Ревность! Это замечание сильно уязвило девушку и преследовало ее весь следующий день: в самые неподходящие минуты, когда казалось, что ее ум был целиком поглощен работой, она вдруг вспоминала эти слова и краснела чуть не до слез.

Ревность? Она не желала бы оказаться на месте Стефани Райт, даже если бы ей за это дали мешок золота. Вчерашнее сочувствие к Стефани улетучилось. Хэлен заставила себя выйти к завтраку, помня, что Виктор обещал отвезти ее в Лоуэлл.

К своей досаде, она проспала — это не было удивительно, если принять во внимание, с каким трудом ей вчера удалось успокоить свой взволнованный ум, дать отдых уставшему телу. Второпях она не успела, как обычно, причесать и уложить волосы в гладкий узел и только прихватила их с двух сторон заколками, чтобы не лезли в глаза. В остальном девушка выглядела вполне респектабельно — белая строгая блузка, серая юбка от одного из деловых костюмов и туфли на низком каблуке. Удовлетворенная тем, что ее внешность ничем не выдает внутреннего смятения, Хэлен спустилась вниз и увидела пару, завтракавшую на открытом воздухе на площадке перед бассейном. Уэстон, одетый в черные джинсы и простую серую тенниску, пододвинул ей стул и настоял, чтобы она, кроме стакана свежего апельсинового сока, съела что-нибудь более существенное.

Неохотно жуя поджаренный хлеб, Хэлен вспомнила о своем вчерашнем решении и попыталась заговорить со Стефани в непринужденном дружеском тоне; однако та подчеркнуто игнорировала ее слова. Она только удивленно приподняла брови в ответ на слова Хэлен, как если бы вдруг заговорил неодушевленный предмет, и снова повернулась к Виктору, давая девушке понять, что она лишняя в их беседе. Разговаривая с Уэстоном, она то и дело касалась его рукой, словно желая напомнить о своем присутствии.

Но об этом она могла бы и не беспокоиться, язвительно подумала Хэлен. Трудно не заметить фигуру размером с диван, к тому же задрапированную в просвечивающую ткань. Глядя, как ее длинные алые ногти касаются покрытой оливковым загаром мускулистой руки Виктора, Хэлен почувствовала, как ее начинает тошнить, и была рада, когда Уэстон наконец поднялся из-за стола и обратился к ней вполне дружеским тоном:

— Пора ехать, Хэлен. Вы готовы?

Если он и заметил намеренную грубость Стефани, то ничем не показал этого или просто не придал ей значения. А может, его даже позабавило то, как его невеста поставила на место эту бухгалтершу, кипя от возмущения, подумала девушка, тоже вставая и одной рукой подхватывая портфель и сумочку, а другой расправляя аккуратную, просто сшитую юбку. Хэлен надменно вскинула голову, когда услышала, как Стефани произнесла жеманным, подражающим говору маленькой девочки голоском, смехотворным у такой крупной леди:

— Не понимаю, почему ты сам должен везти ее? Это может прекрасно сделать твой немой. Но если так уж надо, дорогой, быстрее возвращайся назад. Я придумала, чем мы сегодня займемся — это будет сюрприз для тебя.

— Стерва! — промелькнуло в голове Хэлен.

Она демонстративно отвернулась от Стефани и сказала, обращаясь к Виктору:

— Поехали же, наконец. Терпеть не могу терять время. — Она бросила на Виктора презрительный взгляд, который должен был дать ему понять, какого она о них мнения, а также то, что не намерена выполнять роль коврика, о который вытирают ноги.

Девушка ожидала, что вслед за этим должна последовать лекция о недостатке у нее уважения к благодетелям. Но, к ее удивлению, Виктор сегодня был само благодушие, хотя улыбка, игравшая на его капризных и чувственных губах, и показалась девушке довольно подозрительной.

Чувственных! И какие только мысли лезут ей в голову! Он ни разу не целовал ее и вряд ли когда-нибудь поцелует. И, конечно, ей этого совсем не хочется, твердо сказала себе Хэлен. Но она уже знала, что это неправда, и презирала себя.

До недавних пор девушка полностью владела всеми своими чувствами. И случайное увлечение, и глубокая привязанность к одному человеку казались ей одинаковой глупостью. Она хорошо знала, что от любви всего один шаг до предательства и утраты. И она всю энергию своей неутоленной страсти вкладывала в работу, была спокойна и довольна. И так будет всегда, уверяла себя Хэлен, сжав губы и не отводя глаз от шоссе, обрамленного густыми оливковыми рощами.

Несмотря на расчетливый и черствый характер сидящего рядом человека и невероятное высокомерие, его присутствие пробуждало в Хэлен дремлющие в душе инстинкты, влекущие к бурной, неистовой жизни. Приходилось признать этот неприятный факт. Ей оставалось только надеяться, что унижающие ее низменные желания все же в конце концов подчинятся рассудку. Когда она вернется в Лондон, то снова погрузится в работу и никогда больше не будет встречаться с ним; все ее нынешние пугающие, ненужные переживания уйдут в прошлое, и через пару недель она посмеется над собой. А через пару месяцев Хэлен окончательно позабудет, что значит испытывать такое сильное влечение к мужчине, что дрожь охватывает все тело…

Она старалась держаться непринужденно и издавала подобающие восклицания, когда Виктор показывал ей скалистые вершины за суровой высокогорной равниной, где могли расти только разлапистые пробковые дубы; ниже тянулась полоска возделанной земли, где местные жители выращивали оливковые и миндальные деревья.

В другое время Хэлен поглотило бы подобное зрелище — она постаралась бы впитать в себя экзотическую картину; запечатлеть в памяти морщинистый, выжженный солнцем ландшафт, стада коз на горных склонах, разбросанные здесь и там белые домики фермеров. Но сейчас она желала только, чтобы поездка побыстрее окончилась, и надеялась, что Виктор не заметит в ней никаких других эмоций, кроме вежливого интереса, а некоторую рассеянность объяснит ее сосредоточенностью на предстоящих делах.

Хэлен облегченно вздохнула, когда они наконец въехали на стоянку автомобилей рядом с фабрикой на самой окраине Лоуэлла. Несмотря на то что стояло самое настоящее пекло, Хэлен знобило. Она на миг закрыла глаза, презирая себя за слабость, за неумение справиться с собой. В его присутствии она чувствовала себя бессильной глупышкой. Это было невыносимо!

— Вам нездоровится?

Хэлен заставила себя открыть глаза. Виктор стоял совсем близко, возвышаясь над ней, как скала, и вертел на пальце ключи от машины. Его светло-серые глаза, затененные шелковистыми ресницами, внимательно смотрели на девушку. Временами эти глаза казались ей почти серебристыми, в них словно отражался ясный небесный свет. А иногда они становились совсем черными, и в них читались чувства, которые Хэлен боялась разгадывать… Странно, но сейчас она читала в этих глазах искреннее беспокойство, словно его действительно волнует ее самочувствие… Впрочем, это естественно. От заболевшего сотрудника ему не будет проку.

Уэстон положил ключи в карман и придвинулся ближе. Его рука осторожно опустилась на ее плечо. Сквозь тонкую ткань блузки Хэлен чувствовала тепло, его пальцы жгли ей кожу, и она пробормотала, вымученно улыбаясь:

— Со мной все в порядке. Это просто жара. Думаю, что за две недели я к ней привыкну.

Легким движением она высвободилась из-под руки Виктора. Что бы он подумал о ней, если бы узнал, что делает с ней его прикосновение, услышал, как при его приближении кровь поет в ее жилах, если бы он догадался, как ей тяжело бороться с желанием подойти к нему совсем близко, дотронуться до него… Невыразимо тяжело, и становится все тяжелее…

— Ваш управляющий уже приехал? — подходящие слова давались Хэлен без особого труда, но голос звучал предательски хрипло. Однако Виктор, по-видимому, этого не заметил, он кивнул в сторону единственного, кроме их, автомобиля на стоянке — длинного, низкого, с открытым верхом.

— Видите? Бен питает слабость к сумасшедшим скоростям. И к женщинам. Предупреждаю вас, — Виктор направился к одному из подъездов современного здания фабрики, а Хэлен задержалась, обдумывая его слова. Слабость к сумасшедшим скоростям и к женщинам вообще? Или к сумасшедшим женщинам? Может быть, это просто шутка? Понять Уэстона бывает трудно, а переспрашивать она не решилась.

Бен Бишоп ожидал их в маленькой, современно обставленной приемной, расположенной по соседству с его кабинетом. Выглядел он вполне безобидно; довольно приятное лицо казалось мальчишеским под шапкой густых каштановых кудрей. На вид ему было не больше тридцати, решила Хэлен, отвечая на его дружелюбную улыбку и энергичное рукопожатие. Оно затянулось несколько дольше принятого, и девушка, слегка покраснев, вежливо высвободила свои пальцы, непроизвольно бросив взгляд в сторону Уэстона, и тут же отругала себя за это. Ее смущенный взгляд просто-напросто выдает ее с головой. И когда она увидела насмешливо поджатые губы и мрачный ответный взгляд Виктора, ее смущение и досада на себя и на него только усилились.

Бен говорил, что очень рад приветствовать ее на фабрике, обещал оказывать всяческую помощь и содействие, но Хэлен почти его не слушала. Виктор Уэстон не имеет никакого права смотреть на нее так сердито. Можно подумать, что он застал своего управляющего и бухгалтера за каким-то недозволенным занятием, которому они предавались за шкафом!

Неужели он предупредил ее о повышенном интересе Бена к женщинам потому, что считает ее легкой добычей? Но если так, это означает, что, несмотря ни на что, он все еще продолжает сомневаться в ее моральной устойчивости и опасается, имея в виду репутацию, которой ее сам же и наградил, что эти две недели она с головой окунется в роман с нестойким перед женскими чарами управляющим, вместо того, чтобы заняться приведением в порядок документации и отчетности, проверкой активов и пассивов, уточнением курсов акций, как и подобает порядочному бухгалтеру.

При этой мысли лицо Хэлен снова залилось краской. Ну что же, рассудила она, если его ум так упорно работает в одном направлении, она постарается, чтобы он хотя бы не работал вхолостую! Но только он сам и будет виноват, если его беспокойство по поводу ее морального уровня и конечного результата проделанной ею работы помешает ему уделят достаточно внимания собственной невесте. Время покажет высокое качество ее труда, и тогда она посмеется последней. И девушка, подчеркнуто не глядя на Виктора и с удовлетворением отмечая, что его реплики становятся все более и более скупыми, все свое внимание сосредоточила на Бене. Она сделала вид, что совершенно им очарована, улыбалась и кокетливо опускала ресницы — стараясь, однако, не переусердствовать, — но проделывала все это достаточно заметно, чтобы шокировать чопорного Виктора Уэстона. А когда тот наконец поднялся, чтобы оставить их вдвоем, Хэлен сказала, не отрывая взгляда от Бена:

— Да, вам надо торопиться. Стефани может не выдержать ожидания.

Как только эти слова слетели с ее губ, девушка поняла, что зашла слишком далеко. Всего несколько минут назад сама мысль о том, чтобы заговорить с ним подобным образом перед подчиненным, показалась бы ей невозможной. Но, как видно, ее сложные отношения с Виктором Уэстоном развеяли врожденную осмотрительность. И даже когда его ледяное молчание заставило взглянуть ему в лицо и девушка прочла в его глазах суровую неотвратимость возмездия, она все-таки не пожалела о сказанном и вызывающе выставила вперед подбородок, даже не моргнув, когда дверь за ним захлопнулась с громким стуком.

Хэлен положила тяжелый портфель на свободный стол, нисколько не интересуясь, что может подумать Бен Бишоп о ее внезапном превращении из бессмысленной, хлопающей ресницами куклы в деловую, строгую, сосредоточенную на работе особу. Это не имело ни малейшего значения. Ничто для нее не имело значения, кроме решимости показать наконец Виктору, кто она такая на самом деле, предварительно его немного помучив…

Наконец, Хэлен вздохнула, собрала бумаги и аккуратно уложила их в портфель. На сегодня хватит.

Несмотря на то что в течение дня ее мысли постоянно возвращались к Уэстону, она все-таки потрудилась неплохо и была довольна.

Часть документов девушка забрала с собой, намереваясь еще просмотреть их перед сном; к тому же очень хороший повод, чтобы избежать общения с этой парочкой!

Хэлен встала и оттянула ворот блузки. Какая жара! Несмотря на то что Амалия, секретарь Бена, весь день угощала ее соками со льдом, девушка чувствовала себя так, словно последние восемь часов провела в турецкой бане. Она вскинула руки, приподнимая тяжелые пряди волос вверх, чтобы дать отдохнуть уставшей шее, и тут в открытую дверь комнаты вошел Бен.

Он облокотился на косяк и сочувственно произнес:

— Со временем вы привыкнете, но сначала будет нелегко. Лучше, если бы вы приехали весной или осенью.

Глаза его скользнули вниз по фигуре девушки. Она быстро опустила руки, и волны мягких светлых волос в беспорядке упали вдоль ее щек. Хэлен повернулась, чтобы взять со стола портфель, и он спросил поспешно:

— Вас кто-нибудь встречает?

— Да. Наверное, назад меня отвезет Витор.

— Жаль. Я мог бы подбросить вас. В любое время. И куда захотите. Вам только стоит сказать.

— Неужели на этом ревущем звере, который стоит там, внизу, на стоянке?

Лучше сделать вид, что она не принимает его приглашение всерьез. Ей не слишком понравилось, как Бен оглядел ее с ног до головы, словно оценивая качество товара, решая, стоит ли она его внимания. Но Хэлен не хотела ссориться с ним — его помощь была ей необходима, чтобы успешно завершить работу.

Бен, улыбнувшись, покачал головой и сказал:

— Поверьте, он не всегда ревет. Когда надо, и он, и я можем быть ласковыми, как домашние киски. Знаете что, — он сделал несколько шагов вперед и оказался перед девушкой; она не собиралась пятиться назад, это было не в ее правилах, — отошлите вашего шофера, и мы поедем на берегу моря, выпьем по бокалу коктейля, поужинаем. Что вы на это скажете?

— Посмотрим, — ответила Хэлен, улыбнувшись. Но вторая часть фразы, в которой она собиралась сказать ему о настоятельной необходимости поработать дома, вследствие чего вряд ли сможет принять его любезное приглашение, повисла в воздухе, потому что из открытых дверей раздался голос Виктора:

— Обеспечиваете себе приятный вечерок, Бишоп?

Хэлен не удивилась, увидев, как напряженно застыло лицо Бена, перед тем как он медленно обернулся к своему патрону. Не многие решились бы связываться с Виктором Уэстоном. Его голос был таким суровым, словно он собирался сокрушать им скалы, и остался таковым при дальнейшем разговоре:

— Вы подсчитали объем продукции, планируемой на первое полугодие будущего года? Я просил вас об этом утром, надеюсь, вы не забыли?

Разве он действительно просил его об этом? Хэлен не помнила такого. Она слишком старалась сделать вид, что поглощена каждым словом, слетавшим с губ Бена, чтобы вдумываться в суть общего разговора. По ее спине невольно пробежали мурашки. Она ни за что не хотела бы оказаться на месте управляющего, если он и в самом деле забывал.

Старательно избегая тяжелого, пристального взгляда Виктора, Хэлен собрала свои вещи и тихонько пробормотала:

— Я оставлю вас. Витор, должно быть, уже ждет. До завтра, Бен!

И бесшумно скользнула к двери, внутренне трепеща, как и всегда, когда Виктор оказывался поблизости. В голове ее словно зажегся красный сигнал тревоги — интуиция подсказывала ей, что по неведомо какой причине ее временный шеф вне себя от гнева. И тут у нее перехватило дыхание, а ноги в одно мгновение стали мягкими, как вата, когда его рука вдруг поднялась в дверном проеме, преграждая ей путь.

Уэстон произнес тихо и зловеще:

— Витора здесь нет. Подождите меня внизу, в машине, я скоро освобожусь.

Он отступил в сторону, давая ей пройти, и Хэлен, пытаясь придать своей походке как можно больше твердости, прошла через пустую приемную, по безлюдным коридорам, мимо двери в столовую, где они с Амалией весело болтали в обед над тарелками с салатом, и вышла через боковую дверь на стоянку, освещенную золотом садящегося солнца.

Она вовсе не предполагала, что ей придется сегодня еще раз общаться с Виктором. Девушка намеревалась уютно поужинать в своей комнатке и провести вечер за работой. Ей совсем не хотелось видеть будущих супругов, Уэстон. Ни одного из них.

Дверца машины была открыта, но девушка не стала садиться внутрь. Она облокотилась о сверкающий кузов, надеясь, что солнечный жар сумеет изгнать из ее груди зимний холод. Она чувствовала, как ледяные пальцы отчаяния безжалостной хваткой сжали ей сердце. Отчаяние пришло, когда Хэлен поняла, что оказалась безоружной перед Виктором, что ей никакими силами не справиться с безумием, охватывавшим ее каждый раз, как она видела его. А стоило ей только увидеть его, как единственным желанием становилось прикоснуться к нему, ощутить этого человека, и ничто — ни жестокие и несправедливые слова, которые он говорил ей в начале их знакомства, ни понимание того, что за тип мужчины он собой представляет, ни ее разборчивость и благоразумие — не могло уже ей помочь. И чем чаще она его видела, тем сильнее ее тянуло к нему. И с каждым разом становилось все хуже и хуже.

Если бы только он и Стефани выбрали для своего отдыха другое место, с тоской думала Хэлен, бессильно сжимая зубы. Или Уэстон не приезжал бы сам на фабрику. Если он собирается и впредь появляться так неожиданно, она не будет иметь ни секунды покоя. Или же он нуждается в перемене обстановки, цинично подумала Хэлен. Хотя он и Стефани находятся в близких отношениях и собираются пожениться, Виктор, несомненно, смотрит на общение с невестой как на обязанность, выполнение которой обеспечит ему будущее. Не может же он и впрямь быть влюбленным в избалованную дочь председателя!

— Садитесь в машину!

Этот лаконичный приказ заставил все нервы Хэлен напрячься, как струны. Она знала, что стоит ей позволить себе расслабиться, как ее тут же начнет бить дрожь. Она стиснула зубы, когда Уэстон открыл перед ней дверцу переднего сиденья, нетерпеливое выражение его лица сменилось мрачным, потому что девушка покачала головой и срывающимся голосом произнесла:

— Я собираюсь посвятить часа два осмотру города, а потом возьму такси. И не ждите меня к ужину, я перекушу в городе.

Тут она вынуждена была замолчать, так как под его взглядом слова ее перешли в жалкое лепетанье. Тоном, не допускающим возражений, Уэстон произнес:

— Нет. Если вы хотите осмотреть город, вам придется сделать это или в обществе Витора, или в моем. Но не одной и не с Бишопом. Это вам понятно? А теперь садитесь в машину. Я хочу сказать вам еще кое-что, и вы меня выслушаете.

Он даже не дал ей возможности защищаться. Хэлен только собралась сказать ему, что со своим свободным временем она вольна поступать по собственному усмотрению, но Виктор стоял, решительно расставив ноги в черных джинсах, и от этой позы веяло неприкрытой угрозой. Хэлен уже чувствовала, как кровь начинает стучать в висках и бежать по жилам все быстрее и быстрее.

Подчиняясь требованию, девушка скользнула на сиденье и с покорностью ожидала, когда Уэстон присоединится к ней. Но она все-таки еще не настолько утратила самоуважение, чтобы позволить ему одержать победу так легко. Как только он опустился на соседнее сиденье, не успев еще завести мотор, Хэлен холодно произнесла:

— Возможно, что вы и правы. Вы лучше знаете окрестности, чем я. Скажите Витору, чтобы завтра после работы он заехал за мной, и пусть он будет моим телохранителем, поскольку вы, очевидно, считаете, что я нуждаюсь в охране. А теперь, — она скромно сложила руки на коленях, — что вы хотели мне сообщить?

Девушка ожидала нудной лекции на тему о непростительном нарушении ею правил субординации, соблюдать которые необходимо каждому подчиненному. Но вместо этого услышала, как Уэстон неразборчиво пробормотал что-то, очевидно, совсем не лестное для нее, но, к счастью, заглушенное шумом двигателя, и они стремительно выехали со стоянки.

Но Уэстон направил машину не в горы, в сторону виллы «Роза», а к центру Лоуэлла. Они миновали приветливые улицы с белыми домиками, дремлющими под южным солнцем, суровые замковые стены, окружавшие старый город, сохранившееся еще со времен римских поселений. Виктор остановил машину на маленькой площади и замер, глядя прямо перед собой.

Вся его фигура была абсолютно неподвижна, только пальцы быстро барабанили по рулевому колесу. Хэлен рискнула бросить быстрый взгляд на его окаменевший профиль и снова быстро опустила глаза на свои сложенные на коленях руки с тесно сплетенным пальцами. Его напряжение передалось и ей, а она и без того с самого начала испытывала тревожное волнение. Его присутствие постоянно вызывало в ней мучительное беспокойство.

Необходимо быстрее разрушить это невыносимое напряжение. Видимо, ей следует заговорить первой, чтобы он высказал наконец то, что намеревался; она начнут разговаривать, и Хэлен продемонстрирует спокойствие и невозмутимость, чего бы ей это ни стоило…

Она произнесла негромко:

— Почему мы приехали сюда? Мне казалось, вы хотели быстрее вернуться на виллу.

И словно напоминание о вилле, о женщине, ожидавшей там, открыло шлюзы — пальцы Виктора замерли, и он резко повернулся к ней. Лицо его оставалось абсолютно непроницаемым, но в низком и хриплом голосе прозвучало холодное бешенство:

— Я ненавижу вас за то, как вы действуете на меня. Иногда мне хочется схватить вас за плечи и вытрясти из вас душу! В таком состоянии едва ли можно вести машину. Так что я скажу вам то, что собирался сказать, пока машина на тормозах. Я куплю что-нибудь выпить — не знаю, как вам, а мне это жизненно необходимо.

Говоря это, он вышел из машины, и Хэлен в смятении последовала за ним. В голове ее царила полная путаница. Его машина стояла на тормозе, но, по-видимому, ему никак не удавалось укротить собственные эмоции. Но если ей удалось довести до точки кипения такого невозмутимого и хладнокровного человека, как исполнительный директор фирмы «Райт и Грехем», и даже без особых усилий, тогда, видимо… Но нет. Она не станет развивать дальше промелькнувшую в голове опасную мысль, это прямой путь к безумию, самообману, саморазрушению…

Сердце Хэлен бешено стучало в груди, готовое выпрыгнуть наружу, колени дрожали, и она всеми силами отгоняла от себя предательскую надежду, что Уэстон находит ее такой же притягательной, как и она его. Девушка едва дошла до кафе, приютившегося на углу площади в тени высокого здания, и с неимоверным облегчением почти упала на стул.

Она старалась не встречаться с Виктором взглядом — он немедленно прочитал бы в ее глазах переполнявшее ее смятение. Но тот с неотвратимой силой притягивал ее. Она не могла запретить себе смотреть на него, как не могла запретить себе дышать. А взглянув, девушка прочла в глубине его серебристо-серых глаз свой приговор, и душа ее содрогнулась. Но не от страха, а от чувства, которому Хэлен не могла дать определения.

Наконец Виктор заговорил, и в голосе его зазвучало не что иное, как несомненная холодная неприязнь, и это подсказало Хэлен, что все ее безумные надежды оказались нелепыми и смехотворными:

— Вам известно о моих сомнениях на ваш счет. Они не исчезли и после того, как я познакомился с вашей семьей. И мне было бы гораздо спокойнее, если бы вас все же отстранили, а порученную вам работу доверили кому-то другому, как я и предполагал вначале. Так как прямых доказательств вашей вилы у меня не было, я не стал поднимать этот вопрос. Но вы должны признать, что я поступил беспристрастно, и поэтому вы обязаны заплатить мне долг — это будет только справедливо.

Она не обязана ему ничем! Просто до сих пор еще у нее не было случая высказать ему это прямо. Сжав губы, Хэлен подождала, пока он кончит объясняться с официантом на португальском, и когда тот отошел, осведомилась очень вежливо:

— И каким образом, вы полагаете, я могу это сделать, кроме того как просто выполнить мою работу, за которую мне платят?

Виктор умел использовать высокомерие в качестве оружия. Девушка холодно взглянула на него, отмечая, что приглушенный свет отбрасывает глубокие темные тени вдоль его резко очерченных скул, и быстро отвела глаза, задержав дыхание и напомнив себе о ненависти к этому человеку, и всеми силами сосредоточиваясь на ней, потому что это было единственное спасение от властного воздействия на нее его близости.

Виктор сомневается. Он жалеет, что ему не удалось отстранить ее от работы. Значит, несмотря на все ее объяснения и на встречу с ее близкими, он продолжает считать ее подозрительной, порочной, распутной женщиной, Трудно было выразиться яснее.

Им принесли вино, белое и холодное. Стоило официанту разлить ею по бокалам, как стекло тут же запотело. На середине стола разместилось блюдо с оливками. Когда официант отошел, Уэстон сказал:

— Для начала советую вам немного укротить ваш язычок. Когда мы одни, мечите в меня стрелы, сколько вам угодно. Вы знаете, что я о вас думаю, поэтому вы в своем праве. Но когда вокруг люди, лучше придерживайте его. Вам понятно? — И Виктор взглянул на нее так, словно не испытывал к ней ничего, кроме ненависти. Волнение ушло, осталось ледяное презрение.

Хэлен подавила невольную дрожь, протянула вилку за оливкой и откусила кусочек. Прекрасно! Значит, их чувства одинаковы. Теперь остается заключить договор. Сегодня утром она действительно была не права, когда позволила себе ту реплику в присутствии Бена. За это она должна принести извинения. И девушка начала церемонным тоном:

— Я не должна была говорить, чтобы вы поспешили назад к Стефани, перед Беном. Такое больше не повторится. Ваши отношения с этой женщиной, как и с любой другой, меня не касаются.

Хэлен подняла бокал и сделала глоток. Холодный напиток скользнул по ее горлу словно шелк. Она не смотрела на него, желая оценить, как он отнесся к этому сухому извинению, так как еще не высказалась до конца:

— Но если уж мы заговорили о Стефани, не могли бы вы попросить ее вести себя немного приличнее. Она смотрит на меня как на соринку, которая попала ей в рюмку. Мне это совсем не нравится. Мы договорились? Если это все, то, может быть, мы уже можем уйти? Я взяла с собой кипу бумаг и хотела бы заняться делами.

Хэлен решила, что выиграла этот раунд. Немногословно извинилась. Выдвинула свое условие. Поставила точку в разговоре. И она уверенно взглянула на Виктора, откидывая назад тяжелую массу волос и готовясь встать. И тут ей показалось, что в глубине его зрачков промелькнуло веселье и даже нечто похожее на восхищение. Но в этом девушка, как видно, безнадежно ошибалась, поскольку Уэстон тут же ответил резким, не допускающим возражений тоном, сразу умерив ее пыл:

— Мы уйдем тогда, когда я решу, что пришло время. Кроме того, наш разговор еще далеко не окончен.

Хэлен метнула на него взгляд, который должен был выразить с трудом сдерживаемое нетерпение и скрыть растущую тревогу. Значит, у него есть еще какие-то претензии? Ничего, она в с ними справится. Какими бы они ни были. Единственным, с чем ей справиться не под силу, был эффект его присутствия, которое она ощущала каждой клеточкой тела. Ее страстно притягивало к нему, в то же время она говорила себе, что один только его вид ей ненавистен, и ей было мучительно стыдно за себя. Она быстро перевела взгляд с его лица на его бокал и невольно сосредоточилась на сильных длинных пальцах, лениво игравших стеклянной ножкой. Они казались такими же чопорными и своенравными, как и их обладатель, способными быть и ласковыми, и жесткими в одно и то же время…

— Мне казалось, что я посоветовал вам не иметь никаких дел с Бишопом, кроме как по работе, — произнес Уэстон сухо. — Но едва я вошел в кабинет, как тут же услышал, как вы милым голоском назначаете ему свидание. Заметьте, я вовсе не прошу вас держаться от него подальше — я вам приказываю.

— Вы говорите серьезно? — Лицо девушки окаменело от гнева.

Бен пытался уговорить ее провести с ним вечер, а она вежливо пыталась отказаться. Но разве Уэстону это объяснишь? Он не станет слушать слов, которые Хэлен может сказать в свою защиту. Он не дал ей объясниться вначале, не даст и теперь. Он твердо решил замечать в ее характере только изъяны. Что же, пусть продолжает придираться дальше. Он увидит, как мало ее это трогает!

— Абсолютно серьезно, — голос Уэстона прозвучал без всякого выражения. Он и сам казался скучающим — откинулся на спинку стула и полузакрыл глаза. Но ничего, сейчас Хэлен покажет ему, что она вовсе не какая-нибудь простушка, дрожащая от страха при одной мысли не угодить ему.

— А как вы поступите, если я скажу, что не послушаюсь вас? — Она тоже прекрасно умеет изображать скуку. — Выбросите меня с работы? Но вряд ли здесь годится тот предлог, что я провела несколько часов свободного времени в обществе одного из ваших служащих, правда? — Хэлен допила вино и без тени смущения наполнила свой бокал снова. — Кроме того, я действительно не вижу, что вы можете иметь против? Вы сказали, что он любит женщин; но то же самое можно сказать и о многих других мужчинах, а я достаточно взрослая, чтобы позаботиться о себе. И вряд ли он сексуальный маньяк — иначе он давно бы уже сидел за решеткой.

Девушка говорила громко и резко, давно позабыв об образе скучающей слушательницы. Она не собиралась давать собеседнику возможность даже вставить слово, хотя он и не пытался сделать этого. Виктор пристально смотрел на нее из-под полуприкрытых век, а Хэлен гневно продолжала:

— Кроме всего прочего, вряд ли у такого поборника морали, как вы, мог оказаться служащий, который набрасывается на женщин без их согласия. — И прежде чем он успел бы сказать, что в ее случае согласие не вызывает сомнений, воскликнула: — Но если говорить об этике — о морали, если вам угодно, — вы уверены, что причины, по которым вы собираетесь жениться на дочери вашего шефа, не заслуживают упрека?

Наконец она высказала то, что хотела, и теперь ей все равно, что будет дальше. Хэлен глядела на Уэстона гневно и вызывающе. И увидела, как презрительно искривились уголки его губ. Тогда она добавила ядовито:

— Я просто уверена, что вы прекрасно дополните друг друга. День свадьбы уже назначен?

Пусть думает, что хочет. В том состоянии, в каком она находилась сейчас, ей даже захотелось отметить дату их свадьбы в календаре и радоваться, потому что этот брак спасет какого-то другого мужчину и другую женщину от несчастья связать свою судьбу с одним из них.

— Вот появилась и новая тема для дискуссии.

Да он, кажется, потешается над ней! Хэлен уже ждала, что он прикажет выдворить ее из Португалии самым ближайшим рейсом. А вместо этого слышит — «появилась новая тема для дискуссии»! Словно он сидит на заседании правления! Где же здесь хоть малейший намек на любовь? Нету никакого, и ей это прекрасно известно. О, как же можно быть таким холодным, расчетливым, лишенным человеческих чувств? Таким абсолютно пустым?! В нем нет ни страсти, ни живого тепла…

— Мысль о моей свадьбе со Стеф, кажется, вас сильно уязвляет? — произнес Виктор лениво. На его губах продолжала играть улыбка, приводившая девушку в бешенство. — Хотел бы я знать, почему?

Хэлен могла бы ответить ему, что его намерение жениться ради карьеры вызывает в ней отвращение, рисует его в черном свете, а ей не хочется видеть его таким. Могла бы сказать, что от одной только мысли о его близости с какой бы то ни было женщиной ей невыносимо больно. Но так как о таком ответе не могло быть и речи, она только пожала плечами и произнесла равнодушно, пытаясь выкарабкаться из ловушки, в которую попала по собственной глупости:

— Не знаю, почему вы решили, что меня хоть сколько-нибудь трогает ваша личная жизнь. Думаю, что нам пора вернуться на виллу. Я больше не хочу вина.

Хэлен вдруг с досадой осознала, что выпила лишнего. В то время как Виктор едва прикасался к своему бокалу, она опустошила почти всю бутылку — вина в ней осталось не более чем на дюйм. Девушка очень не нравилась сама себе в эту минуту, и собеседник, должно быть, догадался об этом, потому что вдруг произнес почти мягко:

— Ну не смотрите так уныло, никто еще не умер. У вас слишком хорошенькие губки, чтобы складывать их в такую скорбную гримасу.

Его серебристо-серые глаза пристально разглядывали ее черты, особенно долго задержались на губах, будто он пытался запечатлеть в памяти их форму, цвет, мягкий изгиб. Сердце Хэлен учащенно забилось, кровь побежала быстрее, губы неосознанно приоткрылись, словно готовясь к поцелую. Виктор наклонился к ней через стол, положил ладони на скатерть и проговорил медленно и вкрадчиво:

— Мы оба высказали друг другу свои претензии. Почему бы нам теперь не начать все сначала, с более дружеской ноты?

— Можно попробовать…

Что еще могла она сказать? Что не хочет оставаться здесь ни секундой дольше, потому что чувствует, насколько он опасен для нее? Сейчас Виктор действительно казался ей опасным. Исчез жесткий презрительный взгляд, и в глазах появилось совсем новое выражение, против которого она не могла устоять. Но, возможно, оно существовало только в ее воображении? Просто Уэстон решил положить конец препирательствам. К чему эти бесконечные стычки, если их можно избежать?

— …Если ваша невеста не будет против, — с запозданием добавила Хэлен, для того только, чтобы не дать себе забыть, что Виктор за человек, и желая показать ему, что ее не так легко уговорить отказаться от своих защитных колючек.

— Вы можете смело доверить мне самому урегулировать свои любовные проблемы, — широко улыбнулся тот, показывая крепкие белые зубы. У девушки похолодело внутри при слове «урегулировать». О любви не говорят такими казенными словами. Она растерянно мигнула, когда он заговорил снова, тем же мягким, вызывающим на откровенность тоном: — А теперь расскажите мне о ваших. — И пояснил, чтобы сделать свой вопрос понятнее: — У вас есть кто-нибудь? Какой-нибудь постоянный друг?

— Нет, — ответила девушка, покачав головой, так что ее светлые волосы взметнулись вокруг лица светлым облачком. — У меня ни с кем нет ничего постоянного.

Разумеется, это было крайне неудачное выражение, если принять во внимание его о ней мнение. Хэлен быстро поправилась:

— Любовь может повлечь за собой гибельные для человека последствия. Я видела это на примере своей собственной семьи, не говоря о бесчисленных коллегах. Я ни за что на свете не хотела бы зависеть от другого человека. — Она с беспокойством взглянула на него из-под настороженно опущенных ресниц, но, вместо того чтобы упрекнуть ее в цинизме, тот удивил ее, ответив:

— Значит, мы полностью сходимся в этом вопросе. Любовь — игра для глупцов. — Уэстон словно признавался в том, что ей и так было известно, — он совсем не любил Стефани Райт. Глядя в мерцающие серебряные зеркала его глаз, Хэлен испытала непрошеный приступ сочувствия. Слова слетели с ее губ, прежде чем она успела удержать их:

— Вы когда-нибудь переживали несчастную любовь?

И тут же невольно съежилась на стуле. Как-то раз она уже попробовала пожалеть его и поплатилась за это. Но теперь он только пожал широкими плечами.

— Однажды и я совершил эту обычную ошибку молодости, решив, что безумно влюблен. Мне было тогда семнадцать, и я верил, что не могу жить без нее, и в этом нелепом состоянии пробыл целых три недели. Теперь я даже не помню ее имени и с трудом могу представить, как она выглядела.

Не слишком серьезное разочарование, чтобы можно было объяснить им его неверие в любовь. Может быть, его родители постоянно ссорились и он вырос на поле домашних битв? Но Хэлен не собиралась спрашивать об этом — один раз она уже попробовала вступить на это минное поле; но его слова сильно заинтересовали ее. А Виктор, должно быть, ожидал с ее стороны дальнейших расспросов, потому что снова пристально взглянул на нее, слегка склонив голову набок. Его взгляд казался почти жестоким:

— В вашей жизни непременно должны быть мужчины.

— Почему?

— Глупый вопрос. — Глаза Уэстона скользнули по ее вспыхнувшему лицу и растрепавшимся волосам, остановились на расстегнутом воротничке блузки. Рука Виктора медленно протянулась и сжала его краешек между большим и указательным пальцами: Когда вам выгодно, вы надеваете на себя маску целомудрия. Но это мало помогает. Ничто не в состоянии скрыть вашу чувственность. Она бьет из вас ключом и притягивает мужчин, и с этим вы поделать ничего не можете.

Уэстон удерживал ее испуганный взгляд и говорил ей слова, которым она едва отваживалась верить. Он находил ее столь же привлекательной, какой девушка находила его!

Теперь для нее не было спасения, не было другого исхода. Желания, продиктованные телом, загипнотизировали ее сознание, и, когда пальцы Уэстона соскользнули с воротничка и медленно, со смертельно завораживающей истомой коснулись ее гладкой кожи, она не смогла издать ни звука, только губы Хэлен приоткрылись, и слабый вздох согласия вылетел из них. Небывалое чувство переполняло девушку, она забыла о благоразумии и осторожности, забыла о сидевших вокруг людях. Все перестало существовать для нее, кроме ощущения его руки на своей груди. В ее глазах поплыл туман, взгляды их скрестились, и в них одновременно промелькнуло удивление перед охватившим их внезапным безумным порывом. Хэлен подняла руку и бессознательным жестом опустила ее поверх, его ладони, словно хотела удержать ее навсегда, как будто она уже предугадывала, что произойдет дальше…

Но даже это смутное предчувствие не сумело подготовить ее к шоку, который она испытала, увидев, как губы Виктора вдруг искривились в гримасе отвращения к самому себе, как он отдернул свою руку, словно ее теплая кожа обожгла его адским пламенем. Как он встал и пошел прочь, брезгливо подняв плечи, предоставив ей последовать за ним на подгибающихся ногах, неся на себе тяжесть стыда, от которого ей теперь не избавиться всю жизнь.