Альбионскую столовую, как узнал вскоре Грайс, только для уничижения можно было назвать столовой. В пристройке на опорах, куда Грайс, по незнанию, мысленно вынес кабинеты начальства, архитекторы устроили ресторан, не только названный по-ресторанному – «Лакомщик», – но и точь-в-точь похожий на те рестораны, в которых фирмы, где работал раньше Грайс, заказывали отдельные кабинеты, чтобы их служащие могли сообща полакомиться рождественским обедом.

Пристройка для «Лакомщика» была сооружена, видимо, позже, чем основное здание, и стоила она по первоначальной смете около ста двадцати тысяч фунтов, а фактически обошлась чуть ли не четверть миллиона из-за небольшого просчета с входом: когда строительство завершили, выяснилось, что проникнуть внутрь можно только по пожарной лестнице. Пристройка вкруговую опоясывала здание, и ресторан, по замыслу архитекторов, должен был вращаться, чтобы его весь день освещало солнце, но при первой же пробе механизм через полкруга намертво заело, и теперь «Лакомщик» оставался в тени до шестнадцати часов по Гринвичскому времени.

– Если вы предпочитаете холодные блюда вроде салата, ростбифа или пирога с ветчиной, то «Салатница», как у нас называется буфет, предоставит вам очень неплохой выбор, – объяснял Грайсу Сидз, пока они поднимались на эскалаторе из нержавеющей стали со второго этажа к дверям «Лакомщика». Чтобы добраться до второго этажа, им надо было или спуститься в лифте с восьмого этажа на третий, а потом пешком сойти на второй (как они в этот раз и сделали), или же доехать в лифте до первого этажа, а потом подняться по обычной лестнице на второй. Этими кружными путями пользовались в «Альбионе» с тех пор, как лифт перестал останавливаться на втором этаже, чтобы не разбазаривалась электроэнергия во время какого-то давно забытого топливного кризиса. Пристройка «Лакомщика» размещалась на уровне третьего и четвертого этажей, но попасть в нее с четвертого этажа было невозможно из-за вентиляционной шахты над кухней, а с третьего – из-за вращающего (вернее НЕ вращающего) ресторан механизма, который занимал помещение, равное по площади небольшому заводу. Архитекторам удалось преодолеть эти преграды с помощью блестящего инженерно-конструкторского решения: пожарную лестницу перенесли, а на ее месте воздвигли у внешней стены крытый эскалатор, подвозящий служащих к ресторанному запасному выходу, который стал теперь входом. Это был единственный на всю Европу спиральный эскалатор, и, по словам Сидза, именно он увеличил стоимость пристройки вдвое.

– Только ни в коем случае не берите дежурное блюдо, – продолжал Сидз, – особенно «телятину-фантази». Фантазия у нашего шеф-повара куда богаче его кулинарных способностей.

Грайс был искренне благодарен Сидзу за приглашение на обед – или, точнее, за готовность показать ему обеденные, так сказать, ходы и выходы. Приглашение в буквальном смысле очень осложнило бы им жизнь. Назавтра Грайсу пришлось бы приглашать Сидза, а потом, превратившись в дурную традицию, это могло обернуться большим неудобством для обоих. Одно дело покупать друг другу чай или кофе и совсем другое – сковать себя навечно обеденной цепью: это наверняка запутало бы их отношения, которые могут оставаться у сослуживцев легкими только при взаимной независимости.

«Лакомщик» был полон, хотя обеденные часы в «Альбионе» были разбиты на три смены. Всматриваясь в арктическую мглу, затопившую ресторан из-за неработающего поворотного механизма, Грайс разглядел нескольких своих новых знакомых по отделу, но не увидел среди них миссис Фос и, конечно, миссис Рашман, договорившуюся за час до этого о встрече в баре с каким-то своим приятелем. Не было тут и Копланда, потому что начальство обедало на тринадцатом этаже в ресторане «Кокпит».

Середину обеденного зала занимала буфетная стойка, или «Салатница», про которую говорил Сидз. А за сомнительной «телятиной-фантази» и другими горячими блюдами стояла очередь к раздаточному прилавку вроде тех, что встречаются в кафе и барах самообслуживания.

– Пристраивайтесь, – указав на толпу у «Салатницы», предложил Грайсу Сидз, – а я пока попытаюсь захватить столик. – Грайс протиснулся к стойке, возле которой толпились главным образом женщины, мечтавшие, как он решил, похудеть. Положив себе на тарелку немного картофельного салата и несколько разрезанных наподобие тюльпана редисок, он увидел миссис Фос, вплывающую в обеденный зал на последнем витке эскалатора.

Она, по мнению Грайса, наверняка предпочитала холодные блюда, и он решил посоветоваться с ней, что ему выбрать – пирог или ростбиф. А уж потом, если на земле есть справедливость, она совершенно естественно сядет вместе с ним за отвоеванный Сидзом столик.

Ан нет, ее, оказывается, не привлекали салаты: вопреки надеждам Грайса она отправилась к прилавку горячих блюд. Что ж, у нее, вероятно, была привычка съедать днем полновесный обед, а по вечерам ограничиваться легкой закуской. Стало быть, не обремененная заботами о покупке продуктов для домашнего обеда, она вполне могла выпить бокальчик-другой вина по дороге домой.

Тут, правда, им понадобилась бы крайняя осторожность. Достаточно миссис Рашман углядеть их в одном из окрестных баров, и слухи мигом расползутся по всему «Альбиону».

Обдумывая свой следующий шаг, Грайс добавил к салату и редискам несколько тонко нарезанных ломтиков помидора, а потом подошел к прилавку горячих блюд, взял поднос, поставил на него тарелку и начал медленно продвигать его по металлическим направляющим у прилавка, пока он не уперся в ягодицу миссис Фос, заставив ее оглянуться.

Улыбку миссис Фос вполне можно было счесть поощрительной, а слова тем более:

– Нас как следует не представили друг другу. Памела Фос, или, для большинства знакомых, Пам.

– Клемент Грайс. А сокращенно, к сожалению, Клем, что делает меня тезкой бывшего премьер-министра. – Сказав это, Грайс мимолетно подумал, не напомнил ли он ей, по странной случайности, покойного Хью Гэйтскелла.

Выяснив, что он вполне успешно осваивается на новом месте, и согласно решив, что в первые дни обычаи любой фирмы кажутся немного странными, они подошли к концу прилавка, и Пам Фос выбрала себе картофельную запеканку с мясом, а потом, взглянув на его тарелку, удивленно спросила:

– Вам, стало быть, не нравится ростбиф?

– Да нет, вообще-то нравится. Но меня, знаете ли, неудержимо приманил сюда аромат горячей запеканки.

– Две, пожалуйста, – тотчас же сказала Пам Фос одной из раздатчиц. Их тут было пять, все цветные, да у «Салатницы» две, причем там-то им делать было решительно нечего, потому что холодные блюда, подготовленные заранее, стояли на прилавке. Кроме того, по крайней мере три женщины протирали столики (пообедав, служащие сами сдавали грязную посуду в окно мойки) и одна возила по ресторану тележку с кофе – для тех, кто любил завершать им обед. Словом, от нехватки рабочей силы «Лакомщик» явно не страдал.

– Я только не совсем понимаю, – возвращаясь к салатному вопросу, сказала Пам, – как вам будут отмечать ваши разносолы. Здесь принято кормиться только холодными или только горячими блюдами. Потом контролерша отрывает у вас нужный талон, а на выходе вы расплачиваетесь.

– Ах ты господи! Это какой же талон?

– А вам разве не дали такую вот книжицу? Ну да, обычное у нас дело.

Миссис Фос – Пам – показала Грайсу книжечку, похожую на сброшюрованную пачку продовольственных карточек военного времени. Каждая карточка была разделена перфорацией на маленькие квадратики-талоны с надписями «Основное блюдо», «Дежурное блюдо», «Холодные блюда», «Сыр/крекер» и так далее. А некоторые талоны – еще одно напоминание о продовольственных карточках – были помечены словами «Отовариванию не подлежит». Теперь Грайс понял, что женщина, которую он принял за кассира, была всего лишь контролершей, поставленной у конца прилавка, чтобы отрывать соответствующие набранной еде талоны. По-видимому, и «Салатницу» обслуживала такая же контролерша, а женщина при тележке отрывала талоны с надписью «Кофе/напитки». Пообедав, служащий предъявлял свою книжечку кассирше, сидящей в будочке у выхода на эскалатор, та подсчитывала стоимость оторванных талонов и принимала оплату. Потом все оторванные талоны рассортировывали и сравнивали с выручкой ресторана – эта система показалась Грайсу до идиотства громоздкой.

Ну, а он нарушил сразу два альбионских обычая – явился в ресторан без продовольственных талонов и взял разрозненные, а значит, не поддающиеся учету обеды. И он решил, что будет не худо вверить свою дальнейшую судьбу Памеле Фос. Во-первых, она поможет ему выпутаться из затруднительного положения, а во-вторых, ее помощь наверняка немного их сблизит. Они потом часто будут вспоминать это происшествие за бокальчиком вина в каком-нибудь баре. «Ты чего улыбаешься?» – спросит он. – «Да я вспомнила твой разнесчастный вид, когда оказалось, что у тебя нет талонов».

Пам даже не успела объяснить контролерше, в чем дело: после первых же слов та объявила, что это, мол, не ее компетенция, и нажала кнопку звонка для вызова дежурного администратора. Стоя возле контролерши с пластиковым, под красное дерево, подносом в руках, Грайс видел, что Сидз захватил пустой столик, сел на стул и держит за спинки два других, дожидаясь, когда Пам и Грайс освободят его, чтобы он тоже сходил за едой. Сидзу уже явно надоело сторожить столик, но Грайс был не в силах ему помочь. Он дожидался администратора, чтобы предъявить тому вещественные доказательства своего невольного прегрешения – салат и быстро остывающую запеканку. Да ему и не хотелось уходить от Памелы, потому что, объяснившись с администратором, она могла сесть потом, чего доброго, за столик Бизли, Грант-Пейнтона и K°.

Администратор, тоже женщина, но, в отличие от рядовых служительниц «Лакомщика», без лилового форменного халата, выслушав Пам, внимательно оглядела Грайса и объявила, что в виде исключения картофельный салат можно приравнять к овощам, за которые не взимается особая плата, но что мясную запеканку придется оплатить Памовым талоном «Основное блюдо».

Это как нельзя лучше устраивало Грайса. Ему, значит, предстояло в ближайшем будущем пригласить Пам на обед, и он был бы только рад, если б такой обмен приглашениями стал традиционным: Памела-то ведь не сослуживец-мужчина, не Сидз. Он возблагодарил небеса за то, что «Лакомщик» был полон и Сидзу, караулившему столик, не пришлось расплачиваться своим талоном за Грайсов обед.

– Обычное дело, – повторила Пам, когда они наконец сели – Грайс по левую руку от Сидза, а Пам по правую. – Мало того, что ему не выдали ДДТ и не сказали, где их получить, – он про них и слыхом не слыхивал.

Стало быть, ДДТ, дополнительные дотационные талоны, как объяснила Пам. Надо запомнить. Вообще, он уже узнал тут столько нового, что ему невольно вспомнился его первый день в школе.

– Самое обычное, – согласился с Пам Сидз, добавив к своим словам неопределенное восклицание «Ф-ф-ф-фхо!», которое можно было принять и за знак неодобрения, и за присущий ему смех, вроде Грайсова «Х-х-хах!» или лукасовского «Ф-ф-фа!». Со временем, обменявшись с ним парой дежурных шуток, Грайс выяснит, что именно выражал он своим «Ф-ф-фхо!».

Грайс немного удивился, что Сидз, отправляясь к «Салатнице» за едой, не бросил на ходу что-нибудь вроде: «А ну-ка, покажем нашим борзым кролика!» Удивился и слегка растерялся: ведь если б Сидз, уходя, произнес эту фразу, он сказал бы Пам «Или пирог с ветчиной, раз уж кролика нет», а потом, поговорив с ней для начала об альбионской кухне, переключился бы и на другие темы.

Но Грайс напрасно беспокоился. ДДТ и отсутствие в фирме должной информации предоставили Пам широчайшие возможности для взволнованной беседы. Грайс узнал, что существует специальный справочник, в котором расписаны для удобства новичков все характерные особенности «Альбиона», и что Лукас должен был дать его Грайсу, но прежний справочник уже устарел, а новый, исправленный и дополненный, еще не напечатан. А раз так, то заместитель Копланда Грант-Пейнтон, отвечающий, в частности, за здоровье служащих, был обязан рассказать Грайсу хотя бы о самом необходимом – где, к примеру, расположен медпункт и куда надо обратиться, чтобы получить дополнительные дотационные талоны.

Они назывались дополнительными, потому что их ввели как дополнение к обычным обеденным талонам, годным для оплаты в любом (недорогом, конечно) кафе или ресторане, и поначалу служащие могли свободно выбирать, где они будут обедать – в городском кафе, по обычным талонам, или в «Лакомщике», по дополнительным. Но потом этот свободный выбор был упразднен, потому что «Лакомщик», ежемесячно получающий большую дотацию, терял чересчур много клиентов. Раньше талоны выдавались под расписку в Санитарно-бытовом отделе, куда служащих вызывали по алфавитному списку в определенные дни месяца, но теперь, как слышала Пам, эту обузу взял на себя Отдел питания, расположенный, по ее сведениям, то ли на одиннадцатом, то ли на тринадцатом этаже. Она, впрочем, должна была вскоре выяснить это совершенно точно, потому что талонов у нее осталось всего на четыре дня. И если Грайс до этого не узнает, где их выдают, она ему скажет.

Грайса очень порадовало обещание Пам. Разговор о ДДТ приятственно и без неловких пауз журчал, пока не вернулся Сидз. Он принес тарелку, основательно нагруженную вареным языком и холодной курятиной.

– Надобно помнить, – перехватывая у Пам эстафету беседы о ДДТ, сказал он, – что талон «Основное блюдо» равен по цене чуть ли не всему набору талонов «Салатницы».

– Кстати о талонах, – вставила Пам. – У вас есть под рукой двадцать четыре пенса?

– Двадцать четыре пенса? Всего-то? – удивился Грайс.

– Если вам захочется кофе. «Основное блюдо» стоит здесь только двадцать пенсов. Ведь талоны-то у нас дотационные.

– Моя дотация на пять пенсов больше, – похвалился Сидз. – Вся эта груда стоит пятнадцать пенсов, а она куда сытней, чем ваша запеканка.

Радость Грайса, услышавшего о такой дешевизне обеда – жуткая дешевка, мысленно воскликнул он, – слегка приувяла от явного, хотя в общем-то вполне понятного желания Пам рассчитаться сразу же. Стало быть, ему не придется приглашать ее на обед. Он положил нож и вилку, выгреб из кармана мелочь и, несмотря на ее уверения, что это, мол, вовсе не к спеху, педантично отсчитал ей двадцать пенсов. И тут ему в голову пришла прекрасная мысль:

– А как насчет талона, который вы отдали за меня? У вас теперь не возникнет осложнений с очередным обедом?

– Будем считать, что вы мне его задолжали, – сказала Пам. Значит, не все еще было потеряно. Однажды он сможет объявить ей: «Долг платежом красен, дражайшая миссис Фос», и они отправятся на пару в «Лакомщик». Если, правда, свои талоны можно передавать другому без разрешения дежурного администратора, а он не был в этом уверен.

– Только не забудьте, – предупредил его Сидз, – что вам надо получить талон и за сегодняшний день, задним числом, а то, когда вы отдадите его Пам, у вас не хватит талонов на весь подотчетный срок и придется вам в один из дней поститься.

– А это верный путь к безумству, – продекламировал Грайс.

Его, словно мальчишку, увлекла эта болтовня о ДДТ. Она напомнила ему годы военной службы с постоянными разговорами про талоны на пропущенную еду, выдаваемые солдатам, когда их назначали в караул.

А Сидз и Пам перешли тем временем к обсуждению дел служебных – но так, чтобы их беседа была понятна новичку. Сидз подтвердил слова Пам о временном изъятии – для исправлений и дополнений – брошюрки про особенности «Альбиона», но вдвоем, припоминая по очереди подробности, они почти дословно пересказали Грайсу ее содержание. Он узнал о Книге опозданий, хранящейся у одноруких швейцаров, о правилах получения зарплаты в первый четверг каждого месяца, о графике отпусков, о шести свободных днях с сохранением содержания, ежегодно предоставляемых администрацией служащим (но обязательно вразбивку, а не подряд), и о многом другом. Эти шесть льготных дней – правило, с которым Грайс не сталкивался ни на одной из прежних служб, – особенно заинтересовали его. Он сразу же представил себе, как они с Пам удирают на денек в Брайтон – поездом девять с чем-нибудь туда и шестнадцать с чем-нибудь обратно. А его неведомые жене похождения, естественно, не будут ее и удручать.

– А как в «Альбионе» насчет общественных развлечений? – спросил Грайс у Сидза, безуспешно приманивающего кофейную тележку. Пам с Грайсом решили обойтись без пудинга, хотя он стоял на прилавке горячих блюд, а Сидз, как приверженец «Салатницы», где пудинга не было, хотел завершить обед чашечкой кофе и поэтому приманивал к их столику служительницу кофейной тележки. Грайс, надеявшийся перемолвиться с Пам еще парой слов наедине, сказал, что если б он так не наелся, то обязательно взял бы на десерт ревень со сливками, но Сидз, пробормотав машинально «Взять иль не взять, вот в чем вопрос», не сдвинулся с места. Пам не присоединила свой голос к намеку Грайса, хотя могла бы, наверно, подвигнуть Сидза на поход за ревенем, сказавши ему что-нибудь вроде «Дерзайте, мой друг, ревень – это прекрасно». Да, жаль, ведь у них так хорошо все началось.

– Смотря что вы называете общественным развлечением, – откликнулся с некоторым запозданием на вопрос Грайса Сидз. – Ф-ф-фхо! – (Значит, это был смех.) – Главное общественное развлечение в «Альбионе» вы увидите, если глянете на соседний столик.

Грайс повернул голову и украдкой оглядел сидящую за соседним столиком парочку. Мужчина и женщина средних лет, не притронувшись к еде, обсуждали что-то очень для них важное. Женщина казалась несчастной, а мужчина измученным, и Грайс подумал, что они угрюмо тянут начавшийся очень давно роман. Вот чем может обернуться невинный бокал вина, если потеряна осторожность.

– Любовный сон, – негромко сказала Пам.

– Это Каргил, давний страдалец из Отдела зарплаты, – вполголоса пояснил Сидз. – А женщина, как вы, наверно, поняли, отнюдь не миссис Каргил… хотя очень, я думаю, хочет ею стать.

– Но не может преодолеть препятствие в виде подлинной миссис Каргил? – ухмыльчиво спросил Грайс. Ему было приятно, что его сразу же начали знакомить с интимной жизнью «Альбиона».

– Очень солидное, насколько мне известно, препятствие, – ответил Сидз. – Но мы можем указать вам и на счастливую, ни от кого не таящуюся любовь, – добавил он.

– Не будьте сплетником, – умиляясь собственной порядочности, сказала Пам.

– Я говорю про нашу вдовушку миссис Рашман и одного складского джентльмена. У них уже, по-моему, даже назначен день свадьбы.

– Двадцать пятое, – подтвердила Пам. И добавила для Грайса:

– Вы, вероятно, запомнили миссис Рашман, ее представил вам сегодня утром Копланд. Она выходит замуж за своего верного поклонника со Склада снабжения. Воистину, наш «Альбион» превращается постепенно в брачное бюро.

– То же самое происходило и на моей последней службе – сказал Грайс. Стало быть, роман, взращенный в барах, расцвел свадебным цветком – счастливый контраст с бесплодными страданиями за соседним столиком. – У нас было четыре… нет, даже пять свадеб в прошлом году. И все между коллегами, или по крайней мере между бывшими коллегами.

– И кто-нибудь всякий раз обходил отдел с кружкой для пожертвований, – уверенно предположил Сидз.

– Это уж как водится, – сказал Грайс, подумав, что и ему, пожалуй, могут предложить раскошелиться в пользу миссис Рашман. Хотя, впрочем, вряд ли они решатся на такое нахальство. – А если не намечалось свадьбы, – продолжал он, – то кто-нибудь дослуживался до пенсии или собирался сменить работу, – тут Грайс вспомнил, что, когда он уходил из «Комформа», ему, в первый раз за всю его трудовую жизнь, сослуживцы ничего не подарили. Да и кто станет думать о подарках при массовом изгнании?

– Ну, здесь-то вам не будут надоедать кружками для пожертвований, – обнадежил Грайса Сидз. – С «Альбионом» люди расстаются только ногами вперед.

– Миссис Рашман уходит из «Альбиона» в жизнь, а не на кладбище, – как бы неожиданно для самой себя сказала Пам, и Грайсу почудилось, что она сразу же пожалела о сказанном.

– Исключения только подтверждают правило, – спокойно парировал Сидз. При этом он как-то странно глянул на Пам. Если б тема не казалась такой безобидной, Грайс решил бы, что взгляд Сидза был предостерегающим и что Пам его предостережение приняла. Возможно, у любовной истории миссис Рашман была какая-то тайная подоплека.

Да-да, наверняка – потому что Сидз круто и довольно неуклюже сменил предмет разговора:

– Но вы спрашивали про общественные развлечения. У нас есть несколько клубов. Шахматный, например.

Грайс признался, что он разбирается в шахматах, как свинья в апельсинах, и его собеседники сказали, что они тоже. Все трое наперебой заговорили о своей неспособности постичь шахматные законы и о забавных разгромах, нанесенных им юными племянниками и племянницами, когда они пробовали играть с ними в эту загадочную игру.

– Что еще мы можем вам предложить? – раздумчиво сказал Сидз, явно удовлетворенный сменой темы. – Скуош. Теннис. Плавание. Вообще, почти любой спорт: у нас заключен договор со Спортивным центром в Актоне, и наши сотрудники бесплатно допускаются на его стадионы. Так мне по крайней мере говорили. Я-то, признаться, не спортсмен, и вся моя физкультура ограничивается утренней прогулкой до ближайшей станции метро.

– Моя тоже, – сказал Грайс. Ему все больше нравился его первый альбионский обед. Они приманили в конце концов кофейную тележку, и за кофе общая беседа стала столь оживленной, что Грайсу даже не удавалось вставить, как хорошо он здесь себя чувствует.

– Ну, и у нас есть своя труппа, – с оттенком какой-то странной неуверенности в голосе сказала Пам. А Сидз, почти грубо оборвав ее, только резче оттенил эту странную неуверенность.

– Набор в труппу закончен! – вскинулся он, и Грайс опять заметил его предостерегающий, или даже злобно предостерегающий, взгляд. Однако на этот раз Пам не захотела повиноваться предостережению.

– Мне, солнышко, как ответственному секретарю Приемной комиссии, это известно не хуже, чем вам, – процедила она. – Но если мы не будем узнавать, кто хотел бы вступить в нашу труппу, то, когда нам понадобятся новые актеры, мы их просто не найдем.

Ага, стало быть, у нее есть коготки, это стоит запомнить.

– Если вы говорите про любительский театр… – начал Грайс, надеясь притушить разгорающуюся перебранку и попутно отметив про себя, что это, по-видимому, очередная вспышка давно тлеющей ссоры, не улаженной вовремя главой их труппы.

Но Сидз прервал его, и не просто прервал, а словно бы даже и не заметил, что он попытался вмешаться в разговор. Дурацкое положение, мимолетно подумал Грайс.

– Вы знаете устав не хуже меня, Памела, – сказал Сидз одновременно с Грайсом, заставив его умолкнуть. – К переговорам с потенциальными кандидатами…

– Не учите меня уставу, Рон, я участвовала в его разработке…

– …приступают после согласования кандидатур с Организационным бюро. После согласования, а не до!

Грайс, как и Сидз, умел говорить, не обращая внимания на помехи.

– Если вы толкуете о любительском театре и мне будет позволено ввернуть словечко… – Он решил, что теперь будет уместно прибегнуть к шутливому тону – и снова остался в дураках, потому что Пам и Сидз не обратили на его слова ни малейшего внимания.

– Подчинение уставу нельзя доводить до абсурда, Рон. Если я не имею права даже спросить кого-нибудь…

– Да спрашивайте вы ради бога! Спрашивайте ради бога! Спрашивайте! Но мне просто хотелось напомнить вам…

– …что прием в труппу окончен. Я прекрасно это знаю, Рон. Но у меня создалось впечатление, что он мог бы стать подходящим кандидатом.

– О, чрезвычайно подходящим. Чрезвычайно. При прочих равных условиях.

Грайс уже всерьез подумал обидеться на столь беззастенчивое обсуждение при нем его персоны. Но с другой стороны, он услышал о себе лестный отзыв: ведь Пам назвала его подходящим кандидатом в их труппу, и, по мнению Сидза, это было действительно так – при прочих равных условиях, то есть, по-видимому, при условии, что прием в труппу будет возобновлен. На первый взгляд, они ссорились из-за пустяков – хотя им-то их устав пустяком явно не казался. Теперь Грайс был даже рад, что они так и не дали ему закончить фразу: он собирался сказать, что не интересуется любительским театром, а раз Пам считала его подходящим кандидатом, ему незачем было заранее отрезать себе путь в их труппу.

Грайс прикидывал, как бы поестественней сказать, что он, дескать, не прочь испытать свои актерские способности, и тут Пам легонько – даже, как ему показалось, почти нежно – дотронулась до его рукава.

– Послушайте, Рон, он же сочтет нас жуткими грубиянами! – покаянно сказала она.

– О, не обращайте на меня внимания, – галантно откликнулся Грайс, прощая ей заодно и третье лицо в ее косвенной попытке извиниться. – Я только хотел сказать…

– Когда речь заходит об альбионской труппе, страсти мигом накаляются, – снова перебив его, заметил Сидз. Грайсу оставалось надеяться, что он все-таки не хотел его оскорбить. – Как вы уже, наверно, поняли, – продолжал между тем Сидз, – дело в том, что, когда человек принят, его не выгонишь, и нам поневоле приходится быть осторожными. А лично против вас мы, разумеется, ничего не имеем.

– Да я понимаю. Мне только хотелось сказать, что любительский театр не очень-то меня, признаться, интересует. – На самом деле он вовсе не хотел теперь в этом признаваться – его заставила оскорбленная гордость. Ну ничего, он когда-нибудь спросит у Пам, почему она считает его подходящим кандидатом, и даст ей себя убедить.

– Стало быть, тут и говорить было не о чем, – со сварливыми нотками в голосе сказал Сидз, посмотрев на Пам.

Пришлось с этим согласиться. Они принялись молча пить кофе. Грайс незаметно глянул на свои часы – было без десяти два, и, если считать, что дорога в отдел займет минуты три, им предстояло избыть еще семь минут. Ни Сидз, ни Пам, как понимал Грайс, вовсе не были увлеченными работягами и вряд ли возвращались после обеда за свои столы хоть на секунду раньше времени.

Надо было спасать так приятно начавшийся обед, и Грайс дружелюбно спросил:

– А можно узнать, если это, конечно, не секрет, какую пьесу запланировала ваша труппа на нынешний год?

– Пока не решено. Может быть, труппа примет мое предложение, и тогда мы поставим «Он пришел» Пристли… но я в этом не уверена, – без всякого энтузиазма ответила Пам. Общего разговора опять не получилось.

Тогда Грайс похвалил альбионский ресторан, его дешевизну, чистоту, широкий выбор блюд и неплохой кофе – особенно по сравнению с бурдой из кофейного автомата. Эти похвалы были выслушаны благосклонно, но молча. А Грайс, заговорив о «Лакомщике», вспомнил два вопроса, которые он так и не задал начальнику Отдела служащих во время собеседования. На первый из них, об альбионской столовой, он уже получил, так сказать, наглядный ответ. Оставался второй, и он задал его своим собеседникам:

– А чем конкретно мы занимаемся?

Опять этот странный взгляд – но сейчас Сидз посмотрел не на Пам, а на него самого.

– Разве Копланд не объяснил вам исключительно важной роли Отдела канцпринадлежностей? А впрочем, зная Копланда, можно и не спрашивать – разумеется, нет.

Сидз принялся с жаром объяснять Грайсу функции их отдела, но все это он уже слышал от Копланда. Когда объяснения завершились, до конца обеда оставалось две минуты. Вставая, Грайс задал Сидзу свой резервный вопрос:

– Да-да, это все мне понятно. Но я-то хотел узнать, чем занимается наша фирма.

– Вот уж действительно, – проговорила Пам, и Грайс опять заметил направленный на нее взгляд Сидза. Теперь сомневаться не приходилось: этот взгляд мог значить только одно – «Заткнись!». Грайсу же Сидз небрежно сказал – причем эта небрежность далась ему с некоторым трудом:

– Легче было бы перечислить, чем наша фирма НЕ занимается. Когда выйдет альбионский справочник, – если только этот великий день настанет, – вы сможете прочитать список дочерних компаний «Коварного Альбиона». Они, правда, не очень крупные, но их зато очень, очень много.

Собеседники подошли к кассе у эскалатора, и, пока Пам обсуждала с кассиршей необычное применение ДДТ, Сидз спросил Грайса:

– Надеюсь, я ответил на ваш вопрос?

Грайс уверил его, что да, мол, конечно, ответил. Ему, в общем-то, было наплевать, чем занимается – или НЕ занимается – «Альбион». А вот понять, почему эта пара – и особенно Сидз – ведет себя странно, он действительно хотел бы.