Несколько месяцев спустя после смерти Карлоса оставшиеся в городе ученики решили провести вечеринку в моем доме. Мы скинулись на продукты и выпивку. Некоторые из членов группы впервые за десять лет пили коктейль.

Я открыла дверь, чтобы встретить Фифи, с которой мы не виделись целый год.

— Ух ты, ничего себе Эллис… Здорово, ух ты!

Фифи тоже было трудно узнать: в черном парике и солнечных очках, она пьяно споткнулась в дверях, дружок Джой держал ее под руку. Хихикая, она дотронулась до моей груди.

— О, ничего себе, Эллис… у тебя такие классные сиськи!

Избавляясь от ее продвинутости, я повела ее внутрь.

Вскоре я расположилась полулежа в шезлонге на крыше, вкушала клубнику, макая ее в шоколад, и болтала с Саймоном и Патси, пока сумасшедшая парочка качаясь поднималась по лестнице. Фифи соскользнула ко мне и, яростно обняв меня, поцеловала взасос и пробормотала:

— Ты такая ГОРЯЧАЯ!

Замешанная на дружбе и предательстве, между нами уже давно имелось подводное эротическое течение. Это так подавлялось во мне, что по крайней мере у меня никогда вообще не имелось сексуальных фантазий о Фифи. И теперь она сняла крышку. На крыше было полдесятка человек, которые сделали вид, что принимают наши с Фифи ласки и поцелуи за изысканность. Затем мужчин, которые поднимались наверх, мы прогнали, оставив только Джоя, который уже был слишком пьян, чтобы сделать что-нибудь, только хихикал. Несколько девочек — присоединившись к нам — стали целоваться, и теперь годами сдерживаемые эмоции печали, тревоги, тоски и любви приняли форму сексуального раскрытия.

Страстно целуя меня, Фифи прошептала на ухо:

— Ты действительно меня ненавидишь меня, Эллис?

— Нет. Ты верила, когда Карлос говорил это про меня?

— Никогда!

— А ты меня ненавидишь?

— Что?! Конечно нет! И теперь мы можем стать … по-настоящему близки…

Фифи начала в роли страстной соблазнительницы, и вскоре мы занялись чувственной и раскованной любовью. Пока мы с Фифи занимались страстным экзорцизмом, остальные женщины стали целоваться и раздеваться. Я подслушала как Гвидо спросил у Муни:

— Что, черт возьми, здесь творится? Она ответила: «Обе слишком „человеческие“, и отрабатывают свои проблемы. Давай уйдем». Вскоре Фифи развлекалась с другими девочками, а я наблюдала эту сюрреалистическую картину.

Далеко за полночь, когда все разошлись, я почувствовала странное облегчение после этого вызывающе дерзкого поступка. Я действительно испытала катарсис Фифи, чтобы дойти до такого состояния, нужно было напиться, но это в ее стиле, говорила я себе. Да, это был довольно странный способ растопить лед в наших отношениях, но теперь после года молчания, думала я, мы могли бы поговорить о том, что случилось. Нам нужно отделить слова Карлоса от правды наших ощущений.

На следующий день у большинства гостей наступило дикое похмелье, больше эмоциональное, чем физическое. Группа кипела — долго подавляемая сексуальность прорвалась.

Муни ругала Фифи как мать, которая, наказывая «плохую дочку-подростка», выговаривает ей:

«Чтобы это было в последний раз, — прийти на вечеринку, так вырядившись!»

Я была поражена, услышав, что Патси встала на путь отречения. Меня удивила Пуна, принимающая как должное версию о том, будто «Фифи совместила в себе зеленые существа с янтарными существами».

Я даже застонала, услышав это: «Нет! На самом деле произошло лишь то, что вы напились впервые за десять лет. Боже мой, я никогда не слышала ничего более глупого!»

Некоторые женщины испытывали сильное чувство вины, но многие «признавали», что это нужно было сделать давно. Ладно, рассуждала я, возможно, это странное начало позволит перейти к нормальному общению.

Бадди, один из многочисленных «внешних» членов группы, на вечеринке застал нас с Фифи в самом неприглядном виде. Храбро поднявшись по лестнице, он увидел наши переплетенные тела и в ужасе сбежал. Мне рассказали, что на следующий день он появился в «Клеаргрине» и был явно не в себе.

Никто не знал, как к нему подойти. Я позвонила ему в офис. Он был уверен, что его сознательно обманывали. В течение многих лет он жил среди людей, давших обет безбрачия, и был также, как Гвидо, глубоко потрясен увиденным, хотя тот и занимался сексом с Муни. Бадди пришел к выводу, что мы регулярно занималась групповым сексом.

Я убеждала Бадди, что, насколько мне известно, подобного раньше никогда не происходило и никто из мужчин не принимал в этом участия. Объясняя, как там оказался Джой, я, честно говоря, не могла ничего придумать и «по колдовски» сообщила ему правду о том, что мы сами позволили остаться этому пьяному мальчику. Это привело к катарсису.

Молчание было ужасным. Я начала импровизировать: «В магическом мире обмен энергией между женщинами происходит иначе, чем в обычном мире, и прежде этого никогда не случалось».

Это, казалось, смягчило его. Карлос, конечно, говорил нам, что обмен энергией у женщин менее разрушителен — это я повторила множество раз и совершенно искренно. Тем не менее я чувствовала себя виноватой в том, что использовала «колдовской бред», чтобы успокоить его. Теперь я действовала как одна из ведьм, и это было нехорошо. Все-таки у меня был несколько иной образ за занавесом, отделяющим нас от Страны Оз. Но я увидела, что при помощи неопределенной мистической тарабарщины можно легко выпутаться из сложной ситуации.

Я вспомнила, как Карлос пытался шокировать меня следующей историей: «Нэнси и Патси застали Муни и Фло, которые занимались диким сексом на кушетке — по двадцать оргазмов у каждой!

Маленькие девочки настолько перепугались, что убежали домой, — Нэнси застегнула им молнию на спальном мешке аж до носа! Wowie Zimbowie! Это было фантастически, amor! Ты бы видела их лица, на них был неподдельный ужас!»

Сцена была слишком комичной даже для меня, и я не поверила в нее. Оказалось, однако, что эту скабрезную историю рассказывали не каждому. Однажды за ланчем, где, кроме меня, были Соня и Астрид, Карлос нарисовал на салфетке пенисы участников группы, странно исказив их. Я боролась (неудачно) за обладание салфеткой. Позже я узнала, что Карлос без всякого объяснения попросил мужчин из группы показать ему свои пенисы. Сомневаюсь, что Бадди был одним из них, и мне пришло в голову, что он не слышал самых непристойных рассказов Карлоса.

По ночам я стала слышать голос Карлоса, он дружески советовал мне писать книги. Десять лет назад, в Беркли, мне как-то почудился его голос, и потом я спросила, действительно ли он говорил со мной, когда мы были не вместе, или я совсем сбрендила. Он ответил: «Я разговариваю с тобой постоянно, nena, это старый прием магов, я говорю в твое левое ухо».

Я восприняла это как благословение. Если бы я не боялась дурной славы и злословия, то сказала бы, что Карлос исполнил свой долг перед моим отцом, неважно, выдумал ли он эти голоса по ночам или нет. Он обещал Ирвину, что сделает все, что может, чтобы освободить его запутавшуюся дочь.

Карлос полагал, что в моем случае истина сделала бы меня свободной, — а свобода заключалась в том, чтобы беспристрастно излагать свою историю на бумаге.

Круг замкнулся, когда я последний раз увидела Фифи.

Гвидо стремился загладить вину за свое паршивое поведение. Он послал мне шуточное электронное сообщение, в конце которого по иронии судьбы оказалась ссылка на порносайт. Все это показалось мне забавным, но по сути являлось грубой и безликой попыткой наладить общение. Я надеялась, что дружбу еще можно спасти. Но надеяться рискованно. Надежда порождает мечты о безопасности, которая слишком часто в моей жизни превращалась в кошмар.

Когда я писала эту книгу, у матери случился удар. Я постепенно разрывала связи с последними членами своей «магической семьи» и уже дважды пыталась, но неудачно, наладить отношения с мужчинами из «внешнего круга». Груз потерь тянул меня в мой собственный ад: возвращение ночных кошмаров, где был Карлос и другие члены группы, клиническая депрессия и полный перечень симптомов постгравматического стрессового расстройства.

За это время Гвидо поставил свою вторую малобюджетную пьесу. Он надолго исчез, изредка посылал мне электронные сообщения, и вдруг пригласил на вечеринку в честь окончания репетиций.

Он сказал, что я буду единственной гостьей, которая не принимала участие в постановке, так что это было особое приглашение. Думаю, что это было своего рода извинением.

Вечеринка проводилась в одном из тех захудалых ночных клубов Голливуда, типа «Випэр рум» где вы бы с радостью согласились на передозировку, чтобы только уйти. Вообще-то модные клубы Лос-Анжелеса раздражают меня, но я была рада, что меня пригласили. Мой друг Паблито участвовал в пьесе как волонтер и великодушно предложил составить мне пару на вечеринке.

Протиснувшись на стоянку автомобилей, Паблито вдруг сказал:

— О, вот и Фифи.

— Что? Почему она здесь? Гвидо сказал мне, что из всей компании он пригласил только меня!

Паблито сконфузился:

— Она изучает театр, подает чай актрисам.

Я хотела уехать, но только пробормотала: «Я не знала, что она будет здесь».

Разве я не говорила, что надеяться опасно? После того, как я приняла решение писать, мое подавленное настроение менялось, как кожа у змеи. Фифи использовала меня, чтобы подняться на вершину. Она до сих пор не извинилась и после своего пьяного «признания» и попытки имитировать близость ушла. Я решила покончить с фарсом.

Внезапно все приобрело смысл.

На прошлой вечеринке я застала ее на месте преступления во время кражи моих таблеток.

Мысленно я вернулась в тот день, когда они с Равеной работали за моим компьютером. Могла ли Фифи залезть в мою аптечку, когда меня не было дома? Могла обнаружить мерзкий, «доводящий до самоубийства прозак» и немедленно доложить об этом Карлосу?

Могла она приложить руку к организации моей ужасной ссылки из того мира, ради которого я жила?

Отлучить от всех, кого я любила?

Понимание пришло мгновенно.

Мы с Паблито вошли в узкий коридор именно тогда, когда там появилась Фифи. Коридор был настолько мал, что наши тела соприкоснулись. Она видела меня и смотрела в сторону, — именно так и было.

Я слышала голос Карлоса в левом ухе: «Маги никогда не прощают. Пока счета не сбалансированы, они действуют по принципу „око за око“. Дон Хуан учил меня: „Мы — хищники в хищной вселенной. Магия не для неженок“».

Я вошла в комнату, Гвидо обнял меня: «Элли, ты здесь!» Я едва расслышала его слова. Толпа, гул музыки, голливудская суета… В голове начала пульсировать боль. Краем глаза я видела Фифи. Она вернулась и проскользнула в кабинет, набитый актрисами — стайкой шумных девочек из Голливуда.

Я смерила ее суровым взглядом, она смущенно пробормотала фальшивое приветствие. Пальцем я поманила ее к себе.

— Может быть, отойдем на минутку в сторону? Я хочу поговорить с тобой.

Приклеенная улыбка исчезла. У нее был испуганный вид, когда она, извиваясь как червяк, пыталась пройти мимо удивленных актрис Я повела ее на стоянку.

— Фифи, ты так и не объяснила мне, в чем дело. О чем ты думала? Ты даже мне не позвонила.

— Когда? После вечеринки?

— Нет. После того, как меня вышвырнули. Ты понимаешь, что ты сделала? Я сдержала свое обещание, никогда не раскрывать твои секреты, а все, что я рассказала тебе, обернулось против меня.

Она вздрогнула, опустила голову и пробормотала:

— Ну да. — Затем выпалила:

— Мне по фигу.

— По фигу? О чем ты, черт возьми, говоришь? С какой стати ты меня выкинула? Я могу представить себе, что ты выполняла распоряжения, и я понимаю это, но ТЫ ПОНИМАЕШЬ, ЧТО СЛУЧИЛОСЬ? Ты предала меня с потрохами!

— Ну, ты знаешь, как бы… это было так давно.

— Не для меня. Со мной никогда ничего подобного не случалось — Ты такая злая, — она была образцом справедливого возмущения.

— Да, я знаю, я достаточно агрессивна, и я сожалею об этом, но хочу, чтобы ты сказала мне правду. О чем ты думала?

— О, ну как бы… Ты знаешь, я просто спихивала каждого…

— Я — не каждый. Ты не спихивала Карлоса, или Флоринду, или Пуну, или Зуну. Какая разница между Пуной и мной? Я привела тебя к Карлосу , я свела тебя с ним.

Фифи смотрела в землю и виновато кивала.

— Зачем ты спрашивала меня на вечеринке, действительно ли я ненавижу тебя? Почему ты говорила, что никогда не верила, будто я ненавижу тебя, а сейчас задираешь нос? Что ты хотела этим сказать?

Ты говорила мне, что ты никогда не верила той лжи, которую Карлос распространял обо меня, начала сексуальную игру на вечеринке и сказала, что хотела быть ближе…

Она вытаращила на меня глаза.

— Ты сказала, что не поверила Карлосу, который утверждал, будто я ненавижу тебя? — повторила я.

— Я это сказала?! Ого, ух! Я ничего не помню с той ночи, ничего.

Я была в шоке и замолчала Слова, которые для меня так много значили, оказывается были просто болтовней под воздействием таблеток и алкоголя. Если бы было иначе, она бы вспомнила.

Фифи почувствовала опору в моем молчании. — Знаешь, ну, мне жаль, если ты обломалась, но ты же знаешь, это было та-а-а-а-ак давно. Я даже не помню то время.

— Ты была частью того, что сломало мою жизнь! Ты предала наши клятвы! И ты ничего не помнишь, чтобы поговорить об этом?

— Ну, как бы…

— Фифи, твое «как бы» — это все, что ты можешь сказать, когда боишься разобраться с человеком.

Своим «как бы» ты прикрываешь страх. Мы не будем к этому возвращаться, если ты не решишься говорить об этом без дрожи в коленках. Короче, закончено, мисс «Как бы».

Я вернулась на вечеринку, нашла Паблито и сказала:

— Увези меня домой прямо сейчас. Я объясню в машине. Я должна идти.

Он кивнул. Когда мы уезжали, Гвидо остановил меня. Очевидно, Фифи побежала прямо к «папе» и поплакалась. Гвидо начал орать, привлекая всеобщее внимание. Повисла гробовая тишина.

— Как ты могла так поступить со мной? СО МНОЙ? Это МОЯ вечеринка, МОЯ! Ты испортила мою вечеринку! А как же Я?! Как ты могла, ты… Это МОЯ ночь, МОЯ! На хрена ты болтала с Фифи? ТЫ ИСПОРТИЛА МОЮ ВЕЧЕРИНКУ! КАК ТЫ МОГЛА СО МНОЙ ТАК ПОСТУПИТЬ?

— Нет. Я не видела Фифи почти год. И я вывела ее на улицу, на пустую стоянку. Ты закатываешь грандиозную сцену перед всеми, и ты даже не задал мне ни одного вопроса. Я нисколько не испортила твою вечеринку. Я ухожу.

— КАК ТЫ МОГЛА ТАК ПОСТУПИТЬ СО МНОЙ?!

Я закрыла дверь, но меня еще долго преследовали его вопли.

Вернувшись домой, я оставила ему сообщение на автоответчике, которое прерывалось глухими рыданиями: «Мне жаль, но ты думаешь, что я испортила твою вечеринку, а это я покончила с миром колдовства, и он покончил со мной. Я больше не приспосабливаюсь. Однажды ты сказал, что с тебя хватит лжи, хватит секретов, больше этого не будет. Если ты когда-нибудь захочешь поговорить начистоту, я тут же приеду».

Я не могла остановить рыдания. Все заканчивалось. Это была цена правды.

Мне. Мне. Мне.

Меня преследовала эта тошнотворная мантра Карлоса: «Придет день, я уйду, и ты останешься с пташками, поющими „мне-мне-мне“».

Я больше никогда не видела Гвидо или Фифи. Вскоре я услышала, что после моих слов она плачущей жертвой прибежала к Муни. Отныне и навсегда Фифи стала для меня девушкой «Как бы».