Разумеется, его отсутствие не осталось незамеченным. На вопрос Бальдвина о том, где его носило, Роуэн откровенно признался, что был в городе — любой другой ответ прозвучал бы неправдоподобно.

«Если ты нас предал, ты об этом горько пожалеешь», — спокойно сказал Бальдвин. При этом он вовсе не выглядел обеспокоенным.

«Я вас не предавал».

На этом тема была закрыта. Бальдвин ему доверял.

И не зря. В конце концов, Роуэн не сделал ничего такого, что могло бы навредить викингам. И все же он почувствовал какую-то неловкость, когда подсел к мужчинам, которые развели небольшой костер и стали жарить свежую дичь. Сверри протянул Роуэну кусок мяса. Это была зайчатина, сухая и жесткая. Мужчины почти не говорили, каждый сидел, погрузившись в свои мысли. Бурдюк с пивом пошел по кругу; Роуэн принял его из огромной лапищи Хаакона, который, как обычно, окинул англичанина мрачным взглядом. Роуэн сделал пару глотков и передал бурдюк Сверри, которого, похоже, меньше всех смущало то, что пленник стал одним из воинов Бальдвина. В лохматой бороде викинга сияла улыбка. Сверри тоже сделал глоток, вытер пену с губ и передал пиво дальше, Халльвардру.

Внезапно за спиной Халльвардра появился Ингварр. Он нагнулся, выхватил бурдюк и начал жадно пить.

Все уставились на него — такой реакции он, по всей видимости, и ожидал.

Вдоволь напившись, Ингварр закрыл бурдюк пробкой и бросил его одному из мужчин. Затем викинг обвел своими бирюзовыми глазами собравшихся, дольше всего задержавшись на Роуэне.

— Я был в городе, — начал Ингварр, убедившись в том, что внимание собравшихся направлено на него.

«И видел меня», — понял Роуэн. Поскольку Бальдвин уже знал о его отлучке, беспокоиться не стоило. И все же англичанин ощутил неприятный зуд между лопатками, когда Ингварр медленно прошел у него за спиной.

Викинг обошел мужчин, сидевших на одеялах, в траве или на поваленном дереве, и потер тыльной стороной ладони свою аккуратно подстриженную бороду. Морской бриз играл его светло-русыми локонами. Ингварр действительно был красив, даже Роуэн не стал бы этого отрицать. Тамплиер и себя не считал невзрачным, но разве такой девушке, как Руна, не должен нравиться мужчина ее типа? «Так было бы лучше, — мрачно подумал англичанин. — Для нее, для йотурцев и для меня».

Но все было иначе.

Ингварр самодовольно улыбался. Что его так обрадовало? Роуэн знал, что Руна отправилась в Истфилд вместе с ним. Может, по дороге он сказал девушке, что станет ее мужем? Или попытался добиться от нее взаимности? Роуэн подавил желание сжать кулаки. Кстати, куда подевалась Руна? Тамплиер представил, как она прячется где-то, вся в слезах, потому что Ингварр ее обидел. Если это так, то этот викинг уже мертвец.

Роуэн попытался успокоиться. Вряд ли Ингварр способен забыться настолько, да и Руна вполне способна дать ему отпор. Возможно, она сейчас просто бродила по побережью, наслаждаясь одиночеством.

— Я был у Маккалума, — наконец, после намеренно затянутой паузы, произнес Ингварр.

Эта новость на какое-то время лишила викингов дара речи.

— У графа? — спросил Хаакон Каменный Великан, рот которого все еще был набит мясом.

Ингварр, проходя мимо него, хлопнул дюжего воина по затылку.

— А ты много знаешь Маккалумов? Разумеется, у графа. У отца Ательны. Он угостил меня пивом и франкским вином, а затем мы поговорили как мужчины.

Хаакон выплюнул то, что было у него во рту, и выкрикнул какое-то проклятье на своем языке. Корабельный плотник Горун, долговязый парень с темными космами, доходившими ему почти до середины спины, со смехом хлопнул себя по бедру. А вот Халльвардру, кажется, было не до смеха. Он провел ладонями по своему испещренному шрамами лицу, пытаясь прийти в себя.

— О чем вы с ним говорили? — спокойно спросил Сверри.

— О чем, о чем… Я потребовал, чтобы Маккалум рассказал, где находится этот монах-убийца. Окснак, бенедиктинец.

— И он рассказал тебе об этом? Несмотря на то что прежде утверждал, что не выдаст его Бальдвину?

— Разумеется. Маккалум уже немолод, весит вполовину меньше меня и достает мне лишь до груди. Жалкое зрелище. Он не отходит от камина и ужасно тоскует по дочери. В прошлом году мне следовало идти к нему с требованием обменять монаха на дочь. Я бы вернулся не только с головой Окснака, но и со щедрым выкупом. Еще немного — и Маккалум опустился бы передо мной на свои тощие колени. — Уперев кулаки в бока и задрав подбородок, Ингварр прохаживался между мужчинами. — Он пообещал мне, что завтра поручит одному из своих людей показать нам убежище монаха.

— Мне кажется, это может оказаться ловушкой, — осторожно заметил Роуэн.

Однако Ингварр не позволил испортить его хвастливое выступление.

— Что тебе кажется, нам неинтересно!

Сделав два широких шага, викинг оказался позади англичанина, и тот сразу же напрягся. Роуэну пришлось собрать все силы, чтобы не обернуться, а продолжать спокойно сидеть. Стараясь сохранять невозмутимый вид, тамплиер откусил кусок мяса и начал жевать. Зайчатина, которая раньше казалась ему деревянной, теперь была словно камень.

— Ты здесь, чтобы сражаться. — Голос Ингварра был опасно тихим. Викинг подошел к Роуэну почти вплотную. — Ты своего рода наемник, которому не надо думать и говорить. Уяснил?

Роуэн опустил кусок мяса и выпрямил спину. Воин в нем мечтал преподнести этому хвастуну хороший урок, а монах взывал к благоразумию. Ингварр не стоил того, чтобы ставить свою жизнь на карту. Никто из северян этого не стоил. Кроме Руны, разумеется, но ее здесь не было. И еще кроме Ариена. Ради него Роуэн, пожалуй, тоже смог бы рискнуть собой. Любознательный мальчик стоял у входа в свой шатер и смотрел в сторону мужчин.

Сверри медленно поднялся.

— Замечание Роуэна не такое уж глупое. Зачем Маккалуму прятать убийцу, а затем выдавать его?

— Потому что я этого потребовал! — прорычал Ингварр и взглянул на Сверри так, словно тот был его врагом. — Разве я только что не объяснил?

Сверри пожал плечами и снова сел. Взгляды мужчин были направлены на огонь. Один из них достал нож и стал его точить. Другой занялся своими косами. От Роуэна не укрылось, что викинги поглядывают в сторону шатра Бальдвина, словно спрашивая себя, куда подевался их предводитель. Но Бальдвина в лагере не было, он ушел разведать местность и поохотиться.

— Скоро стемнеет, — нарушил неприятную тишину Халльвардр. — Нужно назначить людей для ночной вахты.

Роуэн готов был поспорить, что все викинги думают об одном и том же: Ингварр пытался подорвать авторитет Бальдвина. Похоже, им это не нравилось, но открыто выступить против Ингварра никто не решился.

— Позаботься об этом, Сверри. — Ингварр попытался сменить тон на более миролюбивый. — Я буду последним. А завтра мы возьмем на борт человека Маккалума. Он покажет нам…

Викинг замолчал и уставился в направлении леса. Его пальцы мгновенно сомкнулись на рукояти меча. Все мужчины тут же вскочили и тоже схватились за оружие. Один лишь Роуэн ограничился тем, что развернулся, не вставая с бревна, на котором сидел, — оружия у него все равно не было.

По узкой тропе, которую воины Бальдвина протоптали на поросшем камышом и травой берегу, пошатываясь, шел мужчина в черной одежде. Его руки были связаны спереди концом веревочного пояса. Глаза закрывала полоска ткани. Рядом с мужчиной шла Руна. Она держала руку на плече пленника и медленно вела его вперед; тем не менее бедняга постоянно спотыкался, а его лицо побелело от ужаса.

— Руна! — хрипло воскликнул Ариен и хотел броситься к сестре.

Халльвардр в мгновение ока очутился возле мальчишки и схватил его за руку.

Черт возьми, куда запропастился Бальдвин? Словно услышав этот вопрос, предводитель викингов вышел из леса, держа в одной руке окровавленный топор, а в другой свежую дичь.

— Что здесь стряслось?! — прорычал он, приближаясь к лагерю. — Дочь, ради молота Тора, кто это?

Роуэну показалось, что Ингварр заскрипел зубами. Викинг наверняка предвкушал, как доложит Бальдвину о своем успехе, но внезапно появившаяся Руна привлекла внимание к себе. Она подтолкнула пленника к костру и надавила ему на плечи, заставляя сесть в траву. Мужчина жалобно вскрикнул, когда одна из искр упала на его нежное лицо.

— Это монах?

Хаакон Каменный Великан схватил беднягу за плечо и встряхнул его, словно желая проверить, не растворится ли тот в воздухе. Несчастный монах задрожал от страха и промычал что-то невразумительное.

— Руна, объясни! — Бальдвин вогнал топор в бревно, на котором сидел Роуэн, бросил добычу на землю и скрестил мускулистые руки, напустив на себя строгий вид.

По спине Роуэна пробежали мурашки. Пленник Руны был не просто монахом. Перед ним сидел брат Алевольд! Отец Небесный и все святые! Очевидно, Руна увидела их вместе в церкви. Проклятье! Что же теперь делать?

— Роуэн был в Истфилде, — сразу же перешла к делу Руна. Ее обычно ясные глаза сейчас напоминали грозовое небо. Она пристально посмотрела на англичанина. — Думаю, он нас предал.

Все лица повернулись к Роуэну. Он встал и перешагнул через ствол, стараясь по возможности незаметно выбраться из кольца викингов.

— Я так и думал, что это случится, — злорадно проговорил Ингварр.

— Я пока не знаю этого наверняка. — Руна сняла повязку с глаз Алевольда. — Этот монах отказывается говорить.

— Я же сказал, сударыня, что не могу этого сделать!

Алевольд был очень молодым священником, его тонзура была не больше облатки. Побелевшими от страха пальцами он изо всех сил сжимал прикрепленные к поясу четки.

— Почему? — поинтересовался Сверри.

— Я обязан хранить тайну исповеди! — Алевольд опустился на колени. — Пожалуйста, пожалуйста, не убивайте меня, прошу…

Ингварр бросился к монаху и схватил его за волосы, заставляя встать. Алевольд завыл от страха и боли.

— У меня ты заговоришь! Иначе я сдеру с тебя шкуру и подвешу тебя за ноги на ближайшем дереве.

— Ингварр, убери руки! Это я привела его сюда!

Руна толкнула викинга в грудь. Он отпустил священника и отступил назад. Девушка подошла к Роуэну. Даже сейчас он не мог не восхищаться ее грозной красой. Именно так римляне, должно быть, представляли себе Беллону, богиню войны. Разумеется, не со светлыми волосами и с сарацинским кинжалом, но все же… Роуэн покачал головой, прогоняя эти глупые мысли.

В шаге от него девушка остановилась. Он увидел сверкнувшее перед лицом лезвие и замер. Мягко, почти что нежно («Роуэн, тебе это почудилось!») Руна прикоснулась к его щеке.

— Монах молчит, я не смогла добиться от него ни слова. Поэтому я привела его сюда: чтобы ты сказал за него. Иначе он окажется в распоряжении Ингварра. А ты ведь этого не хочешь, правда? Честно говоря, мне его жаль. Я рада, что он оказался таким щуплым, иначе притащить его сюда было бы непросто. Но попасть в руки Ингварра… Разве бедняга это заслужил?

Руна дотронулась острием кинжала до нижней губы Роуэна, не оставив на ней ни царапины. Больше всего англичанину сейчас хотелось выбить этот кинжал у нее из рук, обхватить лицо девушки ладонями и впиться в ее рот поцелуем. Он видел, как двигались полные губы Руны, формируя звуки, сливающиеся в слова, и слышал эти слова, но словно издалека…

— …ты ему сказал?

Собрав волю в кулак, Роуэн отступил на полшага.

— Это не то, что ты думаешь, Руна!

— А что же?

Девушка все еще улыбалась. Но ее взгляд был холодным. Нет, печальным. Разочарованным. Господи, как ей все объяснить? Если он во всем признается, его вряд ли оставят в живых.

— Это не связано с делом, ради которого мы сюда пришли.

— А с чем это связано?

— Для вас это не имеет никакого значения. Я дал слово, что…

— Твое слово мало что значит! — вспыхнула Руна. — Ты любишь раздавать его направо и налево, верно? Ты всерьез ожидаешь, что я, застав тебя в городе за разговором с этим монахом, скажу теперь: «Все в порядке, Роуэн, ты ведь человек слова!»? Да? Ты сам в это веришь?

Англичанин увидел, как Ингварр ухватился за топор Бальдвина и одним рывком вытащил его из бревна. Затем викинг снова схватил Алевольда за волосы и заставил его задрать голову.

— Посмотрим, не удастся ли мне немного все ускорить, — произнес Ингварр и поднял топор.

Монах побелел как полотно. Казалось, он вот-вот потеряет сознание.

— Тебе всегда нужно перегибать палку, Ингварр? — пробормотала Руна, не отрывая глаз от Роуэна. Очевидно, она не сомневалась, что викинг лишь старается припугнуть священника. Вот только сам Ингварр, похоже, не был так уж уверен в этом. Да и Роуэн не знал, чего ожидать от этого воина.

Он снова взглянул в глаза Руне, прочитал в них решимость и сделал свой выбор. Если это можно было так назвать. По сути, никакого выбора у него сейчас не было. Как и последние несколько дней.

— Оставь его в покое! — крикнул Роуэн Ингварру. — Я все скажу.

Викинг оттолкнул бедного монаха с такой силой, что тот упал и остался лежать на земле, боясь пошевелиться.

Роуэн сделал глубокий вдох и заговорил:

— Я исповедался ему в том, что желаю тебя, Руна. Что я держал тебя в объятьях и целовал. — Голос Роуэна звучал хрипло и казался незнакомым; как будто рядом стоял кто-то другой и отвечал вместо него. — И я попросил его молиться за меня, чтобы Бог дал мне силы противостоять соблазну.

Рот девушки открылся от удивления.

— Почему, Роуэн? Почему… ты этого не хочешь? — прошептала она.

Неужели в ее голосе прозвучала тоска? Глаза Руны блестели. Роуэн видел каждую черточку ее лица, каждую изогнутую ресничку, каждую из пока еще еле заметных веснушек. Он поднял руку, прикоснулся к ее щеке и провел большим пальцем по нежной коже. Еще одно мгновение, еще одно… Так могла пройти вечность, но даже ее было бы мало. Затем Роуэн заметил какое-то движение и опустил руку. Вероятно, Ингварр решил вмешаться.

Однако тамплиер ошибся — на этот раз заговорил Бальдвин.

— Я правильно тебя понял?! — прогремел он, удивленно морща бородатое лицо. — Ты… ты любишь мою дочь?

Он говорит о любви? Разве речь шла не о желании? Бальдвин выглядел таким серьезным, что англичанин растерялся.

Взгляд Роуэна снова отыскал глаза Руны, нежные, чистые и печальные. Любил ли он ее? «Господи, помоги мне, я… я не знаю».

— Полагаю, да, — пробормотал Роуэн.

Опасный огонь вспыхнул в глазах Руны.

— Ах, ты полагаешь! А потом отталкиваешь меня, да?

Она прошипела последнюю фразу так тихо, что услышать ее мог только Роуэн.

— Я поклялся не любить ни одну женщину, Руна.

Девушка повернулась к Алевольду.

— Это правда?

Священник вытер рукавом мокрое от слез лицо.

— Я… я потерял нить разговора, — всхлипнул он. — Не убивайте меня, пожалуйста!

Роуэн схватил Руну за руку, заставляя снова повернуться к нему.

— Я принял три обета: бедности, послушания и целомудрия. Это… монашеские обеты. — Он знал, что это слово для него равнозначно смертному приговору. И все же произнес его. Время тайн осталось в прошлом. — Я монах.