Установить точную дату появления гипнотизма на Западе, как показала предыдущая глава, достаточно трудно. Мы вынуждены пробиваться через дебри домыслов и ложных фактов. Однако по мере того, как мы прорубаем себе дорогу через эти джунгли, нам то и дело удается набрести на более-менее светлые участки с развалинами некогда целых зданий. Конечно они покрыты травою и мхом, но среди этих руин особенно выделяется одна, возвышающаяся над остальными, словно башня. Эта башня — Франц Антон Месмер. Его бурная, полная превратностей карьера врача заключает в миниатюре всю будущую историю гипноза от эффектных театральных постановок до серьезной медицины, от сумасшедших теорий до передовых (для его времени) научных исследований. Был ли Месмер шарлатаном или проповедником идей новой медицины? Судьи еще не вынесли свой вердикт.

 

Молодые годы

Франц Антон Месмер (Franz Anton Mesmer) родился 23 мая 1734 года в Ицнанге, небольшой деревне поблизости от Радольфцеля. Эта красивая швабская местность рядом с западной оконечностью Боденского озера теперь принадлежит Германии (почти у самой границы со Швейцарией), а тогда являлась провинцией Австро-Венгрии. Отец Месмера был лесником и главой многодетной семьи. Франц учился в школе в Диллингене (Бавария), а в 1752 году поступил в университет Ингольштадта. Там он изучал теологию, но записи об окончании им университета отсутствуют, и, разумеется, посвящение в духовный сан тоже не состоялось. Никто не знает, чем он занимался между 1755 и 1759 годами, вполне вероятно, обучался в каком-то другом университете, потому что к тому времени, как он поступил в Венский университет в 1759 году, у него, по его словам, уже была кандидатская степень.

В Вене он в течение года изучал право, а затем перешел на медицинский факультет. Медицине он и посвятит всю свою дальнейшую жизнь, а та, в свою очередь, сделает его богатым и знаменитым. Более подробной информации о молодости Месмера у нас нет. Он менял главный предмет изучения дважды: является ли это признаком легкомыслия или, наоборот, намеренным стремлением получить более широкое образование? Он остановился на медицине по призванию или от отчаяния? На что он жил все эти тринадцать лет обучения, ведь его отец был небогат? Или ему кто-то покровительствовал, или он нашел случайную работу, чтобы содержать себя, покупать пищу и книги.

Месмер окончил университет 20 ноября 1765 года. Выпускники медицинского факультета должны были защитить диссертацию и сдать всевозможные экзамены, и Месмер написал работу под названием «О влиянии небесных тел на человеческое тело» («De influxu planetarium in corpus humanum»). Сегодня это звучит неожиданно и скорее походит на какой-то оккультный трактат, несовместимый с ученой степенью по медицине, но на самом деле диссертация была строго научной. Месмер взялся за проблему влияния гравитации на человека, и его гипотеза состояла в том, что существует универсальный гравитационный флюид, посредством которого планеты могут воздействовать на жизнь на Земле. Современный ученый воскликнул бы: «Как! Опять астрология?» В действительности же Месмер презирал астрологию, по крайней мере, астрологов. Идея универсального флюида кажется нам притянутой за уши. Но в его время ссылка на универсальный флюид, хоть и существующий лишь гипотетически, не казалась антинаучной. Для объяснения тех или иных природных явлений (таких, как свет, гравитация, тепло, электричество) ученым приходилось постулировать наличие самых разнообразных флюидов, и в качестве кандидатов на универсальный флюид миру уже были предложены эфир, флогистон, купоросный и смоляной флюиды. Только через двадцать пять лет, вскоре после парижского успеха Месмера, Луиджи Гальвани впервые заметил, что лапки препарированной лягушки дергаются, когда в небе вспыхивает молния, а впоследствии обнаружил, что таким же образом они ведут себя при стимуляции электрическим током. Научный мир тогда буквально помешался на электричестве, и едва ли кто сомневался в том, что оно управляет жизнью на нашей планете и во вселенной вообще.

Люди тогда верили сообщению Эразма Дарвина о якобы найденном им свидетельстве проявления материнской любви у растений; они также думали, будто электрические разряды, извлекаемые из популярной лейденской банки, обладают лечебными свойствами. Но в то же самое время создавали свои труды такие ученые, как Антуан-Лорен Лавуазье и Джон Дальтон, Жан-Батист Фурье и Джозеф Пристли, которые мы и сегодня признаем научными. Однако количество и разнообразие опубликованных научных и псевдонаучных данных было столь огромным, что непрофессионал не мог отличить факты от вымысла. А непрофессионалы активно всем интересовались; именно в то время наука стала такой популярной, как никогда ранее: полеты на воздушном шаре занимали людей больше, чем угроза политической революции, а свежая теория происхождения вселенной обсуждалась на улицах и в аристократических салонах. Но, странное дело, фактически, — несмотря на то, что степень ему все-таки присудили, — диссертация Месмера абсолютно не отличалась оригинальностью, а местами являла собой прямой плагиат. То ли требования к диссертациям не были такими строгими, как сейчас, то ли (как в античном мире) на плагиат смотрели как на признание заслуг, а не как на преступление, а может быть, экзаменаторы не были знакомы с той работой, из которой Месмер целиком «сдирал» предложения и наглядные примеры.

Труд под названием «О правлении солнца и луны» («De imperio solis ас lunae», 1704) принадлежал перу Ричарда Мида, английского врача, вращавшегося в высших кругах общества. Он даже был личным медиком королевы Анны и Исаака Ньютона. Сорок восемь страниц диссертации Месмера напичканы физикой и содержат основные положения ньютоновской теории гравитации и приливов, за которыми вкратце следует представление Мида (без ссылки на настоящего автора) о приложении данной теории к человеческому телу. Мид постулировал, что в человеческом теле существует «нервный флюид», на который действует гравитационное притяжение Солнца и Луны. Месмер придумал универсальный гравитационный флюид (наподобие некой жидкости) и отвел ему роль среды, заполняющей пространство между небесными телами, поскольку они не могут влиять друг на друга в вакууме. Именно с его помощью планеты и действуют на людей, впрочем, как и на все остальное. Месмер приспособил ньютоновскую теорию приливов к человеческому организму задолго до того, как заявил, что может вызывать те же самые приливы при помощи магнетизма.

На протяжении всей жизни Месмеру нравилось считать себя оригинальным мыслителем, непризнанным гением и хотелось, чтобы другие смотрели на него так же. В действительности же его диссертация была неоригинальной, а его теории в то время никого не могли удивить. Но как бы там ни было, вооружившись ученой степенью медицинской школы, столь же престижной, как и любая другая европейская школа подобного профиля, Месмер начал практику в Вене, которая тогда соревновалась с Парижем за звание столицы культурной жизни Европы. Очень скоро ему удалось войти в высшие слои общества, главным образом благодаря удачной женитьбе (10 января 1768 года) на состоятельной вдове Анне Марии фон Пош, чей первый муж был правительственным чиновником. Блестящая свадьба проходила в соборе св. Стефана постройки четырнадцатого века, и вел ее архиепископ Вены кардинал Мигацци. Но брак нельзя было назвать счастливым. Месмер считал свою жену глупой и скучной, однако эти отрицательные стороны, по-видимому, вполне компенсировались ее положительными качествами: она дала ему деньги и респектабельность. У нее уже имелся сын-подросток, Франц, а своих детей у Месмера никогда не было.

Отец Марии отдал им большой дом с видом на Пратер (парк в Вене), в самом престижном районе Вены — на Ландштрассе, 261. Там чета вела великосветскую жизнь. К дому примыкал достаточно большой сад с аллеями, статуями, бельведером и прочим. Месмер добавил к этому лаборатории и маленький концертный зал. Он любил музыку, профессионально играл на клавикордах, виолончели и еще на загадочной глас-гармонике, инструменте, состоящем из серии стеклянных чаш различной величины (принцип игры на нем напоминает игру на стаканах с разным уровнем воды). Изобретение глас-гармоники приписывают американскому ученому и государственному деятелю Бенджамину Франклину, однако это не единственная точка, где суждено было пересечься путям двух великих мужей.

Месмер не только музицировал сам, но и сделался своего рода покровителем искусств. Он быстро подружился с Христофом Виллибальдом фон Глюком и Иосифом Гайдном, но наибольшую известность принесла ему дружба с Леопольдом Моцартом, который приехал в Вену в 1768 году продемонстрировать талант двенадцатилетнего Вольфанга Амадея. Леопольд Моцарт и Месмер тесно сблизились и встречались каждый раз, когда Моцарты появлялись в городе. Письмо Моцарта к жене в Зальцбург, датируемое 1773 годом, дает прекрасное представление об их отношениях: «Я не отправил письмо с последней почтой потому, что у нашего друга Месмера в доме был большой музыкальный прием… Хозяин в совершенстве владеет игрой на глас-гармонике мисс Дэвис. Он единственный человек в Вене, который научился на ней играть, и инструмент у него куда красивее того, что принадлежит самой мисс Дэвис. Вольфанг на нем тоже играл». Инструмент этот был известен под названием «глас-гармоника мисс Дэвис», так как англичанка Мэриен Дэвис прославилась своей игрой на нем. На концертах с ней обычно выступала ее сестра Сесилия — певица.

В сентябре 1768 года, вскоре после того, как мальчик-вундеркинд прибыл в город, Леопольд потерпел серьезную неудачу, попытавшись поставить оперу своего сына на большой сцене. Тогда Месмер любезно предложил им свой маленький театр в саду, который впоследствии вошел в историю как место первого исполнения оперы Моцарта. Юный гений сочинил «Бастьена и Бастьену» специально для этого случая. Однако впоследствии он не вернул Месмеру свой долг. В его произведениях мы находим лишь одну небольшую пародию на теорию Месмера. В конце первого акта оперы «Так поступают все» Феррандо и Гульельмо притворяются, будто отравились ядом, дабы проверить искренность чувств Дорабеллы и Фьордилиджи. Служанка Деспина, посвященная в их замысел (юноши устраивают все это, чтобы выиграть пари с доном Альфонсо, который не верит в постоянство девушек), переодевается врачом и приносит громадный магнит, при помощи которого возвращает молодых людей к жизни. Несмотря на кажущиеся похвальными слова: «Этот магнит даст передышку страждущему. Когда-то им пользовался сам Месмер, родившийся среди зеленых полей Германии и снискавший себе великую славу во Франции», — вся сцена задумана как комическое действие. В зависимости от того, как этот магнит был оформлен и какие движения выполнял «целитель», комизм сцены мог дойти до непристойности. Опера датируется 1790 годом, когда Месмер и его теории стали особенно непопулярными. И хотя либретто, как обычно, писал Лоренцо да Понте, а не сам Моцарт, все выглядело так, будто Моцарт потакал ожиданиям и капризам публики, намеренно позволив своему либреттисту высмеивать магнетизм.

 

Прорыв: фрейлейн Остерлин

Коль скоро у нас не имеется других данных, можно предположить, что Месмер в то время пользовался обычными средствами среднестатистического врача: пиявками, кровопусканием, компрессами, слабительным, успокоительным и тому подобным. Ему уже было под сорок — высокий, статный, широкоплечий мужчина с несколько грубоватыми чертами лица. Импозантная внешность, хорошие манеры и врачебный такт целиком и полностью устраивали его богатых клиентов, казалось, он обуздал свое сильное Эго и горячий темперамент. Однако в ранние 1770-е годы до него доходят сведения, что королевский астроном австрийского двора, отец Максимилиан Хелл, изучает целительные свойства магнитов. Этому во многом способствовало открытие Джона Кэнтона в 1750 году: он обнаружил свойство намагничивания железа или стали посредством трения и получения таким образом искусственных магнитов. Неожиданно магниты стали доступны широкой публике, их можно было теперь не добывать из земли, а изготавливать, причем форма и размеры зависели исключительно от желания заказчика.

Магнитотерапия зародилась где-то в Древней Греции и во времена Месмера завоевала уважение многих светил тогдашней науки. Парацельс (Теофраст Бомбаст фон Гогенхейм, 1493–1541) высказал гипотезу, что мы обладаем магнетической силой, посредством которой можем притягивать здоровые или больные телесные испарения; магнетические «качества» лучше выражены у здоровых людей, чем у больных. О лечении магнитами рассуждали Иоганн Баптист ван Хельмонт в книге «De magnetica vulnerum curatione» (1621), иезуит Атанасиус Кирхер (1602–80), Роберт Флудд (в «Philosophica moysaica», 1637) и Вильям Максвелл в «De medicina magnetica» (ок. 1650). Максвелл даже утверждал, что все болезни возникают из-за недостатка в теле жизненного магнетического флюида и этот дефект можно исправить восполнением недостающего количества магнетизма. Хелл был далеко не первым, кто применил магниты в медицинских целях.

Месмер лечил одну истеричную пациентку по имени Франциска Остерлин, по совместительству — подругу и компаньонку его жены. По словам Месмера, она страдала от «постоянной рвоты, воспаления кишечника, задержки мочеиспускания, мучительных зубных и ушных болей, меланхолии, депрессии, расстройства сознания, припадков бешенства, каталепсии, обмороков, слепоты, удушья и хромоты». Неудивительно, что в списке присутствуют меланхолия и депрессия! В некоторых своих письмах Леопольд Моцарт упоминает, что она частенько стояла на пороге смерти и представляла собой одну кожу да кости. Месмер попробовал все традиционные средства, но безуспешно. Под конец он обратился к Хеллу и заказал для себя несколько магнитов. В июле 1774 он заставил Остерлин выпить глоток раствора, настоянного на железе, и затем приложил к ней три магнита: один на живот, а два других — на ноги. У Остерлин начался кризис: она чувствовала, как волны энергии пульсируют в ее теле, и от этого закатила истерику. Однако после нескольких сеансов она вылечилась, причем, похоже, окончательно. Так или иначе, но мы располагаем письмом Леопольда Моцарта от 1781 года, отправленным из дома Месмера, где он пишет, что Остерлин цветет и хорошеет, родила двух чудных ребятишек (она вышла замуж за пасынка Месмера).

Это исцеление подействовало на Месмера, словно удар молнии. Он превратился в новообращенного энтузиаста, и его жизнь изменилась окончательно и бесповоротно. Долой традиционную медицину! Он открыл панацею от всех напастей, способ помочь человеку обрести идеальное здоровье. Однако этот случай стал не только первым магнетическим исцелением Месмера, он также положил начало длинной веренице медицинских скандалов в его жизни. Хелл написал задевшую Месмера статью, где приписал главную роль в излечении Остерлин себе. Месмер ответил, что его магниты тут почти ни при чем, поскольку они — только каналы, по которым универсальный магнетический флюид входит и выходит из тела больного. Магнетический флюид — вот то, что одушевляет тело и отвечает за здоровье и болезни; если он в равновесии, то мы здоровы, а если мы больны, значит, что-то случилось с флюидом. Магнетический флюид внутри нас сообщает нам «животный магнетизм» («животный» в смысле «жизненный»); его больше, когда мы здоровы, и меньше — когда больны. Раз здоровье — это правильный внутренний баланс магнетического флюида, следовательно, задачей врача является введение этого универсального флюида в тело пациента для излечения от болезни. И он, Месмер, клянется, что именно в это всегда и верил еще со времен студенческой скамьи. Иными словами, «гравитационный флюид» из диссертации каким-то образом по ходу дела превратился в уме Месмера в «магнетический».

Хелл предложил проверить месмеровскую теорию: намагнитить одну из нескольких бутылок с водой и попросить больного выбрать правильную бутылку, повторив эксперимент несколько раз. Пациент должен инстинктивно определить, какая бутылка правильная, ибо его тело требует дополнительного магнетического флюида. Не стоит и говорить, — так он поступал и позднее, — что Месмер отказался производить подобные опыты. Он считал, что сам факт исцеления уже является достаточным свидетельством значимости его самого и его открытия для человеческого рода. В дальнейшем он будет стараться придавать своим теориям наукообразность и писать «Исследования показали, что…», хотя на самом деле вообще никаких лабораторных проверок не производилось и не планировалось.

 

Экзорцизм

[29]

или магнетизм?

За этим последовали еще исцеления (и, возможно, также провалы, но мы о них ничего не знаем). Месмер обнаружил, что может намагничивать предметы — бумагу, стекло, воду и так далее — в результате все эти вещи, подобно истинным магнитам, приобретали свойство проводить магнетический флюид и становились инструментами лечения. Это еще больше укрепило его в своей правоте в споре с Хеллом: важность магнитов второстепенна. Постепенно он начал верить, будто сам является неким особым каналом для магнетического флюида, т. е. его животный магнетизм может производить на людей такой же эффект, как магниты или намагниченные предметы, — и тогда он стал применять пассы руками, чтобы распределять флюид по телу пациента, направляя его, если нужно, к нездоровым участкам. Он также осознал, что вероятность улучшения повышается при установлении хорошего раппорта между ним и пациентом, причем физический контакт не всегда обязателен, достаточно только говорить с уверенностью в голосе. Случайно он открыл, что может лечить через стену, но ему никогда не приходило в голову объяснить это силой внушения. На протяжении всей жизни он оставался убежденным материалистом, и объяснение факта исцеления сквозь стену свелось к тому, что флюид оказался достаточно мощным и смог преодолеть твердую преграду.

«Есть только одна болезнь, — высокомерно заявлял Месмер, — и есть только одно лечение». Болезнь вызывается блокировкой магнетического флюида (симптомы: сужение сосудов, ломота в суставах, ноющие и острые боли), а излечение означает снятие блокировки. При прохождении через точку равновесия флюида у пациента может случиться кризис (это соответствовало стандартной медицинской теории, известной еще со времен Гиппократа: переход от болезни к здоровью отмечается своего рода кризисом). Причина его в том, что магнетический флюид в теле больного, образно выражаясь, затвердевает, и нужен внезапный толчок, чтобы перезапустить процессы в здоровом ритме. Толчок осуществляет магнетизер. Кризис похож на припадок: судороги, плач, взрывы неконтролируемого смеха, сжимающее ощущение в горле или груди, интенсивное потоотделение, пациента бросает то в жар, то в холод. У некоторых пациентов кризис проходит быстро; у других — длится около трех часов.

Месмера иногда критикуют за то, что он все-таки предписывал прием некоторых лекарств, как самому себе, так и другим, хотя, по его доктрине, существует всего одна болезнь и одно лечение. На самом деле эти лекарства (в большинстве своем разнообразные слабительные средства) очень хорошо согласуются с теорией блокировки и разблокировки. Однажды он сказал Шарлю д’Эслону (Charles d’Eslon), своему первому ученику в Париже, что лекарства эффективны лишь тогда, когда они являются проводниками магнетического флюида. Вероятно, со временем он определил для себя, какие из лекарств способны проводить флюид, и применял только их, так что здесь нет никакого противоречия.

Ободренный успехом, он попытался получить официальное признание своих методов и теорий (эту цель с переменным успехом он и его ученики будут преследовать годами), для чего разослал в различные медицинские академии Европы статью с описанием проделанной работы. Ответ пришел только из Берлинской академии наук 24 марта 1775 года. В нем выражалось сомнение, что Месмер может намагнитить неметаллические вещества и что его методы имеют какое-то терапевтическое значение.

Случай проверить материализм Месмера представился в том же году, чуть позже. Месмер ездил в Баварию, где благодаря своей славе получил членство в Академии наук (единственный официальный титул, который он когда-либо приобрел). Он распространял там свою магнетическую доктрину, и курфюрст Максимилиан Иосиф III попросил его изучить работу Иоганна Иосифа Гаснера, католического священника, во множестве производившего обряды экзорцизма посредством наложения рук, а не с помощью ритуалов, принятых Церковью. Гаснер начал свою деятельность в 1760-х в Клестерне, небольшой деревне в восточной Швейцарии, где он служил священником. К середине 1770-х он достиг невероятной славы во всех немецкоговорящих странах Европы, и люди осаждали его тысячами. Приведу рассказ об одном из его исцелений:

Первыми пациентками были две монахини, вынужденные покинуть свою общину из-за судорожных припадков. Гаснер велел первой из них встать перед ним на колени, коротко спросил, как ее зовут, в чем заключается ее болезнь и будет ли она согласна сделать все, что он скажет. Она согласилась. Затем Гаснер торжественно произнес на латыни: «Если есть в этой болезни сверхъестественное, я приказываю именем Иисуса, пусть оно немедленно проявится». И у пациентки тут же начались конвульсии. Согласно Гаснеру, это служило доказательством того, что припадки вызваны злым духом, а не болезнью. Тогда он начал показывать, что имеет над демоном власть. Он приказывал ему на латыни вызывать конвульсии в различных частях тела пациентки, далее он переключил его на внешние проявления скорби, тупости, правдивости, гнева и прочее, а также заставил показать видимость смерти. Все его приказания с точностью исполнялись. Теперь, когда демон был приручен до такой степени, по логике вещей следовало, что его сравнительно легко выгнать. И Гаснер это сделал.

Тот факт, что Гаснер заставил монахиню выразить гнев, скорбь и прочее, сильно напоминает приемы эстрадных гипнотизеров. Но, что самое важное, гаснеровские пациенты вели себя аналогично месмеровским и вылечивались столь же эффективно, однако Гаснер говорил только о Боге и злых духах, не упоминая о материальных флюидах, магнетических или любых других. Месмер пришел к заключению (и в этом нет ничего удивительного), что Гаснер, сам того не зная, использовал животный магнетизм, т. е. абсолютно естественный процесс. В VI и V вв. до н. э. некоторые греческие мыслители начали объяснять внушающие страх метеорологические явления, которые составляли раньше исключительную привилегию богов, процессами, происходящими в природе: это, мол, не Зевс вызывает гром, а сталкивающиеся облака. Ту же Месмером и Гаснером. Гаснер был «наивным» целителем, родившимся в устремленный к рационализму век, Месмер олицетворял собой новое веяние. Он ощущал себя ученым потому, что искал в исцелении естественные, а не божественные причины. Гаснер скоро впал в немилость, не столько благодаря отчету Месмера, направленному курфюрсту Баварии, сколько из-за подозрительного отношения Церкви к такого рода деяниям. Его падение было столь же внезапным, сколь и его слава. Церковь и правительство Баварии объявили его сочинения вне закона и запретили практиковать. Он умер через несколько лет в полной безвестности. После возвращения в Вену Месмер «обратил в свою веру» несколько коллег-врачей. В основном, в медицинских кругах его работы признавали ненаучными и очень беспокоились по поводу сообщений о том, что его пациенты пребывают в состоянии транса (для многих синоним колдовства). Прошло еще не так много лет с тех пор, как последняя ведьма взошла на костер. Их также интересовала моральная сторона месмеровских методов. Применяемые Месмером пассы руками часто включали в себя прямой физический контакт с телом больного, — представьте себе массаж предполагаемых магнитных полюсов и узловых точек тела при помощи рук или намагниченных инструментов. Месмер обычно сидел, сжав колени пациентки своими или касаясь ее ступней, чтобы установить магнитную полярность между собой и ею, он верил, что противоположные стороны тела содержат и противоположно заряженные магнитные полюса. Его пациентами были неизменно женщины. В поисках полюсов маленьких магнитов, которые в сумме составляли один большой магнит тела, пальцы целителя пробегали по всей поверхности тела пациентки. Области, которых надо было избегать, — это самый верх головы и подошвы стоп, потому что через них поступал астральный и земной магнетизм, соответственно. Маленькие магниты, за исключением тех, что в носу и пальцах, постоянно меняли свое положение в теле. (Месмер не рекомендовал нюхать табак, чтобы не нарушить магнетический баланс носа). Как правило, наиболее часто массируемой областью тела была верхняя часть живота — как бы телесный экватор. Согласно нравам того времени, все это граничило с распущенностью. Сейчас мы позволяем врачам исследовать наше тело и трогать его там и сям, но все было совсем не так во времена, предшествующие появлению стетоскопов и выстукивания. Очень редко доктор прислонял свое ухо к груди пациента. Чаще всего он ставил диагноз, как мог, на основании своего опыта и ответа больного на вопросы, а затем делал соответствующие предписания. Но официальное неодобрение со стороны медицинских академий и коллег не поколебало уверенности Месмера в правильности собственного метода лечения, и он по-прежнему притягивал к себе массу пациентов. Он устроил в своем доме магнетическую клинику: установил ванны с намагниченной водой, в которых пациенты могли купаться или окунать руки и ноги. Весьма влиятельные пациенты прослышали о его репутации чудодейственного целителя. Барон Горецкий де Горка пригласил Месмера погостить несколько недель в своем замке в Венгрии близ Рохау. Там он не только помог барону справиться со спазмами в горле, но и вылечил много местного народа. Описание, сделанное очевидцем его работы с бароном, свидетельствует о своеобразии применявшейся Месмером методики.

Месмер сидел справа от кровати на стуле в серой мантии, обшитой золотой тесьмой. На одной его ноге красовался белый шелковый носок, а другая, голая, была погружена в лоханку с водой, около двух футов в диаметре… Рядом с лоханкой сидел Коловрачек (ассистент Месмера), полностью одетый, и держал в левой руке металлический прут, конец которого упирался в дно лохани. Правой рукой он натирал прут снизу вверх.

Этот очевидец, Эрнст Зейферт, воспитатель детей барона, добавляет, что не мог удержаться от смеха при виде того, как Месмер то хватает одной рукой руку, а другой — большой палец ноги барона, пытаясь поляризовать магнитный флюид в теле хозяина. Однако барону, как и другим пациентам Месмера, лечение показалось хуже заболевания: неприятные ощущения судорог рассердили его, и он попросил Месмера покинуть замок.

 

Скандальная история со слепой пианисткой

В то время в Вене жил один чудо-ребенок, предмет разговоров всего города. Несмотря на свою слепоту, Мария Тереза фон Парадис была замечательной пианисткой, которую опекала сама императрица Мария Тереза. Родилась девочка зрячей, но ослепла 9 сентября 1763 года в возрасте трех лет. Она была достаточно талантлива, чтобы давать самостоятельные концерты на фортепьяно и сочинять небольшие пьесы, а позднее специально для нее Моцарт написал концерт си бемоль мажор. Считайте меня циником или реалистом, но я полагаю, что по крайней мере часть славы Марии фон Парадис объяснялась именно ее слепотой. Однако родители и все, кто о ней заботился, тратили огромное количество усилий, времени и денег, пытаясь ее вылечить. За десять с небольшим лет она испробовала на себе весь диапазон стандартных медицинских средств, включая многократное лечение электрическим током, но зрение к ней так и не вернулось.

В конце 1776 года ее родители обратились к Месмеру. Беспокоился ли он о том, что на него возлагаются последние надежды? Вероятно, нет. Если он преуспеет, то станет светилом, и в любом случае ничего не потеряет. В начале 1777 года он поместил девушку в частную клинику — пристройку к своему дому. 9 февраля она стала говорить, будто может различать контуры предметов и к тому же спазмы в ее глазах становятся легче. Родители пришли в восторг, и отец публично, в письменном виде, заявил о результатах лечения. Постепенно Месмер приучил ее к свету, она видела все лучше и лучше и понемногу привыкала к безобразию человеческой внешности и всему окружающему.

Понятно, что промежуточная стадия между слепотой и возвращением зрения сильно сказывалась на игре на фортепьяно; ее руки уверенно двигались в мире слепоты, а теперь кое-какие навыки следовало приобрести заново, и, кроме того, у нее все еще оставались трудности с оценкой расстояния. Это серьезно беспокоило ее родителей; благодаря императрице они получали немалый доход от умения своей дочери, и потеря «дара» означала прекращение выплат. Они попросили других врачей, настроенных против Месмера, проверить девочку, и хотя те не могли отрицать, что зрение к ней вернулось, однако посмеялись над магнетическими методами. Возможно, проскользнули и кое-какие намеки на аморальное поведение «целителя». Красивая молодая девушка уже довольно долго жила у Месмера в доме и лечилась такими методами, дурная слава которых во много раз превышала число действительных случаев злоупотребления. Может быть, девушка привязалась к Месмеру в соответствии с феноменом «замещения» по Фрейду. Возможно также, что Месмер платил ей взаимностью; вскоре он оставит жену и изменит свою жизнь, что характерно для так называемого кризиса среднего возраста, а увлечение молодой девушкой как раз и является признаком этого кризиса у сорокалетнего мужчины.

Родители бросились к Месмеру домой и потребовали свою дочь обратно. Она отказалась уйти, и тогда мать силой вырвала ее из рук сиделки. Когда Месмер попытался вмешаться, разъяренная женщина накинулась на него. В схватку вступил было отец, но тут Марии Терезе сделалось плохо: на нее накатил сильный приступ рвоты. Родители не на шутку перепугались и были вынуждены оставить девушку в клинике. Они даже попросили Месмера продолжить лечение, и за один вечер ему удалось успокоить нервы своей пациентки и даже вернуть в то же самое состояние, как до родительского вмешательства. Все же родители настояли, чтобы дочь немного пожила дома, пообещав вскоре вернуть ее обратно, на этом Месмер и попался. Через некоторое время у девушки случился рецидив, но Месмера к ней не допустили. Доктора объявили ее безнадежно слепой, а Месмера обозвали шарлатаном. Вся Вена только и говорила, что об этой истории. Нетрудно догадаться, что официальная жена Месмера сильно расстроилась из-за всего произошедшего. Ему было предъявлено обвинение в мошенничестве и приказано прекратить практику или покинуть Вену.

Во всех историях, касающихся Месмера и его работы, и скандал со слепой пианисткой фон Парадис не исключение, есть одна и та же проблема, затрудняющая их описание и оценку, — мы знаем о них только со слов самого Месмера. А поскольку он был вспыльчивым человеком, с трудом переносящим критику в свой адрес, то сложно сказать, сколько преувеличения в его изложении событий. Если читать между строк, то вполне правдоподобным выглядит предположение о том, что зрение у фрейлейн Парадис вообще не восстанавливалось. Вероятно, она и до вмешательства магнетического флюида могла нечетко видеть очертания предметов, отличать свет от темноты, но и только. В отчете Месмера нет ничего, запрещающего нам думать, будто он слишком оптимистично оценил ее зрительные способности или что она просто уверила себя, будто ей становится лучше. Ее слепота, по-видимому, была органической, а не функциональной (ибо трудно представить, каким образом трехлетняя девочка смогла получить шок такой силы, что за ним последовала истерическая слепота, сохранившаяся на всю жизнь), и Месмер вряд ли мог ей чем-нибудь помочь.

 

Счастливое время

Итак, спокойный период жизни Месмера закончился — венское медицинское сообщество отвергло его, и тогда он решил попытать счастья в другом центре европейской культуры, в Париже. В конце января 1778 года Месмер переехал в Париж, без жены (которую он никогда больше не увидит; она умрет от рака легких в Вене в сентябре 1790), но с рекомендательным письмом к австрийскому послу графу Флоримунду Мерси-Аргенто. Должно быть, он лелеял надежду на патронаж королевы Марии Антуанетты, супруги Людовика XVI. Она была австрийкой по происхождению, дочерью великой императрицы, и, наверняка, слышала о Месмере. Так или иначе, он возобновил знакомство с Глюком, который считался одним из фаворитов королевы.

Париж в то время был городом сражающихся мировоззрений и взглядов. С одной стороны, здесь правило Просвещение: Вольтер и Руссо только что умерли, Дидро как раз заканчивал последний том своей массивной энциклопедии, математика и другие науки значительно продвинулись вперед в руках таких ученых, как Лаплас, Лавуазье и Лагранж. С другой стороны, вовсю процветали тайные общества розенкрейцеров и сведенборгиан, распространяющих туманный мистицизм, шарлатаны, торгующие на улице самодельными снадобьями, популярность завоевывали оккультисты Казанова и Калиостро. Трагедия Месмера, который считал себя приверженцем науки, состояла в том, что наука не принимала его. Но в глазах широких слоев населения того времени теории Месмера легко могли сойти за научные, людей вовсе не пугало присутствие в них примеси «оккультизма».

Слухи о прибытии нового целителя и оригинала достигли Парижа раньше Месмера, так что он с помощью своих австрийских контактов легко смог встретиться с влиятельными парижанами. Поначалу он убеждал всех в том, что медицинская практика в Париже не входит в его намерения, но человеческое любопытство, а положение самых первых пациентов, зачастую отчаянное, заставили его изменить свои планы. Многим он казался провозвестником новой науки, кто-то видел в проводимых им исцелениях «Божественные знаки», которые можно было противопоставить атеизму Просвещения, большинство же просто надеялось на излечение собственных болезней с помощью магнетизма. С медицинской точки зрения совсем не трудно понять, почему он завоевал такую популярность: то, что тогда называли медициной, недалеко ушло от лечения верой, слегка прикрытого рационалистической терминологией, и методы врачевания, в основном, были гораздо более навязчивыми и болезненными, чем те, которые предлагал Месмер. Настойки, пиявки, кровопускание и слабительные весьма мало помогали в борьбе с болезнями. Но, невзирая на все это, многие врачи полагали, что в корне отличаются от народных целителей, свято веря в напыщенный и, в конечном счете, непростительный рационализм.

Месмер снял большой особняк в местечке Вендом (оно потом называлось Луи-ле-Гран) и познакомился с президентом Французской академии наук Шарлем Лероем. Он хотел, прежде всего, получить официальное признание собственных теорий, а поскольку считал себя более физиком, нежели врачом, Академия наук казалась ему именно тем местом, с которого следует начать. С помощью Лероя ему удалось пригласить некоторых ученых на парочку демонстраций, но те не пришли ни к какому выводу; все произведенные Месмером эффекты, по их словам, объяснению не поддавались и не могли быть отнесены к животному магнетизму. Месмер отказался от попыток переубедить академиков и решил обратиться в недавно организованное Королевское медицинское общество, полагая, что уж там-то его революционные идеи встретят с пониманием и поддержкой. Он написал несколько писем с просьбой о том, чтобы члены Королевского общества пришли и своими глазами убедились в эффективности его методов, но все послания остались без ответа. Месмер поступил самым характерным для себя образом: как только его отвергли, он тут же принялся поливать обидчиков грязью, хотя ранее сам претендовал на членство в одной из этих официальных организаций. Так, Королевское общество, по его описанию, является сборищем лицензированных шарлатанов и торговцев ядами.

Не встретив должного признания в медицинских кругах, Месмер решает открыть собственную практику в тайной надежде, что его успех поколеблет скептицизм несговорчивых медиков. Он переезжает в городок Кретель, расположенный в нескольких милях от Парижа: загородный дом и чинная сельская жизнь показались ему более подходящими для работы. Здесь он принимал ни о чем не подозревающих клиентов, и туда же доходили насмешки официальной медицины. Поскольку он пытался всего лишь заработать денег, чтобы поддерживать ставший уже привычным венский образ жизни, то насмешки его практически не интересовали. Он даже начал получать удовольствие от того, что стал врачом, к которому пациенты обращаются в первую очередь, а не в последнюю, когда теряют всякую надежду.

Пациентов вскоре становится слишком много для индивидуального лечения. Чтобы никому не отказывать, он придумал ускоренные способы обслуживания: 1) бакет, описанный в предисловии, позволял лечить до тридцати пациентов одновременно; 2) «магнитную цепь» — пациенты держались за руки, в результате чего магнетический флюид мог проходить от одного к другому, не теряя целительных свойств. В месмеровском доме собиралось подчас до двухсот пациентов, и многие из них очень недурно платили за оказанные услуги. Его мечты начинали сбываться. Он сколачивал состояние и добился поддержки всех слоев общества. Желание быть в гуще событий привело его через несколько месяцев обратно в Париж, где он снял большой дом на улице Кок Херон. Количество пациентов все возрастало, и вскоре он покрыл все свои расходы на переезд, однако даже этот громадный особняк уже не вмещал достаточного количества бакетов. Поскольку Месмер верил, что магнетизируется абсолютно все, то взял и «намагнитил» огромное дерево у ворот св. Мартина и привязал к веткам ремни. Около ста человек могли сидеть под деревом, держа ремни у пораженных болезнью частей тела, а замечательные свойства этого дерева, подтверждались тем, что оно якобы первым распускало почки весной и последним теряло листву осенью. Популярность Месмера была настолько велика, что стоило пронестись слуху, будто какое-то дерево месмеризовано, и люди тотчас спешили его выкопать.

Месмер был человеком контрастов. Без сомнения, ему хотелось денег и славы, но в то же время им двигало подлинное желание исцелять людей. Его шокировали методы лечения бедняков, которых либо в больших количествах загоняли в палаты общественных госпиталей, либо не лечили совсем, поскольку те не могли платить. Он же обслуживал их бесплатно (так поступал в Вене и его учитель по медицинской школе Гарард ван Свитен), а расходы компенсировал непропорционально большими суммами, взимаемыми с богатых пациентов. Побуждаемый не только гуманностью, но и отчаянной потребностью в признании, он лечил принцесс и городскую бедноту, герцогинь и дворников, графинь и сапожников. На самом деле, конечно, было больше герцогинь, чем дворников, потому что на те заболевания, в избавлении от которых Месмер особенно преуспел, у рабочего люда просто не хватало времени, например, на всякие нервные болезни. Верно также и то, что многие женщины шли к Месмеру просто так, не страдая ни от какого стоящего заболевания; это было своего рода модой, развлечением, — тем, о чем можно поболтать за чаем и картами в салоне у графини такой-то.

Некоторое представление о том, как выглядела сцена вокруг бакета, может дать выдержка из отчета Королевской комиссии 1784 года:

Пациенты представляли собой чрезвычайно разнообразное зрелище… Одни сидели тихо и спокойно и ничего не чувствовали, другие кашляли, плевались, стонали от боли, жаловались на жар в определенном месте или во всем теле и покрывались испариной, третьи содрогались от конвульсий. Приступы конвульсий также отличались по повторяемости, длительности и интенсивности. Как только приступ начинался у одного человека, он сразу же возникал и у других пациентов. Комиссия убедилась в там, что конвульсии могут длиться более трех часов, они сопровождаются отхаркиванием вязкой мокроты, с силой изрыгаемой из груди во время приступа. Иногда в мокроте замечались следы крови. Конвульсии характеризовались непроизвольными спазматическими движениями всех членов тела, гортани, спазмами в подреберной и надчревной областях. Во время приступа взгляд становился блуждающим, исторгались пронзительные крики, слезы, икота и сумасшедший смех. Конвульсии сменялись состоянием вялости, изнеможения и дремоты. Любой внезапный звук мог вызвать их у пациентов снова, даже небольшое изменение в стиле фортепьянной игры способствовало возобновлению конвульсий.

Внимание экспертов привлекли, по большей части, судороги, однако уже из первых двух предложений становится ясно, что конвульсии были хотя и частым явлением, но никак не универсальным. Например, д’Эслон в своем ответе членам комиссии утверждает, что из 500 пациентов, которых он лечил, судороги случились только у двадцати. Тем не менее, комиссия обратила на них внимание не зря: Месмер желал наступления припадков у своих пациентов, так как считал их верным признаком кризиса, открывающего путь к исцелению. Что же происходило на самом деле? Почему конвульсии наступали у такого количества людей? Ведь не могли же они все быть эпилептиками или страдающими другими формами органических припадков. По-видимому, кризис проявлялся именно в таком виде по трем причинам. Во-первых, христианские ритуалы экзорцизма, практиковавшиеся столетиями и достигшие, как мы видели, феноменальной популярности у Гаснера, неизменно провоцировали такие припадки, так что пациенты Месмера ожидали чего-то подобного. К тому же незадолго до этого случилась мода на спонтанное излечение у могил святых в Париже, и пока король не запретил нарушать таким образом общественный порядок, перед отступлением болезни у людей частенько случались судороги. Во-вторых, в то время и в течение последующего девятнадцатого столетия дамам высшего света полагалось страдать от некой болезни, включающей в себя истерические обмороки и нервные припадки. В-третьих, месмеровская практика и всеобщий научный энтузиазм (Месмер весьма разумно сконструировал свой бакет по образу и подобию лейденской банки, пользовавшейся огромной популярностью у аристократов, которые составляли его клиентуру) заставляли людей ожидать чего-то необычного, и если таковое вдруг случалось, то вполне могло вызывать нервную реакцию.

Первый фактор, вероятно, самый главный. Ожидание и массовое внушение — великие силы. Эмиль Куэ рассказал историю, как один сумасшедший брызнул на проходящую мимо женщину жидкостью, от которой у нее распухла нога. Газеты посвятили этому происшествию пару строчек, а в течение нескольких последующих дней появились сообщения уже о десятках подобных случаев: слишком много для того, чтобы быть правдой. Стоило Месмеру удачно вылечить всего нескольких больных, и по Парижу уже понеслась молва: «В городе есть замечательный врач. Он действительно хорошо лечит». Это была эра чудес; если Монгольфьер смог покорить воздух с помощью шара, то почему бы Месмеру не изобрести панацею от всех болезней?

Как показано в предисловии, Месмер не гнушался использовать в комнатах с бакетами оккультные атрибуты. Возможно, польза от них была установлена опытным путем, однако он никогда не признавал важности психологических факторов для исцеления больного и оставался упрямым материалистом до конца своих дней. И не потому, что завистники намеренно не замечали психологических аспектов его метода лечения, концентрируясь лишь на том, существует ли космический флюид в природе как таковой. Нет, в этом заключались правила игры, принятые Месмером.

 

Из Парижа на воды и обратно

Вскоре после прибытия в Париж Месмер обрел своего самого заметного приверженца — Шарля д’Эслона. Его надежды на официальное признание воскресли вновь, поскольку д’Эслон состоял в качестве врача при дворе одного из братьев короля Людовика XVI графа д’Артуа и являлся членом престижного медицинского факультета, ведущей медицинской школы во Франции. Но даже вместе с д’Эслоном его надеждам не суждено было сбыться. В 1779 году он организовал чтение своего знаменитого труда «Об открытии животного магнетизма» некоторым представителям факультета, однако и это ничего не дало. Результаты показались им интересными, но чтобы установить правильность выводов, сделанных Месмером, требовались серьезные исследования. Они отметили, что в демонстрации методики месмеризации пациентов мало толку, поскольку им ничего не известно об истории болезни этих людей и поэтому они не могут оценить результат лечения. Они предложили поставить контрольный эксперимент — посмотреть на реакцию слепого, проходящего вдоль шеренги людей, в которой будет стоять и Месмер со всей своей магнетической силой. Месмер и д’Эслон могли бы ответить, что, по их мнению, такой силой обладают все (хотя одни в большей, а другие — в меньшей степени), но вместо этого отказались от эксперимента совсем. Открытие Месмера казалось им слишком важным, чтобы подвергаться мелочной проверке.

В конце чтения Месмер свел теорию о животном магнетизме к двадцати семи положениям, наиболее важные из них приведены здесь.

1. Небесные тела, земля и животные тела влияют друг на друга.

2. Влияние осуществляется через распределенный по всей Вселенной флюид. Характеристики флюида следующие: он непрерывен, так что нигде не остается пустот, ни с чем не сравним по тонкости и способен в силу своей сущности воспринимать, распространять и передавать все движения.

8. Животное тело подвержено противоположным воздействиям (приливам и отливам) этого агента, он проникает в нервы и без всяких посредников воздействует на них.

9. На примере человека особенно хорошо видно, что по своим свойствам флюид подобен магниту; по некоторым признакам в человеческом теле можно обнаружить разные, даже противоположные, полюса, с которыми можно контактировать, меняя их, разрушая или усиливая…

10. Животное тело обладает качеством, которое делает его восприимчивым к влияниям небесных тел и обоюдным воздействиям окружающих его тел; совпадение этого качества со свойством магнита и привело к возникновению термина «животный магнетизм».

23. Факты показывают, что при соблюдении некоторых правил данный принцип позволяет лечить нервные расстройства прямо и другие болезни — косвенно.

Если некая теория внутренне противоречива, то перечисление ее главных пунктов едва ли поможет скрыть это. По мнению д’Эслона, они провалились на факультете из-за того, что Месмер выражался чересчур невнятно и туманно; он слишком много времени уделил космологии в ущерб конкретным примерам исцелений. Возможно, сказался и сильный немецкий акцент. Чтобы исправить допущенные Месмером ошибки, д’Эслон публикует в 1780 году «Наблюдения животного магнетизма», где ясно и четко излагает результаты ряда исцелений. Однако единственное, чего он добивается, так это разделения участи своего учителя как объекта насмешек и оскорблений. Ему велят отмежеваться от нового учения, он отказывается и лишается некоторых привилегий члена медицинского факультета. Эта показательная «порка» продемонстрировала неприемлемость идей Месмера и одновременно отпугнула других медиков от проявления малейшего интереса к животному магнетизму.

Месмер был сыт по горло и решил оставить Париж. Сама Мария Антуанетта попыталась отговорить его и предложила от имени короля солидное годовое жалование при условии благоприятного отчета комиссии. Даже после того, как король сократил это условие до предложения взять в качестве учеников людей по выбору правительства, Месмер все равно чувствовал себя оскорбленным. Он заподозрил в этих студентах шпионов, а не беспристрастных лиц и написал королеве высокомерное и вздорное письмо, в котором требовал не только предложенного годового содержания, но и поместья для продолжения своих работ. Письмо сошло ему с рук лишь по той причине, что монархия во Франции уже клонилась к закату. Нетрудно понять, почему он приобрел себе репутацию чудака.

Мария Антуанетта, естественно, не удостоила письмо ответом, и в мае 1781 года в компании нескольких состоятельных пациентов Месмер уехал в бельгийский городок Спа. Он, вероятно, надеялся найти на водах новых пациентов из разнообразных клиник и поправить собственное здоровье, пошатнувшееся от парижских стрессов. Он был разочарован и зол, но, возможно, вынашивал и скрытый план — восстановить общественность против научных авторитетов. «Если им меня будет не хватать, — должно быть, думал он, — то их протест достигнет официальных ушей». Постоянное неприятие официальной наукой (которое он приписывал зависти, самонадеянности и недоверчивости) только укрепило его в намерении достигнуть признания в качестве великого первооткрывателя и спасителя человечества. Он хотел, чтобы д’Эслон сопровождал его в Спа, но тот отказался, остался в Париже и открыл собственную клинику. Его позиция вызывает симпатию: он не хотел бросать своих пациентов и не мог понять, как это может делать Месмер. Однако Месмер обиделся: он подумал, что д’Эслон хочет украсть у него клиентов, и обвинил ученика в предательстве.

Принимая воды для успокоения расшатанных нервов, он написал «Краткую историю животного магнетизма». Д’Эслон был в немилости, а два других его близких друга, адвокат Никола Бергассе и банкир Жийом Корнман (Nicolas Bergasse, Guillaume Kornmann), разрывались между Парижем и водами. Они приехали туда с намерением увезти Месмера обратно в Париж и рассеять его сомнения насчет д’Эслона. У них возникла идея основать специальную академию по распространению животного магнетизма, в которой Месмер мог бы инструктировать всех желающих. В конце 1781 года Месмер возвращается в Париж, чтобы обсудить устав и принципы функционирования академии с Бергассе и Корнманом. Адвокат и банкир прекрасно справились с поставленной задачей: Месмер обнаружил, что имеется более чем достаточно людей, готовых внести солидный взнос для основания академии, и разрешил друзьям действовать. Он возвратился в июле 1782 года в Спа вместе с Бергассе, своим невольным секретарем; их отношения никогда не были достаточно прочными, что впоследствии привело к провалу проекта.

На водах он узнал, что д’Эслон вновь получил выговор от факультета и окончательно лишился всех имевшихся преимуществ. Хотя верность ученика избранному курсу и порадовала его, он все равно чувствовал себя обманутым. Месмер считал, что д’Эслон не имел права начинать свое собственное дело, поскольку не был достаточно компетентен в вопросе животного магнетизма. Хотя они и сделали несколько шагов на пути к примирению, но никогда больше уже не встречались с глазу на глаз. Камнем преткновения для них стало нежелание д’Эслона допускать к изучению животного магнетизма людей без медицинского образования, тогда как Месмер в своей академии открывал к нему доступ всем, кто способен платить. В конце концов, в январе 1784 года д’Эслон опубликовал краткое сообщение о своей ссоре с Месмером и формально объявил, что по праву считает себя самостоятельным магнетизером. К этому моменту его окончательно выгнали с медицинского факультета, но связи в обществе гарантировали д’Эслону успешную практику. Но Месмер грозился подать на него в суд, поскольку, с его точки зрения, у него украли часть состоятельных клиентов, но затем оставил эту глупую затею.

Вернувшись в Париж в конце 1782 года, Бергассе, Корнман и Месмер привели свои планы в действие: сто последователей Месмера внесли по сто луидоров, и еще часть денег поступила от провинциальных обществ месмеристов, где взнос составлял пятьдесят луидоров. Свою Парижскую академию они назвали на масонский лад Ложей Гармонии (позднее — Общество Универсальной Гармонии). Месмер именовался Основателем и Вечным президентом. Члены академии давали присягу, в которой клялись не разглашать инструкции Месмера (получаемые не только во время лекций в аудиториях, но и при чтении его работ) и самостоятельно не практиковать животный магнетизм. Ввести последний пункт Месмера побудила, скорее всего, обида на д’Эслона, иные здравые причины трудно себе представить, и, более того, этот пункт шел вразрез с первоначальным планом Бергассе и Корнмана, которые затевали академию как раз для подготовки будущих целителей. Разрываемое на части этим противоречием и разногласиями между Месмером и Бергассе, Парижское общество просуществовало со дня своего основания в марте 1783 года не более двух лет. Помимо наблюдений за процессом лечения и изучения методов и теории действия животного магнетизма на нервную систему, студенты также обсуждали метафизические, космологические и политические аспекты магнетизма. Все это впоследствии нашло свое отражение в работе Бергассе «Теория мира и живых организмов согласно принципам Месмера». Книга была частично зашифрована: сотня ключевых терминов получила символические обозначения, чтобы исключить непосвященных читателей. Таким образом, Бергассе оберегал тайну ревностнее, чем сам мастер.

Среди учредителей Парижского общества есть весьма примечательные личности. Для нас особенно важно, что все три брата де Пюисегюр, с которыми мы подробнее познакомимся в следующей главе, обладали членством Ложи Гармонии наряду с известными представителями французской аристократии — герцогом де Лозен, герцогом де Коиньи, бароном Талейраном и маркизом де Жакур. Весьма забавно, что, несмотря на враждебное отношение Бенджамина Франклина к месмеризму, его внук Вильям Темпл Франклин стал одним из первых членов академии Месмера. Блистательный маркиз де Лафайетт (Marquis de Lafayette, 1757–1834) также вступил в общество. Он лишь недавно прославился тем, что отправился на корабле через Атлантику для помощи американцам в войне за независимость и нанес англичанам сокрушительное поражение в битве близ Баррен Хилл. Месмер приветствовал энтузиазм своего ученика как в отношении животного магнетизма, так и применительно к молодой заокеанской республике, ибо считал Лафайетта подходящим для роли распространителя новых методов лечения в Америке. Лафайетт действительно беседовал в частном порядке с Джорджем Вашингтоном о животном магнетизме, но дальше одной или двух публичных лекций дело не пошло. Однако Томас Джефферсон, бывший тогда американским представителем в Версале, встревожился настолько, что отправил на родину несколько антимесмеристских брошюр и копии негативных отчетов двух комиссий 1784 года.

 

1784 год — кризис месмеризма

К этому времени Месмер, по-видимому, вовсе отказался от желания официального признания или же просто ждал своего часа. Однако д’Эслон, жаждущий получить дополнительную рекламу своей клиники, добился успеха там, где потерпел неудачу Месмер. В результате его запросов 12 марта 1784 года Людовик XVI назначил комиссию от медицинского факультета, к которой присоединились также и некоторые члены Академии наук. В их задачу входило исследование животного магнетизма, а в качестве объекта исследования они выбрали клинику д’Эслона — не Месмера. Месмер протестовал, но ничего не добился, поскольку они собирались изучать сам животный магнетизм, а не личности врачей. В конечном итоге тот факт, что комиссия пришла к д’Эслону, а не к Месмеру, оказался на руку последнему. После отчета комиссии практиковать животный магнетизм было запрещено, но юридически это не могло относиться к Месмеру, поскольку не его работа проверялась. Он же постоянно убеждал всех, что обладает большей магнетической силой по сравнению с остальными людьми и поэтому лечит лучше.

Председателем комиссии был избран семидесятивосьмилетний Бенджамин Франклин: он являлся одним из дипломатических представителей недавно признанной страны, Соединенных Штатов Америки, во Франции. Вследствие преклонного возраста он исполнял скорее почетную, чем активную роль, однако некоторые заседания комиссии проходили у него дома в Пасси. Заместитель председателя, астроном и государственный деятель Жан-Сильвэн Байи, впоследствии исполнял обязанности мэра Парижа, пока не погиб на гильотине. Также в комиссию вошел знаменитый химик Ангуан-Лорен Лавуазье; среди его наиболее известных достижений — выделение кислорода из воздуха, установление принципов расчета атомных весов химических элементов и классификации химических соединений. В первые годы Французской революции он работал сборщиком налогов в Париже, но попал на гильотину по сфабрикованному обвинению о якобы имевшем место специальном затоплении запасов табака. Имена остальных членов комиссии (всего их было девять) не дошли до наших дней, упоминания заслуживает только Жозеф-Игнас Гийотен, избежавший обезглавливания собственноручно изобретенным механизмом исключительно благодаря смерти Робеспьера.

Франклин и его коллеги по комиссии являлись членами Парижской масонской ложи «Девять сестер» («Neuf Soeurs»). Членство в ней одновременно означало принадлежность к мистической ложе «Любовь к истине» («Philalethes»), гроссмейстер которой, Савалет Деланж, созвал международную конференцию по оккультному применению месмеризма в том же самом месяце, когда комиссия собралась. Из провинции уже поступали сообщения о способности магнетизированных людей к ясновидению. Так было подготовлено поле битвы между эмпиризмом и совокупным знанием, с одной стороны, и заявлениями о том, что при помощи месмеризма человек становится восприимчивее к гораздо более всеобъемлющим познаниям — с другой.

То, как комиссия обошлась с месмеризмом, производит впечатление работы мясника. Разумеется, в отчете можно обнаружить просчеты. В нем показано, что никакого магнетического флюида не существует, но проигнорирован вопрос о том, как же Месмеру и д’Эслону удалось вылечить столь многих людей. Члены комиссии не захотели беспокоить именитых клиентов д’Эслона — «Избранных пациентов нельзя напрямую расспрашивать о болезни, не рискуя оскорбить их» — и потому эксперименты ставили на себе, однако все они были здоровы и не почувствовали никакого эффекта. Но это ничего не доказывает, ибо, выражаясь языком Месмера, их флюид и так уже находился в равновесии. Члены комиссии пытались также самостоятельно магнетизировать других людей, но поскольку являлись скептиками, то не обладали целительной силой внушения, поэтому не удивительно, что у них ничего не вышло. Они предположили, что излечение происходит спонтанно, и решили, что конвульсии вредны и, более того, могут войти в привычку больного. Это заявление тут же нашло отражение в литературе того времени, например, в комедии 1784 года «Бакет здоровья» — одна героиня спрашивает другую, стало ли ей лучше, и та отвечает: «Много лучше, мадам. Раньше у меня никогда не бывало больше одного кризиса в неделю, теперь они наступают по два раза в день».

Трудно не упрекнуть комиссию в близорукости. Им были доступны сотни свидетельств об излечениях. И изучить эти свидетельства было бы стоящим и благородным делом. Как позднее жаловался маркиз де Пюисегюр, комиссия полагала, что факты ничего не доказывают. Ну да, они посчитали животный магнетизм бессмыслицей, но ведь нечто помогало людям выздороветь, и как ученым им следовало разобраться, в чем же дело, как минимум, они могли бы принять во внимание силу внушения. Проблема, по большому счету, заключалась в том, что они считали себя учеными, которым поручено исследовать существование гипотетической субстанции, а не врачами, проверяющими эффективность нового метода лечения. Применительно к ситуации замечательно подходит следующее выражение: «Наука — это продукт любознательности, но опытный ученый нередко оказывается наименее любознательным из смертных, ибо задает себе слишком строгие условия».

При всей неискушенности комиссии в медицинских вопросах, разоблачение животного магнетизма кое-что дало. Члены комиссии попробовали повторить месмеризацию в контролируемых условиях и обнаружили, что пациент испытывает нужные ощущения покалывания (ведущие к излечению) только тогда, когда точно знает, в какую часть тела направляется магнитный флюид. Если испытуемые знали, что с ними в данный момент работает оператор, то достигали кризиса за несколько минут, а если не знали, то никакого кризиса не наступало, даже если магнетизер находился в одном с ними помещении. И, наоборот, слепые пациенты, которые верили в животный магнетизм, достигали кризиса, полагая, что д’Эслон находится в комнате, когда его там не было. Еще они месмеризовали одно из пяти деревьев и затем послали пациента определить, под каким деревом ему становится лучше, — пациент впал в кризисное состояние под ложным деревом. Еще один вид проверки: пациенту, находящемуся в смежной комнате, говорили, что его, мол, сейчас месмеризуют, и тот действительно входил в кризис, хотя на самом деле ничего не делалось. Попытки обнаружить магнетический флюид измерительными приборами успеха не принесли. В заключении говорилось, что «воображение без магнетизма вызывает судороги, а магнетизм без воображения ничего не вызывает» и что «существование флюида абсолютно лишено доказательств, а раз флюида нет, то от него не может быть и пользы».

Акцент комиссии на воображении кажется весьма странным, и его нельзя читать без иронии. Они апеллировали, таким образом, к чему-то психическому и вряд ли более доступному физической проверке, чем животный магнетический флюид. Возможно, именно поэтому они и побоялись взвалить на воображение всю ответственность за происходившее. Выделяя его в качестве главного фактора месмеровских исцелений, комиссия отмечала, что иногда магнетизер касается своего пациента, и это прикосновение, по их мнению, само по себе могло оказывать терапевтическое воздействие. И, наконец, наряду с воображением и прикосновением, они обратили внимание еще на эффект подражания: если один пациент проходит через судороги и чувствует себя лучше, то это провоцирует аналогичную реакцию у следующего и так далее.

Как я уже говорил, месмеризм не считался абсолютно псевдонаучным в рамках науки того времени. Существовало множество других грандиозных и неподдающихся проверке теорий, и некоторые из них даже получили официальное благословение Академии. В действительности два члена комиссии 1784 года были заядлыми флюидистами: Франклин ссылался на флюид для объяснения действия электричества, и так же Лавуазье объяснял тепло. И все-таки комиссия 1784 года вынесла месмеризму обвинительный приговор. Почему? Какую угрозу он представлял официальной медицине того времени? Столкновение месмеризма и комиссии — типичный пример разногласия между двумя парадигмами. Оно окажет влияние в последующие десятилетия не только на остальные французские комиссии (о которых мы узнаем в следующей главе), но и на романтическую литературу. Многих романтиков магнетизм притягивал именно как теория, связывающая воедино всю Вселенную посредством флюида; она выгодно отличалась от прочих научных теорий, расщеплявших мир на части без последующего объединения кусочков в цельную картину. Разумеется, комиссия имела веские основания поместить Месмера в один презренный ряд с Парацельсом, ван Хелмонтом и Кирхером, то есть к тем, кто верил в магнетическое лечение. Почему презренный — потому что магнетизм у них служил всего лишь нарядным псевдонаучным прикрытием для магии, то есть получалось, что магнетизм — оккультная вселенская сила, к которой прибегает маг для вызова неких изменений в мире. И, наконец, трудно удержаться от замечания, что Месмер был просто-напросто наказан за свою печально известную сварливость.

Кроме официального, комиссия предоставила королю еще и персональный отчет, выражающий сомнения в нравственности месмеровских процедур. Поскольку магнетизеры — всегда мужчины, а пациенты — неизменно женщины, более восприимчивые к касаниям, воображению и подражанию, им не понравилось, что магнетизер может дотрагиваться до «наиболее чувствительных частей тела» и слишком приближается к пациентке: «Их близость становится чересчур тесной, их лица едва не встречаются, их дыхание смешивается, они вместе разделяют все физические реакции, и взаимное притяжение полов действует со всей силой. Неудивительно, что чувства их иногда воспламеняются». Они намеренно описывают конвульсии, свидетелями которых стали в клинике д’Эслона, таким образом, чтобы напомнить читателю об оргазме. Никаких последствий, однако, этот секретный отчет не имел, и ни один недовольный муж не привлек Месмера или д’Эслона к ответственности за измену жены.

Отчет комиссии факультета и Академии — не единственное исследование месмеризма 1784 года. Знаменитый ботаник Антуан-Лорен де Жусью вместе с некоторыми другими представителями Королевского медицинского общества сформировал свою независимую комиссию, тоже получившую полномочия из рук короля, которая приступила к работе сразу после той первой проверки. Их отчет по существу согласуется с выводами факультетской комиссии, но де Жусью особо указал на то, что не все случаи исцеления исследованы достаточно полно. Он понимал: остались факты, никак не отмеченные членами обеих комиссий, для объяснения которых требуется придумать животный магнетизм или что-то подобное ему.

В результате этих двух отчетов (или трех, считая тот секретный) факультет запретил медикам преподавать животный магнетизм и применять его на практике, однако убеждения тех немногих, кто успел увериться в действенности данного метода, придали им мужества встретить официальное изгнание. Месмер писал, что к нему пришло множество писем, выражавших поддержку, но ситуация в целом, казалось, ожесточила его еще больше. Д’Эслон опубликовал свой ответ, в котором согласился с огромной ролью воображения в лечении животным магнетизмом. Чтобы противодействовать негативному эффекту отчетов обеих комиссий, он также издал несколько работ, описывающих другие случаи замечательных исцелений. Но для него самого все уже было кончено — он умер в августе 1786 года.

Последняя книга д’Эслона под названием «Замечания к двум отчетам» оказалась всего лишь каплей в огромном потоке памфлетов и дискуссий, разгоревшихся в 1784 году. Газеты также повсеместно писали о месмеризме. На популярность данной темы указывает тот факт, что отчет Франклина был распродан в количестве двадцать тысяч экземпляров всего лишь за одну-две недели с момента опубликования. Разумеется, в издании негативного отчета таким большим тиражом Месмер увидел намеренную попытку властей повернуть общественное мнение лично против него. В довершение всех его неприятностей случилось так, что фрейлейн фон Парадис выступала как раз в апреле того года в Париже, и в ее слепоте не возникало никаких сомнений. Месмер же имел неосторожность попасть к ней на концерт, чем привлек к себе нездоровое внимание зрителей: история злоключений девушки получила широкую огласку во Франции. Не в пользу Месмера «сыграла» и смерть ученого Антуана Курта де Гебелина, написавшего известную книгу «Примитивный мир», в которой он высказал идею о том, что жители древних цивилизаций пользовались некой «примитивной наукой», к сожалению, впоследствии утерянной. Он был пациентом Месмера и лечился у него от водянки. Думая, что поправился, Гебелин посвятил месмеризму вдохновенный памфлет, однако в 1784 году неожиданно умер от болезни почек. По рукам ходила эпитафия-пародия следующего содержания:

Если случайные события склоняли чашу весов явно не в пользу месмеризма, то в словесной борьбе силы были примерно равными. Даже на серьезных дискуссиях в ход шло все: хвалебные письма вылеченных пациентов, оскорбительные нападки на животный магнетизм, комические пьесы и стихи, специально созданные для публичного осмеяния месмеризма. Так, два сатирика, Пьер-Ив Барре и Жан-Батист Раде, в своих комедиях «Современный доктор» и «Бакет здоровья» прямо обвиняли Месмера в шарлатанстве и безнравственности. Некоторые весьма несдержанные сторонники месмеризма попытались сорвать постановки этих пьес, кидая в публику промагнетические листовки. Эти и другие инциденты не позволяли обывателям переключить свое внимание с магнетизма на что-нибудь другое. Вот еще пример: священник-месмерист, отец Хервьер, как-то раз прервал собственную проповедь, чтобы прямо в церкви магнетизировать женщину, у которой случился припадок. В Париж приходили также первые известия об удивительном поведении месмеризованных субъектов, лечившихся в поместье маркиза де Пюисегюра в Бузанси. Жан-Жак Поле написал памфлет, где косвенно намекал, что на месмерических сеансах субъекты и операторы испытывают все виды сексуального возбуждения. В нем он, в частности, предположил, что пресловутые магнитные полюса Месмера находятся у женщины в области сердца (читай: груди) и во влагалище. На фронтисписе другого подобного произведения изображен магнетизер, трогающий женскую грудь и вопрошающий: «Что вы чувствуете?»

Диспуты в Обществе Универсальной Гармонии никак не помогали делу. Краса и гордость общества — известный химик и член Академии Клод-Луи Бертолет — посчитал нужным выйти из его состава, публично объявив при этом само общество и его учения надувательством.

Прослушав больше половины курса Ф. Месмера и будучи допущен в залы для лечения, где я лично проводил наблюдения и эксперименты, я заявляю, что не нашел никакого основания для веры в существование целительного агента, названного Месмером животным магнетизмом; что считаю доктрину, которой нас учили на протяжении курса, несовместимой с хорошо установленными фактами устройства Вселенной и животной экономии; что не видел в спазмах и судорогах ничего, что нельзя было бы полностью приписать воображению, механическому воздействию на наиболее снабженные нервами участки тела и тому давно признанному закону имитации, когда животное, пусть непроизвольно, стремится подражать другому животному, которого видит… Я заявляю, наконец, что рассматриваю теорию животного магнетизма и практику, основанную на ней, как совершенные химеры.

С другой стороны, под заголовком «Дополнения к отчетам двух комиссий» выходит толстый том показаний очевидцев лечения. Врачами и пациентами описывается более сотни случаев успешных исцелений. Хотя многие истории не закончены (пациент все еще лечится и может, следовательно, сообщить лишь о частичном улучшении, а не о полном выздоровлении), диапазон болезней впечатляет. Так, исходя из приведенных симптомов, можно сделать вывод об успехах в лечении магнетизмом ожогов, кожных болезней, опухолей, ишиаса и лихорадки. Публикация данной книги свидетельствует об уровне доверия пациентов к Месмеру: несмотря на высокое положение в обществе, они не побоялись выставить все подробности своих заболеваний на всеобщее обозрение, даже и с учетом того, что во время лечения у них часто наблюдалась потливость, рвота или понос.

Одно из самых разумных промесмеристских произведений — «Размышления провинциала», анонимно написанный трактат, принадлежащий перу Жозефа-Мишеля-Антуана Сервана (1737–1807). В нем утверждается, что комиссия переоценила важность конвульсий, которые в провинции, кстати, наблюдались гораздо реже, чем в Париже. Другими словами, комиссии следовало бы сфокусироваться на феномене исцеления, а не на кризисах. Если уж им так не хотелось расспрашивать «избранных» пациентов д’Эслона — могли бы привлечь других, из низших сословий. Еще в нем напоминается читателям, что медицина не застрахована от ошибок; например, прививки запретили почти сразу, задолго до того, как установили их полезность. Другой провинциальный автор (Антуан Эсмонэн де Дампьер) для аргументации приводит эксперименты де Пюисегюра по магнетическому сну. Он обращает внимание на то, что первая комиссия все результаты Месмера объясняла через прикосновения оператора к субъекту, воображение и склонность пациентов к подражанию. В случае же Пюисегюра речь идет о введении в сомнамбулическое состояние на расстоянии, что, по мнению де Дампьера, отвергает идею о необходимости касаний, а воображение и подражание едва ли могли иметь место при месмеризации животных и младенцев.

 

Годы забвения

Можно с уверенностью сказать, 1784 год Месмер предпочел бы вычеркнуть из своей жизни. Мало того, что огласка как благоприятная, так и неблагоприятная, не показывала никаких признаков затихания и памфлеты продолжали появляться, как грибы после дождя, так еще и во время карнавала 1785 года один клоун нарядился доктором, уселся задом наперед на осла и начал совершать магнетические пассы в направлении идущих сзади людей, а те, в свою очередь, со смехом пародировали конвульсии.

Пришел черед Парижа навлечь на себя недовольство Месмера: по-видимому, опять наступил приступ депрессии, сопровождавшей все его неудачи. Он чувствовал, что парижане не достойны его; они не сумели обеспечить официальное признание ему и его великому открытию. Парижское общество, раздираемое на части разногласиями, постепенно заканчивало свое существование, и это тоже свидетельствовало о том, что с Парижем у Месмера все кончено. Пока Месмер ездил в Лион в августе 1784 (где он потерпел полный провал в месмеризации прусского принца Генри, предложившего себя в качестве скептически настроенного подопытного кролика), делами заправлял Бергассе и приглашал на некоторые собрания людей, не являющихся членами Общества. Вернувшись, Месмер обвинил Бергассе в нарушении секретности, предусмотренной договором. По мнению же Бергассе, пункт секретности существовал лишь временно, чтобы предотвратить чрезмерное распространение доктрины, и пока частные взносы не достигнут суммы, достаточной для оплаты услуг Месмера как преподавателя. Эта сумма была оговорена заранее и составляла десять тысяч луидоров или двести сорок тысяч ливров (для сравнения, слуга или сельский труженик могли заработать всего около сорока тысяч ливров в год). Было собрано даже больше денег, чем необходимо, поэтому Бергассе и решил, что секретность уже ни к чему. Бергассе и Корнманн рассматривали эту сумму в качестве платы за покупку теории, тогда как Месмер считал ее вознаграждением первооткрывателя, который к тому же сохраняет право собственника. Они поссорились, и несмотря на попытки примирить их, предпринятые другими членами Общества, оно распалось. Наиболее влиятельные члены бывшей Парижской академии, Бергассе, Корнманн и Жан-Жак д’Эпремесниль, сформировали фракцию, которая начала пропагандировать политическую форму месмеризма и проповедовать реформу общества согласно принципам естественной гармонии Руссо — революция была уже на подходе. Во фракцию принимались люди, зачастую не имевшие ничего общего с животным магнетизмом, но являвшиеся исключительно политиками, например, будущие лидеры жирондистов Этьен Клавьер и Антуан-Жозеф Горсас.

Бергассе и другим, таким, как Жак-Пьер Бриссо, удалось отыскать в месмеризме политический аспект по двум причинам. Во-первых, в противостоянии месмеризма официальной медицине и науке увидели модель сопротивления диктату авторитетов во всех сферах жизни (и действительно, Бриссо и его друг, лидер революционеров Жан-Поль Марат, чьи научные взгляды также не были официально признаны, считали академии игрушками в руках правительства тиранов). Во-вторых, месмеризм позволял подвести «научную» базу под их политические теории: гармония с универсальным магнетическим флюидом может восстановить здоровье не только человеческого тела, но и всего политического организма Франции. Бергассе открыто политизировал месмеризм в письме в народный Парламент, где он изложил просьбу о спонсорской поддержке исследований по животному магнетизму, дабы противостоять враждебности комиссий. В то время как месмеровские студенты пытались добиться разрешения мастера на публикацию его секретов (не то, чтобы у Месмера и правда были секреты, но он думал, будто они есть), один из отколовшихся членов общества самостоятельно решил издать основные положения учения. Это был доктор Колэ де Воморель, а книга называлась «Афоризмы месью Месмера… в 344 параграфах». В предисловии де Воморель цинично выражает надежду на то, что преданный делу распространения своего учения Месмер не обидится на него за подобное самоуправство.

Предмет наиболее важного диспута между различными ответвлениями месмеристов станет понятен нам только после прочтения следующей главы. Здесь достаточно сказать, что разновидность месмеризма, которую применяли в провинции, очень отличалась от собственно месмеровской методики. Его детище выросло и начало жить своей жизнью. Лионское общество, например, возглавлял настоящий оккультист Жан-Батист Виллермоз. Во время своего визита Месмер не нашел общего языка с Виллермозом, который был розенкрейцером, франкмасоном, мартинистом и главой культовой магической ложи. Не все провинциальные общества были в руках оккультистов, однако большинство из них находило более приемлемым психологический, нематериалистический магнетизм, проповедуемый маркизом де Пюисегюром. Месмеру не оставалось ничего другого, кроме как обижаться на страны, говорящие на родном для него немецком языке, когда те предпочитали месмеризм в трактовке Пюисегюра, а не его собственной. В Германии месмеризм ввел Иоганн Каспар Лаватер (Месмер встретится с ним в 1787 году). А не далее как в 1787 и 1789 годах профессор Эберхард Гмелин опубликует две большие книги по магнетизму, ни разу даже не упомянув имени Месмера.

После распада Парижского общества Месмер покинул столицу Франции и принялся путешествовать, начав с посещения новых провинциальных Обществ Гармонии. Неизвестно, сколько обществ он в результате посетил, в Европе к тому времени они существовали в Лионе, Страсбурге, Меце, Байонне, Монтпеллье, Дижоне, Нанте, Марселе, Бордо, Лозанне, Нанси, Остенде и Турине. Вне Европы месмеристы объединились только в одном месте — в колонии Санто Доминго. После смертельного удара, нанесенного отчетами комиссий, месмеризм мог спокойно существовать и даже процветать только в провинциях, а никак не в столицах.

Это очень смутный период жизни Месмера. Книга «Последняя зима Месмера» Пера Олофа Энквиста представляет собой вымышленное повествование о жизни великого магнетизера после Парижа и о его скитаниях по Германии. Относительно того, что делал Месмер в это время, можно придумывать какие угодно небылицы, поскольку на самом деле не известно почти ничего. В книге Энквиста Месмер (или Мейснер, как он себя называет) — грубый, недобросовестный и эгоистичный шарлатан, способный пойти даже на убийство, если оно потребуется для достижения цели, к тому же неравнодушный к пациенткам. Эти его качества вступают в противоречие с законом и порядком, комфортом и благополучием, благоразумием и наукой. Однако, несмотря на все отрицательные черты, Месмер и в книге остается одаренным целителем, умеющим справляться с истерией и психосоматическими болезнями во времена неразвитой еще психологии.

Если оставить в стороне беллетристику, то о Месмере доподлинно известно только то, что он попытался свернуть финансовые дела в Париже и вложить большую часть своего богатства во французские государственные облигации. Никто не знает, куда именно он ездил, слухи о его будто бы длительном пребывании в Англии, скорей всего, являются вымыслом. К началу революции он был за границей или, по крайней мере, не в Париже. Возможно, вследствие того, что большая часть его пациентов и последователей были аристократами — хотя на гильотину попали и последователи, такие как Бергассе и д’Эпремесниль, и противники, включая Байи и Лавуазье — он счел благоразумным держаться подальше от Парижа; кратковременный визит последовал лишь в 1792 году между посещениями Вены в 1791 и 1793 годах. Он также провел какое-то время в Германии у своего издателя Мишеля Макло в Карлсруэ в Бадене. В 1793 году при попытке вернуться в Вену он был задержан по частично сфабрикованному политическому обвинению. Во время какого-то разговора он зачем-то постарался провести различия между экстремизмом якобинцев и оправданной борьбой за свободу жирондистов. Тогда как в Вене начала 90-х годов XVIII в. политкорректными считались те, кто одинаково яростно проклинал всех французских революционеров, независимо от их оттенка или цвета. В самом деле, король и королева Франции были только что обезглавлены, и все королевские фамилии в Европе чувствовали себя весьма неспокойно. Таким образом, Месмеру приписали радикализм и отправили на два месяца в тюрьму. После освобождения 18 декабря 1793 года он, по всей видимости, отправился в Швейцарию, где несколько лет прожил в Фрауенфельде, столице кантона Тургау.

Естественно, Месмеру хотелось вернуть деньги, оставленные в Париже. В 1798 году, когда к власти пришла Директория и стало более-менее безопасно, он вернулся во Францию в надежде хоть как-то компенсировать финансовые потери, ибо государственные облигации, в которые он вложил состояние, обесценились революцией. Он тихо прожил три или четыре года в Версале и Париже, стараясь держаться подальше от животного магнетизма. В 1799 году вышла его книга «Мемуары Ф.А. Месмера, доктора медицины, касающиеся его открытия». В том же году он направил министру науки и культуры Швейцарии, почетным гражданином которой стал в 1798 году, предложение по устройству постоянной клиники. Повторилась все та же старая история. Министр написал ему: «Ваши труды по животному магнетизму, вне всякого сомнения, подкрепляют общепринятое мнение о наличии у вас плодовитого и во всех смыслах примечательного воображения. Но, откровенно говоря, не могу скрыть от вас моего нежелания способствовать развитию физической теории, до сих пор не подкрепленной экспериментальными данными». Заверив Месмера, что это вовсе не «слепое предубеждение», он наотрез отказался поддерживать идею создания клиники на швейцарской земле.

В конце концов французское правительство пожаловало Месмеру пенсию в размере три тысячи франков в год. Этого вполне хватало на безбедное существование, но никак не компенсировало те четыреста тысяч ливров, которые он потерял. Он также жаловался на жену, будто бы растратившую все его состояние в Вене, но это совершенная неправда, ибо деньги были, в первую очередь, ее. Он вернулся на Боденское озеро и жил попеременно то во Фрауенфельде, то в Меерсбурге. Месмер вел уединенный образ жизни, пользуясь услугами экономки и пары слуг, и вряд ли был в курсе прогресса собственного детища. Он изредка принимал у себя посетителей, и один из них, доктор Иоганн Хайнрих Эгг, оставил нам весьма показательное сообщение о своем визите. В нем Эгг тепло отзывается об общительности и познаниях Месмера, о доброте, с которой тот бесплатно лечит местных пациентов, попутно автор признается, что Месмер в разговоре постоянно возвращается к одним и тем же больным для себя вопросам: собственной значимости, узколобости медицинских авторитетов, глупости современной медицины. В одном месте Эгг спрашивает, почему Месмер рекомендует брать для купания речную воду, а не ключевую, и без тени юмора Месмер отвечает, что речная вода, дескать, больше намагничена по сравнению с водой из источника, по той простой причине, что на нее светит солнце, которое он, Месмер, магнетизировал. Эгоцентризм этого человека демонстрировал также и висящий в гостиной портрет, изображающий Месмера в виде гения, празднующего победу животного магнетизма над всеми другими формами медицины.

Швейцарский министр не без оснований говорил о «плодовитом воображении» Месмера. Ибо в книге 1799 года тот впервые сообщил о применимости животного магнетизма к паранормальной деятельности. Ранее, пытаясь поставить свое учение на исключительно научную основу, Месмер всячески избегал этой области. Скорее всего, от зависти к успеху магнетизма Пюисегюра ему захотелось продемонстрировать, что он всегда знал об этой стороне вопроса. В книге он повествует о способностях месмеризованного пациента ставить диагноз своей болезни, предсказывать ее течение и, вообще, «ясновидеть», как о доказанном факте. Его объяснение состоит в следующем: в месмеризованном субъекте (равно как и в любом человеке, погруженном в сон) внешние чувства спят, однако внутренние чувства пробуждены и могут воспринимать сообщения непосредственно из космоса, который пронизан магнетическим флюидом. Магнетизированный субъект может черпать информацию из вневременной метафизической зоны и, таким образом, предсказывать события. Но даже применительно к паранормальным способностям объяснения Месмера выглядят научными и полностью материалистическими, а не оккультными: это все те же приливы и отливы магнетического флюида в человеческом теле, позволяющие пяти внешним чувствам функционировать в бодрствующем субъекте и пробуждающие внутренние чувства, когда внешние погружаются в спячку.

В 1812 году Карл Вольфарт, к своему удивлению, обнаружил, что Месмер все еще жив, и письменно попросил его прочитать лекцию в Прусской академии. Помешали этому война и естественное для старого человека нежелание путешествовать. Однако позднее Вольфарту удалось взять интервью у Месмера в домашней обстановке. Вольфарт поразился энергии старика: тот до сих пор лечил местный люд. Он прожил у Месмера месяц и привез домой в Германию последнюю его рукопись, опубликованную затем под заголовком «Месмеризм, или Система взаимовлияний; теория и практика животного магнетизма как универсального лечения, которое спасет человечество» (Автор — Фридрих (!) Антон Месмер). Наряду с основательным разбором теории и практики магнетизма Месмер рисует в этой книге утопическую картину общества, основанного на магнетических принципах, и критикует существующие законы, образование и прочее. Эта часть книги была в действительности написана гораздо раньше, в 1790-х годах, и предназначалась для французских революционеров в качестве модели перестройки общества, однако те отложили ее в долгий ящик. Основа модели та же, что и у животного магнетизма: каждое тело взаимодействует со всеми остальными телами посредством универсального магнетического флюида, и осознание этого факта должно, по мнению автора, подвигнуть людей к изменению социальных систем и образования с учетом данного взаимодействия.

В начале 1815 года Месмер переехал в деревеньку поблизости от Ицнанга, места своего рождения. Он умер там 5 марта от последствий удара.

 

Целитель верой

Итак, кем же был человек, нечаянно оставивший нам в наследство гипноз? Прежде всего, это очень противоречивая фигура: сноб, который оказывал милость бедным, но требовал громадной платы за вступление в Общество Гармонии; скупец, притворяющийся незаинтересованным в собственных накоплениях; он жаждал поведать миру о своих открытиях и, одновременно, стремился показать людям, что главные тайны держит при себе.

Постоянный отказ Месмера разрешить кому-либо проверить его теории экспериментально из-за боязни провала и разоблачения (что, собственно, и случилось в 1784 году, когда за дело взялись комиссии) наводит на мысль, что он был шарлатаном, однако это не так. Шарлатаном называют человека, который сознательно пропагандирует ложь, причем любыми способами. Месмер же прожил честную жизнь — фанатичную и излишне нацеленную на деньги, но честную. По всей вероятности, его можно назвать человеком умеренных способностей, который никак не мог понять, что работает он в области психологии, а не физики, и который стал родоначальником современной психотерапии только потому, что последователи развили его идеи и практический опыт в других, более продуктивных направлениях. Без сомнения, чудесные исцеления пациентов Месмера — не выдумка. Для времени, предшествующего расцвету психологии, в этом нет ничего удивительного. Выздоровление зависело исключительно от завоевания доверия пациента; возможно, ничего более существенного за этим и не стояло — никакой основательной и проверенной теории, — однако и данного факта достаточно, чтобы назвать Месмера целителем верой. Он применил актерский дар в сочетании с оккультными атрибутами и околонаучной тарабарщиной для достижения единственной цели — увеличения собственной славы и благосостояния, но путь к ней оказался сопряжен с целительством. Оправдывают ли средства такую цель?

Играя роль целителя верой в эпоху рассудочности, он способствовал выполнению одной важной задачи. В то время медицина могла справиться (до некоторой степени, разумеется) с обычными болезнями, но неврозы и психосоматические заболевания ей были неподвластны. Раньше в таких случаях вызывали священников или других проводников божественных сил, однако все они сошли со сцены под влиянием Просвещения. И что бы мы там ни думали о Месмере, его труд заполнял реально существовавший пробел, пока не наступило время признания психотерапии ключевой отраслью медицины.

Рассмотрим одну разновидность лечения верой, лишь недавно вышедшую из употребления, — Прикосновение Короля. Предполагалось, что короли занимают свое положение с позволения богов и имеют, таким образом, божественное право на власть. На основании этого считалось, что целительная и мирская (т. е. власть) силы совпадают. В древности прикосновение к пальцу ноги царя Пирра из Эпира (319–272 г. до н. э.), как говорили, вылечивало воспаление селезенки; сходные возможности приписывали римским императорам Адриану и Веспасиану. Эдвард Исповедник в Англии (1042–66) и Филипп I во Франции (1067–1108) стали первыми, кто целенаправленно применил Прикосновение Короля. Болезнь, которую оно предположительно вылечивало, называли попросту «золотухой»; под этим термином скрывались разнообразные нарушения, связанные, как правило, с распухшим горлом, главным образом, туберкулез лимфатических узлов горла и зоб. Король или королева касались головы больного рукой, одетой в перчатку. Перчатка предназначалась для абсорбции болезни, потом ее сжигали, и болезнь поглощалась верхними слоями атмосферы. При каждом касании священник говорил: «Король касается тебя, Господь Бог исцеляет».

В принципе, любой властный человек может лечить посредством касания. Самуэль Скотт из Хеддингтона в Уилшире, живший в шестнадцатом веке, не имел в жилах ни капли королевской крови, а был всего лишь сыном местного сквайра, причем, что немаловажно, седьмым сыном. Ну, а если у вас за пазухой нет какого-нибудь подходящего суеверия, то увеличить целительную силу помогут знатные титулы, как это было со знаменитым целителем второй половины восемнадцатого века принцем Александром Хохенлоэ-Вальденберг-Шиллингфюрстским, Архиепископом Гроссвардейна в Венгрии и настоятелем монастыря св. Михаила в Галагрии.

Во времена своего расцвета Королевское Прикосновение применялось очень широко. Так, за пять лет (1600–04) Чарльз II дотронулся до двадцати двух тысяч девятисот восьмидесяти человек. Доктор Джонсон в молодости прибегал к помощи прикосновений королевы Анны, но, увы, без заметного эффекта: на портретах, датируемых более поздним периодом его жизни, видно, что гланды остались распухшими. Вильям III не одобрял Прикосновения Короля и даже сказал одному просителю: «Дай тебе Бог побольше здоровья и здравого смысла!» Поскольку эффективность всех форм лечения верой зависит от ожиданий больного, нам остается только надеяться, что король Вильям своими словами не помешал тому бедолаге излечиться. Забавным примером скептического отношения к Королевскому Прикосновению является замечание архирационалиста Вольтера, который обратил внимание на то, что одна из любовниц Людовика XIV умерла от золотухи, хотя и не испытывала недостатка в прикосновениях короля! Во Франции данный метод лечения пришел в упадок при короле Людовике XV и совсем исчез из обихода во время правления Людовика XVI, то есть как раз при жизни Месмера.

Итак, наложение рук, будь то священника или монарха, было средством передачи божественной целительной силы. Метод работал даже в тех случаях, когда за дело брался мирянин некоролевской крови. Пример — Валентин Грейтрэйкс, «Ирландский Утешитель», живший в семнадцатом веке в Англии. Он был образованным человеком из высшего общества, однако примерно в середине семнадцатого столетия на него вдруг снизошло озарение: он может исцелять во имя Бога. В годы, последовавшие за 1662, он лечил не только от золотухи, но и от малярии и целого ряда других заболеваний. Чарльз II, заинтересовавшись ситуацией, попросил понаблюдать за его работой химика Роберта Бойля. Более скромный, чем Месмер, Грейтрэйкс признавался, что успех ему сопутствовал не всегда. Его жизненный путь, до некоторой степени, сходен с карьерой Месмера. В основном он использовал массаж, главным образом поверх одежды пациента (для благопристойности), но иногда и под одеждой, что немедленно повлекло за собой обвинение в непристойном поведении. Пациенты ирландца часто бились в конвульсиях перед исцелением (кстати, как и у современника Грейтрэйкса, итальянца Франческо Баньони), но самым странным было не это, — иногда больные впадали в такой глубокий транс, что становились нечувствительными к боли. Как и многие другие целители верой, Грейтрэйкс зачастую бил своих пациентов — своего рода хитрость, направленная на сохранение конфиденциальности происходящего, такой же логикой пользовались и при лечении бородавок в девятнадцатом веке, когда предписывали натирать их говядиной, украденной из лавки мясника! Иногда Грейтрэйкс использовал свою собственную мочу в качестве настойки для приема внутрь или мази; в некоторых случаях он мазал слюной глаза исцеляемого (в подражание Иисусу?). Но, каков бы ни был метод, Грейтрэйкс клялся, что является лишь орудием Бога.

Месмеровские пассы руками вполне совпадают с вышеописанными методиками, с одной лишь существенной разницей: он апеллировал к науке и неодушевленным механистическим силам, а не к Богу. Если сказать, что Месмер был целителем верой, то это вовсе не означает, что о нем надо тут же забыть или навесить на него ярлык шарлатана, и уж, конечно, это не дает нам права отвергать случаи выздоровления его пациентов. Лечение верой работает и все тут! В Лурде существуют хорошо проверенные примеры исцелений от слепоты, частичного паралича, вызванного детским менингитом, органической слепоты, рака в последней стадии и гемиплегии. По показателям выздоровлений с Лурдом соперничает лишь Междугорье в Боснии. Статистические данные доказывают, что верующие люди здоровее нас с вами. Таким образом, игнорировать случаи исцеления ни у Грейтрэйкса, ни у Месмера мы не можем.