Приёмная доктора Гардинга находилась в одном из четырех помещений нижнего этажа Крооман‑хауса. Это здание, выстроенное каким‑то филантропом, предназначалось представителям свободных профессий, нуждавшимся в небольших помещениях; для них расположение этого дома имело особое значение: дом стоял недалеко от Оксфорд‑стрит. Квартирки здесь сдавались за небольшую плату. Как и большинство филантропов, владелец дома вскоре забыл о своей затее и продал творение новому хозяину.

Дом попал в руки какого‑то синдиката, а затем во владение какой‑то дамы, начавшей с того, что она выселила всех неугодных ей, обставила квартиры мебелью и сдала их платежеспособным и не внушавшим подозрения жильцам. Постепенно репутация крооманского дома, пошатнувшаяся за время пребывания его в руках синдиката, не считавшегося в погоне за доходами ни с чем, снова восстановилась.

В течение шести лет доктор Гардинг принимал больных и составил себе недурную репутацию. Он занимал самую большую квартиру дома, а одну из комнат превратил в лабораторию. Доктор Гардинг любил делать опыты. Таинственная смерть Джона Миллинборна привлекла к нему внимание и содействовала его практике. То, что в числе его пациентов оказался миллионер, еще больше увеличило внимание к нему.

Его версия о том, что миллионер был убит человеком, забравшимся к нему через окно и бежавшим тем же путем, пока мужчины беседовали в соседней комнате, была принята всеми. её подтвердили и полицейские, потому что на клумбах обнаружили следы, оставленные беглецом. Несмотря на все старания, этого неряшливо одетого незнакомца так и не удалось найти, хотя Китсон и сообщил все его приметы. Человек этот исчез так же внезапно и таинственно, как и появился.

Три месяца спустя доктор Гардинг стоял у подъезда крооманского дома и равнодушно наблюдал за проходившими мимо людьми. Было шесть часов вечера, рабочие и продавщицы спешили домой. Доктор закончил прием, запер за собой занавешенную зелёными занавесками дверь своей «лавочки» и вышел на улицу. Его глаза, казалось, бесцельно блуждали по Оксфорд‑стрит. Неожиданно он вздрогнул: молодая девушка переходила мостовую. На ней был строгий синий костюм, придававший своеобразный шик: в этом костюме трудно отличить богатую леди от скромной работницы. Маленькая шапочка не прикрывала волос, и её головка в сиянии солнечных закатных лучей блестела, как нимб на изображениях святых.

Олива Крессуелл была прекрасна. И прелесть её таилась и в молочной белизне кожи, и в стройности фигурки, и: в манере держать голову, и в лукавых огоньках, порой зажигавшихся в её глазах — в них сквозила мудрость, особая мудрость людей, которым пришлось много пережить и много перестрадать. Все это придавало ей особую прелесть и привлекало к ней сердца мужчин.

Она непринужденно подняла руку и приветливо улыбнулась доктору.

— А, мисс Крессуелл, давно я вас не видел.

— Всего два дня, — ответила она серьезно, — но я всегда предполагала, что врачи, постигшие все тайны природы, обладают каким‑то противоядием против подобных испытаний.

— Вы не должны смеяться над моей специальностью, — ответил он. — Впрочем, я и забыл спросить у вас, предоставили ли вам другую квартиру?

Она отрицательно покачала головой.

— Мисс Миллит говорит, что у нее нет для меня

другого помещения.

— Это очень досадно, — заметил он, и его облик подтверждал его слова. — Вы ей рассказали о мистере Белле?

— Да. Я сказала ей: «Мисс Миллит, знаете ли вы, что человек, который живет напротив меня, вот уже в течение двух месяцев беспробудно пьян, то есть с первого же дня его пребывания в этом доме?» — «Он вам мешает?» — спросила она. — «Пьяные всегда мешают мне», — ответила я. «Мистер Белл возвращается каждый вечер домой в состоянии, которое я могу назвать только плачевным».

— И что она на это ответила?

— Она сказала, что, пока он не трогает меня, не заговаривает со мной и не пугает меня, это её не касается, — девушка беспомощно улыбнулась. — Право, эта квартирка настолько мила и так дешева, что я не могу расстаться с ней. Вы и не представляете себе, доктор, как я вам благодарна, что мне удалось получить эту квартирку.. Обычно мисс Миллит не особенно благоволит к незамужним девушкам.

И она снова улыбнулась.

— Вы смеетесь? — осведомился он.

— Я вспомнила о том, как забавно мы познакомились.

И на самом деле обстоятельства, при которых они познакомились, были своеобразны.

Она работала в одном из больших универсальных магазинов Вест‑Энда. Он купил в этом магазине какую‑то мелочь и расплатился фунтовой банкнотой, которая, как выяснилось, была поддельной. Открытие это связано было для девушки с неприятными последствиями, потому что ей пришлось возместить недостачу из своего жалованья. А потом случилось неожиданное. Доктор пришел в магазин, представился ей и попросил вернуть ему фальшивую банкноту — как оказалось, он хранил эту банкноту в качестве курьеза и расплатился ею по ошибке. Как‑то ему всучили эту банкноту, подделка была настолько удачна, что он решил её вставить в рамку. Случайно банкнота оказалась среди прочих бумажек и попала в руки кассирши.

— Мы начали знакомство с того, что вы стали моим недругом, а потом стали моим спасителем, — сказала она. — Если бы не вы, я бы никогда не узнала о том, что в этом доме сдается квартира, и почтенная мисс Миллит никогда бы не сдала мне квартиру, если бы не ваша рекомендация.

И она положила руку на его плечо — в этом жесте было столько неподдельного дружеского расположения. Она собралась уходить, но её остановило выражение досады на лице врача.

— Что случилось? Ах вот оно что! — заметила она, проследив за его взглядом. — Номер четыре. Зачем он это делает? Зачем? — нетерпеливо спросила она. — Как может человек быть таким слабым? Нет ничего, что могло бы оправдать его поведение.

Человек, привлекший их внимание, балансировал так, словно шел по стальной проволоке. Он был неряшливо одет, но в его наружности было нечто, свидетельствовавшее о том, что при иных обстоятельствах он мог бы иметь весьма респектабельный вид. Но сейчас его взлохмаченные волосы и съехавшая на затылок мятая шляпа производили неважное впечатление. Должно быть, всем другим, кроме Оливы, его попытки сохранить равновесие при помощи трости и не сойти с тротуара показались бы забавными.

Он поскользнулся, вскрикнул, снова поскользнулся и наконец ухитрился перебраться через улицу.

Подойдя к дому, он узнал врача и вежливо помахал ему шляпой.

— Чудесная погода… мой милый эс… эс… эскулап, — проговорил он.

Глаза его искрились весельем.

— Чудесная погода… Чудесная погода для…bacteria tripanasomes… вот именно, для них… и для прочих славных микробов.

Он нежно улыбнулся врачу, не обратив внимания на многозначительный взгляд, которым последний обменялся с девушкой.

— Покидаю вас, доктор, — продолжал он. — Сейчас подымусь наверх. На самый верхний этаж. Подальше от запахов науки и от смертельных проклятий красоты. Направляюсь на верхний этаж… много усилий надо, чтобы подняться к звездам… Спокойной ночи.

И он снова замахал шляпой и заковылял по лестнице. Затем до их слуха донесся звук захлопнувшейся двери.

— Ужасно, и всё же…

— И всё же? — повторил доктор.

— Я нахожу, что он забавен. У меня было сильное желание рассмеяться. Он еще так молод и, по‑видимому, получил хорошее воспитание. — Она печально покачала головой.

Попрощавшись с врачом, она направилась к себе. Три двери, были расположены на одной площадке лестницы: 4, 6 и 9.

Проходя мимо четвертого номера, она боязливо посмотрела на дверь. Но гуляки не было слышно. Она вошла в свой шестой номер и заперла дверь. её квартирка состояла из спальни, гостиной и ванной. Имелась и крохотная кухонька. Наемная плата была изумительно низка — она не составляла даже четверти её жалованья, что позволяло ей сравнительно безбедно жить.

Олива зажгла газовую плиту, поставила чайник и приготовилась ужинать. Мысли её были заняты врачом, и она была рада, что у нее появился такой славный друг — рассудителен и с ним не было никаких «историй». Он никогда не пытался задержать её руку в своей, как это делали покупатели в магазине, никогда не лез целоваться, как порой позволяли себе её шефы.

Поужинав, девушка просмотрела газету. Стемнело. Она включила свет. Электрическая энергия учитывалась счетчиком‑автоматом, не лишенным странностей. Иногда одного шиллинга хватало для того, чтобы освещать квартирку в течение недели, а порой уже по прошествии двух дней свет начинал слабеть и меркнуть.

Олива вспомнила, что давно не опускала в автомат монетки, и вынула кошелек, чтобы найти шиллинг. Но шиллинга не оказалось. В кошельке были только флорины и шестипенсовики. Шиллинга не было. Впрочем, такова судьба всех, кому приходится пользоваться автоматами. Она со спокойствием фаталиста примирилась со своим открытием и стала размышлять над тем, следовало ли ей пройти до угла и разменять у папиросного киоска деньги или же подождать до завтрашнего дня.

Прежде чем она успела что‑то решить, лампочка замигала и погасла.

Девушка вышла на лестницу — на лестнице горела слабая лампочка, включенная в сеть без автомата.

Дверь номера четвертого, в котором жил пьяница, приотворена. Встречаться с ним ей совсем не хотелось. Доктор жил в девятом номере, к его двери была приколота визитная карточка:

«Вернусь в 12. Ждать».

По‑видимому, он ушел и ожидал, что к нему кто- либо придет. Таким образом, ничего не оставалось, как пойти навстречу опасности, рискуя встретить пьяного Белла. Олива быстро сбежала по лестнице и, очутившись на улице, почувствовала облегчение.

Словоохотливый торговец папиросами задержал её на несколько минут. Наконец ей удалось распрощаться с ним. Подойдя к дому, она заметила в подъезде чей‑то темный силуэт. её сердце тревожно забилось.

«Матильда, ты глупа», — сказала она себе, как и всегда в тех случаях, когда была недовольна собой и хотела себя выругать.

Девушка храбро вошла в подъезд и мельком взглянула на стоявшего в подъезде человека — он был ей незнаком. Казалось, он также не обращает на нее внимания. Мужчина был маленького роста и толст. Впрочем, она не была уверена в этом. Быстро взбежала по лестнице. Дверь номера четыре была по‑прежнему приотворена, но — что бросилось ей в глаза — приотворена была и её дверь. В этом не было никаких сомнений! Олива отчетливо помнила, что перед уходом не только заперла дверь, но и проверила, насколько тщательно это сделала. Мороз пробежал по коже, и руки задрожали. Это еще больше разозлило её.

«Если бы свет был в порядке, я бы рискнула», — подумала она. Но свет не горел, и, для того чтобы включить его, нужно пройти через две неосвещенные комнаты в ванную и там опустить в автомат монетку. А ванные комнаты наиболее подходят для убийств.

«Чепуха, Матильда, — сказала она себе неуверенно, — не будь трусихой. Ты попросту позабыла запереть дверь. И только».

Олива отворила дверь и попыталась вглядеться в

темноту.

Послышался легкий шорох. Казалось, это был шорох трущейся о стул собаки.

— Кто там? — спросила она твердым голосом.

Ответа не последовало.

— Кто там?

Девушка вошла в комнату и тут же почувствовала, как чья‑то сильная рука схватила её за рукав. Над ухом послышалось тяжелое дыхание.

Она закусила губы и попыталась удержаться от крика, а потом рванулась так стремительно, что у незнакомца остался оторванный рукав. Выбежав на лестницу, захлопнула за собой дверь и забарабанила в дверь четвертого номера.

— Пьян он или трус, но всё же мужчина, — бормотала она.

Дверь распахнулась, и на пороге показался мистер Белл.

— Что случилось?

— Человек… В моей комнате какой‑то человек… — выкрикнула она. — Человек…

Он отстранил её и направился к двери.

— Ключ, — решительно потребовал он.

Дрожащими пальцами потянулась она к своей сумочке.

— Сейчас…

Он на мгновение вернулся к себе и снова показался, держа в руках маленький электрический фонарик. И, к её изумлению, достал из кармана револьвер.

Ударом ноги Белл распахнул дверь и исчез во мраке её квартиры.

В ту же минуту она услышала его голос, который прозвучал решительно и грозно.

— Руки вверх!

Раздались чьи‑то взволнованные слова, и снова заговорил мистер Белл:

— Что, освещение в вашей квартире в порядке? Можете войти. Я загнал его в столовую.

Олива прошла в ванную, опустила в автомат шиллинг и включила свет.

В углу комнаты стоял болезненного вида человек с непомерно большой головой и поднятыми руками. Лицо его было мертвенно бледно, он дрожал от страха.

— Оружия нет? Отлично! Можете опустить руки. Теперь выворачивайте карманы.

Незнакомец пробормотал что‑то на непонятном девушке языке, и Белл ответил ему на том же языке. Незнакомец выложил на стол содержимое одного кармана. Девушка наблюдала за ним, широко раскрыв глаза.

— А это что такое?

Белл поднял карту, на которой была нацарапана цифра. Цифра эта могла с равным успехом сойти, и за шесть и за восемь.

— Понял, — сказал Белл. — Теперь — второй карман. Вы ведь понимаете по‑английски, мой друг?

Человек повиновался, он вынул из кармана кожаный бумажник. Снова заговорил Белл, и девушка поняла, что он говорит по‑итальянски. Ей показалось, что он сказал: «Нехорошо».

— Я сейчас спущусь со своим приятелем и сразу же вернусь, — сказал Белл.

Мужчины вышли из квартиры; человек попытался было сопротивляться, но напрасно, и их шаги затихли. Вскоре Белл вернулся к девушке, и лишь теперь Олива заметила, что тот совершенно трезв.

Его глаза были ясны, возле губ легла решительная складка, а волосы, ранее взлохмаченные, были гладко зачесаны. Он окинул её серьезным взглядом, и ей стало не по себе.

— Мисс Крессуелл, — начал он, — я вынужден просить вас о большом одолжении.

— С удовольствием, если это окажется в моих силах.

— Я не собираюсь просить вас о невозможном. Я попрошу вас лишь, чтобы вы никому ничего не рассказывали о том, что произошло здесь сейчас.

— Никому? — переспросила она изумленно. — И доктору?

— Даже ему, — ответил он. — Именно об этом я и прошу вас. Пообещайте мне это. Мгновение она колебалась, а затем сказала: — Хорошо, я обещаю вам. Я никому не расскажу об этом уродливом человеке, от которого вы спасли меня.

— Вы должны понять, мисс Крессуелл, то, что произошло. Этот уродливый человек был сильно напуган вами. Право, он не причинил бы‑вам ничего дурного. Весь вечер я ждал его, а он попал к вам.

— Вы его ждали?

Он кивнул.

— Где?

— Я ждал его в комнате доктора, — ответил он спокойно. — Надо вам сказать, что я и доктор — не на жизнь, а на смерть соперники. Мы соперничаем в области науки. Мы оба ожидали появления этого человека, и я хотел во что бы то ни стало опереди1ь доктора.

— Но… каким образом вы проникли к нему?

— У меня есть ключ, — и он протянул ей маленький ключ. — Человек, который только что покинул нас, не был уверен в том, куда ему надлежит пройти — в квартиру шесть или в квартиру доктора. Этот ключ подходит к обеим дверям.

И он легко отпер дверь.

— А вот то, что я ожидал, — и он протянул ей бумажный пакетик. — Этот пакетик я отобрал у него при обыске.

Белл осторожно вскрыл пакетик, в котором оказалось не больше чайной ложечки какого‑то порошка зелёного цвета.

— Что это? — тихо спросила Олива.

— Это, — ответил Белл и запнулся, словно подыскивая слова, — какая‑то довольно удачная подделка зелёного… как я его называю, «зелёного ужаса».

— «Зелёный ужас»? Но что это такое — «зелёный ужас»? — осведомилась она.

— Надеюсь, вам никогда не придется узнать об этом, — ответил он, и даже в его ясных глазах промелькнул страх.