В период наших «близких отношений» Карлос излагал мне свои красочные сексуальные теории с многочисленными подробностями. Главное, для чего были нужны занятия сексуальной магией, это достижение внутренней тишины, как в дзэн. Иногда это получалось, — я чувствовала себя как будто убаюканной и приятно сонной после занятий любовью. Думаю, что это случается и с обычными людьми, но Карлос упорно утверждал, что сперма нагваля «тяжела» для них, и если ученик не готов, опасно приводить его в возбуждение, причиняя этим боль.

Сексуальная магия, говорил он, была самым быстрым способом продвинуть ученика. Тяжелая сперма слишком едкая для «человеков», это кислота, которая выжигает человеческую форму, превращая реципиента в ведьму. Карлос просил, чтобы я «подтягивала сперму» к мозгу во время его оргазма и таким образом меняла состав своих мыслей. Он сказал, что я уже стала ведьмой, раз занималась любовью с ним, и что мужчина, который будет потом заниматься со мной сексом, получит магические дары, своего рода бесплатный проход в Бесконечное и свободу. Я назвала это «программой километраж плюс», но Карлос не смеялся. Ученикам-мужчинам он объяснял, что женщина-нагваль «может привести их к внутренней тишине через секс».

Карлос рассуждал о сексуальной магии в книге Тайши, заявляя, что обычные мужчины оставляют нити энергии в матке женщины при каждой эякуляции. Флоринда цинично сказала мне, что он придумал это, чтобы Тайше было чем заняться, потому что она ханжа. Карлос называл эти нити «червями», которые истощают женщин на всю жизнь, в то время как мужчины вампирически питаются за счет них до конца своих дней.

Каждая новая эякуляция автоматически «поджигала» старые нити женщины, напитывая таким образом всех ее предыдущих партнеров, коверкая ее. Это, объяснял он, было причиной «безразличия женщин ко всему». Даже при всей совокупной силе обоих умов (матка, по его словам, «является вторым мозгом женщины»), они доходят до такой степени истощения, что «позволяют мужчинам править миром». Единственным средством от этого было семилетнее воздержание и рекапитуляция или секс с нагвалем. Если кто-то желал получить энергию и идти путем «жизни» и «смерти» мага, нужно было соблюдать целибат на протяжении всей жизни.

Карлос был способен кончить три или четыре раза подряд. Он объяснил мне, а потом и всем слушателям во время публичных выступлений, что перед встречей с доном Хуаном он был «средним мужчиной, способным на один оргазм, то есть — никем! Только небольшая струйка, и все!» Он сказал мне, что однажды дон Хуан обернул его член тряпкой, пропитанной настоем травы, и менял ее ежедневно в течение трех дней. Карлос почувствовал, что его гениталии увеличились чрезвычайно, «до ступней!» Когда процедуры обертывания закончились, его член выглядел таким же, как обычно, но теперь имел силу для многократных эякуляций.

Карлос иронически относился к клиторальному оргазму, который считал слабым и вялым, хотя полностью его не отвергал. Он полагал, что большинство женщин и мужчин страдают половой слабостью, но когда-то мы обладали «сгустками энергии», которые были потом уничтожены враждебными существами и обычным человеческим сексом, обладающим разрушительным эффектом. Этот «поврежденный сгусток» не позволяет женщинам переживать глубокий вагинальный оргазм, а мужчинам достигать множественного оргазма, что является их неотъемлемым правом. «Женские сгустки энергии» в его проницательных глазах выглядели простыми, они имели прямую, вытянутую форму в несколько дюймов поперек. «Мужские сгустки» были сложными и тонкими, напоминавшими по форме шею лебедя с клювом. Эти структуры было легче сломать, чем женские, и труднее восстановить. Знакомый Карлоса по UCLA, который пожелал остаться неизвестным, сказал мне, что в семидесятых годах его приемы обольщения были немного другими, — вместо «восстановления сгустка энергии» он предлагал «ввести нагваля» (по другому это называлось «шаманским проникновением»), «Он хорошо предугадывал то, что человек страстно хотел слышать, — вспоминал этот человек. — Его непредсказуемые поступки, недоступность и прочее вызывали у некоторых огромное желание добиться нагваля, — прерывистое подкрепление всегда формирует и управляет поведением лучше, чем последовательное. Приемы Карлоса были самыми обыкновенными, только варьировались: целование руки, букеты, серенады и пренебрежение, затем возвращение, дополненное чувствами с высоким накалом. Эта тактика включала также раздачу безделушек, колец и объявление помолвки — все, чтобы леди не захотелось устроить ему трудные времена. Он действительно хотел нравиться, любил произносить монологи, и когда он не был „испуган“ чем-то или кем-то (как правило, человеком, чьи знания он планировал превратить в капитал), то он вел себя очень забавно, зло передразнивая оппонента. Карлос отчаянно нуждался во внимании и оправдании, независимо от того, что он делал… Его потребность в лести была огромна».

Когда Карлос говорил о сексе на своих лекциях, те, кто читал его прежде, задавались вопросом: почему этой информации не было в книгах? Флоринда на это мне ответила: «Если бы мы только допустили мысль о возможности заниматься сексом, об этом говорили бы все!» Как я понимала, ирония состояла в том, что отсутствие этой темы лишь сильней возбуждало любопытство, которое маги стремились удовлетворить.

Публично проповедуя безбрачие, нагваль поймал мужчин на «уловку двадцать два». Он беспощадно дразнил тех, кто сопротивлялся обаянию привлекательных женщин, не занимался сексом, упуская возможность стать «хорошим воином». Решение этой головоломки, должно быть, мучило учеников.

Любимым персонажем, забавлявшим его, был его давно умерший дедушка, который учил его, мальчишку: «Ты не можешь трахнуть всех женщин в мире, но ты можешь попытаться!» Карлос утверждал, что считает эту философию отвратительной, не приносящей радости, но к концу его жизни стало ясно, что он следовал ей. Муни была убеждена, что Карлос совратил больше женщин, чем кто-либо другой в нашей истории.

— Даже больше, чем Уилт Чемберлен? — спросила я скептически.

— Ха! — рассмеялась она. — Уилт ничто перед ним!

Мужчин и женщин время от времени исключали из групп и обязательно из «внутреннего круга», если обнаруживали, что они имели сексуальные отношения. Одна ученица сказала Кастанеде, что частенько занималась проституцией, и ей, как исключение из правил, было разрешено этим заниматься и далее, так как предполагалось, что эмоциональные связи отсутствовали. Было ли это противоречие порождением извращенного упрямства Карлоса в духе «доктора Джекила и мистера

Хайда» или действительно это было дидактической техникой? Или это были жадность и самовлюбленность Карлоса, позволившие ему рационализировать свое собственное стремление к завоеванию и поддержанию власти, предотвращая тем самым «взрыв парового котла»? Флоринда подливала масла в огонь всей этой неразберихи (в моем случае — постоянно), подшучивая надо мной по поводу половины мужчин в группе: «Какой настоящий мужчина согласился бы на такие требования? — глумилась она. — Соñо! Тут нет никого с яйцами!» Тайно, с чувством вины, я продолжала получать радость от ухаживания, притворяясь, что согласна с учителями, которые утверждали, что это было бременем «человеков».

Нельзя отрицать, что исполняя несколько месяцев роль возлюбленной нагваля, я получала крайне противоречивые инструкции. С одной стороны, Карлос велел мне дать клятву, чтобы я никогда не позволяла ядовитому человеческому самцу входить в мое тело. В то же самое время он уверил меня, что я была теперь полноценной ведьмой, которая могла исцелять мужчин «энергетически мощной poto» и переносить их в другие измерения. Я чувствовала себя то разбитой, то всесильной, но главным образом замороченной. Самым трудновыполнимым из всего этого был абсолютный запрет на вопросы. Я должна была удовлетворяться восхищенными восклицаниями Карлоса: «Это, mamita, могущественная poto. Ты не имеешь ни малейшего представления, кем ты стала!»

Довольно часто мы с Карлосам занимались любовью с такой страстью, что изнуряли друг друга. Это были мои самые счастливые моменты за все девять лет в мире магов. Несмотря на наши конфликты и то, что я все более и более раздражала его своей непочтительностью к правилам и прихотям, мы удивительно подходили друг другу сексуально, и это сформировало мощную связь между нами.

Возможно, нет ничего более таинственного, чем сексуальная химия. Муни сказала мне, что в течение четырех лет она ничего не чувствовала. Наконец что-то изменилось, и она получила долгожданное удовольствие. А потом (от болезненных воспоминаний ее плечи поникли) его страсть к ней пропала.

Флоринда же утверждала, что всегда получала удовлетворение. Позже я слышала, что некоторые из его партнерш пробовали закрывать глаза и думать о Бесконечном, а другие возбуждались, захваченные его любовным пылом.

«Qué bestia, ты просто зверь! Мы убьем друг друга!» — Карлос обычно смеялся, когда мы обнимались. Он часто говорил о возможном бракосочетании в Лас-Вегасе, «в одном из тех ужасных номеров с ванной в форме сердца». Позже, когда это оказалось слишком затруднительным, он предлагал сочетаться во Дворце правосудия в Санта-Монике, но церемония так и не состоялась.

Однажды он вызвал меня из воскресного класса, оставив Астрид одну заниматься со слушателями. Он обратился ко мне с какой-то необыкновенной страстью:

— Эллисита, я видел звезды. Не думай, это не просто выражение — я действительно видел звезды, — его карие глаза сияли. — У меня кружится голова! И что-то случилось, чего никогда не происходило прежде! Ты знаешь, как осетр мечет икру? Он кладет свою икру рядами… Понимаешь, я выложил «икру» в твоей матке, положил энергетические икринки линия за линией. Они будут созревать в тебе всю оставшуюся жизнь, время от времени будет происходить взрыв энергии, «чистого сознания». Твоя матка восприняла энергию, я и не предполагал, что это возможно! Теперь ты моя правая рука, ближе тебя у меня никого нет. Я едва смогу встать сегодня! Ты измотала меня! — он уткнул лицо в мои волосы. — Я никогда не чувствовал такой близости ни с кем, amor. Я — твой муж, твой мужчина.

Карлос не позволял мне заниматься сексуальным самоутверждением. Он пытался осуществлять в своей спальне полный контроль — так нагваль поступал со всеми женщинами. Муни сказала мне, что он чуть не выгнал одну из самых своих близких студенток «за попытку занять позицию сверху», Карлос всегда испытывал наслаждение от разнообразия позиций, но их выбирали не партнерши. Как только я приноровилась к его потребности управлять, то сразу стала восхищаться его бесчисленными капризами, не зная, какого Карлоса увижу войдя в спальню. Он был то нежным, почти застенчивым, шептавшим ласковые слова по-испански, то страстным возлюбленным, кусающим мою шею и губы, то неторопливым мачо, нехотя целовавшим меня… и Карлосом, смотревшим в мои глаза, ленивым гедонистом, ласкавшим меня часами, игривым и жестоким, засыпавшим в моих объятиях.

После того как я прожила несколько месяцев в Лос-Анджелесе, Карлос принялся за стрижку моих волос. Это был явный признак самой тесной близости, потому что волосы имели особое значение для магов. Как только он начинал подрезать волосы ученице, ей не разрешалось стричься в другом месте или самой просить нагваля о стрижке. Карлос сказал мне, что в волосах содержится наша личная история, попавшая в ловушку и «удерживающая нас от полета». Подрезание волос восстанавливает нашу легкость и свободу. Каждый волос на моей голове был антенной для восприятия: чем короче, тем более восприимчивой.

Он утверждал, что мог бы стать профессиональным парикмахером, и я верила — его стрижки были превосходны. Иногда женщины останавливали меня на улице и спрашивали: «Кто стриг ваши волосы? Я должна знать!» Но я не могла ответить им на этот вопрос.

У нагваля было старомодное оборудование — электрическая бритва и любимые ножницы. Он обычно сажал меня на высокий табурет в маленькую прямоугольную ванную. Во время стрижки я смотрела на табурет и ковш, который он держал в ванне, и спрашивала себя, купал ли он других возлюбленных в розмариновой воде, как меня. Иногда я вглядывалась в проем душевой кабины, в которой он хранил ботинки, поставленные аккуратными рядами. Там на подоконнике стояла курильница для ароматов и лежал пепел, хотя я никогда не ощущала запаха.

Рядом находилась большая спичечная коробка. Спички, я полагаю, были предназначены для «спичечной техники». Это было секретной медитацией, которой обучали во внутреннем круге.

Практикующий зажигал спичку и смотрел на пламя, воображая, как ее свет проникает в третий глаз.

Потом пламени давали разгореться (деревянные спички использовать было нельзя, они слишком быстро сгорали), сгоревшую головку опускали в блюдце с холодной водой и снова брали ее в руки, переворачивая спичку. Пламя разгоралось снова, и остальная энергия постепенно втягивалась в третий глаз пока спичка не сгорала целиком. Первое пламя, как считали, просветляло ум, второе очищало сердце. Главная цель состояла в том, чтобы достичь внутренней тишины.

Во время стрижки мы беседовали редко. Карлос концентрировался. Я с изумлением наблюдала, как Карлос сосредоточивался — стриг ли он волосы, занимался ли любовью или смотрел кинофильм, — его внимание было абсолютно.

Карлос все время менял стиль моих стрижек. Стрижка почти «под ноль» была моей любимой.

Волосы слишком короткие, но лицо становилось выразительней. Как-то раз Карлос узнал, что я должна присутствовать в качестве наблюдателя на деловой встрече, и дал мне старинные серьги с сапфирами филигранной работы, «чтобы они охраняли меня во время переговоров». Потом чутьчуть подправил длину волос. Он считал, что так я буду выглядеть как профессионал, а не гроза мужчин. Я оценила его стратегию, но все-таки расстроилась: через неделю прическа будет опять короткой и я как бы возвращусь к началу пути.

Флоринда была моим посредником. Она подталкивала, упрашивала и теребила Карлоса, чтобы он стриг мои волосы. Иногда они становились настолько длинными и неухоженными и выглядели так ужасно, что я выливала на них целые пригоршни геля или завязывала в хвостик. Карлос критически оценивал меня в классе и говорил: «Уже нужно постричься, chola». Проходили месяцы. Чем короче была стрижка, тем счастливее я была, потому что это дарило мне месяцы свободы от беспокойства о моей дикой копне завитков. «Мне так хочется самой постричь тебя! — сочуствовала Флоринда. — Но он узнает, поймет, даже если подрезать совсем чуть-чуть, и никогда не простит мне этого».

Однажды, отчаявшись, я пожаловалась одному ученику воскресной школы — он был парикмахером — и попросила его слегка постричь меня. Никто ничего не заметил. В другой раз я спросила Астрид, можно ли мне потихоньку подрезать волосы. Она была шокирована: «Не делай этого! Это может повредить твою энергию! Я бы никогда не позволила никому, кроме нагваля, подстригать мои волосы! Кроме того, если он узнает, то никогда не будет подстригать их снова!»

Карлос, заканчивая стрижку, никогда не позволял мне подметать остриженные волосы. Было что-то неожиданно трогательное в том, как он тщательно сметал мои завитки в совок, отказываясь от всех моих предложений помочь.

— Дай я подмету! — Я улыбнулась и потянулась за метлой

. — Нет, нет, нет, preciosa, ты расслабляйся! — Карлос носился с моими состриженными завитками, пока пол не стал совершенно чистым. Он разглядывал свою работу с большой гордостью, ставя меня перед зеркалом и поддерживая другое, чтобы показать мне стрижку сзади.

— Вот теперь ты похожа на нестоящего duende! Твои волосы растут так быстро, chica! Ты смотришься прекрасно, теперь иди домой и отдыхай, мой малыш. Он всегда провожал меня до дверей, целовал, говорил «до свидания» и просил позвонить ему, как только я доберусь домой, чтобы он знал, что я нахожусь безопасности в своей кровати. Он любил, когда я отдыхала после занятий любовью и после стрижки, так как оба этих события «требуют много энергии — быть с нагвалем, это очень утомляет».

Карлос говорил, что он дает мне энергию, но он так же часто говорил, что я даю ему энергию, как у даосов, где женские флюиды, как считается, омолаживают мужчину. Муни соглашалась, что он заряжается нашей энергией, говоря: «Миллион даосов не могут ошибаться!»

Иногда после секса и короткого отдыха он готовил «магическую еду», чтобы подкрепить меня: несколько кусочков жаркого, немного фиг из своего сада, стакан первоклассного портвейна. Нередко он играл со мной, прося угадать его любимые в детстве мелодии — кансонэс или изящные джазовые пьесы тридцатых и сороковых, которые он обожал, особенно соло на саксофоне.

Как-то раз (это никак не связано с группой Кастанеды) я оказалась на шоу Фила Донахью, который с двумя биографами обсуждал, этично ли описывать сексуальную жизнь известных людей. Я растерялась, когда ярость толпы обрушилась на одного из приглашенных гостей. В моей книге, написанной в соавторстве с членами моей семьи, кратко описаны амурные дела сотен недавних знаменитостей. Толпа с азартом линчевала елейного биографа Элвиса, биограф Бинга Кросби также был выброшен на обочину.

Но сексуальная жизнь Карлоса Кастанеды — предмет, полностью отличающийся от других. Он сделал секс действенной составляющей своей философии, письменного творчества, речей и интервью, активно проповедуя целибат и рассуждая о сексе как о магическом акте. Осмысленное обсуждение жизни, трудов и влияния Кастанеды было бы неполным без открытого обсуждения его убеждений, касающихся этого вопроса и его собственных действий. Если вы верите во что-то, то действуйте, так как, по его мнению, только те достойны восхищения, у кого слова не расходятся с делом.

Есть ли влиятельные фигуры в двадцатом столетии, которые бы придерживались сходных взглядов на эти вещи? Вспоминается Эйн Рэнд (король эксцентрики), Шри Раджниш (один наш ученик из внутреннего круга, как я позже выяснила, вышел из его гарема), возможно, Симона де Бовуар, Брехем Младший и другие сексуальные утописты.

Отказываясь от сексуальной разрядки — мастурбация запрещалась как вид взаимодействия в мире магов, — Карлос мог наблюдать и, возможно, управлять накопленной энергией, созданной при помощи сублимации, перепросмотра и пассов тенсегрити.

Мне были неинтересны подобные эксперименты, и, несмотря на все наши конфликты и усиливающуюся несовместимость, Карлоса и меня неудержимо влекло друг к другу сексуально. Это продолжалось до моего изгнания с занятий, которое совпало с ухудшением его физического состояния. Его диабет сопровождался осложнением — потере мужской силы. Однажды, будучи не способным достичь эрекции, — побочный эффект тяжелого диабета, — он разъярился: «Это твоя вина!»

Частота наших интимных встреч сильно менялась за эти годы, от месячных перерывов до нескольких раз в день, но в последние годы установилась на уровне раз в десять дней. Мне было трудно узнать, как это происходило у других женщин, но я все-таки я узнала, что некоторые женщины прекратили секс с Карлосом полностью. Клод оказалась любимой царственной супругой, которая никогда ему не надоедала. Другие, по слухам, имели краткую инициацию, включающую четыре встречи с «тесными отношениями» (разве «тройка» не была магическим числом для Карлоса и меня?), а затем секс прекращался. Мы с одной женщиной, посмеиваясь, подсчитали, сколько в общей сложности мы наслаждались им. Она пришла в группу более года назад, привлеченная книгами, и даже не подозревала, что Карлос занимался сексом. Однажды он вызвал ее для стрижки, но вместо этого бросил в ванну с розмарином и начал сексуальные игры. Она была удивлена, но ей понравилось.

Флоринда велела мне наплевать на все это. Как она утверждала, он прекратил заниматься с ней сексом два года назад. Я встревожилась: «Почему? Что случилось?» Она пожала плечами: «Кто знает? Мне все равно… Потом однажды он захотел снова этим заниматься».

Она неоднократно говорила мне, что Карлос не прикасался к Тайше более десяти лет. Я была потрясена. Только однажды я видела, что он нежно обнял ее за талию.

Одним из качеств, которым я наиболее всего восхищалась во Флоринде, была ее способность иногда говорить искренне о своих собственных недостатках. Флоринда как-то сказала мне, что Тайша обычно пыталась утаить правду о своих сексуальных отношениях с нагвалем, спрашивая: «Где вы этим занимались? В UCLA?»

«О да, — лгала Флоринда. — Он просто бросил меня в кусты».

Говоря это, Фло печально покачала головой:

— Откровенно говоря я была нечестной, Эллис, просто подлой. Но я была неревнива, — я засомневалась. — О, раньше была! Но теперь я выше всего этого.

Мне все равно, с кем он или со сколькими, я хочу только свои десять минут! Я алчная, и все тут.

Одна слушательница сказала мне, что пережитое ею в детстве сексуальное насилие было настолько тяжелым, что она оставалась фригидной и стоически переносила секс с Карлосом. Очевидно, Кастанеда не восстановил ей «сгусток энергии», потому что оргазм, не говоря уже о многократных оргазмах, был доказательством излечения. Она больше заботилась о пожелании «спокойной ночи» и ночных разговорах с ним по телефону, чем о занятиях сексом в спальне, и еще ей нравилось то, что он назвал ее своей дочкой.

— Разве он не называл тебя своей женой? — спросила я. — Так он всегда меня называет.

— Нет, некоторые из нас дочери, и некоторые из нас жены, — разъясняла она мне, как школьнице.

— И сестры? Так он обращается к ведьмам.

— Да. Также есть и сестры.

Карлос любил называть меня своей дочерью, хотя я и была прежде всего одной из «жен», но, очевидно, роли совмещались. Он говорил мне много раз страстным шепотом: «Ты — точно такая же, как моя дочь, вы взаимозаменяемы, я не могу отличить твою poto от ее. Я занимаюсь любовью только с двумя женщинами, ты — моя маленькая девочка. Я не прикоснусь ко всем остальным!»

Будучи в замешательстве, я поначалу верила каждому слову Карлоса с невероятной силой самоотречения, а потом рассказала об этом Флоринде. Она уставила глаза в небо со слегка подавляемым отвращением:

— Эйми, это басни! Только так! Сказки на ночь. Просто расслабься, наслаждайся, когда ты с ним, и игнорируй все сказки.

— Хорошо, если я — его дочка, по крайней мере, я нахожусь в лучшем звании, — ответила я дерзко, игнорируя суть ее замечаний.

— Или в худшем, — нахмурилась она. — Разве у Клод худшее звание? Что она значит для него?

Когда Карлос звал меня в постель, но был слишком слаб или нервозен, я часто растапливала лед, бормоча: «Правда ли, что я твоя дочка? Ты хочешь быть с твоей дочкой?»

Это ободряло его, хотя иногда любые мои слова вообще запрещались. «Заткнись», — командовал он, переворачивая меня из одной позиции в другую, шепча испанские ругательства, смешанные с нежными словами, и сообщал мне, что я должна буду скоро забеременеть Скаутом, который сотрет все человеческое во мне так же, «как рождение Клод сотворило подобное с Муни».

В другой раз он хитрил: «Никого нет в доме, шуми, сколько хочешь, шуми громче!» Он рычал, как страшный зверь, и просил меня подражать ему. Однажды он стоял и крутил бедрами, это была почти дословная цитата из его книги. В ней описывалось, как нагваль Хулиан, один из двух учителей дона Хуана, эротически гипнотизировал женщину, которая должна была стать его ученицей, точно также вращая своими бедрами. Карлос любил повторять мне, что у меня «чувственность нагваля Хулиана!»

Это было многозначительный комплимент, хотя глубоко внутри я ощущала, что у Карлоса был ужасный комплекс двойственности «шлюха — мадонна». Моя податливость казалась ему непобедимой, и все же это было основанием для наказания.

«Ты такая чувственная, — говорил он. — Самая страшная вещь, которую я когда-либо встречал! Мы наверняка убьем друг друга при таком накале, я клянусь. Ты самка, carajo, ты — зверюшка, эльф, мой piernudas!»

Я натягивала чулки, притворяясь, что собираюсь уйти, но на само деле провоцировала его. Карлос неизменно ласкал. мои ноги говоря: «Эй, не уходи! Еще! Твой муж хочет свою жену снова… Иди сюда, mi mujer!»

Я полагаю, что наша любовная страсть, дух интеллектуального сотрудничества и психологическая совместимость были реальной связующей материей между нами. Точно названная «сила животного магнетизма» связывала нас; Карлос имел обыкновение говорить, что «мир должен был бы следовать за Месмером, а не за Фрейдом», и без нее я, наверное вообще не выдержала бы в мире магов. Позже я изучала жизнь Месмера и узнала, что он начал как подлинный учитель и закончил как испорченный гуру. Карлос, как я понимаю, был слишком образован, чтобы не знать этого.

Когда Карлос хотел поиграть в игру «размажь эго по простыне», то у него в запасе был богатый репертуар. Первое, что меня шокировало, было то, что он ответил на телефонный звонок, и, шикая на меня, разговаривал во время занятия любовью! Следующий уровень — говорить обо мне по телефону во время секса со мной. Это был незабываемый момент, когда он разглагольствовал с Булой на тему «Эйми Уоллес, порнографический автор» и сказал: «Гвидо Манфред — другой порнографический автор, они — два сапога пара, абсолютно похожи, парочка!»

Третий уровень — взять и позвонить во что бы то ни стало Клод, освободиться от меня, затем протащить телефон с его стофутовым шнуром в другую комнату, откуда мне будут слышны грязные разговоры. Они говорили по телефону, по крайней мере, по четверти часа. Самый длинный разговор, который я когда-либо зафиксировала, глядя на освещенный циферблат часов на столе у кровати, продолжался двадцать пять минут.

«Это была моя дочь», — говорил он, перетаскивая телефон обратно. Иногда он лгал, говоря: «Это был мой агент». Его агент, Саймон, покраснел бы, узнав, что я подслушивала.

Наконец он устал играть со мной в эти игры, я предполагаю, что мой порог чувствительности к шоку быстро повышался. Он стал выключать телефон и полностью посвящал себя нашему наслаждению друг другом. В то время как восторженные девственницы, фригидные женщины и лесбиянки восхищались бесконечностью Карлоса, он был… флюидом, выражаясь его собственным магическим словом. Моя сильная привязанность к нему, сочетание нежности и страсти, сексуальности и застенчивости привлекали его в течение долгого времени. Потребовались многочисленные свидания и годы, прежде чем он стал мне доверять (если доверие было возможным для него) и сосредоточился на взаимном наслаждении.

Процесс осознания того, что я была лишь частью его гарема, был, как я отметила, действительно очень медленным. Понимание, что я не единственная, пришло после моего звонка Карлосу из Лондона, куда я ненадолго поехала по делам. Я услышала голос женщины, хихикающей где-то рядом с Карлосом, который тут же зашипел: «Тс-с! Тише!» Я думала, что меня вырвет — Что это? — гневно потребовала я ответа.

— Что «что»?

— Я слышала кого-то — Ничего такого. Это у тебя в ушах, — еще одно хихиканье. Я повесила трубку и заплакала.

Позже Карлос стал более жестоким. Однажды я позвонила, чтобы обсудить что-то, и он сказал: «Я не могу сейчас говорить! Я нахожусь в глубоких, очень глубоких исследованиях». Я слышала женское хихиканье, когда он вешал трубку. Вещи, которые я так никогда и не пойму, — это его жестокость и эти женские смешки. Когда он снимал трубку, я лежала, не смея пикнуть, так как не хотела никого травмировать. Единственное, чего я хотела, чтобы он был нагвалем одной женщины.

Для некоторых читателей истории сексуальной жизни Кастанеды будут соблазнительными, для других — оскорбительными, для третьих — пикантными, и так далее. Я полагаю, что о них необходимо было рассказать по нескольким причинам. С одной стороны, меня часто спрашивают: «Что заставляло такую образованную женщину, как вы, находиться в ситуации, которая все более и более подрывала смысл понятий „правильно“ и „неправильно“?»

К Карлосу меня влекла сила моей страсти. К тому же это было приключением, включающем экзотические магические ритуалы. Создавалось радостное ощущение, что ты находишься в авангарде развития человеческой мысли. Я гордилась тем, что была «аморальной» — мораль стала частью «социального порядка», и мы были вне его. Мораль существовала для «пресыщенных сексом». И хотя я не признавалась себе в этом много лет, но существовала «скрытая сторона» моего воспитания, которая привела к тому, что я жаждала от мужчины плохого обращения. Я росла среди неверности и темных тайн. И, как объясняли про таких, как я, Крамер и Олстэд, «оказавшись втянутыми в это», они не могли рассматривать себя в качестве объектов авторитарной манипуляции.

Они видели себя скорее истинными духовными искателями приключений, бесстрашно раздвигающими границы условности. Для них способность переступить социальные ограничения, была знаком освобождения. Их гуру говорил им то же самое. Тот факт, что многих недовольных или творческих личностей без их ведома совратили, поставили в зависимое положение, заставили подчиниться догмам (что было заметно для других), указывает на особую восприимчивость людей к авторитарному управлению… Люди, которыми жестко управляют, полагают, что они свободнее, чем кто-либо… Основная идея, которая движет ими, — они находятся на пике развития.

Когда состояние здоровья Карлоса резко ухудшилось, и наши интимные встречи прекратились, мне пришлось самой задуматься о том мире, в котором я живу так безоглядно. В чем заключалась «магия секса»? В том, что я испытывала странные и тяжелые чувства после наших любовных свиданий?

Были ли мгновения внутренней тишины доказательством ее существования? А часы занятий перепросмотром — лишь формой промывания мозгов и самогипнозом? И почему эти ощущения не повторялись? Было ли это результатом моей недостаточной устремленности или это было следствием ограниченности методов? Может быть «магия секса» — просто обыкновенная страсть?

Или сексуальная магия больше, чем то, что чувствуют двое любящих, когда растворяются друг в друге, будь это нагваль и его ученик, или два влюбленных подростка, или пара после пятидесяти лет брака? Иногда мне кажется замечательным то, что мое глубокое чувство к Карлосу не изменилось.

Несмотря на то, что я узнала о порочных сексуальных отношениях гуру — ученик, я его все еще люблю и продолжаю огорчать его.

В последние недели жизни Карлоса я слышала, как Муни разговаривала по телефону с Флориндой.

Очевидно, некая весьма сладкая особа грела ему постель в тот день, поскольку Муни мурлыкала: «М-м-м… Он заслуживает эту плоть!»

Я вспомнила слова Крамера и Олстэд: «Откровенно неразборчивые гуру используют свою власть, чтобы создать такое количество наложниц в гареме, какое необходимо для их удовольствия…»

Сексуальные экзерсисы часто маскируются такими словами, как «обучение» или «поощрение» своих учеников. «Поощрение» ученика сексом — форма бессовестного господства, — как ученик может отказаться? — он тот, кто создан, чтобы обслуживать и повиноваться. Один известный гуру имел сводницу. (Эта ученица, позже жестоко разочаровавшаяся в нем, считала себя его сутенером.) Когда ее спросили, как она оправдывала это положение, она сказала, что в то время думала о нем как о боге, а «бог» может делать все. Ведь он отдавал им так много себя самого, что заслужил буквально все для своего счастья.