1

— О нет, только не сейчас!

Назойливое дребезжание дверного звонка разбило на миллион мелких осколков благоухающие жасмином утренние грезы молодой женщины. На мгновение она откинулась на надувную нейлоновую подушечку, а затем, когда прозвенел второй, еще более пронзительный звонок, заставила себя подняться, стряхнула с рук и груди мыльную пену, выдернула пробку и выкарабкалась из ванны.

Схватив розовое купальное полотенце и торопливо, на ходу, вытираясь, она прошла в спальню. На столике возле кровати стоял маленький электронный будильник. Она взглянула на него, не веря своим глазам. Двадцать минут девятого! Ее приятель утверждал, что заедет за ней в самое подходящее для визита время — и вот, на тебе! На ленч с его грозными родителями им идти еще, по крайней мере, через три часа. Интересно, чем он намеревается занять это время?

Девушка обреченно вздохнула. Сколько раз она пыталась в исключительно мягкой форме — ведь он был очень обходительным парнем, и ей не хотелось причинять ему боль — убедить своего поклонника, что ей весело с ним, что она испытывает к нему самые добрые чувства, но не более того, что, как бы это, ни казалось ему невероятным, ее совсем не интересует физическая близость! Увы, этого молодого человека было трудно в чем-либо убедить.

Звонок прозвучал в третий раз, эхом отозвавшись в тишине квартиры. Господи, да таким шумом он разбудит весь квартал, погруженный в воскресные утренние сны! Бросив полотенце, девушка, подхватив персикового цвета купальный халат, надела его по пути в гостиную. Открыв подъемное окно, она прошипела наружу.

— Перестань, ради Бога!.. — Но тут, же умолкла.

Внизу, в тишине лондонского сквера, стоял не красный двухместный автомобиль ее приятеля, а обтекаемый серый «лотус». Человек, стоящий на пороге и как раз, поднявший загорелую руку, чтобы позвонить еще раз, — определенно не тот, кого она ожидала увидеть. Это был совершенно незнакомый ей мужчина. Он поднял голову и взглянул на нее. У него были густые черные волосы, безукоризненно ровной скобкой подстриженные на затылке, и — что ее взгляд врача-физиотерапевта сразу отметил — упругие бицепсы, развитые грудные мышцы под прекрасно сшитым из тонкого серого материала костюмом.

Мужчина поднял взгляд наверх.

— Доброе утро! — глубокий низкий голос, казалось, пробуждал воспоминания об аромате горького шоколада, походил на плотный шелк, под которым угадывались острые углы. У незнакомца было худое, загорелое лицо с острыми скулами и прямым аристократическим носом. Красивое лицо, даже в таком неудобном ракурсе оно казалось надменным, полным силы и несгибаемой воли.

— Доброе утро! — ответила молодой врач, а пальцы ее невольно сжали оконную раму. Должно быть, этот пациент послан одной из фирм, с которыми налажены неофициальные связи. Он не первый, кто приходит с растяжением или мышечным спазмом. — Вам нужна я?

— Это ваш звонок, я полагаю, — глядя ей прямо в глаза, мужчина поднял тонкий палец и еще раз надавил на кнопку звонка. — Вот, взгляните сюда…

Девушка еще дальше высунулась наружу, пожалуй, даже слишком далеко, потому, что при этом потянула пояс халата. Чувствуя, что пояс ослаб, она опустила взгляд и чуть не задохнулась от ужаса, заметив, что ее полная, отливающая золотом грудь выскользнула из-под халата. Она быстро запахнула халат, но прежде успела заметить, что незнакомец стал свидетелем этого неожиданного происшествия.

— У вас что-то срочное ко мне? — С ее голосом явно творилось что-то неладное, он прозвучал сдавленно.

— Срочное? — Черные брови вопросительно изогнулись.

— Да. Видите ли… — Ей не хотелось отказывать возможному пациенту, особенно если он испытывает боль. Казалось, однако, что этот человек вовсе не испытывает боли. Если сквозь спокойный утренний воздух она и могла уловить какие-то чувства, владеющие этим мужчиной, то это вовсе не страдания от сильных мышечных спазмов, а явная и холодная враждебность.

Внезапно ее охватило непреодолимое желание захлопнуть окно и закрыть его на все задвижки.

— Дело в том, — она заставила себя говорить спокойно, — что я обычно не принимаю пациентов по воскресеньям.

Мужчина слегка развел руками.

— Но, как видите, мисс Габриэла Холм, я здесь.

Габи поколебалась всего мгновение и не слишком приветливо произнесла:

— Ну что ж, хорошо. — Его поза, вполне определенно выражающая крайнее высокомерие, начинала действовать ей на нервы. — Я спущусь через пять минут.

И в тот самый момент, когда Габи отстранялась от окна, она заметила, что мужчина демонстративно взглянул на свои часы.

С грохотом закрыв окно, Габи бросилась в спальню и, сбросив халат, натянула кремовый шелковый лифчик и трусики, которые служили как бы противовесом деловому костюму и белому халату, в которых она проводила большую часть своей жизни. Она, было, выбрала розовую хлопковую блузку, которую собиралась надеть к завтраку, но неожиданно заколебалась. Габи вспомнила взгляд незнакомца, когда она чуть не выпала из халата, и ей захотелось, открывая дверь человеку, нетерпеливо ожидающему ее внизу, почувствовать себя защищенной с головы до пят.

Габи бросила блузку обратно на стул и надела шелковый бирюзовый дорожный костюм. Застегнув молнию до самого верха, она глянула в зеркало. Вьющиеся локоны еще влажных каштановых волос плавной волной ниспадали на плечи. Габи прошлась по ним щеткой, яростно терзая спутавшиеся пряди, а затем стянула волосы в тугой узел.

Когда она приоткрыла дверь, предварительно поставив на место предохранительную цепочку, мужчина сидел на корточках и нежно почесывал указательным пальцем дымчато-серую головку Миранды, сиамской кошки, обитающей по соседству. Кошка самозабвенно терлась о его ноги, прикрыв от удовольствия зеленые глаза, но когда дверь открылась, кошка в своей обычной независимой манере перешла к Габи и, приласкавшись, шмыгнула вниз по ступеням. Незнакомец плавно выпрямился, и Габи смогла как следует разглядеть его — сначала широкую грудь под белой, шелковой, как отметила Габи, рубашкой, затем стройную талию, узкие бедра и, наконец, длинные сильные ноги, обтянутые, словно второй кожей, серыми брюками.

Габи вздохнула и, чтобы взять себя в руки, стиснула в ладони холодный металл цепочки. Незнакомец был высок. Впрочем, Рори, ее поклонник, тоже достаточно рослый, да и вообще многие ее пациенты были прекрасно сложены. Но никогда еще при встрече с мужчиной Габи не чувствовала себя так неуверенно, не ощущала в такой мере собственную хрупкость и слабость. Незнакомец смотрел в сторону Миранды, наблюдая, как она вальяжно удаляется.

— Очаровательная киска, — вновь прозвучал его шелковистый голос, в глубине которого скрывался металл.

— Да, но, боюсь, совершенно лишена моральных принципов, — ответ Габи прозвучал неожиданно хрипло.

— Ну, что ж, как и большинство женщин. Мужчина повернулся к Габи, и она чуть не задохнулась, словно ее ударили кулаком под сердце. Ее первое впечатление оказалось более чем правильным. Он был красив, но красотой хищника. Несомненно, перед ней стоял человек, который всегда знает, чего хочет, и холодно и безжалостно, не задумываясь, берет то, что ему нужно. Человек, который признает только один закон — закон джунглей.

Незнакомец взглянул на Габи сверху вниз, и на его губах возникла улыбка, которая, однако, не коснулась глаз. Его светлые, серебристо-серые глаза, как испуганно заметила Габи, казались стальными и как острая сталь вонзились в Габи с холодной враждебностью, рассекая тонкую скорлупу ее напускного спокойствия.

Профессиональная улыбка замерла на губах Габи, и она ощутила беспокойный холодок, идущий от влажных прядей на затылке. Она снова принялась терзать дверную цепочку, словно желая вернуть самообладание с помощью ее металлических звеньев.

— Итак, чем я могу вам помочь? — спросила Габи все так же хрипло.

— Может быть, мы начнем с того, что вы откроете мне дверь?

Габи впервые уловила слабый иностранный акцент в интонациях его произношения, которое в остальном было просто идеальным. Конечно, с такой кожей, с такими волосами он мог быть кем угодно, но только не среднестатистическим, заурядным англичанином. И в любом случае, добавила она про себя, и смятение охватило ее еще сильнее, какой бы безупречной ни была его внешность, он не был джентльменом.

— Да, конечно…

И так как она все еще колебалась, он произнес, немного растягивая слова:

— Я думаю, что мне не следует вводить вас в заблуждение. Я не являюсь вашим клиентом.

— Пациентом, — холодно поправила Габи.

Мужчина равнодушно пожал плечами.

— И меня не интересуют ваши познания в медицине, хотя… э… я уверен, что вы — прекрасный врач.

Откровенная наглость, прозвучавшая в его словах, задела Габи, и она почувствовала, как ее светло-золотистую кожу заливает румянец.

— По крайней мере, скажите, кто вы и чего хотите, — потребовала она.

— Не волнуйтесь, мисс Холм, — на его тонких губах появилась странная усмешка, — у меня нет никаких намерений относительно вас лично. Я здесь исключительно по делу.

— По делу? — внутренне содрогнулась Габи. — По поводу аренды?

— Ну, разве что косвенно.

Что мог означать подобный ответ?

Габи насторожилась.

— Но — в воскресенье утром? Надеюсь, это может подождать до завтра. Я могу встретиться с вами в…

— Боюсь, что завтра не получится. — Мужчина тряхнул головой. — Нам надо поговорить сейчас.

— Я думаю, что у нас вообще не получится разговора, — возразила Габи. Она собиралась спросить совета у Рори по беспокоящему ее вопросу об аренде. В конце концов, он был ее адвокатом. Но сейчас она решила сделать вид, что у нее нет времени. — Я собираюсь завтракать. А завтра…

— Очень сожалею, — вкрадчиво произнес мужчина, хотя по его лицу нельзя было сказать, что он о чем-то сожалеет, — но это невозможно. Завтра в это время я должен быть в Венесуэле.

— В Венесуэле? — Серые глаза Габи округлились. — Вы хотите сказать, что вы из посольства?

— Я связан с посольством.

— Но почему вы сразу не сказали мне об этом, сеньор?.. — Она вопросительно посмотрела на мужчину.

— Эстрадо, Луис Эстрадо.

— Хорошо, сеньор Эстрадо, — попытка улыбнуться не слишком удалась Габи, и она просто сняла с двери цепочку, — заходите.

Поднимаясь по лестнице, Габи испытывала нечто среднее между опасением и странным предчувствием. Впрочем, думала Габи, это не имеет никакого значения. Ведь встреча с этим человеком ничего не может изменить в ее жизни. И все-таки…

Вначале постоянные стычки с матерью Рори изводили ее:

— Но, моя дорогая, — говорила та, — каждый человек должен иметь свою семью. В конце концов, и твоя родная мать, и приемная, они обе из Венесуэлы. Значит, ты наполовину из Южной Америки.

Она произносила это так, будто южноамериканское происхождение было тем, чего следует избегать порядочной семье, и Габи тогда с трудом удалось сдержаться, чтобы не стукнуть кулаком по изящному обеденному столу из красного дерева и не крикнуть:

— Господи, да я и не собираюсь выходить замуж за вашего драгоценного сыночка! Хотя он и достаточно хорош, какое вам дело до моего происхождения?

Вместо этого она только вежливо произнесла:

— В какой бы стране ни родилась моя мать, миссис Форсайт, я считаю себя истинной англичанкой.

В конце концов, Габи уступила и связалась с посольством, но затем начисто об этом забыла. И сейчас, понимая, что она, наконец, может узнать что-то о своей семье, Габи отнюдь не чувствовала себя такой спокойной и невозмутимой, какой желала казаться. Нельзя сказать, что ей хотелось установить контакт со своей семьей, если кто-то из ее родственников еще остался жив, или что-то сделать для них. Вовсе нет. Это было бы лицемерием после того, как с нею поступили.

Войдя в маленькую уютную гостиную, Габи раздвинула бледно-голубые бархатные шторы, и когда комната наполнилась лучами утреннего света, она прислонилась к стене, скрестив руки на груди.

— Ну а теперь, сеньор Эстрадо, не будете ли вы любезны, сообщить, зачем приехали сюда? — «И когда уберетесь отсюда», хотелось добавить ей, но эти слова так и не прозвучали.

— Ну, зачем же спешить, сеньорита Холм?

Перед тем как войти, он весь горел от нетерпения, теперь же, оказавшись внутри, расслабился и успокоился. У Габи, наоборот, нервы были напряжены до предела, и она чувствовала себя мышью, к которой крадется кот.

— Простите, — произнесла Габи ломающимся голосом, — но повод для спешки все-таки есть.

Вместо ответа мужчина опустился на диван. Откинувшись на его спинку, он расстегнул пиджак и ослабил узел галстука.

— Ах, вы даже расселись, — проговорила Габи тоном, который даже ее удивил своей язвительностью.

Вообще-то она была терпелива и любезна даже с самыми требовательными и вспыльчивыми пациентами, спокойно выслушивая всяческие нарекания в свой адрес, но только не сегодня утром, и не с этим человеком, разглядывающим сейчас ее костюм, слегка влажный от соприкосновения с наспех вытертым телом и оттого плотно обтягивающий — и подчеркивающий, нет, скорее даже увеличивающий грудь и изгиб между талией и мягкой округлостью бедра.

Наконец он поднял глаза и посмотрел на ее лицо. Что-то в этом взгляде, сумрачном и отчужденном, заставило ее сердце учащенно забиться, отчасти от страха, а отчасти от непонятного возбуждения.

Но странное выражение лица неожиданно исчезло, и мужчина участливо продолжил:

— И пожалуйста, не волнуйтесь. Вам не, о чем беспокоиться.

— Я совершенно спокойна. — В голосе Габи чувствовалась неуверенность, порожденная неожиданно возникшим, словно ветер от дальнего лесного пожара, ощущением.

— В конце концов, мы уже поняли, что у нас есть по крайней мере, одна общая черта.

— Да?.. — Пальцы Габи отпустили бахрому занавески. — Какая же? — Она заставила себя посмотреть в глаза гостю, и у нее вырвался невольный смешок. — Я полагаю, вы имеете в виду, что мы оба рано встали в это воскресное утро?

— И это тоже. Но, кроме того, мы оба предпочитаем спать обнаженными.

Щеки Габи залились краской от возмущения и гнева. Ей вновь вспомнилась унизительная сцена у окна. Она поняла, что этот тип просто хочет вывести ее из себя, и решила не поддаваться на провокацию.

— Вас не касается, как я сплю, сеньор Эстрадо, — надменно заявила Габи, тряхнув каштановыми локонами, — но к вашему сведению, когда вы пришли, я принимала ванну.

— А… понимаю, — в его глазах читалась насмешка, — и очень сожалею.

— Позвольте кое-что объяснить вам, — Габи почувствовала, что, несмотря на все усилия, начинает злиться. — В вас есть то, что я больше всего ненавижу в высокомерных и самовлюбленных латиноамериканских мужчинах.

Но он только снисходительно кивнул, словно благодаря за комплимент.

— Я полагаю, что вы говорите это, опираясь на свой большой опыт.

— Наоборот, хочу вам сообщить, что никогда не была с ними близка.

— Близка?.. Хм, — задумчиво произнес он, — не переживайте, милая Габриэла! Это трагическое упущение в вашей жизни нетрудно наверстать.

Мгновенно и легко мужчина поднялся с дивана и приблизился к ней. Испугавшись, Габи отступила назад, но он, схватив ее за запястья, притянул к себе и, заключив в объятия, прижал к своему телу.

— Да как вы смеете?! — У Габи перехватило дыхание. — Убирайтесь к черту! Отпустите меня…

Но его настойчивые губы, безжалостно прервав беспомощные протесты, уже приблизились к ее губам. Когда Габи попыталась освободиться, мужчина грубо схватил ее за волосы — так, что у нее на глазах выступили слезы. Тем временем вторая его рука обхватила ее, скользя все ниже, прижимая к своему животу и бедрам так, что их тела слились — только тонкая ткань одежды отделяла его мускулистый торс от нежного тела Габи, которое во время этого неожиданного объятия от нахлынувшей злости и страха мгновенно стало напрягшимся и жестким.

— Я же сказала, отпус…

Но сердитые слова были перехвачены его губами, и, прежде чем Габи вновь успела сжать губы, язык мужчины проник между ними, заставив раскрыться шире, и погрузился еще глубже. Снова, и снова, и снова он погружал в нее язык, наслаждаясь каждым проникновением, и вдруг Габи почувствовала, как ее губы и все тело начинают поддаваться этой ласке, вместо того чтобы собраться с силами и оказать сопротивление… Запах мужчины, близость его тела зажгли в Габи ответный огонь, пульсирующий в венах и делающий ее слабой и беспомощной. Глаза ее прикрылись, со слабым стоном она повисла на Луисе Эстрадо.

— Пожалуйста… — Ее голос походил на тихое всхлипывание, хотя теперь Габи сама не могла бы сказать, о чем просила — то ли о том, чтобы он отпустил ее, то ли, наоборот, чтобы полностью поглотил.

Но гость отпустил ее так, же неожиданно, как и схватил, с каким-то презрительным пренебрежением разомкнув руки. Когда ошеломленная Габи открыла глаза, она отпрянула и наверняка бы упала, если бы не схватилась за край стола. Ее дыхание было бурным и прерывистым. Отбросив упавшие на глаза волосы, она увидела белозубую улыбку мужчины.

— Как видите, сеньорита Холм, ваша неопытность в отношении физической близости с латиноамериканцами легко устранима.

— Свинья! — задохнулась от возмущения Габи. Ее ярость еще более усилилась, когда она поняла, что поцелуй, от которого земля заколебалась под ее ногами, оставил равнодушным ее гостя. — Держите при себе свои отвратительные руки!

— Отвратительные? — Он вопросительно поднял бровь. — Но, дорогая моя, ваше тело, которое все еще тянется ко мне, говорит об обратном…

Его невозмутимый взгляд скользнул по ее груди, и Габи непроизвольно уставилась туда же.

Сквозь тонкий шелк предательски проступали набухшие соски, явственно свидетельствуя о чувствах, пробудившихся в ней. Габи прикрыла их руками, словно пытаясь защититься от чего-то опасного и страшного.

— Если вы посмеете еще, хоть пальцем дотронуться до меня… — Она задохнулась и попыталась успокоиться.

— То?.. — с предельной вежливостью поинтересовался мужчина.

— То первое, что я завтра сделаю, — позвоню в посольство и подам официальную жалобу на поведение их… их посыльного.

На мгновение губы мужчины сомкнулись в тонкую линию, но тут, же железное самообладание взяло верх.

— Это, сеньорита, ваше право. Жаль только, что я в это время уже буду вне досягаемости любого нагоняя от посольства.

— О да. Я забыла. Ведь завтра вы благополучно возвращаетесь в Венесуэлу. Это означает, что мне, по крайней мере, хоть в чем-то везет, и я больше вас никогда не увижу.

— Никогда — это очень долго, керида, дорогая моя, — вкрадчиво возразил он. — Но у меня действительно есть билет до Каракаса на сегодняшнее утро.

— Надеюсь, что это будет приятное путешествие, не так ли? — с притворной любезностью проговорила Габи.

— Надеюсь! — Он на мгновение замолк. — Для нас обоих.

— Обоих? — Габи недоуменно посмотрела на мужчину. — Я не понимаю, о чем вы говорите.

— Только то, что вы слышали, — не спуская с нее твердых, стальных глаз, мужчина достал из кармана пиджака портмоне из свиной кожи, открыл его, извлек сложенный лист бумаги и протянул его Габи.

Она взяла его со странным предчувствием, развернула и прочла.

— Авиационный билет… в Каракас, — Габи подняла глаза на Эстрадо. — На мое имя?

— Как видите.

— На сегодня? — Ее мозг оцепенел, не в силах уловить связь между происходящим. — Но я не понимаю…

— Неужели? — Его тон не предвещал ничего хорошего. — Все достаточно просто, сеньорита Холм. Вы когда-то пытались разыскать в Венесуэле свою семью? Теперь предстоит встреча.

 

2

— Что?..

Почувствовав, что ее ноги сделались ватными, Габи опустилась в кресло. Она снова посмотрела на билет, а затем подняла взгляд на жесткое лицо гостя.

— Это, по всей вероятности, шутка, сеньор Эстрадо?

— Вы когда-нибудь поймете, сеньорита, что я никогда не шучу. — Его красиво очерченные губы аристократа сжались еще плотнее.

— Но этот… — Габи протянула руку с билетом.

— Пожалуйста. — Эстрадо поднял руку, словно разговор с Габи его утомил. — Больше не будет никаких шуток. Посольство, согласно вашему желанию, связалось с вашим дедом и…

— Моим дедом! — Глаза Габи округлились. — Вы хотите сказать, с отцом моей приемной матери?

— Ну конечно, — нетерпеливо проговорил Эстрадо, — и он желает вас видеть.

Мозг Габи напряженно пытался осознать услышанное. Вряд ли она даже услышала последние из сказанных слов. Ее дед… угрюмый великан, пугало ее детства, образ из ночных кошмаров… Он все еще жив и хочет ее видеть!

— Так что, если вы быстро соберетесь… — Эстрадо отогнул манжет рубашки и внимательно посмотрел на золотые часы.

— Нет! — Габи еще сильнее вцепилась в кресло. — Я… я не поеду. Я не хочу встречаться ни с кем из моей семьи.

— Правда? — Он улыбнулся с нескрываемым недоверием. — В таком случае, зачем надо было создавать себе лишние трудности и обращаться в посольство?

Габи лишь слегка пожала плечами.

— Возможно, просто хотелось узнать. Но теперь я твердо знаю, что не хочу продолжать поиски. И у меня нет ни малейшего желания встречаться со своим дедом, ни сейчас, ни когда-либо.

И словно в подтверждение своих слов, Габи взяла билет, намереваясь его разорвать.

Но в тот, же момент, словно прыгнувший хищник, на нее налетел Луис Эстрадо и схватил за руки.

— Пустите меня. — На щеках Габи вспыхнул яркий румянец. — Мне больно!

— Прекрасно. — Он так ухватил ее за руку, что Габи стиснула зубы от боли. И так как она все еще не выпускала билет, ему пришлось один за другим разжимать ее пальцы, пока, наконец измятый билет не выпал. — Сеньорита, — проговорил он, и, пока она массировала онемевшее запястье, их лица оказались друг напротив друга, а оловянные гляделки гостя впились прямо в ее глаза. — Я уже сказал вам, что собираюсь лететь сегодня в полдень, и намерен взять вас с собой. Ваш дед просил доставить вас к нему, и я сделаю это.

Он говорил очень тихо, но от этого спокойного тона по телу Габи пробежали мурашки. Было ясно, что перед ней человек, который не привык, чтобы ему перечили. Но надо было бороться.

— О, я так сожалею, — проговорила Габи с приторной улыбкой. — Я думала, что вы работаете в посольстве. А вы, оказывается, посыльный моего деда.

На мгновение пальцы, все еще сжимавшие ее Руку, впились в Габи так, что она чуть не заплакала. Но затем Эстрадо внезапно отпустил ее и выпрямился.

— Мне хотелось бы уточнить, сеньорита Холм, вы сами дойдете до самолета или мне отнести вас на руках?

Он по-прежнему не повышал голоса, но невысказанная угроза витала в комнате. Габи проглотила комок в горле. Это уже было совсем не смешно. В конце концов, это ее квартира, ее владения. А этот ужасный незнакомец, демонстрируя какое-то ленивое нахальство и ужасающее спокойствие, кажется, предъявляет на все свои права. Огромным усилием Габи взяла себя в руки и дерзким жестом откинула назад длинные шелковистые волосы.

— Хорошо, тогда позвольте и мне кое-что сказать. Вам придется не просто нести меня, а тащить — дюйм за дюймом на протяжении всего пути.

— Несомненно, причем пиная и покрикивая при этом.

— Ах, так? — И прежде чем Габи продолжила, надеясь, что голос не выдаст ее волнения, их взгляды скрестились, словно каждый оценивал соперника. — Надеюсь, вы не собираетесь похитить меня среди бела дня?

— Г-м-м, должен заметить, что это очень соблазнительно. Хотя бы ради того, чтобы посмотреть на вашу реакцию. — На его лице мелькнула язвительная улыбка. — Но все будет не столь мелодраматично, моя дорогая.

— Ну что же, уже хорошо, — злорадно заметила Габи, но затем, когда он снова опустился на голубой с зеленым диван в стиле Уильяма Морриса, она сделала свои интонации мягкими и рассудительными. — Я утверждай со всей определенностью, что сегодня утром не могу никуда уехать. Я уже говорила вам; что у меня назначена встреча за завтраком.

— По-видимому, с тем самым молодым человеком, обладающим безукоризненными манерами, который составил вам компанию за обедом прошлым вечером?

Габи приоткрыла рот от удивления.

— Вы… вы были там, в ресторане?

Значит, она была права. Ощущение странного взгляда, скользящего вверх и вниз по ее спине, заставлявшее ерзать на стуле, которое Рори объяснил ее излишней впечатлительностью или сквозняком, ее не обмануло. Все это время за каждым ее движением наблюдала пара серых холодных глаз.

— Вы шпионили за мной!

— Правильнее было бы сказать — наблюдал.

Габи в растерянности тряхнула головой.

— Но зачем?

— Ваш дед хотел знать все о своей вновь обретенной внучке.

— Но я ведь не кровная родственница.

Эстрадо небрежно пожал плечами.

— Для него это не имеет значения.

— И именно поэтому он послал вас шпионить за мной? Прекрасно! — Габи постаралась презрительно улыбнуться.

Едва ли осознавая, что делает, Габи вскочила на ноги и подошла к каминной полке. Две голубые лошадки из венецианского стекла были немного сдвинуты с места, и она осторожно, пальцем, вернула их назад. Когда она повернулась к Эстрадо, тот все еще смотрел на нее.

— В любом случае, — решительно заявила Габи, — я, по-видимому, не смогу с вами поехать! У меня пациенты, которых надо принять на следующей неделе и…

— Ну, если судить по вашей готовности открыть мне дверь и распахнуть восхитительный, — он скользнул взглядом по стройной фигуре Габи, явно провоцируя ее и увеличивая закипающую в ней обиду, — купальный халат… Вы могли бы позвонить миссис Вудворт.

— Дафни? Вы и о ней знаете?!

— Безусловно. Это ваша помощница, которая по семейным обстоятельствам работает только во второй половине дня. Но в случае крайней необходимости…

Озадаченная его осведомленностью, Габи пристально посмотрела на Эстрадо, который небрежно откинулся на спинку дивана, вытянув вдоль нее руку и закинув ногу за ногу.

— Вы действительно все успели разузнать, — сухо сказала Габи.

— Думаю, что да.

Во внезапно установившейся тишине стали слышны привычные звуки воскресного утра. Разносчик газет фальшиво насвистывал популярную песенку. Кто-то заводил машину. Салли, пятнистый боксер соседей, живущих ниже по улице, лаял, вероятно, по дороге в парк… Все было, как всегда, и только в ее доме было необычно и тревожно. Словно незаметно захлопнулась ловушка, сомкнулись стальные челюсти.

— Послушайте. — Голос Габи снова звучал хрипло, и она откашлялась. — Я не знаю, что вам рассказал обо мне мой дед…

— Совсем немного! И вообще всего несколько дней назад он даже не знал о вашем существовании.

— Ну, тогда позвольте мне просветить вас, сеньор. — Габи на мгновение остановилась, но; затем взволнованно продолжила: — Его приемная дочь Елена приходится мне приемной матерью. Она была подругой моей родной матери.

Обе они из Венесуэлы, обе вышли замуж за англичан, обе жили в Лондоне. Поэтому, полагаю, у них было много общего. Мои родители погибли во время кораблекрушения, когда мне было всего несколько месяцев. Они не имели близких родственников — ни здесь, ни в Венесуэле. Поэтому Елена и ее муж, у которых не было своих детей, удочерили меня.

— Понятно. — Что-то в его голосе заставило Габи поднять взгляд, и она успела заметить, что в мрачных глазах мужчины мелькнуло выражение, которое у любого другого человека означало бы сострадание.

— Хотя она никогда не скрывала от меня правды, я считала ее своей матерью, глубоко любящей меня матерью. И именно поэтому, — добавила она вызывающе, — у меня нет никакого желания встречаться с ее отцом.

— Вы вполне уверены в этом, сеньорита?

— Вполне. И позвольте объяснить вам почему. Когда Елена убежала из дому, чтобы выйти замуж за небогатого англичанина, ее отец написал, что никогда не примет ее обратно, не хочет говорить с ней и с этого момента она — не его дочь. Только одно письмо — и больше ничего. Я нашла его в прошлом году после смерти Елены.

Лицо Габи исказилось, и на мгновение она прикрыла глаза.

— Но все-таки у нее осталось утешение — этот нищий англичанин.

Габи взглянула на Эстрадо и уловила в его глазах загадочное выражение.

— О нет, на самом деле нет, — голос Габи сломался. — Ее замужество оказалось неудачным. Он бросил ее, когда я была еще ребенком.

— Ваш дед ничего не знает об этом.

— Вы хотите сказать, что он не хочет этого знать, не так ли? — Габи не могла скрыть обиды.

— Но почему, же Елена не написала ему?

— Вы хотите спросить, почему она не попросила у него прощения? Нет! — Габи вскинула голову и встретила его взгляд. — Те, кто помнят моего деда, говорили, что он гордый и непреклонный человек. Я думаю, что и у Елены было немного его упрямства.

— Г-м-м. Но это не должно распространяться на ее приемную дочь.

Она пожала плечами.

— Возможно. Но в любом случае, сеньор Эстрадо, вы должны понять, что я не хочу с ним встречаться.

— Это правда, ваш дед всегда был немного, как бы это лучше сказать… авторитарен, но вы увидите, что с годами он стал добрее.

Габи стукнула рукой по подлокотнику кресла.

— Ничего я видеть не хочу. Я уже сказала вам, что не могу уехать и никуда не поеду. — Она судорожно вздохнула. Что же это такое случилось с ней, обычно такой спокойной и уравновешенной? — Поймите, я не хочу создавать для вас проблемы. Я напишу деду письмо, из которого будет ясно, что вы нашли меня и…

— У вас очень милая квартира.

— Что? — Габи посмотрела на Эстрадо отсутствующим взглядом. — Ах да, спасибо.

— И так удобно, что ваша клиника размещена в этом же доме.

— Да… да. — Габи осторожно взглянула на него.

В мягком голосе мужчины прозвучало нечто такое, что заставило ее насторожиться.

— Насколько мне известно, ваш договор об аренде истекает через шесть недель.

Габи настороженно улыбнулась.

— Есть ли что-то, чего вы обо мне не знаете?

— О, много чего, сеньорита Холм. Но дайте время, и я уверен, что буду иметь удовольствие раскрыть ваши самые интимные секреты. — И когда губы Габи сжались от ярости, он продолжил: — И, конечно же, вы тоже многого не знаете обо мне.

— Уверяю вас, сеньор Эстрадо, что не существует ничего, что интересовало бы меня относительно вас.

— Даже то, что Питер Троят мой старый знакомый?

— Вы знаете моего домовладельца? Но вы не можете!.. — слова вырвались у Габи помимо ее воли.

— Боюсь, что могу. Вы же понимаете, что недвижимость в Лондоне — только небольшая часть его бизнеса. Он работает везде. Недавно у меня появилась возможность подбросить ему одно дельце… И он очень мне за это благодарен.

Габи пристально смотрела на побелевшие от напряжения кончики стиснутых пальцев. Затем она снова подняла глаза на Эстрадо, и его взгляд вызвал у нее легкую дурноту. Это был взгляд Дикого кота, выпустившего когти и готового напасть на беззащитную жертву.

— К-кто вы? — Прошептала она.

— Вы сами сказали, сеньорита, что я — посыльный вашего деда. — Его холодные серые глаза снова издевались над ней. — Да, Питер был очень благодарен мне и сказал, что стоит мне только попросить, и он в любое время вернет мне долг. Поэтому, когда я повидался с ним вчера, то…

Он замолчал, выразительно разведя загорелые руки с тщательно ухоженными пальцами.

— Поправьте меня, если я ошибаюсь, — отчетливо произнесла Габи. — Вы имеете в виду, что если я не соглашусь поехать с вами, то мой договор об аренде не будет возобновлен?

— Как быстро вы все схватываете!

По телу Габи пробежала дрожь. Она чувствовала себя рыбой, беспомощно бьющейся на крючке и пытающейся спастись, пока искусный рыболов неумолимо тащит ее к берегу.

— Но он, же обещал мне!

— Ну, видите ли, — в голосе Эстрадо слышалась бесконечная печаль, — обстоятельства меняются.

— Да, я вижу.

Габи произнесла это автоматически, пытаясь мысленно заглянуть в будущее. Она долго искала эту квартиру, расположенную в тихом районе, почти в центре. Здесь было так много гостиниц и офисов, поставляющих ей пациентов. И почти идеальных размеров приемная на первом этаже… Что она будет делать, если лишится этой квартиры? Взгляд Габи скользнул по пушистому ковру мягких голубых и зеленых тонов, по обломкам окаменелых сосен, которые она коллекционировала, бледно-золотистое дерево которых словно светилось. Наконец ее взгляд остановился на человеке, который расположился напротив и смотрел на нее, словно рыбак, готовый подсечь свою добычу.

— Надеюсь, вы понимаете, что это шантаж, — нетвердо произнесла она, — неприкрытый шантаж…

— Не совсем. Просто наиболее эффективный способ обеспечить сотрудничество.

— Вы имеете в виду, что это ваш способ?

— Если вам так угодно.

— Не понимаю, зачем все эти хлопоты, — ледяным тоном произнесла Габи. — Слишком поздно. Мама уже умерла.

— Но вы ведь живы, и ваш дед хочет с вами встретиться.

— Но почему со мной? Разве у него нет кровных внуков? Или мама была его единственным ребенком?

— Вы — его единственная внучка, — ответил Эстрадо, но у Габи осталось ощущение, что он хотел сказать нечто совсем иное.

Пальцы Габи отбивали неясный ритм на каминной доске. Может быть, она ошибается? Означает ли согласие на встречу — уступку? Следует ли продолжать чуждаться деда — или стоит забыть прошлое, а потом, вернувшись, продолжать жить как ни в чем не бывало? Она провела кончиком языка по губам и поморщилась, словно чувствуя боль от прикосновения к ним Эстрадо всего несколько минут назад. Но не может, же она вот так уехать с этим человеком, проводя кажущиеся бесконечными часы в его обществе?

— Хорошо, я поеду, — процедила она. — Но не сегодня, это не подлежит обсуждению. Можете передать деду, что я приеду вслед за вами, дня через три. Я обещаю.

— Нет. — Эстрадо слегка мотнул головой.

— Почему?

— Потому что я вам не доверяю.

— Я же вам сказала, что даю слово! — отчеканила Габи, и на ее щеках снова вспыхнул румянец.

— О, не принимайте это на свой счет, дорогая, — проворковал Эстрадо. — Я давно уже научился никому не доверять. А сейчас, — резко продолжил он, — вам, вероятно, потребуется позвонить в несколько мест, прежде чем мы уедем. Полагаю, начать следует прямо сейчас!

Схватив телефон с маленького столика, Эстрадо протянул его Габи, и она, не говоря ни слова, набрала номер Дафни.

Закончив разговор, она снова взглянула на Эстрадо. Он продолжал сидеть на диване, и, казалось, был полностью поглощен созерцанием его обивки. В сознании Габи мелькнуло предчувствие, что с того момента, когда она увидела из окна этого человека, взглянула на его склоненную голову, темные вьющиеся волосы, ее жизнь изменилась необратимо, и ничего уже обратно не вернется.

Габи беспомощно повела плечами, и, когда ощутила кожей шелковистую ткань жакета, ей показалось, что на груди, животе, бедрах, везде, где их тела соприкоснулись, остался зудящий след.

Когда Габи снова взглянула на незнакомца, ее глаза расширились, а щеки запылали. Лишь огромным усилием воли ей удалось взять себя в руки и набрать нужный номер.

— Рори? Да, это я, Габи, — натянуто произнесла она. — Я очень сожалею, но, понимаешь, сегодня встретиться не удастся. — Ее взгляд скользнул по безмолвному зрителю. — Понимаешь, возникли непредвиденные обстоятельства…

Прежде чем Габи пришла в себя, она обнаружила, что находится в первом классе «Боинга-747», следующего в Каракас. А рядом с ней сидит, вернее, стережет ее, Луис Эстрадо. Прошли часы, прежде чем она стала осознавать себя и внезапно ощутила, что одна его рука лежит на ее руке, их ноги соприкасаются, а пальцы неожиданно встретились, когда она пыталась подхватить поднос с завтраком. В конце концов, ее нервы не выдержали, она откинула голову назад, закрыла глаза и притворилась, что спит. Вскоре она действительно уснула.

Уже в аэропорту Каракаса, где они мгновенно прошли все формальности, Габи впервые удивилась магической силе имени деда. А затем, когда на улице на нее обрушилась такая жара, что, казалось, она одетой попала под горячий душ, вместо того чтобы присоединиться к толпе, ожидающей такси, Луис Эстрадо взял ее под руку и подвел туда, где около серого шевроле ожидал одетый в белую форму водитель. Завидев их, он вытянулся по струнке и принялся торопливо укладывать в багажник чемоданы.

Габи опустилась на роскошное сиденье — подальше от своего спутника. Когда машина въехала на окраину города, ее очаровала пышность и экзотика здешних мест. Вокруг царили шум, движение и буйство красок, причем своими гудками их машина соперничала с крикливыми торговцами. А тележки, запряженные ослами, вели себя достаточно вызывающе по отношению к блестящему американскому лимузину. Кругом пестрели ярко раскрашенные автобусы и грузовики; покачивались, скрипя, подвесные вывески магазинов. Они проехали через центр, украшенный как бы парящими в воздухе зеркальными небоскребами и широкими нарядными бульварами, а затем свернули в тишину предместий, застроенных шикарными виллами, где за высокими белоснежными стенами в багряной и розовой пене цветов утопали роскошные дома.

— Что вы думаете о нашей столице?

Бесстрастный голос заставил Габи вздрогнуть, но когда она повернулась, глаза ее возбужденно блестели.

— О, она великолепна! Я никогда не думала, что она именно такая!

— Но вы ведь наполовину венесуэлка.

— Нет! — Габи решительно тряхнула головой. — Я — англичанка, с головы до пят!

И в то же время что-то в глубине ее существа проснулось, словно насекомое в куколке, которому пришло время сбросить прежнюю оболочку. Казалось, окружающее всегда было ее частью, только пряталось где-то далеко-далеко.

В замешательстве Габи снова отвернулась к окну, чтобы посмотреть на последние виллы, исчезающие в алом цветении экзотических деревьев, в это время они въехали в убогий городок, прижавшийся к своему богатому соседу. Беспорядочно разбросанные лачуги с крышами из рифленого железа цеплялись за крутой склон холма. Возле них в ржавых железных бочках росли алая герань и рыжевато-коричневая настурция.

Ниже по дороге Габи увидела смуглого мальчонку, тянущего на веревке козу. Когда он поравнялся с машиной, замедлившей скорость из-за ехавшей впереди телеги, запряженной быками, мальчик взглянул на машину и встретился взглядом с Габи. Габи улыбнулась ему и подняла руку в знак приветствия. Но мальчик отвел глаза, в которых не было и тени ответной улыбки.

Габи закусила губу, внезапно ощутив его неприязнь, и только когда машина проехала мимо мальчика, заметила, что Луис Эстрадо был свидетелем этого небольшого эпизода. Серые глаза пронзили ее, словно острые льдинки, а презрительная усмешка, искривившая тонкие губы, заставила податься назад и снова уставиться в окно.

В течение следующего часа путешествие проходило в полной тишине, если не считать треска жестких листьев под легким ветерком, когда мимо проплывали плантации сахарного тростника.

— Си, синко минутос, Мария.

Сквозь прикрытые ресницы Габи наблюдала, как Луис Эстрадо наклонился вперед, к шоферу, чтобы положить трубку автомобильного телефона. Когда он уселся на своем месте, их взгляды встретились, и она снова заметила на его лице холодное насмешливое выражение, которое так хорошо успела изучить за несколько часов общения.

— Последний звонок экономке вашего деда с напоминанием о том, что мы будем через пять минут.

— Я поняла, — сказала Габи, молясь о том, чтобы голос не выдал пробежавшей по спине ледяной дрожи, с которой не мог ничего поделать даже кондиционер роскошного «шевроле»

Отвернувшись, она стала смотреть в окно, в то время как они въехали через белоснежные ворота на узкую аллею, по обеим сторонам которой росли королевские пальмы и пышные кусты.

Машина повернула, и впереди на отлогом холме Габи уловила очертания большого дома, почти затерявшегося в зелени окружающих его деревьев.

Это было красивое белое одноэтажное сооружение в стиле испанской гасиенды.

— Это… — она повернулась к своему спутнику, — дом моего деда?

— Конечно.

— Но… — Габи на мгновение замолчала, а затем тихо произнесла: — Я не представляла себе…

— …Что ваш давно потерянный дедушка — богатый человек?

— Да.

— Неужели? — протянул Эстрадо.

— Да, действительно так! — огрызнулась Габи. — И позвольте сказать вам, сеньор, что мои чувства к деду останутся прежними, независимо от того, живет ли он во дворце или в том бедном городке, который мы только что проезжали.

На мгновение в глазах Эстрадо вспыхнула ярость, но она исчезла так, же быстро, как и появилась. Он только произнес:

— Ну, конечно, какая может быть разница?

Габи задел неприкрытый цинизм, прозвучавший в его голосе. Она открыла, было, рот, чтобы высказать ему, наконец, все, что о нем думала, но, поймав в зеркале заднего вида любопытствующий взгляд шофера, только стиснула зубы и, резким жестом расправив юбку кремового льняного костюма, непроницаемо уставилась вперед. В конечном счете, сказала она себе, не следует удивляться. Этот великолепный дом стал лишь последним ударом за бесконечно длинный день, в продолжение которого одно потрясение сменялось другим до тех пор, пока все в ее голове не перемешалось…

И вот теперь они, наконец, остановились на посыпанной гравием дорожке, а шофер поспешно выскочил из машины, чтобы открыть дверь, сначала, перед ее спутником, а потом и перед ней.

Глубоко вздохнув, Габи выбралась из машины и, почувствовав, что ее ноги немного дрожат, крепче вцепилась в свою сумочку. Пока вносили их чемоданы, Луис Эстрадо молча стоял и смотрел на Габи. Они отправились в путешествие в самую жару, а сейчас солнце уже садилось, поражая своим тропическим блеском, отчего белый фасад дома позади них и их собственные лица приобрели золотисто-розовый оттенок.

Когда Габи взглянула на своего спутника, он криво усмехнулся, выставив напоказ ослепительно белые зубы.

— Полагаю, мне следует поздравить вас с прибытием на гасиенду «Маргарита», сеньорита Холм. Хотя, возможно, мне следовало бы оставить эту привилегию вашему деду.

Он сделан жест в направлении двухъярусной каменной лестницы, и Габи начала медленно подниматься по ней. Она была совершенно уверена, что наступило время борьбы, значительнее которой у нее еще не было в жизни. Она очутилась на террасе, опоясывающей дом. В дальнем ее конце рядом с инвалидной коляской в плетеном кресле с высокой спинкой сидел пожилой седовласый человек.

Габи смутилась, ее ладони внезапно сделались влажными.

— Это?.. — хрипло начала она.

— Ваш дед? Да.

Рука Луиса Эстрадо легла ей на талию, словно подталкивая вперед, но Габи отбросила его руку. Она помедлила немного, затем выпрямила свою изящную спину, высоко подняла голову вышла вперед.

Когда они приблизились, пожилой человек попытался встать. Юноша, маячивший в отдалении, бросился на помощь, но старик нетерпеливым жестом отослал его прочь и после некоторых усилий поднялся на ноги.

Габи остановилась, не доходя до него пару шагов. Луис Эстрадо стоял прямо за ее плечом. Габи не видела его, лишь ощущала присутствие, так как смотрела прямо в лицо Рамону Гуэрро. Морщинистое лицо с печатью был силы и надменности казалось ей удивительно знакомым, как будто она всегда знала этого человека.

Глубоко вздохнув, Габи протянула руку, старик, даже не улыбнувшись пожал ее, глядя при этом прямо в лицо Габи, словно старался что-то прочесть в нем и насквозь пронизывая при этом взглядом своих серых глаз. Затем он произнес несколько слов по-испански.

— Извините…

Она оглянулась, пытаясь найти поддержку у Луиса Эстрадо, и тот мягко пояснил:

— Боюсь, что Габриэла не говорит по-испански.

Старик поморщился, но затем на безукоризненном английском произнес:

— Малышка Габриэла, добро пожаловать на гасиенду «Маргарита».

Габи улыбнулась в ответ робкой улыбкой.

— Спасибо, дедушка.

Она хотела бы ненавидеть его, хотела бы швырнуть ему в лицо те горькие упреки, которые так долго копила в себе, но чувства вышли из-под ее контроля. И не в силах подавить их, Габи порывисто обняла старика. При этом она ощутила, как дрожат его слабые плечи и как, пробормотав что-то по-испански, он тоже прижал ее к себе.

Из самой глубины ее души вдруг поднялись проступившие на глазах слезы, и, чтобы скрыть их, Габи прикрыла веки. Когда она вновь их открыла, Луис Эстрадо смотрел на нее в упор, и на его губах играла легкая улыбка. Эта холодная и Циничная улыбка подействовала на Габи, как струя ледяной воды, и она инстинктивно отпрянула назад. Старик слегка покачнулся, и юноша снова подскочил, чтобы поддержать его, но снова был отстранен властным жестом.

— Базилио — мой слуга, — обратился к Габи старик. — Он кудахчет, как старая курица… Считает, что я должен был встретить тебя, сидя в этом. — Он презрительно ткнул большим пальцем в направлении инвалидного кресла. — А я продолжаю говорить им всем, что не болен. Просто я уже не так молод, как раньше, и немного не такой, каким привык быть.

— Но, может быть, теперь я помогу вам сесть в него… — начала было Габи, но старик надменно вскинул голову.

— Конечно же, нет! Подойди ко мне, детка. Ты войдешь в гасиенду «Маргарита» со мной под руку.

— Грасиас, Хуанита.

Когда молодая, одетая в опрятную униформу горничная развесила в гардеробе из темного полированного дерева все ее вещи, Габи улыбнулась. Девушка присела в легком реверансе и вышла, беззвучно закрыв за собой дверь.

Габи взглянула на часы. До обеда оставался еще час. Еще надо было выбрать, что надеть к обеду. Хотя по этому поводу ничего не было сказано, но ей показалось, что обед в «Маргарите», даже если на нем будут присутствовать только она и ее дед, должен представлять собой сложную церемонию. Следовало принять душ и прилечь, а то уже порой казалось что ее голова и ноги принадлежат двум разным людям.

Одежда Габи заняла лишь малую часть необъятного гардероба.

…Еще только этим утром, — а может быть, это было уже столетие назад, да, наверное, уже прошло целое столетие, — Луис Эстрадо стоял дверях ее спальни, нетерпеливо наблюдая, как она копается в ящиках, извлекая множестве прошлогодних летних вещей, и набивает ими чемодан.

— Я думаю, там очень жарко? — натянуто спросила Габи, прерывая затянувшееся молчание.

— Вам так покажется, но это неважно, если потребуется, можно будет пригласить портных.

— Благодарю, но я предпочитаю собственные вещи, — в голосе Габи звенел лед. — И, во всяком случае, я не собираюсь оставаться там так долго, чтобы обременять кого-либо своими просьбами…

И вот она в нерешительности стоит между простым, облегающим бедра коротким сарафаном из нефритово-зеленой тонкой шерсти с открытой шеей, и более закрытым нарядным платьем, прямым, с короткими рукавами цвета бирюзы и индиго.

Платье явно выигрывало, и она положила его на кровать вместе с парой белых босоножек на высоких каблуках, а затем сбросила с себя кремовый костюм, лифчик, туфли, колготки и трусики.

Когда Габи открыла дверь в ванную, из ее груди вырвался глубокий вздох. Комната была облицована мрамором нежно-кремового оттенка с розовыми и белыми прожилками. Даже пол был выложен кремовыми мраморными плитками, которые показались ее босым ногам восхитительно холодными. Рядом с ванной стояла хрустальная ваза, наполненная брусочками Розового мыла. Габи взяла один из них и понюхала. Восхитительное английское мыло, пахнущее розовой геранью. Неужели специально Для нее?

Габи долго стояла под душем, смывая пот и пыль. Затем она насухо вытерлась одним из огромных, мягких, словно облако, полотенец и села за туалетный столик, чтобы вытереть насухо волосы. Отсутствующим взглядом она посмотрела на свое отражение в зеркале. Светло-золотистый загар не скрывал бледности кожи, а под большими карими, подведенными черным карандашом глазами легли тени. Лицо же, не столько строгое, сколько изящное, выглядело усталым.

В конце концов, это ведь не просто обычное воскресенье, сказала Габи своему отражению, и впереди еще обед, к которому надо быть готовой. Она не слишком раскаивалась в том, что искренне простила деда. Все равно, прошлое не сотрешь одним объятием.

Завернувшись в сухое полотенце, Габи вернулась в комнату. Плотно закрытые ставни спасали комнату от дневной жары. Габи приоткрыла одну из ставень и выглянула наружу. Ее спальня вместе с примыкающей к ней небольшой туалетной комнатой, в которую вела вторая дверь, выходила на задний фасад дома. Габи, решила так потому, что ее окна выходили им узкую веранду, увитую плющом. Она узнала! заросли жасмина. А по ту сторону стены из кустарника в последних лучах заходящего солнца бирюзовым зеркалом блеснул плавательный бассейн. Может быть, завтра удастся искупаться…

Пройдя по изразцовому полу, Габи откинула с широкой кровати светлое покрывало и легла. Она, конечно, не отважится заснуть, потому что никогда не просыпается вовремя, она только прикроет глаза, которые так устали от долгого путешествия…

Чья-то рука схватила Габи за плечо и сильно встряхнула, а голос, который она знала и ненавидела, вывел из состояния сна.

— М-м, уходите!

Она повернулась на другой бок, потягиваясь, словно кошка, и наткнулась на что-то твердое. Ощутив рядом с собой чьи-то ноги и тело, Габи окончательно проснулась и открыла глаза. Пока она спала, стало совсем темно, и кто-то включил лампу около кровати. В ее розовом свете Габи увидела Луиса Эстрадо, присевшего на край постели.

Он успел переодеться. Теперь на нем был кремовый пиджак из легкого, почти невесомого материала, брюки в тон пиджаку и открытая рубашка в матросском стиле. И это в то время, как она… Габи отпрянула и прижала к себе полотенце.

— Что вам нужно?

— Конечно, проводить вас к обеду, — невозмутимо ответил Луис. — Что еще может быть нужно мне от вас?

Резким движением Габи села.

— Спасибо. Но я и сама найду дорогу в столовую.

— Очень сомневаюсь. Поэтому я лучше подожду вас. — И он откинулся на резную спинку кровати.

Габи пристально посмотрела на Луиса. В нем все еще ощущалась враждебность, но было еще нечто очень значительное в этом человеке, и она ощутила это с внезапным прозрением, что позволяло ему полностью и хладнокровно контролировать себя. Если она отважится с ним бороться и будет достаточно упорна, то, возможно, оставит слабый след на этой гладкой поверхности, твердой, как мраморный пол в ее ванной комнате. Глубже она никогда не проникнет… Но было бы совсем хорошо, подумала Габи, возбужденно проведя кончиком языка по пересохшим губам, если бы этот хладнокровный самоконтроль разлетелся ко всем чертям!

Вскочив с кровати, Габи схватила в охапку одежду и бросилась в ванную. Прикрыв за собой дверь, она с резким щелчком повернула ключ в замке, хотя и понимала, что Луис Эстрадо и не попытается войти. Это было бы слишком грубо, слишком предсказуемо для такого человека, как он.

Значит, он обедает с ней и дедом… С ее стороны было, конечно, глупо ожидать, что, доставив ее сюда в целости и сохранности, он вдруг отойдет куда-то на задний план и с этого момента она сможет спокойно выбросить его из головы. Этот человек никогда не отойдет на задний план, о его присутствии никогда не удастся забыть.

Быстро натянув одежду, Габи расчесала волосы и хотела было собрать их в привычный узел, но, залюбовавшись их чистотой и шелковистостью, оставила распущенными. Взглянув на себя в зеркало, она отметила, что все еще выглядит бледной и, достав из косметички ярко-розовую помаду, накрасила губы, а затем наложила легкий румянец на скулы.

Эстрадо все еще сидел на кровати, откинувшись на спинку и сцепив руки на затылке. И пока Габи в нерешительности остановилась в дверном проеме, внезапно оробев перед ним, взгляд Луиса медленно скользнул по ее фигуре. На мгновение что-то темное блеснуло в его серебристых глазах и, хотя… хотя это мало походило на угрозу, у нее перехватило дыхание от внезапно появившейся скованности. Плавно поднявшись, Луис открыл перед Габи дверь и легким насмешливым поклоном предложил следовать за собой.

Внезапно Габи замерла на месте. Маленькая девочка, изображенная почти в натуральную величину, улыбалась ей из позолоченной рамы. У девочки были блестящие черные волосы, серые глаза и светло-золотистая кожа. Она выглядела настолько живой, что, казалось, готова сойти с полотна в реальную жизнь, которая не может принести ей ничего, кроме солнца и счастья.

— Это моя приемная мать? — тихо проговорила Габи.

— Да, это Елена Маргарита.

Почувствовав, что боль заполняет ее сердце, и пытаясь как-то облегчить ее, Габи перевела взгляд на следующий портрет. На нем был изображен молодой человек от силы лет двадцати, с вьющимися черными волосами и серыми глазами. В нем еще чувствовалась мягкость, присущая юности, но улыбка тонких губ и надменная посадка головы уже свидетельствовали о том, что вскоре он станет человеком, с которым будут считаться, человеком, которого она, Габи, несомненно, знает…

Габи повернулась к Луису Эстрадо. Он смотрел на нее сверху вниз, и лицо его было совершенно непроницаемо.

— Но… я не понимаю, — проговорила она. — Это… это ведь вы?

Он отрицательно покачал головой.

— Нет, это старший брат вашей матери.

— Брат? Но я…

— И мой отец.

— Ваш отец? — Габи пристально посмотрела на Луиса. — Вы хотите сказать, что вы?.. — Она говорила очень медленно, словно повторяя заученные наизусть слова.

Он кивнул. Уголки его губ тронула загадочная улыбка. С другого конца дома донесся звук гонга, и Луис взял ее под руку.

— Ваш дедушка ждет, так что, — по-испански добавил он, — идемте, моя маленькая кузина.

 

3

Все это выглядело крайне нелепо. И все-таки на протяжении всего обеда, несмотря на поразившее ее признание Луиса, Габи ощущала, как ее отяжелевшие от усталости веки то и дело смыкаются. В конце концов, разглядывая одну из восхитительных тарелок, она полностью отключилась от разговора, который с большой натяжкой можно было назвать разговором трех человек. После этого она лишь слушала то, о чем говорят мужчины.

Даже сейчас, несмотря на усталость, она ощущала вызывающую самоуверенность Луиса и тогда, когда он, откинувшись на спинку стула, небрежно задел ее ногой, и когда он с улыбкой что-то доказывал старику, размахивая в воздухе своим загорелым пальцем. Был момент, когда Габи и Луис одновременно потянулись за спелыми гроздьями только что сорванного винограда, поданного на серебряном подносе. Их пальцы встретились, и Габи резко отдернула руку. Почти сразу после этого она попросила у своего деда прощения и, сославшись на усталость, вышла из-за стола, лишь чуть заметно кивнув кузену.

Два часа спустя, в сотый раз взбивая подушку и уже окончательно отчаявшись когда-нибудь заснуть, Габи откинула накрахмаленную льняную простыню и на цыпочках подошла к окну. Сквозь зеленую сетку, защищающую от насекомых, она уловила сладкий запах жасмина и другой, почти неуловимый аромат, от которого щекотало в ноздрях, словно от дыма, принесенного ветром.

Может быть, для того чтобы угомониться, ей стоило ненадолго выйти погулять. Французская дверь от пола до потолка вела из ее комнаты на террасу. Сердце Габи учащенно забилось, и в белой ночной рубашке, подобно призраку, она выскользнула из комнаты. С дальнего конца террасы Габи разглядела бассейн. Его голубовато-зеленая поверхность сейчас казалась темной и лишь слегка отливала серебром в блеске тропической луны.

Здесь ночной аромат чувствовался сильнее, он уже не был неуловимо тонким, а казался назойливым и чувственным.

Габи пошла по траве туда, откуда он исходил, и среди зарослей кустарника нашла развесистый стефанотис. Зарывшись носом в лепестки цвета слоновой кости, она вдыхала его аромат до тех пор, пока не закружилась голова, а затем сорвала веточку и прикрепила ее к кружеву ночной рубашки так, чтобы цветы, похожие на восковые, ласкали нежную кожу ее груди.

Все это напоминало удивительный сон наяву. Когда Габи подошла к мелкому краю бассейна, ей показалось, что ноги уже не соприкасаются с землей, хотя она продолжала ощущать шершавые травинки, а потом холод мраморных плит под ногами. Возникло ощущение, что она плывет по воздуху, держась за гигантский воздушный шар, который ветер в любой момент может унести к миллионам сияющих в небесах алмазных огней.

Нагнувшись, Габи медленно провела пальцами по холодной темной поверхности воды, ощутив ее вязкое сопротивление. Когда она выпрямилась, уже собираясь уходить, то среди деревьев, окаймлявших бассейн, уловила какое-то движение и едва заметное мерцание. В тот же миг у Габи перехватило дыхание, потому что на площадку перед бассейном вышел мужчина. Тень деревьев скрывала его, но Габи узнала Луиса прежде, чем он заговорил.

— Какого черта вы здесь делаете?

— Я… я не могла уснуть. — Голос Габи слегка дрожал. Ее сознание было парализовано лунным светом, запахом стефанотиса и чем-то еще, чего она не могла понять.

— Вы должны немедленно вернуться в дом, — резко произнес Луис, — здесь небезопасно.

Габи в замешательстве уставилась на него.

— Но ведь здесь же и вы?

— Это совсем другое дело. Вы никогда не должны приходить сюда ночью одна. — И поскольку Габи продолжала стоять неподвижно, обхватив себя за плечи, он подошел к ней вплотную. — Я ясно выражаюсь?

Лицо Луиса все еще оставалось в тени. Видны были только глаза, в которых отражался блеск воды, и поэтому казалось, что на нем темная маска. Луис стоял так близко, что обостренные духотой ночи чувства Габи позволяли ей ощутить его запах — резкий от лосьона, употребляемого после бритья, и какой-то иной, своеобразный — от пояса до ботинок. Над всем царил запах солнца.

Будучи опытным физиотерапевтом, врачуя по большей части пациентов мужского пола, Габи достаточно часто оставалась с ними наедине. Но, то ли атмосфера процедурного кабинета, то ли хрустящий накрахмаленный халат обычно смягчали обстановку. Сейчас было по-другому.

— Я… — начала было хрипло Габи, но внезапно у нее совершенно пропал голос. Она наклонила голову, вдыхая аромат стефанотиса и пытаясь этим запахом заглушить манящий запах его лосьона. Из-под опущенных ресниц она увидела, как Луис поднял руку, словно намереваясь отобрать цветок. Вскинув голову, Габи инстинктивно сделала шаг назад, оступилась и упала в темную воду бассейна.

Когда она вынырнула, задыхаясь и отплевываясь, то почувствовала, как две сильные руки подхватили ее, в один миг вытащили из бассейна и поставили на ноги. А еще мгновение спустя, когда она, все еще ничего не видя, убирала с лица мокрые волосы, из кустарника, свирепо рыча, прямо на них выскочили два черных английских дога.

Габи невольно вскрикнула от ужаса и приникла к Луису. Он еще плотнее прижал ее к себе и, видя, что собаки приближаются, грозно ската зубы, что-то скомандовал. Собаки сели, все еще продолжая рычать. Их рычание напомнило Габи приглушенные раскаты грома. Но, услышав новую команду, собаки встали и, цокая когтями по кафелю, удалились прочь.

— Глупышка! — Луис грубо встряхнул ее. — Они могли разорвать тебя на куски раньше, чем я успел бы до тебя добежать. Пока они не привыкнут к тебе, никогда не приходи сюда одна. Ясно?

Габи кивнула, все еще не доверяя своему голосу, а Луис в это время внезапно отпустил ее, слегка оттолкнув от себя.

— А сейчас возвращайся назад, — скомандовал он.

— Д-да.

По телу Габи пробежала судорога, она даже не смогла пошевелиться. Габи поднесла руки к голове и увидела, как взгляд Луиса, словно сам того не желая, опустился с ее лица на тело. Следя за его взглядом, она увидела, что ее легкая ночная рубашка насквозь промокла и прилипла к телу, повторяя все его изгибы.

— Ох!

Габи услышала свой собственный возглас, идущий как бы из глубины ее существа. Она понимала, что должна почувствовать стыд или, по крайней мере, ужасно смутиться, но почему-то ничего подобного не ощутила, но зато вдруг, издав слабый стон, начала медленно оседать к ногам Луиса.

Глухо, словно через толщу воды, темной и глубокой, донеслось проклятие. Когда Габи пришла в себя, он нес ее через террасу, ее голова покоилась на его широкой груди, а миниатюрные ножки свободно раскачивались в воздухе. Никогда еще мужчины не носили Габи на руках, даже когда она была ребенком. И она, безусловно, бы воспротивилась, если бы кто-то попытался сделать нечто подобное. Но сейчас…

Между тем Луис довольно бесцеремонно бросил ее на кровать.

— А теперь, Бога ради, вытрись и переоденься.

Габи слышала этот знакомый резкий голос, но вместо того, чтобы подчиниться, только перевернулась и уткнулась носом в подушку. Снова послышалось приглушенное проклятие, затем шаги — вначале удаляющиеся, потом приближающиеся. Мгновение спустя Луис рывком поднял ее. Габи попыталась воспротивиться, но он ловко сдернул с нее ночную рубашку и, несмотря на ее слабые протесты, с присущей ему ловкостью быстро растер ее тело.

— Где хранятся твои ночные рубашки? — требовательно спросил Луис.

— М-м-м?

Луис вновь слегка встряхнул Габи и, когда она мягко осела прямо возле него, начал быстро выдвигать и задвигать ящики шкафа. Последовала короткая пауза, затем Габи почувствовала, как он тяжело опустился на кровать рядом с ней. Она только сонно улыбнулась и повернулась в сторону Луиса.

— Я не знаю, куда Хуанита положила твои ночные рубашки, поэтому тебе придется надеть на себя вот это. Она вполне сухая, чего, однако, нельзя сказать о моем пиджаке.

— Спасибо, — пробормотала Габи, не до конца понимая, за что благодарит. Она ощутила, как все те же руки завернули ее во что-то теплое и мягкое, похожее на невесомое облако. Одна рука, затем другая, потом кончики пальцев легко скользнули по ее озябшему телу, отчего по нему тут же пробежали мурашки.

— Габи, — голос звучал совсем близко, и, приоткрыв глаза, Габи увидела, что Луис склонился над ней. — Надеюсь, все будет в порядке?

— М-м-м.

— И больше, пожалуйста, никаких ночных прогулок. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Габи взглянула на него сонными глазами, а затем, словно исполняя давно задуманное желание, подняла руку, скользнула ею по его шее, запустила пальцы в кудрявые волосы на груди и провела по его спине. Затем Габи притянула его к себе и почувствовала, как под гладкой, словно атлас, кожей напряглись упругие мышцы.

Ладонь второй руки Габи положила Луису на грудь, перебирая пальцами вьющиеся волосы. От легких прикосновений ее ладоней его дыхание участилось, а крошечные соски затвердели. Луис вздрогнул всем телом, и она почувствовала тяжелые удары его сердца. Габи подняла к нему лицо и ощутила на щеке теплое дыхание. Ее влажные губы жадно раскрылись навстречу поцелую.

Луис ощутил на своих губах пряный аромат дикого меда. Его язык погрузился в ее губы, тело напряглось и отяжелело. Мысли Габи о том, что следует делать, а чего не следует, куда-то испарились. Остался лишь один первобытный инстинкт, повелевающий прижать его к себе, раствориться в нем, принять его в себя. Тело Габи напряглось, и она выгнулась навстречу ему. На мгновение руки Луиса обхватили ее плечи, пальцы впились в тело, но он тут же разжал их, резко высвободившись из объятий.

Габи протестующе застонала.

— Нет, Габи, не сейчас. Я хочу, дорогая, чтобы ты полностью сознавала себя, когда мы будем любить друг друга, и я хочу, чтобы этот миг навсегда запечатлелся в твоей памяти.

Луис поднялся и натянул простыню ей до подбородка. Но прежде чем он неслышно закрыл за собой дверь, Габи погрузилась в глубокий сон.

— Добрый день, сеньорита Габриэла.

Послышалось тихое постукивание фарфоровой посуды, а затем яркий луч света ударил Габи прямо в глаза. Остатки глубокого сна, в который она погрузилась после своего приключения, улетучились. Габи открыла глаза и увидела молодую горничную, открывающую последний ставень.

— Добрый день, Хуанита. — Габи повернулась к горничной и, когда та ушла, улыбнулась.

Поднос с завтраком стоял на столике возле кровати, от него исходил аппетитный запах. Габи почувствовала, что в горле пересохло, и от аромата чая у нее потекли слюнки. Она слегка приподнялась и замерла. Ее карие глаза потемнели от ужаса, отказываясь воспринимать увиденное. Вместо шелковой ночной рубашки на ней была матросская рубашка из тонкого поплина, показавшаяся ей пугающе знакомой. Все произошедшее всплыло в памяти, словно из тумана… Но ведь хоть что-то из тех видений должно было, наверное, произойти на самом деле, Луис действительно надел на нее эту рубашку, которая продолжала хранить тепло его тела! И даже сейчас, слегка нагнув голову, она была уверена, что чувствует запах Луиса Эстрадо.

Габи прищурилась, пытаясь привести в порядок воспоминания, постепенно всплывающие в ее сознании, восстановить ход событий. Да, она чувствовала себя как-то очень странно и вышла в сад к бассейну… Затем она повернулась и увидела его. Даже сейчас, лежа в теплой постели, она содрогнулась, вспомнив об этом… Потом она упала в темную воду бассейна, и он на руках отнес ее в дом, раздел — при этом воспоминании щеки Габи сразу запылали — и надел на нее эту рубашку. А потом он ушел… действительно ли ушел просто так?

Откуда же эти эротические видения, всю ночь преследовавшие ее во сне? Неужели это лишь отражение того, что действительно произошло в этой постели? Нет, это только сон. Она не могла вести себя так с мужчиной, это не в ее правилах, тем более с тем, кого она ненавидит.

И все-таки случившееся было правдой. В зрелом возрасте, двадцати шести лет от роду, благоразумная, твердо стоящая на ногах, Габи Холм вдруг начата предаваться любовным мечтаниям! Какое-то время она сидела, покусывая губы, а затем с иронией подумала, что в подобных случаях стоит чуть более обдуманно выбирать мужчин.

С жадностью выпив чай, она пошла в ванную комнату и, встав перед зеркалом, начала медленно расстегивать пуговицы рубашки. Показалось ли это ей, или выражение ее глаз действительно изменилось? Быстро отведя взгляд в сторону, Габи уронила на пол рубашку и в ужасе уставилась на свои плечи. Две бледно-голубые отметины недвусмысленно указывали, куда спились пальцы Луиса, когда они остались одни вдвоем в душной комнате.

И что он сказал тогда? «Когда мы будем любить друг друга…» «Когда», а не «если». И его слова, постоянно возникающие в ее сознании, не походили на угрозу, а звучали как обещание чего-то неизбежного.

Когда Габи спустилась к завтраку, она услышала мужские голоса, разговаривающие на повышенных тонах, и в нерешительности остановилась в дверном проеме. Дед сидел во главе стола, а Луис, опершись на локоть, застыл у окна, уныло глядя в сад. Старик поднял голову и увидел Габи.

— А, Габриэла, доброе утро.

— Доброе утро, дедушка. — Габи лишь бросила робкий взгляд в сторону Луиса, не, будучи уверена, соизволит ли он посмотреть на нее.

— Входи, дорогая. Ты хорошо спала?

— Я… — Неожиданно, прежде чем Габи сама успела это осознать, ее взгляд снова скользнул в сторону Луиса, который как раз в этот момент повернул голову и встретился с ней глазами. Его лицо выглядело бесстрастным. «Когда мы будем любить друг друга». Габи почувствовала, что предательски краснеет, но ей все-таки удалось отвести взгляд. — Да, спасибо, дедушка. Очень хорошо.

— Прекрасно, прекрасно.

К счастью, он, казалось, совсем не заметил охватившего Габи смятения, и, когда в комнате появилась горничная с серебряным подносом, Габи заняла свое место за столом. Она изо всех сил старалась сосредоточиться на своих действиях, встряхивая льняную салфетку или наливая себе темный, ароматный венесуэльский кофе, однако каждым нервом, каждой частичкой своего тела Габи ощущала, как ее кузен отходит от окна, как он направляется к креслу напротив.

— Я просил Луиса, — старик нарушил молчание, длившееся уже несколько минут, — чтобы он взял тебя утром на прогулку и показал имение.

Так вот что означали эти громкие голоса и унылое выражение лица Луиса! Габи украдкой взглянула на кузена и увидела, что он нахмурился, склонившись над чашкой кофе.

— Но я думаю, что он очень занят…

— Вздор! Вот если бы я был моложе, то, безусловно… — старик неожиданно замолчал. В его голосе звучало огорчение, которое не могло не тронуть доброе сердце Габи.

Подойдя к нему, она неожиданно накрыла своей ладонью руку деда.

— Может быть, если мы поедем вместе на машине, вы сами покажете мне имение?

— Большинство дорог в имении не годятся для машин. Впрочем, может быть, как-нибудь в другой раз, дорогая, — несколько старомодно он поднес руку Габи к своим губам с грациозностью испанского гранда. — Кроме того, сегодня утром приедет мой врач. И на этот день у меня назначены другие встречи.

Старик положил на стол салфетку.

— Итак, вопрос решен.

— Вы умеете ездить верхом? — Казалось, впервые за то время, что они сидели за столом, Луис взглянул на Габи.

Старик прищелкнул языком.

— Что за вопрос, мой мальчик? Не стоит спрашивать члена нашей семьи, умеет ли он ездить верхом!

— Да, умею, но не очень хорошо, — поспешно проговорила Габи, — иногда по выходным в парке около нашего дома я брала лошадей напрокат.

— В таком случае, Луис, у тебя нет оснований для отказа сопровождать свою прелестную кузину.

Старик позвонил в колокольчик, и буквально через мгновение появился слуга с двумя костылями.

— Базилио, я иду в свой кабинет.

Габи молча сидела, наблюдая, как он медленно выходит из комнаты. Она почувствовала, что на глазах у нее выступают слезы. Сейчас, конечно, не время, но чуть позже она подберет для него щадящий курс физиотерапии и подыщет несколько подходящих упражнений в помощь этим высохшим мышцам. Конечно, за коротко время пребывания здесь нельзя надеяться и значительные результаты, но, по крайней мере, она постарается облегчить его постоянные боли.

Габи повернула голову к Луису и встретил так хорошо знакомую ей холодную усмешку. Но даже эта усмешка была лучше, чем выражение его глаз, которое она видела в своем сне наяву. И все-таки она должна объясниться с ним, раз и навсегда!

— Послушайте, Луис, — неловко произнесла Габи, хотя она предпочла бы более официальное обращение «сеньор Эстрадо». — Я хочу сказать несколько слов по поводу прошлой ночи.

Луис приподнял свою темную бровь.

— Прошлой ночи?

— Да, я очень сожалею.

— Нет нужды извиняться. Я уверен, что вы больше не повторите подобную ошибку. — Луис намеренно выдержал паузу. — Собаки специально тренированы для того, чтобы не пускать в имение непрошеных гостей.

Габи поджала губы. Она поняла, что Луис делает вид, что не понимает ее.

— Вы понимаете, что я имею в виду не это.

Он только пожал плечами.

— Ну, борзые могут настичь жертву разными способами.

— Пусть так. Но давай все же, кое-что проясним. Я не… ну, я не такая на самом деле.

— Неужели? — голос Луиса звучал лениво и был мягок, как шелк.

— Да, это так! — в ярости воскликнула Габи, для большей убедительности перегибаясь через стол. — И вы могли бы с таким же успехом…

— Тс-с-с. Вы слишком много говорите. Луис приложил палец к губам и, когда возмущенные слова замерли у нее на устах, он мягко и нежно, словно любовник, погладил кузину по щеке. Габи с удивлением раскрыла глаза, но затем, ощутив, что по телу разливается странное, словно наркотическое, ощущение, опустила глаза.

— Ну, что ж, посмотрим, малышка, — прошептал он, — посмотрим.

— Нет, — Габи подняла глаза и вскочила на ноги. — Послушайте, вы совсем не обязаны показывать мне имение! Я уверена, что вы найдете себе занятие получше.

— Вы недооцениваете себя, моя дорогая. Во всяком случае, на гасиенде «Маргарита», — он отодвинул стул и встал, внезапно замолчав, а затем также неожиданно закончил, — выполняется все, чего хочет дон Рамон.

Луис критически взглянул на Габи, как бы отвергая ее нарядное желтое платье.

— Это, конечно, не подойдет. Я полагаю, у вас есть джинсы?

— Вы должны и сами об этом знать, — огрызнулась Габи, — вы ведь, как ястреб, следили за каждым моим движением, пока я собирала вещи!

— Тогда идите и переоденьтесь, — он, как обычно, не обратил ни малейшего внимания на ее колкости, — а встретимся мы через пятнадцать минут в холле.

— Хорошенькое дело! Может быть, мне стоит управиться за пятнадцать секунд? — бросила Габи вдогонку Луису, когда тот уже взялся за дверную ручку.

Луис замер, а затем медленно повернулся и широким шагом направился к ней. Он стоял и молча смотрел на Габи сверху вниз, а когда она подняла на него взгляд, взял прядь ее каштановых волос и стал наматывать их на палец.

— А знаешь, моя маленькая кузина, — его голос теперь напоминал скрежет металла по стеклу, — я начинаю думать, что ты — самая своенравная и злющая женщина из всех, кого я имел несчастье встретить…

Словно в рассеянности, он продолжал накручивать ее волосы на палец. Габи почувствовала боль и поморщилась.

— Ты напоминаешь мне Далилу, прекрасную молодую арабскую кобылу. Когда она впервые попала в мои руки, у нее был такой же взгляд, как у тебя, бунтарский, беспокойный. Знаешь, что я с ней сделал?

— Пристрелил, наверное, и отвез на ближайшую мыловаренную фабрику?

— О Господи, конечно же, нет! Это было бы слишком расточительно и грубо по отношению к такой красоте. Нет… Я выдрессировал ее. И, в конце концов, мы оба получили от этого удовольствие. А теперь я должен приручить тебя.

Луис медленно потянул на себя прядь ее волос, и Габи пришлось стиснуть зубы, чтобы сдержать стон. Но наконец, он отпустил волосы.

— Итак, пятнадцать минут, дорогая.

Когда Габи спустилась в холл, Луис уже ждал ее, стоя к ней спиной. Он не слышал шагов Габи, заглушаемых пушистым китайским ковром, и она замерла в ожидании. Луис был одет в безукоризненного покроя кремовые бриджи, черные лакированные сапоги для верховой езды и белую рубашку для игры в поло. Одежда так красиво облегала его фигуру, словно была сшита на заказ. Скорее всего, так оно и было. Да, что и говорить, это был великолепный самец…

Вероятно, Габи сделала какое-то неловкое движение, ибо Луис обернулся, и Габи непроизвольно сделала шаг вперед.

— Надеюсь, подобная экипировка вам подойдет? — голос Габи звучал так, словно она долго бежала против сильного ветра.

Луис бросил на нее снисходительный понимающий взгляд, оценив и джинсы, и белую блузку из хлопка, которая была избрана именно из-за свободного покроя.

— Кто-нибудь из слуг подберет вам подходящую обувь и что-нибудь на голову. А в остальном — все в порядке. Итак, вперед.

Взяв черное кепи для верховой езды и маленький кожаный хлыст, лежавшие на старинном резном сундуке, Луис вышел из дома. Проходя следом за ним по посыпанной гравием дорожке, Габи краем глаза уловила мерцание бассейна. Она тут же быстро взглянула на Луиса, касавшегося придорожных зарослей олеандра и, казалось, ничего не замечавшего, и облегченно вздохнула.

На мощеном дворе конюшни в одном из загонов стояли две оседланные лошади — чудесный серый жеребец, нетерпеливо вскидывающий голову, и невысокая кобыла, казавшаяся намного более спокойной, но такого же мягкого серого цвета, как и чистокровные арабские скакуны.

— Это Далила? — необдуманно спросила Габи, но, вспомнив сцену за завтраком, поспешно отвернулась, чтобы скрыть смущение.

— Нет, Далила в дальнем стойле. Несколько дней назад у нее родился маленький симпатичный жеребенок, и она не принимает посетителей, за исключением меня, конечно.

— Вы разводите лошадей, арабских, я полагаю? — быстро спросила Габи.

— Да, но скорее для собственного удовольствия, чем ради денег. Это что-то вроде моего хобби.

Габи скорчила гримасу.

— Хобби богатого человека. Рори всегда говорит… — Она резко оборвала себя, и Луис вопросительно приподнял бровь.

— Рори? Ах да, это тот воспитанный молодой человек. Так что же он говорит?

Габи вначале смутилась, но затем холодно произнесла:

— О, только то, что разведение лошадей подобно закрытию банковского счета: и то и другое приносит только убытки.

— Очень верное замечание… А, Карлос!.. — Появился грум, которому Луис быстро сказал что-то по-испански, и тот поспешил в один из загонов, откуда вернулся с кепи для верховой езды и парой кожаных ботинок.

Габи тепло улыбнулась груму. Тот придержат стремя, и она забралась на лошадь, как ей показалось, весьма удачно. Луис натянул свое кепи и вскочил в седло. Это легкое грациозное движение заставило сердце Габи затрепетать. Было очевидно, что перед ней искусный наездник. Интересно, существует ли такое дело, которое этот мужчина делает плохо? Впрочем, не мужчина, а просто ее кузен. Ей следовало бы привыкнуть и даже в мыслях использовать именно это определение, хотя между ними и нет кровного родства.

Габи натянула поводья, с силой стиснув коленями гладкие бока лошади. Она подумала, что не вынесет позора, если свалится и упадет прямо в пыль, а эти глаза цвета олова будут смеяться над ее неловкостью. Когда Луис выехал со двора, она пришпорила свою кобылу и решительно последовала за ним.

— Гасиенда называется «Маргарита», вторым именем моей матери, Елены Маргариты. — Мысль об этом не давала Габи покоя со вчерашнего дня. — Значит, гасиенда названа в ее честь?

Лошади Габи и Луиса шли рядом по узкой дороге между двух белых изгородей, за которыми пасся скот.

— Нет, Маргарита — это имя ее матери. Она и Рамон приехали сюда из города более пятидесяти лет назад, после того как поженились. Тогда здесь был непроходимый лес, а затем вот… — Он указал в сторону горизонта, где на фоне неба возвышались голубовато-зеленые деревья. — Они вместе возделывали эту землю. Конечно, у деда есть деловая хватка, но и бабушка работала с ним бок о бок до самой смерти.

— Когда это произошло?

— Когда Елена была еще ребенком.

— А сколько лет было вашему отцу? — спросила Габи после некоторой паузы. Тон Луиса не располагал к общению, но она вдруг почувствовала, что ей нужно как можно больше узнать о своей семье, про которую она ничего не знала.

— Семь. — Голос Луиса был лишен какого-либо оттенка. — Она умерла от желтой лихорадки.

— О, я не знала.

Луис пристально посмотрел на нее.

— Елена тебе ничего об этом не говорила?

— Нет, ничего. Она никогда не упоминала о своей семье. — Габи прикусила губу. — Бедный дедушка. Потерять двух детей в совсем молодом возрасте. Удивительно, как он смог все это пережить.

— Не думаю, чтобы он смог когда-либо полностью с этим смириться. Но вы же видели его, он борец. Последние сорок лет посвятил своему имению и сделал его таким, каким вы видите его сейчас.

— Сельское хозяйство — ваше семейное дело?

Луис пожал плечами.

— За последние несколько лет, после того как он с большой неохотой, конечно, передал мне дела, я вкладывал деньги в разные отрасли: в бокситные месторождения, в издательское дело — мы купили несколько газетных и журнальных концернов в Латинской Америке и Соединенных Штатах. Ну и в недвижимость, конечно.

— Конечно. Отсюда и ваша дружба с Питером Троятом, моим домовладельцем, — натянуто произнесла Габи.

— Верно. — Луис спокойно посмотрел на нее. И поскольку они проезжали мимо группы мужчин, грузивших сахарный тростник на тракторный прицеп, он придержал лошадь и перекинулся с рабочими несколькими словами.

После того как они тронулись дальше, Габи спросила:

— Что они вам сказали?

— Похоже, хороший урожай. — Он резко повернулся в седле. — Почему ваша мать не научила вас испанскому?

— Точно не знаю, — уклончиво ответила Габи, — думаю, что после дедушкиного письма она решила порвать со своей семьей и поэтому никогда не говорила по-испански, даже со мной. Она порвала со своим прошлым.

— Но вы ведь все-таки собирались восстановить эти связи.

Габи сначала покраснела, потом побледнела, причем не столько от самих слов, сколько от тона, которым они были произнесены.

— Что вы имеете в виду?

— Я думаю, это очевидно. — Он улыбнулся неприятной улыбкой. — Вы — честолюбивая молодая женщина, достигшая в своем деле успеха. Но, безусловно, крупное финансовое вливание наличными вам бы не повредило?

Руки Габи так крепко сжали поводья, что они врезались в ее ладони.

— Позвольте мне вам сказать…

— Нет, это вы позвольте мне вам сказать. У меня много планов относительно имения «Маргарита». Но в эти планы не входит сооружение массажных кабинетов для утомленных бизнесменов.

— Да как вы смеете?! — Лошадь Габи мотнула головой и метнулась в сторону, словно разделяя негодование своей хозяйки. С трудом справившись с лошадью, Габи продолжила независимым тоном: — Как вам хорошо известно, я не принадлежу к массажисткам подобного рода. У меня вполне респектабельная клиника. Луис небрежно пожал плечами.

— Ну, если вы на этом настаиваете.

— Да, настаиваю. И успехом, которого я достигла в своей жизни, я обязана только себе. Если вы думаете, что мне нужен хотя бы пенни от доходов с поместья «Маргарита», то вы… вы очень ошибаетесь. — Габи задохнулась от нахлынувшего на нее негодования.

— Тогда зачем было связываться с посольством?

— Я не собиралась приезжать сюда. Кстати, позвольте вам напомнить, что вы едва ли не силой вытащили меня. И я готова в тысячный раз повторить, что просто хотела узнать… — Тонкие губы Луиса насмешливо изогнулись, и Габи ударила кулаком по луке седла. — Вы можете верить или не верить, но я даже не знала, живы ли вы, не говоря уже о том, каково ваше материальное положение.

— Итак, это были исключительно сентиментальные причины?

— Если хотите, да!

— Какая новость! А я и не знал, что членам нашей семьи присуща подобная сентиментальность…

— Но это совсем другое дело! — укоризненно воскликнула Габи. — Вы же не сказали мне, кто вы такой!

Луис пожал плечами.

— Мне показалось, что вам нравится относиться ко мне как к посыльному вашего деда.

Габи уже успела пожалеть о своей насмешке, которая, должно быть, нанесла удар по его самолюбию. Да и тон Луиса говорил, что она еще не сполна заплатила за свои слова… Но она не позволит подчинить себя.

— А как насчет вашего имени? Вы сказали, что вы — Эстрадо. Очевидно, знали, что с Луисом Руэрро я никуда не поеду, даже под угрозой шантажа. — Габи метнула на него пронзительный взгляд. — Значит, опять ложь!

Пришпорив лошадь, она яростным галопом рванулась вперед по дороге, словно все демоны ада гнались за ней.

Устремившись вперед, Габи успела заметить, как Луис негодующе сдвинул брови, и решила, что он догонит ее и стащит на землю. Но когда она отважилась бросить на него через плечо быстрый взгляд, то увидела, что он не только не собирается догонять, но даже не смотрит в ее сторону.

Наконец, одолев крутой подъем, Габи замедлила головокружительную скачку. По ее спине струился пот, когда она, наконец, остановилась в саппановой роще. Луис следовал за ней, не ускоряя шага. И когда она увидела, что он уже близко, опустила голову. Ей действительно не хотелось продолжать ссору. Луис был несправедлив к ней, и после всего, что произошло, она не могла оставаться здесь дольше нескольких дней. Может быть, если она вернется в Англию, он ей, в конце концов, поверит.

Луис остановился позади нее, и Габи улыбнулась ему.

— Спасибо, что привезли меня сюда. Здесь замечательно. — Она показала на яркую зелень, окружающую их, и живописные группы деревьев, алым пламенем сбегавшие вниз по холму. В зарослях порхали птицы, оперение и клювы которых напоминали яркие мазки акварельной краски. — Я никогда не думала, что здесь так красиво, — просто добавила она.

— И я тоже, — неожиданно мягко сказал Луис. И Габи заметила, что он смотрит прямо в ее восхищенное лицо так, словно видит его в первый раз.

На мгновение они оба замолкли, а затем Габи продолжила уже более будничным голосом:

— Так где же кончаются земли деда?

— Им нет конца, — Луис грациозно спрыгнул на землю. — По крайней мере, они простираются во все стороны — насколько хватает глаз.

— Боже! — Габи нервно засмеялась. — Я и представить не могла…

— Конечно, это трудно представить.

Габи искоса посмотрела на него, но лицо Луиса напоминало непроницаемую маску. Она тоже решила спешиться, но, зацепившись носком ботинка за стремя, упала, и, прежде, чем Габи успела опомниться, Луис подхватил ее, растерянную, со все еще широко раскрытыми от потрясения глазами, на руки.

Габи показалось, что пение птиц постепенно замирает где-то вдали, а она слышит лишь неровное биение своего сердца, к которому присоединились и резкие удары сердца Луиса. Из густой тени деревьев выпорхнула какая-то дикая птица, словно вобравшая в себя краски тропического солнца. Когда Луис опустил взгляд на Габи, его глаза потемнели и из серебристых стали такими же черными, как зрачок. Хотя они стояли в тени, Габи ощутила, что его взгляд остановился на ее губах… Но, когда ее губы раскрылись для поцелуя, он очень медленно выпустил Габи из своих объятий, и она, словно вода, проскользнув между его пальцами, оказалась сидящей на земле.

Руки Луиса все еще покоились на ее талии. Ей следовало бы отступить от него, но она была не в силах это сделать. Казалось, их окружал невидимый круг, который Габи не могла разомкнуть. Она беспомощно смотрела на Луиса, и ей казалось, что языки пламени лижут ее тело и плавят его своим жаром.

Неожиданно Луис отпустил ее и, резко повернувшись, склонился над стволом упавшего дерева. Габи смотрела на его спину, пытаясь успокоиться, а он так свирепо отдирал ногтями гнилую кору, что ее крошки разлетались в стороны из-под его руки.

— Ну что, мы уже достаточно насмотрелись на имение? — словно возвращаясь откуда-то издалека, спросил он.

— Да, спасибо, — покорно ответила Габи. — Если вы хотите, мы можем вернуться прямо сейчас.

Она бросила прощальный взгляд на изумительный пейзаж, стараясь запомнить его и впервые почувствовав укол боли. Не с завистью, конечно, а с печалью, вспомнив о тесной, лишенной всякой растительности лондонской улице, на которой она жила со своей матерью.

— У вас, вероятно, было замечательное детство, — невольно вырвалось у Габи.

— Вы так думаете?

— Ну да. Я имею в виду эту красоту. Полагаю, что вы часто приезжали сюда на своем пони.

— Нет. Я сформировался как личность в Каракасе.

Габи с удивлением посмотрела на него. Как странно он сказал: «Сформировался как личность…»

— Как вы сказали? — переспросила она.

— Правильнее сказать, на самой окраине города. Мы вчера проезжали его. Он называется Параисо.

— Вы имеете в виду предместье с великолепными виллами? «Пэрэдайз» — это по-английски рай. Подходящее название.

— Нет, не там. — Он на мгновение замолчал. — Как раз за этим местом.

— Как раз за этим местом?.. — Габи пристально уставилась на Луиса. — Но вы же не имеете в виду…

— …Это жалкое предместье? «Эль Параисо» — рай. — Губы Луиса слегка изогнулись. — Вы скоро поймете, дорогая, что люди в Южной Америке обладают тонким чувством юмора.

— Но… Но я не понимаю, — проговорила, запинаясь, Габи. — Вы?.. — Она внезапно запнулась на полуслове, понимая, что за всем этим кроется какая-то тайна, и у нее пропала всякая охота слушать дальше.

Луис опустился на землю и, прислонившись спиной к одному из огромных деревьев, выдернул пучок травы и начал обрывать на нем травинку за травинкой. Затем, словно механически, как будто говоря сам с собой, он продолжил:

— Мои родители встретились, когда учились в университете Каракаса. Оба они изучали право. Я думаю, что это была настоящая любовь, любовь с первого взгляда. — В голосе Луиса, казалось, не звучало никаких чувств. — Но дон Рамон не одобрил бы этот брак.

— Почему?

— Потому что в его планы не входила женитьба сына на девушке из рабочего квартала, с девушкой иного круга, как, вероятно, сказали бы вы. Она вырвалась из грязного предместья только благодаря своему уму и молодому американскому учителю, который преподавал в ее школе.

Луис замолчал, и Габи робко спросила:

— Так что же произошло?

— Моя мать отказалась венчаться тайно и настояла на том, что, прежде чем отец расскажет обо всем деду, они закончат учебу. В конце концов, случилось неизбежное — она забеременела. Но даже тогда она уговаривала отца никому ни о чем не говорить. Ей не хотелось, чтобы между ними стояло что-то.

Габи осторожно присела около него.

— Похоже, она была замечательной женщиной.

— Но она не была физически крепкой, у нее начались преждевременные роды. Когда мой отец мчался к ней на машине, он врезался в грузовик. Ребенок был вне опасности, — казалось, что Луис говорит не о самом себе, — но она после этого не захотела жить.

Голос Луиса звучал как-то беззащитно, и Габи захотелось обнять его и прижать к себе. Она уже было подняла руки, но опустила их. Когда-нибудь другая женщина утешит его, но не она. Это не ее дело. Кроме того, он слишком горд и не захочет принять ее сочувствия. Но тем не менее она спокойно взяла его руку, покоившуюся возле нее.

— Извините меня, Луис, — хрипло произнесла она. Он медленно повернул голову, взглянул на нее и убрал руку.

— Не за что извиняться. Это было тридцать лет назад.

Габи внутренне содрогнулась от этого замечания, но, пересилив себя, сказала:

— Как это, однако, печально.

— Не более печально, чем ваша история. Но вы ведь ее пережили.

— Только благодаря Елене. — Луис ничего не ответил, и Габи продолжила: — А кто вырастил вас?

— Старшая сестра моей матери, Виктория. Она взяла меня к себе, когда мне было всего несколько дней, и сделала для меня все, что могла. Но я плохо поддавался воспитанию и стал уличным мальчишкой.

В сознании Габи всплыл образ босоногого мальчика с козой, и она сердито сказала:

— А почему не вмешался ваш дед?

— Потому что он ничего не знал обо мне. Он считал, что просто потерял своего единственного сына в автомобильной катастрофе. Но Виктория, умирая, рассказала обо всем священнику. Он привел меня сюда, и перед доном Районом лицом к лицу предстал его тринадцатилетний внук, о существовании которого он и не подозревал. — На лице Луиса появилась кривая усмешка. — Это было ударом для него. Я оказался трудным ребенком и слишком взрослым для своих лет, как раз таким, каким надо быть, чтобы выжить в Параисо. Думаю, если бы это было возможно, дед стал бы отрицать мое происхождение. Но, вы же видели портрет моего отца.

Так вот чем объясняется эта жестокость, стальным стержнем засевшая в нем! Он сам развил в себе это качество, чтобы выжить, и не только выжить, но и подняться наверх, чтобы остаться наверху. Именно это сформировало в нем мрачные и безжалостные черты характера, которые ежеминутно ощущала в нем Габи и которых так боялась.

— Как звали вашу мать? — робко спросила она.

— Анна. Анна Эстрадо. — Он мельком взглянул на Габи. — Конечно, дед хотел дать мне свое имя, но меня воспитала Виктория, и было бы предательством по отношению к ней менять фамилию. Поэтому я отказался.

— Вы отказались?! — Несмотря на волнение, охватившее Габи, она не могла не засмеяться при мысли о тринадцатилетнем мальчике с гордо поднятой головой, который был лишен всего, но посмел вызывающе вести себя с доном Районом. И о том, что старику, столкнувшемуся с еще более заносчивым характером, чем у него самого, пришлось отступить. Она только тряхнула головой. — О, небеса!

На лице Луиса на мгновение мелькнула улыбка.

— Но мы пришли к компромиссу, и я стал Луисом Гуэрро Эстрадо.

— И вам всегда удается достичь компромисса? — спросила Габи, и в ее голосе послышалась усмешка.

Луис мрачно посмотрел на нее. Его глаза сузились, как у кошки.

— Я стараюсь не делать из этого привычки.

Мгновение Габи сидела молча, а затем вздохнула.

— Все эти годы дед был одинок. Потерять обоих детей и ничего не знать ни о вас, ни обо мне…

— Ну, вы-то, по крайней мере, уже постарались наверстать потерянное время! — едко заметил Луис.

Габи пристально посмотрела на него. Ее глаза наполнились слезами.

— Я не имела в виду, что… — начала она нетвердо, но Луис уже вскочил на ноги. Шестью большими шагами отмерив расстояние до лошади, он вскочил в седло, взмахнул хлыстом и, не оглядываясь на Габи, легким галопом поскакал к дому.

 

4

Спустя несколько дней Габи и Луис возвращались домой после поездки из города по незнакомой Габи дороге. Когда Луис вывел свою огромную машину к гасиенде, Габи обнаружила, что с интересом следит, как в поле ее зрения сначала появляются уже знакомые королевские пальмы, затем старые мощные стволы джакаранды и, наконец, сам дом, кажущийся ослепительно белым в лучах послеполуденного солнца. Все было настолько прелестным, что Габи повернулась к Луису, желая поделиться с ним своей радостью. На ее полных губах играла улыбка. Но кузен смотрел прямо вперед, от одного взгляда на его жесткий отталкивающий профиль улыбка исчезла, и Габи поспешно отвернулась.

За последние несколько дней она видела Луиса лишь мельком. Завтракал он очень рано, затем либо выезжал в поле, либо закрывался в своем кабинете, находившемся в передней части дома, рядом с его спальней. Однажды утром ей мельком удалось увидеть Луиса за рабочим столом, склонившимся над кипой каких-то деловых бумаг. Внезапно он поднял голову и увидел в дверях Габи. Его губы угрожающе сжались, и Габи поспешила удалиться. Не успела она дойти до конца коридора, как услышала грохот захлопнувшейся двери.

Накануне их поездки Луис за обедом как бы, между прочим, заявил, — не ей, конечно, а дону Району, — что завтра утром собирается съездить в город. Габи с усилием сглотнула и спросила, нельзя ли ей съездить с ним. Луис нахмурился и уже открыл, было, рот, чтобы отказать, но потом с плохо скрываемым неудовольствием пожал плечами.

Он даже прямо не ответил, берет ли с собой Габи, а лишь произнес куда-то в пространство, что выезжает в семь. И когда утром она, тяжело дыша, появилась на террасе перед домом, Луис уже заводил мотор «шевроле».

Сейчас, когда они уже возвращались домой, Габи проговорила, стараясь не обращать внимания на его холодную враждебность:

— Я очень рада, что вы взяли меня с собой, Луис.

В ответ он пробурчал что-то невнятное и слегка приподнял лежащие на руле руки.

— Я очень хотела бы попробовать для лечения дедушки новый пьезоэлектрический прибор, который недавно приобрела для своей клиники. Некоторым из моих пациентов, даже тем, у которых были серьезные заболевания, он очень помог. — Луис ничего не ответил, и Габи продолжила: — Прежде чем уехать, я за несколько дней могла бы научить Базилио, как им пользоваться.

Она вышла из машины раньше, чем Луис успел распахнуть перед ней дверцу, и подождала, пока он откроет багажник. Но не успела Габи протянуть руку за своими вещами, как на террасу стремительно вылетела Мария, уже сорок лет служившая у деда экономкой. Ее лицо было искажено тревогой.

— Сеньор! О, сеньор! Дон Рамон…

Луис бросил короткий взгляд на женщину и, не говоря ни слова, взбежав по ступеням, скрылся в доме. Габи последовала за ним, не поспевая так быстро. Сердце ее сжалось от ужасного предчувствия.

Она стояла в своей спальне у окна, обхватив плечи руками и ничего перед собой не видя, когда раздался торопливый стук в дверь.

— Он?.. — язык не поворачивался, чтобы выговорить роковые слова.

Луис кивнул.

— Да, два часа назад. Тяжелейший сердечный приступ. — Луис помедлил. — Он ничего не почувствовал.

Напряженное лицо Габи исказилось, и она приложила ко рту руку.

— Я не заплачу, — яростно проговорила она и в тот же миг почувствовала, как ее глаза наполнились горячими слезами.

Луис сделал непроизвольное движение, и Габи на мгновение показалось, что он хочет подойти и обнять ее. Но вместо этого тонкие губы Луиса насмешливо изогнулись.

— Стоит ли плакать по старику, которого вы едва знали?

— А почему бы мне и не плакать? За последние несколько дней я действительно привязалась к нему. Но еще больше жалею о том, что могло бы произойти в будущем и не произошло.

— Вы имеете в виду богатую и легкую жизнь?

Габи почувствовала, что нарастающая в ней ярость постепенно вытесняет горечь утраты.

— Нет, я имела в виду не это. О, что пользы объяснять? Человек, подобный вам, черствый и холодный, как лед, даже представить себе не может мои чувства.

— Ну, так попробуйте объяснить, дорогая.

Луис стоял, прислонившись к дверному косяку.

Габи взглянула на него и, проклиная себя за слабость, испытываемую по отношению к этому человеку, сказала:

— Если вам это так интересно, то я плачу из-за того, что потеряла семью. Теперь у меня не осталось никого.

— Но вы забыли еще кое-кого. — Он усмехнулся какой-то странной плутоватой улыбкой. — У вас есть я.

Только много часов спустя Габи, наконец, смогла лечь в постель. Доктор к тому времени ушел. Приходил Мигель Серрано — семейный адвокат. Позже зашла изящно одетая молодая женщина и сняла с Габи мерки для траурного платья. Габи попыталась объяснить, что ненавидит черный цвет и что сам дон Рамон, конечно же, предпочел, чтобы она была в розовом платье, которое ему так нравилось, но Луис резко оборвал ее робкие возражения. Глядя на его строгое неподвижное лицо, она сразу же подчинилась.

И вот теперь горе давило на Габи свинцовым грузом, не давая уснуть. Она лежала и смотрела в темноту. Внезапно за приоткрытым ставнем мелькнула тень. Когда Габи встала с постели и подошла к окну, она увидела Луиса, неподвижно стоящего в конце террасы, прислонившись к декоративной балюстраде. Что-то неуловимое в его неподвижности, в очертании широких плеч заставило сжаться нежное сердце Габи.

Едва сознавая, что делает, она накинула пеньюар и открыла дверь. Босые ноги ступали совершенно бесшумно, но каким-то шестым чувством Луис догадался, что он не один.

— Кто здесь? — Луис обернулся. Судя по тому, что вопрос был задан по-английски, он понял, что это Габи, и тело его еще более напряглось.

— Я… я подумала, что могу составить вам компанию, — проговорила она, запинаясь.

Луис не ответил. Казалось, что его изваяли из гранита.

Габи, конечно, понимала, что ей не следовало выходить из спальни. Что-то угрожающее было в этом человеке, не позволявшем себе проявить хоть какие-то человеческие чувства.

Наконец он очень медленно повернулся. Лицо его все еще оставалось в тени, но в сиянии лунного света, падающего на щеку, Габи заметила часто пульсирующую маленькую жилку.

— Идите в постель, Габи, — голос Луиса звучал даже резче, чем обычно.

— Но я не устала. Я… я не могу заснуть.

Пальцы Луиса сжались в кулаки, которые он засунул в карманы.

— Я сказал, возвращайтесь в дом, черт бы вас побрал.

Жестокость, прозвучавшая в его голосе, ошеломила Габи. Еще мгновение она безмолвно смотрела на него, а затем бросилась в свою комнату.

Люди, наконец, начали расходиться. Габи пожимала руку пожилому мужчине, старинному другу дона Рамона, и ей пришлось напрячь все свое внимание, хотя он изо всех сил старался объясниться на своем ломаном английском языке. Теперь ее взгляд вновь устремился сквозь толпу к Луису.

Луис разговаривал с сеньором Серрано, его женой и… дочерью. Лилиан Серрано была девушкой ослепительной красоты. Очарование ее черных глаз оттеняла черная кружевная мантилья, а лицо было точь-в-точь как у великолепных молодых женщин, принадлежащих к испанскому двору восемнадцатого века и словно сошедших со старинных полотен. Девушка смотрела на Луиса, и он улыбнулся ей в ответ. При этом жесткие черты его лица смягчились. Таким Габи еще никогда его не видела. И пока она смотрела на эту пару, неприязненное чувство, словно змея, вползало в ее сердце.

Луис поднял глаза и, поймав взгляд Габи, подарил своей собеседнице еще одну улыбку, а затем подошел к кузине.

— Ты хотела мне что-то сказать? — Улыбка бесследно исчезла с его лица.

— Вовсе нет. — Голос Габи дрогнул. — Сеньор Аламеда хотел с вами попрощаться, но не решился прервать ваши развлечения.

Ее не до конца продуманные слова завершил легкий вздох, и Луис сердито насупил брови.

— Развлечения?! — прорычал он, но, заметив, что две средних лет женщины устремили на него недоумевающий взгляд, вновь преисполнился снисходительного обаяния.

Габи посмотрела на этих глупо и притворно улыбающихся дам, почувствовав, как ее губы изгибаются в улыбке. Никто в этой комнате и не догадывается, какая заносчивая и беспринципная свинья этот Луис Эстрадо. Никто, кроме нее. Но ты сама, Габриэла, не забыла ли об этом, прошептал внутри нее тоненький голосок. Не позволяй, чтобы он подчинил тебя своему вкрадчивому обаянию, иначе ты сильно пожалеешь!

Габи прижала пальцем дергающуюся бровь. Даже при открытом окне было жарко. Воздух в маленькой церкви гасиенды казался тяжелым от ладана и приторного запаха заполнивших ее белых лилий.

— Сеньорита Габриэла… — Она обернулась и, увидев еще одну приближающуюся пару, изобразила на лице улыбку.

Наконец почти все разошлись. Габи видела, как сеньора Серрано поцеловала Луиса в щеку, а затем она и Лилиан последовали примеру остальных. Ее муж, незаметно сменив роль друга семьи на роль адвоката, жестом пригласил Габи и Луиса в маленький салон, отделенный от комнаты для приемов застекленными дверями.

Габи посмотрела на адвоката недоумевающим взглядом, и тот поспешил разъяснить ей свой поступок.

— Простая формальность, сеньорита. Я должен зачитать завещание вашего деда… Будьте любезны, сядьте здесь.

Жестом указав на старинный стул, он достал из кармана пиджака большой конверт, скрепленный красной печатью.

— Луис…

Адвокат взглядом указал на стул возле Габи, но молодой человек остался стоять, прислонившись к мраморному камину и скрестив руки на груди. Сеньор Серрано чуть заметно поджал губы, а затем извлек другой запечатанный конверт и посмотрел на Луиса.

— Для удобства сеньориты Холм я приготовил копию завещания дона Рамона на английском языке… Оно может потребоваться ей в дальнейшем.

Адвокат замер, словно спрашивая разрешения, но после того, как Луис безразлично пожал плечами, передал конверт девушке.

— Спасибо, — проговорила Габи, держа конверт в руках и не делая, однако, ни малейшей попытки открыть его, лишь тронув печать. Атмосфера в комнате стала напряженной, и Габи умоляюще произнесла:

— Но вам не стоило утруждать себя. В конце концов, дедушка ничего не знал обо мне до тех пор, пока…

— Будьте любезны, сеньор Серрано, начинайте, — вмешался резкий голос Луиса, и адвокат, перед тем как вскрыть пакет, прочистил горло.

— Как вы догадываетесь, наверное, Луис, ваш дед вызвал меня несколько дней назад к себе и составил новое завещание.

Луис едва заметно кивнул, и сердце Габи учащенно забилось. Новое завещание… Так как же поступил дон Рамон?

— Первая часть завещания осталась прежней. Она касается слуг и друзей. — Адвокат выдержал паузу. — Но остальная часть была значительно изменена, и теперь принимается в расчет существование сеньориты Холм.

— Но он не должен был этого делать. Я всего лишь его приемная внучка! Я не ждала этого… — Габи смущенно замолчала. Ее взгляд обратился не к адвокату, а к Луису, который сосредоточенно изучал ковер у себя под ногами. Единственное, что выдавало его волнение, — плотно сжатые губы.

— Пожалуйста, продолжайте! — отрывисто бросил он.

— Да, конечно. — Сеньор Серрано развернул документ и громко зачитал: — Мой внук Луис Гуэрро Эстрадо будет продолжать осуществлять полный контроль над управлением имением «Маргарита» и всеми дочерними предприятиями, созданными им в большом количестве. Моей внучке, Габриэле Терезе, принадлежит пятьдесят процентов дохода от вышеупомянутых имения и дочерних компаний.

— Что?! — Габи привстала со стула, но потом снова села. — Но… но это невозможно. Здесь, по-видимому, какая-то ошибка…

Не осмеливаясь поднять взгляд на Луиса, она устремила взгляд на адвоката.

— Здесь нет никакой ошибки, сеньорита Холм, уверяю вас. Ваш дед специально вызвал меня, чтобы включить в завещание этот пункт.

— Но я никогда ни о чем подобном не думала. Я… я не хочу этого. — Габи запнулась, ее взгляд устремился к кузену. Этот взгляд умолял поверить ей, но Луис смотрел словно сквозь нее, не замечая ничего перед собой.

— Во всяком случае, — продолжила Габи, обращаясь теперь прямо к Луису, — я собираюсь в ближайшее время вернуться в Англию… вернуться навсегда.

— В завещании есть еще один пункт. — Напряженный голос адвоката еще более усилил тревогу Габи. — Полагаю, сеньор Луис, что вы уже осведомлены о нем. Но сеньорита Холм тоже должна об этом знать.

— Да, конечно, сеньор, но что вы имеете в виду? — с трудом выдавила из себя Габи.

— Дон Рамон добавил следующее: «Вышеупомянутое завещание должно компенсировать те несправедливости, которые я совершил по отношению к своему внуку Луису и моей внучке Габриэле. Кроме того, моим горячим желанием является, — Серрано по-прежнему не отрывал глаз от бумаг, — чтобы они поженились и жили вместе на гасиенде „Маргарита“, деля друг с другом то же безмерное счастье, которое познали мы с моей возлюбленной женой».

Стало слышно, как в саду поют свои песни птицы и среди розовых гибискусов под окном жужжат пчелы. В комнате же установилась такая глубокая тишина, что когда с одной из роз, стоящих в вазе около Габи, упал лепесток, она вздрогнула… Румянец сошел с ее лица, и Габи пристально посмотрела на свои тонкие руки, которые машинально мяли и разглаживали складки платья.

Что она могла сказать? Какая реакция была бы уместна здесь, вдали от ее дома? Непреклонное «нет, нет и нет»? Из слов Серрано следовало, что Луис уже знал о подложенной в завещании бомбе. Неудивительно, что последние несколько дней он относился к ней еще более враждебно, чем обычно.

Адвокат снова прочистил горло.

— Возможно, мне следует добавить, что этот пункт не имеет законного основания. Это просто изъявление желания.

— Но дело и в другом пункте, — Габи с благодарностью ухватилась за возможность перейти к более нейтральной теме, не отвечая на это ужасное предложение. — Возможно, я не смогу принять своей доли от доходов имения. Это было бы непорядочно, и я не желаю этого.

— Но…

— Если вы хотите сказать, что все юридически обосновано, то… — она слабо улыбнулась озабоченному адвокату, — будем считать, что я признала свою долю на пять минут, а теперь отдаю ее обратно.

— Конечно, Луис, это поможет нам в решении другой проблемы, которую мы с вами обсуждали. — Сеньор Серрано снова повернулся к девушке. — Ваш кузен, сеньорита…

— Нет, — сердито прервал его Луис, — это не имеет никакого отношения к Габриэле.

— Но если она отказывается от своей части, то, может быть…

— Меня не касается, что она собирается делать со своей частью.

— Тем не менее, — казалось, адвокат расстроился еще больше, но все же продолжал упорствовать, — она должна быть полностью осведомлена о ваших намерениях.

Луис удостоил его долгим многозначительным взглядом и пожал плечами.

— Очень хорошо. Сеньорита Холм, ваш кузен собирается израсходовать большую часть доходов от имения «Маргарита» на учреждение благотворительного фонда для обучения детей из Параиса и других подобных местечек вблизи Каракаса. — Габи вновь взглянула на Луиса, но он смотрел вниз на каминную решетку, и лицо его напоминало непроницаемую маску. — Быть может, если вы твердо решили отречься от наследства…

— Спасибо, Мигель. — Луис выпрямился и подошел к ним. — Я и моя кузина обсудим этот вопрос и сообщим о нашем решении.

Нашем решении! — возмущенно подумала Габи. Для нее было совершенно ясно, что сделает она, ведь она для себя уже все решила, не так ли? И в обсуждении нет никакой необходимости.

— А сейчас позвольте проводить вас, — добавил Луис, и адвокат проворно поднялся со своего места. Было очевидно, что ему не терпится удалиться.

Когда мужчины вышли, Габи, которая была уже не в силах усидеть на месте, поднялась и подошла к одному из огромных окон. Ее лицо, отраженное в стекле, выглядело напряженным и немного испуганным. Она прислонилась лбом к стеклу, стараясь не видеть отражения, но мысли все возвращались к одному и тому же.

Как дедушка мог написать такое? Оставляя ей деньги, он, безусловно, поступил дурно, но последний пункт… Конечно, оба они ни на минуту не собирались подчиняться желанию деда, но если бы он поговорил с ней, возможно, она бы смогла переубедить его…

Слегка повернув голову, Габи заметила, что Луис стоит на гравиевой дорожке и разговаривает с адвокатом. Потом они пожали друг другу руки и, когда машина тронулась, Луис, немного помедлив, вернулся в дом.

Когда он вошел в комнату, Габи стояла в дальнем ее конце, разглядывая огромный пейзаж, написанный маслом. Шаги его не были слышны на толстом ковре, но какое-то шестое чувство, какая-то уверенность в том, что он рядом, вновь подсказали ей, что он здесь. Габи заставила себя повернуться и увидела, что Луис принес два бокала и бутылку коньяка.

— У вас такой вид, что мне кажется, вы не откажетесь выпить со мной, — отрывисто произнес он.

— Нет, нет, спасибо. — В застывшем воздухе словно витало воспоминание о последнем пункте завещания, разрушающее какие бы то ни было отношения между ними. Ее взгляд проследил за его взглядом, и Габи облизнула пересохшие губы. — Послушайте, Луис…

— Полдень уже давно прошел, и я думаю, что мне это уже дозволено! — Налив себе коньяк, он залпом выпил его и поставил стакан.

— Я действительно думаю… — вновь начала Габи.

— И я действительно думаю, что вы думаете слишком много.

— Ну, хорошо. — Габи неприятно задел его тон. — Позвольте мне только сообщить свои намерения. Я…

— Несомненно, вам остается только одно. — Голос Луиса звучал удивительно мягко.

— Да? И что же?

— Выполнить желание дона Рамона и выйти за меня замуж.

— Замуж? — повторила Габи, и ее глаза расширились от удивления. — Можете об этом даже не мечтать!

— Конечно же, я мечтаю только об этом. — Луис небрежно облокотился о стол, но глаза его смотрели настороженно. Габи чувствовала, что за этими жесткими, но красивыми чертами скрывается ясный и холодный, непрерывно работающий рассудок. — Это решит все наши проблемы, и притом очень быстро.

У Габи вырвался нервный смешок.

— Вы имеете в виду, что это решит все ваши проблемы? Но не стоит беспокоиться, Луис. Вам не придется выдерживать тяжкие испытания брака, чтобы получить мою часть имения. Я уже говорила, что в мои намерения не входит вступать в его владение.

— Это вы сейчас так говорите. А вот когда поймете, что потеряли…

— Меня не очень интересует ценность имения. — Габи стиснула пальцы. — Сомневаюсь, что человек вроде вас может в это поверить, но это правда. И я полагаю, что сеньор Серрано предложил замечательную идею насчет фонда. Я собираюсь…

— Этот фонд не имеет к вам никакого отношения. Он будет финансироваться исключительно из тех средств, которые принадлежат мне.

— Но все и так ваше. — Габи была готова заплакать от отчаяния. — Дедушка считал, что поступает, как лучше, и, наделяя меня богатством, принадлежащим по праву Елене, заглаживает вину перед ней, но это несправедливо! Ведь он надеялся, что мы поженимся… — Она отвела взгляд, уставившись на обеденный стол… — Может быть, дед и не знал, но я-то знаю, что даже не нравлюсь вам, не говоря уже о любви…

Габи замолкла. Перед ней вдруг со всей очевидностью предстала воистину пугающая картина. Она живет в этом имении в качестве жены Луиса. Они работают вместе, деля друг с другом все радости и огорчения, обедают за этим столом, любят друг друга и спят в одной постели…

Она невольно вздрогнула, подняла на мгновение ошеломленный взгляд и заметила, как Луис смотрит на нее кошачьими глазами. Ей даже на мгновение показалось, что он смог прочитать ее мысли. Может быть, так и должны складываться отношения между двоюродными братом и сестрой, даже не состоящими в кровном родстве?..

— Во всяком случае, — громко продолжила Габи, — я не собираюсь выходить замуж!

— Неужели? — Луис приподнял свою темную бровь.

— Да, это так.

— И вы сообщили эту печальную новость тому влюбленному в вас молодому человеку?

— Да, конечно. — Габи откинула назад шелковистый водопад своих волос — и он принял это.

— Тогда он дурак, — тихо проговорил Луис, но его слова эхом разнеслись по комнате.

— Да, но в любом случае, — Габи постаралась взять себя в руки, — я уже говорила, я уеду отсюда через несколько дней. Хотя, — тут ей в голову пришла новая мысль, и она глубоко вздохнула, — я могу уехать и завтра. В конце концов, после смерти дедушки меня здесь уже ничего не удерживает. — Тонко очерченные брови Луиса нахмурились, но он ничего не сказал, и Габи продолжила: — Как только я вернусь в Лондон, я попрошу своего адвоката оформить, как это называется… формальное отречение от моей части имения. Адвокат перешлет его вам… — Трудно было прочесть выражение глаз Луиса, но Габи подумала, что она слишком заговорилась. — Да, я полагаю, что сеньор Серрано должен получить копию моего заявления, но и мой адвокат должен знать об этом.

— Однако вы очень спешите уехать, — сухо заметил Луис.

— Когда я вернусь домой, у меня сразу появится куча дел. — Луис выпрямился, и что-то заставило Габи насторожиться. — Понимаете, квартира, клиника…

— Но, дорогая, прежде чем вы уедете, мы должны закончить одно маленькое дельце.

— Я не понимаю, что вы имеете в виду. — Язык Габи, казалось, прирос к небу, и она с трудом произнесла эти слова.

Луис тихо засмеялся и медленно подошел к ней, напоминая походкой дикого кота, подкрадывающегося к жертве. Габи отступила на шаг и наткнулась на стену. Она прижалась к ней ладонями, сердце бешено колотилось. Когда Габи взглянула на Луиса, он поднял руку и указательным пальцем коснулся верхней пуговицы ее платья. Хотя он не касался ее кожи, Габи все равно ощущала тепло его ладони. Подчиняясь силе его взгляда, веки Габи затрепетали, а затем совсем опустились.

— Нет, Луис, пожалуйста, не надо!.. — взмолилась она.

— Только не лги себе, моя милая. — Легкая усмешка в его голосе скрывала что-то пугающее. — Мы оба знаем об этом, мы знали обо всем с первого момента нашей встречи. Это неизбежно, это рок.

— Нет!

Он посмотрел на нее сверху вниз, и на его губах заиграла легкая улыбка, а в глазах появился серебристый блеск.

— Ты ведь знаешь, что все будет так, как захочу я. Ты можешь кричать как угодно громко, но ты ведь не сможешь перекричать голос своего тела.

— Неправда… — пробормотала Габи. Ее голос дрожал, несмотря на тщетные попытки совладать с ним. Луис лишь слегка коснулся ее, но она в тот же момент ощутила, как он заполнил собой все ее существо, и сердце ее нетерпеливо забилось в ответ.

— Нет?

Их взгляды встретились, и Луис провел кончиком мизинца вокруг ее пухлых губ. Габи вздрогнула от нахлынувшего желания.

— Видишь. — Он поднял мизинец, словно демонстрируя этим свою власть над ней. Габи почувствовала, что голова ее идет кругом, а тело горит, словно в лихорадке. Собрав остатки сил, она произнесла:

— Ничего я не вижу! Во всяком случае, то, о чем вы говорите, не любовь, а всего лишь физическое влечение!

Губы Луиса изогнулись в улыбке, весьма невеселой.

— Любовь? Вы уверены, что знаете значение этого слова? Любовь — очень опасная штука, дорогая, и нужно иметь много мудрости, чтобы избежать ее.

— Но это уж слишком цинично! — возмутилась Габи.

— Неужели? Именно из-за любви погибли мои родители, а Елена Маргарита осталась несчастной на всю жизнь.

— Я не уверена, что в ее браке было хоть сколько-нибудь любви, по крайней мере, со стороны ее мужа. И когда прошло физическое влечение, прошла страсть, не осталось ничего. — Габи внезапно замолчала. До этого момента она никогда так глубоко не осознавала, что через все ее детство постоянным фоном прошла несчастная жизнь матери. — Именно поэтому я никогда не выйду замуж. — Луис все так же молчал, и Габи продолжила: — Я иду собирать вещи, Луис, а потом лягу. Я очень устала. Хочу завтра пораньше выехать в аэропорт. Не могли бы вы попросить шофера, чтобы он отвез меня? Я не вижу необходимости в том, чтобы вы провожали меня, поэтому попрощаемся сейчас, хорошо?

На мгновение Габи смутилась, а затем протянула ему руку. Луис взял ее, но вместо того, чтобы пожать, поднес к губам и только сильнее сжал в своей руке — именно тогда, когда она попыталась освободиться. Потом он повернул руку Габи ладонью вверх и мягко провел губами по нежной коже, оставляя колющий, словно наэлектризованный след. И Габи прикусила губу, пытаясь подавить невольный вздох.

Она смотрела на его склоненную голову, на темные ресницы, прикрывающие смеющиеся глаза. Тень от ресниц падала на скулы. Внезапно по телу пробежала острая волна боли, словно кто-то вонзил нож и резко повернул его.

— До свиданья, Луис, — повторила она.

Высвободив руку, она почти бегом выскочила из комнаты и закрыла за собой дверь, прежде чем обжигающие щеки слезы хлынули из глаз.

 

5

— Еще кофе, сеньорита?

— О нет, — нечеловеческими усилиями открыв глаза, Габи улыбнулась горничной, склонившейся над ней с серебряным кофейником. — Спасибо, Хуанита.

Когда девушка ушла, Габи намазала желе из гуайявы на ломтик сладкой булочки и заставила себя, его съесть. Она долго жевала этот показавшийся ей невыносимо сухим кусок, а затем с трудом его проглотила. Отпив глоток тепловатого кофе, она встала и погладила льняной кремовый костюм, который надевала в дорогу.

Луис не вышел к завтраку, и Габи даже не слышала его голоса. Вероятно, он уехал по делам имения. Ну что же, так даже лучше. В это утро ей не хотелось видеть его холодный насмешливый взгляд. Хотелось поскорее сесть в машину, бросить через плечо прощальный взгляд на дом и увидеть, как он исчезает за деревьями. А потом навсегда забыть его обитателей, особенно одного из них. Открыв дверь столовой, она отметила про себя сразу два факта. Во-первых, ее багаж уже стоял в холле, а во-вторых, как раз в этот момент по лестнице спускался Луис… Значит, все-таки решил попрощаться. Когда Луис подошел к Габи, сердце ее затрепетало от счастья, и она обрадовалась, что полумрак холла скрывает ее лицо.

Луис был одет в джинсы и черную тенниску. Он показался Габи очень высоким, сильным и… красивым. В тот момент, когда он посмотрел на нее сверху вниз, Габи показалось, что около сердца затрепетали нежными крыльями тысячи бабочек.

— П…привет, Луис. — Габи смущенно улыбнулась, и Луис кивнул в ответ. Однако Габи показалось, что волна напряжения, подобная вчерашней, пробежала по его телу. Быть может, после сна он лучше понял ее слова, понял, что она не угрожает благополучию его имения? Габи очень надеялась на это. В конце концов, она никогда и ни с кем не расставалась как с врагом. И сейчас ей тоже этого не хотелось.

— Я… я рада вас видеть, — произнесла она. — По-видимому, я вела себя глупо.

— Что вы имеете в виду? — вежливо произнес Луис.

— Я, — поспешно попыталась объяснить Габи, — ничего не узнала о рейсах в Лондон и не заказала билет. Не могли бы вы позвонить в аэропорт?

— Я уже позаботился обо всем! — резко бросил Луис.

— Ах, значит, вы уже обо всем позаботились? — Значит, он совсем не против ее отъезда? Казалось, она должна была бы почувствовать радость, но… — Спасибо, я… — Но Луис уже взял ее чемоданы.

— Машина готова.

— Да, но я должна еще попрощаться со слугами и почистить зубы.

— О, конечно, конечно. О зубах вообще не следует никогда забывать, не так ли? — На лице Луиса мелькнула ироничная улыбка, обнажившая его превосходные белоснежные зубы, и, вновь ощутив странное щекотание под ребрами, Габи отвернулась. Она внезапно ощутила, что может питать к нему искреннее отвращение, но все же до конца ее дней он останется человеком, с которым она будет сравнивать всех остальных мужчин.

На верхней ступеньке лестницы Габи внезапно замерла. Вместо привычного «шевроле» с шофером Гарсио перед домом стоял маленький джип. Багаж Габи уже лежал на заднем сиденье. Луис сидел за рулем и нетерпеливо барабанил по нему пальцами.

Когда на крыльце появилась Габи, он открыл ей дверцу машины.

— Забирайтесь.

— Но что вы собираетесь делать? — В голову Габи пришла ужасная мысль, и глаза ее потемнели. — Вы же не собираетесь брать меня с собой? Нет никакой необходимости…

— Успокойтесь и залезайте.

— Но, где же ваш автомобиль, — настаивала Габи, — и где Гарсио?

— Зачем он вам? Хотелось попрощаться с ним и со всеми остальными слугами, пустив при этом горькую слезу?

— Нет, конечно, но…

— Но, моя дорогая, для этого у вас есть достаточно заинтересованных слушателей. — Бросив взгляд через плечо, Габи увидела на террасе выстроившихся в шеренгу слуг, готовых с ней попрощаться. — Если вы хотите, чтобы они закончили свои дни, храня в памяти столь тяжкое воспоминание…

Габи мгновенно села в машину, Луис рванул с места так, что гравий вырвался из-под колес, а затем неожиданно свернул в сторону, противоположную дороге, и помчался по просеке мимо конюшни в ту часть имения, где Габи еще никогда не была. За полоской низких деревьев располагались взлетно-посадочная полоса и ангар, возле которого стоял небольшой двухмоторный самолет. Луис резко затормозил, вышел из машины и выгрузил на землю чемоданы Габи.

— Выходите.

Но Габи скрестила на груди руки и откинулась на спинку сиденья.

— Я не сдвинусь с места, — отчетливо произнесла она, — до тех пор, пока вы не объясните мне, что происходит.

Сжав губы, Луис искоса поглядел на нее.

— Сегодня в стране национальный праздник. Между нами и Каракасом большие заторы, поэтому мы полетим на самолете. — Габи не пошевелилась, и Луис ледяным тоном продолжил: — Мне казалось, вам не терпится покинуть «Маргариту», но если вы передумали…

— Нет, я не передумала.

Подхватив свою сумочку, Габи выбралась из машины и последовала за Луисом. Его объяснение казалось вполне правдоподобным, хотя где-то в глубине сознания затаилась беспокойная мысль о том, что ее перехитрили.

Под крылом самолета простирался лес яркого изумрудно-зеленого цвета, вплотную обступающий крохотные деревни. Луис вел самолет так низко, что дым от кухонных жаровен проникал в кабину. Затем впереди показалось сверкающее на солнце бирюзой Карибское море, окаймленное кремовой прибрежной полосой, к которой вплотную примыкал лес. Это было настолько красиво, что от этой удивительной красоты у Габи внезапно сжалось сердце, и она явственно ощутила свою неразрывную связь с этой землей. Она повернулась к Луису, чтобы поделиться с ним своей радостью, но он, казалось, был полностью поглощен управлением самолетом. Несколько минут спустя Габи бросила взгляд на часы и нахмурилась. В школе она была не сильна в географии, но в любом случае они должны были уже увидеть Каракас или хотя бы его аэропорт. За окном самолета, однако, простиралась лишь голубовато-зеленая поверхность моря… Внезапно самолет стал снижаться. Лес, море, небо слились воедино.

Самолет быстро стал сближаться с небольшим расчищенным участком земли, на котором размещалась взлетно-посадочная полоса, и Габи лишь мельком успела заметить невдалеке от нее низкий белый дом, берег, полумесяцем окружающий бухту, и впадающую в нее реку. Затем последовали резкий толчок, короткий пробег, и самолет остановился. Без единого слова Луис отстегнул привязной ремень, открыл дверцу кабины и протянул Габи руку.

— Нет! — В молчании Луиса было что-то пугающее, и Габи вцепилась в сиденье.

Он без видимых усилий поднял ее на ноги, а затем спрыгнул на землю, предоставив Габи сползать вслед.

— Не хотите ли, хотя бы ради интереса, сообщить мне, что все-таки происходит?! — звенящим голосом спросила она.

— Скажу, когда буду к этому готов, — достаточно бесцеремонно ответил Луис.

А когда Габи нахмурилась, скользнул по ней скучающим взглядом, усмехнулся и позвал кого-то по-испански.

Габи обернулась и увидела, как позади нее бесшумно возникли четверо черноглазых ребятишек с волосами цвета воронова крыла — три мальчика и рубашках цвета хаки, один из которых держал на руках совсем крохотную девочку в ослепительно белой сорочке.

— О-ля-ля! — широко улыбаясь, Луис взял девочку на руки.

Та робко обвила руками его шею и, когда он подставил ей губы, нежно, по-детски его поцеловала.

Все еще держа на руках девочку, которая задумчиво держала во рту свой указательный палец и внимательно поглядывала на Габи, Луис наклонился к мальчикам. Самый старший из них шутя ударил Луиса в грудь, и тот притворно застонал, притворяясь побежденным, а затем издал пронзительный веселый крик. Было очевидно, что дети обожают Луиса. У Габи перехватило дыхание. Казалось, что-то в ней раскололось надвое. Перед ней был совершенно иной человек. Полностью раскрепощенный, с небрежно взъерошенными волосами, он производил впечатление нежного, любящего и очень привлекательного отца семейства.

Луис пристально взглянул на Габи и своим обостренным чутьем, должно быть, ощутил ее внутреннее смятение.

— Что случилось?

— О, я просто задумалась, — поспешно проговорила она. — Как они прелестны! Никогда не видела таких чудесных детей.

Со стороны белоснежного, затерявшегося среди деревьев дома появилась молодая пара. Луис опустил девочку и, достав четыре большие плитки шоколада, отдал их детям. Когда пара приблизилась, он пожал им руки. Было очевидно, что он говорил с ними по-испански именно о Габи, хотя та предпочла бы не догадываться об этом. Молодые люди заулыбались ей с той же трогательной застенчивостью, что и их дети.

— Габи, это Эрнесто и Розита.

— Буэносдиас! — по-испански поздоровалась Габи, улыбнувшись и пожав им руки, но затем настойчиво продолжила: — Луис, я не хочу надоедать вам по пустякам, но во сколько отправляется мой самолет?

— Они приглядывают за моим домом, когда меня нет.

— Да, но… — Она внезапно осознала смысл его слов. — Вашим домом?

Габи взглянула на здание, стоящее у самого берега моря и выглядевшее с земли еще лучше, чем с воздуха. Его окружала широкая деревянная веранда, затененная вьющимися растениями — алым чилийским виноградом, белым жасмином и пурпурной буганвильей.

— Вы имеете в виду?..

— Ну, конечно, вы ведь уже все поняли, — со всей серьезностью произнес Луис, хотя в его насмешливых глазах плясали чертики. — Сегодня утром вы оказались не столь проницательной, как обычно, и я очень признателен вам за это.

Скользнув рукой по локтю Габи и коснувшись его твердыми, как сталь, кончиками пальцев, Луис провел ее на веранду. Порывшись в карманах джинсов в поисках ключа, он открыл сначала цельную деревянную дверь, а затем внутреннюю, сегментную, в которую была вставлена сетка от насекомых, и пропустил Габи вперед.

После ослепительного палящего солнца внутри дома показалось темно и прохладно. Габи почувствовала, как у нее на лбу выступили капельки пота. Пока Луис открывал ставни на окнах вдоль одной из стен, Габи стояла поодаль, стиснув руки. Когда свет, наконец, залил комнату, Габи увидела, что находится в гостиной, обставленной низкими стульями и диванами из бамбука, с бамбуковым же столом. Блестящий деревянный пол покрывали индийские ковры терракотовых, рыжих и кремовых тонов. Главную же, однако, достопримечательность комнаты представляли замечательные картины, висящие вдоль одной из стен, но Габи успела лишь мельком взглянуть на них, перед тем как Луис повернулся к ней.

Она преодолела охвативший ее страх и надменно откинула назад волосы.

— Не знаю, какую игру вы затеяли, — холодно проговорила она, — но обещаю, что, если мы немедленно не вернемся к самолету и вы не отвезете меня в Каракас, я сообщу в полицию.

— Пожалуйста, можете отправляться. Ближайший полицейский участок находится вон в том направлении, — он лениво махнул рукой в сторону леса, — в тридцати километрах по плохо проходимой дороге.

— Меня это не волнует! — воскликнула Габи. — Если вы не отвезете меня на самолете, я пойду пешком или поползу на четвереньках!

Перекинув сумочку через плечо, Габи направилась к выходу и, заметив, что Луис сделал движение в ее сторону, ускорила шаг.

Но в дверях он все-таки схватил ее за руку, развернул и толкнул на стул. Габи вынуждена была сесть, сердито нахмурившись и потирая руку, на которой сразу же появился синяк.

— Вы скажете мне когда-нибудь, зачем привезли меня сюда? Я хочу это знать!

— Мне кажется, моя маленькая кузина, что в вашей ситуации не стоит чего-либо требовать.

Габи пристально вгляделась в непреклонное лицо Луиса, и сердце ее оборвалось. Какой она была дурой, полагая, что он поверит ее обещанию по поводу имения! Не такой он человек… А если он не поверил, от этой мысли у нее внезапно пересохло во рту, то что собирается делать? Она подняла глаза и взглянула в лицо своего стража. Его вторая рука была решительно вытянута вперед, и это побудило ее к еще одной попытке освободиться.

— Послушайте, Луис, — начала она, уверенная, что даже такая тупоголовая латиноамериканская свинья, как он, поймет, насколько разумны ее доводы, — вы должны понять, что мне надо вернуться. Я сказала Дафни…

— Ах да… Миссис Вудворд? — перебил он ее. — Я думаю, здесь нет причин для беспокойства. Мне кажется, что она прекрасно справляется со своими обязанностями. Во всяком случае, мне она сказала…

— Она сказала вам?

— Да, когда я позвонил ей вчера вечером и объяснил, что вы неожиданно задерживаетесь. Она передала вам привет и сказала, что вы можете не торопиться. Так что…

— Я этого не хочу слышать! — Злость пересилила страх, и Габи почувствовала, как запылали ее щеки. — Да как вы посмели действовать за моей спиной и вмешиваться в мои дела?!

— Представьте, себе, моя дорогая, посмел, — тихо проговорил он, — да еще как посмел!..

— Среди всех заносчивых и высокомерных… — Габи едва могла говорить из-за душившего ее бессильного гнева, который еще более увеличился, когда в голову ей пришла еще одна мысль. — Так вы лгали мне, когда говорили, что на дорогах в Каракас пробки?

— Нет, это правда. Сегодня действительно праздник. — На губах Луиса появилась легкая улыбка. — Но я же не сказал, что мы летим в ту сторону.

— Скажите, вы всегда ведете борьбу не по правилам? — сердито спросила Габи.

— Я давно уже понял, что если начинаешь корчить из себя невинность, то добиваешься немногого, — мягко произнес он. — Но вести борьбу, дорогая… Да кто же здесь ведет борьбу?

— Я. И я буду продолжать бороться, обещаю это вам, до тех пор, пока вы не осознаете, что творите. Вы хоть понимаете, что совершили похищение?

Луис пожал плечами.

— Я, помнится, говорил вам еще в Лондоне, что это чертовски соблазнительная идея, и ее стоило бы осуществить хотя бы ради того, чтобы посмотреть на вашу реакцию. — Последовала короткая пауза. — Но вы разочаровали меня.

Габи в замешательстве уставилась на него. Это был совсем другой Луис. О нем нельзя было сказать, что он побежден. Слишком много энергии было сконцентрировано, словно в сжатой пружине, в этом человеке. Но в нем появилось что-то новое… Он выглядел абсолютно раскрепощенным, казалось, играя ею. Может быть, он думал, что уже выиграл?

— Послушайте, — Габи постаралась придать голосу всю убедительность, на которую только была способна, — если это сможет сделать вас хоть немного более счастливым, отвезите меня к сеньору Серрано. Он оформит документы о моем отречении от имущества, или как там это еще называется, и я с удовольствием подпишу эти документы, прежде чем уехать.

— Но, что же тогда раньше сдерживало ваш холодный и светлый английский ум? Почему только сейчас под принуждением вы сказали, что подпишете бумаги?

Габи постаралась побороть вспыхнувшую в ней ярость.

— Я была уверена, что все ваши обещания не стоят той бумаги, на которой они написаны, но я…

— А… вы, наверное, хотели сделать это ради своего будущего мужа, который, узнав о вашем глупом поступке, пожелал бы возобновить притязания на имение.

— Я в последний раз говорю вам, что не собираюсь выходить замуж.

— Выйдете, куда вы денетесь. — Луис тряхнул головой. — Нельзя же вечно сопротивляться своему естеству.

— Моему естеству? — переспросила Габи.

— Такому горячему, щедрому, страстному… — взгляд Луиса опустился с ее глаз на пульсирующую у основания жилку, — бесконечно желанному. Единственное, чего вам недостает, — это мужчины.

— Среди всех женоненавистников… — Габи резко выдохнула. — Вы действительно отстали от времени, Луис. В наши дни женщина может быть счастлива и не связывая себя на всю жизнь с заносчивым типом вроде вас!

— В конце концов, ваши дети когда-нибудь могут решить… — Он снова полностью проигнорировал ее слова.

— Я откажусь от всех претензий на имение и за себя… — здесь Габи старательно проговорила каждое слово, — и за своих детей, которых у меня никогда не будет! Этот вариант удовлетворит вас?

Казалось, на мгновение Луис потерял терпение.

— Нет, не удовлетворит! Я не хочу подвергать свои планы ни малейшему риску, ни сейчас, ни в дальнейшем. Вот почему ваш первый ребенок, наследник имения, будет и моим ребенком.

В комнате нависла тишина, которая могла бы длиться часами, но не прошло и минуты, как Габи, отодвинув стул, вскочила на ноги, глядя на Луиса бешеными глазами.

— Да вы ненормальный! Вы законченный идиот, если думаете, что я!.. — Ее голос сорвался.

— Идиот? Ну что вы, я совсем так не думаю. — Луис сопроводил свои слова элегантным движением руки. — Мне кажется, это совершенно разумная идея.

— Но вы ведь пошутили, — медленно проговорила Габи. — Это слишком жуткая мысль.

— Неужели?

— Это подло. Так… так хладнокровно…

— Вы так думаете?

— Конечно! — воскликнула Габи. — Подобная идея могла прийти в голову только человеку, подобному вам, у которого вместо сердца айсберг!

— Но, поймите, моя любимая, — по-испански произнес Луис, и его голос понизился до шепота. — Мысль об общем ребенке может быть очень приятной для нас обоих. В конце концов, это просто гормоны. Вы хотите меня, я хочу вас. И этот простой факт я хочу использовать с пользой для дела столь долго, сколько потребуется.

— Я… — Габи попыталась что-то сказать, но, ощутив страх, смогла лишь провести кончиком языка по пересохшим губам.

Не в силах вынести взгляд Луиса, она отвернулась и посмотрела сквозь открытую дверь на траву возле дома, стройный ряд деревьев, безоблачное небо. На нее навалилась невыносимая тяжесть. Она словно жила в кошмарном сне, который, по-видимому, посещал каждую женщину. Помощь может прийти только издалека, а вокруг только лес и море. Она может рассчитывать исключительно на милосердие человека, у которого оно полностью отсутствует и который только что заявил, что овладеет ею, когда захочет. Мало того, он будет делать это до тех пор, пока она не забеременеет. И это сказал человек, несомненно, имеющий сексуальный опыт и который уже ощутил отклик ее тела на малейшую его ласку!

И все-таки она, безусловно, способна отказать ему… и себе.

— О, Луис, — как можно более сладко улыбнулась она, — неужели вы действительно считаете себя таким надменным болваном или всего лишь стараетесь им казаться?

Но вместо того, чтобы разозлиться, чего изо всех сил добивалась Габи, Луис лишь улыбнулся, обнажив ряд своих белоснежных зубов.

— Я рад, что вы намерены бороться, дорогая. Это сделает охоту более волнующей, а окончательную победу — более привлекательной. Надеюсь, вы с этим согласны?

Голос Луиса вновь понизился до какого-то животного гортанного мурлыкания, а Габи заметила, как его взгляд медленно переместился с ее гордо вздернутой шеи к бурно вздымающейся груди. Потом он снова посмотрел ей в лицо.

— Могу только пообещать вам одно, дорогая. Я не собираюсь насиловать вас.

— О, как это мило, — проговорила Габи. — В таком случае я в полной безопасности!

Но ее ответ лишь вновь вызвал мягкую улыбку.

— Вы похожи на маленькую дикую кошку. Какое же я получу наслаждение, приручив вас!

— Как Далилу?

— Точно. Но в тех случаях, когда она хорошо справлялась с уроком, я награждал ее морковкой или кусочком сахара, а вас…

В продолжение всего разговора он стоял, прислонившись к стене, но в этот момент он выпрямился и не спеша подошел к ней. Когда Габи заметила это, у нее подкосились ноги. Какое-то время Луис стоял, глядя на нее сверху вниз, но когда она взглянула на его сумрачное лицо, он обнял ее и медленно привлек к себе. Габи хотела крикнуть: нет! Она должна была это сказать, чтобы он немедленно убрал свои мерзкие руки, но сквозь ткань жакета она почувствовала тепло его пальцев, которые поднялись вверх по спине, заставляя трепетать каждый ее нерв, затем скользнули вдоль шеи, обжигая ее обессиливающим пламенем. В то же время вторая рука легла на ягодицы Габи, плотно прижимая ее к Луису, — так, словно она уже была побеждена.

Габи снова попыталась что-то сказать, но язык одеревенел, и она не могла вымолвить ни слова. А чуть позже было уже совсем поздно что-то говорить. Его губы разомкнули ее губы, а язык погрузился в самые интимные уголки ее рта. Оборона оказалась сломанной мгновенно. Его прикосновения, уста, запах обладали такой чувственной силой, что у Габи закружилась голова, и, вцепившись ногтями в плечи Луиса, она издала тихий невнятный стон.

Когда Луис, наконец, отпустил ее, Габи отшатнулась к стене и поспешно ухватилась за спинку стула, чтобы не упасть. Она смотрела на Луиса ничего не видящим взглядом, но когда сознание постепенно вернулось к ней, она готова была провалиться от стыда под землю. Как это она позволила так вновь себя унизить?! Но даже сейчас, ощутив весь ужас своего поведения, она вновь возжелала, чтобы он обнял ее, поцеловал и даже…

Губы Габи все еще были влажны от поцелуя, и она вытерла их тыльной стороной ладони.

— О, керида, дорогая, — он облокотился о стол и засунул большой палец руки за пояс, — вам не удастся так легко стереть вкус моего поцелуя.

Она и сама понимала это. Черт бы его побрал! Она знала, что никогда в жизни не сможет забыть этот поцелуй.

— Свинья! Клянусь, что я расквитаюсь с вами!

Луис прижал руку к сердцу.

— О, я в ужасе. — Но глаза его по-прежнему смеялись.

В комнате возник еще кто-то, третий — это Эрнесто принес чемоданы Габи. Луис перебросился с ним несколькими словами, и Эрнесто удалился в темноту коридора. Эрнесто и его жена… сможет ли она каким-нибудь образом дать им понять, что происходит? А вдруг они не помогут? Или, быть может, ей удастся каким-нибудь образом их подкупить?

— Надеюсь, у вас не возникло мысли подкупить Эрнесто? — Бархатный голос Луиса заставил Габи вздрогнуть, ее лицо вспыхнуло. — Я привез его с женой из Параисо, и они верны мне. — Он поморщился. — Я не хочу, чтобы они считали себя обязанными мне. Я просто пытаюсь вернуть свой долг, но боюсь, что в какой-то степени все-таки пользуюсь их благодарностью. Так что вы будете под их наблюдением днем и ночью.

— Ну конечно. Как пленница?

— Это для вашего же блага, по крайней мере, отчасти. — С губ Габи сорвался горький смех. — Я не совсем уверен, что вы не вздумаете отправиться пешком в Каракас. В лесу небезопасно.

— Вы хотите сказать, что там опаснее, чем здесь?

Луис спокойно посмотрел на нее, а затем выпрямился.

— Идемте со мной.

— Зачем? — на лице Габи отразилось подозрение.

— Я хочу вам кое-что показать.

Луис вывел ее через заднюю дверь дома и повел по направлению к гаражу, в котором стоял забрызганный грязью легковой автомобиль. Сразу за гаражом, в тени старых деревьев располагался большой вольер из толстых бамбуковых кольев, вдоль которого взад и вперед метался, рассекая хвостом воздух…

Габи раскрыла рот от изумления.

— Это?..

— Да, это ягуар.

Заметив неподалеку людей, животное замерло и, глядя на них немигающими желтыми глазами, зарычало.

— Ах, как он прекрасен, — выдохнула Габи.

— Не подходите ближе. Его общение с людьми должно быть минимальным.

— Зачем же вы тогда посадили его в клетку?

— Вы этого не одобряете?

— Конечно. Жестоко держать такое животное в клетке. Но я полагаю, что это всего лишь один способ развлечения для вас, — беспечно ответила Габи. — Сначала вы сажаете в клетку дикое животное, которое должно жить на воле, а теперь ваше извращенное желание к развлечениям подобного рода должна удовлетворить я?

Свои слова Габи завершила легким вздохом, но Луис ничего не ответил. Он взглянул на нее со столь обжигающим презрением, что она поспешно отвела взгляд в сторону клетки. Солнечные блики играли на лоснящейся рыжевато-коричневой шкуре ягуара. Он вновь начал метаться по клетке, и всякий раз, поворачиваясь, осторожно поглядывал в сторону людей. Он беззвучно шипел, изгибая губу и обнажая свои смертоносные клыки. В грациозных и стремительных движениях зверя ощущалась с трудом сдерживаемая роковая сила.

— Эрнесто считает, что теперь он уже в состоянии сам позаботиться о себе.

— А?

— Я нашел его несколько месяцев тому назад. Шайка браконьеров убила его мать. Они хотели убить и его. Если внимательно присмотреться, то на левом плече заметен шрам. А поскольку шкура зверя оказалась безнадежно испорченной, браконьеры бросили его.

— Бросили умирать?

— Ну да.

— Так, значит, он еще совсем маленький? — Глаза Габи увлажнились.

— Нет, сейчас он уже подрос. Признаюсь, баловать его было изрядным искушением, но это не встретило его благосклонности, так что мы думаем вскоре отпустить его.

— Понимаю. — Габи замолчала, а потом с усилием произнесла: — Извините меня за мои слова.

Луис пожал плечами.

— Не надо, пустяки. Это не должно вас волновать. — Его язвительный взгляд на мгновение встретился с ее взглядом. — Составить о человеке неверное мнение — это так просто, не так ли?

— Иногда, — нехотя согласилась Габи. И когда ягуар вновь негромко зарычал, она с облегчением перевела взгляд с Луиса на животное. — Вы поймали их? Я имею в виду браконьеров.

— Да.

— Это хорошо. Надеюсь, они сейчас отбывают свой срок в какой-нибудь ужасной тюрьме?! — со страстью воскликнула Габи.

— Не совсем. Я слышал, что их поместили в тюремную больницу.

— Понимаю… — Лицо Луиса оставалось мрачным, и Габи прикусила язык, решив больше не задавать ему вопросов.

Но позже, представив, как Луис вершит свое скорое правосудие, она похолодела, и ее прекрасные волосы чуть не встали дыбом, когда она вдруг подумала, что он и этот ягуар поразительно похожи. Оба неукротимы, непредсказуемы и очень опасны.

 

6

Пока они возвращались домой, Габи молчала, но, войдя в дом, она обратилась к Луису. Последняя паническая мысль, пришедшая ей в голову, состояла в том, что она должна еще раз подвергнуть себя унижению, с тем чтобы потом это уже никогда с ней не повторялось.

— Луис, пожалуйста…

— В чем дело?

Габи сжала кулаки так, что ногти впились в ее кожу.

— Не делайте этого. Нельзя вести себя подобным образом в такой цивилизованной стране, как Венесуэла.

На тонких губах Луиса появилась улыбка.

— Мои планы не имеют ничего общего с цивилизацией. Это старо, как мир. Это то, что наши предки называли цивилизацией еще пару миллионов лет назад: просто первобытное влечение мужчины к женщине и, как, вероятно, вам известно, и женщины к мужчине.

— Нет, неизвестно! — возразила она. — Можете думать что угодно, Луис, но я обещаю, что не уступлю, даже если вы продержите меня здесь до конца моих дней! — Луис недоверчиво улыбнулся. — Но в любом случае вы не сможете оставаться здесь так долго, вам придется вернуться к своим делам, которые уже охватили весь этот мир. Или вы уже забыли о них?

Не говоря ни слова, он открыл дверь, и Габи удивленно воззрилась на стол. Она увидела на нем с десяток разноцветных телефонных аппаратов.

— В наши дни, дорогая, мир стал очень тесен. Так что, как видите, — произнес он бархатным голосом, — я без особых проблем могу связаться с любой точкой земного шара. Но мы ведь оба понимаем, что в данный момент в этом нет никакой необходимости…

Габи неожиданно охватила полная апатия. Так легко было уступить ему! Жара, буйство красок, все словно подталкивало к этому.

Габи решительно повернулась к Луису и обошла его вокруг, оглядывая ненавидящим взором.

— Самовлюбленная свинья!

Он тихо засмеялся.

— Ну что же. Тем лучше. В какое-то мгновение, увидев ваше лицо, я испугался, что вы слишком легко сдадитесь и лишите меня удовольствия охоты. — Он криво усмехнулся. — Но мне следовало все предвидеть.

Затем он открыл другую дверь, и Габи увидела свои чемоданы, сваленные на кровать. Комната была отделана обесцвеченным деревом и бамбуком, создававшими прохладу, заполнена индийскими коврами и драпировками, соответствующими общему убранству всего дома. Широкую кровать в изголовье прикрывала противомоскитная сетка.

Габи застыла в дверях, но твердая рука подтолкнула ее вперед.

— Пусть вас не удивляет убранство вашей спальни. Моя комната — рядом, а ванная — вон там. — Луис показал на другую дверь. Итак, все же худшие опасения Габи не подтвердились. — Хотите кофе или прохладительные напитки?

— Нет, спасибо, — ответила она, стиснув зубы.

— Муйбьен, отлично. В таком случае я предоставляю вам возможность распаковать чемоданы, — небрежно произнес Луис. — Но если вы хотите, это сделает Розита.

— Мучас грасиас, — по-испански произнесла Габи. — Большое спасибо, но чемоданы я могу распаковать и сама.

Луис одобрительно кивнул.

— Ваш испанский стал гораздо лучше. Если бы я дал вам несколько уроков…

— Спасибо. Но я не собираюсь оставаться здесь так долго, чтобы мне пришлось беспокоиться об изучении испанского. — Нервы Габи были взведены до предела. Если он сейчас не уйдет, она закричит или начнет рвать зубами этот ковер с великолепным узором.

Дав волю своим чувствам, Габи отшвырнула на кровать сумочку, из которой высыпалась большая часть ее содержимого. Пудреница отскочила на пол, и Луис наклонился, чтобы поднять ее. Когда он кинул пудреницу обратно на кровать, его рука внезапно замерла.

— Что это?! — Его голос стал резким, когда он подхватил пакетик из фольги.

— Мои дорожные таблетки. Я плохо переношу полеты. Вы, конечно, помните тот воздушный потех, в который мы попали над Атлантикой?

— Это когда ваше лицо приняло зеленоватый оттенок? Конечно, помню. Значит, это таблетки против тошноты?

— Я уже сказала. Да вот и пакет от них.

Пакет проскользнул между пальцев Луиса.

— Да, кстати, я надеюсь, вы не принимаете противозачаточные таблетки?

— Но, в конце концов!..

— Если это так, я требую, чтобы вы их сейчас же выбросили. А еще лучше, отдайте их мне. — Луис протянул руку, но поскольку Габи не пошевелилась, нетерпеливо потряс ею. — Давайте, или я буду вынужден обыскать ваши вещи.

— Я не принимаю таблетки, черт вас побери! Ни сейчас, ни в прошлом! — пронзительно воскликнула Габи.

Луис лишь покачал головой.

— Я так не думаю. Вам двадцать шесть лет, и вы вполне способны зачать ребенка.

Габи стиснула кулаки, с трудом сдерживая себя, чтобы не отвесить ему пощечину.

— Моя личная жизнь, как прошлая, так и будущая, не имеет к вам ровно никакого отношения, — проговорила она с каменным выражением лица. — А сейчас убирайтесь отсюда вон, прошу вас.

Он направился к двери, но неожиданно остановился.

— До обеда я буду работать у себя в кабинете. Так что займите себя чем-нибудь сами, пожалуйста.

Когда Габи появилась на веранде, Луис уже стоял там, прислонившись к балюстраде со стаканом в руке, наблюдая за исчезающим последним лучом заката. Он облачился в светло-серые облегающие брюки и рубашку с длинными рукавами. Габи обрадовалась этому стилю, потому что она, пытаясь сохранить уверенность в себе, надела лучшее из привезенных платьев — розовое муслиновое с глубоким вырезом и мягкой отделкой.

Еще днем она успела вымыть волосы, и они блестели, словно глянцевые кофейные зерна. Габи собрала их в узел, оставив лишь несколько прядей, обрамлявших лицо. Потом она взяла дезодорант и на мгновение остановилась. Романтический чувственный запах этого дезодоранта мог быть неправильно истолкован… Ее удивила эта странная мысль. Она будет делать то, что захочет! И нажала на кнопку баллончика.

Возможно, Луис мгновенно уловил этот аромат. Он повернул голову, взглянул на Габи и на мгновение замер. Затем неторопливо поднял бокал, сделал из него последний медленный глоток, поставил бокал на перила и подошел к ней. Выражение решительности в его глазах ужаснуло Габи и вместе с тем возбудило.

Луис остановился всего в нескольких шагах от нее, взял ее правую руку и, прежде чем она успела ее отдернуть, поднес к своим губам, нежно поцеловав. При этом он взглянул на девушку, и их взгляды встретились.

— Вы выглядите очаровательно, Габриэла.

— С-спасибо, — злясь на себя за неуверенность в голосе, Габи высвободила руку. — Помнится, я где-то читала, что Анна Болейн пожелала отправиться на эшафот в лучшей одежде и драгоценностях.

— Значит, вы видите себя в трагической роли жертвы злобного тирана? — Луис приподнял бровь. — Не волнуйтесь, дорогая, у меня иные планы относительно вашей шейки. — Он провел пальцами по ее стройной шее и у самой ключицы почувствовал бешеный, сбивчивый пульс, словно в пальцах трепыхалась крошечная птичка. — Я хочу увидеть, как эта гордая шея покорно склонится передо мной, — прошептал он, — но не для того, чтобы подставить ее под топор палача…

Этот вкрадчивый голос словно опутывал Габи тонкой чарующей сетью, и на мгновение она представила себе, что стоит перед ним на коленях, предлагая свое обнаженное тело.

Она сразу же отбросила эти мысли, недостойные даже рабыни.

— Никогда. Слышите, никогда.

— Я слышу, дорогая. Но я думаю, вы простите меня, если я вам не поверю. Уж очень соблазнительно увидеть, как вы падаете к моим ногам.

Габи вздрогнула, лицо ее залила краска стыда. Боже, да он, наверное, колдун, если ему удается прочитать ее мысли.

— Хотите выпить? — вкрадчиво продолжал он.

— Нет, — с трудом выдавила из себя Габи.

— В таком случае, я думаю, что Розита уже готова подать обед.

Стол был накрыт в дальнем конце веранды. Скромный обед на двоих, подумала она. А когда Луис галантно отодвинул для нее стул, закусила губу, чтобы удержаться от приступа истерического смеха.

— В чем дело на этот раз? — Он опустился на стул напротив и взглянул на Габи. Его лицо выражало нечто среднее между холодным изумлением и раздражением.

— О, я просто подумала, что все это — белая скатерть, серебро, хрусталь, цветы, свечи, — Габи указала на подсвечники в виде стеклянных чаш, в которых утопали белые свечи, окруженные сладко пахнущими головками экзотических цветов, — все это выглядит так цивилизованно!

Луис поморщился.

— Я не люблю обходиться без привычных вещей, даже когда уезжаю, например, на пару недель в лес. Хотя, с другой стороны, возможно, я и потворствую своему стремлению к изящному или даже к роскоши. — Голос его звучал жестко. — Вероятно, это происходит потому, что в детстве всего этого я был лишен.

Габи украдкой взглянула на Луиса и, увидев выражение его лица, порывисто взяла его за руку. Но тут же, напуганная своим поступком, поспешно отдернула руку.

— Да, здесь, конечно, элегантно и роскошно, — произнесла она натянуто. — Но, извините меня, я нахожу, что все это немного чересчур, особенно если сопоставить с тем насилием, которое вы собираетесь учинить.

Луис нахмурился.

— Сколько можно повторять. Когда придет время, не потребуется никакого насилия и никакой грубости.

Внезапно, словно при ударе молнии, их лица озарило вырвавшееся на свободу пламя, но послышался звук шагов, и появилась Розита. Она поставила перед ними половинки авокадо с блестящей кожурой, наполненные крошечными креветками, и ушла.

Габи улыбнулась, пытаясь успокоиться.

— Я хотела утром помочь ей на кухне, но она прогнала меня.

— Боюсь, она вряд ли допустит на мою кухню другую женщину.

— Бедная Розита, она, должно быть, полжизни тратит на борьбу с ними! — язвительно заметила Габи.

— Нет, ей пришлось бороться разве что с одной или двумя, — Луис небрежно поддел вилкой одну из восхитительных креветок. — А вас не беспокоит мысль о том, что здесь бывали и другие женщины?

— Беспокоит? — Она нахмурилась. — Почему это должно меня беспокоить? Вы можете привезти сюда хоть всех женщин Венесуэлы!

И Габи яростно впилась в зеленую мякоть авокадо.

— Премного благодарен! Приятно встретить столь просвещенную точку зрения! — сухо заметил Луис. — Так чем же вы сегодня занимались? — снисходительно, словно разговаривая с ребенком, поинтересовался он.

— Сначала читала на веранде, а когда стало прохладнее, спустилась к берегу.

— Вы плавали?

— Нет. Я не была уверена, что здесь безопасно.

— Это совершенно безопасно, клянусь вам! — Его интонации вновь сделались насмешливыми. — В этой части побережья акул нет. А что вы думаете о моем пляже?

— О, прекрасный пляж, действительно прекрасный… Деревья, море, водопад в конце пляжа, а песок, словно мягкая пудра!

Габи, увлекшись, наклонилась вперед, и с ее колен соскользнула салфетка. Она и Луис вместе наклонились за ней, их пальцы встретились, и она смущенно отдернула руку.

— Вы давно приобрели этот участок? — поспешно спросила она.

— Около пяти лет назад. Я пролетал над побережьем, увидел этот пляж, окруженный лесом, и подумал, что здесь можно укрыться от всех. Иногда я люблю побыть в одиночестве. — Луис искоса взглянул на Габи. — Если вы еще не заметили этого, знайте, я по своей природе одиночка, а в «Маргарите» иногда бывает слишком много народа.

— Но разве у этой земли не было владельца?

— Был, конечно. Но я разыскал его и сделал такое предложение, от которого не смог бы отказаться ни один нормальный человек. — Он улыбнулся своим воспоминаниям. — Через неделю земля уже была моей, а еще через три месяца был построен этот дом.

Габи грустно рассмеялась.

— Господи! Примерно столько же мне потребовалось, чтобы решиться открыть клинику. Но вы, конечно, долго не раздумывали?

— Если я чего-нибудь хочу очень сильно, то действую быстро.

Их взгляды встретились, и Габи первой отвела глаза, опустив ресницы.

— Хотите вина? — Луис приподнял бутылку.

— Если только совсем немного… — сказала она, глядя, как он наливает золотистую жидкость. В темном вечернем воздухе казалось, что от бокала поднимается белая струйка дыма. Габи сделала маленький глоток. — О, очень вкусно.

— Это калифорнийское вино. Я совсем недавно узнал о нем, когда ездил туда по делам. Большинство вин из тех мест великолепны. Завтра я угощу вас розовым.

Он может быть вежливым, цивилизованным — опять это слово — хозяином за обедом, умеет ухаживать за своей гостьей. Правда, он не в вечернем костюме. Интересно, а как бы он выглядел в черном смокинге и белой рубашке гофре. Конечно же, превосходно. Габи украдкой взглянула на него. Эта атлетическая фигура словно создана для подобной одежды. И лицо… такое красивое в мерцающем свете свечи. Она даже почувствовала странную боль под ребром и поморщилась.

За пределами светлого пятна, окружающего их, в причудливом замысловатом танце порхали золотисто-зеленые светлячки, натыкались друг на друга крошечные мотыльки с темными бархатистыми крыльями. Легкий ветерок смешивал ночные запахи, сильные и приторные, как в ту ночь возле бассейна, и Габи на мгновение почувствовала, что ее увлекает стремительный опьяняющий водоворот тропической ночи.

Захотелось просто расслабиться, позволить себе покориться — нет, с радостью принять неизбежное!.. Эти тонкие загорелые пальцы будут нежно касаться ее белоснежного тела, пробуждая его и отыскивая укромные уголки, которых не трогал еще ни один мужчина…

Габи вздохнула и подняла взгляд. Луис, словно кот, смотрел на нее прищуренными глазами. Молчание стало почти невыносимым, и она вдруг испугалась.

— Вы не любите рыбные блюда?

— Что? — Взглянув на свою тарелку, Габи очень удивилась, увидев на ней поджаренную до хрустящей корочки рыбу с ломтиками лимона, рассыпчатым рисом и салатом из красного перца и помидоров. — О нет. — Она поспешно взяла нож и вилку. — Розита прекрасно готовит.

— Да, действительно.

— А что это за рыба?

— Снеппер. Эрнесто поймал ее сегодня утром.

— Я не заметила его на берегу. — Габи с готовностью ухватилась за возможность переменить тему разговора.

— И не могли заметить. Он обычно рыбачит в устье реки, хотя теперь, когда я купил моторную лодку, отваживается выходить в залив, если море достаточно спокойно. Правда, лодка пока недостаточно оснащена…

Море, река, рыбалка, лес… Габи подумала, что разговор на эти темы сглаживает острые углы в их отношениях и помогает заполнить предательскую тишину. Постепенно восхитительные блюда и два бокала вина погрузили ее сознание в приятный туман. Поэтому, когда они встали из-за стола и Луис, опустившись в мягкий гамак, похлопал по подушке возле себя и сказал: «Садись!» — Габи, лишь мгновение поколебавшись, повиновалась. Глаза ее слипались и, ощущая, как Луис мягко раскачивал гамак, она откинула голову назад.

Послышался звон фарфора, и Розита поставила перед ними поднос с кофе и ликером.

— Грасиас, Розита, — Габи улыбнулась молодой женщине. — Ужин просто великолепный! — добавила она по-испански и заслужила в ответ застенчивую улыбку. Когда Розита вернулась в дом, Габи посмотрела на Луиса. — Она очень милая.

Его взгляд скользил по ее губам, но Габи казалось, что это его пальцы касаются и ласкают их. Улыбка внезапно сошла с лица девушки.

— Я налью кофе?

— Да, пожалуйста, — проговорил Луис, — черный без сахара. А вам коньяк или ликер?

— Нет, спасибо. Я уже достаточно выпила. Она взяла свою чашку с кофе и, сжимая ее в руках, села обратно. В это время рука Луиса небрежно обвила ее плечи, поглаживая обнаженную кожу. Габи вздрогнула, едва не пролив кофе.

— Расслабься, Габи, — прошептал он. — Я не собираюсь набрасываться на тебя, словно зверь.

Она резко поставила чашку, так что зазвенел поднос.

— Я передумала, налейте мне, пожалуйста, ликеру, и побольше.

Губы его слегка сжались.

— Не надо напиваться до беспамятства сегодня вечером. Помни, что я еще не ухаживал за тобой.

— Не ухаживал за мной? — повторила она высоким срывающимся голосом. — Вы имеете в виду, не соблазняли?

Он с упреком прищелкнул языком.

— Ты отлично знаешь, что это не будет соблазнением. Ты придешь ко мне исключительно по собственному желанию.

— Нет, не приду!

Его голос звучал так приятно, а большой палец так нежно поглаживал ключицу, что у Габи не было сил сопротивляться.

— Не сегодня, милая, но очень скоро я покажу тебе, какой удивительной бывает любовь между мужчиной и женщиной, которые созданы друг для друга…

Но ей вовсе не хотелось этого, это было бы слишком опасно, в отчаянии думала она. Если так суждено, пусть все случится холодно, механически, без проявления каких-либо чувств! Нечто другое должно было бы разбудить ее чувства, которые по милости этого холодного и расчетливого человека должны быть похоронены навсегда.

— Раз уж ты собрался сделать это, — прошептала она, — то делай, черт бы тебя побрал, и перестань играть со мной!

Луис лишь криво усмехнулся и смахнул с ее глаза слезу, ожидая, когда пройдет приступ злости и страха.

Когда Габи, наконец, подняла на Луиса взгляд, то в его глазах вместо насмешки, от которой она готова была себя защитить, светилось нечто похожее на нежность. Это окончательно лишило ее присутствия духа, и она, едва не опрокинув поднос, вскочила на ноги.

— Я устала и хочу лечь!

— Ну, конечно же. — Он встал, как и полагалось учтивому хозяину, но не сделал ни малейшей попытки последовать за ней.

И только прислонившись к двери в своей спальне, Габи поняла, что вся дрожит.

Луис не покусился на нее. На этот раз она выдержала, но если бы и нет… Она так сильно прикусила губу, что почувствовала солоноватый вкус крови. Он уже слишком уверен, что ему не придется ждать долго. А уверена ли она, что он ошибается?

Луис возился в ванной, и Габи проснулась от звука его электробритвы. Она перевернулась на другой бок, спрятав голову под подушку, но ей не удалось заглушить последовавший шум льющейся воды и, прежде чем она успела обуздать свое воображение, ей представилось красивое мужское тело, по гладкой коже которого хлещут струи воды.

Кожа Габи была горячей и потной, по-видимому, от высокой влажности. Она вытерла лицо уголком простыни и замерла. Луис помылся, и она услышала, как он чистит зубы. Свинья, он шумит так, словно один в целом свете, озлобленно подумала она.

Затем она услышала, как открылась дверь его спальни, и застыла, напряженно глядя на свою дверь сквозь тонкую москитную сетку, но его шаги удалялись в сторону кабинета. Через несколько минут туда осторожно проследовала Розита, а затем из коридора до Габи донесся слабый аромат кофе и горячих булочек. Прекрасно, значит, и здесь он завтракает, не отрываясь от работы.

Когда Габи вошла в ванную, там еще явно ощущалось присутствие Луиса. Полотенце было сырым, с плетеной корзины свисал влажный купальный халат, на кафельном полу виднелись мокрые следы.

Габи бесшумно открыла шкафчик Луиса и осторожно заглянула в него. Он был почти пуст. Очевидно, Луис не относился к числу мужчин, которые чрезмерно заботятся о предметах своего туалета. На полке лежали лишь бритва в черном кожаном футляре, дезодорант и лосьон. Габи открутила крышку лосьона и понюхала. Да, это был тот самый тонкий запах, который отличал его от других и был частью его самого. В будущем, когда она благополучно уедет отсюда, увидев этот лосьон в магазине, она, конечно, вспомнит о Луисе. Вздохнув, она поставила флакон на место и, сорвав с себя ночную рубашку, включила душ на полную мощность.

После завтрака, который Розита принесла ей в комнату, Габи отправилась посмотреть на молодого ягуара. Он снова свирепо зарычал при ее приближении, — только для порядка, подумала она, — затем сел и уставился на нее гордым немигающим взглядом.

— Все в порядке, малыш, — прошептала она. — Скоро тебя выпустят в лес.

Но затем, чувствуя на себе взгляд другой пары холодных глаз, наблюдающих из-за полуприкрытые ставень кабинета, она достала книгу, купленную в аэропорту Хитроу, которую так и не раскрыла по пути в Каракас.

Она должна была бы радоваться, находясь в этом тропическом раю. Ярко-зеленая ящерица большую часть утра блаженствовала под лучами солнца на верхней ступени веранды, пестрые колибри порхали среди вьющихся растений над головой, а случайно упавшие с цветов капли нектара оставляли на деревянном полу веранды клейкие пятнышки. Но Габи, пребывая настороже, постоянно прислушивалась к тому, что происходило в кабинете — к стуку пишущей машинки и голосу Луиса, когда он резко разговаривал с кем-то по телефону.

Когда Розита принесла поднос с ленчем, Габи начала мысленно готовиться к встрече с Луисом. Но и после того, как она не спеша расправилась с омлетом, которому, несомненно, была обязана несушкам в большом, окруженном сеткой курятнике напротив дома Эрнесто, и очистил манго, Луис так и не появился. Ему не стоит перегружать себя работой, подумала Габи. При такой жаре от этого можно и заболеть. Но она тут же состроила гримаску, удивляясь своей глупости. Он ведь привык к этому климату. В любом случае, чем сильнее он утомляет себя работой днем…

Книга соскользнула с колен Габи, и она вздрогнула. В душном полуденном зное висела тяжелая тишина. Но затем вновь послышался треск пишущей машинки. Лучше уж сходить искупаться.

Прокравшись босиком в свою комнату, Габи надела розовый купальник и бросила критический взгляд на свое отражение в огромном зеркале. Купальник показался слишком открытым. Она, конечно, носила такое же открытое нижнее белье, но это было совсем другое дело… Она посмотрела на себя еще раз и скривила губы. Показалось ли ей это или она действительно похудела за последние пару недель? Очень может быть! Но вот этих складочек около рта точно не было. И темных кругов под глазами тоже.

Габи сердито схватила свой розовый саронг, гармонирующий по цвету с купальником, завязав его, словно пляжное полотенце, под мышками, взяла широкополую шляпу, крем для загара, полотенце и как тень беззвучно выскользнула из Дома.

Холодная морская вода нежно ласкала ее кожу, и Габи долго не выходила из нее. Вначале она лениво плавала, затем перевернулась на спину, отдаваясь воле волн до тех пор, пока они не прибили ее к берегу.

Она лежала на полотенце в полудреме под колышущейся тенью пальмы, прислушиваясь к шелесту ее ветвей, когда внезапно некая тень заслонила от нее солнце. Каждый ее мускул напрягся, она открыла глаза и увидела четырех детей, стоящих над ней полукругом. Габи села, и дети отступили от нее на несколько шагов.

— О нет, пожалуйста, не уходите!

Дети не поняли ее слов, но, увидев приветливую улыбку и протянутую к ним руку, снова подошли.

— О-ля-ля! — Габи снова улыбнулась, в отчаянии оглянувшись вокруг и думая, что бы еще она могла сказать. Рядом на песке она увидела две старые скорлупы кокосовых орехов. — Давайте построим песочный замок!

Дети с удивлением смотрели, как она с помощью одной из скорлупок зачерпнула песок и сделала из него холмик.

— Ну, вот, а теперь вы, — и она протянула скорлупки двум старшим детям. — А сейчас я соберу ракушки, и мы украсим наш замок.

Габи показала, как она собирается подбирать ракушки, а затем протянула руки к маленькой девочке, которая спряталась за пальмой.

— Иди сюда, крошка.

Она взяла девочку на руки и пошла вместе с ней вдоль берега. Как приятно было прижимать к себе это теплое хрупкое тельце, ощущать обхватившие ее шею крохотные пальчики. Девочка была очаровательной. Габи казалось, что она держит на руках маленького черноволосого эльфа в белом чистеньком платьице, и она еще крепче прижала к себе ребенка.

Интересно, что бы она чувствовала, держа на руках ребенка Луиса? От этой непрошеной мысли, вихрем пронесшейся в ее голове, дыхание Габи участилось, но она отогнала прочь эту мысль. Она посадила девочку на песок и, развернув носовой платок, положила в него чудесную желтую ракушку.

— А теперь ты попробуй найти ракушку. О, прекрасно, моя милая, — проговорила она, когда ребенок протянул надломленный кусок серебристой раковины. В течение нескольких минут они пополняли свою коллекцию.

— Я думаю, уже достаточно, — Габи осторожно завязала ракушки в платок и, отдав их девочке, взяла ее на руки в порыве чувств, крепко прижав к себе.

Но, повернувшись, чтобы идти обратно, Габи вдруг увидела Луиса. На нем были черные плавки, через плечо перекинуто полотенце. Он стоял неподвижно, наблюдая за ней, и Габи поняла, что он стоит здесь уже давно.

Ей захотелось убежать, но она заставила себя спокойно дождаться, пока он подойдет к ней. Луис приблизился, но, казалось, не спешил заговорить, а только смотрел на нее своими серебристыми бездонными глазами.

— П-привет, Луис, — не в силах более молчать, Габи первой нарушила тишину.

Он наклонил голову и взял девочку за подбородок, отчего та весело засмеялась.

— Мы строим замок, посмотрите, — Габи показала на маленький холмик, возвышающийся среди пляжа.

— Да, вижу, — он произнес это так, словно его мысли были далеко отсюда. В это время среди деревьев показалась Розита и позвала мальчиков.

— Дети, пора обедать.

Луис взял девочку из рук Габи, предоставляя ей догонять остальных детей.

— Скажите им, — крикнула она вдогонку, — что, если они захотят, пусть приходят завтра.

Она поравнялась с Луисом, когда дети уже покинули пляж.

— Вы любите детей. — Его слова прозвучали, как утверждение, а не как вопрос.

— Я не слишком часто с ними общаюсь. Габи водила носком ступни вокруг одного из построенных ею «замков». Когда они вновь оказались наедине, Габи вновь почувствовала возникшее напряжение. Даже неподвижный воздух заставлял волноваться и казался угрожающим, будто предвещал надвигающийся шторм.

— Но эти дети просто прелестны, — с усилием продолжила Габи. — И трое детей Дафни тоже очаровательны. Я часто остаюсь посидеть с ними, мне кажется, что со мной они отдыхают от общения с переутомленным бизнесменом.

— Знаете, из вас получится замечательная мать.

Замок рассыпался, превратившись в кучу песка.

— И вы, конечно, намерены стать замечательным, вечно отсутствующим отцом. — Это прозвучало, как пощечина, но Луис посмотрел на нее спокойно.

— Конечно. — Он бросил у ее ног полотенце. — Поплаваете со мной?

— Нет, спасибо, я уже купалась. — Габи не могла собраться с силами, чтобы взглянуть на него. Она не осмеливалась даже смотреть в сторону этого почти обнаженного мужчины.

Но когда Габи опустилась на полотенце, ее взгляд против воли снова обратился к удаляющейся фигуре. Эти сильные ноги, узкие бедра, гонкая талия и мускулистые плечи… Обозвав себя дурой, она откинулась на полотенце и уставилась на раскачивающиеся над головой пальмовые ветви.

Когда Габи вновь села, Луис был уже далеко. Лишь там, где вода меняла свой оттенок с бирюзового на темно-голубой, она смогла разглядеть его голову. Глубоко, сказала она себе, так же глубоко, как ты влипла. И как же ты думаешь выбираться?

 

7

Габи все еще сидела, уткнувшись подбородком в колени, когда Луис, наконец, повернул к берегу. Он плыл все так же быстро. Этот человек не знал отдыха, не желал блаженствовать, лежа на спине, лениво шевелить ногой, фонтанчиками подбрасывая брызги. Он плавал так, как делал все в жизни, рассекал воду, словно сокрушал встретившегося на пути противника.

Луис был уже совсем близко. Еще пять минут — и он, вернувшись, растянется рядом с ней на полотенце. Вскочив на ноги, Габи быстро завернулась в индонезийский саронг и, желая, с одной стороны, остаться, а с другой — проявить гордость и не допустить, чтобы Луис подумал, что способен приручить ее, зашагала вдоль пляжа.

В зарослях кустарника, где пляж заканчивался невысокой скалой, по замшелым камням стекали струи водопада. Он был невысок, но образовывал внизу чудесный маленький бассейн, обрамленный зарослями папоротника и лиан. На его противоположной стороне виднелась поросшая травой поляна, где великолепные белые орхидеи висели над водой, усыпав темные раскидистые ветви старого дерева.

Погрузившись в зеленоватую, с пятнами теней на поверхности, воду бассейна, которая обожгла холодом ее разгоряченную кожу, Габи проплыла между головками экзотических цветов и сорвала один из них. Она глубоко вдохнула легкий, едва уловимый аромат его золотых тычинок.

— Любуешься моими орхидеями, дорогая?

Ленивый голос заставил Габи резко повернуться, и она увидела Луиса, стоящего на противоположной стороне бассейна. Он выглядел ослепительно. Капли морской воды сверкали в черных волосах и на ресницах, в завитках волос на груди. Пока Габи, словно загипнотизированная, смотрела на Луиса, капельки воды скатывались с груди на загорелый живот. Не в силах отвести взгляд, Габи проследила за этими каплями, а затем, опередив их, опустила глаза на бедра, также покрытые темными волосами. Плавки Луиса выглядели вызывающе сухими. Выжатые, они тем не менее скорее подчеркивали, чем скрывали ту часть тела, которая как бы олицетворяла его мужественность, совершенство и непреклонность.

Дыхание ее стало прерывистым и участилось, она прикусила губу и подняла взгляд на лицо Луиса. То, что было в его глазах, заставило Габи отпрянуть, словно ее тело соприкоснулось с раскаленным добела металлом. Она сделала резкое движение, словно собираясь повернуться и убежать, но Луис тут же оказался рядом, перепрыгнув через бассейн.

Он стоял очень близко. Если бы она подняла руку, то могла бы прикоснуться к этому прекрасному, словно античная статуя, телу, провести пальцами по этим шелковистым завиткам, ощутить мускулы, напрягшиеся под сверкающей кожей…

— Извините, — сказала она непроизвольно, — мне не следовало срывать цветок, это такая редкость. Но он так прекрасен!

— Это совсем не редкость. В лесу встречаются действительно необычные виды орхидей, и к тому же гораздо более красивые. Возможно, я как-нибудь вам их покажу.

Взяв орхидею из безвольных пальцев Габи, Луис искусно вставил цветок в завиток ее волос за ухом. Но когда он поднял руку, чтобы прикоснуться к ее лицу, Габи отпрянула. Ее сердце учащенно забилось.

— Подождите минутку. У вас на носу пыльца. — Луис провел большим пальцем по кончику ее носа. — И потом, у вас соленая кожа.

— Так же, как и у вас! — выпалила Габи.

— Ну, что же, — он слегка улыбнулся, — значит, нам обоим необходим пресный душ.

И Луис начал развязывать ее саронг.

— Нет, — Габи попыталась вновь стянуть узел. — Я, пожалуй, лучше пойду в дом и помоюсь.

— Чепуха, — холодно ответил Луис, — так гораздо приятнее. Я всегда купаюсь здесь после моря.

Легким движением он сдернул с нее ткань и небрежно уронил саронг на траву. Затем, подхватив Габи под руки, опустил в бассейн и подтолкнул к камню, на который падал поток воды.

У Габи перехватило дыхание, когда холодная вода покрыла ее разгоряченные плечи, а затем вновь, когда Луис ладонями направил на нее струю, нежно, словно шелком охватившую ее тело. Габи захотелось приказать ему прекратить это, освободить ее, отпустить в комнату, но она чувствовала, что совершенно бессильна, что его прикосновение лишило ее возможности сопротивляться.

Когда Луис опустился перед Габи на колени, направляя струю на ее бедра, она посмотрела на него сверху вниз, и пульсирующая боль медленно охватила ее сознание. Габи захотелось прижать к груди эту темноволосую мокрую голову, захотелось, чтобы все это происходило ночью, и он, спящий, покоился в ее объятиях.

Луис медленно поднялся на ноги, и Габи поняла, что он прочел на ее раскрасневшемся лице. В ее глазах отражалось робкое желание, и она уже не могла скрыть его.

— Вот видишь, — Луис снова уклончиво улыбнулся. — Вдвоем купаться гораздо приятнее. Ну а теперь ты так же облей меня.

— Я…

Мгновение она смотрела на него, ничего не видя перед собой, а затем набрала пригоршню воды и плеснула на его руки. А затем, пока Луис неподвижно стоял перед ней, Габи вновь и вновь окатывала его холодной водой. В своей профессиональной деятельности Габи, конечно, приходилось прикасаться не к одному мужскому телу, приходилось массировать и ощупывать сотни мужских рук, ног, торсов, и это тело мало чем отличалось от других. И все-таки отличалось. Ни у кого не было такой мягкой и горячей кожи, нежной как шелк, никогда не испытывала она столь волнующего желания, когда, прерывисто дыша, следила за движением его упругих мускулов, напрягающихся при каждом ее прикосновении и затем расслабляющихся вновь, не ощущала любого, самого легкого движения мышц в этих сильных ногах.

Когда Габи, наконец, устала, Луис медленно приподнял ее, и, ослепленная невыносимым сиянием солнца в струях водопада, она положила руки ему на грудь. Дымчато-серые глаза Луиса потемнели от страсти. Он потянулся к Габи, заслонив от нее солнце. Нет, она не должна позволять целовать себя! Если только раз позволить…

— О нет, пожалуйста, — прошептала она, — пожалуйста!..

Но его губы сомкнулись с ее губами, словно впитывая в себя невысказанный протест.

С первым же прикосновением Луиса тлевший в Габи внутренний огонь превратился в беспощадное и обжигающее пламя. Когда они слились в поцелуе, ее руки, уже готовые оттолкнуть его, легли на мокрые плечи Луиса, прижимая его к себе как можно ближе, ближе, еще ближе! Это пламя, казалось, могло переплавить их в единое целое, они задыхались от зноя, иссушавшего тела, — или от поцелуя, который никак не мог закончиться…

Прижимаясь к Габи, Луис наклонил ее так, что оба они оказались внутри водопада. Потоки воды хлестали по разгоряченной коже, прямо по лицам, его руки гладили ее трепещущую плоть, обещая жаждущему, обмякшему телу неотвратимое и скорое продолжение ласк.

Оглушенная водопадом, утонувшая в потоке своих ощущений, Габи не была вполне уверена, осталась ли еще на ней верхняя часть бикини, пока не ощутила, как пальцы Луиса сжали ее грудь, а губы сомкнулись вокруг напрягшегося соска. Его зубы слегка покусывали сосок, отпускали его, а затем ловили вновь. Когда его губы стали ласкать другую грудь, жалобный стон исторгся из груди Габи. Чувствуя, как мир начинает кружиться, она подняла левую руку и вцепилась пальцами в волосы Луиса, чтобы остановить это кружение. Наконец ее ноги предательски подкосились, и когда она повисла на Луисе, тот поднял ее на руки и опустил на поросший травой берег. Она лежала неподвижно, и он был уже настолько с нею, так близко, что она могла ощутить его тело, как если бы они были обнажены.

Глаза ее закатились, и сознание почти покинуло Габи. Остались лишь шум водопада, жаркое солнце на разгоряченных телах и нежные прикосновения его рук.

Пальцы Луиса проникли под нижнюю часть бикини и через шелковистые волосы ласкали ее влажную горячую плоть. Габи судорожно изогнулась навстречу ему, ощущая, как желание, более мучительное, чем пытка, расплавленным солнцем проникает в ее кровь и пульсирует по венам.

— Сеньор! Сеньор Луис!

Только когда Луис напрягся, пробормотал что-то, напоминающее испанское ругательство, и легко отстранился, Габи услышала настойчивый голос Эрнесто. Луис в это время касался губами ее пупка, и Габи непроизвольно издала протестующий стон, который Луис остановил бережным прикосновением руки.

— Тихо, дорогая.

Он поднялся на ноги и направился через заросли к пляжу. Оттуда послышались голоса — резкий, раздраженный Луиса и что-то объясняющий Эрнесто. Затем Луис вернулся. Присев на корточки рядом с Габи, он взял ее руку.

— Срочный звонок из Франкфурта. Я ждал его все утро. Это совершенно неотложное дело, — он криво усмехнулся, — я должен им заняться.

Он растянулся рядом с Габи и прижался к ее губам нежным, словно прикосновение крыльев колибри, поцелуем.

— Надо идти, моя дорогая… — произнес он и в тот же момент исчез.

Назад Габи возвращалась по пляжу гораздо медленнее. Поднимаясь по ступеням веранды, она услышала спокойный голос Луиса, разговаривающего по телефону. Он, как всегда, держал себя в руках.

Ну а она? В ванной Габи прислонилась разгоряченным лбом к холодному кафелю со стоном невысказанного страдания. Что же, черт подери, с ней происходит?! Всегда рассудительная, уверенная в себе, полностью контролирующая свои поступки, она вдруг совершенно потеряла голову от первого же взгляда на Луиса. А уж когда он прикоснулся к ней… При воспоминании о его руках, блуждающих по ее телу, и при мысли о предстоящей ночи, Габи почувствовала, как в ней просыпается новое, радостное и коварное чувство. Сердясь на себя, она выпрямилась и включила душ на полную мощность, словно старалась смыть с тела все следы прикосновений Луиса, а заодно все, что было на душе.

Луис провел в кабинете весь вечер, но встречи с ним за обедом избежать было невозможно. Может быть, притвориться больной? Она действительно чувствовала себя неважно, словно заболела гриппом. Да, это будет проявлением малодушия, но она уже никогда не сможет вернуться к своей прежней жизни, по крайней мере в том, что касается отношений с мужчинами.

Она просмотрела свой гардероб и выбрала жакет свободного покроя с высоким воротом из темно-оливковой шерсти. Надев его, Габи застегнулась на все пуговицы, под самое горло, и стянула волосы простой тесьмой. Никаких ухищрений сегодня вечером не будет!

Когда Габи вышла на веранду, довольно бледная, но внешне совершенно спокойная, Луис в матросской тельняшке и белоснежных брюках уже сидел за столом, мрачно изучая невидимое пятно на скатерти. Габи замерла в дверном проеме, устремив на него взгляд, но затем, услышав шаги Розиты, опустилась на стул.

Луис поднял глаза только для того, чтобы пробормотать Габи нечто напоминающее по-испански «добрый вечер», а затем снова углубился в созерцание скатерти. Из-под опущенных ресниц Габи рассматривала его склоненную голову, темную вертикальную морщину между бровями. Габи знала, что Луис, безусловно, человек настроения, но даже сейчас, когда она сдерживала себя, готовая в любую минуту вновь отразить попытку насилия над своими чувствами, эта мрачная отчужденность ранила ее сердце.

Габи, преодолев свою странную опустошенность, осторожно спросила:

— По телефону сообщили плохие новости?

— Что? — Луис вскинул на нее глаза, как будто видел впервые. — О нет! Вовсе нет. Скорее даже наоборот. Они, в конце концов, оценили наши предложения и сочли приемлемой плату за использование их телекоммуникационных спутников…

Он, наконец, соизволил слегка улыбнуться с плохо скрываемым удовлетворением, но затем мгновенно принял прежний недовольный вид.

— Я, пожалуй, обойдусь без кофе. — Габи встала из-за стола, и Луис, который в продолжение последних пяти минут постукивал ложечкой по краю тарелки, наконец, посмотрел на нее.

— А, значит, ты убегаешь? — На мгновение в его отливающем оловом взгляде мелькнул совсем иной облик.

— Я не убегаю. Я лишь хочу сказать, что не хочу кофе. И только. — Габи отодвинула свое кресло и стояла теперь, положив руки на его спинку. — Спокойной ночи.

Но, судя по отсутствию реакции, Луис не услышал этих слов.

Он пошел спать очень поздно. Габи лежала в темноте, устремив взгляд на дверь. Ее руки непроизвольно прижали к себе простыню, как будто она могла защитить, но Луис твердым шагом прошел мимо ее комнаты, и дверь его спальни закрылась.

Габи почувствовала глубокое облегчение, но ненадолго. Он не пришел к ней сегодня, но, может быть, просто отложил это на завтра, на послезавтра или на какой-то другой день? В конце концов, он уже доказал, что удачлив в достижении цели. Сегодня он успешно завершил первую стадию ее приручения. Когда же начнется вторая стадия? И чем все это закончится?

Утро следующего дня Габи провела на веранде, читая и равнодушно созерцая раскинувшийся перед ней океан. К полудню, надев вместо обычного бикини блузку абрикосового цвета с длинными рукавами и белую шерстяную, юбку, она повела детей на прогулку, чтобы собрать раковины и выброшенные на берег куски дерева, а затем создать из них на пляже какие-нибудь красивые композиции. Они прошли вдоль всего пляжа, но Габи старательно избегала тропы, ведущей к водопаду, а на обратном пути ее взгляд постоянно останавливался на деревьях, укрывающих дом. Луис, однако, так и не появился.

Но позже, когда Габи вновь сидела на веранде, уткнув нос в книгу, она услышала, что дверь ее спальни открылась. Когда шаги приблизились, Габи сцепила пальцы и, неохотно подняв глаза, увидела Луиса, стоящего перед ней, засунув руки в карманы выгоревших шорт.

— Я собираюсь порыбачить с лодки. Поедешь со мной?

— Вы подразумеваете, что у меня есть выбор?

Он сжал губы.

— Безусловно.

— Тогда я не поеду. Очень вам благодарна, — холодно ответила Габи.

Взгляд Луиса на мгновение задержался на ней, затем он кивнул и вышел. Габи не смогла сдержать вздоха облегчения.

Она находилась в кухне, наполняя кубиками льда стакан с лимонным соком, когда с разбитой проселочной дороги до нее донесся звук работающего мотора. Когда она вышла из дома, то увидела на поляне старенький голубой грузовик, кузов которого заполняли газовые баллоны, и молодого человека в джинсах и черной футболке, вылезающего из кабины.

Когда парень увидел Габи, он вынул из заднего кармана брюк какую-то бумагу и, взбежав по ступеням веранды, начал что-то быстро говорить по-испански.

— Извините, — прервала его Габи. — Я плохо понимаю по-испански.

— Вы американка? — Парень перешел на английский и теперь стоял, с интересом рассматривая Габи.

— Нет, англичанка.

— А, последняя… Эстрадо? — он произнес по-испански какое-то слово, заставившее Габи покраснеть, хотя она и не поняла его смысла.

— Я его кузина, — холодно ответила Габи.

— Кузина? Ах, ну да, конечно, — он нагловато ухмыльнулся, — а где же он сам?

— Он ловит рыбу, — Габи кивнула в сторону моря, где на фоне залива точкой чернела лодка Луиса.

— Ну, тогда распишитесь вы, чтобы не просить Эрнесто или еще кого-нибудь. — Парень протянул бумагу и шариковую авторучку. — Я привез газ на день раньше, чем полагается по расписанию, но так уж получилось. Точнее, мой отец так решил.

Он снова по-мальчишески улыбнулся, и на этот раз Габи, вздохнув про себя, улыбнулась ему в ответ. Храни меня Бог от латиноамериканских мужчин, подумала она. Но, возвращая подписанную бумагу, она вежливо сказала:

— Вы очень хорошо говорите по-английски.

Парень пожал плечами.

— Я занимаюсь в школе с углубленным изучением языка. Сейчас я на каникулах. — Его взгляд упал на пустой стакан, стоящий на столе. — Однако от этой работенки здорово хочется пить.

— Понятно. Возьмите вот это… — улыбнувшись про себя, его непосредственности и очевидному обаянию, Габи предложила ему приготовленный для себя лимонный сок.

— Спасибо. А как вас зовут? — Парень посмотрел на нее поверх края стакана явно оценивающим взглядом.

— Габи.

— Красивое имя. Оно вам идет. Я — Томас, но друзья зовут меня… — Он замолк, потому что Эрнесто неслышно возник на ступеньках лестницы. — Ну, я рад был с вами познакомиться, Габи.

Габи понаблюдала, как мужчины сгрузили два баллона и покатили их к дому. Она собралась было вернуться на кухню, но неожиданно замерла. Посмеет ли она? Луис, конечно, рассвирепеет. При мысли о том, во что может вылиться его ярость, все внутри Габи сжалось от страха. Но, подумала она, что я, в конце концов, теряю? Нечего обманывать себя. В борьбе с ним мне долго не продержаться. И если я упущу этот шанс, другой может никогда не представиться.

Габи бросила быстрый взгляд в сторону лодки, все еще виднеющейся далеко в заливе, затем резко повернулась и бросилась в свою спальню. Она поспешно вытащила из гардероба дорожную сумку, заглянула в нее, убедилась, что паспорт и кредитная карточка на месте, а затем снова застегнула молнию. У нее почти не было наличных денег, но с помощью кредитной карточки от Луиса можно было уехать далеко. Времени переодеваться не было, но она быстро скинула пляжные шлепанцы и затолкнула ноги в первую попавшуюся обувь — белые кожаные туфли на высоком каблуке.

Возбужденная до предела, Габи подхватила сумку, но, повинуясь какому-то внезапному побуждению, засунула под одеяло подушку, решив, что при закрытых ставнях можно подумать, что она спит в своей постели.

Дверь автомобиля была открыта. Никаких следов присутствия мужчин. С бьющимся сердцем Габи вскарабкалась в машину, скользнула на сиденье и затаилась. Послышались голоса, шаги и… дверь отворилась.

Парень на мгновение замер от неожиданности, но Габи требовательно прошептала:

— Заходите быстрее, пожалуйста. Парень самодовольно усмехнулся, затем, прогнувшись на сиденье, захлопнул дверь, с трудом завел двигатель, и машина запрыгала по траве. Когда она в последний раз подскочила на кочке, Габи поняла, что они выехали на дорогу.

— О'кей, теперь можно вылезать.

Габи вскарабкалась на сиденье и, поймав взгляд парня, выдавила из себя улыбку.

— Спасибо. Я… я очень вам благодарна.

— Что происходит? — Молодой человек взял с приборной панели пачку сигарет, предложил Габи, а когда она отрицательно мотнула головой, взял одну сигарету себе и закурил. — Неужели это побег от всемогущего Эстрадо?

— О, конечно нет, — чувствуя на себе его взгляд, Габи покраснела и уставилась прямо на дорогу. — Мне… мне надо срочно вернуться в Лондон. До города далеко?

— Около тридцати километров.

— Послушайте, — Габи в смущении теребила подол платья, — у меня нет с собой наличных денег, но если вы довезете меня до города, я заплачу вашему отцу с помощью кредитной карточки или…

— А куда вы собираетесь направиться из города?

— А оттуда есть автобус до Каракаса?

— Есть поезд. Но могу довезти вас туда и сам. — Он снова криво усмехнулся. — Я бы не прочь провести там ночку.

— О, это было бы отлично! Особенно если бы вы подбросили меня до аэропорта.

Габи не представляла, есть ли в этот день самолеты в Лондон, но была готова воспользоваться любым международным рейсом, неважно каким. Лишь бы улететь подальше от Луиса — все равно, в Соединенные Штаты или на один из островов Карибского моря. Кажется, там был рейс в Тринидад, и можно было бы улететь домой оттуда… Конечно, разгневанный Луис через день-два вновь появится у ее дома. Но, освобожденная от чувственного наваждения тропической природы, вернувшись к прежнему образу жизни, она сумеет удержать себя под контролем.

— Разумеется, если это не составит вам труда, — добавила Габи, чувствуя, что парень все еще изучает ее с нескрываемым любопытством. — Я была бы вам очень признательна.

— Вы уже сказали об этом.

— И если вы дадите мне свой адрес, я вышлю вам по прибытии деньги.

— Да успокойтесь вы, — парень управлял автомобилем довольно небрежно, отчего грузовик подпрыгивал на кочках, а Габи постоянно бросало на дверцу. — Может быть, мы достигнем с вами какого-нибудь… соглашения.

Глаза его горели от возбуждения, и Габи впервые почувствовала беспокойство.

— Я не понимаю, что вы имеете в виду. — Она продолжала смотреть прямо вперед. — Я же сказала вам, что пришлю деньги, как только…

— Деньги? — У него вырвался смешок. — Я имею в виду не деньги, леди. Нет. Я слышал, что все вы, «кузины», бегающие за ним, прелестные штучки! — Парень повернул к ней голову, и Габи внутренне содрогнулась, ощущая на себе его грубый оценивающий взгляд. — Вот уж не думал, что и мне удастся поживиться остатками с барского стола…

Капельки пота выступили на лбу Габи. Она в отчаянии посмотрела вперед, но, кроме стада одичавших свиней и разбитой проселочной дороги, там не было ничего. На лице парня не осталось ничего мальчишеского и привлекательного. На его потных губах блуждала предвкушающая улыбка.

О Господи, помоги мне, молча молила Габи, сцепив руки, помоги мне!

Раздавив сигарету о приборную панель, парень вывел грузовик на крошечную поляну позади ручья. Габи напряглась. Вцепившись пальцами в ручки своей сумки, она за мгновение до остановки попыталась нащупать дверной замок. Но он тоже не терял времени. Прижав Габи одной рукой к себе и впившись в нее жадным слюнявым ртом, парень второй рукой вцепился в ее грудь.

— Ну, ладно, крошка, успокойся!.. Давай развлечемся немного, — прошептал он прямо в ее лицо.

— Не надо, пожалуйста, не надо! Несмотря на яростное сопротивление Габи, парень стащил ее с сиденья на пол и, вцепившись в блузку, разорвал ее от ворота до талии. Учащенное дыхание перешло в хрип, когда он увидел изящный бюстгальтер из кремового шелка, прикрывающий грудь.

— Нет! — Она вытянула руки и попыталась оттолкнуть его.

— Ах, так, — прошипел парень, — не хочешь по-хорошему, тогда пеняй на себя!

И он разорвал тонкую ткань, грубо вцепившись ногтями в кожу…

Запах его едкого пота заполнил легкие Габи так, что она с трудом дышала. Парень еще ниже склонился над ней. С трудом соображая, что делает, Габи, изловчившись, ударила его локтем в пах и, выругавшись, повторила удар.

Вцепившись в сумку, Габи отпрянула к двери, шаря по ней пальцами в поисках ручки. В этот момент дверь открылась и она вывалилась на траву. Быстро вскочив на ноги и с трудом переводя дыхание, Габи бросилась бежать, сама не зная куда. Но ее ноги вязли в высокой траве. Она сбросила туфли и собралась было поднять их, когда ее грубо схватили сзади, и поток испанских ругательств обрушился на нее.

Они оба упали, причем Габи, уткнувшись лицом в землю. Парень перевернул ее на спину, пытаясь разорвать юбку и трусики, и подмял ее, одной рукой держа за волосы и пытаясь коленом раздвинуть сведенные ноги.

 

8

Вдруг Габи почувствовала, что мужчина, лежащий на ней, стал как будто невесомым, его тело сдуло с нее, словно сухой лист, и когда она открыла глаза, изумленно взглянув сквозь свои спутавшиеся волосы, то увидела…

Нет, это было невозможно!.. Он ведь находился Бог знает как далеко отсюда. Габи непроизвольно издала радостный вопль, который сменился криком ужаса. Парень стоял у дерева, пытаясь ладонями прикрыть лицо от ударов, которые Луис наносил ему правой рукой, в то время как его левая рука прижимала противника к стволу. Она поднялась на ноги, охваченная ужасом, но ее ноги тут же подкосились.

— Нет… Ты убьешь его!

С трудом удерживаясь на ногах, Габи пересекла поляну и схватила Луиса за руку. Она цеплялась за нее до тех пор, пока ярость Луиса, пытавшегося оттолкнуть ее, наконец, не улеглась. Он разжал руки, и молодой человек повалился на землю, а затем его безжизненное тело медленно перевернулось на бок.

На мгновение установилась тишина, прерываемая лишь тяжелым дыханием Луиса и всхлипываниями Габи. Прошла, казалось, вечность, прежде чем Луис посмотрел на нее, но взгляд его был отсутствующим. На щеке была заметна легкая царапина — след, оставленный Габи до того, как он успел ее оттолкнуть.

— Прикройся, — сказал Луис голосом, который она с трудом узнала.

Габи попыталась свести руками концы блузки, но пальцы ее так дрожали, что она с трудом удерживала ткань. Стиснув зубы, Луис протянул руки и застегнул две-три оставшиеся пуговицы. Когда пальцы его коснулись кожи Габи, она непроизвольно отстранилась.

— Он причинил тебе боль?

Габи пожала плечами.

— Кажется, да. О Боже.

Только теперь наступила реакция на происшедшее. Габи прижала руку к губам, повернулась, упала на четвереньки, и ее вырвало прямо в ручей. Смутно, словно сквозь туман, Габи чувствовала, что Луис поддерживает ее, легонько трясет за плечи, шепчет какие-то успокаивающие слова, пока, наконец, спазм не прошел. Тогда он приподнял ее и с нежностью женщины начал обтирать платком влажное лицо. Но Габи отстранилась.

— Нет! Не прикасайся ко мне! Я вся в грязи! — Она снова поднесла руку ко рту.

— Никогда так не говори. — Он взял Габи за локти и повернул к себе. Затем в сторону все еще распростертой фигуры: — Это все нечисть, отбросы. Ты слышишь меня, Габи?

— Д-да.

Луис поднял ее на ноги и, держа на вытянутых руках, осмотрел.

— У тебя разбиты колени. — Голос его все еще звучал как чужой.

— Я споткнулась, когда пыталась убежать. — Ее взгляд упал на лежащее неподвижно, словно куча тряпья, тело. — Что с?..

— Что с ним, ты хотела спросить?

— Его нельзя так бросать. Он может умереть.

— Хорошо, — зловеще прорычал Луис. Сохраняя на лице жестокое выражение, он схватил парня за воротник, подтащил, словно сломанную куклу, к грузовику и прислонил спиной к колесу. Затем достал из кабины жестяное ведро, зачерпнул из ручья и выплеснул воду ему в лицо.

Когда парень застонал и открыл глаза, Луис отрывисто бросил:

— Он жив. Ну, так едем, что ли?

«Лендровер» Луиса стоял позади грузовика, дверь водителя была открыта, мотор работал. Луис посадил Габи на заднее сиденье, занял водительское место, сдал назад, развернулся и помчался прочь. Лицо Луиса оставалось непроницаемым, капельки крови застыли на костяшках сбитых пальцев, и Габи сжалась на своем сиденье, невидящим взглядом глядя на проносящиеся мимо лесные заросли.

Кошмарное путешествие на грузовике завершилось. Казалось, прошли мгновения, и вот они уже дома. Луис открыл дверцу автомобиля и помог ей выйти.

— Как я вижу, все в порядке.

Габи ступила на землю. В ушах ее все еще стоял рокочущий звук двигателя. И тут впервые в своей жизни она потеряла сознание.

— Габи!

На мгновение ей показалось, что она в лондонской квартире, в своей кровати. Она открыла глаза, и в свете лампы, стоящей на тумбочке, увидела склонившегося над ней Луиса. Вскрикнув, она попыталась приподняться.

— Т-с-с, лежи тихо!

Он ласково, но настойчиво попытался уложить ее. Вначале Габи попробовала сопротивляться, затем покорилась и со стоном откинулась на подушки. Луис положил ей на лоб прохладную руку.

— Как ты себя чувствуешь?

— Я…

Вернулась память о происшедшем, и она почувствовала озноб. Луис заключил ее в объятия и держат так, нашептывая что-то успокаивающее до тех пор, пока дрожь не прекратилась.

— С ним… с ним все в порядке?

— Я же сказал тебе, что он жив. Хотя, — продолжил Луис жестко, — видя тебя в таком состоянии, я с удовольствием бы завершил начатое дело.

— Нет! — непроизвольно вырвалось у Габи.

Луис зло улыбнулся.

— Не беспокойся. Я тут же позвонил его отцу и объяснил, где он может разыскать своего любимого сыночка. — Он на мгновение замолчал. — Прошу тебя, не ищи других приключений, хотя бы потому, что у меня нет возможности помешать тебе погибнуть.

Мысль о таком конце угнетающе подействовала на приходящую в себя Габи.

— Хорошо, я больше не буду.

— Дай мне время, я найду другой способ отомстить. — Он говорил мягко, но за вполне благопристойной внешностью Габи на мгновение увидала тщательно скрываемую сущность уличного мальчишки. Либо бороться, либо покориться — таков закон джунглей. Кажется, именно так сказал он ей однажды…

— О, пожалуйста, не надо! — Габи умоляюще посмотрела на него. — Он всего лишь ребенок. Я думаю, он получил хороший урок.

— Возможно, — проворчал Луис. Несмотря на то, что в комнате было тепло, снова вернулся озноб, и он взял ее за руку. — Тебя лихорадит. Думаю, тебе следует принять ванну.

Пройдя в ванную комнату, Луис включил воду и вернулся. Некоторое время он наблюдал, как она, сев, беспомощно разглядывает порванную блузку, а затем подошел вплотную. Вероятно, он ощутил ее дрожь, когда его руки коснулись пуговицы, потому что взглянул ей прямо в глаза. И только тут она заметила, что он необычно бледен, а его губы сжаты так плотно, что их уголки побелели.

— Габи, давай я тебе помогу.

И поскольку у нее не было ни физических, ни душевных сил сопротивляться, она оставалась неподвижной, пока он с напускным безразличием раздевал ее. Перенеся Габи в ванную комнату, он погрузил ее в воду и, словно ребенка, натер намыленной губкой.

Затем, ополоснув, Луис вынул ее из ванной и, завернув в полотенце, отнес на кровать, усадив на край. Сквозь прикрытые ресницы Габи наблюдала за тем, как он, наклонив голову, сосредоточенно вытирает ее ноги, рассматривала складку между густых бровей, и вдруг слезы непроизвольно побежали из ее глаз. Давно о ней никто не заботился так, как этот человек… единственный из всех!

По-видимому, она слегка пошевелилась, так как Луис поднял голову, и в ответ на его вопрошающий взгляд Габи, повинуясь охватившему ее чувству, накрыла своей рукой его руку.

— Спасибо тебе, Луис… за заботу обо мне, за… — голос ее прервался, — за то, что ты спас меня.

— Благодарить надо Розиту, — сдержанно ответил Луис. — Если бы она не вошла сюда, чтобы перестелить постель…

Он закончил вытирать ноги, каждую в отдельности, и, разыскав ночную рубашку, надел ее на Габи. Уложив и накрыв Габи простыней, он поднялся на ноги и посмотрел на нее. Глаза его потемнели.

— А теперь спи, дорогая.

Но когда он собрался накинуть на постель сетку от москитов, Габи поймала его за руку.

— Пожалуйста, останься со мной. Секунду он колебался, затем очень осторожно опустился на край постели, стараясь избежать, этого она не могла не заметить, малейшего прикосновения к ней, и выключил свет.

— Давай, спи, малышка.

Но не этого она хотела. Голова ее наклонилась, тело изогнулось, охваченное желанием оказаться в его крепких объятиях, под его защитой. Неужели он не чувствует этого? Да что с ним, в конце концов, происходит? Она повернулась на бок так, что ее лицо оказалось против его бедра.

— Я думаю, что усну скорее, если ты обнимешь меня.

— Я ведь уже сказал, что тебе нечего бояться! — грубо ответил Луис.

Но позже, когда Габи уже было решила, что он уходит, она услышала, как сброшенные туфли ударились о пол.

Опустившись на кровать позади Габи, он заключил ее в свои объятия. Да, это было именно то, чего она желала. Она прижалась щекой к его сильной груди, ощущая биение его сердца, улыбнулась в темноте и мгновенно заснула.

Габи проснулась рано и, открыв глаза, в бледном свете наступающего дня увидела рядом Луиса. Он лежал на боку, лицом к ней, и, опершись на локоть, Габи с бесконечной нежностью стала изучать его лицо.

Сейчас он спал, веки с длинными черными ресницами прикрывали светлые глаза, всегда готовые защититься иронией, и казался моложе, но все таким же беспокойным. Губы его были стиснуты, вертикальная складка между бровей казалась глубже, чем обычно, как если бы в то мгновение, когда он засыпал, его мучили какие-то проблемы, а во сне все показалось еще более неразрешимым.

Луис сонно пробормотал что-то, и его голова так повернулась на подушке, что черная прядь волос упала на бровь. Эта прядь, как и темная щетина на щеках, делали его лицо бесконечно дорогим для Габи. Оно не выглядело уязвимым, Луис никогда не производил впечатление уязвимости, но это лицо все равно влекло ее. И пока Габи смотрела на него так сверху вниз, ей казалось, что все внутри нее переворачивается, ощущала жестокую сердечную боль. Она ударила себя ладонью по губам и безнадежно подумала: «Я не могу… невозможно… за это надо возблагодарить судьбу… Нет, я не должна любить этого человека!»

Но, в то же время Габи знала, что она его действительно любит.

Словно специально для того, чтобы застать Габи в минуту растерянности, Луис неожиданно проснулся. Каждый мускул его был напряжен, как у кошки, приготовившейся к прыжку. На мгновение глаза его потемнели, как будто мысленно он был где-то далеко, но когда взгляд поднялся на лицо Габи, в их мрачной глубине мелькнуло нечто иное.

— Доброе утро, — произнесла она по-испански. Изумленная произошедшей с ним неожиданной переменой, Габи старалась, чтобы ее голос звучал как можно естественнее и даже попыталась улыбнуться.

— Мне надо побриться, — он провел рукой по щеке и недовольно поморщился, — и принять душ.

Луис хотел подняться, но Габи, движимая каким-то непонятным ей самой чувством, мягко положила ему руку на грудь.

— Не надо! — Луис резко повернулся к ней и нахмурился.

— Почему? — Она искоса взглянула на него из-под опущенных ресниц. — Тебе не нравится?

— Зачем ты спрашиваешь? — Лицо его все еще оставалось мрачным. — Как после вчерашнего?..

— Со мной все в порядке. Улыбнувшись, Габи медленно, со смелостью, которую она в себе не ожидала, начала водить кончиками пальцев по груди Луиса до тех пор, пока с восторженной радостью не ощутила под трикотажной футболкой завитки волос. Она чувствовала и биение его сердца, которое становилось то сильным и учащенным, то совсем пропадало. Сплетя свои и его пальцы, Габи поднесла их к его губам.

Повернув обе руки, он провел губами по ее ладони, затем по пальцам, начав с мизинца, нежно сжимая зубами кончики каждого из них. Когда Луис дошел до большого пальца, то захватил губами мягкую кожу у его основания и ласкал ее до тех пор, пока по коже Габи не побежали мурашки и с легким вздохом она не повернулась в его руках.

— Габи! — сдавленно прошептал он ей в ухо.

— М-м-м?

— Хочешь, я тебе что-то скажу?

— Что?.. — пробормотала она, едва понимая смысл его слов, переполненная охватившим ее удивительным чувством.

— Никогда не начинай того, чего не сможешь завершить.

В голосе Луиса слышалась насмешка, но за ней ощущалась страсть. В следующее мгновение, захватив инициативу, он опрокинул Габи на спину. Накрыв рукой одну грудь, Луис нащупал сосок, который мгновенно затвердел, и приник к нему жадными губами, лаская через тонкий шелк сорочки.

В сумраке, создаваемом сеткой от москитов, они чувствовали себя так, словно находились в замкнутом, принадлежащем только им двоим мире. Габи прижимала его голову к себе, ощущая, как в нее проникает незнакомое острое чувство, а затем глаза ее закрылись, и она выгнулась навстречу его ищущим губам. Руки, скользившие под сорочкой, наконец, подняли ее кверху, освобождая тело, трепещущее от прикосновений.

— Ты так прекрасна, дорогая, — хрипло прошептал Луис. — Твои каштановые волосы сияют… — он приподнял несколько локонов и уронил их вновь на ее плечи, — а кожа цвета золотистого меда горяча, как у молодого олененка!

Рука Луиса последовала туда, куда уже был устремлен его взгляд, в изгибы ее ягодиц и бедер, затем вновь поднялась выше, легла между ее ног и замерла там. Поглаживая тело Габи большим пальцем, он медленно опускал руку ниже и ниже, пока не проник в пылающую плоть.

Габи тихонько вздохнула, ее пальцы погрузились в волосы Луиса. Он подчинил ее полностью, она только стонала, в то время как его губы и язык продолжали ласки. Будучи не в силах выдержать причиняемую ей сладостную муку, Габи бессильно извивалась в его руках. Ее голова металась по подушке из стороны в сторону, глаза закатились, рот приоткрылся и, наконец, когда Габи уже казалось, что она больше не выдержит, ее мышцы напряглись, спазм сотряс все тело, она громко закричала и замерла.

Казалось, что прошли века, пока она открыла сомкнутые веки. Луис, сидя, гладил левой рукой ее колено, а мизинец правой в это время ласкал завитки волос на ее лобке. Он смотрел на нее из-под своих длинных темных ресниц, и на лице его светилась слабая улыбка.

— Тебе было хорошо?

Чувствуя, что не может встретиться с ним взглядом, Габи кивнула.

— Я… я никогда не могла даже представить… — произнесла она тихим голосом.

— Что это может быть так… приятно? Но, — он провел по ее губам кончиком пальца, — это может быть еще приятнее. Уверяю тебя.

Луис сбросил с себя шорты и, когда он снова повернулся к Габи, она потянулась к нему.

— Нет, дорогая, не спеши. — Он слегка улыбнулся ей чувственной улыбкой. — Так гораздо… приятнее.

Но любовь к нему, потребность ощутить его в себе, слиться в единое целое заставили Габи прижать Луиса к себе.

— Да, Луис!

Она слышала, как прервалось его дыхание, видела, как потемнели глаза, но это пугавшее ее раньше своей силой желание обладать теперь лишь опьянило ее, словно бокал шампанского. Он приподнялся над ней, а затем, приникнув, вошел в нее. Он совершил это так медленно, что каждой клеточкой своего существа Габи ощутила чудесное проникновение упругой плоти в податливую нежность ее тела. Ей показалось, что она умирает и с каждым продвижением Луиса вперед в него переливается часть ее естества.

Затем он начал двигаться, и, захваченная ритмом этого движения, она, совершенно обессиленная, буквально впилась в Луиса. Не будучи искушенной, она думала, что в жизни нет ничего прекраснее тех волнующих ощущений, которые она испытала несколько мгновений назад. Но только теперь Габи поняла, какие дикие, первобытные инстинкты таятся в ней. Она была деревом, которое, кружа, увлекал поток наводнения, могла лишь подчиниться этому потоку, прилагая последние усилия, чтобы уберечь себя от окончательного разрушения.

Но в этом уже не было необходимости. Она полностью находилась во власти чувств, увлекающих ее со все более устрашающей силой. Тело Луиса напряглось, он шептал какие-то слова, смысла которых Габи не могла разобрать. И вдруг его спина выгнулась, словно натянутый лук, и она почувствовала, как сладостная влага наполняет ее, а бурный поток теперь кружит их обоих и несет за собой.

Лицо Габи стало мокрым от слез. Чувствуя себя слишком обессиленной, чтобы пошевелиться, она лежала неподвижно, пока Луис нежно вытирал ее щеки. Неожиданно ее взгляд упал на разбитые костяшки его пальцев со следами запекшейся крови. Не в силах удержаться, Габи схватила эту руку и прижалась губами к незажившим ранкам.

— Почему ты хотела убежать от меня, моя дорогая? — нежно спросил Луис.

— Потому что я боялась, — прошептала она, — боялась, что полюблю тебя, если не убегу.

— От меня? Или от того наслаждения, которое мы вместе испытали?

Он задорно улыбнулся. Лицо его было спокойным, напряжение исчезло. Но Габи показалось, что ее сердце вновь пронзили острым ножом. Она отвернулась, ей захотелось вновь заключить его в своих объятия, прошептать ему: «Я люблю тебя, люби и ты меня, хоть немного».

Но вместо этого она только прошептала в ответ:

— Может быть.

— Ну, теперь ты от меня никогда вновь не убежишь. — Он погрузил руку в копну ее волос и повернул к себе лицом. — И ты теперь это знаешь, не так ли?

Его голос стал жестче, совсем немного, но гордясь тем, что теперь-то она может показать, как уязвлена его словами, прозвучавшими для нее словно неожиданный удар хлыстом, Габи поджала губы. Луис еще принесет ей много неприятностей и горя, Габи знала это. И знала, что должна освободиться от страшного чувственного наваждения, освободиться, пока это еще возможно. Но когда он прошептал:

— Я хочу, чтобы мы лежали в объятиях друг друга обнаженными, — то она спокойно позволила снять с себя ночную сорочку, которую Луис, как и свою рубашку, бросил на пол.

Габи думала, что уже никогда не сможет испытать более сильных чувств. Но когда она почувствовала его возбуждение, ощутила, как к нему возвращается страсть, в ней вновь вспыхнуло ответное чувство. На этот раз они любили друг друга бесконечно долго. Их руки и губы жадно блуждали по телам друг друга, совершая удивительные открытия, и Габи смогла полностью насладиться обладанием мужчины.

Когда губы Габи скользнули по груди Луиса и опустились на живот, она почувствовала, как напряглись его упругие мускулы. А когда она подняла голову, то с радостью увидела, что его резко очерченные скулы пылают, охваченные жаром, а глаза горят огнем страсти. Он криво усмехнулся.

— Я же говорил тебе, что ты окажешься талантливой ученицей… Но, — он приник к Габи, — я не должен быть эгоистом!

Ураган, вновь разразившийся по желанию Луиса, был кратким и яростным. Он бросил их в объятия друг друга и потряс до основания. Когда Луис поднял голову с груди Габи, на его лице застыла ленивая и довольная улыбка насытившегося ягуара, а потом они обнялись и заснули.

 

9

— Пора возвращаться, дорогая, — прошептал Луис около губ Габи. — Розита ждет рыбу к обеду. Она и так удивится, что за весь день мы поймали всего несколько штук.

Он рассмеялся, но Габи прервала его смех.

— Мы можем вообще сейчас не возвращаться.

— Да, дорогая, конечно. Но за сегодня всегда следует завтра.

Луис поцеловал ее в шею, а когда она попыталась освободиться, удержал на сиденье маленькой лодки. Они плавно дрейфовали вдоль речной отмели под сенью нависающих над водой веток и лиан. Наконец Луис веслом направил лодку к середине течения и, сев рядом с Габи, дернул за шнур лодочного мотора.

Солнце уже садилось, и его золотистые лучи освещали центральную часть реки сквозь зеленые своды сросшихся и вытянувших ветви над водой деревьев. Большая серебристая рыба ударила хвостом прямо перед лодкой и скрылась в кипящем водовороте. Стайка маленьких птичек, оперение которых в лучах солнца казалось золотисто-абрикосовым, кружилась впереди. Когда, улыбаясь, Габи повернулась к Луису, его лицо, обращенное к солнцу, чистотой своих линий напомнило античную маску.

Странная боль пронзила сердце Габи. Это был момент полного совершенства, и ей хотелось, чтобы он никогда не кончался. Ей не хотелось, чтобы когда-нибудь кончились эти несколько дней, в течение которых они, не в силах выдержать друг без друга ни минуты, рыбачили, купались в море, бродили целыми днями по лесу, а затем ночью лежали в объятиях друг друга, глядя друг другу в глаза до тех пор, пока порыв страсти вновь не овладевал ими, проникая в самые глубины их существа.

Лодка обогнула изгиб реки, на котором росли высокие деревья, закрывшие солнце, и в тот же момент налетел порыв холодного ветра. Луис направил лодку к берегу, выпрыгнул из нее, затем взял на руки Габи и, она, оказавшись в его объятиях, радостно засмеялась. Он тоже улыбался ей, и его серебристые глаза отражали мерцающий свет, исходящий от реки. На мгновение они застыли, оцепенев, а потом Луис удивленно или даже скорее потрясенно взглянул на Габи и поставил ее на ноги.

— Я отнесу рыбу. — Он собрал лежащую на дне лодки рыбу и, не сказав более ни слова, зашагал к дому.

Габи осталась стоять на том же месте, глядя на его удаляющуюся спину. Неожиданная мысль заставила ее вдруг покрыться мурашками. Да, Луис остался самим собой, таким же, каким был всегда, человеком настроения, непредсказуемым и никогда надолго не расстающимся со своими мрачными мыслями. Стараясь отвлечь себя от тяжелых предчувствий, Габи зашагала следом за ним.

За обедом Луис был спокоен, как всегда, но вечером, когда он увлек Габи в свою кровать, набросился на нее так, что его поведение граничило с почти животной похотью. Вновь и вновь Луис удовлетворял свою страсть, словно пытался погасить пожирающий его огонь, и это продолжалось бесконечно долго.

Габи проснулась поздно, ощущая в теле тяжесть и пресыщение. Ее плоть еще хранила память о его грубой силе. Устало потянувшись, Габи перевернулась на бок, надеясь встретить объятия Луиса. Но там, где он лежал, было пусто, и холод простыни свидетельствовал о том, что его нет уже давно.

Откинув с лица пряди спутавшихся волос, Габи накинула ночную сорочку и, повязав ее пояском, вышла на веранду. Стол был сервирован на одну персону, и эта персона уже завтракала, оставив недопитой чашку кофе и смятую салфетку, валяющуюся на полу. Габи машинально нагнулась, чтобы поднять ее, и вдруг, услышав знакомый треск пишущей машинки, повернулась и бесшумно направилась к кабинету.

Луис допечатывал какое-то официальное письмо. Он сидел спиной к двери, но при появлении Габи слегка повернул голову.

— Мне сегодня же надо лететь в Нью-Йорк.

Его голос был сухим, и вновь мурашки пробежали у нее по коже. Только тут она заметила, что он одет в темные костюмные брюки. И хотя ворот белой рубашки был расстегнут, пиджак и галстук висели на спинке стула.

— Понимаю, — Габи хотела, чтобы ее голос казался безразличным. — Какая-то неожиданная новость?

— Накопилось кое-что, надо привести дела в порядок! — усмехнулся Луис.

— Я понимаю, но…

— Я лечу в Каракас, чтобы успеть на дневной рейс.

— Ты надолго?

— Дня на три-четыре. — Он небрежно пожал плечами.

Конечно… конечно, он должен был сказать… Он обязан был сказать: «И ты летишь со мной, потому что я не могу без тебя жить!»

Но он не сказал ничего, только вынул из машинки лист бумаги, бегло просмотрел его, скомкал и бросил в урну для мусора.

Боль сжала горло Габи. Она откашлялась, пытаясь освободиться от этой боли, и после минутного колебания проговорила:

— Можно, и я поеду с тобой? Я никогда не была в…

— Нет!

Резкий ответ прозвучал, словно пощечина. Габи вздрогнула и неуверенно спросила:

— Но почему?

— Я что, должен объяснять? — Впервые за время разговора Луис посмотрел на нее, и Габи увидела его глаза, холодные, как когда-то.

— Я понимаю, что ты будешь занят, но не все же время, и мы…

— Я же сказал, нет. Ты не поедешь.

Еще одна пощечина. Но, превозмогая боль отказа, Габи гордо подняла голову.

— Ты не находишь, что должен объяснить мне причину, хотя бы из вежливости?

— Нет, по крайней мере, не в этом случае. — Его явная грубость резанула по ее нервам. — Но я думаю, что все и так очевидно. Я не верю тебе.

— Не веришь мне? — в замешательстве повторила Габи. — Что ты имеешь в виду, Луис?

— Именно то, что сказал. — Раньше ей хотелось, чтобы он взглянул на нее, но теперь его взгляд пронзал ее, словно холодная сталь клинка, убивая все чувства. — О'кей, я попытаюсь объяснить тебе. Я не верю, что ты не попытаешься бежать.

— Бежать? — Она в замешательстве подняла брови. — Что, черт побери, ты имеешь в виду?

Все последние дни она пребывала в чувственных грезах, в сновидениях, она потеряла ощущение реальности, жила только его ласками. Но теперь его слова вернули Габи в холодный мир действительности, словно ледяной поток низвергся на нее.

— Ты что, действительно не веришь мне? После всего, что между нами…

Она резко оборвала себя. Она хотела сказать «после всего, что между нами произошло», но она не будет унижаться, не будет пресмыкаться перед ним! Ты что, забыла, строго выговаривала Габи сама себе, забыла — всего за несколько дней, — какую цель он преследовал? Наслаждение, которое он получил, занимаясь с тобой любовью, — всего лишь часть достигнутого…

— Верить тебе? — Он коротко рассмеялся. — Милая, да я никому не верю. Я тебе сказал это еще тогда, когда мы познакомились.

— Кроме самого себя, конечно? — В ее голосе слышалось раздражение и где-то глубоко, даже глубже, чем страдание, сдерживаемая ярость.

Губы Луиса вытянулись в ироничной улыбке.

— Конечно, себе — в последнюю очередь! — Он бросил взгляд на часы и собрал бумаги в стопку. — Не расстраивайся, дорогая. — Опять этот ненавистный ей насмешливый тон. Глупая, она думала, что никогда больше не услышит в его голосе этих интонаций. — Ты будешь не одна. Эрнесто и Розита выполнят любое твое желание.

С трудом удерживаясь на ногах, еще на что-то надеясь, Габи хотела сказать ему: «Пожалуйста, Луис, не поступай так ни со мной, ни с самим собой», но вместо этого она посмотрела ему прямо в глаза, ее непреклонность приобрела твердость стали, и она лишь холодно спросила:

— А что будет, когда ты вернешься? Как все будет тогда? Или ты никогда об этом не думал?

— Наоборот, думал, и очень много.

— Хорошо, а что, если я… — она провела кончиком языка по губам и залилась краской, — …беременна?

Луис спокойно кивнул.

— Ну что же, я допускаю и такую возможность.

Черт побери! Он говорит об этом так, словно именно эту цель и преследовал все время!

— Но я могу и избавиться от ребенка. Ты ведь не можешь запретить мне сделать это, не так ли? — Габи подумала, что он сделал все возможное, чтобы причинить ей боль, разве только не убил ее. И теперь она хотела причинить боль ему. — Кроме того, я хочу, чтобы ты знал, я не хочу от тебя ребенка.

Но его было невозможно чем-либо задеть. Казалось, он тверже, чем любая земная твердь.

— Все это не имеет значения, — холодно ответил он, — я просто позабочусь, чтобы ты оставалась здесь до тех пор, пока не будет поздно избавляться от моего ребенка. А сейчас извини меня…

Габи молча смотрела, как Луис открывает кейс и складывает в него бумаги. Он совсем меня не знает, ни капельки, думала она, испытывая новый прилив боли. Если она действительно беременна, то единственным чувством к этим усердно делящимся клеточкам, формирующимся в ребенка Луиса, станет яростная ненависть, защищающая ее любовь. И чтобы сохранить любовь, она спокойно уничтожит эти клеточки. Он никогда ее не поймет…

— Желаю удачной поездки, — ровным голосом проговорила Габи.

— Спасибо. — В дверном проеме он на мгновение задержался. — Мы поговорим, когда я вернусь.

Габи услышала удаляющиеся шаги Луиса на веранде, приглушенный разговор с Эрнесто, затем ее ноги подкосились, и она опустилась во вращающееся рабочее кресло Луиса. Крошечный муравей испуганно носился от одного края письменного стола к другому, пытаясь спуститься с него. Габи машинально подставила руку, дала муравью возможность перебраться на нее и осторожно опустила его на пол.

Вновь и вновь одна и та же мысль не давала ей покоя — почему именно он? Почему именно его полюбила она раз и навсегда? Почему полюбила человека, для которого она значит не больше, чем любое другое живое существо, мужчину, чьей целью, кроме примитивной страсти к обладанию, было оплодотворение ее своим семенем, словно она невинная жертва, приносимая богу плодородия?

Сквозь открытые ставни взгляд Габи устремился на клетку, из конца в конец которой непрерывно метался ягуар. Луис никогда не изменится, никогда не позволит, чтобы им овладели простые человеческие чувства сострадания или любви. Ни одна женщина не сможет растопить лед в его сердце.

Так она сидела с окаменевшим лицом до тех пор, пока не услышала рев самолетного мотора. Звук медленно растаял в неподвижном воздухе, и так же медленно лицо Габи сморщилось. Опустив голову на сложенные руки, она залилась слезами, которыми, казалось, истекало ее сердце.

Габи не помнила, как провела этот день. Она едва ощущала на себе внимательные взгляды слуг и, чувствуя себя совершенно опустошенной, рано пошла спать, не сомкнув, однако, глаз почти до самого рассвета. Ее разбудил удар грома, эхом отозвавшийся где-то над морем, а затем по крыше застучали капли дождя, вначале небольшого, а затем превратившегося в сплошной ливень.

Габи оделась, причесалась и спустилась, чтобы выпить кофе. Затем она неподвижно сидела на веранде, равнодушно наблюдая вспышки молний над серыми волнами, белой пеной рассыпающимися у кромки берега. Ветер усиливался, под его порывами скрипела кровля над головой. А когда и кресло стало раскачиваться из стороны в сторону, Габи стряхнула с себя оцепенение и велела Розите идти к себе, чтобы успокоить испуганных детей.

Войдя в дом, Габи прошлась по комнатам, зайдя в последнюю очередь в комнату Луиса. Розита перестелила его постель, и теперь ни взбитые подушки, ни расправленные простыни не напоминали об их страстной безумной любви. И все-таки Габи взяла одну из подушек и подержала ее в руках, словно желая ощутить частицу оставленного им тепла. Затем она открыла гардероб и осмотрела костюмы Луиса. Здесь были все, кроме того, в котором он уехал, и Габи погрузила лицо в один из пиджаков, ощущая у воротника знакомый запах его тела.

Когда Габи вешала пиджак на место, в одном из карманов что-то звякнуло. Засунув руку в карман, Габи обнаружила там связку ключей. Бросив на них взгляд, она хотела было положить ключи на место, но по красному кожаному брелоку узнала в одном из них ключ зажигания «лендровера». Ключи мягко покачивались в ее руке, и Габи долго не спускала с них глаз.

Значит, он так доверяет ей, что даже не удосужился спрятать ключи? Доверяет — или просто пренебрегает ею, высокомерно полагая, что она никогда больше не посмеет бросить ему вызов?.. Резкий порыв ветра потряс весь дом, хлопнув дверьми. Дождь хлестал сквозь открытые жалюзи, и Габи машинально подошла к окну, чтобы их закрыть. Но вместо этого она замерла, глядя в окно. Эрнесто и Розита были в своем доме, их ставни были плотно закрыты. Впрочем, в такую погоду им все равно не пришло бы в голову…

В своей спальне, двигаясь словно во сне, Габи сбросила футболку и шорты, переодевшись в льняной кремовый костюм, и взяла дорожную сумку. Подумав, она прошла в кабинет и на листе бумаги написала: «Не вини слуг, я уехала во время бури» Затем она осторожно открыла боковую дверь.

Дождь и ветер буквально вырвали дверь из ее рук, а когда Габи вышла из дома, чуть не свалили с ног. За то время, что она огибала дом, одежда промокла насквозь, а волосы прилипли ко лбу. Но это только усилило неожиданно возникшее странное чувство веселья. Закинув в машину сумку, Габи вскарабкалась на сиденье водителя и включила зажигание.

Но мотор молчал, не подавая ни малейшего признака жизни, и Габи яростно заколотила кулаками по рулю, чувствуя, как от беспомощности к горлу подступают слезы. Может быть, кончился бензин? Нет, бак почти полон… Тогда — что же?.. Думай, Габи, думай. Выбравшись из машины, она подняла капот. Аккумулятор был подсоединен, зажигание подключено.

Габи уже было отвернулась, потеряв всякую надежду, когда вдруг заметила, что с трамблера снята крышка. Очень осторожно поставив крышку на место, Габи замерла, не отнимая от нее руки. Безусловно, без согласия Луиса никто бы не оставил машину в таком состоянии. Значит, Луис?.. Догадка пронзила ее, словно вспышка молнии, сверкнувшей над головой. Он не доверял ей. Более того, он намеренно вывел из строя «лендровер».

На губах у Габи появилась усмешка. Каким же самонадеянным существом он оказался! К счастью, они не были знакомы в прошлом году, когда, стесняясь вызывать механика из-за любой пустячной поломки своей малолитражки, Габи записалась на курсы автолюбителей. Если бы Луис знал об этом, то, возможно, догадался бы, что устройство трамблера проходят уже на втором занятии.

Захлопнув капот, Габи вновь села в машину. На этот раз мотор завелся сразу же. Она включила фары — несмотря на раннее утро, было довольно темно, — развернулась и устремилась по накатанной колее вперед, к свободе.

С момента ее отъезда дождь только усиливался. Порывы ветра были столь сильными, что Габи с трудом удавалось удерживать машину на дороге, превратившейся в сплошной поток желто-коричневой грязи. Несколько раз ее выносило на обочину, но каждый раз, несмотря на пробуксовку, ей удавалось вернуться на дорогу. Скоро ли будет шоссе? Может быть, за виднеющимся впереди поворотом? Торопясь, она слегка нажала на акселератор, мотор взревел, и машину сильно занесло. Она неумолимо приближалась к стоящему на обочине дереву. Габи резко нажала на тормоз и отпустила руль. Потом была только боль, и она провалилась в темноту.

— Мисс Холм… — Прохладная рука легла на ее запястье, и, когда Габи открыла глаза, расплывчатая фигура, склонившаяся над ней, обрела черты хорошенькой молодой санитарки в белом халате. Девушка улыбалась, и от этой улыбки у Габи на глаза почему-то навернулись слезы. Она отвернулась.

— Как вы себя чувствуете? — Голос звучал тепло. По произношению чувствовалось, что говорит американка.

— Спасибо, нормально. — В этом тихом, лишенном каких-либо чувств голосе Габи с трудом узнала свой собственный. Она не могла сказать, что чувствует себя хорошо. Нормально, вот только жаль, что все еще жива и все еще чувствует боль.

Габи лежала неподвижно, пока санитарка суетилась вокруг нее.

— Где я?

— В Каракасе. Эта клиника принадлежит нашей общине. — Она поставила термометр Габи под язык. — А теперь немного помолчите. — Вынув термометр, медсестра ободряюще улыбнулась. — Отлично, уже почти нормальная.

— Как я попала сюда? Я помню только… — Габи резко оборвала себя. На лбу у нее появилась испарина, в сознании всплыли последние минуты, которые она еще помнила. Говорят, что в последние минуты перед смертью человек видит всю свою жизнь, но это неправда. В эти минуты она видела только Луиса, Луиса, отвергнувшего ее, уходящего от нее. И позже, когда голова раскалывалась от боли так, что она не могла ею пошевелить, когда она была без сознания, он все-таки был рядом, только его присутствие она тогда ощущала. Она знала, что он — рядом, около кровати, в этом самом плетеном кресле, лицо его так же непроницаемо, а глаза мрачно наблюдают за ней.

— Полицейский патруль на шоссе увидел свет фар вашего автомобиля и обнаружил вас. Они доставили вас в ближайшую больницу, а сеньор Эстрадо перевез сюда.

Габи нахмурилась, пытаясь сосредоточиться.

— Но… он же в Нью-Йорке.

— Он прилетел обратно, как только узнал о случившемся. — Санитарка сочувственно пожала плечами. — Как жаль, что он не смог задержаться на больший срок.

— Вы хотите сказать, что он… был здесь? — Габи с трудом произносила слова.

— О да! Он не уходил из клиники. Четыре дня он провел у вашей кровати.

Значит, он здесь был! Взгляд Габи остановился на пустой чашке, и на мгновение в ее сердце, словно слабое пламя свечи, вспыхнула радость.

— Доктор Генаро сказал ему, что вы придете в сознание сегодня утром, но он ответил, что не может ждать. — Санитарка на мгновение замолкла, а затем, стараясь быть деликатной, добавила: — У него много дел, насколько я знаю.

— О да, конечно. — Пламя свечи в душе Габи колыхнулось и погасло навсегда.

Немного позже доктор, озабоченный мужчина средних лет, зашел справиться о ее здоровье. Он поочередно заглянул в оба ее глаза и спросил:

— Головная боль прошла?

— Да, доктор, все в порядке. Разве что сердцебиение. Не могли бы вы дать мне от этого какие-нибудь таблетки?

Что-то в словах Габи заставило доктора проникнуться к ней сочувствием, и он стиснул ее руку.

— Да, да… конечно. — Доктор прочистил горло и, глядя поверх очков, добавил: — Сеньор Эстрадо распорядился перевезти к нам ваши вещи. Когда они вам понадобятся, вы получите их в дирекции. Он также заплатил за ваше лечение, хотя мы были бы рады лечить вас бесплатно… он наш большой друг. О да… он оставил для вас это… — Доктор доброжелательно улыбнулся Габи. Все добры ко мне, невпопад подумала она, пытаясь изобразить улыбку на своем нахмуренном лице. — Думаю, не стоит говорить, как он сожалел, что не может оставаться с вами далее.

После ухода доктора Генаро Габи долго лежала неподвижно, сжимая в руках оставленный доктором конверт. Наконец она вскрыла его. В конверте были четыре предмета: ее паспорт, кредитная карточка, билет из международного аэропорта Каракаса до Лондона и листок бумаги, слегка надорванный сверху, как если бы он был наспех вырван из блокнота.

Габи развернула листок и увидела всего одну строчку, написанную угловатым почерком Луиса: «Ты свободна».

— И берегите свое колено, мистер Райнер. По крайней мере, три месяца вы не должны его беспокоить. Помните об этом! — Габи строго погрозила пальцем молодому человеку. — До свидания.

Она подождала на ступеньках, пока пациент спустился, затем закрыла дверь и прислонилась к ней. Профессиональная улыбка сползла с ее лица, уступив место усталости. Слава Богу, что это последний на сегодня больной и что сегодня пятница, подумала Габи, грустно усмехнувшись про себя и массируя напрягшуюся мышцу на шее.

Шесть недель назад она решила, что с понедельника до пятницы будет напряженно работать, посвящая все выходные отдыху. Только так можно было вновь обрести себя. Но она все еще носила в себе этот неимоверно тяжелый груз, который был с ней независимо от того, спала она или бодрствовала, и который, казалось, так и не становился меньше. Габи немного постояла на ступеньках своего подъезда, заглянув в деревянный почтовый ящик. Пусть уж лучше ничего не происходит. Все равно хорошее вряд ли произойдет. Неужели всю оставшуюся жизнь она так и будет мучиться, думая о человеке, который ее забыл?

Труднее всего ей было в то утро, когда она поняла, что не беременна. Она лежала в постели, свернувшись калачиком, и плакала так, как не плакала никогда раньше, чувствуя, что ребенок Луиса отрекся от нее. Затем она ополоснула лицо холодной водой, оделась и, стиснув зубы, спустилась вниз, чтобы принять своего первого пациента.

И вот теперь, вернувшись в квартиру, она бросила взгляд на вечернюю почту, которую до сих пор не было времени просмотреть, сгребла конверты и поднялась к себе в гостиную. Сняв белый халат, она налила себе чашку чая и, подобрав под себя ноги, уселась на софу, чтобы просмотреть почту.

Счет за газ… Письмо от старой школьной подруги, которое Габи отложила, чтобы спокойно прочитать потом… Открытка… Несколько секунд она смотрела на нее, пока не поняла смысл: «Полковник и миссис Форсайт имеют честь объявить о помолвке своего единственного сына Рори Алистера и Аманды Джейн, младшей дочери…»

Бедный Рори! В конце концов, он, наконец, понял, хотя это и было довольно жестоко, что она просто не может больше его видеть. Ну что же. Он достаточно быстро смог пережить вечную любовь к ней, с грустью подумала Габи. Надо будет написать ему в эти выходные и пожелать счастья…

Итак, это уже вторая помолвка. Это, конечно, прекрасно, что после семи лет вдовства Дафни вновь, наконец, выходит замуж. Но уже в ближайшие дни Габи придется заняться поисками нового ассистента.

Габи вздохнула и вновь принялась за почту. Еще один счет… Отчет банка, в котором она хранит деньги. Развернув его, она бегло просматривала колонки цифр, пока не дошла до конца. И тут ее глаза округлились от удивления. Нет, невозможно! На ее счет не могло поступить ничего подобного. Разве что…

С тяжелым чувством Габи снова начала просматривать цифры, пока ее палец не уткнулся в одну из них, свидетельствующую о крупном денежном поступлении. Двадцать тысяч фунтов! Это, конечно, просто ошибка! Надо немедленно связаться с банком и исправить ее, пока какой-нибудь разъяренный клиент не обнаружил пропажу денег со своего счета. Габи посмотрела на часы. Было уже поздно, но она все-таки позвонила.

— Филип Гринфилд слушает, — раздался голос в трубке.

— О, как хорошо, что я вас застала, мистер Гринфилд, — торопливо заговорила Габи, — с вами говорит Габи Холм. Я только что просматривала свой банковский счет и, боюсь, что в него вкралась ошибка. Я имею в виду поступление на счет двадцати тысяч фунтов.

— Все в порядке, мисс Холм. Уверяю вас, здесь нет никакой ошибки. — В голосе мистера Гринфилда слышался намек на то, что в его отделении ошибки не происходят.

— Но я не понимаю… — начала было Габи, и в это мгновение ее озарила догадка.

— Я не сообщил вам об этом, полагая, что вы в курсе дела. К нам поступило письмо от… Минуточку, пожалуйста… — послышалось шуршание страниц, — …от сеньора Серрано, предписывающее переводить на ваш счет данную сумму с учетом инфляции первого числа каждого месяца. Поэтому…

— Каждого месяца?.. — рука Габи непроизвольно стиснула трубку. — Значит, это не единовременная выплата?

— О нет. Письмо не оставляет сомнений на этот счет. — Голос в трубке выжидающе замолк, но затем продолжил: — Если вы хотите выяснить какие-то подробности, мы можем договориться с вами о встрече.

— О да… спасибо. — Габи с трудом справилась с голосом. — Извините, что побеспокоила вас.

— Пожалуйста. И мисс Холм, — голос управляющего стал предельно доброжелательным, — если вы пожелаете распорядиться вложением этих денег, я уверен, мы могли бы предложить вам исключительно выгодные…

— Да, да… Я позвоню вашему секретарю в понедельник, и мы договоримся о встрече.

Кое-как завершив разговор, Габи присела, все еще сжимая в руках телефонную трубку, и только потом опустила трубку на рычаг. Черт побери, этого Луиса! Эта самонадеянная бесчувственная свинья полагает, что он опять выиграл, как, впрочем, всегда… Но она ему покажет! Габи пересекла комнату, села за письменный стол и, придвинув стопку почтовой бумаги, написала: «Уважаемый Луис!»

Но прошло десять минут, а она продолжала так же сидеть перед почти чистым листом бумаги и грызть конец авторучки. В письме не было необходимости. Оно не произвело бы на этого человека ни малейшего впечатления. Первым поступком Габи после возвращения в Лондон была встреча с поверенным в ее делах, который помог оформить официальный отказ от каких-либо претензий на усадьбу «Маргарита». Но сеньор Серрано отослал назад ее бумаги с официальным уведомлением, что сеньор Эстрадо не собирается потворствовать ее желаниям. Габи вновь отправила документы и в самых решительных выражениях написала, что ее решение окончательно. И вот теперь — эти деньги…

Может быть, стоило поговорить с ним самой? Габи в сердцах вновь схватила трубку, но замерла. Существовал один способ отстоять свое мнение перед таким человеком, как Луис. Только один.

Ярость душила Габи в продолжение долгого утомительного полета, а затем и поездки по запруженному машинами незнакомому городу во взятом напрокат «додже». И только когда она выехала на шоссе, по обе стороны которого возвышались ряды величественных королевских пальм, возбуждение спало, растаяв, словно туман, в горячем зное рано наступившего утра.

Впереди через заросли деревьев и кустов уже можно было рассмотреть гасиенду, которая выглядела так же прекрасно, как и всегда. Габи почувствовала ноющую боль, словно от разболевшегося зуба. Но… она все еще не знала, здесь ли Луис. Он мог быть и в доме у моря, и в двух тысячах миль отсюда, в Нью-Йорке.

Нога Габи слегка ослабила давление на акселератор. Какая это была глупость с ее стороны — совершить перелет через Атлантику, даже предварительно не позвонив! Она криво усмехнулась собственной оплошности и поклялась, что больше никогда, никогда не позволит злости на этого человека взять верх над рассудительностью и уравновешенностью Габи Холм!

Конечно, не имело никакого значения, находится Луис здесь или нет. Пожалуй, было бы лучше, и Габи только сейчас об этом подумала, если бы этот последний конфликт произошел у нее с сеньором Серрано. Ведь во всех предыдущих конфликтах, которые возникали у нее с Луисом, она проигрывала, не так ли? А при общении с этим милым сговорчивым адвокатом она могла бы стукнуть кулаком по столу, топнуть ногой и хлопнуть дверью…

Габи собиралась подрулить к дому на бешеной скорости, разметав гравий, покрывающий дорожку. Однако вместо этого она остановила машину немного в стороне от дома так, чтобы та оказалась скрытой за посадками олеандра. Вытащив собранную накануне сумку, она помедлила немного, распрямила плечи и направилась к дому. Как и в тот первый раз, солнце светило ей в лицо.

Если бы не это ослепляющее солнце, Габи увидела бы его гораздо раньше. Так или иначе, она уже наполовину поднялась по ступеням, когда заметила Луиса. Он висел в раскачивающемся гамаке на другом конце веранды. Одна его рука была закинута за голову, а второй он придерживал стакан, стоящий на животе. Свой задумчивый взгляд Луис устремил на скрещенные ноги.

И в этот самый момент Габи поняла, почему она вернулась. Совсем не для того, чтобы возражать против присланных денег или дать волю сдерживаемой ярости. Она приехала потому, что все ее существо, все то, что составляло суть ее личности, теперь медленно умирало. Она приехала потому, что не могла отказать себе в удовольствии вновь увидеть эти глаза.

Позже она подумала, услышал ли Луис бешеный стук ее сердца или им управляло, словно большой кошкой, какое-то шестое чувство, но вдруг он резко повернул голову и, поймав ее взгляд, остолбенел.

Очень осторожно Луис отставил стакан, вылез из гамака, подошел к Габи и остановился, заложив пальцы за ремень, пристально разглядывая ее. Она уже успела забыть, каким он был высоким и устрашающим. Несмотря на потертые джинсы, старую футболку и пыльные плетеные сандалии, он излучал силу, физическую и духовную, которая не могла не бросаться в глаза.

— Габи. — Это прозвучало не вопросительно и не как радостное восклицание. Это была просто констатация факта.

— 3-здравствуй, Луис.

— Что за судьба занесла тебя сюда?

Какая судьба? Ей хотелось заключить его в объятия, прильнуть к нему всем телом, ласковым прикосновением пальцев приголубить его лицо, но она не должна была этого делать, и следовало найти убежище в разжигаемой злости.

— Я же говорила тебе, что не желаю этих отвратительных денег! И я не приму их, ни пенни.

— Ты все хорошо обдумала? — Губы Луиса сжались в одну тонкую линию.

— Да, я хорошо обдумала! И если бы ты хоть когда-нибудь обращал внимание на мнение других людей, то и ты бы это понял, но… — голос Габи сорвался, — но ты никогда не слушал того, что говорят тебе другие, не так ли? Ты тупоголовый, подавляющий всех…

— Заткнись!

— Нет, я буду говорить! Больше ты меня не сможешь запугать! — Но на самом деле она все еще боялась этого хорошо знакомого взгляда из-под черных насупившихся бровей. — Я приехала, чтобы сказать тебе следующее. Если ты еще раз пришлешь мне деньги, то я их немедленно перешлю сеньору Серрано с указанием передать их в твой фонд Параисо, так что ты можешь делать это сам, сокращая тем самым расходы на банковские переводы!

— Понимаю.

Показалось ли ей, или в его светло-серых глазах в этот момент действительно мелькнуло нечто похожее на луч холодного зимнего солнца? По-видимому, нет. Сейчас, когда Габи, наконец, позволила себе пристальнее вглядеться в лицо Луиса, она заметила круги возле его глаз. Неужели все эти недели он плохо спал? Сердце Габи заныло.

— Я рада, что ты все понял, — сказала она уже спокойнее.

— И конечно, я полностью обеспечу твоего ребенка.

— Своего ребенка! Не моего и даже не нашего ребенка! — Боль и ярость некоторое время боролись в Габи, но ярость победила. — Ребенка уже не будет, — проговорила она срывающимся голосом, — я уже не беременна.

Луис слегка кивнул и сказал, словно про себя:

— Странно. Я уже успел убедить себя, что будет ребенок.

— Ну что же. Очень сожалею, что расстроила тебя. Я понимаю, что ребенок был единственной причиной, заставившей тебя заниматься со мной любовью…

— О нет, дорогая! Уверяю, то, о чем ты говоришь, лишь в ничтожной степени повлияло на мои поступки. Уверяю тебя!

Шесть недель Габи, стремясь защититься от собственного чувства, твердила себе, что единственное, чего хотел от нее Луис, — это ребенок, и вдруг…

— Но, — начала она в смущении, — я не понимаю, что ты имеешь в виду…

— Я сам слишком долго этого не понимал. — Луис попытался улыбнуться, и от этой неудавшейся попытки у Габи перехватило дыхание.

— Луис, я…

— О, ради всех святых, подойди, наконец, и сядь!

Обхватив руками Габи, он усадил ее в гамак и сам опустился рядом с ней, замолчав и глядя прямо перед собой.

— Я был потрясен, я был в ужасе, оттого что ты можешь подумать обо мне подобное. О Боже, Габи, — рука Луиса сжала запястье Габи так сильно, что она едва не закричала, — как ты могла это сделать? Но я решил, что если ты так настойчиво пытаешься от меня уехать, то единственное, что мне остается, — это отпустить тебя. Хотя, — печальная улыбка мелькнула на его губах, — если бы я мог представить, в какой ад превратится жизнь без тебя, то никогда бы так не поступил.

— Ты мог приехать ко мне, Луис. — Голос Габи сел и сделался хриплым. — Ты знал, где я…

— Да, мог. — Он вновь надолго замолчал. — Но, видишь ли, малышка, я боролся с этим желанием, боролся все время. Одна половина моего существа знала, что с того самого утра, когда я пришел в твою квартиру… нет, с того вечера, когда я увидел тебя в ресторане с этим молодым человеком и с трудом сдерживал желание схлестнуться с ним лоб в лоб, видя, как ты касаешься его руки…

Луис опустил взгляд на руку Габи и мягко провел по ней большим пальцем.

— …Когда ты открыла мне входную дверь, и я снова увидел эти глаза наяды, твою гладкую медовую кожу, я понял, что пропал. Но я не должен был сдаваться. Я не хотел позволить себе потерять голову, полюбить по-настоящему другое человеческое существо.

В глубине веранды открылась дверь, появилась Мария. Когда она увидела Габи, глаза ее округлились, и с радостным возгласом она бросилась к гамаку. Улыбка озарила ее лицо.

Но едва Габи успела привстать, как Луис поднял руку и, обратившись к своей домоуправительнице, сказал что-то по-испански. После обмена несколькими фразами Мария удалилась, по-прежнему широко улыбаясь.

Луис снова взял руку Габи в свою.

— Мария только что напомнила, что ты избавила меня от путешествия. Я уже купил на понедельник билет в Лондон.

— Ты хочешь сказать?.. — с трудом проговорила Габи.

— Да, я больше не мог без тебя жить, — просто ответил он.

Что он такое говорит? Габи медленно повернула голову, и выражение глаз Луиса заставило ее сердце на мгновение остановиться.

— Я слишком долго боролся с правдой, — вымучено улыбнулся Луис. — Думаю, мы оба с ней боролись, дорогая. Давай закончим этот поединок вничью так же решительно, как мы воевали. Впервые я ощутил глубину своего чувства, когда после оглашения завещания ты заявила, что собираешься уехать обратно в Лондон. Я не мог примириться с этой мыслью, и мне пришлось тебя похитить.

— Значит, ты сделал это не потому, что не доверял мне?

Луис поморщился.

— Это повод был не лучше и не хуже любого другого. Но только в тот знойный полдень у водопада я убедился, что испытываю к тебе нечто неизмеримо большее, чем просто физическое влечение. — Он внезапно остановился и отрывочно продолжил: — Но когда мы стали любовниками… Это было потрясающее, переполнившее меня чувство. Я понял, что отчаянно желаю нашего общего ребенка. Я говорил себе, что результатом столь страстной любви не может не стать рождение ребенка…

— Значит, именно этого ты хотел все время, — вежливо вставила Габи.

— О нет, совсем не в этом смысле. — Губы Луиса слегка изогнулись. — Я уже забыл об этом. Нет, дело в том, что, с одной стороны, я бы хотел вечно лелеять тебя и ребенка, а с другой — был слишком глуп или горд и не хотел смириться с тем, что происходит. В тот последний день на реке я, наконец, понял, что не могу больше обманывать самого себя. Я вынес тебя из лодки, ты покоилась в моих руках, смеялась вместе со мной, и я понял… я убедился, что люблю тебя…

— О, Луис! — Габи обвела его взглядом. Ее глаза наполнились слезами.

— Но я все еще не был готов примириться с этим чувством. Господи, Боже мой, какие только глупости не делает холостяк вроде меня, когда кто-то вторгается в его жизнь! И я решил лететь в Нью-Йорк… один, чтобы все хорошенько обдумать.

— Луис, я убежала, потому что любила тебя. И я не могла пережить того, что моя любовь остается безответной.

— О, дорогая моя! — Голос Луиса сорвался. — А я допустил, чтобы ты уехала… Нет, я выгнал тебя, и притом так жестоко!

Он, наконец, отпустил руки Габи, и она увидела на своих запястьях, которые он сжимал, белые полосы. Затем он осторожно заглянул в ее лицо.

— Габи, можешь ли ты простить меня?

— Мне нечего прощать. — Пальцы Габи бережно прикоснулись к его щеке, нежно ее лаская.

— Своей теплотой, своей человечностью ты научила любить и меня. Но не поздно ли? Ты уже отказала мне однажды. — На лице Луиса появилось подобие улыбки. — Но может быть, теперь ты согласна выйти за меня замуж?

— О да, Луис, — глядя на него сквозь слезы, проговорила Габи. — Конечно, согласна! — Обвив руками шею Луиса, она прижала его к себе и поцеловала.

Но то, что началось с нежного, ласкового объятия, мгновенно превратилось в бурную страсть, которая так долго сдерживалась, а теперь снова вспыхнула ярким пламенем. И, в конце концов, именно Луис прервал поцелуй.

— Хватит, хватит, моя дорогая, пожалуйста, — хитро улыбнулся он, — я хочу начать все сначала, начать с… не знаю, что ты скажешь об этом… с чистого листа. Я хочу, чтобы наш первый ребенок был зачат в браке. Поэтому… больше никаких поцелуев вроде этого. — Он сделал печальное лицо. — Ты же знаешь, малышка, что умеешь полностью подавлять мою волю…

— Я так рада! — прошептала Габи и вновь его поцеловала.

— Я вернулся, дорогая, — Луис взбежал на веранду, перепрыгивая через две ступеньки, и, поставив на пол кейс, заключил Габи в объятия. — Поцелуй меня.

— Ну, конечно, тебя ведь не было целых два дня! — Габи лукаво улыбнулась. — А я считала, что ты задержишься до завтра. Разве у тебя не назначена на сегодня деловая встреча?

— В Сан-Пауло? — небрежно бросил Луис. — Я отменил ее.

— Но почему?

— Может быть, потому, что мне очень хотелось вернуться и вручить тебе это. — Опустив руку в карман пиджака, Луис достал оттуда узкий белый кожаный футляр и сунул его в руки Габи. — Поздравляю тебя с первой нашей годовщиной, дорогая.

— Но ты уже подарил мне вот это, — запротестовала Габи, показывая запястье, на котором блеснул золотом в ярком солнечном свете массивный старинный браслет.

Луис усмехнулся.

— Ну, тогда все в порядке. Может быть, мне просто нравится покупать что-то для тебя. Ну, давай же, открывай.

Опаловое ожерелье скользнуло в руку Габи струйкой серого расплавленного серебра.

— О, Луис, — Габи закусила верхнюю губу. — Оно прекрасно.

И глаза такого же цвета, цвета серого опала, улыбнулись ей в ответ.

— Подожди, давай я надену его на тебя.

Он сунул в карман пустой футляр и застегнул на шее Габи ожерелье, прохладное прикосновение которого она ощутила на своей груди.

— Спасибо, дорогой, — растроганно проговорила она.

Луис нашел руку Габи и, поднеся ее к своим губам, нежно поцеловал.

— Говорил ли я вам когда-нибудь, сеньора Эстрадо, что люблю вас?

— Случалось иногда…

— А знаете ли вы, что я буквально схожу от вас с ума? — прошептал Луис, касаясь губами ее ладони. — И именно поэтому я не могу долго жить вдали от вас?

Габи испытующе посмотрела на него из-под ресниц.

— А ты уверен, что только от меня ты не можешь жить долго вдали?

— Ну… — с виноватым видом взъерошил волосы Луис.

— Пошли, — вновь улыбнулась Габи. — Я думаю, он не спит. Я кормила его перед тем, как ты появился.

В прохладной зашторенной комнате в задней части дома Габи с улыбкой наблюдала, как Луис склоняется над плетеной колыбелью.

— Да, он не спит, — прошептал Луис и осторожно взял на руки спеленутого ребенка. — Привет, мой маленький Луис, — нежно произнес он. И когда Габи посмотрела на выражение этого мужественного лица, что-то внутри нее болезненно сжалось. Казалось, она готова была расплакаться. Но вместо этого Габи обвила рукой шею мужа и положила голову на его плечо. — Я так рад, что у него твои глаза! — прошептал Луис.

— Но твои волосы, — Габи запустила пальцы в его шелковистые черные кудри.

— И у него твое выражение лица, такое же волевое, упорное, даже упрямое.

— Ну, уж нет, — смеясь, запротестовала Габи. — Но если ты имеешь в виду мое желание работать в клинике, то должна сказать, что доктор Генаро готов предоставить мне такую возможность один раз в неделю. У них всегда были проблемы с квалифицированными физиотерапевтами.

— Ладно, подумаем об этом, — сказал Луис и тут же поспешно добавил: — Хорошо, хорошо. Ты выиграла.

И прежде чем положить ребенка в колыбель, поцеловал складочку между бровями нахмурившейся Габи.

Уже выходя из детской, он обернулся.

— Мне кажется, ты рада моему возвращению?

— Да, конечно.

— Тогда, может быть, ты представишь мне более веские доказательства этого? — И, заключив Габи в объятия, Луис увлек ее в спальню.

Позже, когда Луис заснул, все еще обнимая ее одной рукой, словно стараясь от чего-то уберечь, Габи пристально вгляделась в его лицо. Как сильно он изменился, с нежностью подумала она.

В его взгляде уже не было холодного, хищного отблеска.

На мгновение в сознании Габи всплыло воспоминание о ягуаре, сейчас обитающем где-то в лесу на свободе, и легкая улыбка коснулась ее губ. Завоевав сердце этого гордого человека, она вырвала его из прозябания в одиночестве, и он отплатил ей такою же вечной любовью и заботой.