Апрель 1962

Порто-Верньона, Италия

Паскаль проснулся затемно и посмотрел на часы. Полпятого. Слышно было, как рыбаки готовятся выйти в море, разговаривают, тащат лодки к воде. Он быстро оделся и побежал на берег. В предрассветной полумгле Томассо-Коммунист аккуратно раскладывал рыболовные снасти.

– Ты чего это? – спросил Томассо. – Рано же еще.

Паскаль попросил отвезти его в Ла-Специю после рыбалки. Сегодня ведь похороны мамы.

– Ну конечно, – ответил Томассо. – Я часа три-четыре порыбачу, а потом вернусь и отвезу тебя. Лады?

– Спасибо большое!

Томассо приподнял кепку, сел в лодку и потянул за веревку. Мотор чихнул и завелся. Паскаль постоял еще немного, глядя, как подпрыгивают на волнах старые моторки.

Потом он вернулся к себе и лег досыпать, но сон не шел. Юноша лежал и думал о Ди Морей, о том, что ее кровать находится прямо над ним. Родители иногда возили его отдыхать в Кьявари. Как-то раз он копался в песочке и вдруг увидел красивую молодую женщину, устроившуюся позагорать на полотенце. Кожа ее блестела. Паскаль глаз не мог от нее отвести. Наконец девушка собралась и ушла, на прощанье помахав ему рукой. Но юный Паскаль был так заворожен ее красотой, что даже не смог помахать в ответ. Из сумки девушки что-то выпало. Паскаль подбежал и поднял кольцо с красным камушком. Он держал его на ладошке, а девушка уходила все дальше. Паскаль оглянулся. Мама смотрела на него и ждала, как он поступит.

– Синьора! – закричал мальчик и помчался вслед за девушкой.

Она остановилась, поблагодарила его, погладила по голове и дала монетку, пятьдесят лир.

Паскаль вернулся, и мама сказала:

– Я очень надеюсь, что ты бы все равно за ней побежал, даже если бы я на тебя не смотрела.

Паскаль не понял, что она имела в виду.

– Иногда, – сказала ему мама, – то, что хочется, и то, что надо, – это не одно и то же. Чем меньше между ними расстояние, тем счастливее наша жизнь.

Паскаль не стал объяснять маме, почему замешкался. Мальчик был уверен, что, если он даст девушке кольцо, ему придется на ней жениться и уехать от родителей. Тогда этот разговор о благих намерениях вылетел из его семилетней головы почти мгновенно, а вот сейчас вдруг вспомнился. Насколько проще была бы его жизнь, если бы «хочется» и «надо» совпадали!

Солнце встало, а вместе с ним поднялся и Паскаль. Он умылся, надел жесткий старый костюм. Тетя Валерия сидела на кухне, в своем любимом кресле.

– Я не пойду на отпевание, – сказала она. – Как я в глаза священнику буду смотреть?

Паскаль ответил, что прекрасно все понимает, и вышел на крыльцо покурить. Без рыбаков деревня казалась совсем пустой, только кошки гуляли по площади. В воздухе еще висела утренняя дымка, безжизненные волны накатывали на берег.

На лестнице раздались шаги. Как долго он мечтал о постояльцах из Америки, а вот теперь в его гостинице их сразу двое. Шаги были тяжелыми, мужскими. Алвис вышел на крыльцо и закурил трубку, потянулся, наклоняя голову вправо и влево, потер синяк под глазом.

– Да, боец из меня теперь тот еще, – сказал он.

– Больно? – спросил Паскаль.

– Больше всего пострадало самолюбие. – Он выпустил облачко дыма. – Смешно, раньше я сюда приезжал, потому что здесь тихо. Думал, что спрячусь от мира и тогда смогу писать. Да, с тишиной нынче как-то не сложилось, а, Паскаль?

Паскаль посмотрел на Алвиса. Все-таки у американцев, у Ди, у Майкла, у Бендера, были удивительно открытые лица, каждая эмоция сразу заметна. По этой открытости, по упрямой вере в свои возможности Паскаль узнал бы теперь любого американца. У итальянцев – даже у совсем юных – такого выражения не было. Может, дело просто в том, что Америка младше Италии? Там у них огромные кинотеатры под открытым небом, заезжай на машине и смотри фильм. И ковбойские салуны везде. А здесь люди живут на развалинах империи, на костях, на осколках великого прошлого.

Вот и Алвис говорил, что истории похожи на народы. Италия – это героическая поэма, Англия – длинный готический роман, а вот Америка – это цветное кино. Ди как-то сказала, что много лет ждала, когда же начнется фильм. И что она чуть не проворонила начало сеанса. Жизнь-то уже идет, а она и не заметила.

Алвис поднес спичку к трубке.

– Lei è molto bella. Она красивая, – сказал он.

Алвис, конечно, имел в виду Ди, но Паскаль в тот момент думал об Амедии.

– Si, – ответил юноша. И потом по-английски: – Сегодня похороны мамы.

Эти двое так ценили друг друга, что старались обращаться к собеседнику только на родном для него языке.

– Si, Pasquale. Dispiace. Devo Andare?

– Нет, спасибо. Я ехать… один.

– С'è qualcosa che posso fare?

– Да, есть чем помочь.

Лодка Томассо уже входила в бухту. Почти пора. Паскаль повернулся к Алвису и сказал по-итальянски, чтобы тот его правильно понял:

– Если я сегодня не вернусь, обещай, что выполнишь мою просьбу.

– Ну конечно, – сказал Алвис.

– Пожалуйста, позаботься о Ди Морей. Проследи, чтобы она добралась до дома.

– А что случилось? Ты куда-то уезжаешь?

Паскаль вынул из кармана конверт, тот самый, с деньгами от Майкла Дина.

– Передай ей вот это.

– Хорошо. Куда ты едешь?

– Спасибо!

Паскаль боялся ответить на вопрос, боялся, что если произнесет все вслух, то у него не хватит сил выполнить задуманное.

Лодка Томассо уже подходила к причалу Паскаль похлопал американца по плечу, еще раз оглядел деревню и молча ушел на кухню. Валерия готовила завтрак. Никогда она раньше этого не делала, хотя Карло вечно ей твердил, что в приличной гостинице, в такой, где останавливаются англичане и американцы, завтрак подавать полагается. Валерия отвечала, что с утра едят только лентяи, сначала надо поработать, а уж потом брюхо набивать. Сегодня утром она делала французские булочки и варила кофе.

– Американская шлюха будет есть? – спросила Валерия.

Ну вот, сейчас Паскаль и узнает, чего он стоит. Юноша поднялся на третий этаж. Из-под двери пробивались солнечные лучи, значит, ставни открыты. Он вдохнул поглубже, собрался с силами и постучал.

– Войдите.

Она сидела на постели и собирала длинные волосы в хвост.

– Поверить не могу, что я столько провалялась. Я и не представляла себе, как устала, пока не проспала двенадцать часов кряду.

Она улыбнулась, и Паскаль усомнился, что сможет сократить расстояние между тем, чего хочет сердце, и тем, что нужно сделать.

– Какой вы сегодня красивый, Паскаль, – сказала Ди и посмотрела на свою одежду, ту самую, которую она надела вчера, чтобы ехать на поезде. Узкие черные брюки, блузка, шерстяной свитер. Ди засмеялась: – А мои вещи так и остались на станции.

Юноша глядел под ноги.

– Что-то случилось, Паскаль?

– Нет, – ответил он и взглянул наконец ей в глаза. Когда ее не было рядом, он точно знал, что должен сделать, а сейчас… – Вы спускаться для завтрак? Бриош и кофе?

– Ну конечно, – ответила она. – Уже иду.

Остальное он произнести не мог. Юноша повернулся к двери.

– Спасибо вам, Паскаль, – сказала Ди.

Смотреть ей в глаза было все равно что заглядывать в приоткрытую дверь. Как можно удержаться и не толкнуть эту дверь, не узнать, что там внутри?

Ди улыбнулась:

– Помните, в первый вечер мы с вами условились, что будем говорить друг другу все-все-все? И ничего не станем скрывать.

– Да, – с трудом ответил Паскаль.

Она смущенно рассмеялась.

– Знаете, просто удивительно – я сегодня утром проснулась, и оказалось, я понятия не имею, что дальше делать. Оставить ли ребенка? Продолжать ли карьеру? Ехать в Швейцарию или возвращаться домой? Вот правда, ни одной мысли в голове. Представляете, я открыла глаза и мне было хорошо. Знаете почему?

Паскаль покрепче ухватился за ручку двери и замотал головой.

– Потому что я знала, что снова вас увижу.

– Да, – сказал Паскаль. – Я тоже.

Дверь как будто немного приоткрылось, там, внутри, что-то сияло, слепило глаза, мучило. Он так хотел сказать ей больше, сказать, о чем он думал, почему так поступал, – и не мог. И дело было не в английском. Ни в одном языке мира не нашлось бы нужных слов.

– Нучтож, – сказала Ди, – я скоро спущусь. – И тихонько добавила, когда Паскаль уже шагнул за дверь: – И тогда мы с вами поговорим о том, что будет дальше. – Слова пролились, точно весенний ручеек.

Дальше. Ну да. Паскаль не помнил, как вышел из комнаты. Как-то вышел, задом, кажется. Он осторожно прикрыл за собой дверь, постоял, опираясь на стену руками и тяжело дыша. Но все же отлепился от косяка и спустился к себе. Схватил пальто, шляпу, заранее собранный чемодан. Валерия ждала его у подножия лестницы.

– Паско, – сказала она, – попроси священника помолиться за меня, ладно?

Он обещал. Потом поцеловал тетю в щеку и вышел на улицу.

Алвис Бендер по-прежнему курил на крыльце. Паскаль похлопал его по плечу и пошел к причалу. Томассо был уже там. Он выбросил в воду окурок и полез в лодку.

– Костюм тебе очень идет. Мама бы тобой гордилась.

Юноша забрался в провонявшую рыбьими потрохами моторку и сел на корме, сложив руки на коленях, как в школе. Он никак не мог заставить себя отвести взгляд от Ди. Она стояла на крыльце рядом с Алвисом и удивленно смотрела на причал, прикрывая глаза от солнца.

Паскаля снова раздирало на части, тело требовало одного, а разум другого, и в тот момент он не мог бы сказать, кто победит. Остаться в лодке? Или взбежать по ступеням и обнять эту женщину? И что она тогда сделает? Ведь между ними ничего не было, только эта полуоткрытая, манящая дверь.

И он действительно разделился на две части. Его жизнь разделилась. Одну он собирался прожить, о другой он будет мечтать и сожалеть до конца дней.

– Поехали, – хрипло сказал Паскаль Томассо. – Пожалуйста!

Рыбак дернул за шнур, но мотор не завелся.

– Паскаль! Вы куда? – крикнула Ди.

– Ну пожалуйста, – шептал Паскаль. У него дрожали колени.

Наконец мотор взревел, Томассо сел, взялся за руль и вывел лодку из бухты. Паскаль не отрываясь смотрел на крыльцо гостиницы.

Ди повернулась к Алвису. Наверное, он сказал ей, что у Паскаля умерла мать, потому что Ди закрыла рот рукой.

Юноша заставил себя отвернуться. Ему было трудно, как трудно бывает оторвать железку от магнита, но он справился. Сел лицом к морю, закрыл глаза – и снова увидел Ди, стоящую на крыльце. Он так старался не смотреть назад, что даже задрожал от напряжения. Когда деревня скрылась за скалами, Паскаль выдохнул.

– Странный ты парень, – сказал Томассо.

В Ла-Специи они попрощались, пожали друг другу руку, и Томассо уехал обратно.

Паскаль пошел на кладбище. Падре уже ждал его. Жиденькие волосы старика были расчесаны на косой пробор. Рядом стояли две женщины, помогавшие в церкви, и мальчик из хора, явный забияка и хулиган. В пустой часовне было темно и сыро, в подсвечниках горела лишь пара-тройка свечей. Казалось, отпевание не имеет к его матери никакого отношения, а потому Паскаль вздрогнул, когда разобрал слово «Антония» в латинской абракадабре. Antonia, requiem aeternum dona eis, Domine. Ну да, подумал Паскаль, конечно. Она же умерла. И вдруг его прорвало, слезы полились рекой. После отпевания Паскаль договорился, чтобы падре помолился за тетю и отслужил Trigesium на тридцатый день. Юноша снова дал священнику денег, тот поднял руку, чтобы благословить его, но Паскаль уже быстро шагал прочь.

На вокзале он выяснил насчет багажа Ди. Сил почти не осталось. Паскаль заплатил смотрителю и попросил отправить чемоданы в Порто-Верньону и нашел лодку, чтобы она на следующий день пришла за Алвисом и Ди. После чего купил билет на поезд во Флоренцию.

Паскаль устроился в вагоне и тут же уснул. Проснулся он лишь тогда, когда поезд уже подходил к вокзалу. Юноша снял комнату неподалеку от Piazza Massimo D'Azeglio, принял ванну и снова надел свой единственный костюм. На закате бесконечно длинного дня Паскаль стоял на площади у ограды и курил. Семейство Амедии прошествовало мимо него, точно выводок утят во главе с уткой и селезнем.

Амедия вынула из коляски малыша, и Паскаль снова вспомнил тот солнечный день на пляже. Вспомнил, как мама боялась, что сам, без ее присмотра, Паскаль не сможет сделать правильный выбор. Ему хотелось успокоить ее, сказать ей, что мужчина хочет от жизни многого, но если среди его желаний есть хотя бы одно, совпадающее с «надо», то лишь дурак не выберет именно его.

Паскаль подождал, пока Монтелупо не скроются в доме. Потом бросил окурок, раздавил его каблуком, перешел площадь и позвонил в звонок над черной дверью.

Ему открыл отец Амедии. Он стоял на пороге, слегка запрокинув лысеющую голову, точно разглядывал неаппетитное блюдо в кафе поверх съехавших на кончик носа очков. За его спиной Доната, сестра Амедии, охнула и закрыла рот рукой. Она повернулась и взвизгнула, глядя куда-то наверх: «Амедия!» Бруно оглянулся на дочь, потом снова сердито посмотрел на юношу. Паскаль снял шляпу.

– Да? – спросил синьор Монтелупо. – Что вам угодно?

На ступенях лестницы показалась стройная, чудесная Амедия. Она качала головой, словно надеялась отговорить его от этой затеи. Но под рукой, прижатой ко рту, Паскаль разглядел улыбку.

– Синьор, – сказал юноша, – меня зовут Паскаль Турси. Я приехал из Порто-Верньоны, чтобы просить руки вашей дочери, Амедии, – он откашлялся, – и забрать своего сына.