Доктор Огюстина Митчелл повернула ключ в замочной скважине и, наконец-то добравшись, шагнула в собственный офис. Ноги ее уже доконали. Она не привыкла носить туфли на каблуках. По большей части её излюбленным стилем были рабочие ботинки.

Доктор закрыла за собой дверь и сбросила с ног осточертевшие туфли. От того, что её каблуки были весьма консервативны по сравнению с тем, что носили большинство прочих женщин профессорско-преподавательского состава, легче не становилось. Всё равно они были намного выше привычных, и причиняли ей массу неудобств. Она никогда не понимала всех этих женских навязчивых идей насчёт обуви. Дайте ей пару туфель без каблуков, спортивные тапочки и хорошую пару ботинок, — и у нее была бы вся обувь, которая ей нужна.

— Так-то лучше, — вздохнула она, включая свет и расслабленно шаркая ногами к столу. Не думая, машинально включив компьютер, Огюстина потерла затылок и покрутила плечами, пытаясь хотя бы частично избавиться от напряженности. Но это не помогло.

Она ненавидела торжественные академические приёмы, которые сводили вместе учёных, университетских чиновников и богачей, что вносили пожертвования в казну университета. Однако, хотя они и были злом, но злом необходимым. Проекты, такие как ее, требовали постоянного финансирования, так что богатые меценаты неизменно и радушно приветствовались.

— Если бы я была независима и богата, мне не приходилось бы каждые несколько месяцев выряжаться и принимать участие в этих делах, — пробормотала она, забираясь в своё кресло. При этом надетая на ней узкая юбка поехала по бедрам вверх. Хмурясь, она поёрзала на своем месте, стараясь не обращать внимания на неудобные колготки, слишком туго стянувшие её ноги. Как по ней, так колготки были форменным инструментом дьявола.

Огюстина, когда ей не грозили неприятности за свой слишком неформальный вид, преимущественно носила джинсы, брюки, или полувоенную одежду. Единственно, когда она сдавалась и надевала юбку или платье — это свадьбы, похороны и публичные мероприятия на факультете. Хотя, как всем было известно, как-то пошла в брюках даже на свадьбу. Пусть из белого полотна — но все равно штаны. Она поступила бы также и сегодня вечером, но на этот раз случай был особый — ей только что предложили возглавить Кафедру Археологии.

Огюстина знала, что профессор Харрингтон через несколько месяцев уходит на пенсию, но не слишком долго раздумывала над этой ситуацией, гадая, кто придёт ему на смену. Она подала ходатайство, но не потому что ей так уж хотелось получить эту должность, просто всеми предполагалось, что она должна так поступить. Это было частью основной интриги жизни в научных кругах — публиковаться, получать денежные гранты и продвигаться вверх по академической лестнице. Если бы она не стала ходатайствовать, среди коллег пошли бы о ней разговоры. И не в хорошем смысле. Но она не ожидала, что должность предложат именно ей. На кафедре были и другие профессора, с более многолетним опытом работы, чем у неё. Но со всей этой шумихой, что окружала ее работу последние несколько лет, власть предержащие в университете были ею очень довольны. Теперь ее имя пользовалось признанием во всем мире, а это приносило денежные пожертвования и поднимало престиж университета.

Она понимала, что должна быть взволнована. Это было то, за что боролось большинство академиков. За плечами была приличная выслуга, признание экспертом в своей области, а теперь ей предложили престижное положение, которое подразумевало под собой более высокую оплату и уважение среди специалистов. Но, вместе с тем, это также означало, что на местности ей придётся бывать гораздо реже. А полевые исследования она любила больше, чем что-либо еще.

Однако, если бы она не согласилась на продвижение по службе, ее коллеги подвергли бы сомнению, как ее побуждения, так и ее здравомыслие. Финансирование её проекта, по всей вероятности, постепенно сокращалось бы и, в конечном счете, иссякло совсем. Может, всё же пришла пора вообще покинуть академию? Несколько престижных музеев давненько обхаживали её, желая заполучить в свои ряды.

Вздохнув, Огюстина потёрла ладонями лицо.

— Тьфу ты, чёрт, — выругалась она, когда поняла, что очевидно только что размазала свою тушь. Макияж, равно как и ношение платьев, в привычки Огюстины тоже не входил.

Раздался стук в дверь и, прежде чем она успела произнести приглашение войти, кто бы там ни был, дверь распахнулась.

— Оги, вы слишком быстро оставили приём.

Нет, этот вечер не должен был становиться ещё хуже. Вставая, правой рукой Огюстина быстро выключила свой компьютер. Она не настолько доверяла доктору Роберту Бартлетту, чтобы могла бросить его включенным. Высокая, шести футов ростом, с сильным телом, натренированным за все эти годы археологических раскопок, всё же она не сумела бы противостоять мужчине вроде Роберта. Он был всего лишь дюймом или двумя выше её, но плотного, массивного телосложения и без малейшей капли жира.

— Что вам надо? — сухо спросила она, не видя причин быть с ним вежливой. Они были не в ладах уже многие годы. Огюстина видела за его белокурой симпатичной внешностью и личиной добродушной весёлости безжалостную акулу. Роберт извлекал выгоду из своего положения, используя любого, кто мог быть ему полезен, и шагал по головам тех, кто не мог. И он хотел получить ту работу, которую только что предложили ей.

Роберт прошёлся по её офису и остановился, рассматривая книжную полку. Провёл пальцем по маленькому глиняному горшочку, который она случайно нашла на египетском базаре несколько лет назад. Обратив тогда на него внимание, она в ту же минуту поняла, что ему где-то около четырёх тысяч лет. Огюстина купила его и с тех пор держала при себе — как напоминание, что никогда не знаешь, где или когда вдруг найдёшь что-то особенное.

— Я только хотел поздравить вас, Оги. С кем вы спали, чтобы получить эту работу? С Дином Паркером?

Раздражение захлестнуло ее, но она сдержалась, не дав ему проявиться на лице. Роберт обращался к ней, пользуясь её сокращённым именем, которое она терпеть не могла.

— Это — ваш стиль, а не мой.

Он повернулся к ней, и она увидела злобу в его глазах. Нет, это было больше чем злоба. Это была чистая ненависть. Роберту не понравилось, что женщине отдали должность, которую он так жаждал и для получения которой провел довольно нелёгкую кампанию.

— Равноправие — это все чушь собачья. То, о чём я сказал — единственная причина, по которой вы получили эту работу. Мы оба знаем, что я более квалифицирован и лучше подхожу для этой должности.

— Если вы подразумеваете, что лучше лижете задницы, тогда да, — вы определенно более квалифицированы, чем я. — Огюстина сама не понимала, почему продолжает подкалывать Роберта, когда все, что она хотела, — это чтобы он ушёл.

Головная боль только начинала назревать где-то за её глазами. Ей хотелось бы, чтобы она, наконец, смогла закрыть их и забыть весь сегодняшний вечер. Обед, что давали на факультете, был невероятно напряжен. Ей пришлось выступить с речью и буквально только что чечётку не сплясать вокруг своих боссов. Огюстина еще не дала ректору университета окончательный ответ, отговорившись, что ей нужно несколько дней, чтобы обдумать свои возможности. Франклин Джонс был недоволен ею, но согласился дать время до понедельника. Поскольку это был вечер пятницы, времени у нее было не так уж много, а тут ещё и Роберт сокращал его.

И всё же, на какое-то мгновение, она не посмела отвести от него взгляд. Словно змея, он всегда был готов сделать выпад и укусить, подкараулив момент. Достаточно любого проявления слабости.

Роберт сделал шаг в её сторону. Каждый инстинкт побуждал ее бежать, не оставаться с ним один на один, но она держала себя в руках. Она знала, на что он способен. Её подругу и коллегу Оливию Файфилд он преследовал сексуальными домогательствами в течение нескольких лет, вплоть до того, как Оливия выбыла из академических кругов и вроде бы как вообще исчезла с лица земли. Если бы у нее не было письма в качестве доказательства того, что Оливия жива и уехала по собственной воле, то она заподозрила бы, что это Роберт каким-то образом разделался с ней.

— Не нужно быть такой настороженной, Оги. — Он потянулся, чтобы коснуться ее лица, но она отбила его руку ударом своей. Она ни за что не позволит ему прикасаться к себе.

— Боюсь, что даже требуется, Роберт. Мне не делали прививок от бешенства, — насмешливо усмехнулась она. Проклятье, язык её до беды доведёт. Обычно она была более сдержанной и держала под контролем деловые отношения с коллегами, особенно с недружелюбно настроенными, но сегодня вечером она устала, неважно себя чувствовала, и не была готова иметь дело с подобными Роберту.

— Вам не придётся долго занимать эту должность, Оги. — Роберт оперся бедрами на ее стол и скрестил на груди руки. — Я знаком со многими из богатых спонсоров, которые финансируют эту кафедру. Они будут возмущены, когда узнают, что вы получили это место, опередив меня, особенно если я позволю себе обмолвиться, будто знаю, что вы спали с некоторыми из ваших боссов, чтобы получить его.

— Вы отвратительны, — яростно прошипела она. Он запросто разрушил бы ее доброе имя, а заодно и ее боссов в придачу. Даже при том что, в конечном счете, слухи на поверку оказалось бы недостоверными, инсинуации и подозрения будут преследовать их на всём оставшемся служебном пути. Утверждение, что в научном сообществе ваша репутация не имеет значения, далеко не всегда соответствует действительности.

Роберт пожал плечами, совершенно равнодушный.

— Я предпочитаю думать об этом как о возможной упреждающей мере.

— И сколько же на вашем счету тех скучающих, богатеньких жен спонсоров, с которыми вы переспали?

— Оги, Оги, Оги. Вы же знаете, что джентльмен никогда не рассказывает о своих любовных связях, — притворно огорчаясь, покачал головой Роберт.

— Что означает — со всеми. — Всё, с неё хватит, и Огюстина указала ему на дверь. — Уходите, Роберт. На сегодня мне ваших угроз достаточно.

Он отстранился от стола, но вместо того, чтобы направиться к двери, подошёл ближе к ней, тесня Огюстину к книжной полке позади ее стола.

— А вот теперь, Оги, это уже не хорошо.

Капелька пота скатилась по ее спине, поскольку впервые ее живот сжался от страха. Время было позднее и вокруг больше никого не было. Протянув руку назад, она лихорадочно шарила по книжной полке. Под ладонь попался крупный кусок горного хрусталя, и она возблагодарила студента, которого курировала несколько лет назад. Он, изменив направление, переключился на геологию, а этот кристалл принес ей в подарок. Огюстина обычно использовала его в качестве оригинального пресс-папье. Но сегодня вечером он вполне мог послужить вместо оружия.

— А я и не пытаюсь быть хорошей, Роберт. — Она сжала пальцы вокруг камня.

— Может быть, вам стоит стараться усерднее, — он протянул руку и пробежался пальцем по её щеке. — Тогда, если вы станете хорошей, я, возможно, и придержу вас, после того как возглавлю кафедру. — Он подступил ещё ближе, и Огюстина смогла почувствовать трение его возбуждённого члена по своему животу.

Она содрогнулась от отвращения и в который раз прокляла свою юбку. Невозможно, она просто не в состоянии двинуть ему коленом по яйцам. Для такого движения юбка была слишком узкой и плотной. Ещё одно серьезное основание, чтобы всегда ходить в штанах, но теперь поздно: назад не вернёшься и ничего не изменишь.

Огюстина, не повышая голоса и сохраняя спокойствие, попыталась урезонить его.

— Уходите прочь, и я не стану подавать на вас иск, обвиняя в сексуальных домогательствах.

Роберт сощурил глаза, уголки губ поднялись в жестокой усмешке. Ублюдок наслаждался.

— Вас никто не поддержит. А я выставлю хоть дюжину свидетелей, которые подтвердят, что вы сами навязывались мне, а я вас отверг.

Она в этом и не сомневалась. Он был такой гадиной, что, скорее всего, просто подкупит студентов, и те скажут всё что угодно, что бы он ни захотел.

— Кроме того, — он свободно обхватил рукой ее шею угрожающим жестом, в котором не было ни капли ничего любовного, — вас в любом случае все считают лесбиянкой. Вы одеваетесь по-мужски, действуете как мужчина и никогда ни с кем не встречаетесь. С чего бы это мне приставать к вам?

Огюстина проигнорировала издёвку, зная, что многие из ее коллег действительно задумывались о ее сексуальной ориентации. Она могла бы запросто сказать им, что на самом деле гетеросексуальна; нет, не то, чтобы было что-то не так в том, чтобы быть геем, но её влекло только к мужчинам. Просто те мужчины, которые её привлекали, всегда обращались с ней, как с одним из парней. Ее сексуальная жизнь была на нуле уже многие годы, и она вкладывала всю свою энергию в карьеру, которой теперь угрожал Роберт.

— Я знаю, как факт, что несколько студенток направляли против вас жалобы, — нанесла ответный удар Огюстина.

— Ага, но ни одна из них не была доказана. — Он наклонился к ней так близко, что она могла чувствовать его дыхание на своем лице.

— Слухи, Роберт, — это все. Вы и сами это знаете. — Надеясь, что ей удастся выпроводить его, не прибегая к насилию, она продолжала говорить. — Я могу снова заставить людей шептаться. Независимо от того, сколько влияния вы имеете среди профессуры и своих покровителей, если вашу репутацию опорочат, то у вас, чёрт побери, не будет ни единого шанса возглавить кафедру. — Она сделала паузу и добавила: — Кроме того, я не уверена, что все же приму предложение.

Его пальцы, охватывающие её горло, на мгновение напряглись, прежде чем разжаться. Судя по размышлению, отразившемуся в его взгляде, можно было сказать, что он думает, будто победил, что она поддалась его угрозам. Огютина ни за что не призналась бы ему, что она с самого начала не хотела эту чёртову работу.

— Прекрасно. — Роберт отступил от неё и поправил пиджак. — Мы поговорим об этом в понедельник. — Изогнув бровь, он насмешливо улыбнулся. — К тому времени вам было бы лучше иметь правильный ответ.

Он развернулся на каблуках и, не оглядываясь, вышел из комнаты. Огюстина освободила сдерживаемое до сих пор дыхание и подняла перед собой правую руку. Вокруг граней кристалла просочилась кровь. Чертыхнувшись, она поставила хрустальную друзу на стол и осмотрела руку. На ладони было несколько маленьких порезов, там, где она сжимала свое импровизированное оружие слишком сильно.

Надо было уходить отсюда. Подхватив свой рюкзак и куртку, она сунула ноги в старые спортивные тапочки, которые держала в офисе на всякий случай — вдруг захочется размяться в университетском спортзале. Вместе с модной юбкой это смотрелось нелепо, но ей было всё равно. Если снова выпадет столкнуться с Робертом, она должна быть в состоянии убежать.

Огюстина осмотрелась в офисе в последний раз, прежде чем выключила свет и заперла дверь. Когда она вернётся сюда в понедельник, ее жизнь изменится: но к добру или к худу — еще неизвестно. Так или иначе, изменения приближались, и она была не в силах остановить их.

* * * * *

Посмотрев на часы, Огюстина вздохнула, когда поняла, что проверяла их всего пять минут назад. Было два часа после полуночи, но она до сих пор не спала.

Она все еще была на взводе после стычки с Робертом. Этот тип был редкостной сволочью, в самом полном смысле. Не имея никаких моральных принципов, он способен на что угодно, чтобы получить желаемое. Он все еще злился на нее за то, что случилось четыре года назад в Египте.

Перевернувшись, Огюстина посмотрела в окно. В городе яркие огни освещения лишали возможности видеть звезды. Но в бескрайних просторах пустынь Египта некоторыми ночами звезды казались так близко, что возникало ощущение — протяни руку и дотронешься. Она была там на раскопках.

Они обнаружили мастабу, древнее захоронение, которое предшествовало пирамидам. Ничего необычного в ней, в общем-то, не было, если не считать странной, затейливой надписи чуть ниже каких-то резных фигурок на стене.

Это не были иероглифы или какой-либо другой язык, который могли прочитать ученые. Фактически, единственный случай, когда этот язык был замечен, произошёл за десятилетия до этого, и тогда его посчитали фальсификацией. Доктор Эймос Файфилд обнаружил табличку с письменами, а также несколько драгоценных вещиц. Эксперты исследовали находку и вынесли заключение, что это подделки. Доктор Файфилд упорствовал в своей вере, что обнаружил совершенно незнакомую цивилизацию и старался найти по всему миру больше доказательств. В результате, в академическом сообществе он стал посмешищем.

Когда он умер, единственной, кто его оплакивал, была его внучка Оливия, подруга Огюстины. Академическое сообщество забыло о нем напрочь. Но все свои знания о странном языке и необычных драгоценностях с затейливыми резными фигурками он передал Оливии. Так что, когда открытие в мастабе было обнародовано, единственным экспертом на планете в этом вопросе оказалась Оливия Файфилд.

Огюстина и по сей день понятия не имела, что случилось с ее подругой. Когда Оливия приехала, её не было на месте. А к тому времени, когда она вернулась на раскопки, Оливия пропала.

Они обыскали всю область, так же как и мастабу. Огюстина нутром чувствовала, что Роберт Бартлетт так или иначе причастен к исчезновению Оливии. Сразу, как только вернулась на раскопки, она выяснила, что в тот день Роберт отослал всех сотрудников в город. В момент приезда Оливии он был там один.

Потребовалось почти два дня, чтобы найти хоть какой-то след её подруги и когда она, наконец, его отыскала, оказалось, что это письмо и стопка пергаментных листов, содержащая полный перевод нового языка. Где ее подруга раздобыла перевод и куда подевалась сама, так и осталось загадкой.

Огюстина протянула руку, включила лампу на прикроватной тумбочке и перегнулась над краем кровати. Выдвинув из тумбочки ящик, она залезла в самый его дальний угол и достала сложенный листок бумаги. Развернув его, она прочитала: «Не беспокойся обо мне. Я уезжаю на некоторое время. Не уверена, что когда-либо вернусь. Но возможно когда-нибудь мы снова увидим друг друга. Спасибо за то, что ты была такой замечательной подругой».

Слезы наполнили глаза Огюстины, и она поморгала, не давая им пролиться. Оливия была лучшей подругой, которая у неё когда-либо была. Они были малоподходящей парой. Огюстина была высокой и спортивной, в то время как Оливия — невысокого роста и с соблазнительной фигуркой. У Оливии были длинные светлые волосы, точёное лицо сердечком и безупречная красота. Тогда как чёрные волосы Огюстины всегда были коротко подстрижены, а лицо — самое что ни на есть обычное. Тем не менее, эти двое сошлись сразу же, обе жертвы превратных представлений и слухов. Они сблизились ещё со школьных времён, и работали вместе, когда только появлялась возможность. Даже теперь, спустя четыре года, потеря подруги оставалась огромной незаполненной брешью в ее жизни.

«Как жаль, что я не могу поговорить с тобой теперь», — Огюстина снова сложила письмо и засунула обратно в ящик. — «Как бы хотелось узнать, в какую же преисподнюю ты подевалась».

После того, как со времени исчезновения Оливии прошло несколько недель, у властей появились подозрения и они начали заниматься расследованием. Но ни следа ее так и не было найдено. Все ее счета в банке оставались нетронутыми. Наконец, она была объявлена без вести пропавшей, а ее досье сделано общедоступным. Огюстина убрала квартиру подруги, храня ее имущество до тех времён, когда она, наконец, вернулась бы. Она не могла заставить себя поверить, что Оливии нет в живых.

Скатившись с кровати, Огюстина подошла к картине с изображением египетских пирамид. Просунув руку под раму, она отодвинула картину в сторону, под ней обнаружился маленький сейф. Набрав код на дисковой шкале, она открыла дверцу и вытащила ожерелье. Оно принадлежало Оливии и прилагалось к письму, которое подруга оставила ей, наряду с инструкциями о различных других местах в Египте, где могло быть найдено больше информации относительно потерянной цивилизации.

«Зачем?» Огюстина все еще не понимала, по какой причине Оливия оставила ожерелье ей. Оно стало находкой столетия и сделало Огюстине карьеру. Теперь она была самым главным ученым по этой пропавшей цивилизации.

Она бросила бы все это в тот же миг, если бы это вернуло подругу.

Держа ожерелье на весу, она внимательно рассматривала филигранный резной орнамент, покрывающий серебряный торквес, а также вправленные в него аметисты глубокого фиолетового оттенка. Тот камень, что находился в центре, был совершенно круглым. С боков его обрамляли два меньших по размеру, вырезанные в формы полумесяцев. В письменах говорилось о Лэйле, Богине Луны.

Огюстина знала, что следует передать ожерелье в музей или в университет для исследования, но не могла. Ожерелье принадлежало Оливии, и было подарено ей её дедушкой, когда никто не верил, что это настоящий артефакт. Оно не было собственностью Огюстины, чтобы отдавать его кому-то.

Казалось, сегодня вечером аметисты сияли как-то необычно ярко. Поддавшись порыву, Огюстина надела торквес себе на шею и позволила прохладному металлу опуститься между ее грудями. Закрыв сейф, она забралась обратно в кровать.

Огюстина выключила свет и откинулась на подушки. Думать не хотелось ни о чём. Ни об Оливии, ни о потерянной цивилизации, Роберте или о том, что может произойти, когда она придёт в понедельник на работу. Закрыв глаза, она попыталась заблокировать все это. Она сомкнула пальцы вокруг ожерелья, ощущая аметисты под своей ладонью. Теперь от них в её руку исходило тепло и успокоение. Вздохнув, Огюстина расслабилась и задремала.