Два дня спустя Лили сидела в адвокатской конторе «Пенниройал и сыновья». Сам мистер Юстас Пенниройал был к ее услугам.

— Что ж, — сказал ей поверенный, — моему клерку потребуется совсем немного времени на то, чтобы отыскать папку с завещанием вашего дедушки. А пока могу я предложить вам чашку чаю? Вода, должно быть, уже вскипела.

Взглянув на маленький камин и чайник, пристроенный на металлической решетке для разогрева, Лили согласно кивнула:

— Благодарю вас, мистер Пенниройал, с удовольствием.

Когда поверенный просеменил к камину, чтобы приготовить напиток, она оглядела кабинет, вдоль стен которого тянулись шкафы, заставленные толстыми книгами в кожаных переплетах, в основном, как можно было предположить, по юриспруденции. Сложив затянутые в черные перчатки руки на коленях поверх черных муслиновых юбок, Лили постаралась расслабиться. Впервые почти за неделю она чувствовала себя полностью самой собой, вновь облаченная в женскую одежду.

Вчерашняя поездка в лавки подержанного платья, что на Петтикоут-лейн, снабдили ее одеждой и аксессуарами — вещами, которые она не имела возможности взять с собой из дома. Несколько лишних пенсов в ладонь лавочницы убедили женщину помалкивать о «мальчике», который купил одежду, и о молодой женщине, которая вскоре появилась из примерочной.

Хотя ее новый наряд не был модным, как та одежда, которую она носила раньше, приобретенное платье когда-то принадлежало даме со вкусом и, что важнее всего, Лили могла себе позволить его купить. Как только она получит свое наследство, то позаботится о том, чтобы найти подходящую модистку и заказать новый гардероб. Еще она планировала переехать в лучшую гостиницу — уже третью со времени приезда в Лондон — после того, как покинет сегодня контору поверенного.

Из первой гостиницы она выписалась очень скоро, решив, что лучше не рисковать возвращаться в комнату «Джека Бейна» одетой как женщина после посещения Петтикоут-лейн. И хотя номер, в котором она провела последнюю ночь, оказался вполне приличным, утром завтраком она чувствовала себя крайне неловко, когда парочка постояльцев-мужчин решила подсесть к ней за стол. Лили с облегчением расплатилась по счету и отбыла.

— Ваш чай, прошу, — объявил мистер Пенниройал. Улыбаясь ей поверх очков, сидящих на кончике длинного носа, он протянул ей чашку с блюдцем. Сладкий цветочный аромат приятно разливался в воздухе.

Сделав глоток, она дала себе мгновение насладиться этой маленькой роскошью после нескольких дней лишений. Разумеется, было несколько ярких моментов во время ее путешествия в Лондон. Восхитительная трапеза в таверне с лордом Весси и поездка в его роскошной карете. И конечно, его поцелуи и возбуждающие, незабываемо чудесные прикосновения рук.

Тепло прихлынуло к щекам, придавая им розовый оттенок, который, она надеялась, поверенный припишет горячему чаю.

«Я должна прекратить думать о маркизе, — предостерегла она себя. — Это перевернутая страница, и мне надо забыть его». Задача, которая пока оказывалась непосильной, ибо все ее сны были наполнены его образом.

Она молча приказала себе сосредоточиться на своем будущем, думать о свободе, которая уже почти у нее в руках благодаря дару любящей матери.

Лили не знала почему, но когда мать вышла замуж за Гордона Чока, она не сообщила ему о наследстве, которое ее отец оставил для Лили. Десять тысяч фунтов — по крайней мере так сказала ей мама несколько месяцев назад. Возможно, уже тогда она сознавала, что не переживет этот год, и хранила тайну столько, сколько могла.

Однажды, когда Лили смывала кровь с распухшего лица матери, избитой Чоком, та протянула руку и схватила ее за запястье.

— Твой дедушка оставил тебе деньги, — прошептала она. — Они в Лондоне, в нотариальной конторе «Пенниройал и сыновья». Воспользуйся ими и беги, пока еще есть время. Уезжай немедля. Спасайся, Лили!

Разумеется, никуда она не уехала. Как она могла бросить мать, которая нуждалась в ней? Но как бы горячо ни боролась Лили за жизнь матери, Луиза Бейнбридж Чок таяла на глазах. Зимняя пневмония, сказал доктор, но Лили-то знала правду. Мама отказалась от жизни, ее сердце было разбито двумя мужчинами, которые должны были ее любить и лелеять.

Вне всякого сомнения, Чок был подлецом и негодяем, но по крайней мере его жестокость была прямолинейной, даже предсказуемой в каком-то ужасном смысле. Страдания же, причиненные отцом Лили, были более вероломного свойства. Хотя он никогда жену и пальцем не тронул, он сделал много хуже: взял ее любовь и привязанность, использовал их, пусть и ненамеренно, и медленно разбивал ей сердце день за днем.

Щеголеватый и красивый, словно сказочный принц, Тимоти Бейнбридж был четвертым сыном графа. Лихой и бесшабашный, он мог обаять кого угодно и вовсю пользовался этим. Когда отец намечал себе очередную жертву, его сосредоточенность была абсолютной, внимание завораживающим настолько, что на тот короткий период времени у бедняжки создавалось ощущение, будто она для него самое дорогое существо на свете.

Но, как они с матерью скоро поняли, Тимоти Бейнбриджу все быстро наскучивало, ему для счастья требовалась постоянная новизна в жизни, равно как и постоянно увеличивающиеся дозы эмоционального возбуждения и приключений.

Вместо того чтобы остепенить его, что в представлении большинства должен был сделать брак, обязательства лишь побуждали его больше рисковать, больше гоняться за неизведанным, смотреть в лицо еще более серьезным опасностям. А в то время, когда он охотился на тигров в Индии, взбирался на горные вершины в Альпах и плавал по обширным китайским морям, им с мамой приходилось самим заботиться о себе.

Деньги приходили, но только когда он вспоминал, что должен послать их, а это временами бывало каждый месяц, а порой всего раз в год. То целый шквал писем и подарков, удивительных и красивых вещей, которые прибывали со всего света, то вдруг связь полностью прекращалась.

И иногда — обычно, когда жизнь дома входила почти в нормальный ритм — он неожиданно возникал на пороге. И снова ослеплял их своим обаянием, заставляя желать, чтобы он остался, чего, как они обе знали, никогда не могло быть.

Лили ненавидела его. Она негодовала на его отсутствие, злилась, что из-за него мама истерически рыдала каждый раз, когда он уезжал, а потом становилась бледной от беспокойства, когда он не писал и не давал им знать, что жив и здоров.

Его смерть стала для них почти облегчением. Они узнали о случившемся из письма какого-то чиновника из канадской колониальной провинции. В нем сообщалось, что мистер Бейнбридж погиб после того, как был сильно покалечен медведем. И все же, несмотря на свою враждебность по отношению к отцу, Лили плакала так же горько, как и мать, пустота и скорбь поселились у нее в душе и, как она считала, навсегда.

В отличие от других девочек, мечтающих об идеальном мужчине, который однажды появится и вскружит голову, она поняла в тот тринадцатый год своей жизни, что никого не хочет любить, никогда не выйдет замуж. Женщина замужем становится собственностью своего мужа, от него зависит ее физическая и духовная безопасность. Лучше быть одной, рассуждала она, чем обрекать себя на риск неизбежного предательства и боли.

Благодаря отцу она усвоила один урок: никогда не доверяй мужчине. Второй мамин муж только подкрепил эту убежденность.

— Вам понравился чай, миссис Смайт?

Лили вздрогнула и нахмурилась. Ей потребовалось мгновение, чтобы вспомнить, что это она миссис Смайт. По крайней мере так она решила представиться поверенному.

Лили знала, что обращение незамужней двадцатилетней женщины за наследством будет воспринято крайне неодобрительно, невольно вызовет вопросы. По традиции с такой просьбой должен обращаться опекун, в ее случае — Гордон Чок. Но об этом, разумеется, не могло быть и речи.

И хотя она была почти уверена, что мистеру Пенниройалу ничего не известно о втором браке ее матери, она не могла допустить, чтобы он связался с отчимом по поводу этой финансовой операции. Поэтому, дабы придать себе некоторую степень заслуживающей доверия независимости, она решила изобрести мужа. Потом, в последующей вспышке вдохновения, так же быстро убила его.

Она улыбнулась про себя, гордясь тем, что придумала такую уловку. Теперь остается лишь играть роль молодой, скорбящей вдовы, и пусть дела разворачиваются так, как должно.

— Чай замечательный, спасибо. — Она сделала еще глоток, потом послала ему сдержанно-застенчивую улыбку.

Он отставил свою чашку.

— Мои искренние соболезнования по случаю ваших потерь. Какое, должно быть, ужасное было для вас время: вначале смерть мужа, а потом и вашей матушки. Уход дорогих нам людей — это всегда нелегко.

— Да, конечно. — Думая о матери, ей нетрудно было придать лицу выражение искренней печали. — Это одна из причин, по которой я решила приехать в Лондон. Дома слишком много грустных воспоминаний.

— Где он погиб, могу я спросить?

Лили не сразу поняла, что он имеет в виду. Кто погиб? До нее не сразу дошло, что он говорит о ее «муже».

«Господи помилуй, — подумала она, — мне надо быть более внимательной, если я не хочу быть пойманной! И, милостивый Боже, он, по-видимому, ожидает, чтобы я назвала битву. Думай, Лили, и побыстрее».

Сделав еще глоток чая, она дала себе минуту, чтобы придумать ответ. Ее чашка задребезжала, когда она поставила ее на блюдце.

— При Виттории, — ответила она унылым тоном, — меньше года назад. — Теперь она была рада, что всегда находила время прочесть в газетах репортажи о войне.

— Ах, Виттория. Великая победа для британцев и португальцев. Помогла нам сбросить маленького императора с трона и водворить его на Эльбу, где ему самое место Вполне закономерно, я думаю. Вы, должно быть, очень гордитесь благородной жертвой вашего супруга.

Она кивнула:

— Конечно, и испытываю огромное облегчение, что снова наступил мир.

Этот клерк когда-нибудь вернется?

Словно в ответ на ее нетерпение несколько секунд спустя послышался стук в дверь, и один из четверых помощников мистера Пенниройала стремительно вошел и положил перед своим работодателем толстую стопку переплетенных бумаг. Как только молодой человек вышел и закрыл дверь, поверенный протянул руку и развязал ленточку, которая скрепляла папку. Он пошелестел листками, прежде чем вытащить один неподшитый.

— А, вот оно. Уже подготовлено в ожидании того дня, когда вы придете заявить свои права на наследство. — Он немного помолчал, пробегая глазами документ. — Все кажется в порядке, хотя здесь по-прежнему внесено на подпись ваше девичье имя. — Его седые брови сошлись над переносицей. — Быть может, мне следует распорядиться переделать документ?

У нее засосало под ложечкой.

— Это так необходимо?

Милостивый Боже, что же ей делать, если он станет настаивать, чтобы она подписалась фамилией по «мужу»?

Он в задумчивости приложил палец к нижней губе, потом сказал:

— Нет, полагаю, строгой необходимости в этом нет. Напряжение, сковавшее ее, немного отпустило.

— Видите ли, я бы предпочла подписать все сегодня. Мне не совсем удобно об этом говорить, мой… м-м… муж был младшим офицером, и хотя такие детали не имеют значения, когда ты влюблен, должна признаться, материально мы никогда не были хорошо обеспечены. Могли бы мы приступить прямо сейчас? Я очень нуждаюсь в денежных средствах, знаете ли.

Пожилой поверенный поджал губы и нахмурился.

— Гм? Нет никаких сомнений в том, что вы законная наследница, девичья у вас фамилия или по мужу. Да, полагаю, тут никаких проблем. — Он подтолкнул к ней листок и вручил ручку. — Подпишитесь внизу.

Пальцы у нее дрожали, но она заставила себя успокоиться, прежде чем окунула перо в чернила и вывела свое имя. Только когда поверенный промокнул чернила с листка и положил его назад в папку, напряжение отпустило ее одеревеневшие мышцы.

Он улыбнулся:

— Если вы не против подождать, я выпишу для вас поручительство. Мы инвестируем средства в очень уважаемый банк. Полагаю, вы не захотите снять сразу всю сумму с их счетов?

— Нет, не думаю, что мне немедленно нужны сразу все десять тысяч фунтов.

— Десять тысяч? О, полагаю, сумма гораздо больше. — Снова порывшись в бумагах, он вытащил из пачки другой листок. — Вот последняя расчетная ведомость. Да, как я и думал. Текущий баланс составляет сорок восемь тысяч девятьсот семьдесят три фунта, одиннадцать шиллингов и шесть пенсов. Ваш дедушка внес эти деньги почти двадцать лет назад. С тех пор сумма значительно возросла.

Сердце Лили заколотилось. Сорок восемь тысяч фунтов. Святители небесные, она богата!

— Пяти сотен на сегодня будет достаточно? — спросил мистер Пенниройал.

Лили не смогла сдержать улыбки, которая буквально расцвела у нее на лице.

— Боже мой, да!

Поверенный рассмеялся и снова позвал клерка.

— И еще одно, — сказал он после того, как отправил своего человека, чтобы выписать Лили чек. — Вы упоминали, что впервые в Лондоне. Я знаю отличный городской дом, который может заинтересовать вас. Рассказать вам о нем?

Городской дом? Она не заглядывала так далеко в будущее, но определенно не хотела продолжать жить в гостинице, даже если сейчас может позволить себе остановиться в одной из лучших, в «Грильоне» или «Кларидже», например.

Возможно, собственный дом — именно то, что нужно.

— Да, — согласилась она, — пожалуйста.

Разговоры и смех текли, как извилистая река, по гостиной Баскомов — элегантной комнате, предназначенной для тех, кто не желает ни танцевать в переполненном бальном зале, ни фланировать в шумной толпе.

— Твой ход, Весси, — напомнил Тони Блэк, герцог Уайверн.

Итан вскинул глаза и обнаружил, что трое джентльменов за карточным столом смотрят на него выжидающе.

— Что? — пробормотал он.

— Твой ход, — подсказал виконт Ховард, такой же, как и его приятели, прожигатель жизни, который чуть раньше заглянул в карточную комнату и согласился быть четвертым.

— Ах да. — Итан кивнул и нахмурился, глядя в свои карты. Рассчитывая на одну лишь интуицию, он выбрал трефовый валет и бросил его.

Остальные игроки недовольно заворчали.

— Только Итану удается брать взятки, даже когда он играет невнимательно, — прокомментировал Рейф, барон Пендрагон, потянувшись за своим бокалом портвейна.

— Везет в картах, как говорят, — колко заметил Тони, дожидаясь, когда Итан начнет следующую партию.

Итан выложил еще одну трефовую. Остальные сыграли по очереди, и Итан снова взял взятку. Однако к следующей партии его мысли опять начали рассеиваться. Друзьям пришлось напомнить ему, когда наступил его черед ходить.

Тони вскинул бровь:

— Итак, кто она?

— Ты о ком? — спросил он небрежным тоном, раздумывая, какой картой сыграть.

— О женщине, которая оккупировала все твои мысли, вот о ком.

Итан выложил даму червей.

— Не понимаю, о чем ты.

Герцог закатил глаза:

— Все ты понимаешь. У такой твоей рассеянности могут быть только две причины: деньги и женщины. Если б ты прошлой ночью заложил свое нехилое состояние в каком-нибудь игорном аду и проиграл, то теперь был бы уже в стельку пьян и готов застрелиться. А это означает, что причина твоей теперешней рассеянности — женщина. Итак, кто она?

— Да, Весси, давай рассказывай, — поддержал герцога лорд Ховард. — Она леди или какая-нибудь актриска? Очень надеюсь на последнее, ибо с ними гораздо интереснее.

— Нет никого, и рассказывать нечего.

— Интересно, как зовут эту «никого», — задумчиво проговорил Тони.

Лили.

Ее миловидное лицо в форме сердечка появилось перед его мысленным взором, как происходило с регулярной частотой с тех пор, как три дня назад он смотрел вслед удаляющемуся кебу.

— Камилла, — предположил Тони.

— Аврора, — высказал свою догадку Ховард, выкладывая карту.

Рейф сделал глоток вина.

— Джоан, быть может.

Их поддразнивания напомнили ему, как он сам играл в такую угадайку в карете, и плоть его зашевелилась от жаркого воспоминания о том, что произошло между ним и Лили.

— Как ее зовут, не имеет значения.

Поскольку ее имя — это все, что он о ней знает.

— Ага! — торжествующе воскликнул Тони. — Значит, все-таки причина — женщина.

— Не обращай на них внимания, — посоветовал Рейф. — Хотя если захочешь откровенничать, ты же знаешь, что всегда можешь мне все рассказать, — добавил он с добродушной улыбкой.

Итан покачал головой:

— Спасибо, пока нечего.

Хотя, возможно, ему стоило бы рассказать Рейфу, ведь его друг обладает способностью знать все и всех, да еще немножко сверх того. Богатый финансист, который поднялся до положения аристократа лишь в прошлом году, Рейф мог собрать нужную информацию о людях, с которыми никто из них не может даже надеяться соперничать. Если кто-то и мог отыскать Лили, то только Рейф. «Видит Бог, сам я потерпел неудачу», — размышлял Итан.

Как только наемный экипаж тронулся, он отправил одного из своих лакеев проследить за ним. Вернувшись тем вечером, его слуга доложил, к его немалому удивлению, что кеб высадил молодого человека возле гостиницы, а не у частного дома, как он полагал.

На следующее утро, едва рассвело, он, не став завтракать, отправился в ту гостиницу справиться о ней. Портье за стойкой сказал, что некий Джек Бейн переночевал у них, но отбыл меньше часа назад, не оставив своего дальнейшего адреса.

Итан битый час проездил в своем фаэтоне по району в смутной надежде, что может увидеть ее, но тщетно. Что собирается сказать или сделать, если найдет ее, он не знал.

Возвратившись домой, он велел себе забыть ее. Их случайная встреча была интересной, но она завершилась. Лили будет продолжать жить своей жизнью, а он — своей.

И все же он не мог перестать думать о ней, гадая, кто она на самом деле, беспокоясь, все ли с ней в порядке.

«Не грозит ли ей какая опасность? — то и дело спрашивал он себя. — Здорова ли она?»

Возможно, не следовало ему отпускать ее в том наемном экипаже, а настоять на том, чтобы самому отвезти ее домой, что бы она там ни говорила. Почему она поехала в гостиницу? Было ли это еще одной частью ее так называемого спора с подругой? Или существует другое объяснение? И есть ли у нее вообще дом в Лондоне? Или подруга, которая заключает столь возмутительные, безответственные пари?

Когда дело касалось Лили, он не мог быть уверен ни в чем. Единственное, что он знал наверняка, — это то, что еще никогда не встречал более жизнерадостной, умной, независимой девушки. Она попеременно то раздражала, то забавляла, то изумляла его. Еще она воспламенила его кровь, заставив почувствовать такое возбуждение, которого он не испытывал с тех пор, как был похотливым юнцом, только-только постигающим ни с чем не сравнимые радости женских ласк и объятий.

Как ни старался, он не мог выбросить ее из головы, как, впрочем, и из сердца. Три дня минуло, а он все еще помнит изысканно сладкий вкус ее поцелуя, ощущает чистый ванильный запах кожи, теплоту ее нежного прикосновения, смелого и в то же время удивительно невинного.

Как он мог потерять ее, когда все только-только началось?!

— Итан, очнись. Должно быть, она и вправду необыкновенная.

Он услышал замечание Тони и, вскинув глаза, встретился с заинтересованным взглядом друга.

— Это не имеет ни малейшего значения, поскольку я ее больше не увижу. — Итан помахал веером карт в руке. — Так мы играем или нет?

Три недели спустя Лили вышла из своего новенького ландо. Лакей помогал ей сойти на тротуар, а кучер твердой рукой удерживал новую упряжку, состоящую из пары гнедых. Незаметно расправив юбки своего элегантного дневного платья из черного шелка, она взглянула вверх, на городской дом своей подруги Давины Финч, точнее Давины Коутс, поскольку она теперь замужняя женщина.

Несмотря на дружеский обмен письмами в последнюю неделю, Лили не вполне знала, чего ждать. В конце концов, что можно сказать подруге, с которой ты не виделась и не общалась целых восемь лет?

Конечно, она дорожила воспоминаниями о Давине, ведь они были так близки, когда учились в пансионе для благородных девиц мисс Твидмон. С самой первой минуты знакомства их с Давиной связывало то, что они обе очень скучали по дому.

Как Лили теперь понимала, мама просто хотела дать ей хорошее образование. Год за годом сменявшие друг друга гувернантки не могли справиться с Лили, вольно носившейся по камням и утесам, которые тянутся вдоль живописной береговой линии Корнуолла.

Давина, не в пример подруге, училась быть леди практически с пеленок. Ее отец, богатый торговец шерстью из Лидса, всегда возлагал большие надежды на свою дочь. Давина, обещал он, выйдет замуж только за аристократа.

И похоже, ее отец достиг своей цели, размышляла Лили, поднимаясь по парадным ступенькам и входя в изысканный Мейфэр лорда и леди Коутс. Дворецкий приветствовал ее, затем проводил в малую гостиную, попросив подождать, пока он сообщит госпоже о ее приходе.

Оглядевшись, Лили залюбовалась нежно-розовыми обоями с цветочным узором и темной мебелью красного дерева с резьбой в египетском стиле. Хотя комната была красивой, Лили обнаружила, что предпочитает более простую обстановку своего дома.

Расположенный в богатой части Блумсбери, ее уютный дом был теперь для нее всем. Она без труда подобрала персонал, ибо большая часть слуг прежнего хозяина пожелала остаться у нее в услужении. Дом даже мог похвастаться дружелюбным хвостатым жителем: большим серым полосатым котом по кличке Мозер.

Вскоре после заселения, однако, Лили начала сознавать новую проблему — она одинока. Когда она бежала в Лондон, то была сосредоточена исключительно на побеге и достижении свободы. Но как только попала в город и добилась своих первоначальных целей, реальность ее новых обстоятельств быстро стала очевидной.

Как и стремилась, она жила самодостаточной жизнью. Но это не означало, что ей хотелось оставаться одинокой. В конце концов, она же не затворница. И все же без поддержки родственников и друзей она не имела связей в обществе и возможности получить туда доступ.

К ее отчаянию, мысли тут же устремились к маркизу Весси, и сразу тепло растеклось по телу. Хотя со времени их встречи прошло уже несколько недель, он по-прежнему не выходил у нее из головы.

Какая ирония, признавалась она себе, что он — единственный человек, которого она знает в Лондоне! Но об обращении к нему не может быть и речи. Во-первых, ни одна приличная женщина не попросит об услуге джентльмена, который не является членом ее семьи. А во-вторых, у них с лордом Весси имеется общая, пусть короткая, но значимая история, которую она предпочла бы сохранить в тайне. Она не собирается больше никогда с ним видеться, и это статус-кво должно сохраняться.

Затем на прошлой неделе она случайно наткнулась на заметку в «Морнинг пост» в светской колонке, где упоминалось о вечере, на котором присутствовало несколько дам, включая некую «Давину Коутс». Имя настолько необычное, что Лили не могла не задаться вопросом, не может ли это быть ее подруга. Ностальгические воспоминания о ней вновь нахлынули на нее.

Лили бросилась наводить справки. К ее радости, она получила скорый ответ от Давины, в котором говорилось, что она и есть та самая девочка и что, конечно же, будет просто счастлива возобновить их знакомство.

Теперь, слишком переполненная радостным предвкушением, чтобы присесть на диван в гостиной, Лили ждала встречи со своей давней подругой, гадая, что будет делать, если Давина не такая, какой она ее помнит. Но едва Давина вошла в комнату, она поняла, что все ее страхи напрасны, годы умчались прочь, словно их и не бывало.

— Лили! — воскликнула воздушная блондинка. Бросившись через комнату, она заключила ее в горячие объятия, и Лили ответила с той же пылкостью.

— Давина! — Она засмеялась, отстранившись. — Как чудесно снова видеть тебя!

— И тебя! Я не могла поверить своим глазам, когда пришла твоя записка, так была рада. — Давина, которая стала еще красивее, чем раньше, увлекла ее на диван и усадила рядом. — Ну, расскажи мне все.

Лили снова рассмеялась, последние остатки напряжения отпустили плечи.

— Но мы ведь не виделись восемь лет…

— Тем более. Я не могла не заметить, что ты подписалась фамилией «Смайт». Ты тоже замужем?

Лили заколебалась, чувство вины поползло по коже, словно маленькая армия муравьев. Ей не хотелось лгать. И сущности, ложь всегда была ей противна. Но если взрослая Давина такая же, как была ребенком, ей не удастся сохранить историю Лили в тайне. Не то чтобы Давине нельзя было доверить секрет — можно! — но если она будет знать правду, то никогда не сумеет лгать другим. Милая и доверчивая Давина принадлежит к тому типу людей, которые просто не умеют хитрить, даже защищая благое дело.

Молча моля о прощении подруги, Лили начала рассказывать свою выдуманную историю.

К концу рассказа улыбка сползла с красивых губ Давины.

— Ах, бедняжка, потерять и мать, и мужа почти одновременно, как это ужасно! Ну, ты больше не одна. Ты с друзьями, поэтому ни о чем не беспокойся.

Лили ответила на искреннюю улыбку подруги.

— И хотя твоя скорбь вполне естественна, — продолжала Давина, — ты не должна прятаться. Тебе надо быть среди людей, и у меня есть прекрасное решение. В этот четверг я даю обед и настаиваю, чтобы ты пришла. Отказа не приму.

Лили усмехнулась, впервые за много дней почувствовав себя бодрее, чем когда-нибудь со дня побега.

— Ну что ж, значит, мне лучше согласиться.