ВЕНЕЦИЯ, ЛОНДОН, МАДРИД

Когда три года назад она ехала на водном такси из аэропорта Марко Поло в отель «Даниели роял эксцельсиор» в Венеции, стояло ослепительное солнечное утро. Наталия Ринальди помнила тот день очень хорошо. Это была чудесная прогулка. Моторная лодка летела мимо полей, болот, холмистых островов, затем свернула в канал, вдоль обоих берегов которого выстроились темно-серые закопченные дома, и под конец выплыла на блестящую от солнца гладь Венецианской лагуны. Здесь же возвышалось темно-коричневое здание отеля «Даниели» с миниатюрными белыми балкончиками дом этаже.

Этим утром девушка испытывала странное ощущение, возвращаясь сюда в кромешной темноте, хотя, по словам тети Эльзы, утро было таким же солнечным, как и в день их прошлого приезда в Венецию.

Жизнь Наталии погрузилась в темноту через неделю после того, как три года назад она вернулась в квартиру своих родителей в Риме после проведенного в Венеции отпуска. В тот вечер Наталия принимала участие в репетиции в театре «Гольдони». Там ставили «Шесть персонажей в поисках автора» Луиджи Пиранделло, и она должна была играть падчерицу. В сентябре этой пьесой открывался новый театральной сезон, а для Наталии это стало первой крупной ролью и возможностью раскрыть свое актерское дарование.

Домой она вернулась, валясь с ног от усталости, но при этом испытывая чувство гордости: режиссер очень

лестно отозвался о ее работе и предрек Наталии большое будущее.

Улегшись в кровать, она задержала взгляд на бежевых обоях с незатейливым рисунком, знакомым ей с самого детства, затем глубоко вздохнула, выключила лампу на тумбочке и закрыла глаза. Когда в девять утра зазвенел будильник, она проснулась, открыла глаза, но темнота не рассеялась. Сначала девушка не могла понять, что происходит и где она находится, и только через некоторое время до ее сознания дошла ужасная правда: она утратила зрение. Каким-то образом, по какой-то непонятной причине ночью она полностью ослепла. И тогда Наталия закричала. Это был первый и последний раз в ее жизни, когда она впала в панику.

Насмерть перепуганные родители немедленно отвезли дочь в больницу, туда же пригласили и лучшего в Риме специалиста в области глазных заболеваний. Ей обследовали глазное дно, сделали офтальмоскопию. Затем потянулись недели, в течение которых врачи пытались определить причину столь внезапно поразившей ее слепоты. Они обсуждали возможность закупорки центральной артерии, снабжающей кровью сетчатку глаза, однако окончательный диагноз оказался иным: атрофия зрительного нерва, повлекшая за собой резкую потерю зрения. Необратимое, не поддающееся лечению заболевание.

Это случилось три года назад. Наталия была испугана, потрясена, но не сломлена. В двадцать один год, до того как ее внезапно обволокла темнота, она была веселой, жизнерадостной молодой женщиной и, подобно ее чрезвычайно набожным родителям, ревностной католичкой. Она безоговорочно верила в Отца, Сына и Святого Духа, а также в то, что всеведущий Господь не оставит ее в беде.

Несмотря на обрушившееся на нее несчастье, Наталия не пожелала замкнуться в себе и оплакивать свою несчастную судьбу. Наоборот, она решила быть максимально самостоятельной и оставаться такой же веселой, как прежде. Разумеется, с карьерой театральной актрисы пришлось распрощаться, но Наталия попыталась жить прежней жизнью. Она отказалась от собаки-поводыря, которую предлагали взять родители, отвергла белую тросточку незрячего и вместо этого заставила тетю Эльзу учить ее самостоятельно ориентироваться в квартире, на улице, в принадлежащем родителям антикварном магазине на виа Венето. Тетя Эльза, младшая сестра ее матери, старая дева сорока с лишним лет, стала для Наталии самым замечательным компаньоном. Наталия любила своих родителей, но одолевавшие их эмоции и необузданный темперамент заставляли ее нервничать. А вот тетя Эльза была решительной и практичной.

Наталия продолжала навещать друзей и даже ходила в кино — хотя бы для того, чтобы слушать диалоги. Она стала носить темные очки, занялась изучением азбуки Брайля и подписалась на услуги магазина по рассылке «звучащих книг» — аудиокассет с записями литературных произведений.

Что касается церкви, то теперь она посещала мессы даже чаще, чем прежде. Главным, что ей пришлось принести в жертву, стала возможность встречаться и проводить время наедине с молодыми людьми. А поклонников у красавицы Наталии всегда было хоть отбавляй. Но, превратившись в инвалида, она больше не хотела ни с кем сходиться, чтобы не чувствовать себя обузой для другого человека.

Этим летом, впервые после того, как она стала незрячей, Наталия захотела вновь отправиться в Венецию и провести три недели в этом изумительном городе-музее, расположенном на ста восемнадцати островах, разделенных ста пятьюдесятью каналами. Родители не могли сопровождать ее, поскольку туристический сезон в Риме находился в самом разгаре и для их бизнеса это был важнейший период. Однако они с радостью согласились на то, чтобы компанию девушке составила тетя Эльза, работавшая в их магазине менеджером.

И вот теперь, оказавшись в знакомом, двухкомнатном номере на третьем этаже отеля «Даниели», тетя Эльза распаковывала их багаж, а Наталия стояла у двуспальной кровати и, напевая, переодевалась, готовясь к первому выходу в город.

Она уже застегнула джинсы и натянула футболку. По буквам, вышитым на груди, девушка знала, что это ее любимая желтая футболка, которая так хорошо гармонирует с ее блестящими темными волосами. Уверенными движениями она убрала назад волосы и туго стянула их лентой. Затем пошарила по кровати в поисках темных очков и, найдя их, водрузила на переносицу своего маленького, безупречной формы носа.

Сделав пируэт, Наталия оказалась возле тети и спросила:

— Тетя Эльза, как я выгляжу?

— Ты, как всегда, опрятна и красива.

— Тебе не будет за меня стыдно?

— Я не устану повторять: ты можешь выиграть любой конкурс красоты. Кстати, а почему бы и не попробовать? Впрочем, нет, ты займешь только второе место. На первом буду я.

Наталия улыбнулась, вспомнив, что ее невысокая и коренастая тетушка Эльза с вечно взлохмаченными черными волосами и явственной полоской усов над верхней губой всегда верила, что каждый человек прекрасен.

Она услышала шаги, а в следующий момент ее крепко обняли любящие руки тетки и макушка Эльзы уперлась ей в подбородок. Стройная и гибкая как тростинка, Наталия была на добрых десять сантиметров выше своей тети-коротышки.

Она взяла Эльзу за руку.

— Пойдем на улицу, хорошо? А вещи разберешь позже. Мне не терпится вновь увидеть Венецию.— Наталия почувствовала, что при слове «увидеть» тетя непроизвольно напряглась, но она была настроена решительно: — Да, тетушка, именно увидеть. Ты мне только говори, где мы находимся. Я ведь прекрасно помню город.

— Ну что ж, пошли. Я тоже готова.

— Сначала пойдем на площадь Святого Марка,— объявила Наталия, забирая из рук тети свою сумочку.— Хочу выпить соку в «Квадри», потом прогуляться по Мерчерие и наконец пообедать в баре «У Гарри».

Они вышли из номера, но девушка не позволила тете вести себя. Этот отель, этот номер были ей хорошо знакомы, и она чувствовала себя вполне уверенно. Наталия приезжала в Венецию с родителями много раз, и они всегда останавливались в «Даниели». Последний раз она была здесь три года назад, и тот приезд был еще свеж в ее памяти.

Держась за перила, Наталия спустилась на несколько ступеней вниз. Идя впереди тети Эльзы, она вспоминала, что состоящая из двух пролетов лестница выходит в мраморный вестибюль. Оказавшись там, Наталия замедлила шаг, чтобы тетя смогла догнать ее. Она услышала обращенные к ней приветствия нескольких консьержей, работавших в отеле по многу лет, и с улыбкой ответила на них. Они уже знали о том, что с ней произошло.

Выйдя наружу и оказавшись на набережной Скьявони, Наталия спросила:

— Какая сегодня погода? Я чувствую только, что день теплый и влажный.

— Солнце светит, но небо облачное. К полудню, пожалуй, станет жарко.

— Народу на улице много?

— Толпы туристов. Много немцев, англичан, а вот прошла группа японцев. Скоро дойдем до моста.

Мост Палья аркой перекинулся через канал. Здесь всегда толпились туристы, фотографирующие другой знаменитый мост — мост Вздохов, расположенный справа и ведущий от Дворца дожей к герцогской подземной темнице, куда в 1755 году за обман и богохульство был заключен знаменитый писатель и авантюрист Джакомо Казанова и откуда через двадцать один год он бежал. Еще в юности Наталия прочитала запрещенную часть его «Мемуаров» и с удивлением подумала: действительно ли он заслужил репутацию великого любовника или это была умелая самореклама? Она фантазировала о том, каково было бы заняться любовью с Казановой, и пришла к выводу, что, наверное, было бы восхитительно. Не зря ведь жертвами его мужской притягательности стало столь много женщин из самых разных социальных слоев.

Они шли по улице, кругом звучало разноязычное многоголосие, и Наталия почувствовала, что тетя Эльза крепче сжала ее локоть.

— Нам навстречу шли трое молодых людей, по-моему местных. А теперь они остановились и в оцепенении таращатся на тебя.

— Они меня что, жалеют?

— Я же тебе сказала: они просто остолбенели,— ответила тетя Эльза.— Они понятия не имеют, за что тебя можно жалеть. Они видят молодую красотку с потрясающей грудью под обтягивающей футболкой и балдеют.

— Ну да, конечно! — фыркнула Наталия, в глубине души польщенная.

— А вот и мост,— сообщила тетя Эльза.— Осторожнее, не споткнись!

Мост Палья, как всегда, был забит туристами, и Наталии доставляло огромное удовольствие проталкиваться, протискиваться через эту толпу, прокладывая себе путь локтями. Спускаться с моста оказалось легче, и вскоре они уже перешли через мост и по площади Пьяццетта направились к двум огромным колоннам. Наталия словно наяву видела колоннаду Дворца дожей, находившегося справа от них. А слева — она это отчетливо помнила,— по другую сторону канала, на поверхности которого качались знаменитые на весь мир черные венецианские гондолы, словно прямо из сияющей на солнце водной глади к небу вздымались шпили и купола изумительного комплекса церкви и монастыря Сан Джордже Маджоре.

— Возле герцогского дворца множество книжных и газетных ларьков,— сообщила тетя Эльза.

— Да, я помню,— кивнула Наталия.

Она действительно помнила это место. Именно здесь она когда-то открыла для себя Байрона, Стендаля, Рескина. Это были дешевые книги в бумажных переплетах, но она наслаждалась ими.

— А вот и кафе «Кьоджа», и в нем, кстати, не так много посетителей,— заметила тетя Эльза.

Перед внутренним взором Наталии возникло длинное открытое кафе, расположенное прямо напротив Дворца дожей, где она когда-то отчаянно флиртовала с застенчивым американским мальчиком, боявшимся даже приблизиться к ней.

— Мы еще не дошли до площади Святого Марка? — спросила девушка.

— До нее осталось совсем чуть-чуть. Тут ничего не изменилось: колокольня все такая же высокая, а бронзовая квадрига никуда не ускакала и по-прежнему гарцует над входом в базилику. Здесь, как всегда, кипит жизнь. Повсюду вперевалку ходят жирные голуби, а за ними гоняются дети. Все по-прежнему, детка. Венеция никогда не меняется.

— Слава богу! — сказала Наталия.

— Хочешь присесть?

— Нет, я хочу пить.

— Может быть, в «Квадри»? — предложила тетя Эльза.— Сейчас там начнут играть музыку.

— Давай в «Квадри».

По какой-то не совсем понятной для самой Наталии причине «Квадри», с его маленькими круглыми столами серого цвета, плетеными стульями и возвышением для музыкантов в дальнем углу, всегда было ее любимым открытым кафе в Венеции. Совсем рядом располагалось кафе «Лавена», но оно было безликим, а на противоположной стороне площади раскинулось еще одно кафе под открытым небом — «У Флориана». Самое старое из всех, оно было построено еще в 1720 году, и когда-то сюда любил захаживать лорд Байрон. Однако тут всегда было чересчур много солнечного света.

Женщины шли по площади Святого Марка. До слуха Наталии доносились визг ребятни и хлопанье крыльев голубей, которых тут было видимо-невидимо.

Они, очевидно, уже дошли до кафе «Квадри», поскольку тетя сказала:

— Вон как раз свободный столик в тени.

Наталия позволила тетке взять себя за локоть и подвести к столику. Остановившись, она нащупала рукой стул, села и стала слушать музыку, а тетя Эльза заказала грейпфрутовый сок для племянницы и холодную кока-колу с ломтиком лимона для себя.

Они в молчании потягивали напитки. Наталия была рада вновь оказаться в Венеции. Она ни на секунду не позволяла себе проникнуться жалостью к собственной персоне и радовалась тому, что жива (или хотя бы наполовину жива, но об этом лучше не думать).

Над их головами послышался глубокий мелодичный звон. Это принялись отбивать время огромные часы на башне.

— Который час? — спросила Наталия.

— Ровно час дня. Слишком поздно для того, чтобы ходить по магазинам на Мерчерие. Большинство магазинов закрыты до трех часов, хотя некоторые, возможно, еще работают.

— Нет,— помотала головой Наталия,— пойдем лучше в «Гарри». Во-первых, там прохладно, а во-вторых, я проголодалась.

Тетя позвала официанта, чтобы расплатиться за напитки. Наталия услышала тяжелые шаги и тут же ощутила рядом с собой чье-то присутствие. Она невольно подняла голову, когда зазвучал мягкий и низкий баритон:

— Прошу прощения, но, мне кажется, я узнал вас. Вы ведь синьорита Ринальди из Рима, правда?

— Да,— кивнула сбитая с толку Наталия.

— А я — синьор Вианелло,— продолжал говорить мужской голос.— Еще раз приношу извинения, но я был просто обязан убедиться в том, что не обознался, и засвидетельствовать вам свое почтение.

— Вианелло…— растерянно повторила Наталия.

Это имя ничего ей не говорило.

— Я театральный продюсер из Рима, а сюда приехал в отпуск. Я видел вас несколько лет назад на репетиции пьесы Пиранделло в театре «Гольдони». Меня привел туда друг. Его имени я уже не помню, но вас не забыл до сих пор.— Мужчина поколебался, а затем сказал: — Мне неловко прерывать вашу беседу с синьорой…

Наталия поспешно представила тетю Эльзу, после чего незнакомец продолжил:

— Я ожидал увидеть вас на премьере, но в списке исполнителей вас не оказалось. Мне сказали, что вы бросили театр.— Продюсер пощелкал языком.— Как же так? Вы такая молодая и подавали такие блестящие надежды! И вот сейчас — эта неожиданная встреча в Венеции.

Наталия хотела остановить Вианелло, но тот не умолкал:

— Как бы то ни было, я собираюсь ставить новую пьесу, которую написал сам, и через месяц начну подбирать актеров. Там для вас есть замечательная роль.

Наталия больше не могла этого терпеть.

— Да вы что, так до сих пор и не поняли? — почти выкрикнула она.— Ведь я слепа!

— Вы…— заговорил продюсер, но тут же словно поперхнулся, не сумев выговорить второго слова. Было очевидно, что он глубоко потрясен, сражен наповал. Когда Вианелло вновь обрел дар речи, он проговорил виноватым тоном: — Простите меня, пожалуйста, я ведь не знал. Вы… Вы выглядите лучше, чем когда-либо. Я не сомневаюсь, что зрение непременно вернется к вам, и когда это случится, позвоните мне. Вот, я оставляю вам свою карточку.

Наталия протянула руку, ожидая, что он вложит ей в ладонь визитку, но ничего не произошло — мужчина, видимо, передал ее тете Эльзе.

— Благодарю вас, синьор Вианелло,— сказала тетя.— Возможно, обстоятельства действительно изменятся, и тогда я с радостью напомню синьорите Ринальди о вашем предложении.

— Обязательно! Обязательно! Надеюсь на новую встречу с вами обеими. А пока — наслаждайтесь отдыхом.

Наступила тишина. Видимо, синьор Вианелло удалился. Наталия почувствовала ладонь тети на своем предплечье.

— Пойдем,— сказала Эльза,— мы с тобой собирались зайти в бар «У Гарри».

— Я уже не уверена, что хочу есть,— ответила взбудораженная Наталия.

— Ну, тогда выпьем что-нибудь,— согласилась тетя Эльза и заставила девушку подняться на ноги.

Наталия позволила тете вывести себя на площадь Святого Марка, и до ее слуха вновь донеслись воркование и хлопанье крыльев проклятых голубей.

Тетя Эльза отпустила ее руку и сказала:

— Тут мальчишка-газетчик продает «Газзеттино». Я пойду куплю.

Вскоре тетя вернулась с венецианской газетой в руке, и они продолжили свой путь.

— Где мы сейчас? Только скажи точно!

— Мы находимся перед базиликой и направляемся к Пьяццетте, а там повернем направо, к бару «У Гарри».

— Базилика…— тихо повторила Наталия.— Аона открыта?

— Конечно.

— Я хочу войти внутрь.

— Правда?

— Да, на минутку. Мне хочется помолиться.

Тетя Эльза, не слишком жаловавшая церкви, безропотно согласилась:

— Ладно, если это поможет тебе забыть того идиота.

— Он не сделал ничего дурного, тетя. Этот бедняга действительно не знал. А вообще-то я должна радоваться тому, что все еще способна привлекать внимание мужчин. Но мне действительно стало больно — всего лишь на миг — при мысли о том, чего я лишилась. Так мы зайдем в базилику?

Наталия осторожно шла по проходу, ощупывая спинки деревянных скамей, слыша повсюду шарканье ног и приглушенные голоса. Опустившись на колени, она стала молиться и после короткой безмолвной беседы с Создателем почувствовала себя гораздо лучше.

— Тетя Эльза! — шепотом позвала она.

— Я здесь,— послышалось рядом.

— Пойдем обедать.

И она вышла вслед за тетей в черный как уголь полдень.

Женщины пересекли Пьяццетту и свернули направо. Все это время Наталия держала тетю за руку и пыталась во всех подробностях вспомнить места, по которым они проходили. Девушка заговорила только однажды, когда они шли мимо Джардинетти.

— Старая дама и бездомные кошки все еще здесь? — спросила Наталия.

— Да, и она, как всегда, кормит их всех.

— Какие же все-таки чудесные люди есть на свете!

Они дошли до аэровокзала, обогнули его и вышли на маленький мостик, то и дело сталкиваясь с людьми, плотным потоком спешившими от остановки вапоретто на Сан-Марко. Наталия не могла отделаться от одной навязчивой мысли: если Господь сумел найти человека, который взял на себя заботы о бездомных котах, почему Он не проявляет милосердия по отношению к ней, почему не пошлет ей какого-нибудь доктора или новое лекарство, способные излечить ее?

Это был один из редких моментов, когда на Наталию накатывала волна жалости к себе, но когда они с тетей подошли к стеклянным вращающимся дверям бара «У Гарри», она уже стыдилась того, что позволила себе подобные чувства. Наталия решила, что впредь будет радоваться жизни, а не пенять небесам.

Оказавшись внутри, она испытала облегчение: тут было гораздо прохладнее, отсутствовала давка и постоянное гудение голосов.

— Как мало здесь сегодня посетителей! — удивилась вслух тетя Эльза.— Практически весь бар в нашем распоряжении.

Слева до слуха Наталии донесся голос бармена:

— Рад снова видеть вас, синьорита Ринальди!

— А я рада вновь оказаться здесь, Альдо,— ответила Наталия.

Тетя Эльза заговорила с кем-то, видимо с официантом:

— Мы сядем за угловой столик у задней стены.

Держась за руку тети, Наталия двинулась между столиками и стульями, но все же наткнулась на несколько из них. Она испытала укол ностальгии, вспомнив эти круглые лакированные столы, большие стулья, замечательных людей, с которыми она встречалась здесь, вкусные блюда, которыми наслаждалась.

Когда они усаживались за столик, официант проговорил:

— Я Луиджи. Помните меня?

Наталия вспомнила красивого парня с ямочками на щеках, всегда веселого и дружелюбного.

— О, Луиджи! Сколько лет, сколько зим!

— Мы слышали о вашей болезни, синьорита Ринальди,— сказал он, понизив голос.— В один прекрасный день вы поправитесь, уж поверьте мне. Мы все молимся за вас.

— Ты такой милый, Луиджи! Я благодарна и тебе, и всем остальным за ваши молитвы.

В этот момент прозвучал твердый голос тети Эльзы:

— Луиджи, принеси нам для начала два «беллини».

— Сию минуту! — откликнулся официант и исчез. Наталия откинулась на спинку стула и стала ждать,

когда принесут напитки. Ей было необходимо выпить, чтобы успокоить нервы. Она услышала, как ее тетушка чиркнула спичкой, а затем, прикурив сигарету, с удовольствием затянулась и шумно выпустила дым из легких. После этого она стала описывать племяннице других посетителей ресторана.

Наталия услышала, как вернулся Луиджи и поставил перед ними бокалы с коктейлем.

— Пожалуйста, два «беллини»,— сказал он.— Желаю приятного дня.

Поднеся бокал к губам, Наталия с удовольствием сделала несколько глотков. Напиток был прохладным и освежающим. По шуршанию бумаги она поняла, что ее тетя развернула газету.

— Старая добрая «Газзеттино»,— проворчала она.— Давай я почитаю тебе что-нибудь из свежих новостей.

Это была обычная практика. Ежедневно кто-нибудь из близких — мать, отец или тетя — читал Наталии газеты, чтобы она не отрывалась от реальности и знала, что происходит в стране и в мире. Но сегодня у нее не было настроения выслушивать очередную «читку». •

— Как-нибудь в другой раз,— откликнулась она.— Сейчас не хочется.

— Наталия, ты должна быть в курсе происходящего,— ворчливым тоном заговорила тетя. Было понятно, что она говорит и одновременно что-то читает.— Ты не можешь… Мамочки! Вы только взгляните на это!

— Что там такое? — спросила Наталия, впрочем, без особого интереса.

— Дева Мария. Тут заметка из Франции, и в ней говорится, что в Лурде должна снова явиться Богоматерь.

Поначалу Наталия даже не поняла, о чем идет речь, и попросила тетю объяснить.

— Давай лучше я просто прочитаю, что тут написано,— сказала Эльза и начала читать: — «Найден тайный дневник Бернадетты Субиру, ныне святой Бернадетты, который она вела в конце тысяча восемьсот семьдесят восьмого года. Согласно записям в дневнике Бернадетты, Дева Мария восемнадцать раз являлась ей в гроте Массабьель во французском городе Лурде и во время одного из появлений сообщила о том, что она вновь появится в этом гроте в восьмидневный период, начинающийся четырнадцатого августа сего года. Дева Мария также сказала крестьянской девочке, что она не только предстанет перед паломниками, но и одарит некоторых из них чудесным исцелением. Достоверность записей в недавно обнаруженном личном дневнике Бернадетты полностью подтверждена Лурдской комиссией. Сообщение на эту тему было сделано вчера в Париже кардиналом Брюне по личному распоряжению Папы Иоанна Павла Третьего в присутствии журналистов из многих стран мира. Став достоянием общественности, данная информация вызвала настоящую волну ажиотажа среди тысяч потенциальных паломников, которые кинулись бронировать билеты до Лурда и места в гостиницах города, чтобы находиться там в дни нового пришествия Богородицы».

Наталия слушала все это, ощущая нарастающее возбуждение. Сначала ей стало трудно дышать, потом в удвоенном темпе заколотилось сердце, и наконец у нее вспыхнули щеки.

— Святая Дева Мария возвращается в Лурд, чтобы быть увиденной и даровать исцеление! — восторженно прошептала она.

— Ну, знаешь ли…

— Я верю в это! — с той же страстью продолжала Наталия, не слушая возражений тетушки.— Если Богоматерь обещала это Бернадетте, так оно и будет!

— Это вполне может оказаться очередной газетной «уткой»,— пыталась охладить пыл племянницы тетя Эльза.

— Прочитай мне все остальное! — потребовала Наталия.

— Но, детка, это очень большая статья.

— Я хочу услышать ее от первого до последнего слова. Начни с самого начала.

— Ну, если ты настаиваешь…

— Прошу тебя, тетя Эльза!

— Ладно, ладно.

Негромким монотонным голосом, чтобы не мешать остальным посетителям ресторана, тетя Эльза прочитала всю газетную статью от начала и до конца. Наталия впитывала каждое слово, словно находясь в трансе, а когда тетя закончила читать, сказала:

— Решено, я еду в Лурд! Я обязана быть там!

— Но послушай, Наталия…

— Я говорю совершенно серьезно, тетя Эльза. Я хочу находиться рядом с Девой Марией, хочу помолиться ей прямо там, в гроте. Такой шанс выпадает лишь раз в жизни! А вдруг она излечит меня? Ты ведь сама только что читала, сколько людей нашли там исцеление!

— Наталия, будь благоразумна! Я знаю, что ты веришь, и не пытаюсь ставить твою веру под сомнение. Но по сравнению с огромным количеством людей, которые приезжают в Лурд из года в год, количество тех, кто исцелился,— капля в море. Если, конечно, вообще можно говорить о каком-то излечении. Ты слышала историю про моего отца, твоего дедушку. Когда мне было примерно столько лет, сколько тебе сейчас, я сопровождала его в поездке в Лурд. Он страдал от артрита и тоже надеялся получить там исцеление. Я помню, как дни и ночи он молился в этом самом гроте, но ничего так и не произошло. Более того, когда мы вернулись в Неаполь, ему стало хуже. Вряд ли это так называемое чудо поможет и тебе. Ты должна набраться терпения и ждать, пока научный прогресс в медицине не предоставит тебе ту или иную возможность вылечиться.

— Нет, тетя Эльза, ты не понимаешь! Я должна отправиться в Лурд, потому что я верю в это!

— Точно так же, как и половина верующих в мире, но вряд ли все они поедут в Лурд.

— А я поеду! — твердо сказала Наталия.— Мы, как и собирались, проведем три недели в Венеции, а потом полетим в Лурд, чтобы оказаться там к началу недели, в течение которой должно свершиться чудо.

— Нет, мы не полетим в Лурд! — с такой же твердостью заявила тетя Эльза.— Я не могу сделать этого. Прежде чем твои родители разрешили мне отправиться с тобой в Венецию, я поклялась им, что вернусь в магазин на следующий же день после окончания отпуска. Они нуждаются во мне, Наталия, и я не могу подвести их.

— Тогда я поеду в Лурд одна. Ты посадишь меня в самолет, а там меня встретит кто-нибудь из волонтеров, помогающих инвалидам. Ну, ты же сама читала мне про них. Как они там называются…

— Бранкардьеры,— напомнила тетя Эльза.— Люди, которые ежегодно приезжают в Лурд, чтобы помогать пилигримам. Среди них, кстати, каждый год оказывается и моя приятельница, Роза Зеннаро. Ты встречалась с ней несколько раз. Золотое сердце, она ездит в Лурд на протяжении последних шести лет и оказывает помощь больным.

— Вот и замечательно, пусть будет Роза! Мне-то она тем более не откажется помочь, верно? Договорись, чтобы меня включили в группу паломников, для которых уже забронированы билеты и места в гостинице и которые помогут мне сориентироваться на месте. Ну пожалуйста, тетя Эльза, позволь мне воспользоваться этим шансом!

В ожидании ответа Наталия услышала протяжный вздох и поняла: тетя выбросила белый флаг.

— Ну хорошо, детка, с верующим человеком не поспоришь. Ты победила. Давай пообедаем, вернемся в гостиницу, а потом я позвоню родственникам Розы в Рим и выясню, как ее можно найти в Лурде. А пока нужно решить, чем мы будем лакомиться. Что ты предпочитаешь, бутерброд с прошутто или зеленые тальятелле?

* * *

Из окна своего кабинета, расположенного на втором этаже, Эдит Мур видела, что небо посерело, Лондон стал затягиваться мутной пеленой смога, а сверху посыпал мелкий дождь.

Бросив взгляд на циферблат часов, стоявших на ее столе, она поняла, что пора уходить. Нет, не на обед, а в связи с гораздо более необычным событием — на встречу, назначенную ей архиепископом Хеннингом. Этот выдающийся человек, с которым раньше ей довелось встретиться всего один раз, позвонил ей накануне и спросил, удобно ли ей зайти к нему на следующий день. Он сказал, что будет ожидать ее в канцелярии Вестминстерского собора на Эшли-плейс. Их встреча, сказал архиепископ, не займет много времени, но при этом будет весьма важной.

С самого утра Эдит Мур сгорала от нетерпения в предвкушении этого события, не в силах сосредоточиться на работе, хотя дел было невпроворот. К счастью, ее босс, хозяин агентства по подбору актеров, уехал из конторы по делам и ей не нужно было печатать письма под его заунывную диктовку.

Наконец часы на столе сказали ей, что пора отправляться. Если она выйдет прямо сейчас и ей посчастливится поймать такси, она доберется до нужного места вовремя и загадка быстро разрешится. Поднявшись со стула, Эдит сняла с вешалки бежевый плащ, надела его и посмотрелась в узкое зеркало на стене. Приталенный плащ делал ее стройнее.

Эдит не строила иллюзий относительно своей внешности. Короткие волосы, плоское, скучное, словно брюссельская капуста, лицо, коренастая фигура сорокалетней женщины. Все это вряд ли могло бы помочь ей стать звездой подиума. Поэтому она считала, что судьба преподнесла ей фантастический подарок, позволив заполучить в мужья такого блистательного умницу и непоседу, как Регги Мур. Ни разу за все восемь лет их совместной жизни он не дал ей понять, что устал от нее, и ни разу за все это время (она была уверена в этом) не изменил ей.

Окрыленная, Эдит вышла из кабинета, сбежала по двум лестничным пролетам и выскочила на Уордур-стрит, как всегда в это время забитую плотным потоком машин. Заметив свободное такси, Эдит сошла с мокрого тротуара и подняла руку. Через полминуты она уже уютно устроилась в сухом и теплом салоне машины. Назвав водителю нужный адрес, она откинулась на спинку сиденья, расстегнула плащ и позволила себе расслабиться.

Эдит размышляла о том, по какой причине она вдруг понадобилась архиепископу Хеннингу, и напрягла память, пытаясь вспомнить тот единственный раз, когда ей довелось общаться с этим титулованным иерархом. Разумеется, это было связано с Лурдом, точнее, с тем фантастическим событием, которое с ней там произошло.

Мотор такси мягко заурчал, и машина тронулась вперед, а Эдит пустилась в путешествие по волнам памяти.

Это случилось сразу после того, как они с мужем отметили третью годовщину со дня свадьбы, то есть пять лет назад. Эдит, работавшую в агентстве по кастингу, неожиданно повысили, назначив личным секретарем шефа и увеличив ей зарплату. Регги к тому времени тоже добился заметных успехов в реализации своего очередного блестящего плана. Он пытался привить американский бейсбол на британской почве. Впоследствии, правда, все его планы с треском провалились из-за бойкота, объявленного ему тупоголовыми фанатиками английского крикета, но в тот период у них обоих все шло просто замечательно. И тут нагрянула болезнь.

Эдит внезапно утратила аппетит, и одновременно с этим ее стали донимать боли в левом бедре. Обеспокоенная, она пошла на прием к семейному врачу, тот направил ее к специалисту, а последний, в свою очередь, положил Эдит в больницу. Ей сделали обширную радиографию, биопсию мышечных тканей, исследование костного мозга, а также множество других анализов, о которых теперь ей и вспоминать не хотелось. Затем она вернулась на работу и с затаенным страхом стала ожидать вынесения вердикта.

И вот диагноз поставлен: саркома, злокачественная опухоль, поразившая соединительные ткани подвздошной кости. Заболевание, лечить которое современная наука еще не научилась. Несмотря на проведенную хирургическую операцию, интенсивный лекарственный курс и лошадиные дозы витаминов, состояние больной продолжало ухудшаться: опухоль разрасталась, поражая все новые и новые участки ткани. Эдит не строила иллюзий относительно уготованного ей будущего. Она понимала, что очень скоро превратится в нетрудоспособного инвалида, затем утратит способность передвигаться и вскоре после этого умрет.

Зная, что обречена, Эдит оставила работу и стала искать любые возможные пути к спасению. Узнав о бедственном положении Эдит, их приходской священник отец Вудкорт был столь добр, что пригласил ее к себе на беседу. Почему «столь добр»? Да потому, что она не видела его со дня свадьбы, перестала ходить в церковь, исповедоваться и, как и Регги, почти забыла о том, что она католичка. И вот теперь отец Вудкорт напомнил ей, что он уже несколько лет подряд сопровождает группы паломников, ежегодно отправляющиеся из Лондона в Лурд, и если она захочет принять участие в паломничестве этим летом, для нее непременно найдется место в группе. Разумеется, сказал отец Вудкорт, он не может гарантировать улучшение ее здоровья, но в последние два года он стал свидетелем нескольких необъяснимых случаев исцеления среди тех, кто приезжал поклониться святым местам.

Эдит колебалась, не зная, что ответить, но разве у нее был выбор? Обсудив предложение святого отца с Регги и узнав, что ее овдовевший отец сможет одолжить ей денег, Эдит все же решилась и записалась в группу паломников.

За первые три дня пребывания в Лурде и визитов в пещеру, когда она едва могла ковылять, опираясь на костыли, ее физическое состояние не улучшилось ни на йоту, но, несмотря на это, в душе ее возникло ощущение спокойствия и зародилась надежда. Последовавшие зима и весна были наполнены сильными болями и еще более заметным снижением подвижности. Хотя из-за отсутствия работы и провала блистательных планов Регги они испытывали значительные финансовые затруднения, Эдит настояла на том, чтобы совершить еще одно паломничество в Лурд с отцом Вудкортом.

В последний день пребывания в Лурде, помолившись в Чудесном гроте, испив из святого источника и совершив омовение этой же водой, Эдит вдруг обнаружила, что не нуждается больше в костылях и может передвигаться самостоятельно. Вскоре боли прекратились, наступила ремиссия, начали восстанавливаться соединительные ткани. Она снова стала совершенно здоровым человеком. После еще трех посещений святых мест шестнадцать авторитетных врачей из Лондона и Медицинского бюро Лурда официально засвидетельствовали случай чудесного исцеления.

Примерно год назад Эдит вернулась на работу в агентство. Регги проявлял все большую изобретательность в придумывании самых невероятных проектов, каждый из которых, по его глубокому убеждению, сулил золотые горы. Он пытался организовать английскую футбольную команду, состоящую исключительно из чернокожих игроков, частное детективное агентство, в котором были бы собраны звезды сыска из всех областей криминалистики, рок-группу лилипутов. Однако каждый раз гений Регги упирался в какие-нибудь непредвиденные обстоятельства, и все его проекты лопались подобно мыльным пузырям.

Тем временем отец Эдит, успевший стать свидетелем чудесного исцеления дочери и порадоваться за нее, умер, оставив ей пятьдесят тысяч фунтов. Это была весьма значительная сумма. Они положили ее на накопительный счет в банке, и Эдит доходчиво объяснила мужу, что эти деньги ни при каких обстоятельствах не будут потрачены на его завиральные идеи, а будут храниться на черный день, чтобы поддержать их семью, если Эдит когда-нибудь вновь потеряет работу, или до тех пор, пока врачи не дадут ей стопроцентную гарантию, что она окончательно выздоровела и теперь ей ничто не грозит.

С головой погрузившись в воспоминания, Эдит не заметила, как такси доехало до Эшли-плейс и остановилось напротив главного входа в Вестминстерский собор.

— Приехали, мэм,— сказал водитель.

Эдит расплатилась по счетчику, добавила щедрые чаевые, которым таксист был обязан ее хорошему настроению, и вышла из машины. Поднявшись по скользким от дождя ступеням, она вошла в собор.

Ей объяснили, как найти кабинет архиепископа. Открыв дверь, она с удивлением обнаружила, что в небольшой, со вкусом обставленной комнате ее ожидают трое мужчин. Когда она вошла, все трое встали. Строгого, широкого в кости архиепископа она узнала сразу, а двоих других вообще знала давно и близко. Одним был ее приходской священник, отец Вудкорт, как всегда моложавый и розовощекий. Второй мужчина с окладистой бородой был не кем иным, как удивительным доктором Макинтошем, врачом, который следил за состоянием ее здоровья во время последнего паломничества в Лурд.

Мужчины тепло приветствовали Эдит, и архиепископ гостеприимно предложил ей сесть в самое удобное кресло, стоявшее по другую сторону его стола. Пока все садились, отец Вудкорт осведомился у Эдит о ее здоровье, а доктор Макинтош сделал какое-то забавное замечание относительно скверной погоды. Один только архиепископ Хеннинг, казалось, не был склонен к пустопорожней болтовне.

— Миссис Мур,— заговорил он, перебирая какие-то бумаги,— я обещал вам, что наша встреча не займет много времени — мне не хочется, чтобы вы остались без обеда, — и я сдержу свое слово. Она действительно будет короткой и… радостной. Но прежде чем я начну, не желаете ли кофе?

— Нет, благодарю вас, ваше преосвященство,— ответила Эдит.

Она заметно нервничала, хотя ее и вдохновили слова иерарха о том, что встреча будет радостной. Ведь он сказал именно «радостной», не так ли?

— Я пригласил сюда вас и еще двух человек, которые были связаны с вашим выздоровлением более тесно, нежели я. А цель данной встречи состоит в том, чтобы обсудить ваше исцеление.

Эдит была обескуражена. Обсудить ее исцеление? Да что тут, собственно, обсуждать?

— Как вам, возможно, известно, миссис Мур,— продолжал архиепископ,— Папа Бенедикт Четырнадцатый утвердил критерии, которыми должна руководствоваться любая церковная комиссия, пытаясь определить, является ли тот или иной случай исцеления в Лурде чудесным или нет. Для того чтобы дать утвердительный ответ, у комиссии не должно остаться ни малейших сомнений на этот счет. Она должна убедиться в том, что: а) болезнь являлась неизлечимой или хотя бы трудноизлечимой; б) больной не находился в стадии ремиссии; в) не применялись никакие лекарственные препараты, или если они применялись, то оказались полностью неэффективными; г) исцеление произошло моментально; д) исцеление оказалось полным и исчерпывающим; е) заболевание не было вызвано каким-то скоротечным кризисом и, следовательно, не могло исчезнуть с устранением его причин, поскольку в таком случае исцеление не может быть названо результатом Божьего промысла, и, наконец, ж) после исцеления болезнь не вернулась и не давала более о себе знать.

Произнеся эту замысловатую тираду, архиепископ поднял взгляд на Эдит.

— Вам это понятно?

— Вполне, ваше преосвященство,— ответила Эдит. По непонятной причине ее сердце бухало, как паровой молот.

Иерарх вновь обратился к бумагам, которые держал в руках, некоторое время молча читал, а затем снова посмотрел на Эдит.

— После вашего третьего и последнего обследования в Медицинском бюро Лурда проводившим его врачам были заданы пять ключевых вопросов. Я зачитаю четыре из них. Первый: «Существовало ли у миссис Мур заболевание, зафиксированное в медицинских документах, в период ее паломничества в Лурд и можно ли сказать, что она не находилась в стадии улучшения?» Второй: «Исчезло ли это заболевание и все его симптомы неожиданно в ходе паломничества?» Третий: «Можно ли считать произошедшее с миссис Мур полным и окончательным выздоровлением и произошло ли оно без применения каких-либо лекарственных средств?» И наконец, четвертый, самый главный вопрос, состоящий из двух частей: «Существует ли какое-либо медицинское объяснение этому исцелению? Способна ли наука на нынешней стадии своего развития хотя бы каким-то образом объяснить природу данного феномена?»

Эдит почувствовала себя увереннее и даже решилась заговорить:

— Разумеется, на первые три вопроса ответом было «да», а на обе части последнего — «нет».

— Совершенно верно, именно так и ответили врачи из Медицинского бюро,— подтвердил архиепископ Хеннинг.— Они заявили: «Мы не можем дать научных либо каких-то еще объяснений этому случаю исцеления».

Иерарх отложил бумаги в сторону, откинулся на спинку стула и снова воззрился на Эдит.

— Медицинское бюро направило свое заключение епископу вашей епархии здесь, в Лондоне. Он, в свою очередь, назначил церковную комиссию в составе пяти священнослужителей с целью изучить результаты этих исследований и дать им соответствующую оценку. Выводы, сделанные комиссией, были присланы мне.

Архиепископ помолчал, словно готовясь к пространной речи, и монолог, который последовал за этим, действительно оказался длинным.

— Миссис Мур, я готов констатировать, что ваше исцеление является окончательным, что чрезвычайно опасное заболевание побеждено раз и навсегда. Я готов подтвердить, что к вашему выздоровлению непричастны никакие лекарства. Я готов засвидетельствовать, что исчезновение болезни оказалось непредвиденным и может быть связано только с вашим паломничеством в Лурд. Я готов подписаться под тем, что ваше выздоровление выразилось не только в обретении способности полноценно пользоваться конечностями, но и в полной регенерации пораженных участков вашего тела. Я готов вынести окончательный вердикт относительно достоверности вашего исцеления. Но остается небольшая техническая деталь, а именно пятый вопрос, заданный членам департамента здравоохранения, на который они не дали ответа. «Представляется ли целесообразным повременить с вынесением окончательного решения?» Мой ответ таков: «Да, но недолго». Судя по всему, Медицинское бюро считает необходимым провести еще одно, заключительное обследование с участием наиболее авторитетного специалиста в области заболевания, которым вы страдали. Они потребовали, чтобы из Парижа в Лурд приехал доктор Клейнберг и осмотрел вас. Обследование должно состояться именно в Медицинском бюро Лурда. Повторяю, это не более чем рутинное обследование. Как только доктор Клейнберг подтвердит выводы своих коллег из Лурда, я в течение нескольких недель смогу дать официальное заключение относительно того, что ваше исцеление явилось результатом Божьего вмешательства, промыслом Отца нашего Небесного, Создателя всего сущего.

Архиепископ помолчал и добавил:

— Миссис Мур, готовы ли вы снова отправиться в Лурд и пройти последнее, заключительное обследование?

У Эдит перехватило дыхание.

— Конечно, я поеду. Мне хотелось бы оказаться там в то время, когда явится Дева Мария. Я… Вдруг мне удастся увидеть ее и поблагодарить за то, что она для меня сделала!

Впервые за все это время на лице архиепископа появилось нечто вроде улыбки.

— Возможно, возможно,— проговорил он.— В любом случае, пусть это еще не засвидетельствовано официально, вы можете числить себя среди тех немногих, кому Божьей волей даровано чудесное исцеление в Лурде. Я испытываю неподдельную радость, сообщая вам это. Примите мои искренние поздравления.

Эдит была на седьмом небе от счастья. Эдит Мур, женщина-чудо! Она прославится на весь мир, войдет в вечность! Но сейчас ей больше всего хотелось лишь одного: поскорее оказаться у телефона и рассказать обо всем Регги. Пусть знает, что он женат на поистине чудесной женщине!

* * *

Регги Мур был из тех людей, которые никогда не отчаиваются, хотя жизнь то и дело бьет их физиономией об стол, развеивая в прах их мечты и ставя на их пути бесчисленные препоны. Он верил в то, что на другом конце радуги зарыт горшок с золотом, на котором написано: «Для Реджинальда Мура».

В это утро Регги спал долго, как никогда. И не потому, что не выспался накануне, а из-за того, что у него просто не было причин вставать с кровати. Обычно он просыпался в восемь утра, а к девяти уже был полон кипучей энергии, пытаясь что-то организовать, выяснить, продать, о чем-то договориться и поспорить. Но сегодня — возможно, из-за того, что у него на повестке не было ни одного нового проекта,— Регги перевернулся на другой бок и продолжал спать.

Проснулся он без десяти двенадцать и, увидев, который час, не на шутку встревожился и насильно заставил себя вылезти из постели. Сидя на кровати, он сделал несколько упражнений (если они и дали какой-то эффект, то ему суждено было сойти на нет после посещения нескольких пивных баров на протяжении дня). Затем Регги побрился, принял душ, оделся и поплелся завтракать. Для этих целей в их квартире на первом этаже расположенного в Челси дома существовала специальная комната, совмещавшая функции кухни и столовой.

Поглощая незатейливый завтрак из двух яиц, ячменной лепешки и чашки черного кофе, он открыл книгу, которую обнаружил недавно на лотке букинистического магазина. Это было толстое репринтное издание автобиографии знаменитого некогда американца, который пытался достичь вершин успеха и в Великобритании. Книга называлась «Борьба и триумф, или Мемуары сорока лет» и принадлежала перу Ф.Т. Барнума.

Регги редко читал книги, а если говорить по-честному, не открывал их вообще никогда, но тем не менее считал себя весьма начитанным и осведомленным человеком, потому что ежедневно от корки до корки прочитывал «Миррор» и «Мировые новости». Покупка книги Барнума объяснялась вовсе не тягой к знаниям. Просто Регги, увидев толстый фолиант, подумал, что, возможно, ему удастся почерпнуть здесь какие-нибудь идеи для своих новых проектов.

Читать Барнума он начал с середины, рассудив, что юность и молодость автора вряд ли были богаты на идеи и откровения. Старый хвастун как раз описывал пик своей карьеры, пришедшийся на тот период, когда он объехал Европу с «русалкой с островов Фиджи» и Генералом Мальчиком с пальчик. И тут раздался телефонный звонок.

Поначалу Регги показалось, что его старушка окончательно спятила: она тараторила так быстро и возбужденно, что разобрать слова не было никакой возможности. С большим трудом Регги понял, что она только что вышла от архиепископа Хеннинга, и лишь после этого вспомнил: а ведь накануне вечером Эдит действительно говорила ему, что этот высокопоставленный поп зачем-то назначил ей встречу на сегодня.

Она пыталась объяснить, что произошло во время встречи с архиепископом, но Регги был вынужден прервать ее словесный поток.

— Тихо, Эдит! — рявкнул он.— Я ничего не понимаю из того, что ты говоришь! С чего ты так завелась?

Немного остыв, Эдит заговорила медленнее и спокойнее, но все так же взволнованно. Выслушав ее, Регги понял: это может иметь огромное значение не только для нее, но и для них обоих!

— Эдит,— промурлыкал он,— не затрудняй себя покупками для ужина. Такое событие заслуживает того, чтобы мы отпраздновали его в ресторане. Скажем, в «Ле Каприс».

— О, Регги, но это же так дорого! — выдохнула Эдит.

— Дороже всего ты, родная! — фонтанировал Регги.— Разве можно говорить о деньгах, когда речь идет о чудо-женщине?

Закончить завтрак у него не получилось. Его мысли метались подобно курам при виде забравшейся в курятник лисицы. Он захлопнул томик занудного Барнума и отбросил его в сторону, а затем допил кофе и выпустил свое воображение на обильные поля безграничных фантазий.

Женщина-чудо! Чудесная женщина!

Черт побери, наверняка существует сотня способов конвертировать все это в звонкую монету! И вдруг его осенило. Подобные прозрения часто посещали его, когда он находился в хорошей форме. Регги понял, что нужно делать.

Впервые похожее озарение посетило его три года назад, когда он сопровождал Эдит в поездке в Лурд. Их привели на обед в маленький ресторанчик «Кафе Массабьель», расположенный на улице Бернадетты Субиру. Если не считать выцветшей репродукции с изображением Девы Марии, висевшей в нише, все здесь выглядело милым и по-домашнему уютным. Кухня тоже была прекрасной. Но на Регги наибольшее впечатление произвела не еда и не обстановка, а владелец заведения, Жан Клод Жаме.

Его отец был французом, мать — англичанкой. И хотя этот мужчина с рыбьим лицом и тонкими, словно нарисованными карандашом усиками выглядел немного надменным и замкнутым, что-то в нем притягивало к себе Регги, которому показалось, что в глубине души этот человек такой же генератор идей, каким Регги считал себя. К сожалению, Жаме не использовал этот свой талант применительно к ресторану в Лурде. Это заведение служило ему лишь в качестве источника пусть небольшого, но стабильного дохода. А главным детищем Жаме было расположенное в Лондоне бюро путешествий под названием «Полный цикл», которое каждое лето организовывало поездки паломников в Лурд и зарабатывало на этом приличные деньги.

И Регги чувствовал, что ресторан мог бы быть чем-то большим, нежели придатком к основному бизнесу Жана Клода. Безусловно, он нуждался в расширении и модернизации, но еще больше заведению требовался партнер, который верил бы в него. Поэтому без малейших колебаний Регги отправился к Жану Клоду и предложил себя в качестве такого партнера. Он сказал, что готов вложить в проект скромную сумму денег и, главное, свой талант и огромный творческий потенциал. Жаме равнодушно послал его подальше. Предложенных Регги денег не хватило бы ни на что, а «творческий потенциал» — вещь нематериальная, из него шубу не сошьешь. Регги не стал сокрушаться из-за неудачи — он привык получать отказы — и с присущим ему энтузиазмом переключился на другое.

Но сегодня он снова вспомнил о Жаме и его ресторане. Потому что сегодня у Регги были деньги и гениальная творческая идея. Он быстро подошел к телефону, чтобы выяснить, находится ли Жаме еще в Лондоне и где его можно найти.

Да, Жаме находился в Лондоне, но был страшно занят. Он жевал бутерброд и пытался организовать дополнительные туры паломников в Лурд. После сообщения о том, что через три недели в Чудесном гроте состоится явление Девы Марии, количество желающих посетить святые места увеличилось на порядок.

— Хороший рекламный ход с Богородицей, а? — сказал Регги. — И у меня в связи с этим есть кое-что потрясающее.

— Как в Прошлый раз? — сухо поинтересовался Жаме.

— Жан Клод, это нечто совершенно особое! — затараторил Регги.— Такое случается лишь раз в жизни! Это просто манна небесная! Я сразу же вспомнил о тебе. Ты обязан уделить мне хотя бы несколько минут.

— Ну ладно, я пока ем, так что, если тебе очень нужно увидеться со мной, приезжай прямо сейчас, пока я не вернулся к работе.

— Я мигом! — радостно откликнулся Регги, повесил трубку и схватил свою спортивную куртку.

Дождь уже закончился, и солнце запоздало выползло из-за облаков. Регги, жизнерадостно насвистывая, пошел к гаражу. Его старенький «ровер» поначалу никак не хотел заводиться, но после пятой попытки мотор все-таки заработал. Выехав задом из гаража, Регги развернулся, включил первую передачу и погнал машину по направлению к площади Пиккадилли, в трех кварталах от которой располагалось туристическое бюро Жаме «Полный цикл».

Добравшись до места назначения, Регги кое-как припарковал машину, поправил галстук, одернул куртку и, пригладив непокорную прядь волос, уверенным шагом вошел в подъезд. В агентстве царило оживление. Около десятка потенциальных паломников сгрудились возле длинной стойки, и каждый пытался обратить на себя внимание трех стоявших за ней сотрудников.

Регги с хозяйским видом зашел за стойку, а когда один из клерков сделал попытку остановить его, он величественным жестом отмахнулся, заявив:

— Жаме ждет меня. У нас с ним назначена встреча.

С этими словами он направился прямиком к личному кабинету Жаме, находившемуся в глубине помещения. Стены маленькой комнатки были обклеены цветными фотографиями домов и улиц Лурда, на одной из них Регги узнал «Кафе Массабьель».

Регги вошел в тот момент, когда Жаме запихивал в рот последний кусок яблочного пирога. Он с кислой миной поглядел на вошедшего, но когда Регги находился в приподнятом настроении, ничто не могло охладить его пыл и уж тем более негостеприимные взгляды. Он придвинул деревянный стул к столу и уселся, готовый излагать свою идею.

— Ну, и что у тебя на уме на сей раз? — холодно осведомился хозяин кабинета.

— Твой ресторан в Лурде. Я все еще заинтересован войти в долю, поскольку продолжаю считать, что из него можно сделать потрясающее заведение.

— Вот как? Знаешь, приятель, чтобы уговорить меня на это, тебе придется постараться гораздо лучше, чем в прошлый раз.

— Я готов, иначе меня бы здесь не было! — пылко заверил его Регги.— На этот раз я свел все вместе, и ты не сможешь отказаться от моего предложения. Жан Клод, за половину доли в твоем ресторане я готов выложить пятьдесят тысяч фунтов наличными, на которые его можно будет обновить и расширить. Эти деньги моя жена получила в наследство и отложила на тот случай, если вдруг опять заболеет. Но теперь она уже точно знает, что болезнь ей не грозит. Она исцелилась, и надобность в этой заначке отпала. Поэтому я могу вложить всю сумму целиком, все пятьдесят тысяч фунтов…

Жаме, слушавший с каменным лицом, перебил его:

— Извини, Но этого недостаточно. — Он бросил остатки обеда в мусорную корзину и приготовился закончить аудиенцию.— Чтобы войти в долю, тебе придется сделать более интересное предложение.

— Но это еще далеко не все! — вскричал Регги.— У меня есть кое-что поважнее пятидесяти тысяч фунтов. Настоящий динамит! То, что произведет подлинный бум в твоем бизнесе, связанном с Лурдом.

— Неужели? — откровенно скучая, бросил Жаме и, повернувшись к висевшему на стене зеркалу, стал причесываться.

— Послушай, моя жена Эдит несколько часов назад встречалась с архиепископом Хеннингом. Разговор касался того, как она исцелилась в Лурде три года назад. Медицинское бюро Лурда и церковная комиссия вынесли вердикт, что ее исцеление носило чудесный характер. Ее официально занесли в список «Исцеления в Лурде, признанные Церковью чудесными». Начиная с тысяча восемьсот пятьдесят восьмого года в него попали всего шестьдесят девять человек, пять из которых — после тысяча девятьсот семьдесят восьмого. Эдит стала семидесятой.

Впервые с начала их разговора Жаме проявил неподдельный интерес к словам Регги.

— Правда? — оживился он.— Ты не фантазируешь?

— Какие фантазии! Ты можешь сам все проверить. Позвони в канцелярию архиепископа Хеннинга и спроси у него.

— Ну что ж, я тебя поздравляю,— осторожно, но с прежним интересом в голосе проговорил Жаме.— Это хорошо для нас обоих.

Регги аж подпрыгнул на стуле.

— Для нас обоих? Да это станет настоящей сенсацией! Эдит уже завтра превратится в знаменитость, в живую легенду! С ней захотят встретиться тысячи, сотни тысяч людей. Кроме того, она снова отправляется в Лурд. Она станет там главной персоной — после Девы Марии, конечно. Ее будут чествовать. Возможно, именно ее пожелает увидеть Богородица. А теперь — мое предложение, Жан Клод. Помимо пятидесяти тысяч фунтов я готов вложить в дело еще и жену. Эдит Мур, женщину-чудо. Ты только представь себе: Эдит будет сопровождать твоих паломников в Лурд, давать им советы. А после того как ты перестроишь и расширишь свой ресторан, она может стать в нем звездой, особым аттракционом, по сути, почетной хозяйкой. Для того чтобы встретиться с ней, увидеть, услышать, прикоснуться к ней, возможно, даже пообедать с ней, туристы с толстыми кошельками будут валом валить в ресторан «Чудо» и заказывать самые дорогие блюда из «Чудо-меню». Твои прибыли утроятся. Здесь ты будешь организовывать туры паломников, там их будут ждать твой ресторан и Эдит Мур, последняя женщина-чудо, твоя главная приманка.— Регги перевел дух и спросил: — Ну, что скажешь?

Непробиваемый до этого панцирь Жаме дал трещину. На его губах заиграла скупая, но искренняя улыбка. Он поднялся из-за стола и протянул Регги руку.

— Регги, друг мой, вот теперь ты заговорил на понятном мне языке! Давай скрепим наше будущее партнерство крепким рукопожатием!

С ухмылкой во все лицо Регги тоже встал и потряс протянутую ему руку.

— Мы с Эдит хотим отметить это событие сегодня вечером в «Ле Каприс». Присоединяйся к нам, партнер, и познакомься с чудо-женщиной.

* * *

Микель Уртадо в напряженной позе сидел за рулем грязного «сеата панда» синего цвета, стоявшего на улице Серрано, прямо напротив железных ворот большого католического собора, и смотрел на мадридских школьников и матрон, которые входили внутрь, чтобы присутствовать на девятичасовой мессе. Шел десятый и последний день их разведывательной операции. Если их будущая жертва приедет и сегодня, как он делал каждое утро на протяжении предыдущих девяти дней, можно будет считать, что дело в шляпе. Тогда этой ночью они заложат взрывчатку в туннеле под улицей, а завтра утром произойдет взрыв и их злейший враг отправится к праотцам.

Уртадо взглянул на циферблат наручных часов и сказал девушке, сидевшей рядом с ним:

— Тебе пора войти внутрь. Нужный нам человек должен появиться через пять минут.

— А зачем мне туда идти? — воспротивилась Хулия Вальдес.— Его ведь не будет в церкви завтра утром.

— Тебе нужно идти, чтобы опознать его,— объяснил Уртадо.— Рассмотри его как следует. Мы должны быть уверены, что это действительно Луис Буэно, вице-премьер, курирующий вопросы обороны, и никто иной. Отправляйся, Хулия. Это в последний раз.

— Тебе виднее, папочка,— ответила она, передернув плечами, и оба рассмеялись.

Хулии было девятнадцать, а Микель в свои двадцать девять казался ей чуть ли не стариком, и они часто шутили на эту тему.

Уртадо проследил за тем, как девушка вышла из машины, пересекла улицу и вскоре оказалась возле массивной двери в церковь. Она влилась в поток прихожан, поднялась по ступеням и вошла внутрь собора.

Хорошая девушка, подумал Уртадо, и необычайно храбрая для своих лет. Им повезло, что ее удалось приобщить к делу. Хулия приехала в Мадрид из Бильбао два месяца назад, раньше их всех. Она записалась на платное отделение Мадридского университета, а свободное время проводила, знакомясь с огромным городом и подыскивая для своих товарищей квартиру за двести долларов в месяц. Она серьезно готовилась к их приезду.

Их лидер, Августин Лопес, познакомился с Хулией два года назад через своих родственников, остался удовлетворен ее приверженности националистическим идеям и завербовал девушку в ряды ЭТА — подпольной организации «Эускади та аскатасуна», «Отечество и свобода басков».

Когда Уртадо начал с ней работать, то был приятно удивлен ее высоким интеллектом. Приземистая и крепкая, с большим носом и массивной челюстью, Хулия не принадлежала к тому типу женщин, которые ему нравились. Микель всегда предпочитал более утонченных и хрупких барышень. И тем не менее он спал с ней много раз. Влюбленности между ними не существовало, но они нравились друг другу и испытывали взаимное уважение, а секс всего лишь помогал снять напряжение и скоротать время. Если Хулию и можно было в чем-то упрекнуть, то лишь в том, что она привнесла в их борьбу налет религиозности, поскольку сама была глубоко верующим человеком.

Уртадо снова взглянул на часы — оставались считанные минуты — и вспомнил о двух ветеранах их движения, которые находились в арендованной квартире и ждали, пока они с Хулией вернутся с очередной разведывательной вылазки и начнется активная подготовка к завтрашнему теракту.

Внезапно у входа в собор началась суматоха. Краем глаза Уртадо увидел, как к церкви одна за другой подкатили три правительственные машины. Посередине был темно-бордовый «мерседес», в котором должен был находиться министр Луис Буэно. Дьявол во плоти, Буэно вылез из лимузина, и его тут же облепили телохранители, горохом высыпавшие из двух других машин. Это выглядело необычно, но, направляясь к дверям церкви, министр на ходу читал газету.

Буэно был уродливым старикашкой, маленьким и напыщенным, в черном, наглухо застегнутом костюме. Уртадо увидел его обезьянье лицо с усами, когда министр повернулся к одному из своих телохранителей и с улыбкой протянул ему газету. Микеля это удивило, поскольку Буэно вообще улыбался крайне редко. Он был очень серьезным человеком и, хотя в свое время дружил с генералом Франко, оказался востребованным и сегодня. Король назначил его министром и отдал в его ведение все вопросы, связанные с обороной. Рьяный католик и консерватор, Буэно превратился в главного врага ЭТА и с пеной у рта выступал против автономии Страны Басков. Скоро подонок-коротышка заплатит за это.

Увидев, как министр исчез в дверях собора, Уртадо мстительно подумал: «Иди и помолись, гадина! Помолись в последний раз!» Завтра Луис Буэно будет жариться в аду вместе с адмиралом Карреро Бланко.

Уртадо не мог бы отрицать, что убийство в 1973 году адмирала Бланко, классический баскский акт по устранению врага, стало схемой, по которой планировалась и нынешняя операция по ликвидации Буэно, поэтому готовить ее оказалось на удивление легко и просто.

Перемены, произошедшие в стране после смерти генерала Франко, затуманили воспоминания об убийстве адмирала Бланко, и теперь очень многим оно казалось событием, относящимся к далекому прошлому Испании, но зато о нем не забыл ни один баск, а тем более лидер ЭТА Августин Лопес и Микель Уртадо.

В 1973 году около дюжины боевиков ЭТА установили слежку за адмиралом Бланко и выяснили, что каждый день он приезжает на утреннюю мессу в одну и ту же церковь. Точно так же поступал и министр Буэно, еще более истовый католик, чем взлетевший на воздух адмирал Бланко.

Убедившись в том, что привычки Бланко неизменны, боевики арендовали подвальное помещение в доме, мимо которого ежедневно проезжал автомобиль адмирала по дороге в церковь, и начали рыть туннель диаметром сорок пять сантиметров в сторону улицы, вынося землю в корзинах. Когда подкоп был готов, боевики заложили в трех его точках заряды, использовав в общей сложности семьдесят пять килограммов динамита. От детонаторов в зарядах были протянуты электрические провода, а пусковое устройство поместили в угловую комнату, откуда можно было видеть улицу.

В то судьбоносное утро адмирал Бланко, как обычно, ехал в церковь на черном «додже», и, когда машина проезжала над подкопом, боевики подорвали заряды. Официальный преемник Франко, премьер его правительства, адмирал Луис Карреро Бланко вместе со своим автомобилем разлетелся на атомы.

Это было потрясающе!

Завтра утром министр Луис Буэно, заклятый враг басков, тоже отправится в свободный полет.

Эта акция возмездия после долгого затишья напомнит правительству о том, что ЭТА не остановится ни перед чем, чтобы вызволить из рабства два с половиной миллиона басков, населяющих север Испании.

Уртадо часто говорил себе, что по природе своей он вовсе не жестокий человек. Он был писателем — с того самого дня, когда впервые взял в руки карандаш, а писатели в основном удовлетворяют жажду активных действий с помощью фантазии. Он напечатал три книги: поэтический сборник, пьесу, главным действующим лицом которой был Лопе де Вега, и короткую новеллу, основанную на фактах жизни и смерти Гарсиа Лорки. А после этого террор, развязанный генералом Франко, ударил и по его семье. Уртадо был вынужден сменить перо на винтовку. Он понял, что поработителей не одолеть с помощью слов, и взялся за оружие.

Отвлекшись от воспоминаний, Уртадо удивился, почему так долго не возвращается Хулия. И в тот же момент увидел, как она выходит из церкви.

Микель завел двигатель «панды», дождался, пока девушка сядет на сиденье рядом с ним, и, вырулив от обочины, поехал по улице Серрано. Он вел машину предельно внимательно. Не хватало сейчас еще попасть в аварию!

— Ну что, удостоверилась? — спросил он Хулию.— Это он?

— Он самый. Министр Луис Буэно собственной персоной.

— Великолепно! — возликовал Уртадо.— Значит, это наша мишень. Завтра разнесем его на миллион кусочков. Отлично поработала, Хулия!

— Кушайте на здоровье,— откликнулась девушка.

Некоторое время они ехали молча, а затем Микель спросил:

— Почему ты задержалась?

— Сейчас расскажу,— проговорила она, но вдруг умолкла и не раскрывала рта до тех пор, пока «сеат панда» не выехал на проспект Гран-Виа. Только тут она заговорила: — Удивительная штука. Я услышала, как телохранитель Буэно рассказывает об этом какому-то чиновнику, и вертелась рядом, чтобы подслушать. Похоже, вчера министру позвонил из Парижа какой-то испанский журналист и рассказал, что французский католический кардинал провел пресс-конференцию и сделал заявление относительно Лурда.

— Лурда? А что именно он сообщил?

— Нашли дневник святой Бернадетты. Оказывается, Дева Мария сказала ей, что вновь появится в Лурде именно в этом году, примерно через три недели. По-моему, интересно, а?

— Не особенно. Что может быть интереснее новости, которую мы подарим миру завтра утром!

— Возможно,— неуверенно сказала Хулия, шаря в сумочке в поисках сигарет.— Как бы то ни было, услышав эту новость, наш общий друг Луис Буэно обрадовался как ребенок. Он не мог скрыть своего ликования, даже несмотря на торжественную атмосферу мессы. Я раньше никогда не видела, чтобы он сиял, как начищенная монета. Когда он шел к церкви, он как раз читал статью, посвященную грядущим событиям в Лурде.

— Да, я видел его с газетой,— сказал Уртадо. Он свернул с Гран-Виа и, проехав еще немного, остановил машину напротив дома, в котором находилась снятая ими квартира.— Мне не терпится сообщить остальным, что дело на мази. Они уже наверняка раздобыли взрывчатку. Сегодня ночью мы заложим ее, а завтра — бум!

Через десять минут Уртадо шел по коридору к их временному жилищу. Ему нравилось все: и сама квартира, и дом, в котором она находилась, и соседи. Пусть арендная плата и была большой, но каждая песета, которую они платили за эту берлогу, окупалась. Здесь они могли чувствовать себя в полной безопасности. Тут жили «белые воротнички», наиболее состоятельные представители так называемого среднего класса, и поэтому испанская служба безопасности очень редко совала сюда нос.

Остановившись у двери, Микель услышал звук работающего телевизора.

— Они точно достали взрывчатку,— прошептал он Хулии и открыл дверь собственным ключом.

Внутри царила темнота. Лампы не горели, шторы были задернуты, очевидно для того, чтобы было удобнее смотреть телевизор. Уртадо включил верхний свет и едва не подпрыгнул от удивления, увидев в кресле не одного из своих напарников, а Августина Лопеса, лидера ЭТА, который, как он полагал, должен был сейчас— находиться в Сан-Себастьяне.

У Лопеса были кустистые брови, пушистые усы, четко очерченное, широкое лицо с жестким выражением и извилистым шрамом на щеке. Когда открылась дверь, он, увлеченный просмотром какой-то телепрограммы, даже не сразу повернул голову.

— Августин? Здравствуй. Что привело тебя сюда?

Еще больше внезапного появления Лопеса Микель был поражен его нарядом. Лопес нарядился в строгий костюм и галстук. Микель еще никогда не видел своего руководителя в таком виде.

Зарычав и заворочавшись наподобие большого медведя, Лопес выбрался из глубокого кресла и выключил телевизор. Затем глава организации, ведущей борьбу за национальное самоопределение, рухнул обратно в кресло и принялся раскуривать сигару. Уртадо последовал его примеру.

— Ты приехал вовремя, и я готов сообщить тебе хорошие новости,— сказал Уртадо.— Сегодня мы провели последнюю проверку расписания Луиса Буэно. Завтра в девять часов утра он приедет в церковь, чтобы присутствовать на утренней мессе. Он поедет тем же маршрутом, что и обычно. Все будет точно так же, как было на протяжении последних десяти дней. Утром эта свинья сдохнет! — Он обвел комнату взглядом и спросил: — А где все?

Лопес вытащил изо рта сигару и спокойно ответил:

— Я отправил их обратно в Сан-Себастьян. Одного — в панелевозе со взрывчаткой, остальных — на поезде «Тальго экспресс», с детонаторами и пусковым устройством.

Уртадо моргнул, не веря собственным ушам.

— Что ты сделал?

— Повторяю: я отправил их обратно в Сан-Себастьян. А сегодня туда же отправитесь и вы с Хулией. Это приказ. Именно для того, чтобы сообщить вам об этом, я и приехал сюда.

— Что за бред? — ошеломленно спросил Уртадо.— Я ничего не понимаю! А как же завтрашняя операция?

Лопес остался холоден как лед.

— Не будет завтра никакой операции,— безразличным тоном заявил он.— Операция отменяется. Или, по крайней мере, на время откладывается.

Уртадо шагнул к своему руководителю.

— О чем ты говоришь? Что вообще происходит?

— Позволь мне кое-что тебе сказать,— произнес.Лопес, снова принимаясь раскуривать сигару.

— Да о чем тут говорить! — взорвался Уртадо.— У нас уже все готово…

— Микель,— дернула его за рукав Хулия,— пусть Августин объяснит.

— Да уж, без этого не обойтись!

Августин Лопес выпрямился на стуле. Он был немногословным человеком, но сейчас обстоятельства действительно требовали, чтобы он объяснил соратникам сложившуюся ситуацию.

— Вчера, когда я находился в Сан-Себастьяне,— заговорил он,— мне позвонили из Мадрида, от самого министра Луиса Буэно. Он хотел встретиться со мной и провести предварительные переговоры по вопросу баскской автономии. Меня попросили приехать к нему домой рано утром, до того как он отправится в церковь.

Уртадо стоял как громом пораженный.

— Ты виделся с Луисом Буэно? — спросил он.

— Да, впервые в жизни. Раньше мы всегда общались только через посредников. Но теперь он настоял на личной встрече. Мы разговаривали в течение часа, и — опять же впервые — я увидел, что он готов обсуждать вопросы, связанные с автономией нашего народа.

Уртадо не верил собственным ушам. Ничего подобного он не мог бы вообразить даже в горячечном бреду.

— Буэно говорил с тобой о нашей свободе? — В душу Уртадо заполз черный червь подозрений.— Или ему донесли о готовящемся покушении?

— Нет,— покачал головой Лопес, кладя дымящуюся сигару на край пепельницы,— о готовящейся против него акции он не подозревает. Это были именно переговоры относительно нашей свободы. Луис Буэно, как тебе известно, чрезвычайно набожный человек. А вчера в Париже было объявлено о том, что в Лурде вскоре состоится новое пришествие Девы Марии. Ты об этом что-нибудь слышал?

— Об этом все слышали,— раздраженно ответил Уртадо,— но какое отношение это имеет к нам?

— Ш-ш-ш, Микель,— снова дернула его за рукав Хулия,— пусть Августин говорит.

— На самом деле это имеет самое непосредственное отношение к нам и к нашему будущему,— продолжал Лопес.— Весть о грядущем возвращении Богоматери в Лурд произвела на Буэно колоссальное впечатление. Он всей душой верит в это и считает, что, если пришествие действительно случится, это станет знаком свыше — знаком ему и другим властям предержащим. По его мнению, это будет означать, что Господь требует от них проявить милосердие. В таком случае Буэно готов выпустить на свободу всех политических заключенных-басков, объявить масштабную амнистию и начать переговоры здесь, в Мадриде, с целью решить баскскую проблему. Он пообещал мне, что результатом этих переговоров станет предоставление нам автономии в той или иной форме, но к обоюдному удовлетворению обеих сторон.

Лопес взял сигару и помахал ею в воздухе, как если бы это была дирижерская палочка.

— С учетом всех этих обстоятельств и открывающихся перед нами новых возможностей — а я убежден, что Буэно был искренен,— я принял решение прекратить на неопределенное время любые акции насильственного характера.

В течение всей этой речи Уртадо нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Когда Лопес умолк, он заговорил:

— Августин, я всегда с глубочайшим уважением относился к твоему мнению, но в данном случае меня обуревают сомнения. Неужели ты готов поверить Луису Буэно?

— Я должен поверить ему. Правительство впервые пошло нам навстречу и выразило готовность к переговорам. Если мы сумеем решить наши проблемы с помощью диалога, без кровопролития, это будет наилучшим выходом для всех.

— Этот подонок всего лишь пытается выиграть время, задабривает нас,— упорствовал Уртадо.— Августин, ведь именно ты задумал мадридскую операцию! И теперь, после стольких недель подготовки, работы на износ, когда все уже готово, пойти на попятный? Эта акция может стать нашим величайшим успехом. Она продемонстрирует королю нашу силу и решимость, заставит разговаривать с нами как с равными. Августин, я заклинаю тебя: отдай приказ вернуть оборудование и остальных участников операции!

— Нет! — отрезал Лопес.— Нашим величайшим успехом, как ты выражаешься, станет автономия, завоеванная без кровопролития. В конце концов, мы не убийцы. Мы патриоты. Если враг готов дать нам свободу мирно, так тому и быть.

Уртадо не сдавался:

— Ты говоришь, что мы не убийцы. Да, я согласен, но ведь они-то убийцы! Они — угнетатели и душегубы, которым нет веры! Я никогда не забуду того, что они сделали с моей семьей, тот ночной рейд, когда они убили моего отца, дядю и двоюродного брата только за то, что те распространяли антифалангистские листовки.

Лопес встал со стула и выпрямился во весь свой огромный рост.

— Это было при Франко,— сказал он,— а сегодня другие времена.

— Другие времена? — возмутился Уртадо.— Буэно был марионеткой Франко!

— Микель,— перебила его Хулия,— возможно, он прав. Можно ведь попытаться. Тебе еще никогда не приходилось убивать людей, и если есть шанс обойтись без этого, его нельзя упустить.

Разъяренный Микель развернулся и набросился на девушку:

— А тебя кто спрашивает? Ты что, много понимаешь в убийствах?

— Я знаю, что это грех.

— Я уже убил его в своем сердце и готов проделать то же самое в жизни.— Уртадо снова повернулся к Лопесу.— Буэно — убийца и всегда останется им. Черного кобеля не отмоешь добела. Такие люди не меняются.

— И все же сегодня он не такой, как прежде. Ожидание чуда в Лурде смягчило его, и, если оно действительно произойдет, эта перемена в нем останется непреходящей. К счастью для нас.

— А если никакого чуда не будет?

— Тогда мы пересмотрим наши планы. Поживем — увидим. Увидим, случится ли что-нибудь в Лурде и как Буэно поведет себя по отношению к нам.

Лопес направился к двери, но Уртадо не желал угомониться.

— Поживем — увидим! Поживем — увидим! — злобно прокричал он, передразнивая старшего товарища.— Дева Мария, какая-то поганая нора в Лурде… Дерьмо все это! Меня, как и моего отца, воспитывали в католической вере. И куда это его привело? Куда это привело всех нас? Бог Буэно — не мой Бог! Я не признаю Бога, который допускает притеснения и геноцид! Очнись, Августин, приди в чувства! Не позволь, чтобы их Бог надел на нас кандалы! В Лурде ничего не произойдет, и для нас ничего не изменится. Их тактика заключается в том, чтобы сбить наш накал, замедлить наше движение вперед, внести раскол в наши ряды и в конечном счете уничтожить сопротивление. Мы обязаны осуществить наш план. С ними можно говорить только на языке бомб, только его они понимают и уважают.

Лопес остановился возле двери.

— Микель, мой ответ по-прежнему «нет». С сегодняшнего дня мы временно прекращаем любые насильственные действия. Попробуем говорить на другом языке, на языке Девы Марии. До свидания. Увидимся в Сан-Себастьяне.

Он открыл дверь и вышел. Микеля шатало от разочарования и злости, ему казалось, что он вот-вот упадет в обморок. Постояв несколько секунд и немного придя в себя, он быстро подошел к столику возле телевизора, открыл стоявшую на нем бутылку виски и налил целый стакан. А затем выпил огненный напиток большими глотками, глядя при этом на Хулию, которая устроилась в кресле. Пытаясь хоть немного утихомирить его, девушка заговорила, помогая себе жестами:

— Микель, возможно, Августин прав. Ведь раньше он никогда не ошибался. Может, помимо бомб, действительно существуют другие способы решать проблемы? Давай подождем и посмотрим, как будут развиваться события.

— И ты туда же! — закричал Уртадо. Он допил виски и опять наполнил стакан до краев.— Еще одна свихнувшаяся католичка! На что ты рассчитываешь? На то, что в пещере появится Пречистая Дева и враз дарует нам свободу? Ты этого ждешь? Появления чертовой Девы Марии в чертовой пещере? Чуда, которое заставит ублюдка Буэно подарить свободу баскам?

Он снова осушил стакан, со звоном поставил его на столик и повернулся к Хулии.

— Теперь я говорю «нет». Нет, я не позволю этому случиться. Я положу конец этому сумасшествию.

Он направился к двери в спальню.

— Микель,— окликнула его Хулия,— куда ты идешь?

Уртадо остановился в дверном проеме, обернулся и ответил:

— К телефону. Я собираюсь позвонить матери в Сан-Себастьян и попросить ее, чтобы она встретилась со своим приходским священником и записала меня в список испанских паломников, отправляющихся в Лурд.

Хулию затошнило от предчувствия чего-то очень и очень нехорошего.

— Ты… ты едешь в Лурд?

— Совершенно верно, я еду в Лурд,— мрачно ответил Уртадо.— И знаешь для чего? Я взорву этот чертов грот, разнесу все их святыни вдребезги, так что Деве Марии негде будет появиться, а Буэно нечего будет дожидаться. И тогда ничто не сможет помешать нам осуществить наш план.

Хулия вскочила на ноги.

— Микель, ты, должно быть, шутишь!

— Посмотри на меня. Похож я на человека, который шутит? Я подниму на воздух эту чертову пещеру!

— Микель, ты не можешь так поступить! Это же чудовищное кощунство!

— Знаешь что, сестричка, есть только одно чудовищное кощунство — позволить этому гребаному Буэно остановить нас, связать нас по рукам и ногам. Когда я закончу со всем этим, не будет больше никакой пещеры, никаких чудес и рабства, в котором нас держит Буэно. Не будет никогда!