— Двигайся, — кричит мужчина в его наушниках — говорит пилоту лететь.

Блейк двигается, чтобы выпрыгнуть, но мужчина блокирует его. Этот мужчина тяжелее его на пятьдесят фунтов, а ещё последние семьдесят два часа больше спал, ел и пил. Но у Блейка есть чёртова цель, уверенность, что он не может оставить и не оставит своего товарища позади. Последнего товарища. Единственного оставшегося мужчину. Если кто-то и останется за этой скалой, в этой духовке, то это будет он сам.

Выстрел попадает в вертолёт — невозможно понять, откуда. Из-за этого всю машину качает, и Блейк теряет равновесие. Двери по-прежнему открыты, но выход наклонён вверх, и Блейк скользит назад, падая. Каждая секунда отделяет его дальше от Рикардо, каждая секунда уносит его на один фут выше в воздух.

— Нет, — рычит он, бросаясь к двери. Он практически убьётся, если прыгнет сейчас, но ему плевать. Этого не произойдёт. Этого, чёрт побери, не может произойти.

Парень ловит его за лодыжку, как раз когда он почти выбирается из вертолёта.

Блейк тяжело приземляется на металлическую решётку. Сила его падения раскачивает вертолёт достаточно, чтобы он смог посмотреть за край: мужчина распластался на земле, раненый. И он видит других мужчин, приблизившихся и окруживших его как стая волков теперь, когда вертолёт покидает область.

— Нет.

На этот раз это только тихий звук, поражённый. Слишком тихий, чтобы услышать из-за рёва железной птицы.

Брат Рикардо. Рикардо.

Что-то не правильно. Пуля, должно быть, задела что-то очень важное, потому что двигатель уже шипит. Они по-прежнему в воздухе, но раскачиваются в стороны. На такой высоте они разобьются. Сгорят.

А затем им не приходится долго ждать. Оранжевая вспышка, которую он видит краем глаза, — единственный знак, что вертолёт взорвётся через несколько секунд, прежде чем это происходит, прежде чем его поглощает пламя, прежде чем сила взрыва выбрасывает его из вертолёта, а затем он падает, падает с неба.

***

— Блейк!

Блейк резко просыпается, сердце стучит, кровь кипит от желания бороться с врагом, которого больше не существует. Ему требуется секунда, чтобы сориентироваться, вспомнить, что он больше не в джунглях в боевом снаряжении, что он даже не в своём доме и в своей кровати, а вместо этого в детской комнате Эрин.

Он тяжело дышит, пока Эрин гладит его по спине.

— Я сделал тебе больно? — спрашивает он.

Она колеблется. Она знает, что он хочет правды, а не каких-то фальшивых заверений, в которых будет сомневаться каждый раз.

— Ты поймал меня за руку, пока я пыталась тебя разбудить. Уже даже не болит, я говорю это только для того, чтобы ты не беспокоился.

Он всё равно беспокоится, не может не беспокоиться. Он любит её. Это как смертный приговор, вынесенный мужчине, которым он был, что мог подняться из пепла. И теперь он этот мужчина, который переживает с каждым вздохом, который проводит каждую секунду бодрствования с желанием дать ей то, в чём она нуждается.

Только во снах он теряется в своей прежней жизни. Во снах и в мгновениях после них, когда его тело по-прежнему дрожит от необходимости бороться, трахаться, предъявлять на неё права примитивным способом. Раньше он держался подальше от неё. Заставлял себя ждать. Он стоял у окна в своей комнате, пока не чувствовал себя достаточно обычным собой, чтобы прикасаться к ней.

Здесь нет окна, у которого можно постоять. Некуда пойти в тесной комнате, а у него нет намерений её покидать. И, кроме того, Блейк научился за время этой поездки, что ему не нужно сдерживаться. Он не заботливый, добрый и нежный любовник, когда такой, но ей это и не нужно. Вместо этого он эгоистичный и грубый. Блейк берёт то, что ему нужно от её тела, как жаждущий мужчина упивался бы водой из озера, не задумываясь о комфорте или о том, что озеру вода нужда больше.

Когда кошмары прекратятся?

Теперь он знает ответ. Они не прекратятся, никогда, но каким-то образом всё ещё остаётся надежда. Рядом с ним всё ещё эта женщина, её тело для утешения, её сердце для любви.

Глаза Эрин широко раскрыты — не от страха, а с согласием. Он толкает её назад и задирает ночнушку.

Голая.

На ней нет трусиков. Его мозг, кажется, отключается, и всякое подобие рассудка улетучивается. Он спускает свои пижамный штаны и прижимается телом между её ног, раздвигая её ноги шире.

Он гладит свой член один раз, два раза, пока она лежит, раскрытая перед ним, и ждёт. Блейк ничего ей не говорит, он за гранью слов. Он вставляет пальцы в её киску и берёт оттуда влагу — не для её клитора, а для своего члена, окружая себя её возбуждением.

Затем нависает над ней, помещает головку своего члена к её входу и оказывается дома.

Эрин выдыхает и тянется к нему, но он хочет не этого. В любой другой раз он хотел бы, чтобы она прикоснулась к нему, чтобы она была свободна. Но сейчас он использует её — её тело, её сердце. Сейчас он возьмёт то, что принадлежит ему. И поэтому мужчина хватает одной рукой её запястья, поднимая их над её головой. Другой рукой он удерживает на месте её бёдра, трахая достаточно сильно, чтобы тряслась кровать.

Блейк трахает девушку, пока его тело не покрывается блеском пота — пока её влагалище не сжимается вокруг него три отдельных раза. Её тело под ним вялое, вымотанное, и он по-прежнему продолжает трахать её. Он такой: животное, машина. Солдат. Что-то, что может толкаться и вторгаться, и бороться часами, и именно это он делает.

— Не могу, — шепчет Эрин.

Но он чувствует, как она уже сжимается вокруг него, чувствует поток жидкости, согревающей его член. В этот момент он безжалостен. Поэтому он никогда раньше так к ней не прикасался. Она хотела его — настоящего его, даже в такое время. И он знает, что она может с этим справиться. Так что даёт ей это, быстро двигая бёдрами, держа рукой её запястья, удерживая на своём члене, заставляя её кончать снова.

Это возвращает её к жизни, оргазмы, которые заставляют вялое тело девушки двигаться и толкаться ему навстречу, пока её груди трясутся, свободные от кружевной ткани ночнушки. Её коричневые соски разительно отличаются от бледной кожи, и Блейк тянется вниз, чтобы облизать их. Только тогда, когда он сосёт их, твёрдая кожа заставляет его яйца сжаться, он выстреливает сперму глубоко внутрь её, с его губ срывается стон, и он беспомощен от облегчения.

Даже после того, как кончил, Блейк остаётся в неё, лениво толкаясь, наслаждаясь тем, как скользит влага по его обмякающему члену, и используя её, чтобы выжать окончательные пульсации удовольствия из своего тела.

— Ты в порядке? — спрашивает он глухим голосом.

— Да, — отвечает Эрин, уставшая и сонная. — Не двигайся, хорошо? Останься.

Он не может сделать ничего, кроме как подчиниться ей — своей женщине, своему спасению — и остаётся внутри неё, уплывая в сон, зная, что он слишком тяжёлый, и не может не соскользнуть как раз достаточно, чтобы она могла дышать.

— Навсегда, — обещает он.

Через несколько секунд её дыхание выравнивается, и он понимает, что она спит. Блейк опускается за ней, пока они по-прежнему соединены, её ноги убаюкивают его, её киска убаюкивает его, её груди убаюкивают его. И он без раскаяния берёт всё, что она может предложить, весь её комфорт и нежность, и красоту. Он укрывает её одновременно чувством собственности и защитой, зная, что никогда не отпустит.