Утром, когда я утром проснулась, Лиз все еще крепко спала. Я слегка толкнула ее локтем, и она пробормотала, что жива и хочет, чтобы ее оставили в покое. Поскольку была суббота, я дала ей еще поспать.

Я спустилась в кухню, где дядя Тинсли пил кофе и читал свой геологический информационный бюллетень. Положила себе на тост яичницу, села рядом и стала есть. Вошла мама с книгой в руках.

– У меня потрясающая идея по поводу одной экскурсии! – воскликнула она и протянула мне журнал. Это была реклама поездки к знаменитым деревьям Виргинии. Мама сказала, что мы с Лиз постоянно говорили об особых деревьях вокруг Байлера, о большом тополе около школы и о каштане в лесу за домом Уайеттов. Но они – ничто по сравнению с деревьями, которые действительно поражают воображение – это кипарис без листвы в Ноттоуэй-Ривер-Свампе – самое большое дерево во всем штате, трехсотлетняя красная ель в Джефферсон-Форест и огромный дуб в Хэмптоне. Под его ветвями читали рабам прокламацию об освобождении. Этих деревьев – дюжины, продолжила мама, каждое из них очаровывает и может изменить жизнь. Так что мы, три девочки, могли бы посмотреть на них, соединившись с их душами.

– Они будут нас вдохновлять, – добавила она. – Это то, в чем мы нуждаемся.

– Экскурсия, Шарлотта? – спросил дядя Тинсли. – Сейчас не время для экскурсий.

– Ты всегда настроен негативно, – усмехнулась мама. – Отвергаешь любые мои предложения.

– А как же школа? – спросила я.

– Я буду учить вас дома.

– Мы сейчас поедем?

– Мы не можем здесь оставаться, – ответила мама. – Или тебе тут нравится жить, а?

Я была настолько потрясена судом, вердиктом и тем, что Лиз приняла эти дурацкие снотворные таблетки, что не могла даже и думать о том, что нам теперь делать.

– Мама, я не знаю, чего желаю, но мы не можем уехать просто так.

– Почему?

– Каждый раз, когда у нас возникает какая-нибудь проблема, мы уезжаем. Но в новом месте всегда сталкиваемся с новой проблемой, и нам приходится покинуть и его. Мы всегда только уезжаем. Разве нельзя однажды где-то остаться и решить проблему?

– Правильные слова, – заметил дядя Тинсли.

– Вы пытались решить проблему, выдвинув обвинение против Мэддокса, и видите, куда это вас привело, – возразила мама.

– И что же мы должны были делать? Убежать? – Я неожиданно разозлилась. – Это то, что тебе прекрасно удается, правда?

– Как ты смеешь так разговаривать со мной? Я твоя мать.

– Тогда изменись и веди себя как мать. У нас не возникло бы всех этих неприятностей, если бы ты вела себя разумно.

Раньше я никогда так с мамой не разговаривала. Сообразила, что зашла слишком далеко, но было поздно. Мама села к столу и заплакала. Она пыталась быть хорошей матерью, говорила она, но это было трудно. Не знала, что делать, куда идти. Мы все не могли бы поместиться в мерзкой однокомнатной квартире, которую она снимала в Нью-Йорке, и мама не могла позволить себе что-нибудь получше. Если мы не хотим ехать на экскурсию, то могли бы найти дом в Кэтскилле, около духовного убежища. Она не желает оставаться в Байлере.

Дядя Тинсли обнял маму за плечи, и она вздохнула.

– Не такой уж я плохой человек, – промолвила мама.

– Знаю, знаю, – кивнул он. – Всем нам трудно.

Я была готова извиниться за свои слова, но промолчала. Чувствовала, что права, и маме нужно осознать свое поведение. Дядя Тинсли продолжал утешать ее, а я налила стакан апельсинового сока для Лиз и пошла наверх, посмотреть, как у нее дела.

Лиз спала, и я разбудила ее. Она повернулась на спину и уставилась на потолок.

– Как себя чувствуешь? – спросила я.

– А как я должна себя чувствовать?

– Довольно паршиво. Вот, пей.

Лиз села и отхлебнула сок. Я рассказала о маминой идее с экскурсией и о возможности переезда в Кэтскилл, к ее духовному убежищу. Сестра молчала. В любом случае, продолжила я, мама говорит, что должна покинуть Байлер, и нам нужно решить, что мы собираемся делать.

– Ты старшая, – сказала я, – но, с моей точки зрения, мамина идея с этой экскурсией такая же безумная, как и остальные ее идеи. А план с Кэтскиллом – просто психоз какой-то. Я не хочу уезжать в духовное убежище и жить с буддистскими монахами. А если маме и там не понравится? К тому же осталось три месяца до окончания учебного года. Нам нужно доучиться в Байлере. У нас есть дядя Тинсли и Уайетты. Дело с Мэддоксом закончилось. Нам может не нравится, как именно оно закончилось, но это так.

– Не знаю, – сказала Лиз. – У меня болит голова. – Она поставила стакан с соком на тумбочку около кровати. – Я хочу спать.

Я спустилась вниз. Дядя Тинсли добавлял дрова в камин, мама сидела в кресле-качалке. У нее опухли веки от слез. Она выглядела спокойной, но при этом грустной.

– Мама, прости меня за все, что я говорила. Я понимаю, что это больно.

– Было бы не больно, если бы не являлось правдой, – сказала мама.

– Иногда я бываю резкой.

– Не извиняйся за то, что ты такая, какая есть. И никогда не бойся говорить мне правду.

– Мисс Клэй в школе считает, что у меня безобразный рот.

– Она права, – усмехнулась мама. – И если ты сможешь заставить его работать на себя, то он далеко тебя уведет.