Габриэла прижалась к Тони, разгоряченная и разомлевшая после долгих любовных игр. «Но Тони ведь всегда бывает очень щедрым на ласки, — подумала она, — и всегда заботится о том, чтобы доставить мне наслаждение, прежде чем самому получить столько же удовольствия».

К ее удивлению, от Гамильтонов домой он привез ее сам, объяснив, что Милтону понадобилось уйти раньше и он вызвался его заменить.

Пока экипаж вез их через город, на лице Тони она заметила странное, непривычно напряженное выражение. Несколько раз ей казалось, что он хочет что-то сказать — но вместо этого останавливался и целовал ее. Как это обычно случалось, поцелуи вызвали позыв плоти, и к тому моменту, когда они доехали до ее особняка, оба сгорали от желания и едва смогли подняться по лестнице в спальню, прежде чем лихорадочно наброситься друг на друга. После первого совокупления он раздел ее и положил в постель, где принялся повторять все снова, но на этот раз ласкал медленно, почти благоговейно — и подарил ей глубокий, потрясающий душу экстаз.

И теперь они лежали рядом, а за окнами сгущались сумерки — и все мысли о поездке на бал, куда она этим вечером собиралась отправиться, исчезли у нее из головы.

— Вы не голодны? — спросила она, проводя ладонью по его груди и запуская пальцы в черные завитки волос, которые ее покрывали. — Мы ведь пропустили обед. Но я уверена, что кухарка приготовит нам что-нибудь. Или мы можем совершить набег на кладовую. Он поймал ее руку и поднес к губам.

— Это потом. Но сначала я хочу кое-что сказать. Нечто такое, что мне следовало сказать тебе уже давно.

— Да? И что же?

— Габриэла, милая, — проговорил он, глядя ей прямо в глаза, — я тебя люблю.

На секунду она решила, что ослышалась, и даже сказала себе, что вообразила эти слова. «Наверное, на самом деле я сплю — и это мне снится», — подумала она.

— Что? — переспросила она вслух.

— Я люблю тебя, — повторил он. — Я сам это понял недавно, иначе сказал бы об этом раньше.

Она судорожно вздохнула, испугавшись, что ее сердце сейчас выскочит из груди. Робкая радость трепетала в ней словно золотистые крылья.

— И когда же ты это понял? — спросила она, изумляясь тому, что вообще способна говорить.

— Сегодня. Наверное, я не привык к такой мысли, и поэтому до меня это не сразу дошло. Но я знаю, что это так, и хочу, чтобы ты вернулась домой.

Крылья перестали трепетать, а крошечная искра надежды, которая в ней загорелась было, мгновенно погасла. Заледенев, она стремительно села в постели.

Неужели это долгожданное признание сделано только ради ее возвращения?

— Теперь, когда мы помирились, тебе нет смысла здесь оставаться. Утром я первым делом распоряжусь, чтобы твои вещи собрали, — негромко сказал он, проводя ладонью по ее нагой спине.

Отбросив одеяло, она встала с кровати и, пройдя к гардеробу, достала оттуда халат. Завернувшись в плотную ткань, она пыталась согреться, но понимала, что это вряд ли удастся. Она крепко затянула пояс халата на талии.

— В этом нет необходимости. Извольте оставить мои вещи на прежнем месте. А теперь, может, мы все-таки поедим?

Он сел — и его брови мрачно сдвинулись, напоминая темные клинки.

— Разве ты не слышала, что я сказал? Я люблю тебя, Габриэла! Я хочу, чтобы мы были вместе.

— Нет, вы просто хотите, чтобы я очутилась у вас дома, чего вы желали с самого начала. Это старый спор, который нет смысла продолжать.

Казалось, ее реакция его изумила.

— Ты хочешь сказать, что не веришь в мою любовь? Но почему?

— А как могло быть иначе, когда я слышала, как вы сказали лорду Весси совершенно противоположное? «Люблю? — передразнила она его. — Нет, я не люблю Габриэлу!» Вы в тот день выразили свои чувства совершенно ясно, а теперь ждете, чтобы я поверила, будто они в корне изменились? За такой короткий срок?

Он стиснул зубы так крепко, что на щеке у него забилась жилка.

— Во всяком случае, я на это надеюсь.

— Хотите знать, что я об этом думаю? — спросила она, и прилив гнева принес с собой тот жар, которого ей только что не хватало. — По-моему, вы настолько сильно хотите подчинить меня своей воле и вернуть обратно, чтобы прекратить сплетни, что готовы на все — даже на такое! Вы были готовы соблазном и обманом добиться у меня согласия на наш брак, а теперь повторяете это снова. Ну так я этого не допущу! Я не позволю вам использовать мои чувства по отношению к вам против меня же, просто сказав те слова, которые, как вам прекрасно известно, мне отчаянно хотелось бы услышать!

— И что это за чувства? — спросил он очень тихо. — Ты ведь говоришь, что любишь меня?

— Конечно, я люблю вас! — ответила она и голос ее дрожал от едва сдерживаемого гнева. — Не верю, что вы не знали об этом с самого начала. Господи! Да разве пошла бы я за вас замуж, если бы не любила? Иначе с чего бы мне приходить в такое отчаяние, после того как я услышала, что вы говорили Итану? Какая еще причина могла заставить меня сбежать из дому, где я была так счастлива? Или, вернее, считала себя счастливой?

Тут ее голос сорвался — и у нее по щекам чуть было не покатились слезы. Невероятным усилием ей удалось с ними справиться.

— На этот раз я не собираюсь поддаваться вашим льстивым речам — и не вернусь к вам. Теперь мой дом здесь! — заявила она, тыча пальцем в пол. — Здесь я и останусь.

— Габриэла, я…

— Нет, хватит! Я разрешила вам вернуться ко мне в постель. Я соблюдала условия, которые вы поставили мне в эти последние недели. Я обещала родить вам ребенка — и не стану нарушать данного вам слова. Но на большее не рассчитывайте. Чтобы больше не было речи о том, чтобы мне вернуться в ваш лондонский особняк или в Роузмид! И чтобы больше не было фальшивых слов о любви.

— Ты не права! — прервал он ее хриплым голосом. — Я действительно тебя люблю.

Несколько секунд она молча смотрела на него. В глубине души ей безумно хотелось поверить ему — несмотря ни на что. Однако что-то в ее сознании противилось такому шагу: скорее всего опасение, что если она ему поверит, а он снова передумает, то она этого не перенесет. Габриэла отвела взгляд.

— Я сейчас иду вниз, чтобы поесть. Вы можете присоединиться ко мне, если захотите, а можете уехать.

Десять минут спустя она сидела за обеденным столом, хотя у нее не было аппетита. До нее донесся тихий скрип двери и звук шагов по лестнице. Она напряглась, готовясь к встрече с Тони. Однако вскоре услышала, что муж направляется не к столовой, а дальше. Еще через минуту она услышала негромкий разговор — и один из лакеев открыл переднюю дверь, а потом запер ее за ним. Тони ушел.

«Это к лучшему, — сказала она себе. — Но даже если это так, то почему у меня такое чувство, будто я только что вырвала у себя из груди сердце?»

Больше не в силах сдерживаться, она дала волю чувствам — и вскоре все ее лицо было мокрым от слез.

Вернувшись домой, Тони сразу же приказал оседлать себе коня и поехал… сам не зная куда. Несмотря на поздний час, он не смог заставить себя зайти в дом и подняться в свою спальню, зная, насколько одиноким покажется ему дом и насколько пустой будет его постель, в которой рядом с ним не окажется Габриэлы.

«Впервые в жизни я полюбил, — думал он. — А женщина, которую я обожаю, мне не верит!» Он невесело рассмеялся иронии этой ситуации и пришпорил коня, бросив монетку дорожному смотрителю, чтобы выехать на дорогу, которая уходила на север от Лондона.

«Я люблю Габриэлу? Нет, я не люблю ее!» Эти слова, которые он произнес тогда — и которые она повторила сегодня, — не давали ему покоя. Словно очнувшись от долгого сна, он понял, что любил ее уже тогда, — и, наверное, полюбил задолго до этого. Вот только он был слишком упрям — и слишком слеп, чтобы понять то, что было перед ним все это время. И еще ужаснее было ее признание в том, что она любит его, но больше не может заставить себя ему поверить. Он принял ее любовь, даже не замечая ее, а потом разбил ее чувство — разбил Габриэле сердце.

Оказавшись за городской чертой, он поскакал во весь опор. Прохладная апрельская ночь взбодрила его. Спустя какое-то время он ощутил, что его конь устал, и перевел его на шаг. Только в этот момент он понял, что проехал почти половину дороги до Роузмида. Остановившись, он стал решать, продолжить ли ему путь или вернуться обратно в город. Внезапно его озарило: Габриэла остается в Лондоне. Значит, и его место там. Он повернул коня и поскакал обратно.

Габриэла почти не спала этой ночью — и еще меньше спала следующей. На утро второго дня она поднялась с постели усталой и печальной. От Тони не было никаких известий — ни единого слова с того вечера, когда он ушел от нее. Возможно, между ними все кончено. Возможно, она окончательно оттолкнула его от себя.

Вызвав горничную, она с ее помощью облачилась в дневное платье в бело-голубую полоску и пошла в утреннюю гостиную пить чай. Что до еды, то она едва смогла съесть кусочек тоста: ее подташнивало, и аппетита не было вообще. Спустя четверть часа она все еще сидела в задумчивости над чашкой чаю, когда в дверях появился Форд.

— Доброе утро, ваша светлость, — сказал дворецкий, заходя в комнату. — Только что доставили вот это. Я решил, что вы захотели бы, чтобы их принесли сюда.

У нее округлились глаза при виде вазы с цветами, которую он принес. Это были пышные розы — не меньше трех дюжин! Лепестки у них были густо-красными, соперничая с лучшими сортами красного вина. Их сладкий аромат моментально наполнил комнату, заставив ее дышать глубже, чтобы полнее им насладиться.

«Божественно!» — подумала она.

— При них была карточка, — сообщил дворецкий, поставив вазу на столик.

Подойдя к Габриэле, он подал ей небольшой белый прямоугольник и, поклонившись, удалился.

Чувствуя, как отчаянно бьется ее сердце, она прочла записку:

«Они напомнили мне тебя. Сладкие, чувственные и неоспоримо прекрасные. Заботясь о твоей безопасности, я приказал срезать с них шипы, потому что и без того слишком больно тебя ранил. Пожалуйста, прости меня.

Твой покорный слуга Тони».

Она смотрела на розы, бессильно уронив руку с запиской на колени. Он попросил, чтобы она его простила. За что? За то, что он сказал, что любит ее, когда на самом деле это не так? Она обратила внимание на то, что он закончил записку словами «твой покорный слуга», но больше не повторял заверений в своей любви. И что же он на самом деле хотел сказать?

Раньше он часто делал ей подарки — но цветы прислал в первый раз. Будет ли этот раз и последним? Может быть, это какое-то прощание? Совершенно растерявшись, Габриэла не знала, что думать. Она смяла карточку — и тут же снова разгладила и перечитала.

Не в силах устоять, она подошла к цветам. Осторожно обхватив одну из роз рукой, она наклонилась к ней и закрыла глаза. С мыслями о Тони она глубоко вдохнула аромат цветов.

На следующий день принесли новый букет — на этот раз они были ярко-розовыми. И с ними опять была новая записка.

«Они прелестны, но их нельзя сравнить с тобой.

Твой покорный слуга Тони».

Габриэла поставила этот букет рядом с первым и стала гадать, придет ли Тони к ней.

Он не пришел. И она не увидела его и в тот вечер, когда была в театре с Рейфом и Джулианной. Вместо того чтобы смотреть спектакль, она все время бросала взгляды в сторону его ложи, надеясь его там увидеть, — но он так и не появился.

Однако на следующее утро к ней домой доставили еще один подарок — теперь это оказалась коробка. Форд принес ее наверх и поставил перед ней на столе с завтраком. Только после его ухода она развязала желтую атласную ленту и подняла крышку, под которой оказался великолепный набор сластей: засахаренные фрукты, меренги, марципаны, орехи в карамели, ириски и медовые коврижки.

«Немного сластей для самой сладкой.

Твой покорный слуга Тони».

«Чего он добивается? — недоумевала Габриэла. — Хочет снова меня соблазнить?» Не устояв перед коврижкой, она откусила кусочек. Однако при этом дала слово, что не уступит Тони.

Каждый день на протяжении всей следующей недели он присылал ей подарки, и каждый сопровождала записка, которую он неизменно подписывал словами «Твой покорный слуга». А вот на восьмой день в записке оказалось сказано нечто иное.

«Можно мне к тебе прийти?

Тони».

Она долго сидела в нерешительности, но потом на оборотной стороне карточки написала: «Да», На следующий день Тони остановил свой экипаж перед дверями особняка Габриэлы. Спрыгнув на землю, он решительно одернул жилет и направился в дом.

За все годы своей жизни Тони не смог вспомнить ни единого случая, чтобы он нервничал, явившись с визитом к женщине. То, что эта женщина к тому же его жена, делало эту реакцию еще более странной. Повернувшись к фаэтону, он снял с сиденья букет цветов, который привез для нее, и поднялся по нескольким ступеням, которые вели к парадной двери.

Вместо того чтобы открыть дверь своим ключом, он дождался, чтобы дворецкий Форд впустил его в дом. Поздоровавшись, он услышал, что ее светлость находится в гостиной в ожидании его визита. Еще раз одернув жилет, Тони отправился к жене.

Она сидела в пятне яркого апрельского солнца и с задумчивым видом смотрела в сад под окнами. Когда она повернулась к остановившемуся у дверей мужу, ее глаза на мгновение вспыхнули.

— Тони!

— Габриэла… Позволь мне заметить, что ты необычайно хороша сегодня.

И это было так: ее безупречная сияющая кожа оттенялась свежей нежно-розовой тканью платья.

— Это новый туалет? — спросил он, почувствовав необходимость срочно найти тему для разговора.

— Да, из моего весеннего гардероба. Лили и Джулианна помогли мне его подобрать. — Она встала, сцепив руки перед собой. — Надеюсь, вы не будете возражать против расходов…

— Ни в коем случае, — заверил он ее.

Ее лицо немного смягчилось — и она опустила руки.

— Вот, — добавил он, — это тебе. Подойдя к ней, он вручил цветы.

— Фиалки! Ах какая прелесть! — Она поднесла его к лицу, чтобы насладиться ароматом цветов. — Где вы их нашли так рано?

— Я знаю одну превосходную цветочную лавку. — На самом деле отыскать ее любимые фиалки оказалось делом отнюдь не легким, но он не стал говорить об этом Габриэле. — Мне казалось, что их цвет очень подходит к твоим глазам, — добавил он.

Она опустила букет.

— Тони, зачем все это?

— О чем ты спрашиваешь?

— Цветы, конфеты, все те подарки, которые вы в последнее время мне присылали.

— Тебе они не понравились? Я найду что-то другое…

— Они превосходны. Но почему вы делаете это?

— Мне действительно надо объяснять?

Она помолчала немного и кивнула:

— Постарайтесь.

— Ладно. Я надеялся, что смогу продемонстрировать тебе то, что ты не позволяешь мне говорить. Мне пришло в голову, что я толком за тобой не ухаживал, так что позволь мне это сделать теперь. — Взяв ее руку, он поднес ее к своим губам. — Пожалуйста, Габриэла, разреши мне восполнить упущение.

Легкая тревога промелькнула на ее лице — и она поспешно высвободила руку. Помолчав, он продолжил:

— В сущности, получилось так, что я тебя соблазнил, и ты была совершенно права, укоряя меня за это. Но достаточно разговоров. Надень ротонду и позволь мне тебя покатать.

— Сейчас?

— Конечно! Я приехал на фаэтоне. Мне подумалось, что тебе было бы приятно проехаться по городу. Если пожелаешь, мы можем поехать и в парк, но хочу тебя предупредить, что там будет очень много народу, несмотря на то что сезон только начинается.

Его прежняя неуверенность снова вернулась при виде ее явных колебаний. «Неужели она мне откажет?» — подумал он. Но, к его глубокому облегчению, она кивнула:

— С удовольствием.

Ему очень хотелось пойти следом, но он удержался. Несмотря на принятое им решение ухаживать за ней, сдерживать свою страсть оказалось делом нелегким. Однако он готов и на это, если ему удастся завоевать ее любовь — и, что еще важнее, доверие.

Тони прекрасно понимал, что Габриэла допустит его к себе в постель, если он ее об этом попросит. Она уже сказала ему, что сдержит свое обещание родить ему ребенка. Однако он знал, что если сейчас отправиться к ней, она решит, что это его единственное желание. Для нее это станет доказательством того, что его слова о любви к ней были всего лишь завуалированным выражением похоти. «Ну так я ей докажу, что физическое влечение не самое главное. К тому же она говорила, что любит меня! Значит, дает какую-то надежду».

Тихие шаги возвестили о ее приближении. Он повернулся и увидел ее в дверях — потрясающе красивую в шляпке с перьями и весенней легкой ротонде. Привычный прилив желания захлестнул его, но на этот раз он ощутил и нечто другое: волну чувства, которое не имело ничего общего с плотским желанием и касалось его души.

«Как я смог не заметить, насколько сильно ее люблю? Ведь она нужна мне, как воздух. А я почти оттолкнул ее!» — изумлялся он про себя.

Однако он намерен все исправить. Ему надо только найти способ убедить Габриэлу, чтобы она поверила.

Быстро пройдя через комнату, он подал ей руку.

— Готова?

Она положила затянутую в перчатку руку ему на рукав и кивнула:

— К прогулке в экипаже — да.

Каждое утро Габриэла вставала с постели с твердой решимостью отказаться принять Тони и положить конец этому его странному «ухаживанию». Но потом он появлялся у нее на пороге с каким-то подарком — цветами, конфетами или милой безделушкой, — и, несмотря на всю ее решимость, она таяла и соглашалась на все его предложения.

Они катались в коляске и верхом, неспешно гуляли по парку. Он водил ее в цирк Эстли и в Британский музей. Как-то даже сопровождал в поездке за покупками на Бонд-стрит и держал ее пакеты, пока она подбирала новые скатерти для столовой и серебряные подсвечники для прихожей. Она решила, что вся эта суета вряд ли ему понравится, но он покорно принимал все ее хозяйственные затеи и с неистощимым терпением дожидался, пока она выполнит все намеченное.

Вечерами он снова появлялся у нее дома и сопровождал на балы, приемы и рауты, где непременно танцевал с ней не меньше двух танцев, — и вел ее ужинать, когда она ему это позволяла. В театре и опере она сидела в ложе Уайвернов, а однажды вечером они отобедали в Карлтон-Ха-усе с самим принцем-регентом.

Принц дружески хлопнул Тони по плечу и осведомился, почему он окружает таким демонстративным вниманием свою собственную жену, хотя ему, как и любому представителю высшего общества, прекрасно известно, что между супругами такое не принято.

Отвечая ему, Тони повернул голову и встретился взглядом с Габриэлой.

— Дело в том, ваше королевское высочество, что я просто хочу доказать, что люблю ее, а она не верит.

Развеселившийся принц громко захохотал.

— И она совершенно права, если вспомнить, каким повесой вы всегда были! Ваша герцогиня — мудрая женщина.

— Да, ваше высочество, это так. Однако не в этом конкретном случае.

Эти слова вызвали новый взрыв смеха у принца и заставили Габриэлу нахмуриться.

«Неужели я ошибаюсь? — задумалась она той ночью, лежа в одиночестве в своей постели. — Может быть, Тони действительно меня любит, а я просто терзаю своим недоверием нас обоих? Или я права, что не верю Тони?»

Эти сомнения крутились у нее в голове, пока сон не принес ей несколько часов отдыха.

И наконец, первого июня, когда она утром сидела за чашкой чаю, она вдруг поняла, что близок день, когда ей придется принимать какое-то решение. Она беременна.

Она уже недели две подозревала, что это может быть так, но выжидала, чтобы знать наверняка. Но когда у нее второй раз подряд не пришли месячные, она поняла, что ждет ребенка. Кроме того, появились и другие признаки: необычная усталость, недомогание и тошнота, из-за которой по утрам она пила только слабый чай.

Ей следовало бы ликовать… и она действительно была очень рада, однако невольно тревожилась о том, как эту новость примет Тони. И о том, как при этом изменятся их нынешние отношения. Хотя, возможно, теперь ей следовало бы уступить и переехать к нему в особняк, пусть даже она по-прежнему питает некоторые сомнения относительно искренности его признаний в любви.

А она любила его и не переставала по нему скучать. Несмотря на то что каждый день они помногу часов проводили вместе, ночи без него казались длинными и одинокими. Поначалу она считала, что Тони по-прежнему будет приходить к ней в постель, но после их последней ужасной ссоры он туда не возвращался. Она не могла понять, наказывает ли он ее или просто больше не хочет.

И существовала еще одна пугающая возможность — та, при мысли о которой Габриэла содрогалась. «А что, если я вообще теперь ему нежеланна?» — думала она. Но если бы это действительно было так, все знаки его внимания были бы бессмысленными… если только он не упрямится, решив любой ценой добиться своего. Но с другой стороны, возможно, истина заключалась в том, что он действительно ее любит — как и говорит.

«Боже! Я не знаю, что и думать! — поняла она, с громким стуком поставив чашку на блюдце. — Но зато у меня будет ребенок, — поспешила она себя успокоить. — Наш ребенок».

Прошло еще два дня. Музыка смолкла, и Тони с Габриэлой закончили танцевать вальс. Многочисленные пары вокруг них начали расходиться. Выскользнув из объятий Тони, Габриэла собралась последовать их примеру, но в следующую секунду отчаянно вцепилась в его руку, чувствуя, как комната внезапно начала кружиться.

— Дорогая, что с тобой? — испугался Тони, притягивая ее к себе.

Однако неприятное ощущение прошло так же быстро, как появилось. Голова у нее прояснилась, чувство равновесия восстановилось. «Господи, — подумала она, — это еще что такое?» — но ответ на этот вопрос пришел почти мгновенно: она ведь беременна. Вот только пока ничего не говорила Тони о ребенке, а людный бальный зал был неподходящим местом для такого признания.

— Право, не знаю! — покривила она душой. — Может, это из-за жары? Тут ведь довольно душно, правда?

Он встревоженно посмотрел на нее.

— Немного, но не больше, чем обычно бывает на балах. Ты уверена, что здорова?

— Совершенно уверена.

— Потому что если тебе нездоровится…

— Мне только надо выпить чаю и немного поесть. Из-за всех этих танцев я умираю с голоду.

И это была правда. Утренняя тошнота приводила к тому, что к вечеру у нее просыпался зверский аппетит. Теперь она понимала, каково было Лили в эти последние месяцы.

— Ты в состоянии идти? — спросил он.

— Конечно! — Она заставила себя широко улыбнуться. — Я прекрасно себя чувствую.

А про себя подумала: «Для беременной женщины». Тони ответно улыбнулся: похоже, он решил поверить ее объяснению.

— Насколько я знаю хозяев дома, их прислуга уже должна выставлять закуски. Хочешь, посмотрим, нельзя ли нам пробраться туда на несколько минут раньше остальных?

Она кивнула:

— Давай попробуем.

Тони оказался прав, и хотя они подошли к накрытым столам первыми, еще несколько пар и небольших групп гостей вошли в зал, едва они успели сесть за столик.

Еда подкрепила ее, и чувство голода притупилось, но, к собственному изумлению, Габриэла обнаружила, что спустя час, когда ужин как раз закончился, ей пришлось бороться с сильнейшей зевотой. Когда они с Тони выходили из столовой, он наклонился к ней ближе и сказал:

— Похоже, ты вот-вот заснешь. Может, мне вызвать экипаж и отвезти тебя домой?

Прикрыв ладошкой в перчатке очередной зевок, от которого у нее даже глаза заслезились, она согласилась.

В карете Тони притянул ее к себе, чтобы она смогла положить голову ему на плечо. Слишком сонная, чтобы возражать, она со вздохом облегчения привалилась к нему и полностью расслабилась — впервые с того момента, когда в последний раз засыпала в его объятиях.

Когда она проснулась, экипаж не двигался. Осознание реальности приходило к Габриэле постепенно. Тони обнимал ее, и его руки служили ей теплым и надежным убежищем.

— Мы уже приехали? — спросила она.

— Да, но спешить не нужно. Мне не хотелось тебя будить: ты спала так сладко! — Он пальцем убрал с ее щеки выбившийся из прически локон. — И была похожа на ангела.

Глядя в его красивое лицо и глубокие синие глаза (в полумраке кареты они казались почти черными), она ощутила прилив желания.

— Поцелуй меня, Тони, — прошептала она. На его губах появилась легкая улыбка:

— С удовольствием.

Прижав ее к себе еще крепче, он прикоснулся к ее губам поцелуем, который был страстным и нежным, теплым и неспешным, словно он собирался смаковать ее, как какой-то деликатес, который ему предложили попробовать. Лаская ее, он наслаждался вкусом ее губ, а его язык погружался в ее рот так, что очень быстро у нее закипела кровь, а сердце отчаянно забилось.

Запустив пальцы ему в волосы, она отвечала на его поцелуй, разрешив себе выразить в нем все, что чувствует, все, чего жаждет. Приоткрыв рот, она заманивала его глубже, уводила все дальше к жарким вершинам страстных наслаждений, так что вскоре оба уже задыхались, теряя голову. Однако вскоре и этого стало уже мало: ее тело желало большего — гораздо большего.

— Ты не хочешь зайти в дом? — спросила она, задрожав, когда его ладонь легла ей на грудь в сладкой ласке.

Он поцеловал ее в губы еще дважды, а потом осыпал нежными поцелуями щеку и шею, задержавшись, чтобы провести языком по лихорадочно бьющейся жилке.

— Ты этого действительно хочешь?

— Да, — прошептала она севшим от желания голосом. — Без тебя в моей постели пусто.

Он поднял голову — и его теплый взгляд устремился ей в глаза.

— Значит ли это, что теперь ты мне веришь? Что ты убедилась в том, что я тебя люблю? Потому что это так, Габриэла. Я очень, очень сильно тебя люблю.

Ее страсть немного поостыла: проснувшиеся сомнения пригасили наслаждение. Она устремила на него взгляд, понимая, что ей следует просто поверить ему. Сказать то, что он хочет услышать. Но что-то помешало ей это сделать. Язык отказывался произносить заветные слова.

Огонь потух в его глазах так же внезапно, как и зажегся, а его объятия разжались.

— Понятно. — Он вздохнул и отвел взгляд. — Ну что ж, тебе следует идти в дом и ложиться спать.

Его лицо было бесстрастным, зубы крепко сжимались, словно от сильной боли.

— Тони…

Потянувшись, он распахнул дверцу, выпрыгнул из кареты и протянул руку, чтобы помочь ей сойти. Она молча оперлась на него и позволила проводить до двери.

— Доброй ночи, мадам. Желаю сладких снов.

— Тони, пожалуйста! Зайди в дом — давай поговорим.

Он бросил на нее насмешливый взгляд.

— О чем? По-моему, все уже сказано.

У нее за спиной лакей открыл дверь — а Тони повернулся и зашагал обратно к экипажу. Получивший отрывистый приказ кучер тряхнул вожжами, трогая коней.

Габриэла проводила карету долгим взглядом и только потом ушла в дом. С трудом передвигая отяжелевшие ноги, она поднялась к себе в спальню, остро сознавая свое одиночество. В комнате она опустилась на кровать, вспоминая расстроенное лицо Тони. Он казался совсем убитым, по крайней мере — сильно обескураженным. Неужели она действительно заставила его лицо и взгляд стать такими? Неужели она причинила ему настолько сильную боль? А если это так, то это можно объяснить только одним. «Он меня действительно любит!»

— Боже, что я наделала? — тихо прошептала она.