Я ждал восемь месяцев, пока в сентябре 1961 года администрация Кеннеди не сообщила мне, что мои способности могут ей пригодиться. После обеда за длинным главным столом в профессорском клубе гарвардский физхимик Джордж Кистяковский отвел меня в сторону, чтобы спросить, не соглашусь ли я помогать Президентскому комитету научных консультантов (PSAC) в оценке возможности нашей страны в области использования биологического оружия. Со времени окончания Второй мировой войны мне всегда хотелось знать, какое биологическое оружие могло быть у нас разработано, и я ответил, что если понадоблюсь PSAC, я всегда к его услугам. Комитет научных консультантов был создан президентом Эйзенхауэром года три назад в ответ на то потрясение, которое вызвал запуск спутника, показавший, что СССР опередил нас в освоении космоса. Вначале PSAC возглавлял Джеймс Киллиан, тогдашний президент Массачусетского технологического института, а после него — Джордж, что было связано с тем уважением, которое питал Айк к его способностям использовать научные достижения в военных целях. В Лос-Аламосе обширный опыт Джорджа в работе с взрывчатыми веществами пригодился для изготовления первых атомных бомб.
Теперь же PSAC возглавлял Джером Визнер из крупной лаборатории электроники Массачусетского технологического, в конце войны тоже работавший в Лос-Аламосе. Большинство членов комитета были физиками и химиками, что было связано с общей озабоченностью ядерным оружием и ракетной техникой. Джордж по-прежнему входил в его состав, как и Пол Доути, который надеялся, что теперь, когда Кеннеди стал президентом, у нас могло получиться замедлить, если не прекратить совсем, испытания все более мощных водородных бомб. Вскоре я заполнил несколько анкет из Белого дома, требуемых ФБР для наведения необходимых справок, чтобы выдать мне допуск к совершенно секретным материалам. Только имея такой допуск, я мог приехать в Форт-Детрик — большой и беспорядочно выстроенный комплекс, где занимались биологическим оружием, расположенный в двадцати пяти милях к северу от границы округа Колумбия, у подножий Голубого хребта.
Пол Доути (слева), Джерри Визнер (справа) и президент, который дал им надежду.
Той осенью Уолли Гилберт проводил все больше времени в Биолабораториях, куда он часто приходил со своего отделения физики, где у него по-прежнему было много преподавательской работы. У всех на уме была тогда концепция информационной РНК, и на прошедшем в июне того года симпозиуме в Колд-Спринг-Харбор главной темой было ее значение. Альфред Тиссьер, убедившись, что новосинтезированные молекулы иРНК способны функционировать в системах, лишенных клеток Е. coli, задался вопросом, могут ли молекулы РНК, у которых все азотистые основания одинаковы, тоже стимулировать синтез белка. Но, к его разочарованию, поли-адениловая кислота, или полиА (AAA...), синтезированная в лаборатории Пола Доути, не проявляла никаких матричных функций, и Альфред выбросил синтетическую РНК из головы. Он снова вспомнил о ней, когда на Биологическом конгрессе в Москве в августе того года услышал, вместе со мной и Уолли, поразительное сообщение Маршалла Ниренберга, что полиуридиловая кислота, или полиУ (УУУ...), кодирует поли-фенилаланин. Впоследствии выяснилось, что полиА тоже может служить матрицей для синтеза белка и кодирует полилизин. У Альфреда не получилось обнаружить, что полиА может выступать в роли иРНК, в связи с тем, что ему, к несчастью, дали агрегированную РНК, не способную связываться с рибосомами. Вернувшись из Москвы, Уолли занял бывший лабораторный кабинет Альфреда и занялся изучением взаимодействий между полиУ и рибосомами. В течение следующего года Альфред планировал работать то в Париже, то в Кембридже, ожидая, когда в Женеве будет готова его новая лаборатория. За несколько дней до своего отъезда Альфред и Вирджиния присоединились ко мне и Фрэнни Бир, которая этим летом снова работала у меня лаборанткой, за изысканным ужином на четверых в новом, похожем на посольство здании Американской академии — Брандеджи, к юго-западу от Бостона. Мы с Фрэнни приехали на моем MG, который я собирался одолжить ей на ближайшие шесть недель, пока меня не будет. После Москвы я планировал поехать в Камбоджу, где муж моей сестры, Боб Майерс, возглавлял базу ЦРУ, а затем в Японию, которую мне обещал показать Масаясу Номура.
Тем летом ежедневное общение с Фрэнни помогало мне разбираться в своих отношениях с двумя студентками Рэдклиффа, с которыми я недавно подружился, — чудесными блондинками-близняшками Софией и Талассой Хенкен. Они жили в большом комфортабельном доме в шикарном районе Честнат-Хилл, всегда в тени своей матери, которая была авторитетом по садоводству и вела собственную телепередачу. Таласса, которой, казалось бы, суждено было выйти замуж за человека голубых кровей, недавно познакомилась с молодым инженером-пакистанцем, персонажем куда более ярким, чем можно было ожидать от жениха будущей дамы из бостонского Винсент-клуба. У Софии, не такой оригиналки, как ее сестра, был молодой человек из Нового Орлеана, который, хотя и не подходил для Бруклинского загородного клуба, умел неплохо исполнять Гилберта и Салливана.
Мать близняшек планировала в середине октября устроить дома большой праздник по случаю их двадцать первого дня рождения. Я надеялся, что мои многочисленные письма и открытки из Королевского отеля в Катманду обеспечат мне приглашение на место рядом с Софией или с Талассой на этом торжественном вечере. Но, увы, этого не случилось, хотя приглашение я все же получил, а Фрэнни любезно согласилась быть моей дамой. Близняшек на этом вечере несколько затмевала элегантная высокая второкурсница Энн Дуглас Уотсон (мне не родственница), чье очевидное социальное и интеллектуальное превосходство над мужчинами ее возраста заставляло меня с надеждой задумываться, не дает ли мне как потенциальному жениху преимущество то обстоятельство, что ей не пришлось бы менять фамилию. Но самым завидным женихом на этом вечере, что прекрасно понимала госпожа Хенкен, был Десмонд Фицджеральд, наследник рыцарского титула, приехавший из Ирландии, чтобы изучать историю искусства в Музее Фогга.
Вскоре благодаря близняшкам я получил приглашение от Десмонда на субботний вечер в его квартире на Массачусетс-авеню, устроенный им вместе с Дороти Дин. Ее облаченная в черное фигура с королевской осанкой нередко была украшением обедов в University Restaurant и Hayes-Bickford's и еще большим украшением тех многолюдных компаний, состоявших во многом из геев, которые собирались по вечерам в клубе Casablanca под кинотеатром Brattle. Разговаривая в начале вечера с Талассой, которая утверждала, будто о большинстве гостей ничего не знает, я невольно стал прислушиваться к самоуверенному и радостному голосу Эбби Рокфеллер, самой юной на этом вечере, старшей дочери Дэвида и Пегги Рокфеллер. Эбби не пошла в колледж, а стала учиться игре на виолончели в Бостоне, поселившись в доме своей подруги к северу от Гарвард-сквер. И вот, на следующий день, пешком, поскольку мой открытый MG был теперь оставлен на зиму в гараже мисс Маккартни на Брэттл-сквер, я дошел по Брэттл-стрит до дома семьи Черчиллей, чтобы продолжить наш оживленный разговор, завязавшийся прошлым вечером. За чаем мы сошлись на том, что неимущим от имущих во все времена будут перепадать одни гроши.
К тому времени материализовался мой допуск, и вскоре я стал регулярно летать в Вашингтон для участия в заседаниях новообразованной группы по "ограниченной войне" Президентского комитета научных консультантов. Недавнее создание этой группы было ответом PSAC на постоянно растущее американское присутствие во Вьетнаме. Использование ядерного оружия было исключено с тех пор, как Эйзенхауэр решил не спасать с его помощью французов при Дьенбьенфу, и теперь было неясно, как удержать Южный Вьетнам от вьетконговцев. Ни один из подчиненных Банди не считал, что решением было массированное применение сухопутных войск. В условиях, когда их южные границы были под угрозой, китайцы всегда могли обеспечить столько солдат в качестве пушечного мяса, что ни один американский президент не мог и помыслить тягаться с ними. Использование летальных химических или биологических средств тоже было Рубиконом, который правительство не хотело переходить. Поэтому военные, отвечавшие за химическое и биологическое оружие, решали вопрос об использовании "инкапаситантов" — средств, которые выводили бы вражеских солдат из строя лишь на время. Министру обороны Роберту Макнамаре, судя по всему, нравилась эта идея, и задача PSAC состояла в том, чтобы представить Кеннеди независимую оценку возможности военного применения таких средств.
Первый новый химический агент, о котором я узнал, был как раз смертельным ядом — но только для растений. "Агент Оранж" был на повестке дня в мой первый визит в здание Исполнительного управления Президента, на юго-восточной стороне четвертого этажа которого, некогда занимаемого госсекретарем Корделлом Халлом, теперь располагалось управление PSAC. Выступая перед всей группой по ограниченной войне, офицер войск специального назначения разъяснял, как распыление этого гербицида вдоль дорог снижает опасность вьетконговских засад. Если бы это было выступление на научном семинаре, я высказал бы свои сомнения в его выводах из-за нехватки статистического анализа. Но, будучи простым консультантом, я счел уместным хранить молчание, впервые в жизни присутствуя на инструктаже, проводимом военными. Впоследствии Вине Макрей, отвечавший в PSAC за ограниченную войну, сообщил мне, что он никогда не высказывает сомнений в компетентности инструктирующих офицеров. Это уж было дело вышестоящего начальства, если оно сочло бы такое уместным. Возможность PSAC влиять на военные решения зависела от того, чтобы Министерство обороны видело в комитете возможного союзника в попытках добиться своего от президента. Снижает ли "Агент Оранж" число засад — об этом могли судить одни военные. PSAC нужен был, чтобы оценить, сулило ли использование этого гербицида какие-либо негативные последствия для здоровья военнослужащих, задействованных в его распылении. Но здесь нас тоже заверили, что подобные дефолианты для людей не представляют опасности.
Разговор с Винсом позволил мне узнать, где в Белом доме работала моя очаровательная подруга из Рэдклиффа Диана де Be. Быстро выяснив, что ее кабинет находится этажом выше, я взбежал вверх по лестнице и застал ее за разговором с начальником, Маркусом Раскиным, младшим сотрудником Национального совета безопасности, который теперь возглавлял Макджордж Банди. Марк, работавший раньше на либерального конгрессмена-демократа Боба Кастенмайера из Висконсина, теперь играл роль символического "левого" в Совете безопасности. Банди полагал, что присутствие Раскина может дать ему возможность выбирать из нескольких возможных вариантов, имея дело со сложными международно-политическими дилеммами. Намного позже я узнал, что проявленная Марком ранее откровенность в вопросах, связанных с Кубой, к тому времени уже привела к его исключению из узкого круга лиц, принимавших важные решения. Однако по Диане, ободренной визитом в Пентагон, который она совершила в тот день на вертолете, никак нельзя было сказать, что она понимает ничтожную роль ее ведомства в деле национальной безопасности. На тот вечер у нее уже были планы, и мы договорились поужинать вместе, когда я в следующий раз буду в Вашингтоне.
Еще одним консультантом PSAC был тогда мой гарвардский коллега Элиас Джеймс Кори. Первоклассный химик-органик, он должен был отвечать за химические средства, в то время как я — за биологические. Он ездил на Абердинский испытательный полигон, чтобы посмотреть, чем там занимаются химические войска, а я навещал Форт-Детрик, чтобы быть в курсе нашей программы по биологическому оружию. Когда мы с Кори впоследствии составляли отчет, имевший шансы дойти до президента, мы пользовались для хранения сверхсекретных материалов надежным сейфом в одном из помещений Мемориальной библиотеки Конверсов. Незадолго перед тем нам вкратце доложили также о советских работах в этих направлениях. Мы увидели фотографии, полученные, наверное, еще до разведывательных полетов Гэри Пауэрса, и на этих снимках были запечатлены сетки из перекрещивающихся полос, которые можно было интерпретировать как советские полигоны для испытаний химического и биологического оружия. К тому времени у СССР определенно были возможности для использования смертельных фосфорорганических нейротоксинов в качестве оружия массового поражения на территории США. Но разве стали бы советские власти это делать, если считали, что мы можем ответить ядерным ударом? И кроме того, разве стала бы любая серьезная армия рисковать возможностью того, что переменившийся ветер отнесет облако нервно-паралитического газа не в сторону цели, а на свои же войска?
Куда срочнее химическим войскам требовалось, чтобы в PSAC подготовили серьезный анализ инкапаситанта BZ, по поводу которого военные были полны энтузиазма. Добровольцы, подвергавшиеся его воздействию, некоторое время вели себя как зомби, а никакого долговременного эффекта замечено не было. Могло ли это средство позволить выигрывать сражения, не убивая вражеских солдат? Однако не будут ли одурманенные этим средством люди в условиях сильной жары умирать от обезвоживания? Еще большее беспокойство вызывало то, что добровольцы, подвергшиеся воздействию BZ, поначалу испытывали галлюцинации, сходные с теми, что вызывает ЛСД. Поэтому ни Кори, ни я не считали BZ разумной мерой борьбы с Вьетконгом.
Вечером перед моим первым визитом в Форт-Детрик, центр, руководивший разработками биологического оружия, я заехал в Вашингтон ради своего отложенного ужина с Дианой де Be. Мы поужинали в ресторане Jockey Club при гостинице Fairfax возле Дюпон-серкл. Это было заведение, самое что ни на есть подходящее для того, чтобы увидеть руководителей компаний и политиков или чтобы они увидели вас, и в часы ужина здесь сложно было отыскать людей малозначительных. Диана, судя по всему, не собиралась никого видеть, потому что не взяла очков, без которых видела только мое лицо. Она уже входила в состав джорджтаунской команды "Новых рубежей" и избегала разговоров о Кеннеди, предпочитая говорить о выходных, которые она провела недавно вместе с министром финансов Дугласом Диллоном и его женой Филлис.
Представитель власти совсем другого рода встретил меня, когда я впервые пришел в офицерский клуб Форт-Детрика. Это был гражданский научный директор программы Райли Хаусрайт, выросший в Техасе. Давно связанный с разработками биологического оружия, он стал работать на армию сразу после того, как получил доктора философии в Чикагском университете. За обедом Райли сказал мне, что считает свою детрикскую программу прискорбной государственной необходимостью. Позже мы в сопровождении нескольких военных осмотрели огромный детрикский комплекс. Мне показали множество разнообразных конструкций бомб для распыления биологических агентов, а потом одели меня в защитную одежду и провели в большое, похожее на фабрику здание, где размещались огромные емкости для выращивания опасных болезнетворных организмов. Затем мы вернулись в центр на инструктаж, посвященный двум многообещающим биологическим инкапаситантам — вирусу венесуэльского энцефаломиелита лошадей (ВЭЛ) и стафилококковому энтеротоксину.
С первым из них (ВЭЛ) удалось продвинуться в сторону возможности боевого применения намного дальше, чем со вторым. Хотя ВЭЛ обычно переносится комарами, ученые из Детрика показали, что животных можно также заражать им с помощью аэрозольных облаков. В такой форме он с большой вероятностью был способен заражать также людей. Хотя мне говорили, что у взрослых ВЭЛ-инфекция обычно проходит, не оставляя долговременных повреждений мозга, иногда этот вызывающий лихорадку вирус приводит к смерти самых молодых или самых старых. На мой взгляд, о применении его во Вьетнаме или, если уж на то пошло, где бы то ни было еще и речи быть не могло. Форсирование программы по стафилококковому энтеротоксину, напротив, представлялось мне многообещающим. Он вызывал непрерывную рвоту в течение суток, что, конечно, могло испортить церковный пикник или любое другое подобное мероприятие, но случаев смертельного исхода, вызванного этой инфекцией, известно не было. Перед самым отъездом я сказал Райли, что меня удивило, как мало нашей стороне известно о токсине сибирской язвы, несмотря на постоянно проскальзывающую в печати озабоченность по поводу его смертоносных свойств. Не могли ли на его основе без труда создать оружие, которое стали бы без предупреждения применять против ни в чем не повинного гражданского населения?
Тогда я формально находился в Гарварде в годичном отпуске, собираясь получить стипендию приглашенного сотрудника в Колледже Черчилля в Кембридже. Планируя ознакомиться там с работой совершенно новой Лаборатории молекулярной биологии (ЛМБ) Медицинского исследовательского совета, я еще не предвидел моих новых обязанностей, связанных с PSAC. В ЛМБ я собирался начать работу с РНК-содержащими фагами, которых открыли годом раньше в Рокфеллеровском университете Нортон Зиндер и его аспирант Тим Лёб. Лёб не хотел посылать образцы своего фага h потенциальным конкурентам до завершения экспериментальной части своей диссертации. В течение следующего года были открыты еще несколько РНК-содержащих фагов, одного из которых, R17, Сидни Бреннеру уже удалось раздобыть. Приехав в его лабораторию в ЛМБ, я собирался получить очищенные образцы R17, что было бы первым шагом на пути исследования его короткой одноцепочечной РНК, в которой было, судя по всему, меньше четырех тысяч нуклеотидов. Такие молекулы могли дать превосходные матричные РНК для исследований синтеза белка in vitro (в среде без клеток). В конце марта я приехал в Кембридж, где ко мне присоединилась Нина Гордон, за год до этого работавшая над диссертацией у меня в лаборатории. Теперь ей хотелось быть в Европе, поближе к ее молодому человеку Джино Сердже, физику-теоретику из Италии, работавшему в то время в Женеве. К нашему с Ниной огорчению, эксперименты с фагом R17 в ближайшие два месяца застряли из-за загрязнения культур клеток Е. coli более обычными ДНК-содержащими фагами. Работу с фагом R17 удалось по-настоящему начать только в первой половине июня, когда я вернулся в Гарвард, где мог подключить к этому занятию своих студентов.
Еще находясь в Англии, я надеялся больше узнать о сибирской язве, посетив сверхсекретную британскую лабораторию в Портон-Дауне в окрестностях Солсбери, где занимались работами, связанными с биологическим оружием. Но оказалось, что с программой по изучению сибирской язвы там продвинулись не дальше, чем в Форт-Детрике. В 1942 году в Великобритании вели активные исследования сибирской язвы на небольшом островке у берегов Шотландии, но нынешний руководитель программы, Дэвид Хендерсон, не хотел продолжать тратить деньги на оружие, которое, по его мнению, могло разрушить моральный авторитет британского правительства. Когда я на некоторое время вновь вернулся в Детрик, меня подробнее проинструктировали о программе по пирикуляриозу риса — болезни риса, вызываемой патогенным грибком, о которой я узнал в свой прошлый визит. В то время как генетики в других учреждениях работали над выведением новых сортов риса, устойчивых к пирикуляриозу, в Детрике задачей было выведение сортов возбудителя пирикуляриоза, подходящих для уничтожения риса в Северном Вьетнаме. В Детрике вполне можно было разводить этот возбудитель в немалых количествах, но оставалось неясным, каким образом внедрять его на поля. Использование вертолетов считали совершенно нереальным, потому что ни у одного имевшегося на вооружении американской армии вертолета не было радаров, которые позволили бы осуществлять ночные рейды для распыления патогена над рисовыми полями в дельте Красной реки. Впоследствии один офицер военно-воздушных сил сообщил мне об остававшемся под секретом прижимающемся к земле бомбардировщике, управляемом с помощью радаров, который проходил тогда испытания в окрестностях Далласа.
Вероятно, только благодаря бюрократическому недоразумению меня допустили в центр специального проекта Форг-Детрика, где осуществляли часть его программы, которую я увидел лишь однажды. В этом центре ученые работали не на Министерство обороны, а на ЦРУ, разрабатывая яды для политических убийств. В числе прочих ядов, над применением которых они трудились, был токсин рыбы фугу. Однако синтез этого токсина оказался задачей, достойной лучших химиков-органиков, поэтому сотрудники Детрика привлекли для этой цели Боба Вудворда из Гарварда. Где-то в недрах их ничем не примечательного серого здания, судя по всему, хранился яд, который Бобби Кеннеди впоследствии надеялся подсунуть Фиделю Кастро.
Многие из сотрудников Гарварда, горячо выступавших в поддержку "Новых рубежей", были неприятно удивлены, когда тридцатилетний брат президента Кеннеди, Эдвард Мур (Тедди), выдвинул свою кандидатуру на выборах младшего сенатора от штата Массачусетс, где его соперником был Джордж Лодж. Баллотироваться в сенаторы, имея ничтожный опыт работы в течение одного года помощником окружного прокурора, было весьма самонадеянно. А годы обучения Тедди в гарвардском колледже были запятнаны скандалом, вызванным тем, что он послал вместо себя на экзамен кого-то другого. Хотя потом он и получил диплом юриста в Университете Вирджинии и, в 1959-м, разрешение на адвокатскую практику, в Гарварде этим выпускником не гордились. Еще одним кандидатом, независимым, был гарвардский профессор истории Стюарт Хьюз, в основе избирательной кампании которого было противостояние гонке ядерных вооружений. Политолог Сэм Бир, отец Фрэнни, не одобрял Хьюза, полагая, что он непрактичен и не имеет шансов на победу, он считал, что, как демократы, мы должны поддержать кого-то, кто усилит поддержку президента Кеннеди в сенате. Вскоре меня пригласили посмотреть на Тедди лично на собрании, которое проводил Сэм для избранных коллег по Гарварду в отеле Continental в Кембридже. В тот день Тедди определенно произвел меньшее впечатление, чем его обаятельная светловолосая жена Джоан.
Надзор PSAC за ядами принял более гуманный оборот, после того как Джерри Визнер прочитал книгу Рейчел Карсон "Безмолвная весна", по частям публиковавшуюся в журнале New Yorker начиная с июня 1962 года. Карсон утверждала, что химические пестициды быстро распространяются по пищевым цепям на всей планете и представляют непосредственную опасность для окружающей среды, что они не только убивают рыб и певчих птиц, но и могут представлять угрозу самому существованию человечества. Идеи Карсон вызвали в обществе настоящую бурю, и сам президент Кеннеди оказался вовлечен в полемику, заявив, что книга Карсон убедила его администрацию отнестись к проблеме пестицидов со всей серьезностью. В то время ни одному федеральному агентству не было поручено проводить серьезные и беспристрастные исследования экологических последствий применения таких химикатов. Эту функцию было бы естественно доверить Министерству сельского хозяйства, но оно было слишком крепко связано с производителями сельскохозяйственных химикатов. Поэтому Джерри назначил своего заместителя по биологическим наукам Колина Маклауда главой специальной рабочей группы PSAC, в которую попросили войти Пола Доути и меня. Первое собрание группы состоялось 1 октября, но вскоре нам пришлось прервать ее работу в связи с тем, что все внимание PSAC отвлек на себя Карибский кризис. Только через год я узнал, что один из обсуждавшихся в ту страшную неделю ответов состоял в том, чтобы самолеты с авиабазы в Хоумстед к югу от Майами сбрасывали на Кубу устройства, распыляющие ВЭЛ.
Наша группа работала прежде всего с двумя типами пестицидов — с долгоживущими хлорированными углеводородами, самым известным из которых был ДДТ, и с намного более токсичными короткоживущими фосфорорганическими соединениями, такими как севин. Последние были первоначально разработаны как нервно-паралитические агенты для использования в военных целях, но впоследствии были получены их менее токсичные аналоги, такие как тиофос, предназначенные для борьбы с насекомыми. Оба типа пестицидов применяли все больше и больше, причем многие насекомые, в свою очередь, на генетическом уровне вырабатывали к ним устойчивость, особенно к хлорированным углеводородам. Карсон сконцентрировала свое внимание прежде всего на хлорсодержащих пестицидах, в связи с тем что они намного стабильнее, и указала на постоянно растущие концентрации этих веществ в жировых тканях живых существ во всех звеньях пищевых цепей. Хотя ДДТ, который добровольцы принимали в довольно больших количествах, в ближайшие сроки не оказывал никакого эффекта, его более токсичные производные, такие как диелдрин, вполне могли представлять угрозу здравоохранению. Диелдрин, уже широко применяемый в то время в качестве пестицида, в больших дозах оказывал опасное токсическое воздействие на печень. Еще тревожнее было то, что у мышей, подвергшихся воздействию диелдрина в намного меньших количествах, возникали гепатоаденомы, которые вполне могли развиться в злокачественные карциномы. Но в Управлении по контролю качества пищевых продуктов и лекарственных средств эти аденомы называли доброкачественными, поэтому Министерство сельского хозяйства препятствовало применению здесь так называемой поправки Делани, не допускающей наличия канцерогенов в пищевых продуктах нашей страны. Однако если бы Управление полностью запретило все пестициды на основе хлорированных углеводородов, то американское сельское хозяйство лишилось бы химических средств, которые стали жизненно необходимы для его высокой производительности. Самым благоразумным выходом представлялось рекомендовать резкое сокращение применения диелдрина, до тех пор пока не будет окончательно выяснена степень его канцерогенности.
Только после подробного изучения деятельности Министерства сельского хозяйства и Управления по контролю качества пищевых продуктов, связанной с пестицидами, мы пригласили на заседание нашей группы Рейчел Карсон. Она с радостью приняла это приглашение, но сохраняла в тот ранний январский вечер невозмутимое спокойствие и ничем не напоминала свихнувшуюся натуралистку-истеричку, какой ее изображали лоббисты производителей химикатов и сельскохозяйственной продукции. Гигантская химическая компания Mon-santo распространила пять тысяч экземпляров пародирующей "Безмолвную весну" брошюры под названием "Годы запустения", где описывался мир без пестицидов, опустошенный голодом, болезнями и насекомыми. Такие нападки нашли отражение и в рецензии на "Безмолвную весну", опубликованной журналом Time, где сетовали на чрезмерно упрощенный подход автора и откровенные неточности. Через две недели после встречи с Рейчел Карсон наша группа в ходе долгих обсуждений подготовила первый вариант отчета президенту. Хотя в этом отчете и признавалась незаменимой роль пестицидов в современном сельском хозяйстве и здравоохранении (например, для борьбы с комарами), по большей части он был посвящен опасности, которую представляют пестициды для людей, рыб, всей живой природы и окружающей среды.
На этот вариант отчета немедленно последовала возмущенная реакция со стороны Министерства сельского хозяйства. Министр Орвилл Фриман написал PSAC, что в нынешнем виде отчет нанесет огромный вред сельскому хозяйству США. После того как в отчет было добавлено еще несколько страниц о пользе пестицидов и вся группа PSAC одобрила его новый вариант, министерство потребовало, чтобы они подготовили подробную рецензию на этот отчет, прежде чем президент одобрит его публикацию. Но Джерри Визнер настоял на своем, отказавшись также добавить в отчет обобщающее утверждение, что пищевые продукты нашей страны безопасны, и убрать последнее предложение, отмечавшее роль Рейчел Карсон в привлечении общественного внимания к этой проблеме. К нашему глубокому облегчению, президент Кеннеди опубликовал этот документ без искажений 15 мая 1963 года.
К тому времени Диана де Be больше не работала у Марка Раскина в PSAC под крышей здания Исполнительного управления. Несмотря на то что недавно она купила дом на тихой улочке возле Джорджтаунского университета, в какой-то момент она внезапно уехала в Париж. В Вашингтоне мне теперь чаще приходилось обедать и ужинать с другими участниками групп PSAC или с Лео Силардом и его женой, не имевшими постоянного жилья и жившими в то время в отеле Dupont Plaza. Во время Карибского кризиса Лео с таким ужасом ожидал, что вот-вот разразится война, что уехал из Нью-Йорка в Женеву через Рим, где безуспешно пытался добиться аудиенции у папы. Через месяц Силарды с некоторой опаской вернулись в Вашингтон, где Лео продолжил работать над своими неортодоксальными проектами, как уменьшить вероятность ядерной войны. В последнее время вновь возобновились надземные ядерные испытания: Советский Союз вскоре после возведения Берлинской стены прервал международный мораторий. Через шесть месяцев наши разработчики ядерного оружия последовали примеру советских.
В политике меня в то время более всего беспокоило непрерывно расширяющееся военное присутствие США во Вьетнаме. В то время в Вашингтон только что вернулись моя сестра Бетти и ее муж Боб, бывший начальник базы ЦРУ в Камбодже. Пятнадцать с лишним лет опыта работы на Дальнем Востоке убедили Боба, что посылать во Вьетнам новые и новые войска — значит создавать там болото, от погружения в которое наша страна еще долго не оправится. Но он знал, что многие в руководстве армии США были настроены более оптимистично. В гостях у Боба и Бетти в их доме типа ранчо, откуда Бобу было несложно регулярно ездить в штаб ЦРУ в Лэнгли, я говорил, что нашей группе по ограниченной войне было нечего предложить в помощь американской миссии во Вьетнаме. К тому времени я узнал, что стафилококковый энтеротоксин больше нельзя было считать всего лишь инкапаситантом. Обезьяны, в организм которых он попадал через легкие, быстро умирали. Надо полагать, что с людьми при таком же воздействии произошло бы то же самое. Через четыре месяца я сообщил об этом Джону Ричардсону, когда он навещал Боба и Бетти после того, как его сняли с руководства базой в Сайгоне, что было воспринято как знак прекращения американской поддержки коррумпированного правительства Нго Динь Зьема. За два года до этого, когда я навещал свою сестру и ее мужа в Камбодже, Боб Блум, который тогда возглавлял Азиатский фонд, тайно финансируемый ЦРУ, говорил мне, что любой преемник Зьема, скорее всего, окажется еще хуже.
Через месяц я встретился с "суперагентом" Десмондом Фицджеральдом, придя в его дом однажды в середине июня, чтобы повести на ужин его приемную дочь, учившуюся вместе с Эбби Рокфеллер. Десмонд принадлежал к великосветской элите, при участии которой было основано ЦРУ, и на собственном опыте, полученном на Филиппинах, знал, что взятки, а не солдаты служат лучшим способом решать внешнеполитические задачи Соединенных Штатов в Азии. Мне показалось, что он думает о чем-то другом, когда я высказывал ему свои сомнения в том, что использование арсеналов пирикуляриоза риса из Форт-Детрика помешает Северному Вьетнаму продолжать поддержку Вьетконга. Только через двадцать пять лет я узнал, что Бобби Кеннеди поручил Десмонду задачу убить Фиделя Кастро.
Хотя я и участвовал в общем собрании группы по ограниченной войне в начале мая, моя основная роль в PSAC состояла в то время в руководстве новой группой по вредителям хлопка. Возникла эта группа в связи с тем, что сенатор от штата Аризона Карл Хейден обратился к президенту Кеннеди с просьбой предпринять на федеральном уровне усилия, чтобы каким-то образом не дать хлопковому долгоносику проникнуть из Мексики на высокорентабельные орошаемые хлопковые поля Аризоны. Расходы на пестициды уже достигали 20% всех затрат на производство хлопка в юго-восточных штатах, а хлопковый долгоносик с каждым годом становился все более устойчив к используемым для борьбы с ним хлорированным углеводородам. На первой встрече нашей группы в Бетсвилле в окрестностях Вашингтона нас проинструктировали относительно самой проблемы и ее возможного решения. Стерилизационный метод, который, как утверждалось, позволил уничтожить паразитическую мясную муху Cochliomyia hominivorax в отдельных, известных своими ипподромами районах Флориды, теоретически должен был оказаться идеальным средством для спасения урожаев хлопка от долгоносика. Но практическое применение этой процедуры для уничтожения долгоносика представлялось затруднительным. На то, чтобы развести и выпустить в природу стерильных хлопковых долгоносиков в достаточном количестве, могло потребоваться несколько миллиардов долларов.
Во время наших последующих поездок на хлопковые поля Миссисипи, Техаса, Калифорнии и Мексики энтомологи, преобладавшие в нашей группе, пришли к выводу, что спасти фермеров от дальнейших расходов на пестициды могут методы комплексной борьбы с вредителями (integrated pest management). Первой остановкой на нашем пути была Лаборатория по исследованию хлопкового долгоносика в колледже штата Миссисипи в Старксвилле, расположенном, что неудивительно, в том самом районе, от которого был избран в Конгресс влиятельный Джейми Уиттен. Будучи председателем комитета по ассигнованиям, Уиттен имел большее влияние на политику в области сельскохозяйственных исследований, чем сам министр сельского хозяйства. Позже, по дороге на обширные поля все еще принадлежавших британцам хлопковых плантаций Delta and Pine в окрестностях Гринсвилла, меня поразили дома работников, занимавшихся прополкой хлопка, еще более обветшалые, чем те жилища, что я видел за два года до этого по краям рисовых полей в Камбодже. Позже представитель Delta and Pine, проводивший для нас экскурсию по своим обширным владениям, отметил, что его работники так ленивы, что прекращают работать мотыгами всякий раз, как только его машина скрывается из вида.
По дороге в лабораторию Министерства сельского хозяйства, исследовавшую вредителей хлопка, в окрестностях Браунсвилла в Техасе, нас облил пестицидами небольшой самолет, пролетевший над нами. К счастью, мы ехали не в открытом автомобиле. Повсюду можно было видеть рекламу пестицидов на больших придорожных щитах, на которых каждая из конкурирующих агрохимических компаний нахваливала достоинства своего пестицидного варева, как если бы это был лосьон после бритья. До поездки в Техас у меня были надежды, что с "хлопковыми червями" — гусеницами, которые в некоторые годы приносили больший вред, чем хлопковый долгоносик, — удастся успешно бороться, распыляя взвеси полиэдрических вирусов. Подобные вирусы уже использовали для борьбы с гусеницами елового почкоеда в Канаде, но здесь такое предприятие было неосуществимо, поскольку, как мы, к своему ужасу, узнали, 85% бюджета лаборатории в Браунсвилле уходило на зарплаты. Основная функция большинства региональных лабораторий Минсельхоза состояла в том, чтобы обеспечивать хорошей работой людей, которым покровительствовал местный конгрессмен. Например, в лаборатории по исследованию хлопкового долгоносика главным администратором был близкий родственник конгрессмена Уиттена.
За осень мы собирались три раза, чтобы выработать наш окончательный отчет во всех подробностях. Я написал его первое предложение: "Хлопковый долгоносик стал у нас едва ли не общенациональным учреждением". Я втайне надеялся, что его прочтет сам президент Кеннеди и отметит меня как потенциального спичрайтера. В первый же день последней из запланированных встреч нашей группы на наше совещание ворвался Джим Хартгеринг, заместитель Колина Маклауда, принесший нам весть, что президент был ранен в Далласе. Мы без особого энтузиазма пытались снова вернуться к обсуждению вредителей хлопка, пока через час нам не сообщили, что Кеннеди умер. В состоянии шока я вышел из управления PSAC и вскоре забрел на верхний этаж к Марку Раскину, который уже несколько месяцев хотел подать в отставку со своей символической должности у Банди в Национальном совете безопасности и основать свой собственный институт международной политики. Нам обоим хотелось бы знать, при каких обстоятельствах эту новость услышит Диана де Be. Чувства не давали нам осознать, что теперь нашим президентом будет Линдон Джонсон, и смириться с этим.
Наконец я решил, что незачем слоняться без дела, и отправился в отель Dupont Plaza, где я теперь поселился, чтобы быть поближе к Силардам, вместо отеля Hay-Adams напротив Белого дома по другую сторону Лафайет-парка, который был в те времена недорогим и в котором я останавливался раньше, когда приезжал в Вашингтон. Лео, всегда предвкушавший следующий прием пищи, настоял на том, чтобы Труди и я немедленно пошли вместе с ним в Rathskeller по другую сторону Дюпон-серкл на Коннектикут-авеню. Там он без устали твердил о том, как добиться, чтобы Линдон Джонсон прекратил гонку ядерных вооружений. У меня не было моральных сил, чтобы остаться в городе и посмотреть на похоронную процессию, которая скоро должна была торжественно проследовать по Пенсильвания-авеню. На следующее утро я малодушно улетел в Бостон.
Макджордж Банди остался советником по национальной безопасности, но Джерри Визнер вскоре подал в отставку, чтобы вернуться в Массачусетский технологический на должность декана школы естественных наук. Прошло почти восемь месяцев, пока то, что осталось от нашего искромсанного отчета по вредителям хлопка, было наконец опубликовано. Из отчета пропала наша рекомендация тратить больше на оборудование для исследований и их финансирование и меньше на зарплаты. Мы не видели для американского производства хлопка никакой возможности выйти из-под полной зависимости от пестицидов, если только не обучить большое число энтомологов, которые помогли бы внедрить в эту область более осмысленные подходы. Но нам сказали, что новый президент не хочет, чтобы мы рекомендовали курс, требующий вкладывать больше средств в исследования вредителей хлопка. Учитывая, что окончательному варианту нашего отчета все равно, судя по всему, не суждено было ни на кого повлиять, я не видел смысла возражать против его нового, более прозаичного первого предложения: "Хлопок является важнейшей товарной культурой Соединенных Штатов".
В последний раз мне довелось выступать в качестве консультанта PSAC с ежедневным окладом в 50 долларов в тот день, когда подгруппу по биологическому и химическому оружию собрали для оценки предложения выпустить несколько инфекционных агентов над Тихим океаном к западу от Гавайев и проверить, заразятся ли эндемичные тихоокеанские птицы. Если бы никто из них не заразился, это означало бы, например, что ВЭЛ уже разрешат наконец использовать в надлежащих военных целях. Когда я увидел, что председательствовать на этом инструктаже пришел генерал-лейтенант, я понял, что военные очень хотят, чтобы эти тесты состоялись. Они уже привлекли для этой цели орнитологов из Смитсоновского института. В то утро я был единственным членом группы, оказавшимся в оппозиции, настаивая, в частности, на том, что ВЭЛ не является инкапаситантом. Он убивает очень молодых и очень старых, и его ни в коем случае нельзя распылять над какими-либо территориями, населенными людьми. Из последовавшего разговора с Винсентом Макреем у меня возникло отчетливое впечатление, что генерал-лейтенант хотел, чтобы его план тихоокеанских испытаний был одобрен единогласно. Неудивительно, что с тех пор меня никогда больше не вызывали в исполнительное управление президента.
Больше года спустя, в начале июня 1965 года, меня пригласили на прием в честь "президентских ученых" (элиты выпускников колледжей со всей страны, отобранных в рамках программы, которую придумал президент Джонсон), проходивший на южной лужайке перед Белым домом. Я оказался рядом с фигуристкой Пегги Флеминг, рядом с которой, в свою очередь, был генерал Уильям Уэстморленд. На возвышении стояла Люси Джонсон и говорила о том, что мы должны всеми силами поддерживать наших американских солдат, бывших теперь во Вьетнаме не просто "наблюдателями", но воюющей армией пугающего размера. Впоследствии, в очереди к принимавшему нас президенту, я наблюдал, как сенатор Уильям Фулбрайт пытался соблюсти политес во время короткого разговора с Джонсоном. Столь же любезна была тогда первая леди, которая провела некоторых из нас внутрь, чтобы показать приемные залы президентской резиденции. Я осознал в тот момент, что эпоха закончилась и другого шанса увидеть Белый дом изнутри мне уже может и не представиться.
Усвоенные уроки
1. ПРЕУВЕЛИЧЕНИЯ НЕ ОТМЕНЯЮТ БАЗОВЫХ ИСТИН
Книга, так же как спектакль или фильм, имеет наибольший успех, когда она преувеличивает действительность. В изложении научных фактов для неспециалистов есть огромная разница между "эффектно преувеличить" и "ввести в заблуждение". Вопросы, которые ученые должны разъяснять обществу (в то время — загрязнение ДДТ, сегодня — скажем, глобальное потепление или использование стволовых клеток), для большинства людей потребовали бы слишком многих лет изучения, чтобы разобраться в них во всех нюансах. Ученые неизбежно что-то преувеличивают, но их моральный долг перед обществом требует преувеличивать ответственно. Когда я писал учебники, то понял, что подчеркивать исключения из общепризнанных истин вредно. Использование таких уточняющих терминов, как "вероятно" или "возможно", — плохой способ знакомить с новыми идеями. Некоторые из приведенных Рейчел Карсон фактов оказались недостаточно доказанными, непреложной осталась та истина, что синтетические пестициды распространяются по пищевым цепям столь быстро, что легко могут достигать концентраций, опасных для человека. Любые оговорки по этому поводу дали бы только увеличение прибылей химической промышленности.
2. ВОЕННЫХ ИНТЕРЕСУЕТ, ЧТО УЧЕНЫЕ ЗНАЮТ, А НЕ ЧТО ОНИ ДУМАЮТ
Инструктаж, который проводили в Форт-Детрике для PSAC, был посвящен тому, насколько действенны будут те или иные биологические агенты в случае их использования в военных целях или нашей, или советской стороной. Следует ли использовать такое оружие — эта тема не обсуждалась. И вопрос о том, следует ли рассматривать ВЭЛ как тактическое или стратегическое оружие, перед нами тоже никогда не ставили. Я наивно полагал, что никто не станет всерьез обсуждать возможность использования ВЭЛ в каком-либо качестве в ближайшем будущем, но то, что представляется абсурдом человеку штатскому, может считаться вполне приемлемым в мире, где не склонны полностью отказываться от всех имеющихся вариантов. Неудивительно, что нам никогда не говорили, что ВЭЛ почти готов для использования в качестве оружия. Если бы мы об этом узнали, то сразу отправились бы к Макджорджу Банди, если не к самому президенту, чтобы сообщить, что мы против использования такого оружия. Мне по-прежнему неизвестно, знали ли Банди и Кеннеди, как далеко продвинулась американская программа по ВЭЛ. Могу предположить, что они знали не больше, чем наша группа при PSAC. Допуск к сверхсекретным материалам отнюдь не предполагает, что его обладателю все нужно знать. Мне выдали такой допуск, но лишь благодаря собственному любопытству, возникшему, когда я увидел здание непонятного назначения, я узнал, что одна из особенно хорошо финансируемых миссий Форт-Детрика состояла в улучшении возможностей ЦРУ убивать.
3. НЕ ПОДДЕРЖИВАЙТЕ ПРОЕКТЫ, РЕАЛИЗАЦИЯ КОТОРЫХ ТРЕБУЕТ ЧУДЕС
Предложение избавить южные штаты от хлопкового долгоносика, выпуская в среду стерилизованных облучением самцов, чтобы с ними скрещивались самки, нам, экспертам, с самого начала показалось нелепым. Никто из тех, кто проводил для нас инструктаж, не мог сказать, в какую сумму это может обойтись. Хуже того, почти все пробные испытания, проведенные на тот момент, дали отрицательные результаты, а их сторонники теперь говорили, что нужны дополнительные исследования. Создатели проекта со стерильными самцами были заинтересованы в том, чтобы в Конгрессе считали, что лаборатория по исследованию хлопкового долгоносика стоит на пороге большого достижения. В этом случае конгрессмен Джейми Уиттен мог купаться в лучах ее воображаемой славы. Те, кто читал наш отчет, знали, что, по нашему мнению, проводимые на местах исследования ведут в тупик, но, в конце концов, правительство может игнорировать даже мнение собственных научных консультантов. Никого не волновало, что на получение стерильных самцов в достаточном количестве во всех регионах страны, где выращивают хлопок, потребовалась бы большая сумма, чем прибыль от среднего урожая.
4. РЕКОМЕНДАЦИИ ПО СПОРНЫМ ВОПРОСАМ НУЖДАЮТСЯ В ПОЛИТИЧЕСКОЙ ПОДДЕРЖКЕ
Вывод нашей группы при PSAC, что пестициды представляют опасность для окружающей среды, дошел до общественности только благодаря тому, что президент Кеннеди согласился его опубликовать. Если бы он был в большом долгу перед химической промышленностью, сотрудники его администрации проследили бы, чтобы пассажи, вредящие интересам этой промышленности, оказались смягчены, оставляя открытым вопрос о правомерности выводов "Безмолвной весны", а призывы исправить положение стали не такими настоятельными. К счастью, у Кеннеди не было такого политического долга, и Белый дом не оказывал на нас никакого давления. Администрация президента Джонсона, напротив, сочла политически вредной публикацию Белым домом отчета, в котором говорилось бы, что отечественным производителям хлопка требуется нечто большее, чем усиленное опрыскивание пестицидами, позволявшее их полям сохранять рентабельность. Когда жалкие остатки нашего отчета о вредителях хлопка вышли в свет, большинство членов группы осознали, что все наши труды пропали даром.