Джулия так привыкла к смерти, что не испугалась и не удивилась, обнаружив, что её отец умер во сне. Она дождалась утра и вызвала врача. Когда Терри пришёл доложить о вчерашней выручке, то спросил, не надо ли закрыть паб на день. Задумавшись на мгновение, она ответила, что папа бы этого не хотел. Надо работать. Вместо этого Джулия велела разместить объявление, в котором посетителям сообщали бы о кончине Мастера и просили их соблюдать тишину из уважения к покойному.

Два дня спустя нотариус позвонил Джулии и сообщил, что она наследует паб, со всеми его пристройками и активами, но на неё налагается обязательство выплачивать ежегодное содержание миссис Мастертон. Завещание было составлено шесть лет назад. Это стало неожиданностью для Джулии – ей даже не приходила в голову мысль о наследстве. Если она и думала о будущем паба, то лишь вскользь, предполагая, что он будет существовать как-нибудь сам по себе.

Она спросила совета нотариуса: что ей делать. Тот объяснил, что она может продать право собственности одному из крупных пивоваров, и он поможет всё устроить. «Вы станете богатой женщиной», – сказал он.

Джулии было всего двадцать три, и весть о крупном наследстве просто-напросто ошеломила её. Она в оцепенении бродила по дому. Когда Джулия спустилась в паб, то сотрудники и несколько посетителей подошли к ней со словами соболезнования. Войдя в подвал, она оглядела огромные бочки, ящики и ряды бутылок – всё это принадлежало ей. Она чувствовала себя растерянной, и мысли лихорадочно бурлили. Джулия вернулась в квартиру и впервые за долгое время присела у окна. Там, внизу, женщины сплетничали или шли по мостовой, многие толкали перед собой коляски. Одни выходили из магазинов, а некоторые украдкой шмыгали в ломбард. Двое мальчишек-торговцев поссорились из-за места для прилавка. Из соседней школы доносились детские голоса. Дворник катил по мостовой тележку. Цветочница волокла свою корзину. Мимо прошагали моряки в деревянных башмаках и китаец с косичкой. Женщина в доме напротив скоблила крыльцо. Нотариус сказал Джулии, что она может продать паб и разбогатеть. Но, посидев у окна и понаблюдав за улицей, девушка успокоилась и впервые осознала, что теперь вокруг неё – свои люди, и она оказалась на своём месте. Воспоминания о тяжком отцовском труде, гордость за него и дедов заставили её принять решение: она возьмёт на себя управление пабом и станет пятым владельцем «Рук мастера».

Услышав об этом, сотрудники обрадовались, но без сомнений не обошлось – всё же перед ними стояла женщина. Они не знали, как твёрдо Джулия вознамерилась преуспеть. Понимая, что сейчас она всего лишь неопытная девчонка, девушка инстинктивно решила, что ей надо стать начальницей, которой никто не посмеет перечить.

Джулия погрузилась в работу, заняла кабинет отца и почти ничего там не изменила – разве что прибралась, расставила цветы и повесила картины. Она засела за учётные книги и придумала повесить на стену график продаж и покупок за год – это позволяло визуально оценивать доходы и расходы. Она познакомилась со всеми поставщиками, посещала пивоварни и винокурни, производя фурор среди мужчин, которые никогда раньше не видели, чтобы пабом заправляла женщина, тем более такая молодая и красивая. Но Джулия неизменно держалась по-деловому сдержанно, что позволяло избегать сальных шуток и намёков. Терри был её незаменимым спутником, и, заметив его рвение, она подняла ему зарплату.

Теперь большую часть дня она проводила в пабе, наблюдая за работой барменов и восхищаясь их мастерством и расторопностью.

Но когда один из них обнял её за талию и промурлыкал, что ей нужно мужское плечо, и если они поженятся, то вместе добьются многого, она отвесила ему пощёчину и тут же уволила. Кроме того, она рассчитала одну из официанток, которая завела моду называть её Джулией, а не мисс Мастертон.

После этого прочие сотрудники держались сдержанно и уважительно. Её всячески поддерживал Терри, но она понимала, что им нужен ещё один мужчина, желательно покрепче. Так в пабе появился Чабб, бывший боксёр в тяжёлом весе со сломанным носом и полным отсутствием передних зубов. Он был тучен и не особо умён, но огромные кулаки и суровый профиль сдерживали даже особо буйных посетителей. Чабб и Терри служили ей с собачьей преданностью, и она щедро поощряла их.

Через несколько недель её уже называли Хозяйкой, и она очень гордилась этим званием. Несколько крупных пивоварен предлагали выкупить у неё паб, но она отказала всем, предпочтя независимость.

Каждый день Джулия проводила в пабе, заказывая продукты, контролируя продажи, обслуживание и ту тысячу мелочей, из которых и состоит работа любого заведения. Местных завсегдатаев интриговала новая Хозяйка – вежливая, гостеприимная, но без капли фамильярности. Она не уходила даже во время песен и плясок, хотя и не присоединялась – просто с улыбкой наблюдала за происходящим. Огромный Чабб всегда был неподалёку, а если веселье выходило за рамки, одного его движения и взгляда Джулии хватало, чтобы все утихомирились. Анализируя поведение посетителей, Джулия поняла, что в пабе кокни просто выпускают пар. Однако её ужасно расстраивали дети, которые болтались у дверей в ожидании родителей. Ей хотелось как-нибудь им помочь. Выгонять взрослых не было толку – они бы просто ушли в соседний паб и, возможно, по пути задали ребятишкам трёпку. Поэтому она велела работникам расчистить одно из складских помещений, удалённых от бара, и переделала его в детскую. Это была совершенно новаторская идея, и многие посетители протестовали. Однако она сработала, и продажи поднялись.

Когда отец умер и Джулия взяла на себя управление пабом, на дворе был 1937 год. По всей Европе ходили слухи о войне. Никто не верил или просто не хотел верить, что она может начаться так скоро после предыдущей, но Черчилль беспрестанно твердил об опасности, а правительство планировало перевооружение. Прошло два года, и в сентябре 1939 года объявили войну. «К Рождеству она закончится», – говорили все бодро, но ситуация оказалось сложнее, и год спустя, 30 сентября 1940 года, Лондон начали бомбардировать с невиданной доселе жестокостью. Пятьдесят семь ночей подряд почти две сотни фашистских бомбардировщиков обстреливали город, целясь в основном в порт. Целые квадратные километры застройки были уничтожены, множество людей было убито или осталось без дома. Шум, разрушения, пожары и смерть наполнили улицы, и каждую ночь лондонцы не знали, доживут ли до утра.

Паб «Руки Мастера» в Попларе оказался в самой гуще событий, и вероятность, что бомба попадёт в него и убьёт всех внутри, была довольна высока. Джулия думала, не лучше ли закрыть паб и переехать за город, но она видела, какое облегчение приносит гостеприимная, уютная атмосфера посетителям, – и колебалась. Как-то раз она стояла в дверях, глядя на дым и разруху, царящие вокруг, и вдруг увидела маленькую старушку, типичную кокни – крохотную, худую, беззубую, с блестящими глазами и седыми лохмами, в грязной серой шляпке и длинном потрёпанном пальто того неопределённого цвета, который получается, когда за дело берутся возраст, сырость и ветхость. Пожилая женщина стояла посреди улицы, жевала губы и что-то бурчала себе под нос.

– Вы в порядке, мамаша? – ласково спросил один из работников скорой помощи.

– В порядке? Да уж надо думать! – резко ответила она. – Чёртов Гитлер разбомбил мой дом, это плохо, убил моего старика – туда ему и дорога, забрал моих мальчиков – они все на войне, забрал моих девочек – где они, я и не знаю. Но до меня-то он не добрался! У меня в кармане шесть пенсов, а «Руки Мастера» открыты!

Она ухватила его за рукав и беззубо улыбнулась.

– Так что пойдём, дружок, выпьем да и споём.

При виде этой старушки сомнения Джулии рассеялись. Она не бросит свой народ. Не закусит удила. Если им хочется выпить и спеть, так тому и быть. Она не закроет паб. Большинство молодых мужчин, включая Терри, ушли на войну, но ей удавалось продолжать работу с немногочисленными сотрудниками. Затем государству потребовались её навыки телеграфистки. Пришлось повиноваться, поэтому теперь дни Джулия проводила на телеграфе, а вечера – в пабе. Бумагами она занималась после закрытия паба. Обычно её рабочий день длился часов восемнадцать, и она всё время чувствовала усталость. Но она выжила, и паб принимал посетителей всю войну.

Джулия всегда была закрытым, сдержанным человеком, и военные годы только усилили эти качества. Жизнь была тяжела, причин для радости было мало. Она любила мать, с которой продолжала периодически видеться, и покойных братьев и сестёр. Она даже полюбила отца – под конец его жизни, когда было уже поздно. Но другая любовь не трогала её сердце, и местные поговаривали, что она типичная старая дева.

Но никогда не следует судить по внешнему виду. В тихом омуте черти водятся, а любовь во время войны протекает бурно, сложно и порой стремительно, но всегда страстно.

Как-то раз на телеграф явился человек из разведки. Мужчина был на двадцать пять лет старше Джулии и женат, но они сильно полюбили друг друга. Они редко встречались, и она никогда не знала, где он базируется, поскольку его местонахождение было засекречено, – но это казалось неважным. Их встречи были живительным, экстатическим опытом. Они целиком отдавались друг другу, всем телом и всей душой, поскольку знали, что могут больше никогда не увидеться. Смерть могла показаться на горизонте в любой момент, и они не знали, что ждёт их впереди.

За окном стоял 1945 год. Все понимали, что война близится к концу, и чувствовали облегчение. В «Руках Мастера» продолжали выпивать и петь по вечерам, и Джулия удовлетворённо наблюдала за посетителями. Несмотря ни на что паб так и не закрылся и каким-то чудом продолжал стоять посреди разрушенной улицы.

Но было и другое чудо: Джулия поняла, что она беременна. Поначалу её охватил страх, но когда она ощутила, как внутри зарождается новая жизнь, её захлестнула невыразимая радость. У неё будет его ребенок. Их роман продлился три года и принёс с собой не меньше горя, чем радости – редкие часы встреч всегда пролетали слишком быстро, и расставания были настоящим испытанием. Они оба понимали, что даже если переживут войну, в конце концов всё равно потеряют друг друга, поскольку он был женат. Когда пришло время прощаться, это было невероятно тяжело. Но теперь внутри Джулии рос его ребёнок, и она никогда не расстанется с ним до конца. Она ликовала: у неё будет дитя первой и единственной любви.

На свет появилась маленькая девочка и наполнила жизнь Джулии счастьем, на которое она даже не смела надеяться. Она направила на дочь всю свою любовь и заботу, и жизнь молодой матери изменилась. Она продолжала управлять пабом, а по вечерам, если ей надо было быть в зале, нанимала няню. Терри вернулся с войны и вновь вышел на работу, поэтому у неё было больше времени на дочку. Разумеется, ходили слухи – куда же без них, ведь появление внебрачного ребёнка – лакомый кусочек для сплетников. Некоторые звали Джулию тёмной лошадкой, другие и вовсе были невысокого мнения, но её это не тревожило. Люди вечно её обсуждали, но она оставалась безразлична. Ничто не могло омрачить её счастья, и подчинённые видели, как смягчился её взгляд, как засияло лицо.

Я познакомилась с мисс Мастертон в 1957 году, двадцать лет спустя после того, как она начала управлять пабом. Это был мой выходной, выпал он на субботу, и я показывала моим друзьям из Вест-Энда, Джимми, Майку и их приятелям, припортовые районы. После прогулки мы посетили «Руки Мастера». Атмосфера там царила уютная и непринуждённая, и мы предвкушали хороший вечер. Местные стекались в паб в поисках веселья. Пианист начал наигрывать ламбет-уок, и все самозабвенно пустились в пляс. С каждым «Эй!», звучавшим всё громче от припева к припеву, все чокались, и пивные брызги летели во все стороны. Мы засели в углу, удивлённо поглядывая друг на друга и понимая, что вечер удастся. Затем группка девушек принялась ловко выделывать обычные для этого танца па, и это продолжалось, пока они не выбились из сил и не плюхнулись на стулья под восхищённый свист и аплодисменты. За ламбет-уоком последовала «Беги, кролик, беги» и несколько старых песен из водевилей. Кто-то из присутствующих возглавил хор, который принялся исполнять: «Споём же вместе», и все хрипло заголосили вместе с ним. Разговаривать в таком шуме было невозможно, и мы попросту наблюдали за происходящим.

Моё внимание привлекла одна из женщин. Она стояла за барной стойкой – лет сорока пяти, хорошо одетая и ухоженная, не похожая на официантку. С посетителями она держалась любезно, но отстранённо. При этом она очевидно следила за порядком. За столом у двери вспыхнула ссора, один из мужчин начал угрожать другому. Женщина вышла из-за стойки и подошла к ссорящимся – она не сказала ни слова, просто взглянула на них, и, пристыженные, они уселась обратно. Больше они не ругались. Она казалась уверенной в себе, но, глядя на неё, все понимали: что-то с ней не так. Её взгляд был пустым, безучастным, словно она глядела на людей и не видела их, или же смотрела сквозь них на что-то вдали.

Ребята были в восторге от происходящего и решили остаться, но для меня там было слишком шумно, и я рано ушла. Пока я возвращалась в Ноннатус-Хаус, меня преследовали воспоминания о лице той женщины, её взгляде.

Несколько недель спустя мы встретились снова, но теперь она выглядела совсем по-другому. Мы с сестрой Джулианной пришли в церковь Всех Святых – дело было днём, и там не было никого, кроме нас. Затем в церковь вошла какая-то женщина. Вначале я её не узнала – волосы её были всклокочены, глаза так покраснели от слёз, что она почти ничего не видела, а ноги, казалось, не держали её. Она потерянно огляделась и схватилась за одну из скамей, чтобы не упасть. Сестра Джулианна спросила, чем ей помочь. Та сделала два неверных шага и прохрипела:

– Здесь всё было. Шесть лет назад. В этой церкви.

Она издала глухой стон и немного прошла вперёд.

– Вот здесь они остановились, тут, где я стою. Тут и поставили этот гробик, совсем крохотный. Сегодня шесть лет, как это случилось.

Она упала на скамью и всхлипнула.

Сестра Джулианна ещё раз уточнила, можем ли мы помочь.

– Никто не в силах мне помочь. Никто её не вернёт. Я просто хочу поставить свечку, а потом уйду.

Сестра помогла ей добраться до алтаря, они вместе зажгли свечку и помолились, после чего несколько минут сидели рядом и тихо разговаривали. Наконец женщина поднялась. Она ничего не говорила, но, казалось, немного пришла в себя. Подойдя к месту, где когда-то стоял гроб, она тихо постояла там несколько минут и уверенно вышла из церкви.

Я спросила сестру, кто это, и она ответила, что это мисс Мастертон, хозяйка паба «Руки мастера», и рассказала мне трагическую историю её семьи. Туберкулёз забрал и её шестилетнюю дочь… Мать чуть не сошла с ума от горя, настолько она любила свою девочку.

Я сказала сестре Джулианне, что видела мисс Мастертон в пабе, и что-то в её облике привлекло моё внимание – возможно, её взгляд.

– Да, есть что-то особое во взгляде женщины, которая потеряла ребёнка. Горе и боль никогда не покидают её. А для мисс Мастертон всё это было вдвойне тяжело – выяснилось, что она долгое время являлась носителем туберкулёзной палочки, но сама так и не заболела. Возможно, она заразила свою дочь.