Однако, чего ради заставили вы меня явиться на этот вокзал, когда ваш клуб находится здесь же, за углом?

— Да, это так, — ответил Гилберт, — но… Я скажу вам всю правду, я… собираюсь выйти из клуба.

— Что такое? Выйти из клуба? Теперь–то, надеюсь, вы мне скажете, что все это означает? Быть может, вы собираетесь также отказаться от вашей должности в министерстве иностранных дел, господин Крез?

Гилберт улыбнулся.

— Я уже отказался от своей должности, — спокойно заметил он. — Я должен располагать временем для своих личных дел, — продолжал он. Вам трудно свыкнуться с мыслью, что у меня завелись дела, мой дорогой, — он мягко положил свою руку на плечо Лесли, — но это так. И поэтому я действительно нуждаюсь в вашем совете. Но только в совете…

— Это, видимо, означает, что мне не следует совать свой нос в ваши дела, пока меня специально не попросят об этом… Прекрасно, — сказал Лесли. — А теперь идемте–ка в мой клуб. Надеюсь вы не все клубы возненавидели?

Гилберт уклонился от ответа, и возобновили свою беседу они лишь тогда, когда очутились в просторной курительной клуба Лесли.

Два часа подряд Гилберт дотошно расспрашивал Лесли и тщательно заносил на бумагу полученные от него ответы. Лесли добросовестно пытался удовлетворить жажду, внезапно обуявшую его друга, никогда не проявлявшего интереса к биржевым делам.

— Я и не предполагал, что так мало знаю, — сказал молодой человек после того, как Гилберт занес на бумагу последний его ответ. — Сколько вопросов вы мне задали! Вы врожденный экзаменатор, Гилберт!

Тот слабо улыбнулся и спрятал листок с записями в карман.

— Надо вам сказать, — произнес он, — что я сегодня утром составил свое завещание, и буду просить вас быть моим душеприказчиком.

Лесли изумленно воззрился на него.

— Вы самый большой чудак из всех, которых мне приходилось встречать в своей жизни, — сказал он смущенно. — Вы лишь вчера женились, а сегодня уже бродите с печальным лицом, словно факельщик из похоронного бюро… Поспешили зачем–то составить завещание… Теперь целых два часа вы расспрашивали меня о ценных бумагах, толковали о биржевых тонкостях… Очень оригинально!

Гилберт снова улыбнулся, затем пожал Лесли руку и направился к выходу.

— Я еду в Сент–Джонс–Вуд, — сказал он на прощанье приятелю. — Полагаю, что вам со мной не по пути…

— Мне очень приятно слышать, что вы едете именно в Сент–Джонс–Вуд, — заметил Лесли, насмешливо улыбаясь. — А я было опасался, что вы поедете в какой–нибудь крематорий или похоронное бюро!

Вернувшись домой, Гилберт застал свою жену в кабинете. Эдит сидела в глубоком кресле. От волнений вчерашнего вечера не осталось и следа. Она приветливо улыбнулась ему. Эдит почувствовала, что начинает уважать его, оценив самообладание, не покинувшее его даже в ту ужасную минуту объяснения…

…За завтраком он приветливо поздоровался с ней, но она не сомневалась в том, что ему пришлось пережить тяжелую, бессонную ночь — это было видно по его усталым глазам и напряженному голосу…

…Войдя в комнату, Гилберт направился к столу.

— Ты хочешь остаться один? — спросила Эдит.

Он вздрогнул и повернулся к ней.

— Нет, нет, — возразил он. — У меня нет необходимости оставаться наедине с собой. Я хочу поработать, но ты мне не мешаешь. Кстати, должен тебе сообщить, — добавил он равнодушно, — что я отказался от своей должности.

— От должности? — изумилась она.

— Да. Дело в том, что у меня сейчас слишком много других дел, исключающих мою дальнейшую службу в министерстве иностранных дел. Мне пришлось сделать выбор и пожертвовать службой во имя другого…

Эдит пребывала в полной неизвестности, не имея представления о том, чем, собственно, могло быть это занятие, ради которого Гилберт пожертвовал службой. Ее муж становился для нее загадкой. Но по мере того, как его начала окружать какая–то загадочность, он начинал интересовать ее. В том, что его жизнь была связана с какой–то трагедией, она не сомневалась. Он спокойно сообщил ей о том, что дядя лишил его наследства; по ее настоянию он изложил эту историю в письме, адресованном ее матери. В ожидании предстоящего бурного объяснения со своей матерью она не испытывала ни боязни, ни угрызений совести.

В глубине души она надеялась, что письмо немедленно возымеет свое действие, и что объяснение с матерью закончится прежде, чем ее супруг вернется домой. Но Гилберт вернулся ранее, чем его ожидали, а через полчаса после его возвращения разразилась гроза…

Внизу зазвонил звонок. Эдит вздрогнула. Затем она сбежала по лестнице и открыла дверь…

— Где твой милейший муженек? — хриплым голосом спросила мать.

— Мой муж у себя в кабинете, — ответила Эдит, не теряя спокойствия. — Ты желаешь его видеть? Тебе что–нибудь нужно от него?

— Нужно ли мне что–нибудь от него?! — переспросила миссис Каткарт, теряя самообладание.

Глаза ее гневно сверкали и, глядя на ее впалые щеки, Эдит на мгновение почувствовала к ней жалость: этой женщине пришлось в одно мгновение расстаться со всеми своими воздушными замками, и случилось это с ней именно тогда, когда она, казалось, была ближе всего к цели…

— Он знал, что я приду? — спросила мать.

— Я полагаю, что ему не только известно о твоем приходе, но и что он ожидает тебя, — сухо заметила молодая женщина.

— Я хочу переговорить с ним наедине, — заявила миссис Каткарт.

— Нет, ты будешь говорить с ним в моем присутствии, иначе тебе вообще не удастся переговорить с ним.

— Ты сделаешь то, что я тебе прикажу, — попыталась овладеть положением мать.

Эдит улыбнулась.

— Мама, — заметила она мягко, — ты утратила свое право отдавать мне приказания и распоряжаться мною. Ты вручила мою судьбу другому человеку, и твои права должны теперь уступить место его правам…

Это было не особенно удачным вступлением ко всему дальнейшему разговору, и Эдит это хорошо понимала.

Она пригласила мать в кабинет Гилберта.

Увидев вошедшую миссис Каткарт, Гилберт поднялся со своего кресла и поклонился ей.

— Вам угодно присесть, миссис Каткарт? — осведомился он.

— Благодарю вас. То, что я хочу сказать, я охотнее всего скажу стоя, мой дорогой, — дала она волю своим чувствам. — Что все это значит, милейший? — Она вытащила из кармана письмо, содержание которого знала наизусть; она перечитывала его до тех пор, пока каждое слово врезалось в память. — Это правда? — осведомилась она резко. — Это правда, что вы бедняк? Что вы нас обманули? Что вы построили свой брак на обмане и лжи…

Он предостерегающе поднял руку.

— Вы забываете, миссис Каткарт, — заявил он с достоинством, — что мое материальное положение уже служило предметом нашего обсуждения, и вы неоднократно подчеркивали, что материальный вопрос и прочие земные блага не имеют для вас никакого значения.

— Земные блага! — простонала миссис Каткарт. — Что вы хотите этим сказать, мистер Стендертон? Что вы живете не на земле? Вы не живете в доме, не питаетесь хлебом? Вам не нужны деньги? Ваш автомобиль не стоит вам денег? Пока мы живем на земле, земные блага имеют для нас значение! Я полагала, что вы богатый человек, а вы на самом деле оказались бедняком!

Гилберт молча улыбнулся.

— В славную историю впутали вы нас, — продолжала миссис Каткарт. — Вы женились на девушке, которая вас не любит… я полагаю, что вам это известно?

Он наклонил голову.

— Я все знаю, миссис Каткарт, — ответил он, — и это было самое худшее, что я мог узнать. А то, что вы затеяли все это, полагая, что я унаследую большое состояние, меня и не трогает. Я полагал, что вы все же лучше, чем большинство матерей из общества, но вынужден признать, что вы не только не лучше, а даже несколько хуже, — сказал он, задумчиво глядя на нее.

В его взгляде скользило нечто необычное, и миссис Каткарт никак не могла постичь, что, собственно, заставляет его вести себя подобным образом в ее обществе. Где–то она уже видела этот взгляд… Она невольно почувствовала, как ее гнев сменяется чувством страха.

— Я просил вас об отсрочке свадьбы, — продолжал он мягко. — У меня были на то особые и, притом, веские основания. Не считаю необходимым вдаваться сейчас в обсуждение этих оснований, но несомненно, что через несколько месяцев они возбудят ваше любопытство. Вас пугала вероятность упустить богатого зятя — в то время я еще не сознавал, что именно эта боязнь заставляла вас спешить со свадьбой — и теперь вы видите, что ответственность за этот брак падает на вас…

Миссис Каткарт вынуждена была, несмотря на всю свою злобу, признать, что перед ней был совсем иной человек. Никогда она не ожидала, что встретит в Гилберте столько решимости. Глаза его загорелись холодным блеском, от него веяло жестокостью и неумолимостью.

— Ваша дочь вышла замуж за меня в силу ложного представления о ряде обстоятельств. Она уже довела до вашего сведения все то, что я счел нужным сообщить вам… Почти все, — поправился он. — И я знал, что вы явитесь сюда. Если бы вы не явились сюда сами, то мне пришлось бы пригласить вас явиться сюда. Ваша дочь совершенно свободна, по крайней мере, я нисколько не стесню ее свободы. Я полагаю, что вы в достаточной степени знаете наши законы. Она сможет завтра же подать прошение на развод. Я полагаю, что ей удастся добиться его без особых трудностей.

Луч надежды блеснул на ее лице.

— Об этом я и не подумала, — сказала она словно про себя, а так как она принадлежала к числу женщин, быстро принимающих решения, то немедленно обратилась к своей дочери: — собирай свои вещи и поедем со мной!

Эдит не тронулась с места.

Бросив взгляд на своего мужа, она продолжала спокойно стоять у камина.

— Ты слышала, что сказал мистер Стендертон, — продолжала с раздражением миссис Каткарт. — Он указал тебе способ, прибегнув к которому ты сможешь выйти из создавшегося положения. И он прав. Мы добьемся развода без особых затруднений. Ступай за мной, а за твоими вещами я пришлю…

Эдит по–прежнему не двигалась с места.

Затем она улыбнулась, откинула голову назад и расхохоталась. Смех ее прозвучал звонко и искренне.

— О, мама! — воскликнула она, и в ее восклицании было столько нескрываемого презрения, что мать вздрогнула, словно от удара бича. — Ты, видно, не знаешь меня! Вернуться к тебе? Развестись с ним? Ты с ума сошла! Если бы он на самом деле был богатым человеком, я бы послушалась тебя, но сейчас я ни в чем не упрекну его! Моя судьба связана с его судьбой и мое место — рядом с ним.

— Какое трогательное зрелище, — злобно прошипела пожилая леди.

— В этом зрелище гораздо больше порядочности и искренности, чем вы предполагаете, миссис Каткарт, — холодно заметил Гилберт.

Побелев от злости, миссис Каткарт окинула взглядом молодых, затем повернулась на месте и покинула комнату. Через несколько мгновений до Гилберта и Эдит донесся грохот двери.

В течение нескольких секунд молодожены внимательно смотрели друг на друга, затем Гилберт протянул своей жене руки и сказал:

— Благодарю тебя.

Молодая женщина опустила глаза.

— Тебе не за что благодарить меня, — сказала она покорно. — Я причинила тебе слишком много зла. И мой поступок вряд ли сможет смягчить мою вину перед тобой…

Глава 6.

СКЛАД НЕСГОРАЕМЫХ ШКАФОВ

В лондонском Сити, как известно всему миру, расположено множество разнообразных и процветающих фирм, горделиво оповещающих о том, что они существуют вот уже сотни лет благодаря добросовестному ведению дел.

Но там же можно найти и весьма элегантные помещения с анфиладами комнат, занятые акционерными компаниями, синдикатами и тому подобными торговыми предприятиями, возникающими весной для того, чтобы к зиме исчезнуть без следа. Единственным следом их существования остаются многочисленные неоплаченные счета.

Большинство трагедий в Сити разыгрываются близ мрачного, неприветливого здания Биржи. И большинство жертв этих трагедий продолжают безмолвными, бледными тенями бродить вокруг этого здания.

Разорившийся предприниматель — распространенное явление в этом огромном городе.

Некоторые фирмы пытаются завоевать себе право на существование большой шумихой, некоторые пытаются внедриться в деловую жизнь страны незаметно.

Одна из фирм, возникших за год до описываемых событий, значилась в телефонной и в адресной книгах Лондона как «Общество сейфов Сент–Брайда». Общество это торговало новыми и подержанными денежными шкафами, металлическими шкатулками и сейфами, равно как и всеми прочими приспособлениями, изобретенными человечеством для охраны своих драгоценностей.

В витринах фирмы красовались несгораемые шкафы различных конструкций, видов и размеров, а также множество прочих металлических предметов, созданных для того, чтобы уберечься от взломщиков.

Владелец фирмы подобрал себе штат служащих по газетным объявлениям; затем, ознакомившись с ними, предоставил в распоряжение управляющего делами фирмы, имевшего безукоризненные рекомендации и большие деньги на оборудование и ведение дела.

Время от времени он пополнял оборотный капитал новыми ассигнованиями. И, несмотря на то что продажа шла очень слабо, не смущаясь, нес большие расходы по оплату помещения и персонала.

Иногда он появлялся в помещениях фирмы, но это бывало очень редко и обычно по вечерам, потому что, как он объяснял, прочие его предприятия находились в Бирмингеме.

Бегло ознакомившись с состоянием дел фирмы, он выражал свое удовлетворение по поводу очередных операций и этим ограничивался.

Управляющий, как ни странно, не был в курсе всех дел фирмы: шеф не во все посвящал его. Но, по–видимому, у владельца фирмы имелась возможность сбывать товар в провинцию, потому что время от времени к помещениям фирмы подъезжал грузовик для того, чтобы отвезти новым владельцам очередной сейф.

Управляющий делами фирмы, некий мистер Тиммингс, почтенный господин родом из Белхема, никак не мог себе представить, что у провинциальных отделений фирмы дела могут идти столь блестяще.

Порой грузовик появлялся со следами преодоления большого пути; это производило впечатление, что шкафы удавалось сбывать даже в районе Бирмингема.

На следующий день после размолвки, описанной в предыдущей главе, Гилберт Стендертон решил обзавестись несгораемым шкафом. Ранее он никогда не испытывал потребности в этом громоздком предмете, но, придя к выводу, что он ему необходим, Гилберт решил тут же удовлетворить свое желание.

На его счастье или несчастье, это решение пришло ему в голову в час, когда большинство фирм, торгующих этими шкафами, были закрыты. Он попал в Сити только после шести часов вечера.

Мистер Тиммингс уже покинул помещение фирмы.

В этот день в Лондон прибыл владелец фирмы и задержался в помещении несколько позже обычного. Гилберт разглядел его через стеклянную дверь. При виде владельца фирмы на лице Гилберта отразилось изумление. Он попытался войти, но дверь была заперта. Владелец фирмы заметил посетителя и направился к выходу с самой любезной улыбкой.

Отперев дверь, он произнес:

— Мы закончили на сегодня свои операции, а мой управляющий уже ушел домой. Быть может, я могу вам быть чем–нибудь полезным?

Гилберт внимательно оглядел его.

— Да, — сказал Гилберт. — Я хочу купить несгораемый шкаф.

— Пожалуй, я смогу удовлетворить вашу просьбу, — сказал владелец фирмы, бывший, по–видимому, в хорошем настроении. — Входите, прошу вас…

Гилберт вошел. Дверь за ним хозяин снова запер на ключ…

— Какого вида шкаф вам угодно приобрести? — поинтересовался владелец фирмы.

— Я бы предпочел небольшой шкаф, — ответил Гилберт. — Желательно подержанный.

— Мне кажется, у нас имеется на складе один подержанный шкаф. Вам он, должно быть, нужен для конторы?

Гилберт покачал головой.

— Нет, он мне нужен для моей квартиры, — коротко ответил он. — И я бы желал, чтобы его мне доставили немедленно.

Он осмотрел ряд шкафов и, наконец, выбрал себе по вкусу. При этом в самой глубине склада он заметил большой несгораемый шкаф около восьми футов высотой и примерно такой же ширины. Он походил на платяной шкаф, отличаясь от последнего тем, что был из стали. Три замка охраняли его содержимое и, помимо того, шкаф был снабжен замком с шифром.

— О–о! Солидный шкаф, — сказал Гилберт.

— Да, да, — рассеянно ответил владелец фирмы.

— Сколько же он стоит? — осведомился Гилберт.

— Он продан, — ответил несколько смущенно хозяин этой массы металла.

— Продан? Я был бы рад возможности хотя бы ознакомиться с внутренним его устройством…

Торговец усмехнулся и задумчиво провел рукой по усам.

— Я очень сожалею, что не могу удовлетворить вашу просьбу, — сказал он. — Дело в том, что новый его владелец, купив шкаф, тут же забрал с собой ключи от него.

— Очень жаль, — заметил Гилберт. — Ибо это интереснейший шкаф из всех, когда–либо виденных мною.

— В нем нет ничего особенного, — коротко заметил владелец склада и задумчиво похлопал ногтем по шкафу. — Надо вам сказать, что он — весьма дорогое удовольствие.

— Похоже на то, что этот шкаф стоит здесь у вас постоянно.

— Похоже на то? — рассеянно переспросил собеседник Гилберта.

Затем, приветливо улыбаясь, он увел своего клиента на другую половину склада. Гилберт собирался уплатить чеком, но что–то удержало его от этого намерения. Он пошарил в карманах и набрал пятнадцать фунтов, которые ему следовало уплатить за приобретенный шкаф.

Затем, попрощавшись, он покинул склад, и дверь снова заперлась за ним.

— Где же это я видел раньше это лицо? — думал владелец склада.

Несмотря на то, что он был во всех отношениях очень сообразительным человеком, но вспомнить, при каких обстоятельствах он видел это лицо, удалось ему лишь несколько месяцев спустя…

Глава 7.

ГРАБИТЕЛИ БАНКОВ

Три человека сидели в задней комнате одной из контор Сити. Входная дверь заперта на ключ, в то время как дверь, соединявшая заднюю комнату с главным конторским помещением, была распахнута настежь.

Мужчины сидели за столом и поглощали завтрак, который им был доставлен из соседнего ресторана. Они о чем–то беседовали приглушенными голосами.

Судя по манере говорить, Джордж Валлис был в этом кругу лидером и привык руководить своими товарищами. Ему было около сорока лет; имевший склонность к полноте, среднего роста, он был лишен чего–либо примечательного в своей наружности; обращали на себя внимание лишь коротко подстриженные щетинистые усы и иссиня–черные мохнатые брови, придававшие его лицу какой–то свирепый оттенок. Резко очерченный подбородок свидетельствовал о незаурядной воле; руки его были миниатюрны, но в них таилась сила. О, это были руки артиста! И действительно, Джордж Валлис в среде собратьев по ремеслу слыл артистом. О его искусстве были хорошо осведомлены полицейские управления всех европейских столиц.

Рядом с ним сидел Каллидино — небольшой красивый итальянец. Из–за длинных волос его можно было принять за художника или музыканта, но это был хладнокровный, расчетливый взломщик.

Третий был человеком высокого роста и обладал пухлым розоватым лицом и лихо закрученными усами. Его звали Перс. Несмотря на свои крупные размеры, он был поразительно ловок и подвижен.

Эта троица уже в течение нескольких лет нагоняла страх на всех директоров банков сначала во Франции, а теперь и в Англии.

Они не считали необходимым таиться, и полиция была весьма поражена, когда после основательного знакомства с делами их фирмы, вынуждена была признать, что их безобидная маклерская контора ничем не отличается от прочих фирм Сити.

Таким образом, против них ничего нельзя было предпринять, поскольку им всегда удавалось доказать, что они добывают средства к существованию самыми обычными, дозволенными законами способами.

Полиция вынуждена была ограничиваться наблюдением и предупреждением наиболее солидных своих клиентов о том, что эти «маклеры» на самом деле — матерые преступники. Единственной надеждой полиции было то, что рано или поздно эта троица на чем–нибудь сорвется и попадет, наконец, к ним в руки…

— …Но им придется долго дожидаться, — заметил Валлис, имея в виду полицию.

— Они… что… были здесь сегодня? — осведомился Каллидино.

— Да, они были здесь, — ответил Валлис, — Они обыскали наши столы, осмотрели наши книги, рылись в карманах нашей одежды…

— Какая бестактность! — заметил весело Перс. — И что они нашли, Джордж?

— Они нашли все то, что им полагалось найти, — сказал тот, ухмыляясь.

— Я полагаю, что их взволновало ограбление «Бонд–банка», о котором сейчас вопят газеты, — холодно заметил итальянец.

— Я тоже так считаю, — сказал Валлис спокойно. — Я не особенно боюсь полиции, так как никогда не встречал в их среде проницательного человека, подобного тому хладнокровному дьяволу из министерства иностранных дел, с которым мне пришлось встретиться для того, чтобы ответить на некоторые вопросы, касающиеся пребывания Перса на Чертовом Острове.

— Как его звали? — спросил Перс, явно заинтересовавшись словами своего собеседника.

— Его имя напоминает мне о Южной Африке. Да, да… Его звали Стендертон. Хладнокровный парень. На следующий день я встретил его в Эпсоме, — продолжал Валлис. — Ему место не в министерстве иностранных дел. Как он хитро ставил тогда свои вопросы!.. Прежде чем я смог опомниться, он заставил меня признаться в том, что я во время пропажи драгоценностей у леди Перкингтон находился в Хантингдоншире. Если бы допрос продлился еще пять минут, то он, наверное, выяснил бы и то, где находятся все драгоценности, тщетно разыскиваемые лондонской полицией!

Слушатели расхохотались, словно услыхав удачную шутку.

— Раз уж мы заговорили о хладнокровных ребятах, — сказал Калли, — то как ты относишься к тому парню, который накрыл нас во время работы на Хаттон–Гарден?

Джордж покачал головой.

— Честно говоря, я побаиваюсь его, — заметил он.

Его товарищи едва ли не впервые услышали от него подобное признание.

Затем он переменил тему разговора.

— Я полагаю, вам известно, — заявил он, — что полиция в настоящее время развила особенно бурную деятельность. Мне же об этом известно более, чем кому–либо, потому что фараоны самым тщательным образом ознакомились с моим образом жизни и с моими делами.

Валлис не преувеличивал. Полиция энергично взялась за дело, пытаясь ухватить хоть какие–нибудь нити, связывающие поведение этих трех известнейших взломщиков с происходящими в Лондоне преступлениями.

Полчаса спустя Валлис покинул контору. На мгновение он задержался в подъезде и закурил сигару.

В тот момент, когда его нога ступила на тротуар, к нему подошел высокий мужчина. Валлис окинул его быстрым взглядом и чуть заметно кивнул ему.

— Вы мне нужны, — холодно промолвил его знакомый.

— В самом деле? — осведомился Валлис с преувеличенным любопытством. — Чего ради я вам понадобился?

— Вы пойдете за мной без вопросов, — заявил пришелец.

Он подозвал такси, и оба они направились в ближайший полицейский участок. Валлис продолжал курить, не выражая никаких признаков страха. Он охотно поболтал бы с арестовавшим его чиновником, но чиновник не питал склонности к бесплодным разговорам.

Валлиса втолкнули в комнату для допросов, и он очутился перед столом дежурного инспектора. Этот инспектор оказался приветливее, чем тот, кто интересовал его.

— Итак, Валлис, — сказал он добродушно, — мы бы желали получить от вас кое–какие сведения.

— Всегда у вас желания одни и те же, — проворчал Валлис. — Чуть что… Неужели опять произошел какой–нибудь взлом?

Инспектор кивнул.

Задержанный покачал головой.

— Как это нехорошо, — сказал он сочувствующим тоном, — как это неделикатно по отношению к вам, мистер Уитлинг… Я надеюсь, что вы накрыли взломщиков?

— Пока что я накрыл вас, — отрезал инспектор. — Не удивлюсь, если именно вы окажетесь тем взломщиком, которого мы ищем. Вы можете мне сообщить, где провели минувшую ночь?

— С большим удовольствием, — ответил Валлис. — Я ужинал в обществе одного своего приятеля.

— Как зовут вашего приятеля?

Валлис пожал плечами.

— Это к делу не относится. Я ужинал в обществе своего приятеля, и прошу вас занести это обстоятельство в протокол.

— А где вы изволили ужинать с вашим приятелем? — по–прежнему спокойно продолжал допрос инспектор.

Валлис назвал один из ресторанов на Вардур–стрит.

— В котором часу вы изволили ужинать? — терпеливо допрашивал полицейский.

— С восьми до одиннадцати, — ответил Валлис, — и владелец ресторана сможет подтвердить это обстоятельство.

Инспектор хмыкнул: и ресторан, и его владелец были ему хорошо известны. Он знал, что суд не примет всерьез свидетельских показаний этого сомнительного типа…

— Быть может, вы назовете еще кого–нибудь, кто мог бы подтвердить ваше присутствие в ресторане в течение указанного времени? — продолжал инспектор. — Вашего неизвестного приятеля и сеньора Вилли Миччи я при этом в расчет не беру.

Валлис кивнул.

— Я могу выставить в качестве свидетеля, — заметил он, — сержанта Кулброка из Скотленд–Ярда.

Инспектор окинул его внимательным взглядом.

— И вы полагаете, что он засвидетельствует ваше утверждение?

— Во всяком случае, в течение всего вечера он наблюдал за мной. Он был переодет в штатское. Он подсел ко мне за столик и стал разыгрывать из себя обычного посетителя ресторана.

— Понятно, — перебил его инспектор и занес показание в книгу.

— Я был очень польщен, что за мной следит инспектор из Скотленд–Ярда. Это было очень забавно. Я уже начал было опасаться, что ему, бедняге, все это надоест раньше, чем мне.

— Хочу уточнить ваше показание, — сказал инспектор. — За вами вчера наблюдали от восьми часов вечера до?..

Он испытующе взглянул на Валлиса.

— Почти до двенадцати часов ночи, если я не ошибаюсь. Примерно в это время ваш сыщик в смокинге проводил меня до дома.

— Правдивость ваших утверждений можно установить немедленно, — заметил инспектор. — А пока что пройдите–ка в соседнюю комнату и подождите…

Валлис равнодушно поплелся в соседнюю комнату, в то время как инспектор потянулся к телефону.

Пять минут спустя он снова вызвал к себе Валлиса.

— Ну, что же, Валлис, — хмуро сказал он. — Ваши показания подтвердились.

— Очень рад это слышать, — ответил Валлис. — Право, как гора с плеч свалилась.

— Вы свободны, можете идти. Мне очень жаль, что побеспокоил вас, — мрачно произнес инспектор.

— Ну, что вы, не стоит говорить об этом, — вежливо возразил Валлис, почтительно поклонившись.

— Впрочем, прежде чем вы уйдете, — сказал инспектор, — давайте пройдем на минутку в соседнюю комнату…

Валлис последовал за инспектором, и тот запер за ним дверь. Они остались наедине.

— Я полагаю, вам, Валлис, известно, что за раскрытие виновников одного из взломов, происшедших за последнее время, обещана награда в двенадцать тысяч фунтов.

— Впервые слышу об этом, — пробормотал Валлис, удивленно подняв брови.

— Вы слышите об этом не впервые, — заявил инспектор. — Но я хочу сказать вам следующее: мы примем все меры для того, чтобы накрыть эту шайку, и не успокоимся, пока она не попадет к нам в руки. Подумайте, Джордж, — и он постучал костлявым пальцем по груди своего собеседника, — быть может, есть смысл чистосердечно признаться?

— Чистосердечно признаться? — Валлис был сама невинность.

— В этом случае вы смогли бы выступить свидетелем, и по закону были бы освобождены от наказания, — пояснил свою мысль инспектор.

— Я был просто счастлив, — ответил Валлис, пожав плечам, — если бы смог удовлетворить ваше желание. Но я не могу выступить свидетелем в деле, о котором не имею ни малейшего понятия. Надо вам сказать, что награда очень привлекательна. И будь я сообщником преступников, я бы соблазнился ею. Моя совесть всегда приспосабливается к обстоятельствам; она походит на сапожную колодку, которую меняют в зависимости от размеров обуви…

— Хватит разговоров о вашей совести, — нетерпеливо перебил полицейский чиновник. — Итак: вы согласны сознаться и выступить свидетелем? Или нет?

— Мне не в чем сознаваться, — твердо ответил Валлис.

Инспектор раздраженно мотнул головой. Валлис вторично отвесил поклон инспектору и покинул помещение полицейского участка.

Валлис отлично знал, что за каждым его шагом внимательно следят. Выйдя на улицу, он уже знал, что мнимый карманный воришка, дежуривший на углу улицы, последует за ним по пятам. Затем его наверняка примет под наблюдение очередной из переодетых в штатское сыщиков.

Эти соглядатаи будут следовать за ним по всему городу, сменяя друг друга. Они проводят его домой и, пока он будет спать, будут следить за всеми выходами и входами в дом, не спуская глаз с его окон.

Валлис жил на верхнем этаже одного из домов, расположенных на одной их боковых улочек близ Чаринг–Кросс. На нижнем этаже помещалась табачная лавочка. Не ускоряя шага, направился он к своему жилищу. Он знал, что за ним продолжают следить, знал, что следовавшие за ним с виду безобидные разносчик и булочник не спускают с него глаз. По дороге он купил сигару, свернул на свою улочку и вскоре оказался у невзрачного подъезда, расположенного рядом со входом в табачную лавочку и ведущего на верхний этаж, где помещалось его жилище…

Небольшая квартирка была обставлена со вкусом. Глубокие клубные кресла придавали комнате солидный вид. Он не счел нужным осмотреть квартиру. Побывала ли у него на квартире полиция или нет, особого значения не имело. Ничего компрометирующего в квартире не было. На сей счет он был спокоен.

Он нажал кнопку вызова, и на пороге появилась маленькая старушка.

— Вскипятите мне чаю, миссис Скард, — попросил он ее. — Кто–нибудь приходил ко мне?

— Только с газовой станции, — ответила старушка.

— С газовой станции? — повторил удивленный Валлис. — И его не смутило то обстоятельство, что у нас вообще нет газа в квартире?

Старушка растерянно поглядела на своего хозяина.

— Он сказал, что пришел осмотреть газовую колонку, а когда заметил, что у нас газа нет, извинился и сказал, что пришел осмотреть электрический счетчик. Очень рассеянный молодой человек…

— Молодые люди часто бывают рассеянными, — мягко заметил Валлис. — В это время года они влюбляются, и помыслы их заняты иными предметами, чем электрическими счетчиками и газовыми колонками. Я надеюсь, он не затруднил вас? Он, должно быть, сказал, что вы можете заняться своим делом и что вам незачем находиться в комнате, пока он будет там «работать»? — предположил далее ее квартирант.

— Совершенно верно, — обрадовалась старушка, — он сказал, что обойдется без моей помощи.

— Еще бы, — добродушно поддакнул Валлис.

Затем, не испытывая ни малейшего беспокойства по поводу того, что его квартиру обыскал усердный сыщик, он углубился в чтение американской газеты. В шесть часов к дверям его дома подъехал автомобиль. Шофер, полный человек с бородкой, беспомощно озирался, пытаясь отыскать табличку с номером дома. Один из сыщиков, дежуривших около подъезда, как бы случайно прошел мимо машины и обратился к нему.

— Что, приятель, интересуетесь номером дома? — спросил он шофера.

— Я ищу сорок третий…

— Это он и есть, — указал ему чиновник.

Шофер позвонил у подъезда и прошел в дом. Наблюдавший за всем этим сыщик вернулся к своим товарищам.

— Джордж, видимо, собирается поехать куда–то на автомобиле, — сказал он. — Последим за ним?

Второй сыщик, стоявший на другой стороне улицы, заявил:

— На всякий случай я припас за углом машину для нас.

— Я поеду за ним, — сказал второй детектив и с горечью добавил: — Вы слышали, что вчера заявил обо мне инспектор Уитлинг из полицейского управления Сити?

Первый детектив насторожился.

— Нет, не слышал, но охотно услышал бы.

Однако его собеседник решил, что не стоит рассказывать о том, что он накануне в течение трех часов наблюдал за Валлисом, а тот, оказывается, время от времени звонил в полицию и комментировал слежку. В управлении сыщик получил за этот промах нагоняй и пообещал исправиться.

— Эй, — шепнул один из детективов, заметив, что дверь дома № 43 отворилась, — вот и наш приятель!

Но сыщик ошибался. Из дому вышел лишь шофер. На прощанье он кому–то, оставшемуся в подъезде, кивнул головой, затем сел в машину и уехал.

— Значит, Джордж остался дома, — сказал один из сыщиков. — Нам придется подежурить здесь еще несколько часов, — и он указал на свет, продолжавший гореть в квартире.

В течение следующих часов он продолжал дежурить на своем наблюдательном посту, не сводя глаз с подъезда дома, в котором жил Джордж Валлис. Никто не мог бы покинуть дом, не миновав их наблюдательный пост — в этом сыщики были убеждены.

В половине одиннадцатого тот же автомобиль снова подъехал к дому Валлиса, и снова шофер вошел в дом. По–видимому, он рассчитывал пробыть там недолго, так как не выключал мотора. Не прошло и минуты, как он снова сел в автомобиль и уехал.

— Что бы это значило? — недоуменно спросил один из сыщиков.

— Он, видимо, выполнял какое–то поручение, — предположил второй. — Не мешало бы это выяснить.

Десять минут спустя к ним подъехал на автомобиле инспектор Голдберг. Он подбежал к дежурившим сыщикам и быстро спросил:

— Что, Валлис уже вернулся?

— Вернулся? — переспросил удивленный сыщик. — Да он и не уходил сегодня!

— Не уходил?! — изумился инспектор. — Но человека, очень похожего на него, видели полчаса тому назад выходящим из магазина «Общество ювелиров Сити»! Взломан несгораемый шкаф и похищены драгоценности на сумму двадцать тысяч фунтов!

На минуту воцарилось молчание.

— Однако, сэр, — проворчал один из сыщиков, дежуривших возле дома Валлиса, — я готов поклясться, что Валлис не выходил из дому!

— Он прав, сэр, — подтвердил второй сыщик. — Ни сержант, ни я не покидали нашего наблюдательного пункта.

— Но, — горячо заявил инспектор, — только Валлис мог совершить этот взлом!

— Выходит, он его не совершил, — продолжал утверждать сержант, наблюдавший за домом.

— Тогда кто же, по–вашему, совершил этот взлом? — воскликнул инспектор.

Его подчиненные воздержались от ответа на этот вопрос.

Глава 8.

ЖЕНА, КОТОРАЯ НЕ ЛЮБИТ СВОЕГО МУЖА

Мистер Уоррел, глава фирмы «Уоррел Энд Берд», старался постоянно поддерживать свою репутацию среди клиентов. Он всегда давал понять, что сможет найти достойный выход из любого щекотливого положения…

Биржевому маклеру время от времени приходится стоять перед необходимостью объяснения со своим клиентом, например, чтобы указать последнему, что тот слишком опрометчиво распорядился своими деньгами.

Уоррелу неоднократно приходилось затрагивать эту щекотливую тему в беседах с миссис Каткарт, принося ей малоутешительные известия о ходе предпринятых ею биржевых операций. Но никогда еще он не бывал в столь затруднительном положении, никогда еще ему не приходилось ставить ее в известность о столь неприятной новости, как на сей раз…

Кол впустил его в дом, не проронив ни слова. Лицо его вытянулось, ибо он прекрасно знал, что обычно означает появление в их доме мистера Уоррела, Как и всякий старый слуга, находящийся в курсе дел своих хозяев, он знал, что после визита маклера хозяйка объявит строжайший режим и сокращение до минимума всех домашних расходов.

— Миссис Каткарт сейчас примет вас, — доложил он маклеру.

Несколько минут спустя в комнату вошла хозяйка. Ее лицо на сей раз казалось более жестким и неприветливым, чем обыкновенно. Это не ускользнуло от внимания мистера Уоррела.

— Ну, что, мистер Уоррел, — спросила она, — какие неприятные новости принесли вы мне на сей раз? Прошу вас, присядьте…

Уоррел присел, поставив свой цилиндр на пол, затем медленно снял перчатки и бережно положил их в цилиндр.

— Что случилось? — нетерпеливо осведомилась миссис Каткарт. — Снова понизился курс акций «Канадиан Пасифик»?

— Нет, они поднялись на несколько процентов, — возразил Уоррел, пытаясь улыбнуться. — На сей раз ваш выбор акций оказался удачным.

Миссис Каткарт любила, чтобы воздавали должное ее деловым способностям, но на сей раз льстивое заверение маклера не возымело успеха. Она отлично понимала, что маклер явился к ней сейчас не для того, чтобы выразить свое восхищение и говорить ей комплименты.

— Буду с вами откровенен, — продолжал маклер, осторожно подбирая слова и пытаясь скрасить их улыбкой. — Вы задолжали нам около семисот фунтов, миссис Каткарт…

Она утвердительно кивнула головой.

— Да, но вы располагаете достаточным количеством принадлежащих мне драгоценностей в обеспечение…

— Это так, — подтвердил Уоррел, — но дело в том… Не смогли бы вы покрыть этот долг наличными?

— Эта возможность исключается совершению, — заявила хозяйка дома. — Я не могу уплатить вам и семисот шиллингов.

— А допустим, — продолжал мистер Уоррел, не отрывая взгляда от скатерти, — что я нашел бы кого–нибудь, кто был бы не прочь купить ваше колье? И это лицо предложило бы вам тысячу фунтов?

— Мое колье стоит значительно дороже, — резко возразила миссис Каткарт.

— Возможно, — ответил Уоррел. — Но мне бы не хотелось, чтобы вся эта история выплыла наружу и попала в газеты.

Бомба разорвалась.

— Что вы хотите этим сказать? — резко спросила она и встала, мрачно глядя на него.

— Прошу вас воспринять мои слова должным образом, — продолжал маклер. — Я вам все объясню… Ваше колье похищено из несгораемого шкафа шайкой преступников.

Она стала бледной, как полотно.

— Да, похищено, — подтвердил мистер Уоррел, — шайкой преступников, вот уже год орудующей в Сити. Как видите, мы с вами попали в весьма неприятное положение. Я бы не хотел, чтобы мои коллеги узнали о том, что я принял в обеспечение долга эти драгоценности в залог; а вам, полагаю, было бы нежелательно, чтобы стало известным ваше стесненное материальное положение. Разумеется, я мог бы дать полиции подробнейшее описание вашего колье и добиться от страхового общества, чтобы оно возместило мне его стоимость, но я этого не сделал…

Этот добросовестный маклер мог бы добавить, что обращаться в страховое общество было совершенно напрасно, потому что страховое общество никоим образом не распространило бы действие своей страховки на случай похищения драгоценностей, которым место никак не в маклерской конторе.

— Я готов принять ущерб на себя, — продолжал Уоррел. — То есть, я готов, в известных пределах, пойти вам навстречу и оплатить понесенную вами утрату из собственного кармана. Но если для вас почему–либо мое предложение окажется неприемлемым, то мне придется о случившемся сообщить во всех подробностях. Подчеркиваю, во всех подробностях, — повторил он внушительно, — и полиции, и газетам. Итак, что вы скажете на это?

По правде говоря, ей нечего было сказать в ответ: маклеру было известно не все, а рассказывать ему все миссис Каткарт ужасно не хотелось.

Мистер Уоррел, объяснив ее молчание по–своему, поспешил заявить:

— Быть может, вы попросите вашего зятя возместить долг?

Миссис Каткарт иронически усмехнулась и насмешливо процедила:

— Моего зятя?! Да вы что!..

Уоррел был знаком со Стендертоном и относил его к разряду тех избранников судьбы, чье материальное благополучие не вызывает никаких сомнений.

Насмешливый тон миссис Каткарт при упоминании о ее зяте поразил его настолько сильно, насколько может поразить дельца известие о том, что какая–нибудь бумага, которую он считал очень надежной, неожиданно оказывается «липой». На мгновение он забыл даже о главной цели своего визита.

Он охотно бы попросил объяснений, но затем решил, что это будет не совсем уместно.

— Вы меня впутали в очень неприятную историю, — сказала миссис Каткарт и поднялась со своего места.

Он последовал ее примеру.

— Право, все это очень неприятно, — заметил он, — и для вас, и для меня, уважаемая миссис Каткарт. Я полагаю, что вы мне посочувствуете.

— Я полагаю, что у меня имеется вполне достаточно оснований для того, чтобы посочувствовать себе, — коротко заметила она.

После ухода маклера она, оставшись одна, погрузилась в размышления весьма невеселого свойства.

Что следовало ей предпринять? Уоррелу было известно далеко не все: он не знал, что колье принадлежит не ей. Старик–полковник завещал его своей дочери, значит, колье принадлежало Эдит…

Обычно в неполных семьях, состоящих только из матери и дочери, имущество продолжает оставаться общим, тогда как в семьях с большим количеством наследников оно всегда раздельно. Эдит было известно, что колье принадлежит ей, но она никогда не возражала против того, что ее мать носила его и хранила у себя.

Однако несмотря на это, колье всегда считалось собственностью Эдит.

Теперь миссис Каткарт предстояла очень неприятная задача — объявить своей дочери о пропаже колье.

Миссис Каткарт тяжко вздохнула. Муж Эдит был беден, и ее дочь, чего доброго, в любой момент может попросить возвращения ей колье, рассчитывая, что когда–либо, когда наступит черный день, оно ей пригодится.

Миссис Каткарт направилась к себе в комнату.

По дороге ей повстречалась горничная, которая несла только что прибывшую почту. Одно из полученных писем было от дочери. Миссис Каткарт вскрыла его.

«Милая мама, — прочла она. — Будь любезна, пришли мне колье, оставшееся мне от отца. Мне кажется, что в интересах моего мужа я должна снова начать бывать в обществе, и колье мне понадобится».

Письмо выскользнуло из рук миссис Каткарт. Все поплыло у нее перед глазами…

Вошедший в столовую Гилберт застал там свою жену, деловито оглядывавшую сервированный к обеду стол.

Жизнь в этом доме проходила весьма своеобразно.

Ни одному из молодоженов никогда не пришла бы в голову мысль, что их совместная жизнь примет формы, которые она приняла. Они жили в полном уединении, симпатизируя друг другу, но никак не более того…

Их отношения нельзя было уподобить даже отношениям брата и сестры — для этого им не хватало взаимного доверия. К тому же они были еще недостаточно осведомлены о недостатках и достоинствах друг друга.

Они все еще оставались чужими людьми, правда, каждый день приносил новые открытия. Гилберт узнал, что эта девушка с большими серыми глазами обладает чувством юмора, может весело и беззаботно смеяться…

В свою очередь Эдит обнаружила в нем большую жизненную силу, волю и настойчивость, с какими он реализовал свои планы. Он казался гораздо более общительным и разговорчивым, чем это можно было предполагать. Он много перевидал на своем веку, много путешествовал, успел побывать в Персии, Аравии, в ряде малоисследованных стран Азии…

Она никогда не затрагивала в беседах того, что произошло вечером после их свадьбы, когда она увидела девушку с прекрасным лицом, игравшую на скрипке. Какая–то тайна тяготела над Гилбертом, но какого свойства была эта тайна, она не знала, лишь предполагала, что ее муж как–то был связан с этой девушкой… Чувства ревности она не испытывала, только чисто женское любопытство. Ее не пугало то, что разгадка может огорчить ее и вызвать неприязнь по отношению к человеку, чьей женой она являлась…

Затем любопытство сменилось в ней другим чувством: ее стало раздражать, что у мужа имеются от нее какие–то секреты.

Он часто уходил по вечерам из дому и возвращался только на рассвете.

Искал ли он утешения? Забвения? Быть может, здесь была замешана другая?

Лишь одно обстоятельство перестало для нее быть тайной. Ее муж играл на бирже. Она никак не могла поверить в то, что он занимался подобным делом, но это было действительно так. Он казался ей человеком, для которого погоня за наживой — слишком низменное занятие. Когда он отказался от своей должности в министерстве иностранных дел и занялся каким–то таинственным делом, она строила самые различные предположения, но пока она не нашла у него как–то на столе отчет биржевого маклера, ей никогда не пришло бы в голову, что он играл на бирже.

Ознакомившись с отчетом, она пришла к выводу, что ее муж вел крупные дела.

В отчете значились акции на суммы, превышавшие десять тысяч фунтов. Она очень мало смыслила в биржевых делах; они напоминали ей лишь о том, до чего невыносимой бывала ее мать под влиянием биржевых потерь. Затем ей пришло в голову, что если он в самом деле был биржевиком, то она могла бы оказывать ему посильную помощь, а не сидеть дома, оставаясь безучастной ко всему тому, что его интересовало.

Да, она могла быть полезной ему. Деловым людям подобает встречаться со своими деловыми знакомыми, приглашать их к обеду или к ужину после театра… Многие мужья обязаны деловыми успехами ловкости своих жен, умеющих должным образом принять друзей своего мужа, нужных ему людей…

Эдит была довольна зародившейся в ней мыслью. Она занялась осмотром своего гардероба и написала матери письмо с просьбой о возвращении колье.

Гилберт вернулся домой, проведя весь день в Сити. У него был очень усталый вид.

Во время обеда она спросила:

— Ты ничего не будешь иметь против, если я приглашу твоих друзей на обед?

Он изумленно взглянул на нее.

— На обед? — повторил он недоверчиво, но затем, увидев, что на ее лице отразилось огорчение, мягко произнес:

— Это прекрасная идея. Кого ты собираешься пригласить?

— Всех тех, кто является твоими друзьями, — ответила она. — Этого милейшего мистера Франкфорта и… кого еще? — спросила она.

Он мрачно усмехнулся.

— Мне кажется, что этим милым мистером Франкфортом и ограничивается круг моих друзей, — заметил он. — Впрочем, мы могли бы пригласить еще мистера Уоррела.

— Кто это Уоррел? Ах, я знаю, — воскликнула Эдит. — Это мамин маклер!

Он с любопытством взглянул на нее.

— Маклер твоей матери? — повторил он. — Это правда?

— Почему тебя это удивляет?

— Право, не знаю. Но мне так трудно представить твою мать в сочетании с биржевым маклером… Кстати, он является также и моим маклером…

— Кого еще мы пригласим? — спросила она.

— Что касается моих знакомых, — продолжал он насмешливо, — то приглашать некого. Может, пригласим твою мать?

Не обратив внимания на его вопрос, она сказала:

— Я бы могла пригласить двух–трех симпатичных мне людей.

— А как насчет твоей матери? — повторил он вопрос.

Глаза ее наполнились слезами.

— Не будь таким злым, — сказала она. — Ты знаешь, что это невозможно.

— Я совсем иного мнения, — ответил он. — Я заговорил о твоей матери всерьез, и мне кажется, что нет никаких оснований так подчеркивать нашу размолвку. Я, разумеется, чувствую некоторую неприязнь по отношению к ней, но, говоря откровенно, я чувствовал ее и по отношению к тебе…

Он прошелся по комнате.

— Удивительно, — продолжал он, — как быстро исчезают мелкие заботы, неприятности и дрязги перед лицом подлинного большого горя.

Последнюю фразу он произнес, будто рассуждая сам с собой.

— А какое у тебя большое горе? — встревоженно поинтересовалась Эдит.

— У меня его нет, — ответил он, несколько повысив голос. — Я это сказал безотносительно к себе… Единственные мои заботы — житейского характера. Еще недавно немало забот причиняла мне ты, но теперь и это отпало.

— Я рада слышать это от тебя, — ответила она. — Искренне рада… Я в самом деле хочу, чтобы мы были друзьями, Гилберт. Мне очень горько, что я причинила тебе так много зла.

Она встала со своего места и вопросительно взглянула на него.

Он покачал головой.

— Нет, — сказал он. — Ты причинила мне гораздо меньше зла, чем думаешь; иные обстоятельства вторглись в нашу жизнь и разрушили будущее, походившее на прекрасный сон. Очень жаль, что многое сложилось иначе, чем я предполагал, но ведь, в конце концов, сны, как бы они ни были хороши, — слишком шаткий фундамент для жизни. Ты и не представляешь себе, каким я был мечтателем, — быстро добавил он и улыбнулся. Когда он улыбался, у глаз его появлялись мелкие морщинки. — Ты, наверное, не можешь представить меня романтиком, а между тем я был им…

— Ты и сейчас романтик, — поспешила заверить его Эдит.

Гилберт промолчал.

Вторично Эдит заговорила о званом обеде, когда он собрался уходить.

— Ты не хочешь остаться со мной и поговорить обо всем? — смущенно спросила она.

Он заколебался.

— Я бы очень рад остаться, но… — он поглядел на часы.

Девушка поджала губы и почувствовала, что ее захлестнула обида.

Ее предложение было неуместным: он всегда в это время куда–то уходил.

— Ну что ж, побеседуем обо всем в другой раз, — сказала она холодно и вышла из комнаты.

Он выждал, пока за ней захлопнулась дверь ее спальни, и затем покинул дом.

Он ушел как раз вовремя. Если бы он пробыл в доме хотя бы еще пять минут, то ему пришлось бы встретиться со своей тещей.

Миссис Каткарт решила явиться лично, чтобы признаться дочери во всем. «Судьба милостива ко мне», — подумала она, увидев, что Гилберта нет дома.

Эдит не выразила удивления по поводу визита своей матери. Она предположила, что мать явилась к ней для того, чтобы передать ей колье. Увидев свою мать, она испытала угрызения совести, начала сожалеть, что написала ей слишком резкое письмо, так как Эдит была чутким и деликатным существом и более всего опасалась причинить кому–нибудь боль.

Однако по внешнему виду ее матери никто бы не мог предположить, что между ними произошла сцена, оставившая после себя неприятные воспоминания. Это несколько успокоило Эдит, поскольку в ее намерения отнюдь не входило продолжение ссоры.

Миссис Каткарт не стала тратить времени понапрасну.

— Наверное, ты догадываешься, зачем я пришла к тебе, — заявила она, поздоровавшись со своей дочерью.

— Я предполагаю, что ты принесла мне колье, — ответила, улыбаясь, Эдит. — Надеюсь, ты не очень недовольна тем, что я попросила его у тебя. Но я решила, что должна это сделать ради Гилберта…

— Мне очень жаль, но я не смогла принести тебе твое колье.

Эдит удивленно взглянула на нее.

— Как? Что это значит? — спросила она.

Миссис Каткарт явно избегала глядеть в глаза дочери.

— Я понесла на бирже большие потери, — сказала она, — и, полагаю, тебе известно, что твой отец оставил нам ровно столько, чтобы не умереть с голоду, а все то, что мы себе позволяли, мы имели благодаря одним лишь моим усилиям. Кроме того, мы потеряли уйму денег на Канадских океанских акциях, — призналась она.

— И что же?.. — с любопытством спросила Эдит, по тону матери поняв: сейчас последует малоутешительное сообщение.

— Мне пришлось заложить твое колье в одной маклерской фирме для того, чтобы обеспечить им мой долг в размере семисот фунтов.

Эдит глубоко вздохнула.

— Я надеялась, что мне удастся его снова выкупить, — продолжала мать, — но произошло несчастье: преступники взломали несгораемый шкаф фирмы и похитили колье.

Эдит Стендертон пристально взглянула на свою мать.

Если ранее мысль о возможной утрате колье не смутила бы ее, то теперь она почувствовала сильное огорчение. Колье могло бы пригодиться ей также и в дни нужды.

— Ну что ж, — сказала она со вздохом, — делать нечего…

Она не стала упрекать мать в том, что та сочла возможным заложить не принадлежащую ей вещь…

— Что ты мне скажешь на это? — спросила миссис Каткарт.

Эдит пожала плечами.

— Что же мне сказать на это? Колье пропало — придется примириться с этим. Я полагаю, что фирма предложила тебе какое–нибудь возмещение?

Она задала этот вопрос без какого–нибудь умысла — просто ей пришло в голову, что, быть может, удастся что–нибудь спасти.

Миссис Каткарт бросила быстрый взгляд на свою дочь. Неужели этот проклятый Уоррел передал ей все подробности? Она знала, что Уоррел хорошо знаком с мужем Эдит. Если он это сделал, то это было с его стороны очень неделикатно…

— Да, мне предложили некоторое возмещение, — сказала она, — но весьма незначительное. Вопрос о нем еще не решен, но я потом расскажу…

— А какое вознаграждение предлагают тебе? — спросила Эдит.

— Тысячу фунтов, — после минутного колебания сказала миссис Каткарт.

— Тысячу фунтов! — воскликнула пораженная девушка. Она и не подозревала, что ее колье имело такую ценность.

— Это значит, — продолжала мать, — что семьсот фунтов пойдут в уплату долга, а триста фунтов достанутся нам.

— Ну, что ж, придется мне довольствоваться тремястами фунтов, — заметила Эдит.

— Подожди немного, — продолжала миссис Каткарт, — быть может, колье еще отыщется.

Эдит покачала головой.

— Я думаю, что колье уже переплавлено преступниками, — сказала она.

— Я вижу, ты неплохо осведомлена о том, как действуют похитители драгоценностей. Ты даже знаешь о том, что они переплавляют оправу? — насмешливо осведомилась миссис Каткарт. — Уж не твой ли муженек сообщил тебе это?

— Да, — спокойно ответила девушка. — Именно он как–то сообщил мне об этом в разговоре…

— Ты, по–видимому, не скучаешь в его обществе, — сухо заметила пожилая леди и взглянула на часы. — Как у тебя ни приятно, но я вынуждена покинуть твой дом. Я приглашена к ужину. Кстати, и тебя приглашали…

— А Гилберта? — осведомилась молодая женщина.

Ее мать усмехнулась.

— Нет, на Гилберта приглашение не распространяется, — сказала она. — Я достаточно ясно дала знакомым понять, что приму их приглашение только в том случае, если твой муж не будет туда приглашен.

Эдит выпрямилась, и глаза ее сверкнули.

— Я не понимаю тебя. Ты что, намереваешься разгуливать по Лондону и распространять о моем муже всякие небылицы?

— По Лондону я разгуливать не собираюсь, но до сведения моих ближайших друзей я собираюсь довести свое отношение к твоему супругу.

— Это неслыханно, — возмутилась Эдит. — Ты не имеешь права так поступать! Ты совершила оплошность и должна все последствия принять на себя. И я совершила ошибку, но готова ее искупить и с радостью приму все то, что пошлет мне судьба. Неужели ты думаешь, что твое поведение изменит мое отношение к Гилберту?

Миссис Каткарт вызывающе расхохоталась.

— Смею тебя заверить, — сказала она, — что у меня достаточно мыслей, лишающих меня сна, но, во всяком случае, не мысль о том, в каких ты отношениях с твоим Гилбертом, беспокоит меня! Гораздо больше меня беспокоит то обстоятельство, что он вместо того, чтобы оказаться богачом, оказался бедняком! Какое безрассудство с его стороны — отказаться от должности в министерстве иностранных дел! Чего ради взбрело это ему в голову?

— Об этом тебе придется спросить его лично. Он скоро вернется, — едко возразила Эдит.

Этого замечания оказалось достаточно для того, чтобы миссис Каткарт поспешила улетучиться.

Эдит осталась одна.

Обычно это не тяготило ее, но в тот вечер она впервые почувствовала горечь одиночества, пожалела о том, что Гилберта нет рядом…

После ужина Эдит решила почитать.

Она рассеянно перелистывала страницы и вдруг испуганно вздрогнула.

— Что это? — спросила она горничную.

— Что именно, миссис?

С улицы доносились звуки музыки. Она услышала нежную, исполненную тоски мелодию…

Эдит быстро поднялась, подошла к окну и распахнула его. Перед домом стояла девушка и играла на скрипке. При свете уличного фонаря она узнала скрипачку, которая в тот памятный вечер играла «Мелодию в фа–миноре»…

Глава 9.

ЭДИТ ЗНАКОМИТСЯ СО СКРИПАЧКОЙ

Эдит повернулась к горничной.

— Ступайте на улицу и пригласите скрипачку ко мне, — сказала она. — И поскорее… Пока она не ушла.

Эдит приняла решение проникнуть, наконец, в тайну, связанную с этой мелодией и с ее мужем.

Через несколько минут горничная вернулась, ведя за собой скрипачку.

Да, это была она — девушка, игравшая на скрипке в день ее свадьбы! Она остановилась на пороге и с любопытством оглядывала стоявшую перед ней хозяйку дома.

— Входите, прошу вас, — пригласила Эдит. — Вы уже ужинали?

— Благодарю вас, — ответила девушка, — мы обычно не ужинаем, но я плотно поела за чаем…

— Быть может, вы присядете?

Девушка приняла приглашение. Она говорила по–английски без малейшего иностранного акцента, вопреки ожиданиям Эдит.

— Вы, наверное, удивлены тем, что я попросила вас подняться ко мне? — спросила Эдит Стендертон.

Девушка улыбнулась, обнажив два ряда жемчужных зубов.

— Когда меня приглашают в дом, — сказала она, и в голосе ее зазвучала ирония, — то это бывает либо для того, чтобы заплатить мне за игру, либо для того, чтобы подкупить меня и добиться того, чтобы я игру прекратила.

— Я хочу сделать и то, и другое, — сказала Эдит. — Кроме того, я хочу вас спросить кое о чем… Вы знаете моего мужа, Гилберта Стендертона?

— Мистера Стендертона? — тихо переспросила девушка и кивнула. — Да, я знаю его. Мой дедушка часто играл для него раньше, и я тоже…

— Вспомните об одном вечере… В июне, — продолжала Эдит, и ее сердце забилось сильнее. — Вы стояли под этим окном и играли определенную мелодию… мелодию…

Девушка утвердительно кивнула.

— О, да, — сказала она. — Разумеется, я помню об этом вечере, так как он не был обычным…

— Почему? — насторожилась Эдит.

— Потому что обычно для мистера Стендертона играет мой дедушка. Но в этот вечер он чувствовал себя нехорошо, так как уже несколько дней лежал больной, простудившись на скачках, когда нас настигла гроза и мы промокли до костей. Поэтому пришлось отправиться сюда мне и заменить его. Все это было так таинственно и романтично…

— Объясните мне, пожалуйста, что именно было «романтично» и что было «таинственно»?

В это мгновение горничная подала кофе, и Эдит налила своей гостье чашечку.

— Как вас зовут? — спросила Эдит.

— Мэй Спрингс, — ответила девушка.

— А теперь, Мэй Спрингс, расскажите мне все, что вам известно, — сказала Эдит, наливая себе чашку кофе. — Поверьте, что я расспрашиваю вас не из простого любопытства.

— Я охотно, расскажу вам обо всем, — согласилась девушка. — Мне этот день особенно врезался в память, потому что я впервые была в консерватории на уроке музыки. Нам эти уроки не по средствам, но дедушка настаивает на том, чтобы я занималась. Я вернулась домой усталая. Дедушка лежал на диване. Было заметно, что он чем–то взволнован. — «Мэй, — сказал он, — у меня к тебе сегодня просьба…»

Неожиданно девушка запнулась.

— Погодите–ка, — сказала она. — Если не ошибаюсь, доказательство правдивости моих слов находится при мне…

Она вынула из сумочки какой–то конверт.

— Сейчас я вам расскажу о том, что произошло далее в тот вечер, — продолжала Мэй Спрингс. — Как я вам сказала, дедушка был очень взволнован и спросил меня, готова ли я оказать ему услугу. Он знал, что я не откажусь. «Я получил письмо, — сказал он, — непонятно от кого и с необычным поручением. Оно пролежало у меня несколько дней нераспечатанным, так как у меня тогда был жар, и мне было не до него. Затем я забыл о нем и только сегодня, наткнувшись на него, я прочел… Прочти и ты». И он дал мне вот это письмо…

Девушка протянула Эдит конверт.

Эдит взглянула на него и воскликнула:

— Но ведь это почерк моего мужа!

На письме стоял почтовый штемпель Донкастера; оно было адресовано старому музыканту и содержало следующий текст:

«Прилагаю чек на один фунт. Прошу вас от половины восьмого вечера быть у дома мистера Стендертона и играть там «Мелодию в фа–миноре“ Рубинштейна. Убедитесь сперва, дома ли хозяин. Если его не окажется дома, то придите на следующий день в то же время и сыграйте ту же мелодию».

И это было все. Ни подписи, ни обратного адреса.

— Не понимаю, — проговорила смущенная Эдит. — Что бы это значило?

Скрипачка развела руками.

— Я сама хотела бы знать, что все это значит.

Эдит внимательно осмотрела конверт и почтовый штемпель. Он был помечен двадцать шестым мая.

— Двадцать шестое мая, — повторила она про себя. — Подождите минуточку, — сказала она и быстро направилась в спальню.

Там она дрожащими от волнения руками достала из ящика письменного столика дневник в красном переплете. В эту книжку она заносила все сколько–нибудь примечательные события своей жизни.

Она отыскала страницу, помеченную двадцать шестым мая, и увидела, что под этой датой значится две записи. Первая сообщала, что портниха отдала ей готовое платье, а вторая была следующего содержания:

«Гилберт Стендертон пришел в семь часов вечера и ужинал у нас. Был очень расстроен и чем–то озабочен. Ушел в десять часов».

Затем она снова взглянула на почтовый штемпель:

«Донкастер, 19.30».

Значит, письмо было опущено в почтовый ящик на расстоянии ста восьмидесяти миль от Лондона и погашено почтовым штемпелем через полчаса после прихода Гилберта к ней домой!

Затем Эдит снова вернулась в столовую, пытаясь скрыть волнение от своей гостьи.

— Я хочу воздать должное вашему искусству, — сказала она и, достав из кошелька золотой, протянула его девушке.

— Ну что вы… — смутилась скрипачка.

— Нет, нет, возьмите, — настаивала Эдит. — Скажите, а мистер Стендертон никогда не заводил в вашем присутствии разговора об этом случае?

— Никогда, — ответила девушка. — Собственно говоря, я не видала его с той поры…

Несколько минут спустя Эдит попрощалась с юной скрипачкой.

«Что все это могло значить? — тщетно спрашивала себя Эдит, оставшись одна. — Какая тайна кроется за всем этим?»

Затем, перебирая в памяти некоторые детали того памятного вечера, она вспомнила, как сильно взволнован был тогда Гилберт, услышав мелодию, как дрожали его руки…

«Но если он лично написал старику–музыканту и сам заказал определенную мелодию, — продолжала размышлять Эдит, — то совершенно непонятно, что же тогда так напугало его…»

Она вспомнила также, что со времени своей женитьбы он не подходил к роялю, не посетил ни одного концерта, хотя до того времени не пропускал ни одного события музыкальной жизни Лондона.

Похоже было, что в тот памятный вечер исполнением «Мелодии в фа–миноре» закончился какой–то определенный период его жизни…

Как–то она предложила ему посетить концерт, на котором должен был присутствовать весь музыкальный Лондон.

— Не обижайся, пожалуйста, но, может, ты сходишь сама? — сказал он ей. — Я боюсь, что буду сегодня вечером занят делами.

И это сказал ей человек, неоднократно уверявший ее в том, что ради музыки он готов отказаться от всего!

Что все это могло значить?

Она чувствовала, как все сильнее и сильнее в ней загоралось желание проникнуть в его тайну. Какая существовала связь между этой мелодией и неожиданно происшедшими переменами в его образе жизни? Что заставляло его исчезать по вечерам? Ради чего отказался он от службы в министерстве иностранных дел?

Она была твердо убеждена в том, что между всем этим существовала какая–то связь, и решила во что бы то ни стало докопаться до истины. Инстинктивно она чувствовала, что спрашивать непосредственно Гилберта обо всем этом не имело никакого смысла. Он не принадлежал к числу людей открытых…

Она была его женой и чувствовала, что она в долгу перед ним. Она принесла ему несчастье, причинила боль, и она должна была теперь помочь ему. Но для этого нужны были деньги…

Она села за письменный стол, решив написать своей матери. Она готова принять предложенные маклером триста фунтов, она готова даже лично вступить в переговоры с Уоррелом, если матери не удастся договориться с ним…

В утренней газете она прочла объявление какого–то частного сыщика и сначала хотела обратиться к его помощи, но затем решила, что ее личные качества вполне достаточны для того, чтобы успешно справиться с работой платного детектива.

— Ты должна подыскать себе какое–нибудь занятие, — как–то сказал ей Гилберт.

Она улыбнулась при мысли о том, как был бы он удивлен, если бы узнал о том, какое она избрала для себя занятие…

Мэй Спрингс жила со своим дедушкой в маленьком, расположенном на одной из тихих улочек Хортона, домике. Большинство населения этой улочки состояло из скромных служителей искусства. Комнаты в их квартирке были обставлены с большим вкусом. Мебель была старой, но в этой старине была особая прелесть.

Старик Спрингс сидел в кресле у камина. Комната эта служила им одновременно и кухней, и столовой.

Мэй занималась рукоделием.

— Дитя мое, — с нежностью проговорил старик, — мне кажется, что тебе не следует сегодня еще раз выходить из дому.

— Почему, дедушка? — осведомилась Мэй.

— Быть может, я слишком эгоистичен, но мне не хотелось бы оставаться дома одному, — ответил старик. — Я ожидаю гостя.

— Гостя?

Гости были в доме Спрингсов редким явлением. Единственным гостем был сборщик квартирной платы, регулярно появлявшийся у них по понедельникам.

— Да, — заметил, колеблясь, старик, — мне кажется, что ты помнишь об этом господине. Ты его видела некоторое время назад…

— Это не мистер Стендертон?

— Нет, — и он покачал головой. — Это не Стендертон, — сказал он. — Неужели ты забыла о том приятном, славном господине, который помог тебе выбраться из давки на Эпсомских бегах?

— Я припоминаю, — сказала она.

— Его зовут Валлис, — продолжал старик. — Я случайно встретился с ним сегодня…

Старый Спрингс помолчал мгновение, а затем продолжал:

— Ты не думаешь, детка, что нам следовало бы обзавестись квартирантом?

— О, нет, — запротестовала девушка. — Не надо!

— Ты же знаешь, нам нелегко одним платить за квартиру, — заметил старик, покачав головой, — а этот господин Валлис — спокойный человек, который не станет мешать нам…

Девушка не согласилась с его доводами.

— Я предпочла бы, чтобы мы этого не делали, — сказала она — я уверена, что мы сможем и впредь зарабатывать себе на жизнь без того, чтобы сдавать одну из комнат. Да и я не думаю, чтобы на это согласилась миссис Гамедж…

Миссис Гамедж была пожилая соседка, появлявшаяся каждое утро для того, чтобы помочь по хозяйству.

Увидев на лице старика разочарование, Мэй подошла к нему и ласково положила ему руку на плечо.

— Не волнуйся, дедушка, — сказала она. — Если тебе угодно взять квартиранта, то мы возьмем его. Пожалуй, это будет даже к лучшему — у тебя будет человек, с которым ты сможешь общаться.

Дальнейшие рассуждения прервал стук в дверь.

— Это, очевидно, наш гость, — сказал дедушка, и Мэй направилась к двери.

— Разрешите войти? — спросил ее мужчина, стоявший в дверях. — Я хотел бы поговорить с вашим дедушкой по делу. Вы, очевидно, мисс Спрингс?

Она кивнула.

— Прошу вас, войдите, — сказала Мэй и провела его на кухню.

— Я не стану вас задерживать, — сказал мистер Валлис. — Дело в том, что я бы очень хотел найти для моего друга спокойную комнату. Он очень тихий и скромный квартирант, большую часть дня, а то и ночи, проводит вне дома…

Девушка улыбнулась.

— Он… — Валлис на мгновение запнулся, — по профессии шофер. Правда, он не хочет, чтобы об этом знали. Ранее он занимал более достойное положение и поэтому вынужден скрывать свою теперешнюю профессию.

— В нашем распоряжении имеется всего лишь маленькая комнатка, которую мы могли бы предложить вашему другу, — сказала Мэй. — Быть может, вам угодно взглянуть на нее?

Она повела его в маленькую, обычно пустовавшую спаленку. Комнатка была чиста и опрятна. Валлис осмотрел ее и удовлетворенно кивнул.

— Я бы и сам охотно поселился в ней, — сказал он.

Затем он предложил ей плату, более высокую, чем та, которую она запросила, и настоял на том, чтобы она получила с него за месяц вперед.

— Я сказал ему, чтобы он пришел сюда. Если вы разрешите, я подожду его у вас.

Ему недолго пришлось ждать, потому что через несколько минут появился новый квартирант. Это был полный человек с небольшими черными усиками и бородой.

Он оказался довольно неразговорчивым.

Валлис попрощался со стариком и его внучкой, а затем удалился в сопровождении своего приятеля, носившего бесцветную фамилию Смит.

На улице они остановились.

— Я выбрал для тебя эту комнату, Смит, — сказал Валлис, — потому что здесь спокойное место.

— Значит, меня здесь найдут не так–то скоро, — заметил Смит.

— Думаю, что не скоро. Но разве можно знать заранее, какой оборот примут дела, — ответил Валлис. — Я, например, очень озабочен сейчас…

— Чем?

Джордж Валлис хмыкнул.

— Зачем ты задаешь такие глупые вопросы? — сказал он. — Разве тебе не ясно, что произошло? Кто–то разгадал нашу игру!

— В таком случае, почему мы не прекращаем ее? — спросил Смит.

— Как ее прекратить? Мой милый, в течение одного года мы сумели составить себе целое состояние. Но для того чтобы нам удалось реализовать без осложнений нашу добычу, потребуется еще год…

— Я даже не знаю, где хранится наше добро, — заметил Смит.

— Этого никто не знает, кроме меня, — ответил Валлис, слегка нахмурив лоб. — И это более всего заботит меня. Я знаю, какая ответственность лежит на мне. За мной постоянно следят…

Смит усмехнулся.

— В этом нет ничего необыкновенного.

Валлис был по–прежнему серьезен.

— Кого ты подозреваешь? — спросил Смит.

— Я никого не подозреваю, я знаю, — сказал после некоторого молчания Валлис. — Несколько месяцев тому назад, когда мы с Калли обделывали одно дельце на Хоттон–Гарден, нас застал за работой некий таинственный джентльмен. Он наблюдал за нашей работой, а когда мы, наконец, вскрыли сейф, то этот тип бесследно исчез! Тогда нам показалось, что он не настроен против нас, а преследует какую–то свою цель. Но теперь, по причинам, известным только ему, он работает против нас. Он и есть тот человек, которого мы должны обнаружить!

— Но как?

— Надо будет дать объявление в газету, — насмешливо заметил Валлис. — «Человека, следящего за Валлисом, просят объявиться».

— Брось шутить, — перебил его Смит.

— Мы должны во что бы то ни стало выяснить, кто этот незнакомец. Надо каким–нибудь способом заманить его в ловушку. Но единственное, что я могу пока что предпринять, это созвать всех вас и распределить добычу. Этого требует моя собственная безопасность. Было бы очень хорошо, если бы нам удалось сговориться об этом…

— Когда? — спросил Смит.

— Сегодня вечером, — ответил Валлис. — Мы соберемся в…

И он случайно назвал ресторан, в котором имел обыкновение ужинать Гилберт Стендертон.

Глава 10.

КОЛЬЕ

Миссис Каткарт была очень удивлена, получив приглашение к ужину. Утром она отослала своей дочери чек на триста фунтов, врученный ей ее маклером. Но оба встречных письма были отправлены одновременно, и поэтому приглашение на ужин не находилось в связи с отсылкой чека.

Миссис Каткарт не сразу решила принять приглашение. Она все еще не знала, какую позицию избрать по отношению к своему зятю. Но она была хорошим стратегом и резонно рассудила, что отказ от встречи ничего хорошего ей не даст, тогда как принятие приглашения, быть может, окажется в чем–то полезным.

Более всего она удивлялась тому обстоятельству, что встретила в доме своей дочери Уоррела. Вначале это несколько смутило ее, но, так как Эдит было известно все, то больше не было особых оснований смущаться чего–либо и скрывать свое знакомство с маклером.

Обед удался на славу. Гилберт оказался прекрасным хозяином; казалось, в нем вновь возродились его жизнерадостность и приветливость. Уоррел, памятуя слова миссис Каткарт, внимательно следил за хозяевами, пытаясь обнаружить хоть какую–нибудь натянутость в отношениях молодых супругов. Будучи прежде всего дельцом, он проявил жгучий интерес к тому, чтобы определить подлинное положение Гилберта.

Лесли Франкфорт, также приглашенный к обеду, подвергся основательному допросу, но не смог удовлетворить своего старшего компаньона. Лесли был недостаточно осведомлен о денежных делах своего друга, но он все же смог заверить Уоррела, что банкротство в ближайшем будущем не угрожает Гилберту.

Разговор велся, как обычно это принято на подобных обедах, о всякого рода пустяках. Говорили о том же, о чем всегда говорят в Англии за обедом. Затем совершенно незаметно разговор перешел на тему взломов, столь часто случавшихся в Лондоне за последнее время.

Разговор на эту тему завела миссис Каткарт, не постеснявшаяся заговорить о недавнем взломе, происшедшем в фирме Уоррела.

— Увы, — заявил Уоррел, грустно покачав головой, — до сих пор не удалось напасть на след преступников. Полиция рьяно взялась за дело, но я опасаюсь, что мы никогда не обнаружим виновника или виновников этого преступления…

— Я думаю, что вы особенно и не жаждете обнаружения преступников, — заметил Гилберт.

— Почему? — удивился Уоррел. — Быть может, нам удалось бы тогда вернуть похищенные драгоценности.

Гилберт Стендертон расхохотался, а затем внезапно оборвал свой смех.

— Драгоценности? — переспросил он.

— Разве вы не помните, — вмешался Лесли, — о том, как я вам рассказал, что мы хранили в несгораемом шкафу колье, принадлежащее одной из наших клиенток, одной из тех дам, что падки на спекуляцию…

Предостерегающий взгляд Уоррела заставил его замолчать.

«Падкая на спекуляцию дама» злобно взглянула на болтливого молодого человека.

— Колье принадлежало мне, — резко заявила она.

— О! — вырвалось у Лесли, и он понял, что сболтнул лишнее.

— Колье? — осведомился Гилберт. — Принадлежащее вам? Как странно…

— Да, — подтвердила миссис Каткарт. — Я сдавала его на сохранение Уоррелу. Вот он и сохранил его, — едко добавила она.

Уоррел рассыпался в извинениях. По целому ряду причин ему было неловко сознаться в происшедшем. Он досадовал на своего болтливого компаньона, обязанного своим участием в фирме больше капиталам, завещанным ему его отцом, чем собственным талантам и трудолюбию.

— Что это было за колье? — продолжал расспрашивать Гилберт. — Я не читал в газетах его описания.

— Мы не публиковали описаний, — пришел на помощь своей клиентке Уоррел.

Миссис Каткарт была вне себя.

— Мы предпочли, чтобы это дело не получило широкой огласки, — заметила Эдит и со свойственным ей тактом перевела разговор на иные темы. Вскоре общество занялось обсуждением очень актуальной проблемы, всегда вызывающей за столом интерес, то есть церковными делами.

Возник бесплодный спор, и Эдит смогла облегченно вздохнуть и почувствовать себя несколько спокойнее. Несмотря на упорное сопротивление миссис Каткарт, не согласившейся ни на какие компромиссы, несмотря на пылкие речи Лесли и добродушную иронию Уоррела, против которой трудно было подыскать какие–либо доводы, обед вошел в свое русло и без особых шероховатостей подошел к концу. Затем гости перешли в гостиную, помещавшуюся на верхнем этаже.

— Боюсь, что мне придется покинуть вас, — заявил вскоре Гилберт.

Было около десяти часов вечера. Он заблаговременно предупредил Эдит, что ему придется покинуть ее.

— Мне кажется, что Гилберт попал в среду журналистов, — заметил Лесли. — Я видел вас как–то на днях на Флит–стрит.

— Нет, то был не я, — коротко ответил Гилберт.

— В таком случае, то был ваш двойник.

Эдит не последовала за своими гостями наверх. Незадолго до обеда Гилберт обратился к ней с просьбой приготовить ему в дорогу сверточек с бутербродами.

— Возможно, что мне придется провести большую часть ночи вне дома, — сказал он. — Один мой приятель предложил поехать по делу в Брайтон.

— Ты вернешься не ранее утра? — беспокойно осведомилась Эдит.

Он покачал головой.

— Нет, я вернусь около четырех часов.

Ей очень хотелось сказать, что он выбрал не совсем урочный час для встречи со своими деловыми знакомыми, она все же воздержалась от каких–либо замечаний.

После того как гости поднялись наверх, она вспомнила о бутербродах Гилберта и прошла на кухню посмотреть, приготовила ли их кухарка. Она тщательно завернула их и сложила в плоскую жестянку для провизии. Затем прошла со свертком в переднюю. Его пальто все еще висело на вешалке. Она вынула из кармана пальто газету и решила засунуть туда завтрак; при этом рука ее наткнулась на что–то скользкое и холодное.

Она усмехнулась, решив, что он по рассеянности что–нибудь не то засунул в карман и попыталась извлечь посторонний предмет. Внезапно она обмерла…

Что это?

Она не верила своим глазам. В ее руках, озаренное электрическим светом, сверкало бриллиантовое колье.

Ее колье!

На мгновение ей показалось, что все вокруг поплыло; она покачнулась, но затем овладела собой.

Ее колье!..

В этом не было никакого сомнения. Но каким образом оно попало к Гилберту? Каким образом оно очутилось в его кармане?

В мозгу родилась ужасная догадка, но Эдит тут же отбросила ее, не желая поверить…

Гилберт — взломщик! Невероятно! Но нельзя было отрицать и того, что он почти каждый вечер отсутствовал, более того, всю ту неделю, когда произошло ограбление, он вообще не ночевал дома…

Она услышала приближающиеся шаги и поспешила спрятать колье за корсаж.

Это был Гилберт. Он не обратил внимания на ее состояние. Она окликнула его:

— Гилберт! — в голосе ее звенели нотки, заставившие его вздрогнуть.

Он обернулся и посмотрел на нее.

— Что с тобой? — спросил он.

— Не пройдешь ли ты на минутку со мной в столовую? — спросила она. Собственный голос показался ей чужим.

Он прошел в столовую. Эдит последовала за ним. Стол был еще не убран, и розовый свет люстры отражался причудливыми бликами на хрустале, серебре и цветах.

Он закрыл за собой дверь и спросил:

— Что случилось?

— Вот, — ответила она спокойно и протянула ему свое колье. Он взглянул на колье, и на лице его не отразилось ничего…

— Что это? — спросил он.

— Мое колье.

— Твое колье? — переспросил он приглушенным голосом. — Так это и есть колье, которое потеряла твоя мать?

Она не нашла в себе сил, чтобы ответить, лишь молча кивнула.

— Но это замечательно!

Он взял колье в руки и внимательно осмотрел камни.

— Так это — твое колье… — повторил он. — Какое совпадение!

— Как оно попало к тебе? — спросила она.

Он окинул ее пристальным взглядом.

— Как оно попало ко мне? — переспросил он. — А кто тебе сказал, что оно вообще попало ко мне?

— Я нашла его в твоем кармане, — ответила взволнованно Эдит. — О, Гилберт, скажи мне всю правду! Как попало оно к тебе?

Помолчав, Гилберт сказал:

— Я нашел его.

Она не удовлетворилась его ответом и повторила свой вопрос.

— Я не могу тебе этого сказать, — произнес Гилберт. — Ты, очевидно, предполагаешь, что я украл его? Ты думаешь, что я взломщик?

Лицо его приняло жесткое выражение.

— Я читаю это в твоих глазах, — продолжал он. — Ты объясняешь себе мои отлучки из дому, мое таинственное поведение тем, что я избрал себе какое–то подозрительное занятие…

И он неожиданно расхохотался.

— Отчасти ты права. Но я не стал взломщиком, — продолжал он. — Я даю тебе слово, что никогда в жизни не взломал ни одного несгораемого шкафа! Честное слово, я никогда не похищал ни единого предмета у… — и он запнулся, словно испугавшись, что может сказать лишнее. Но Эдит стремительно ухватилась за соломинку.

— Это действительно так? — и она положила ему руку на грудь. — Это правда? Знаю, я сошла с ума, это непростительно — выдвигать против тебя подобные обвинения, но… мне могло казаться…

— Да, могло казаться, — подтвердил он серьезно.

— Неужели ты мне не скажешь, как колье попало к тебе в руки? — настаивала Эдит.

— Повторяю, я нашел его. И это правда. Я не собирался… — и он снова замолк. — Я нашел его на дороге…

— И тебя не удивила такая находка, ты не счел нужным сообщить о ней полиции?

Он покачал головой.

— Нет, — сказал он. — Я не был удивлен тогда и не счел нужным сообщить о своей находке полиции. Когда же за обедом зашел разговор о колье, утраченном твоей матерью, мне показалось странным, что эта утрата совпала с моей находкой. Поэтому я решил сложить колье в маленькую шкатулку и отослать в полицию…

Они взглянули друг на друга. Он держал колье в руке и машинально поигрывал им.

— Так что же нам теперь делать? — спросила она. — Возможно, теперь ты последуешь своему первоначальному намерению и отошлешь колье в полицию?

Он не отвечал, размышляя.

— О! — воскликнула она, вспомнив о чем–то. — Ведь я получила за него триста фунтов в качестве компенсации!

— Триста фунтов? — и он снова испытующе осмотрел колье. — Но оно стоит гораздо дороже.

В нескольких словах она объяснила ему все, что произошло.

— Я очень рад, что во всем виноватой оказалась твоя мать. Я был бы неприятно поражен, если бы узнал, что ты занялась биржевыми спекуляциями.

— Тебе было бы это неприятно? — быстро спросила Эдит.

— Да, — ответил он. — Вполне достаточно, если спекулирует один человек из членов семьи.

— А ты много спекулируешь, Гилберт? — спросила она.

— Нет, немного, — ответил он серьезно.

— Биржевые дела — всегда спекуляция, — заметила она.

— Я вынужден зарабатывать для тебя деньги, — заметил он довольно резко.

Никогда она не слышала от него столь резких слов, и слова эти задели ее.

— Прости меня, — сказал он мягко, заметив, какое впечатление произвели на нее его слова, — Я знаю, что был слишком резок, но я не хотел тебя обидеть. Я ощутил в себе некоторое озлобление против несправедливости судьбы… Ты возьмешь колье себе или хочешь, чтобы я хранил его?

— Я возьму его себе, — сказала Эдит. — А ты разве не хочешь сообщить полиции о том, где ты нашел его? Быть может, это помогло бы ей напасть на след грабителей.

— Нет, — ответил Гилберт. — Я не хочу навлекать на себя гнев этой ужасной шайки. Я знаю, что она опаснее и сильнее всякой другой. Но сейчас около половины одиннадцатого, — сказал он, взглянув на часы, — и я должен тебя покинуть…

Он протянул ей руку, и она удержала ее в своей руке несколько дольше, чем обычно.

— Всего хорошего, — сказала она. — Желаю тебе успеха в твоих делах. Я верю тебе.

— Благодарю тебя, — ответил он и вышел из дома.

Медленным шагом вернулась она к своим гостям. Положение нисколько не прояснилось. Она хотела верить своему мужу и все же что–то подсказывало ей, что Гилберт умалчивает о чем–то большем.

Она вспомнила его слова о том, что он ничего не украл у… У кого? Что хотел он сказать? Она приняла твердое решение проникнуть в его тайну, и после ухода гостей села за письменный стол. Она писала долго, до поздней ночи. Ложась спать, она услышала шаги возвратившегося домой Гилберта. Проходя мимо ее спальни и увидев полоску света под дверью, он постучал и пожелал ей доброй ночи.

— Покойной ночи, — ответила она.

Она услышала, как закрылась за ним дверь его комнаты, а через полчаса заметила, что там погас свет. Затем она, не нарушая тишины, поднялась и проскользнула на лестницу. Она надеялась, что, быть может, он оставил свое пальто в передней, и ей удастся напасть на какой–нибудь след, обнаружить у него в кармане что–нибудь, что поможет ей разгадать мучившую ее загадку…

Но карманы пальто оказались пусты. Она почувствовала, что рукава пальто влажны и решила, что это от дождя. Затем она вернулась к себе в комнату и выглянула в окно. К ее удивлению мостовая была сухая — дождя не было. Переведя взгляд на свои руки, она в ужасе увидела на них кровь.

Эдит снова сбежала вниз, в переднюю, и зажгла свет. Да, один из рукавов его пальто был в крови, на полу также виднелись маленькие капли крови, которые вели наверх до самой его двери. Набравшись решимости, она постучалась к Гилберту. Он тут же ответил ей.

— Что ты хочешь?

— Я хочу поговорить с тобой.

— Я устал, — сказал он.

— Прошу тебя, впусти меня, я хочу поговорить с тобой!

Она попыталась отворить дверь, но ей ото не удалось — дверь была заперта. Затем она услышала, как скрипнула кровать и щелкнул замок. Дверь отворилась, и Эдит, к своему удивлению, заметила, что Гилберт еще не раздевался.

— Что с твоей рукой? — спросила она озабоченно. Рука его была тщательно забинтована.

— Я поранился. Но это пустяки…

— Каким образом ты ухитрился пораниться? — спросила она нетерпеливо.

Силы ее были на пределе. Если бы он хоть ответил ей, что его поранило при уличной катастрофе, при столкновении автомобилей!.. Но он ничего не ответил ей…

Эдит попросила его показать рану. Он не хотел этого делать, но она все же настояла на своем. Наконец он согласился снять повязку, и она обнаружила ниже локтя небольшую ранку. У самого локтя она обнаружила вторую ранку.

— Похоже на огнестрельную рану, — сказала она. — Пуля прошла навылет и вышла у локтя.

Он ничего не ответил.

Она принесла из ванной комнаты горячей воды, промыла раны и, как умела, наложила повязку. Она не стала его расспрашивать о том, каким образом было получено это ранение, отлично понимая, что он этого не скажет.

— В тебе погибает прекрасная сестра милосердия, — сказал он после того, как она закончила перевязку.

— Ты женился на мне, — сказала Эдит, — потому что ты любил меня. Ты вверил мне все самое ценное и дорогое в жизни и надеялся, что я отвечу тем же. Вместо того я принесла тебе горькое разочарование, признавшись, что именно вынудило меня выйти за тебя замуж. Разве я не должна нести за все это ответственность?

Наступило продолжительное молчание. Затем она нарушила его:

— Я обещаю исполнить все, что ты потребуешь от меня.

— Я желаю лишь одного. Я хочу, чтобы ты была счастлива, — ответил он.

Его голос обрел свою прежнюю твердость и уверенность.

Эдит зарделась. Затем она покинула его и они снова встретились только за завтраком. Они поздоровались друг с другом, и он углубился в чтение газет. Эдит последовала его примеру. Она просмотрела газету, после чего отложила ее в сторону.

— Я только что прочла, что наши взломщики, — сказала она, — ограбили этой ночью «Северный Банк».

— Да, я читал, — ответил Гилберт, не отрывая глаз от газеты.

— Одного из них ранила банковская охрана.

— И об этом читал, — ответил ее супруг.

Она перевела взгляд на его раненую руку. Он уловил этот взгляд и добавил:

— В моей газете имеются более свежие новости, чем в твоей. Этот раненый человек скончался. Рана оказалась смертельной, и его труп обнаружили в такси. Его имя в газете не названо, но я знаю… его зовут Перс. Бедняга, — добавил он. — Но в этом есть и доля справедливости…

— Почему? — спросила она.

— На его совести — вот эта рана, — сказал он, мрачно усмехнувшись, и указал на свою руку.

Глава 11.

ЧЕТВЕРТЫЙ ЧЕЛОВЕК

В этот же вечер, когда Эдит устраивала у себя прием, чернобородый шофер появился в обычное время у дома Валлиса. Как всегда, его появление не ускользнуло от внимания дежурившего у дверей сыщика. Шофер прошел в дом, пробыл там не более пяти минут, затем снова вышел оттуда и поехал дальше.

Через десять минут после донесения агента в дом Валлиса прибыли три чиновника из Скотленд–Ярда, и тайна визитов шофера была, наконец, раскрыта. Вместо Валлиса они обнаружили в доме чернобородого шофера, спокойно углубившегося в чтение криминального романа.

— Дело обстояло очень просто, — заметил инспектор Голдберг. — Шофер является к Валлису. Валлис, загримированный под него, выходит и занимает его место в автомобиле. А дежурный сыщик при этом пребывает в уверенности, что за рулем сидит настоящий шофер!

Он оглядел арестованного.

— Что вы собираетесь делать со мной? — спросил бородач.

— Надеюсь, что мы найдем для вас занятие, — поспешил заверить Голдберг. — У вас имеются водительские права?

— На сей счет можете не беспокоиться, — ухмыльнулся бородач и вытащил шоферскую карточку.

— Придется, в таком случае, задержать вас за соучастие в совершении преступлений.

— Вы не сможете доказать это обвинение, — заявил уверенно шофер. — Или все это вы затеваете только для того, чтобы накрыть Джорджа?

— Вы правы, — согласился с ним Голдберг. — Однако, думаю, мне удастся встретить ваш автомобиль, когда за рулем будет Джордж, и задержать его хотя бы за езду без разрешения.

Шофер покачал головой.

— Мне очень жаль разочаровывать вас, но Джордж также имеет водительские права.

— Черт вас дери!

— Забавно, а? — ухмыльнулся арестованный. — Джордж — хитрый парень!

— Сознавайтесь, Смит, — сказал инспектор. — Что это за игра, которую вы оба ведете? И какую роль играете в ней лично вы?

— В чем? — недоуменно спросил шофер.

Голдберг понял, что все его попытки выведать что–нибудь у его арестанта будут тщетными. Ему было известно, что Валлис тщательно подбирал себе помощников.

— Я об этом спрошу Джорджа, — ответил инспектор.

— Вам нетрудно будет найти его, — сказал шофер. — В половине одиннадцатого вы сможете найти его у стоянки автомобилей на Хеймаркет.

— Да, я знаю, — проворчал инспектор.

У него не было ордера на арест; его полномочия ограничивались производством обыска, и шофера Смита пришлось отпустить, поручив его наблюдению одного из сыщиков.

Насколько хорошо справился этот сыщик со слежкой, показала сцена, разыгравшаяся вскоре у стоянки автомобилей на Хеймаркет. Ровно в половине одиннадцатого инспектору Голдбергу удалось обнаружить там нужную машину. За рулем сидел бородатый шофер.

— Итак, Джордж, — язвительно обратился к нему Голдберг, — вылезайте–ка из машины и предъявите водительское удостоверение. Если окажется, что оно выписано не на ваше имя, то мне придется задержать вас.

Шофер вылез из машины и молча предъявил ему удостоверение. Инспектор ознакомился с ним.

— Ага, — сказал он торжествующим тоном, — я так и предполагал! Удостоверение выписано на имя Смита!

— А я и есть Смит, — сказал шофер, ухмыльнувшись.

— Не болтайте глупостей! — оборвал его инспектор. Однако после того, как шофер продемонстрировал ему подлинность своей бороды, инспектору ничего не оставалось, как признать поражение.

— Вот видите, — сказал Смит. — Я говорил правду, когда заявил вам, что у Джорджа имеется удостоверение шофера, однако вы не поверили и послали за мной одного из ваших парней. Тогда я решил, что не буду утруждать Джорджа, и при первой же возможности ускользнул от моего спутника и явился к Джорджу, чтобы забрать у него мою машину.

— Где Джордж? — прервал его речь инспектор.

— У себя дома, — почтительно ответил Смит. — И, должно быть, уже мирно почивает — ведь время–то позднее…

Для того, чтобы удостовериться в правдивости его слов, инспектор счел необходимым навестить Джорджа Валлиса. Джордж хоть и не оказался в постели, но все же собирался лечь спать — он вышел к полицейскому в ночном халате и в ночных туфлях.

— Мой уважаемый друг, — заметил он раздраженно. — Быть может, вы меня оставите в покое хотя бы в столь поздний час? Или моя дурная репутация должна мне стоить ночного покоя?

— Не говорите глупостей, — оборвал его инспектор. — Мне пришлось искать вас в течение всего вечера. Где вы были?

— Я был в кино, — ответил Валлис. — И с напряженным вниманием следил за борьбой бедного, но честного банковского клерка за обладание дочерью своего богатого, но порочного хозяина. Затем я видел, как ковбои палили из револьверов, а полиция скакала за ними, сломя голову. Я испытал на себе всю гамму эмоций за этот вечер.

— Вы слишком много болтаете, — перебил его инспектор.

Не желая понапрасну тратить время, он распрощался с Джорджем Валлисом, демонстративно зевавшим во всю глотку. Едва только за сыщиком захлопнулась дверь, как Валлис выскользнул из своего халата, отшвырнул ночные туфли и через несколько мгновений оказался снова одетым.

Подойдя к окну, он стал наблюдать за тем, как группа полицейских, остановившись против его дома, обсуждала происшедшее, после чего направилась в конец улицы.

Валлис рассудил, что, очевидно, там они вторично обсудят создавшееся положение, а затем один из них вернется к его дому, чтобы продолжить наблюдение. И прежде чем они успели дойти до конца улицы и повернуться, он выскочил из своего дома и помчался в противоположном направлении, оставив у себя в спальне горящую лампу.

Через некоторое время он спустился на станцию подземной дороги и после нескольких пересадок, окончательно убедившись в том, что никто не следит за ним, вышел в Хэмпстеде. Там он сел в такси. Но прежде он успел дважды позвонить по телефону…

Вскоре после одиннадцати он встретился со своими двумя сообщниками на одной из станций. Если инспектор Голдберг и располагал кое–какими сведениями о предпринятых ранее Валлисом передвижениях, то далее его след терялся и исчезал. Дичь окончательно ускользнула от охотника.

В полночь сторож «Северного Банка» совершал свой обычный обход. В то время, как он поднимался по крутой лестнице из подвала, на него внезапно набросились три тени, и прежде чем он успел поднять тревогу, связали его и заткнули рот. Обезвредив его, они прошли в одну из комнат банка и принялись за дело.

— Нелегкая предстоит нам работа, — заметил Валлис, оглядев при свете фонарика стальную дверь камеры.

Перс успокаивающе кивнул головой.

— Ничего, справимся.

— Каллидино, ознакомься с сигнализацией, — приказал Валлис.

Маленький итальянец, разбирающийся в сигнальных приспособлениях, внимательно ознакомился с механизмом двери.

Перс, один из лучших в мире специалистов по части дверных замков, принялся за работу, и через четверть часа дверь была взломана. За первой решетчатой дверью находилась вторая, сплошная дверь, неуязвимая даже для инструментов взломщиков. Замок этой двери помещался не непосредственно в двери, а был защищен особым стальным щитом. Пришлось пустить в ход газовый аппарат. На то, чтобы открыть эту дверь, ушло полтора часа. Неожиданно Перс прекратил работу и прислушался.

— Что это такое? — спросил он.

Не теряя ни секунды времени, все три взломщика стремительно бросились назад и вбежали по каменной лестнице в помещение банка. Впереди всех несся Перс.

Когда он оказался в холле, ему почудилось, что он видит у стены чью–то притаившуюся фигуру. Он выстрелил.

— Болван, — проскрежетал Валлис. — Ты подымешь весь дом на ноги!

Снова прогремел выстрел. Но на этот раз кто–то стрелял в них. Валлис заметил вспышку выстрела и осветил своим фонариком угол, из которого стреляли. Там стоял… сторож, которого они перед этим крепко связали. В руке он держал револьвер. Валлис поспешил выключить свой фонарик и сделал это как нельзя более кстати, потому что прогремел еще один выстрел.

— Скорее, бежим отсюда! — скомандовал он.

Они поспешили к небольшому оконцу, через которое ранее проникли в здание банка. Хоть Перс и был тяжело ранен, он не отставал от остальных. Несмотря на то, что на улице раздавались тревожные свистки полицейских, бандиты, как ни в чем не бывало, выбрались наружу и пошли по улице. Они производили вполне благопристойное впечатление, и только один из них покачивался на ходу — можно было предположить, что он несколько перебрал в гостях.

Валлис подозвал такси и объяснил шоферу, куда их отвезти. В то время Каллидино помог Персу забраться в машину. Затем они поехали.

— Ты тяжело ранен? — озадаченно осведомился у Перса Валлис.

— Похоже, мне каюк, — простонал Перс.

Джордж осмотрел его и вздохнул.

— Что ты собираешься делать? — спросил слабеющим голосом раненый.

— Хочу доставить тебя в больницу, — ответил Валлис.

— Не делай этого! — прохрипел Перс. — Ради Бога, не губи из–за меня все наше дело… Я уже не жилец… Я…

Больше он ничего не успел сказать; его голова свесилась на грудь. Валлис встряхнул его.

— Боже… — прошептал Каллидино. — Он мертв.

Репортер «Дейли Мейл» сообщил:

«Попытка ограбления «Северного Банка“ продолжает волновать деловые круги Сити. Преступники еще не пойманы. Полиции удалось сделать ряд интересных открытий».

Далее следовало довольно точное описание событий.

«Полиция более всего заинтересована тем обстоятельством, что в банке обнаружено присутствие еще одного лица, роль которого представляется весьма загадочной. Доказано, что четвертый человек проник в банк независимо от взломщиков и не принимал участия в попытке ограбления. Сторож, дежуривший в банке, показал на допросе, что этот четвертый человек, можно сказать, спас его. Взломщики так спешили, связывая сторожа, что тот чуть было не задохнулся. В последнюю минуту появился этот незнакомец, который облегчил сторожу его положение, развязав веревки. Совершенно очевидно, что он не являлся сообщником преступников.

Есть предположение, что случайно в одну и ту же ночь на ограбление «Северного Банка» покушались две совершенно различные шайки. Версия маловероятная, но даже если это предположение и соответствует истине, тем не менее, четвертому незнакомцу нельзя отказать в человечности и благородстве».

— …Вот, значит, что произошло, — произнес Валлис, ознакомившись с газетным сообщением.

— Слава Богу, что мы не ухлопали сторожа. Только мокрого дела нам не хватало, — сказал он и добавил, обращаясь к Каллидино: — Я боялся, что мы попадемся из–за старины Перса.

— Почему? — спросил итальянец.

— Шофер опознает в нас лиц, сопровождавших Перса. Я очень удивлен, что до сих пор нас не разыскали. Нет никакого смысла пытаться скрываться. Лучше подождать дальнейшего развития событий…

— А ты не ходил сам в полицейское управление? — спросил Каллидино.

— Пока нет, — ответил Валлис. — Но при первом же удобном случае отправлюсь туда для того, чтобы помочь установить личность мертвого Перса. Нет никакого смысла притворяться, что мы его не знаем. Единственное, что нам следует предварительно сделать, — это позаботиться о наших собственных алиби на эту ночь. Что касается меня, то я все это время спал, и пусть полиция попробует доказать обратное!

— А к тебе кто–нибудь потом заходил в дом? — спросил Каллидино.

— Нет, — ответил Валлис, покачав головой, — Они оставили у моего дома сыщика, который, по своему обыкновению, вздумал прогуливаться взад и вперед по улице. Мне не составило особого труда проследовать за ним по пятам и прошмыгнуть незамеченным в подъезд…

Следить за кем–нибудь — дело не из легких, и лишь немногие отдают себе отчет в том, какое же требуется напряжение, чтобы ни разу, даже на мгновение, не отвести взгляда от объекта наблюдения! Поэтому даже опытный сыщик может оказаться не на высоте положения и совершить промах — как тот, что наблюдал за домом Валлиса… Итак, единственная опасность для прочности алиби Валлиса могла заключаться в том, что кто–либо за время его отсутствия побывал у него в доме.

— А как обстоят твои дела? — спросил Валлис у итальянца.

Каллидино усмехнулся.

— С моим алиби — никаких проблем, — сказал он. — За меня замолвят словечко мои милые земляки. Они не прочь приврать — особенно неаполитанцы.

— Ты что, тоже неаполитанец?

— Что ты! — ответил Каллидино с оттенком презрения. — Я сицилиец!

Валлис расхохотался.

— Но кто же был четвертым в банке? — спросил Каллидино.

— Несомненно, что им был наш таинственный незнакомец, — ответил Валлис. — Я никогда в жизни не проливал крови, но на сей раз, если понадобится сделать это для того, чтобы выяснить кто же он, я пойду на это. Моему терпению пришел конец!

Он помолчал минуту.

— Нужно разделить добычу… У Перса где–то имеется родственница — не то сестра, не то дочь… Ей надо будет отдать его долю. А в Саутворке мы найдем надежного адвоката, который займется нашими делами.

Каллидино одобрительно кивнул головой и мечтательно произнес:

— Что касается меня, то меня с давних пор прельщают виноградники юга. Я построю себе виллу в Монтекатини и буду попивать хорошее винцо. Вторую виллу я построю на Лаго–Маджоре и там буду купаться. Всю оставшуюся жизнь я посвящу еде, выпивке и купанию…

Валлиса же в эти минуты больше беспокоила мысль о четвертом человеке: «Этот незнакомец всегда непостижимым образом прознает о наших планах; выходит, что он постоянно следит за нами! Он для нас еще более опасен, чем полиция… Но какую, черт возьми, цель он преследует?»

— Я все ломаю себе голову, как бы мне захватить его в свои руки, — произнес Валлис уже вслух.

— При помощи газетного объявления, — ответил Каллидино, поняв, кого имел в виду его шеф.

Валлис хотел выругать своего приятеля за неуместную шутку, но затем прикусил язык: предложение итальянца было не лишено здравого смысла.

Глава 12.

ТАЙНИК

«Не желает ли непрошенный гость с Хаттон–Гарден связаться с человеком, лежавшим тогда на полу, и назначить ему место встречи? У этого человека имеется деловое предложение. Безопасность гарантируется».

Гилберт Стендертон прочел это объявление за завтраком и улыбнулся.

Эдит заметила его улыбку и спросила:

— Что там такое смешное, Гилберт?

— Иногда попадаются забавные объявления, — ответил он.

Она проследила за его взглядом, запомнила страницу газеты и примерное местоположение объявления, решив, что при первой же возможности выяснит причину, заставившую его улыбнуться.

— Кстати, — добавил Гилберт, — сегодня я положу в банк на твое имя немного денег.

— На мое имя? — переспросила Эдит.

Он утвердительно кивнул.

— Да. Недавно мне повезло на бирже, и я заработал на американских железнодорожных акциях двенадцать тысяч фунтов.

Она испытующе посмотрела на него.

— Ты это говоришь всерьез? — спросила она.

— Зачем же мне шутить? — возразил он. — В последнее время курс железнодорожных акций сильно поднялся, и я заработал на разнице. В свое время я скупил их по дешевке, а когда они поднялись, поспешил продать… Смотри, вот справка маклера.

Он вынул из кармана лист бумаги и протянул ей.

— Уверяю тебя, — продолжал он, улыбаясь, — что мои доходы поступают ко мне не из темного источника.

Эдит ничего не ответила ему. Она знала, что он был четвертым человеком ночью в «Северном банке». Но какова была цель его пребывания там?

Будь он сыщиком, или если бы он состоял на секретной государственной службе, она бы примирилась с его действиями. Но как узнать, какова его настоящая роль? Неужели он тоже взломщик?

— Ты не думай, я не все деньги внесу на твое имя. Кое–что оставлю и себе, — шутливым тоном продолжал он.

— Гилберт! — решилась спросить Эдит. — Почему у тебя тайны от меня?

— Какие тайны? — осведомился он.

— Почему ты не рассказал мне, что был позавчера ночью в банке?

Он ответил не сразу.

— Я не рассказал тебе об этом, но я и не отрицал этого, — сказал он.

— И что ты там делал?

— Следовал указанию моей счастливой звезды, — попытался он отшутиться, но Эдит не удовлетворилась его ответом.

— Я наблюдал за работой трех знаменитых взломщиков, — ответил он уже серьезным тоном. — Я это делал неоднократно. Должен тебе сказать, что у меня у самого особые способности по этой части. Я, знаешь ли, прирожденный взломщик, однако мое воспитание, происхождение и почтительное отношение к закону лишили меня возможности избрать эту профессию. Я так и остался дилетантом. Я не совершаю преступлений, но и не могу подавить в себе интереса к ним. Я, — продолжал он, тщательно подбирая слова, — пытаюсь установить, какое психологическое воздействие оказывают эти преступления на тех, кто их совершает. Кроме того, у меня есть особая причина для того, чтобы держать под контролем эту шайку вместе с награбленными ею ценностями.

Озабоченный вид Эдит смутил его. Да, она знала теперь слишком много для того, чтобы можно было далее умалчивать об остальном. Ему стало жаль ее.

Поначалу он предполагал, что ему удастся скрыть от нее подоплеку происходящего, но разве могут жить под одной крышей два человека, заинтересованные друг в друге, без того, чтобы не стремиться узнать о том, чем каждый из них занимается.

— Я никак не могу понять, — озабоченно сказала Эдит, — отчего ты вдруг отказался от всех твоих любимых развлечений и изменил свой уклад жизни? Ты отверг службу в министерстве иностранных дел, ты забросил музыку… И какая связь между всем этим и тем вечером, когда перед твоим окном прозвучала «Мелодия в фа–миноре»?

Гилберт вздрогнул от последнего вопроса. Он ответил не сразу, а когда заговорил, в его голосе чувствовалось замешательство.

— Ты не совсем права, — сказал он. — Я приступил к наблюдениям за преступниками еще до того, как услышал… мелодию. — Он снова замолчал. — Я опасался, что рано или поздно услышу эту мелодию под моим окном, и был заранее подготовлен к тому, что этот тяжелый день наступит. Вот и все, что я могу тебе сказать…

— Прошу тебя, скажи мне, — прошептала молодая женщина, — если бы ты знал, что я люблю тебя, ты все равно пошел бы по избранному тобой пути?

— На этот вопрос я не могу тебе дать ответа, — сказал он дрогнувшим голосом. — Быть может — да, быть может, и нет. — Затем, словно приняв какое–то решение, он добавил: — Несомненно, я поступил бы так же, но сознание того, что ты меня любишь, затруднило бы мне выполнение моей задачи…

После ухода она без особого труда обнаружила в газете то объявление, которое привлекло его внимание за завтраком. Так значит, непрошенным гостем на Хеттон–Гарден был не кто иной, как Гилберт! Он следил за взломщиками, и они знали об этом…

Напрасно пыталась она разгадать тайну Гилберта. Несмотря на уже имевшиеся у нее сведения, она продолжала блуждать во мраке…

Выйдя из дома, Гилберт направился в свою небольшую контору в Чипсайде, которую снял для того, чтобы иметь возможность заниматься в ней своими текущими делами.

Он отпер маленькую комнатку, расположенную на третьем этаже, и вошел внутрь.

Затем он сел за письменный стол и решил заняться деловыми бумагами и письмами, поступившими на этот адрес.

Не успел он сосредоточиться, как вдруг раздался стук в дверь.

— Войдите, — сказал удивленный Гилберт.

Дело в том, что его редко посещали в этой конторе, поскольку мало кто знал о ней. Быть может, это пришел всего лишь сборщик объявлений, поднявшийся к нему наугад в надежде получить заказ? Но на этот раз посетитель был особый. То был не кто иной, как известный Гилберту мистер Валлис.

— Прошу вас, присядьте, — предложил ему, не моргнув глазом, Гилберт.

— Я хотел бы переговорить с вами, мистер Стендертон, — сказал Валлис, продолжая стоять. — Не могли бы мы пройти со мной в мою контору?

— Я полагаю, что мы с тем же успехом могли бы потолковать обо всем и здесь, — спокойно возразил Гилберт.

— Я предпочел бы беседовать у меня в конторе, — сказал Валлис. — Там нам никто не помешает. Я полагаю, вы не боитесь последовать за мной? — добавил он, улыбаясь.

— Я не испытываю особого желания следовать за вами. Но раз вы на этом настаиваете… — пожал плечами Гилберт.

Он пошел за Валлисом, ломая себе голову над тем, какое предложение ему сможет сделать его неожиданный гость.

Через десять минут они очутились у склада несгораемых шкафов на Сент–Бридж–стрит. Со времени последнего посещения Гилбертом этого склада он заметно пополнился.

Гилберт огляделся кругом. Заведующий складом, воплощение честности, был на месте. Он вежливо поклонился Валлису.

— Пройдемте в мой кабинет, — сказал Валлис.

Заперев за собой дверь, он предложил Гилберту сигару.

— Скажите мне лучше, что вам угодно от меня, — осведомился у него Гилберт.

— Закуривайте, — вторично предложил Валлис. Гилберт в ответ покачал головой.

— Вам нечего опасаться, — заявил Валлис. — Я не собираюсь причинить вам какой–либо вред.

— Я не курю сигар, — возразил Гилберт.

— Ложь номер один, — весело заметил Валлис. — Очень милое начало для разговора по душам! Во всяком случае, я собираюсь быть с вами совершенно откровенным. И надеюсь, что вы мне ответите тем же. Вы знаете обо мне так много, а я о вас так мало, что нам следовало бы быть откровенными друг с другом.

— Ну, что ж, — ответил Гилберт. — С моей стороны нет возражений.

— Несколько месяцев тому назад, — медленно начал Валлис, покуривая сигару, — мы с приятелем были заняты своей профессиональной работой на Хаттон–Гарден…

Гилберт молча слушал.

— В самый разгар этой работы нас прервал некий джентльмен, из скромности укрывший свое лицо под маской. С той поры неоднократно этот джентльмен являлся свидетелем наших действий по овладению теми или иными ценностями. Порой нам удавалось заметить его присутствие лишь тогда, когда мы покидали место нашей работы. Возможно, у преследующего нас молодого человека и имеются достаточно веские мотивы для того, чтобы следить за нами, но его действия угрожают нашему спокойствию…

— Вы узнали, кто этот молодой человек? — спросил Гилберт.

— Этот молодой человек… — Валлис выдержал многозначительную паузу. — Этот человек — вы, мистер Стендертон.

— С чего вы это взяли?

— Я просто знаю, — ответил Валлис, — и этого достаточно. Но, если хотите, я могу вам доказать это, хотя и не видел вашего лица. — Разрешите вас попросить сделать отпечаток пальца.

Гилберт, усмехнувшись, покачал головой.

— Не вижу причин, по которым я должен сделать это. Кроме того, вы не сотрудник полиции, и не имеете права заставлять делать это.

— Мне понятно ваше нежелание: ведь тогда я смогу сличить этот отпечаток с другими. Вы спросите, где я их возьму? Так вот, здесь на складе, — продолжал он, — стоит большой несгораемый шкаф, который находится здесь вот уже несколько месяцев.

Гилберт кивнул в знак согласия.

— Если я не ошибаюсь, собственность одного из клиентов, забравшего с собой ключи, — заметил он с улыбкой.

— Ну, это была отговорка, — Валлис уловил иронию в голосе Гилберта. — Я, разумеется, сказал тогда неправду. К этому шкафу имеются три вида ключей и, кроме того еще и замок с шифром. Я совершил большую оплошность три недели тому назад, когда оставил ключи от этого шкафа здесь на складе, в кармане моего рабочего сюртука. Лишь около одиннадцати часов вечера, уже дома, я вспомнил о своем промахе и поспешил сюда. Я нашел ключи там же, где оставил, но в мое отсутствие кто–то успел снять с них восковой оттиск. И с тех пор этот «кто–то» — продолжал он шепотом, нагнувшись к своему слушателю, — завел себе привычку являться сюда по ночам. Быть может, вам известны причины его визитов?

— Возможно, он является сюда для того, чтобы просто ознакомиться с содержимым этого шкафа? — иронически осведомился Гилберт.

— Он являлся сюда для того, чтобы похищать у нас плоды нашей работы, — сказал Валлис. — Кто–то, кому моральные принципы или что–либо иное мешают стать профессиональным взломщиком, является сюда и обворовывает нас. Короче говоря, за последнее время он похитил у нас двадцать с лишним тысяч фунтов.

— Вернее, не похитил, а одолжил, — поправил его Гилберт.

Он откинулся на спинку стула, в глазах его появился холодный блеск.

— Что вы хотите этим сказать? — спросил изумленный Валлис.

— Эти деньги, по–видимому, у вас одолжил некто, очень нуждавшийся в наличных средствах. Некто, более смыслящий в биржевых операциях, чем большинство людей, занимающихся ими, и который, в силу своих знаний, может играть на бирже с минимальным риском…

Гилберт продолжал говорить. Валлис внимательно слушал, но в то же время краем уха ловил посторонние звуки в здании. Услышав, как хлопнула входная дверь, он понял, что управляющий ушел, и они остались одни в помещении фирмы. Это соответствовало намерениям Валлиса.

— Я должен был раздобыть деньги какой угодно ценой, — продолжал Гилберт. — Я мог бы без особых трудностей начать воровать. В течение целого месяца я следил за вами так же, как в течение ряда лет следил за другими преступниками. Я не хуже вашего разбираюсь теперь в тонкостях вашего ремесла. Вспомните о том, что я работал в отделе министерства иностранных дел, где занимаются преступными элементами среди иностранных подданных. В сущности я являлся полицейским, хотя и не располагал всеми правами, представляемыми полиции законом.

Валлис был весьма заинтересован повествованием Гилберта.

— …Да, я — вор, — холодно произнес Гилберт. — Но причину того, что я стал вором, я вам не раскрою.

— Скажите, а «Мелодия в фа–миноре» имеет какое–нибудь отношение к этому? — неожиданно спросил Валлис.

Гилберт вскочил со своего места.

— Что вы хотите сказать?

— То, что сказал, — произнес Валлис, глядя ему в глаза. — Я знаю, что вы питаете особую склонность к этой мелодии. Но вот почему? Признаюсь, я очень заинтересован этим обстоятельством.

— Ответа вы не получите, — резко оборвал Гилберт. — Однако, каким образом, черт возьми, удалось вам это узнать?

— И мы обладаем кое–какими источниками информации, — загадочно произнес Валлис.

— Ах да, конечно! — догадался Гилберт. — Ведь ваш приятель Смит снимает комнату в квартире… Я совсем упустил из виду это обстоятельство.

— Мой приятель Смит? Вы, очевидно, имеете в виду моего шофера?

— Я имею в виду вашего сообщника, активного члена вашей шайки, который в течение ряда лет сопутствует вам в ваших предприятиях. Я достаточно хорошо осведомлен обо всем, что творится у вас. А особенно удачна идея со складом несгораемых шкафов. Если я не ошибаюсь, ее использовали несколько лет тому назад в Италии. Сначала вы продаете сейф тому, кого наметили, причем по крайне низкой цене, а затем, когда он установлен у клиента, вам остается только явиться к нему с запасными ключами и обчистить его.

Валлис утвердительно кивнул.

— Вы правы, приятель! — сказал он. — А теперь прошу вас объяснить мне, с какой целью вы следили за нами? Чего ради вы периодически похищали крупные суммы денег из нашего тайника, и куда вы их дели?

Гилберт поднялся со своего места и зашагал по комнате.

— Известно ли вам, что не было ни одного совершенного вами взлома, о котором бы я не знал? Известно ли вам, что не было ни одной драгоценности, которую бы вы похитили, и о которой я не был бы осведомлен? Я знаю наперечет все похищенное вами, знаю, кому принадлежат эти драгоценности, знаю то, что вы продолжаете их хранить в этом шкафу. И я надеюсь, если мои старания увенчаются успехом, не только вернуть вам то, что я похитил у вас, но и возместить ущерб всем тем, кого вы ограбили.

Теперь пришла очередь Валлиса вскочить с места.

— Что вы хотите этим сказать?

— Могу привести конкретный пример: здесь у вас хранится колье леди Денсайрд. Оно стоит четыре тысячи фунтов. Не желаете ли, чтобы я скупил у вас его по сходной цене, скажем, за тысячу фунтов? Попытайтесь–ка его продать, и вы увидите, что вам не выручить и такой цены. А я затем верну это колье его законной владелице… И скажу вам: «Вот ваши двадцать тысяч фунтов, которые я «одолжил“ у вас, а вот перечень тех драгоценностей и сумм, которые подлежат возврату их владельцам». У меня имеется самым тщательным образом составленный перечень, в котором указано, что вы похитили с тех пор, как я состою негласным вашим соучастником.

Валлис недоверчиво усмехнулся.

— Мой милый Дон Кихот, — сказал он, — вы поставили перед собой непосильную задачу!

Гилберт покачал головой.

— Вовсе нет, — возразил он. — Мне удалось выиграть на бирже гораздо больше денег, чем я предполагал.

— Быть может, вы ответите мне еще на один вопрос? — сказал Валлис. — Как прикажете объяснить внезапно вспыхнувшую в вас жажду богатства?

— На этот вопрос я вам не дам ответа.

Затем наступила небольшая пауза.

— Я полагаю, нам стоит прийти к взаимному соглашению, — нарушил молчание Джордж Валлис. — Вы похитили у нас двадцать тысяч фунтов, так? Что дальше?

Гилберт произнес:

— Я более не нуждаюсь в средствах и могу вам вернуть эту сумму уже сегодня.

— Я был бы вам очень признателен за это, — заметил Валлис.

Гилберт внимательно посмотрел на своего собеседника.

— Честное слово, вы мне нравитесь, — сказал он. — Хоть вы, Валлис, и большой плут, но в вас есть что–то, вызывающее во мне восхищение.

— Мы оба — большие плуты, — возразил Валлис. — На этот счет вам не следует обольщаться.

— Вы правы, — печально вздохнул Гилберт.

— Итак, когда вы намерены рассчитаться? — возобновил переговоры Валлис. — Надеюсь, я могу рассчитывать на то, что вы мне вернете мои деньги еще до того, как мое дело самоликвидируется?

Стендертон покачал головой.

— Нет, — сказал он, — ваше дело ликвидируется прямо сегодня же, после чего вы получите свои деньги.

— Сегодня?! — переспросил изумленный Валлис.

— Да, — ответил Гилберт. — Вы достаточно заработали, чтобы отправиться на покой. А я достаточно заработал для того, чтобы выкупить у вас весь ваш склад ворованных драгоценностей и возместить вам убытки. Если бы вы не разыскали меня, то я бы сам явился к вам с этим предложением.

— Значит, вы полагаете, что нам следует еще сегодня прекратить свою деятельность? — задумчиво осведомился Валлис. — Мой дорогой, и это вы предлагаете мне как раз сегодня, когда я собрался совершить самое чудесное из всех моих начинаний! Вы будете смеяться, когда узнаете, кого я собрался сегодня обобрать!

— С некоторых пор я утратил способность смеяться, — возразил Гилберт. — Кого вы собираетесь обокрасть?

— А вот об этом я вам расскажу как–нибудь в другой раз.

Затем он, засунув руки в карманы, направился к одному из громоздких несгораемых шкафов.

— Не правда ли, это была прекрасная идея? — спросил он.

— Великолепно задумано, — ответил Гилберт.

— Дела шли отлично, — продолжал Валлис, — и очень жаль, что приходится прекращать работу. Вы знаете, мы продаем за год не больше полдюжины шкафов тем, кому их следует продать, однако достаточно, чтобы хоть один шкаф попал к хорошему клиенту и мы окупаем все свои издержки…

— Кстати, вы еще не обнаружили у себя пропажу ценного колье? Тот, кто прятал ценности в сейф, видимо, спешил и уронил его на пол. Там я его и нашел. И надо же такому случиться, что это колье оказалось принадлежащим одному из членов моей семьи!

— Прошу прошения, что вмешался в ваши семейные дела! — ухмыльнулся Валлис.

Затем он достал ключи и отпер шкаф. Ничто не указывало на то, что этот шкаф служил тайником для самой дерзкой банды взломщиков в Лондоне. Каждый предмет был тщательно перевязан и упакован.

— Здесь хранится только часть наших сокровищ, — сказал он, запирая шкаф.

— Только часть? — вырвалось у изумленного Гилберта.

Валлис насмешливо улыбнулся.

— Я так и думал, что вы будете удивлены, — сказал он. — Да, здесь хранится только часть ценностей, — повторил он. — Но поскольку вы и так почти все о нас знаете, я не боюсь показать вам остальное.

Он вернулся в свой кабинет и, открыв вторую дверь, провел Гилберта в смежную комнату. Посреди комнаты стояло нечто вроде стальной клетки. Это была специальная решетка, которой принято во Франции огораживать несгораемые шкафы.

Он отпер дверцу и вошел внутрь вместе с Гилбертом.

— Как же вы занесли ее в комнату? — полюбопытствовал Гилберт.

— По частям. Она разборная, и пара опытных слесарей может собрать ее в течение одного дня.

— Так значит здесь расположено ваше второе хранилище? — осведомился Стендертон, взглянув на большой несгораемый шкаф, стоявший в углу огражденного решеткой пространства.

— Да, вы правы, — ответил Валлис. — И сейчас вы убедитесь в этом. Прошу вас, подойдите ближе к шкафу. Вы увидите нечто необычайное…

Гилберт направился было в угол, как внезапно в его мозгу молнией мелькнула догадка: «Ловушка!» Он резко обернулся, но было уже поздно: прямо на него глядело дуло револьвера…

— Руки вверх, мистер Стендертон, — скомандовал преступник. — Я пришел к выводу, что, пожалуй, приму ваши предложения лишь после того, как совершу намеченное сегодня ограбление… А уж затем можно будет уйти на покой. Ваш дядя…

— Мой дядя?! — воскликнул изумленный Гилберт.

— Да, именно, ваш дядя, — ухмыльнулся Валлис. — Этот почтенный старик изволит хранить в одном из купленных у нас сейфов драгоценности на сумму в четверть миллиона фунтов. В шкафу хранятся знаменитые «стендертоновские бриллианты», которые вы, очевидно, предполагали получить в наследство.

Он рассмеялся.

— Признайте, будет справедливо, — продолжал он, держа своего пленника на прицеле, — если на этот раз я ограблю вас. Возможно, что когда–нибудь и во мне заговорит совесть, и тогда я возмещу вам нанесенный ущерб.

Затем он запер за собой дверь решетки и спокойно направился к двери.

— Вам придется просидеть здесь в течение двух суток, — сказал он на прощание Гилберту. — Затем вас отпустят по моему приказанию. Это, конечно, очень неприятно, но на свете существуют вещи более неприятные. Что поделаешь! Придется потерпеть.

Он покинул Гилберта. Через четверть часа он снова появился, неся на подносе кофейник и пакет с бутербродами.

— Не могу же я обречь вас на голод, — заметил он. — Пейте кофе, пока он не остыл. А чтобы вы не продрогли ночью, я принес вам еще кое–что. — И он просунул Гилберту за решетку два плотных пальто. — Укройтесь ими.

— Очень мило с вашей стороны, — сказал Гилберт.

— Право, не стоит говорить об этом, — скромно заметил вежливый взломщик.

— Желаю вам спокойной ночи, — добавил он. — Если вам угодно известить вашу жену о том, что вы не сможете вернуться своевременно домой, так как вас задержали в Сити дела, то я охотно отошлю ей это сообщение.

Он протянул ему лист бумаги и вечное перо.

Гилберт по достоинству оценил оказанное ему внимание. Этот преступник оказался деликатнее многих законопослушных граждан…

Гилберт быстро набросал на бумаге несколько слов извинения, вложил письмо в конверт и машинально заклеил его, не сообразив, что Валлис, возможно, захочет ознакомиться с его содержанием.

— Простите мне мою поспешность, — сказал он, — но клей на конверте еще не высох… Вы еще сможете вскрыть его и прочесть содержание письма.

Валлис отрицательно покачал головой.

— Если вы написали только то, что я предложил написать, то проверять нечего. Я вам доверяю.

И с этими словами он покинул Гилберта.

Глава 13.

ДЯДЮШКА

Генерал Джон Стендертон обладал весьма вспыльчивым, раздражительным нравом. Единственным извиняющим обстоятельством служило то, что он большую часть жизни провел в Индии — в стране, ожесточившей многих и с более мягким характером.

Он был холостяком и коротал свою жизнь в одиночестве, живя в имении, которое приобрел лет двадцать тому назад.

У него в услужении находилась целая армия слуг, причем, недруги утверждали, что он содержит всю эту ораву только для того, чтобы иметь возможность постоянно кого–нибудь ругать. Двумя отрицательными чертами характера генерала были недоверие к окружающим и непредсказуемая смена настроений. Например, он ежегодно менял своего поверенного и часто переводил капитал из одного банка в другой.

…Как–то утром Лесли Франкфорт беседовал со своим братом.

Джек Франкфорт был способным, подававшим надежды адвокатом и работал в конторе, в настоящее время ведущей дела сэра Джона Стендертона.

— Кстати, — сказал Джек Франкфорт, — сегодня после обеда мне предстоит повидать одного из твоих приятелей.

— Какого приятеля?

— Стендертона.

— Гилберта?

Джек Франкфорт усмехнулся.

— Нет, его ужасного дядюшку. Нам придется составить завещание.

— Сколько уже завещаний составил на своем веку этот дядюшка! Бедный Гилберт!.. — задумчиво проговорил Лесли.

— Почему бедный? — спросил адвокат.

— Потому что ему однажды пришлось пробыть наследником своего дядюшки примерно минут десять.

— Да, сочувствую твоему приятелю. Мне говорили, что за последние двадцать лет этот старик завещал свое состояние поочередно всем больницам, всем собачьим питомникам, а также и многим своим родственникам. Сегодня же он надумал писать новое завещание.

— Замолви за Гилберта теплое словечко, — попросил Лесли.

Джек пожал плечами.

— Увы, это невозможно. Старый Томлинс, который вел до меня дела этого старого Стендертона, утверждал, что самая большая трудность заключается в том, что прежде чем успеваешь составить сам текст завещания, он уже изменяет свое решение и намечает себе новых наследников. Быть может, ты хочешь поехать вместе со мной к нему? Ты ведь знаком с ним?

— Ни за что, — ответил решительно Лесли. — Хоть мы и знакомы. Ему известно, что я в приятельских отношениях с Гилбертом. И не вздумай ему разболтать, что ты мой брат! Он тут же заведет себе нового поверенного…

…После обеда Джек Франкфорт отправился в Хентингдон, в имение генерала. Вместе с ним в одном купе очутился довольно приятный господин, с которым у него завязалась оживленная беседа.

У них оказалось множество общих знакомых. Они с часок поболтали, а затем вместе вышли на одной и той же станции.

— Какое совпадение! — заметил новый знакомый. — И я ехал сюда! Очень славное местечко!

В этом местечке оказалась единственная гостиница. Оба путешественника разместились в двух соседних номерах.

Джек Франкфорт надеялся, что ему удастся до вечера покончить с составлением завещания и благополучно отбыть в Лондон. Но его надежды были напрасны. Вскоре к нему прибыло в гостиницу извещение, что сэр Джон желает принять его в десять часов вечера.

«Значит, придется заночевать в этой дыре», — понял расстроенный адвокат.

За чаем он снова встретился со своим дорожным спутником.

Оказалось, что его новый знакомый приехал в эти края по делам своей фирмы. Как он сообщил адвокату, он являлся владельцем склада несгораемых шкафов.

— Несгораемых шкафов? — переспросил изумленный адвокат.

— Совершенно верно, — подтвердил приветливый господин. — Между прочим, весьма выгодное дело. Мы торгуем несгораемыми шкафами и сейфами, как новыми, так и подержанными. В Лондоне у нас имеется довольно большой склад. Кстати, могу предложить вам приобрести один из имеющихся у меня шкафов.

Франкфорта заинтересовали подробности.

— Торговля несгораемыми шкафами? — повторил он — Вот уж никогда не предполагал, что и на этом можно зарабатывать деньги!

— Зарабатывать деньги можно на любом деле. Кстати, самыми доходными являются дела, в которых торгуют не вещами, а умом и знаниями.

— Например?

— Например — профессия адвоката, — пошутил собеседник Джека Франкфорта. — Да, да, я знаю, вы — адвокат. Я угадал бы это, даже не видя вашего портфеля.

Джек Франкфорт расхохотался.

— Я вижу, вы в достаточной мере обладаете умом и знаниями для того, чтобы самому быть адвокатом, — заметил он.

…Когда Джек нанимал такси для того, чтобы поехать в имение сэра Стендертона, он заметил стоявший возле гостиницы грузовик, на котором красовалась надпись: «Акционерное общество несгораемых шкафов Сент–Брайда».

Также успел он заметить, что его приветливый спутник о чем–то серьезно беседовал с чернобородым шофером грузовика.

Затем грузовик тронулся с места и поехал по направлению к Лондону.

Джек Франкфорт не успел поразмышлять о том, какие возможности для продажи столь крупных сейфов могли существовать в этом крошечном городишке, потому что не прошло и пяти минут, как он уже находился в рабочем кабинете сэра Стендертона.

Старый генерал принадлежал к категории людей, частенько изображаемых на страницах юмористических журналов. Он был высокого роста, на его багрового цвета лице выделялись седые бакенбарды и пушистые седые усы, лысину окаймлял узенький венчик седых волос. Речь его обычно напоминала серию следующих один за другим взрывов. Когда молодой человек вошел к нему в комнату, старик сначала пристально изучил его лицо, затем оглядел с головы до пят.

Уже имевший на своем веку дело со многими адвокатами, генерал подразделял их всех на две группы — на дураков и на мошенников.

Неглупого на вид молодого человека трудно было отнести к дуракам, поэтому генерал мысленно причислил его к мошенникам.

Генерал Стендертон предложил адвокату присесть.

— Я хочу потолковать с вами о завещании, — выстрелил он. — С некоторых пор вынашиваю мысль, чтобы внести изменения в распределение моих средств между наследниками.

С этой фразы он обычно всегда начинал свою беседу с адвокатами. Серьезность тона, каким она произносилась, должна была создать впечатление, что сказавший ее придает составлению завещания особое значение и принимает подобное решение впервые в жизни.

Джек кивнул.

— Прекрасно, — сказал он. — Вы уже набросали проект нового завещания?

— Нет, — ответил генерал. — Я держу его в памяти.

Генерал помолчал немного, а затем строго произнес:

— Прошу вас самым точным образом передать мое волеизъявление в письменном виде. Во–первых, я объявляю недействительными все мои ранее составленные завещания. Во–вторых, я выражаю свою волю определенным образом: ни один пенни из принадлежащих мне денег не должен пойти на содержание собачьего питомника доктора Свинула! Этот человек оказался непочтителен ко мне, кроме того, если честно, то собак я вообще терпеть не могу!

Он снова умолк.

— Сто фунтов, — продолжил он, — я завещаю обществу трезвенников, хотя ничего глупее этого общества и не придумаешь. Сто фунтов — приюту для военных ветеранов в Олдершоте. Да смотрите, чтобы ни один пенни не попал в руки этого негодного собачника!

Примерно полчаса перечислял он людей, которым не должно было достаться ни пенни, пересыпая этот перечень ругательствами. Затем он упомянул еще несколько учреждений, которым завещал незначительные суммы. Покончив с ним, он взглянул на адвоката с каким–то странным блеском в глазах.

— Я полагаю, что мы позаботились обо всех, — сказал он. — Кстати, знакомы ли вы с моим племянником? — спросил он неожиданно.

— Я знаю одного из друзей вашего племянника, — ответил адвокат.

— Уж не родственник ли вы этого идиота Лесли Франкфорта? — прорычал генерал.

— Я его брат, — ответил Джек.

— Гм, — заметил генерал. — То–то мне ваше лицо показалось знакомым, когда вы вошли. А с самим Гилбертом Стендертоном вы не знакомы?

— Я встречался с ним несколько раз, — ответил адвокат, — но это было в основном шапочное знакомство: «Здравствуйте, как поживаете, до свидания…»

— Ну, и какого вы мнения о нем? — поинтересовался старик.

Джек Франкфорт вспомнил о просьбе брата замолвить словечко за Гилберта.

— Я полагаю, что он очень порядочный человек, хотя и держится несколько сдержанно и замкнуто.

Генерал снова запыхтел.

— Разумеется, мой племянник сдержан и обладает замкнутым характером! Все Стендертоны таковы, слава Богу! Это наша фамильная черта. А я — самый сдержанный человек в нашей семье!

«Ну–ну», — подумал адвокат, но предпочел не высказывать вслух своих сомнений.

— Я полагаю, что таким людям, как он, не стоит завещать деньги, — хитро заметил он.

— Это почему же? — спросил, свирепея, генерал.

— Да потому, что он не пытается играть роль в обществе. Он поступает так, словно считает себя выше его.

— Ну, разумеется, он выше этого общества! Быть может, вы воображаете, что и я уделяю внимание нашему обществу? Быть может, вы воображаете, что мне импонирует лорд Тауэрс или леди Грейндж? Или все эти новоявленные богачи, наводнившие страну? Нет, сэр! И я доверяю моему племяннику, который смотрит на вещи так же, как и я! Нынешнее общество и ломаного гроша не стоит! — помахал он пальцем перед лицом адвоката. — А теперь записывайте: все остальное мое состояние я завещаю Гилберту Стендертону. Вот так–то!

Уже не первый раз произносил он эти слова и было не исключено (зная установившуюся за ним репутацию), что наутро он захочет снова изменить завещание.

— Останьтесь в городе до утра. А завтра утром я подпишу завещание, — сказал генерал.

— В котором часу? — вежливо осведомился адвокат.

— Во время завтрака, — прорычал генерал.

— А когда вы завтракаете?

— Тогда же, когда завтракают все культурные люди, — вскипел генерал. — Без двадцати минут час. А в котором часу изволите завтракать вы?

— Без пятнадцати час, — мягко ответил адвокат, боясь вызвать новую вспышку генеральского гнева.

…В этот вечер ему больше не пришлось встретиться со своим попутчиком; он увидел его только на следующее утро, за девятичасовым завтраком. По–видимому, за время их разлуки что–то произошло, ибо жизнерадостный и приветливый характер его собеседника изменился. Он стал мрачным и неразговорчивым. «Быть может, у него деловые неприятности», — подумал Джек. Он тщательно избегал в разговоре с ним затрагивать тему о причинах его плохого настроения; поэтому завтрак прошел почти в полном молчании.

Когда Джек Франкфорт прибыл в резиденцию генерала, то он к большому своему изумлению узнал, что намерения генерала относительно основного пункта завещания за ночь не переменились. Более того, его намерение сделать своим единственным наследником Гилберта настолько укрепилось, что Джеку едва удалось отстоять лишь жалкую сумму в сто фунтов, завещанную одной провинциальной аптеке.

— Все деньги должны остаться в семье, — твердо заявил генерал. — Нечего разбрасывать их сотнями фунтов! Это совершенно бесполезные расходы!

Затем генерал велел вычеркнуть все дополнительные пункты завещания и свел его к одному пункту, в котором завещал все свое имущество своему дорогому племяннику.

— Да, кстати, он ведь женат, — заметил генерал, когда с составлением завещания было покончено.

— Вроде бы, — ответил адвокат.

— Что значит «вроде бы»?! — дал волю своим чувствам вспыльчивый старик. — Вы мой адвокат, и вы должны знать все! — Выясните, кто такая его жена, из какой она семьи и пошлите им приглашение на обед ко мне!

— На какой день? — спросил адвокат.

— На сегодняшний вечер, — ответил генерал. — Ко мне приедет в гости один врач из Йоркшира. Будет очень весело. Она красива?

— Говорят, да.

— Если она красива и из хорошей семьи, я упомяну о ней в моем завещании вне зависимости от ее мужа.

Джек снова обеспокоился судьбой завещания. Но так или иначе, телеграмму с приглашением явиться на обед он все же отправил.

…Телеграмму приняла Эдит и весьма удивилась, ознакомившись с ее содержанием.

Однако телеграмма, адресованная Гилберту, осталась не прочитанной им, потому что со вчерашнего вечера Гилберт в доме не появлялся.

Заплаканные глаза молодой женщины свидетельствовали о том, насколько ее тревожило его отсутствие.

Глава 14.

БРИЛЛИАНТЫ СТЕНДЕРТОНОВ

Эдит быстро переоделась и собралась ехать в Хентингтон. Ей было неловко оттого, что приходится ехать к родственнику мужа без него, но она решила, что не ответить на приглашение было бы неучтиво, да и могло бы навредить отношениям дяди и племянника, которые, как она поняла из телеграммы, только стали налаживаться.

Поезд прибыл в четыре часа дня. Старик лично явился на вокзал, чтобы встретить молодую чету.

— А где Гилберт? — осведомился он после того, как они представились друг другу.

— Ему пришлось неожиданно уехать, — сказала она. — Он будет очень расстроен, когда узнает, что не сумел воспользоваться вашим приглашением.

— Воображаю, — проворчал старик. — Думаю, он был бы не в большом восторге от перспективы встречи со мной, старым отшельником. Мне кажется, что все те, кто побывал в моем завещании и кого я затем из него вычеркивал, должны считать меня своим личным врагом.

— В таком случае, я прошу вас, не включайте меня в свое завещание, — пошутила молодая женщина.

— Этого я обещать вам не могу, — заметил он в тон ей.

Генерал был очень доволен своей новой родственницей, а Эдит, в свою очередь, делала все возможное для того, чтобы ему понравиться, так как понимала, что судьба ее мужа зависит от этого своенравного и капризного старика.

— Я надеюсь, что вы вновь посетите меня и привезете с собой Гилберта, — сказал ей генерал. — Я буду очень рад возможности принять вас у себя.

И, не дождавшись ответа, старик вдруг заговорил о другом:

— Вы наверняка наслышаны о знаменитых «стендертоновских бриллиантах». Я знаю, что вы как женщина испытываете жгучее желание взглянуть на них. Пройдемте со мной…

Она не знала даже, что такие драгоценности существуют. Конечно, было бы любопытно взглянуть на них. Он повел ее в библиотеку. Джек Франкфорт последовал за ними.

— Вот здесь они лежат, — сказал генерал гордо, указывая на огромный, массивный несгораемый шкаф. — А сам сейф — мое новое приобретение. Я купил его у человека, который запросил за него целых шестьдесят фунтов. Проклятый мошенник! Я выторговал его за тридцать! Как вам нравится этот шкаф?

— Он очень красив, — ответил Джек, не найдя, что сказать старому генералу.

— Красив?! — прохрипел он. — Вы полагаете, что я гоняюсь за красотой? Для меня главное — надежность!

Он вынул из кармана связку ключей, открыл дверь шкафа, а затем его внутреннее отделение и вынул оттуда большой футляр.

— Вот они, — с гордостью произнес он, открыв крышку. — Да, здесь было чем гордиться…

С чисто женским любопытством глядела Эдит на сверкавшие разноцветными огнями драгоценности. Они были в старомодной оправе, но это придавало им еще большую прелесть.

Даже Джек Франкфорт, не испытывавший обычно интереса к драгоценным камням, проникся красотой этой коллекции.

— Право, сэр, — сказал он, — эти драгоценности должны стоить не менее ста тысяч фунтов!

— Больше, — сказал генерал. — Вот в этом отделении я храню жемчуг. — И он вытащил жемчужное ожерелье. — Здесь одного только жемчуга на двести тысяч фунтов!

— И все это в шкафу стоимостью тридцать фунтов, — неосторожно заметил Джек.

Старик набросился на него.

— В шкафу стоимостью шестьдесят фунтов! — рявкнул он. — Разве я вам не сказал об этом? — Он сложил драгоценности обратно в шкаф и продолжал: — Шестьдесят фунтов запросил этот лондонский торгаш. Явился в сюртуке, в лаковых башмаках и при цилиндре. По внешнему виду его можно было принять за джентльмена.

Джек внимательно осмотрел шкаф. Он кое–что смыслил в подобных вещах.

— Я никак не пойму, каким образом мог он вам продать этот шкаф за такую поразительно низкую цену, — сказал он. — Этот шкаф стоит на самом деле никак не меньше двухсот фунтов.

— Что?! — воскликнул изумленный старик.

Джек кивнул.

— Я вспомнил о том, что у нас в конторе имеется такой же шкаф и мы заплатили за него двести двадцать фунтов, — сказал он.

— А он запросил только шестьдесят…

— Вот это и удивляет меня. Можно мне взглянуть на внутреннее устройство шкафа?

Генерал снова отпер шкаф, и Джек осмотрел механизм. Шкаф был совершенно новым.

— Не понимаю, каким образом мог он запросить с вас только шестьдесят фунтов. Я полагаю, что вам немало пришлось поторговаться, прежде чем он уступил вам его за тридцать фунтов, — сказал он.

— О да! — самодовольно заметил генерал. — Кстати, сегодня вечером я ожидаю еще одного гостя, — сказал он. — Это врач из Йоркшира… Его зовут Беркли Сеймур. Вы знакомы с ним?

Джек не знал его, а Эдит вспомнила:

— Да, я его знаю. Нас недавно знакомили…

— Он изрядный болван, — сказал генерал, применяя свое обычное деление людей на две категории.

Эдит не могла удержаться от улыбки.

— Я слышала, генерал, — сказала она, — что вы делите людей на две категории — на болванов и на мошенников. Любопытно было бы знать, к какой категории вы относите меня?

Старик нахмурил брови и взглянул на Эдит.

— Я думаю, что для вас придется учредить еще одну категорию, — сказал он, — хотя большинство женщин — дуры.

— Неужели? — улыбнулась Эдит.

— Разумеется, дуры, — подтвердил генерал. — Если бы они не были дурами, разве я остался бы холостяком?.. Скажите, а ваш муж знаком с доктором?

Эдит покачала головой.

— Кажется, нет, — ответила она. — Как–то они должны были встретиться у нас за обедом, но Гилберту что–то помешало остаться.

— А мне кажется, что он знает этого доктора, — заявил генерал. — Я неоднократно беседовал о нем с Гилбертом. Гилберт вам разве никогда не рассказывал об этой встрече?

Молодая женщина ответила отрицательно.

— Неблагодарный черт! — проворчал неизвестно почему генерал.

В это мгновение в комнату вошел один из слуг и подал генералу телеграмму.

— Что такое? — мрачно осведомился генерал и нацепил на нос пенсне.

— Телеграмма, сэр, — ответил слуга.

— Я вижу, что это телеграмма! Осел! — ответил старик. — Когда она прибыла?

— Несколько минут назад, сэр.

— Кто доставил ее?

— Почтальон, сэр, — ответил невозмутимый слуга.

— Почему ты сразу не доложил мне об этом? — продолжал ворчать сэр Джон, а Эдит с трудом сдерживала улыбку.

Затем генерал медленно распечатал телеграмму и ознакомился с ее содержанием.

— Что это значит? — недоуменно спросил он и протянул телеграмму Эдит.

Эдит прочла:

«Немедленно убери стендертоновские бриллианты из несгораемого шкафа и сдай их на хранение в банк. Если это невозможно, вызови вооруженную охрану. Гилберт Стендертон».

Глава 15.

РАССКАЗ ДОКТОРА

Генерал вторично перечитал телеграмму. Несмотря на свои эксцентрические манеры, он был умным и толковым человеком.

— Что все это значит? — спросил он. — И где Гилберт? Он сам отправил эту телеграмму?

Он внимательно осмотрел телеграфный бланк. Телеграмма была подана в Лондоне в 6 часов 35 минут пополудни…

Генерал обедал поздно — лишь в половине девятого удар гонга известил Эдит о том, что пора выйти к обеду.

Она была очень озабочена происшедшим и никак не могла понять, что означала эта телеграмма. Если бы она знала, что произошло в этот день, то она удивилась бы не тому, что в телеграмме просили убрать драгоценности, а тому обстоятельству, что она вообще была отослана…

Генерал принял телеграмму всерьез, но не настолько серьезно, чтобы изъять драгоценности из несгораемого шкафа. Он ограничился тем, что вторично убедился в сохранности драгоценностей, а затем вызвал в библиотечную комнату, где стоял шкаф, своего слугу и строго–настрого приказал ему не покидать помещения.

В столовой Эдит встретилась с вновь прибывшим гостем. Это был доктор Беркли Сеймур.

— Как поживаете, доктор? — спросила она. — Надеюсь, вы помните, что я имела удовольствие недавно познакомиться с вами у моей матери?

— Как же, конечно, я узнаю вас, — ответил доктор.

Доктор был высоким худощавым человеком с седой бородкой и высоким лбом.

Он производил впечатление очень рассеянного человека, занятого своими мыслями и не прислушивающегося к словам своих собеседников.

— Ваша мать — чудесная женщина, — заявил доктор.

Обед прошел в довольно напряженной обстановке по причине повышенной нервозности старого генерала. Трижды в течение обеда посылал он слуг в библиотеку, как он выразился, проверить посты.

— Я не знаю, как мне следует относиться ко всей этой истории… Может, Гилберт решил разыграть меня? — произнес он хмуро.

Затем он обратился к Эдит.

— Он не проявлял в последнее время склонности к мистификациям?

Эдит улыбнулась.

— Это менее всего свойственно Гилберту, — сказала она.

— Но разве вы не находите странным, что он послал подобную телеграмму? — продолжал генерал. — Я не знаю, что следует мне предпринять. Я мог бы вызвать полицейского, но местные полицейские — круглые дураки. Я, кажется, сам расположусь на ночлег в библиотеке…

После обеда общество перешло в гостиную.

— Я знаю, что нам делать, — сказал сэр Джон. — Мы все перейдем в библиотеку! Это очень уютная комната. Надеюсь, вы ничего не будете иметь против того, что мы закурим?

Все охотно согласились на его предложение. Поднимаясь с сэром Джоном по лестнице наверх, Эдит подумала, что она — единственная дама в этом обществе.

В библиотеке к ним присоединились доктор Сеймур и Джек Франкфорт. Библиотека была просторной, уютно убранной комнатой, отнюдь не свидетельствовавшей о наличии у генерала литературных вкусов. В книжном шкафу красовалась только «Британская энциклопедия» и несколько путеводителей.

Окна комнаты выходили на террасу — лишнее основание для того, чтобы серьезно отнестись к предупреждению Гилберта.

— Опусти шторы, — велел генерал слуге, — и ступай.

Слуга задернул шторы и удалился.

— Простите, — сказал сэр Джон. — Но я никак не могу успокоиться. — Он подошел к несгораемому шкафу и проверил его содержимое.

— Слава Богу, — вздохнул он облегченно, — все на месте.

Он закурил.

— Эта телеграмма действует мне на нервы, — сказал он. — Что побудило его сделать это?

Эдит с сомнением покачала головой.

— Я так же, как и вы, брожу в потемках, — сказала она. — Но Гилберт не из числа тех людей, которые понапрасну поднимают тревогу.

— В таком случае, все это становится еще более загадочным, — заметил генерал. — Я намерен вас задержать у себя пока Гилберт не явится сюда и не разъяснит нам, что все это значит. Кстати, вам известно, что вы — первая представительница женского пола, побывавшая здесь?

Она рассмеялась.

— Не терплю их фальшивых нежностей, — продолжал генерал. — Я люблю грубую правду. Я предпочитаю, чтобы меня посылали к черту, чем выслушивать их нежные, но лживые слова! Я не нуждаюсь в сладостях — я из породы тех людей, что принимают лекарства такими горькими, какими они есть на самом деле!

Доктор улыбнулся.

— Вы не похожи на остальных людей, — сказал он, — большинство очень чувствительно относятся к неприкрашенной правде.

— В таком случае, они большие дураки, — бросил генерал.

— На сей счет могут быть различные мнения, — возразил задумчиво доктор. — Пожалуй, я даже симпатизирую людям, которые несколько опасаются неприкрашенной истины и не позволяют оглушить себя ею, словно камнем, по голове. — И словно вспомнив о чем–то значительном, добавил: — Кстати, я сейчас расскажу вам об одном весьма необычном и странном случае…

— …Что это? — вдруг воскликнул генерал.

— Вроде бы какой–то шорох, — сказала Эдит.

— А мне показалось, будто что–то шевельнулось у окна, — сказал генерал. — Однако продолжайте ваш рассказ, доктор, — попросил он, пытаясь скрыть свое смущение.

— Несколько месяцев тому назад, — начал доктор, — ко мне пришел молодой человек. По–видимому, он принадлежал к лучшему обществу и не был жителем Лидса. Я решил, что он приехал из Лондона. Имени своего он не назвал. Причиной его визита была маленькая ранка, образовавшаяся у него в полости рта; и как большинство из нас, он испытывал ужас перед вероятностью заболевания раком. Он сказал, что не захотел обращаться к своему домашнему врачу, а решил обратиться ко мне, так как слышал хорошие отзывы. Осмотрев его, я пришел к выводу, что он вполне здоров, но ввиду того, что он настаивал на более тщательном обследовании, я пообещал изучить частицу его ткани под микроскопом, а затем сообщить ему о результатах исследования, для чего попросил его оставить мне свой адрес. Но он отказался сообщить, где живет. Заметно было, что его нервная система расшатана до предела. «Вы знаете, — сказал он, — я отчаянный трус и очень боюсь известия об ужасной истине, полученного в обычной форме…»

— И какую же форму он избрал? — осведомился заинтересованный рассказом генерал.

— По–видимому, он был музыкантом, — сказал доктор, и Эдит внутренне напряглась от некоего предчувствия, — или же большим любителем музыки, потому что избрал в высшей степени своеобразную форму для передачи ему известия. Он оставил мне два запечатанных письма. Я думаю, он запечатал их затем, чтобы я не смог из их содержания узнать его имя, а, возможно, и адрес. Оба письма предназначались одному и тому же лицу в Лондоне. Посетитель сказал, что по этому адресу проживает один старый музыкант…

Эдит почувствовала, что комната поплыла перед ее глазами. Ее лицо побелело, а руки задрожали.

— По его словам, оба письма были почти одинаковы по содержанию, за исключением следующего: в одном из них музыканту предлагалось в указанном месте и в назначенное время сыграть «Мелодию в фа–миноре» Рубинштейна, а в другом письме предлагалось исполнить «Весеннюю песнь». — Тут доктор многозначительно поднял палец. — В случае, если оказалось бы, что у него рак, я должен был отослать письмо, в котором упоминалась «Мелодия в фа–миноре»…

Эдит сдавленно вскрикнула, а доктор продолжал:

— Чтобы я мог определить, в каком из запечатанных писем о какой мелодии шла речь, он сделал пометки на конвертах. Однако досадное стечение обстоятельств сыграло злую шутку. После отъезда необычного посетителя я засел за микроскоп. Только я успел закончить исследование, как к моему дому подъехал автомобиль. За мной прибыли, чтобы срочно отвезти к тяжело больному в Донкастер. Одевшись, я быстро взял со стола оба письма, глянул на пометки, затем сунул одно из писем в карман и поспешил к автомобилю… В Донкастере, оказав необходимую помощь больному, я вспомнил о письме и опустил его в ближайший почтовый ящик. Вернулся я домой поздно. Вечер был не по–весеннему прохладный, и я решил разжечь камин, чтобы отогреться с дороги. Когда огонь разгорелся, мой взгляд упал на конверт, лежавший на столе. Поскольку он был уже не нужен, я взял его и бросил в огонь. Грея руки, я смотрел, как постепенно обугливается бумага, и думал о своем. Когда огонь подобрался к пометке на конверте с названием мелодии, я вдруг с ужасом осознал, что произошла трагическая ошибка: я отправил не то письмо! У меня молнией мелькнула мысль: «Адрес музыканта!» Я ведь даже не удосужился прочесть его! Я схватил кочергу и попытался выгрести конверт из камина, но, увы, было слишком поздно: от письма остался лишь пепел… И всему виной моя проклятая рассеянность!

— Значит, он не болен? У него нет рака? — вырвался возглас у Эдит.

— Да, он здоров. Но трагедия в том, что он сейчас уверен в обратном и страдает, а я не знаю, кто он, и не могу отыскать его, чтобы сообщить об ошибке! Я надеялся, что, может, он снова обратится ко мне, но, увы, он больше не появлялся, — сокрушенно произнес врач.

Помолчав, он добавил:

— Единственное, что мне известно о нем — это то, что он вскоре собирался жениться, потому что он мне сказал: «Если мои опасения оправдаются, а предстоящую женитьбу отменить не удастся, то я оставлю мою жену без средств к существованию». Затем он спросил, но как бы у самого себя: «Неужели у смертельно больного человек для того, чтобы успеть обеспечить свою горячо любимую жену, существует единственный выход — это совершать преступления?..»

— Теперь мне все ясно! — воскликнула молодая женщина дрожащим голосом.

— Да что это там опять! — вскрикнул внезапно генерал, вскочил со своего места и бросился к оконной нише. Его примеру последовал Джек Франкфорт. В одно мгновение они отдернули шторы и… В нише стоял бледный, как полотно, Гилберт Стендертон. Он смотрел в пространство невидящими глазами…

— Значит, доктор ошибся… — проговорил он дрожащими губами. — Великий Боже!..

Глава 16.

ПОСЛЕДНЯЯ ПРОБЛЕМА ГИЛБЕРТА СТЕНДЕРТОНА

Месяц спустя Гилберт Стендертон вернулся домой к обеду из министерства внутренних дел.

— С тобой хочет говорить какой–то господин, — сказала ему его жена.

— Это, по–видимому, поверенный моего банка, — ответил Гилберт.

Он радостно приветствовал своего гостя:

— Хэлло, Браун, — сказал он, — я вызвал вас к себе по следующему поводу. В Америке находится человек — он должен был прибыть туда недели две назад, которому я должен изрядную сумму денег, примерно восемьдесят тысяч фунтов. Я бы хотел расплатиться с ним.

— Это не составит труда. На вашем счету, мистер Стендертон, достаточно денег, чтобы расплатиться с ним, не прибегая к реализации ценных бумаг.

— Прекрасно. Вот здесь я набросал кое–какие детали. Собственно говоря, получателей двое. Одного из них зовут Смит, а имя второго записано на этом листке бумаги. Насколько мне известно, у них имеются еще компаньоны, но с ними они уже сами произведут расчет…

— Я не успел вас поздравить, мистер Стендертон, с благополучным завершением всей этой истории с ужасной шайкой Валлиса. Все жители Лондона вам благодарны за то, что вы их избавили от этой банды и сделали возможным возвращение награбленного их владельцам.

— Я очень рад, что мне удалось это сделать, — ответил Гилберт.

— Какой счастливый случай, что в их штаб–квартире возник тогда пожар, и к вам успели прийти на помощь!

— Так вы полагаете, что это был случай? — загадочно усмехнулся Гилберт. — К счастью, пожарные успели меня заметить прежде, чем пожар принял угрожающие размеры.

— Скажите, а вам пришлось в тот вечер у дома вашего дяди столкнуться с этим Валлисом лицом к лицу? — полюбопытствовал гость.

— Разве вам не известны из газет все обстоятельства дела? — спросил Гилберт.

— Как же! Я читал, что вы каким–то образом узнали о том, что бандиты предполагают ограбить вашего дядю, и поспешили на помощь, попав к нему как раз в то мгновение, когда Валлис пытался забраться в дом через окно…

— Он находился на террасе, — поправил Гилберт.

— А увидев вас, обратился в бегство?..

— Это не совсем соответствует истине, — сказал Гилберт. — Мое появление у дома дяди заставило его уйти с террасы и затаиться. А поскольку я не был уверен в том, но успел ли он до моего появления проникнуть в дом и похитить драгоценности, то для проверки я вынужден был сперва забраться в комнату. Он воспользовался этим и скрылся.

Затем, распрощавшись со своим гостем, Гилберт прошел к Эдит.

Жена встретила его радостной улыбкой.

— Как ты себя чувствуешь в министерстве после такого долгого перерыва? — спросила она.

— Пожалуй, несколько спокойней, чем на моей последней «работе».

Она рассмеялась.

— Вот уж не предполагала, что сэр Джон пользуется таким влиянием, что сможет снова определить тебя в министерство иностранных дел!

— На сей раз помогло не только его влияние. Как–никак, моя частная деятельность принесла пользу министерству…

Она задумчиво взглянула на него.

— Тебе не кажется, что нам следует вернуться к исходной точке наших отношений? — спросила она.

— В самом деле! А на чем мы остановились? — спросил он.

— Мне кажется, мы и не начинали, — ответила Эдит…

…Войдя через некоторое время снова к ней в комнату, он застал ее склонившейся над картой и путеводителем.

— Что ты изучаешь? — поинтересовался Гилберт.

— Понимаешь, — ответила Эдит. — Я никак не могу решить…

— Что именно? — поинтересовался Гилберт.

— Решить, где мы проведем свой медовый месяц… — покраснев, смущенно проговорила Эдит.