Война рождает странные развлечения. В июле 1945 года капитан Фрэнк Дженьюэри, проходивший службу на острове Тиниан в северной части Тихого океана, начал ежедневно подниматься на вершину горы Лассо и собирать там пирамидки из гальки — по одному камню на каждый взлет Б-29 и по одной пирамиде на боевую операцию. Это было бессмысленное занятие, но таковым является даже покер. Парни из 509-й авиационной группы играли в покер до умопомрачения. Они сидели в тени пальм вокруг перевернутых ящиков, потея в нижнем белье, ругаясь и ставя на кон деньги и сигареты, сменяя друг друга в игре, пока карты не становились настолько мятыми и мягкими, что их можно было использовать вместо туалетной бумаги. Дженьюэри уже тошнило от этой рутины. После того как он несколько раз поднялся на вершину горы, за ним начали волочиться некоторые парни из его экипажа. Когда к их группе присоединился пилот Джим Фитч, прогулки на Лассо стали считаться официальным хобби, таким же как запуск сигнальных ракет на территории базы или охота на рыбацкие японские сейнеры. Капитан Дженьюэри никак не комментировал подобное развитие событий. Тем более что его экипаж обычно группировался вокруг пилота. Вот и сейчас Фитч передал по кругу свою помятую флягу.

— Эй, Дженьюэри, — позвал он, — не хочешь сделать глоток?

Фрэнк подошел и взял флягу. Увидев камень в его руке, Фитч засмеялся:

— Практикуешься в бомбометании, профессор?

— Да, — мрачно ответил Дженьюэри.

Для Фитча любой человек, читавший что-то помимо анекдотов, был «умником» или «профессором». Изнывавший от жажды Фрэнк хлебнул немного рома и передал флягу лейтенанту Мэтьюсу — их штурману.

— Вот почему он лучший, — пошутил Мэтьюс. — Всегда тренируется.

Фитч захохотал:

— Это я делаю его лучшим. Верно, профессор?

Дженьюэри нахмурился. Пилот был рослым молодым мужчиной крепкого телосложения. Свинячьи глазки как у головорезов из комиксов. Остальной экипаж состоял из таких же двадцатипятилетних парней, как и Фитч, поэтому им нравился командно-наглый стиль капитана. Тридцатисемилетний Фрэнк не вписывался в их компанию. Пожав плечами, он направился обратно к пирамиде камней. С горы Лассо открывался вид на весь остров, начиная от гавани с ее грунтовой Уолл-стрит и кончая северным аэродромом в районе Гарлема. В последние дни Дженьюэри наблюдал за сотнями Б-29, с ревом взлетавших с четырех параллельных полос северного поля. Их целью была Япония. Последний квартет с жужжанием пронесся над островом, и Фрэнк добавил к куче еще четыре камня, заполняя выемки на пирамиде. Один из булыжников идеально вошел в небольшую щель.

— А вот и наши герои! — произнес Мэтьюс. — Их уже тащат на буксире.

Взглянув на рулежную дорожку, Дженьюэри увидел самолет 509-й группы. Сегодня, 1 августа, намечалось кое-что поинтереснее обычного парада «летающих крепостей». Ходили слухи, что генерал Ле Мэй хотел забрать у них секретную миссию. Но полковник Тиббетс отправился в штаб и поцапался с Ле Мэем, после чего тот оставил миссию в его руках, хотя и выдвинул особое условие: один из генеральских парней должен был провести проверочный полет с ведущим экипажем 509-й группы. Он хотел убедиться, что ребята Тиббетса годятся для решающего удара по Японии. Человек Ле Мэя уже прибыл на базу. Сейчас он вместе с Тиббетсом находился в самолете. Решив посмотреть на их взлет, Фрэнк присоединился к своим товарищам.

— Почему их борт не имеет названия? — спросил Хэддок.

— Льюис боится давать ему имя, — ответил Фитч. — Все вопросы там решает полковник, а не он. И бедняга знает это.

Остальные засмеялись. Будучи любимчиками Тиббетса, парни Льюиса не пользовались большой популярностью в авиагруппе.

— И что, по-твоему, полковник сделает с человеком Ле Мэя? — спросил Мэтьюс.

При этих словах все снова засмеялись.

— Могу поспорить, что при взлете он вырубит один мотор, — ответил Фитч.

Пилот указал рукой на остовы разбившихся Б-29, отмечавшие границы каждой полосы.

— Затем Тиббетс скажет, что полет нельзя продолжать, и пойдет на посадку.

— Действительно! — согласился Мэтьюс. — Какой полет на трех моторах!

— Размечтались, — тихо прошептал Дженьюэри.

— А мне новые «райты» вообще не нравятся, — серьезным тоном произнес Хэддок. — Их выпускают с конвейеров без всякой проверки, и они ломаются уже при стартовых нагрузках.

— Для старого быка это не важно, — сказал Мэтьюс.

Затем парни начали говорить о летных навыках Тиббетса. Они считали полковника лучшим пилотом на острове. Однако Дженьюэри относился к нему еще хуже, чем к Фитчу. Виной тому был случай, приключившийся с ним в начале его назначения в 509-ю авиагруппу. Ему сказали, что он зачислен в секретное подразделение, задачи которого могли повлиять на ход всей войны. Затем Фрэнку дали отпуск. В Виксбурге двое летчиков, только что вернувшихся из Англии, угостили его виски, а так как Дженьюэри несколько месяцев базировался близ Лондона, у них завязался долгий разговор, и они незаметно накачались допьяна. Эти двое расспрашивали его о новом назначении, но Фрэнк, пропуская такие вопросы, постоянно возвращался к блицу на Германию. Он рассказывал им об одной симпатичной английской медсестре, квартиру которой разбомбили немцы. Вся ее семья погибла… Но они хотели знать, куда его направят после отпуска. Он ответил, что приписан к особому авиаотряду, на который возложена секретная миссия. И тогда «летчики», вытащив бляхи, представились офицерами армейской разведки. Они предупредили, что, если он еще раз разболтает военную тайну, его отошлют на Аляску. Какой грязный трюк! Вернувшись в Вендовер, Фрэнк сказал эти слова в лицо полковнику. Тиббетс покраснел и принялся угрожать ему трибуналом. Дженьюэри презирал его за подлую подставу. В тот год во время тренировочных полетов он заслужил себе славу лучшего бомбардира — и только для того, чтобы показать старому козлу, как тот был не прав. Каждый раз, когда их взгляды встречались, полковник отводил глаза. Но он никогда не хвалил Дженьюэри за точное бомбометание. Воспоминание об этой несправедливости заставило Фрэнка метнуть камень в муравья, который полз по тропинке.

— За что ты его так? — с усмешкой спросил Фитч.

Дженьюэри указал рукой:

— Они уже взлетают.

Самолет Тиббетса отбуксировали на полосу «Бейкер». Фитч снова пустил фляжку по кругу. Тропическое солнце палило их своими лучами. Океан вокруг острова казался белым маревом. Дженьюэри поднес ладонь к козырьку бейсбольной кепки.

Четыре двигателя заработали на всю мощь. Блестящая «летающая крепость» тронулась с места и быстро помчалась по «Бейкер». На отметке в три четверти полосы у нее вдруг заклинило крайний правый винт.

— Вот! — крикнул Фитч. — Я же говорил! Он сделал это!

Самолет взлетел и, задрав нос, накренился вправо. Затем под веселые крики четырех парней, стоявших рядом с Дженьюэри, он вышел на заданный курс. Фрэнк с тревогой показал на него:

— Смотрите! Третий двигатель тоже заглох.

Внутренний правый пропеллер перестал вращаться. Самолет поднимался только на левом крыле, в то время как два правых винта оставались совершенно бесполезными.

— Святой дымок! — закричал Хэддок. — Ну разве наш полковник не чудо?

Они радостно улюлюкали, прославляя силу самолета и смелую дерзость Тиббетса.

— Клянусь Богом, человек Ле Мэя запомнит этот полет навсегда! — со смехом прокричал пилот Фитч. — Вы только посмотрите! Он делает вираж!

Очевидно, Тиббетсу было мало отключения двух двигателей. Он накренил самолет вправо, пока тот не встал на «мертвое» крыло. Б-29 повернул назад к Тиниану. Еще через секунду задымил его внутренний левый двигатель.

Война выпустила на волю буйные фантазии Фрэнка. Три года он держал их в запертой клетке, не позволяя тревожить его мозг. Ему угрожали сотни опасностей: осколки бомб, разрывы снарядов, печальная участь многих фронтовых товарищей. Но он отказывался от игр воображения. Война пыталась подточить его контроль. Он видел развалины дома той английской медсестры. А полеты над Руром? Бомбардировщик, летевший прямо под ним, разорвало на куски огнем зенитной артиллерии. Затем был год учебы в Юте. Жесткий запрет на фантазии утратил силу. Вот почему, когда он увидел задымившийся двигатель, его сердце ударилось о грудную кость и он оказался рядом с Фереби, бомбардиром ведущего экипажа. Он мог видеть, что творилось за креслами пилотов…

— У них остался только один мотор? — не веря глазам, вскричал Фитч.

— Это все по-настоящему, — хрипло произнес Дженьюэри.

Вопреки своим запретам, он видел панику в кабине пилотов — неистовую спешку в попытках запустить два правых двигателя. Самолет быстро терял высоту. Тиббетс выровнял его и повел обратно к острову. Два правых винта завращались. Их обороты дошли до стадии полупрозрачного сияния. Фрэнк затаил дыхание. Им нужно было приподняться. Тогда полковник дотянул бы до острова. Судя по всему, он направлялся к укороченной полосе на его южной половине.

К сожалению, Тиниан имел высокие прибрежные скалы, а самолет был слишком тяжелым. Б-29 с ревом устремился в джунгли за полосой песка, где 42-я улица встречалась с Ист-Ривер. «Летающая крепость» взорвалась в облаке огня. К тому времени, когда звук достиг горы Лассо, они уже знали, что уцелевших не будет. Черный дым поднимался в белое небо. В оглушительной тишине на вершине горы они слышали только жужжание насекомых.

Воздух вышел из легких Дженьюэри. Он все еще находился там, рядом с Фереби. Его мозг разрывали крики отчаяния. Он видел промельк зелени за стеклами. Боль от удара пронзила нервы шоком, словно сверло неловкого дантиста.

— Господи! — повторял Фитч. — Господи! Господи!

Мэтьюс присел на корточки. Фрэнк поднял флягу и бросил ее в Фитча:

— Пе-пе-перестань!

Дженьюэри не заикался с шестнадцати лет.

Они стремглав побежали с холма. На Бродвее с ними поравнялся джип. Его немного занесло при остановке. За рулем сидел полковник Скоулз, заместитель старого Тиббетса.

— Что случилось? — спросил его Фитч.

— Чертовы «райты», — ответил Скоулз, пока вокруг него собиралась толпа.

Похоже, один из двигателей отказал в неподходящий момент. Возможно, какой-нибудь сварщик в Штатах поработал с металлом на секунду меньше, чем того требовалось. Или произошло нечто столь же незначительное и тривиальное, повлиявшее на весь ход событий.

Оставив джип на пересечении 42-й и Бродвея, они побежали по узкой тропе, ведущей к песчаному берегу. В джунглях выгорел большой круг деревьев. Там уже работали пожарные машины. Скоулз, с мрачным лицом, остановился рядом с Дженьюэри.

— Это был ведущий экипаж, — сказал он.

— Я знаю, — тихо ответил Фрэнк.

Хотя его фантазии уже улеглись и превратились в пепел, он все еще пребывал в состоянии шока. Однажды в детстве Дженьюэри, привязав к рукам и поясу простыню, спрыгнул с крыши и упал прямо на грудь. Сейчас он чувствовал себя примерно так же. Он не знал, что вызвало это «падение», но верил, что действительно ударился о твердую поверхность.

Скоулз покачал головой. Прошло полчаса, и огонь почти потушили. Четверо товарищей Фрэнка болтали с бойцами из строительной роты.

— Он собирался назвать самолет в честь своей матери, — ни к кому не обращаясь, произнес полковник. — Мы говорили с Тиббетсом сегодня утром, и он сам сообщил мне об этом. Он хотел назвать его «Энола Гэй».

По вечерам джунгли начинали дышать. Их горячее влажное дыхание омывало лагерь 509-й авиационной группы. Тоскуя о порывах настоящего ветра, Дженьюэри стоял у дверей барака, собранного из листов гофрированного железа. В этот день на базе не играли в покер. Все разговаривали приглушенным шепотом и с торжественно-мрачными лицами. Несколько парней собирали в ящики вещи погибших товарищей. Остальные готовились ко сну. Потеряв надежду на бриз, Фрэнк вернулся в барак. Он забрался на верхнюю койку и уставился в потолок. Его взгляд лениво блуждал по гофрированной арке. Из-за стены доносилась песня сверчка. Внизу шла оживленная беседа. Он прислушался к печальным и немного виноватым голосам. Инициатором собрания, естественно, был Фитч.

— Дженьюэри — лучший из оставшихся бомбардиров, — говорил он друзьям. — А я ничем не хуже покойного Льюиса.

— Но Свини тоже хорош, — возразил ему Мэтьюс. — И он в экипаже у Скоулза.

Они гадали, кому теперь поручат нанесение удара. Фрэнк нахмурился. Не прошло и двенадцати часов после гибели Тиббетса и его ребят, а парни уже ссорились по поводу их замены. Дженьюэри надел рубашку и спрыгнул с верхней койки.

— Эй, профессор, ты куда собрался? — спросил Фитч.

— На свежий воздух.

Время близилось к полуночи, но было по-прежнему душно. Сверчки умолкали при его приближении и снова начинали стрекотать, когда он удалялся на пару шагов. Фрэнк закурил. Мимо прошел патруль морпехов. В темноте казалось, что в воздухе проплыли две нарукавные повязки. Стараясь отделаться от накатившей злости, Дженьюэри выдохнул клуб дыма. Почему он сердился на своих товарищей? «Они хорошие парни, — убеждал себя Фрэнк. — Их умы сформировались во время войны — самой войной и для военных целей. Их научили не скорбеть о мертвых долго. Если брать на сердце такой груз, оно не выдержит и сломается. Я не должен сердиться на них. И потом, Тиббетс сам создал такое отношение к себе. Фактически он заслужил его на сто процентов. Ради миссии полковник пошел бы на все, даже на полное забвение своей фамилии. Ему так хотелось сбросить на япошек эту штуку, что он полностью отгородился от мира — от людей, жены, семьи и прочих забот».

Почему недостаток чувств товарищей вдруг опечалил Дженьюэри? Желание парней произвести бомбометание, к которому их готовили почти целый год, было вполне объяснимо. Любой человек, воспитанный такими фанатиками, как Тиббетс, привык бы выполнять приказы и не думать о последствиях. Но Дженьюэри не желал превращаться в послушную марионетку. Он никогда бы не позволил людям вроде Тиббетса формировать его ум. Да и «штука» была необычной. Наверное, какая-то химическая бомба. Вопреки Женевской конвенции. Он загасил сигарету и бросил окурок через забор. Тропическая ночь дышала ему в лицо. У Фрэнка заболела голова.

Он месяцами успокаивал себя, что бомбу сбросит кто-нибудь другой. Различия во взглядах с Тиббетсом (а Дженьюэри остро осознавал их конфликт) казались непреодолимыми. Тиббетс понимал, что точность бомбометания, показанная Фрэнком в полетах над Солтоном, являлась лишь способом выразить презрение. Записи о метких попаданиях заставляли его держать Дженьюэри в одном из четырех запасных экипажей. Но, учитывая подобострастную суету, которая окружала секретную миссию, Фрэнк чувствовал, что в списке претендентов он располагался в самом низу. И верил, что его оставят в покое. Теперь он сомневался в этом. Тиббетс погиб. Дженьюэри прикурил еще одну сигарету и заметил, как сильно дрожала его рука.

Вкус «Кэмел» показался тошнотворно-горьким. Он бросил окурок через ограду, едва не попав в возвращавшиеся «нарукавные повязки». Фрэнк тут же пожалел о никчемной трате сигарет. Он вернулся в барак и, прежде чем направиться к койке, вытащил из тумбочки книгу в мягком переплете.

— Эй, профессор, что читаешь? — с усмешкой спросил Фитч.

Дженьюэри показал ему обложку. Это были «Сказки зимы» Исак Динесен — небольшое издание военного времени. Фитч искоса взглянул на книгу:

— Что-то пикантное?

— А ты как думал! — ответил Фрэнк. — У этого парня секс на каждой странице.

Он вскарабкался на верхнюю койку и открыл книгу. Рассказы были странными и трудными для восприятия. Голоса внизу выбивали его из канвы сюжета. Он сосредоточил внимание на тексте. В детстве Фрэнк жил на ферме в Арканзасе. Он читал все, что попадало ему в руки. Субботними вечерами они с отцом устраивали состязания и бежали по гаревой дорожке к почтовому ящику (его отец тоже был завзятым читателем). Фрэнк всегда оставался победителем. Схватив «Сатэдей ивнинг пост», он запирался в своей комнате, где наслаждался каждым словом. Он знал, что всю следующую неделю ему нечего будет читать. Но Дженьюэри ничего не мог с собой поделать. Да и теперь, став взрослым человеком, он по-прежнему оставался любителем книг и буквально погружался в их истории, втиснутые между тонкими обложками. Обычно так и было, но не в этот вечер.

На следующий день капеллан провел поминальную службу, а сразу после мессы в их барак заглянул полковник Скоулз.

— В одиннадцать часов состоится совещание, — объявил он. — Прошу не опаздывать!

Его лицо было серым от измождения. Взглянув на Фитча красными глазами, он поманил его изогнутым пальцем:

— Фитч, Дженьюэри и Мэтьюс — за мной.

Фрэнк быстро всунул ноги в ботинки. Парни из других экипажей сидели на койках и молча наблюдали за ними. Остановившись у двери, Дженьюэри пропустил вперед Фитча и Мэтьюса.

— Я почти всю ночь провел на рации, — сообщил Скоулз. — Консультировался с генералом Jle Мэем. — Он посмотрел в глаза каждому из трех офицеров. — Мы решили, что вы будете ведущим экипажем. Теми парнями, которые нанесут решающий удар.

Фитч кивнул, словно давно предвидел это.

— Надеюсь, вы справитесь? — спросил Скоулз.

— Конечно, — подтвердил пилот.

Взглянув на него, Фрэнк понял, почему они выбрали Фитча для замены Тиббетса: он походил на быка и обладал такой же безжалостностью. Молодой и сильный бычара.

— Так точно, сэр, — добавил Мэтьюс.

Скоулз повернулся к Дженьюэри.

— Я уверен в этом, — недолго думая, сказал Фрэнк. — Мы справимся!

Его сердце колотилось в груди. Фитч и Мэтьюс напоминали мрачных сов, поэтому он решил не привлекать к себе внимание. Наверное, он выглядел несколько странно, но такая новость застигла бы врасплох любого человека. На всякий случай Дженьюэри кивнул.

— Хорошо, — произнес Скоулз. — Вторым пилотом с вами полетит Макдональд.

Фитч нахмурился.

— Сейчас я должен встретиться с британскими офицерами, — продолжил полковник. — Ле Мэй решил не посылать их на задание. Увидимся на совещании.

— Да, сэр.

Как только Скоулз завернул за угол барака, Фитч вскинул вверх сжатый кулак.

— Иоу! — прокричал Мэтьюс.

Они с Фитчем пожали друг другу руки.

— Мы добились этого!

Мэтьюс подскочил к Фрэнку и шутливо выкрутил ему запястье. На его лице сияла глупая улыбка.

— Бомба наша!

— Кто-то сбросил бы ее и без нас, — ответил Дженьюэри.

— Фрэнк, дружище, — упрекнул его Мэтьюс, — изобрази хоть какую-то радость. Ты всегда такой бесстрастный, что смотреть противно.

— Профессор Каменное Лицо, — сказал Фитч, одарив Дженьюэри презрительной усмешкой. — Ладно, парни, идем получать инструкции.

Зал совещаний размещался в самом большом ангаре на территории базы. Здание со всех сторон охраняли морпехи с карабинами в руках. Увидев такое необычное зрелище, Мэтьюс тихо присвистнул:

— Вот это да, черт меня побери!

Внутри было накурено. На стенах висели карты Японии. Перед рядами скамеек стояли две школьных доски, накрытые белыми простынями. Капитан Шепард — флотский офицер, работавший в команде ученых, — беседовал о чем-то со своим помощником, лейтенантом Стоуном. Тот, склонившись над проектором, устанавливал катушку с фильмом. На передней скамье у самой стены сидел доктор Нельсон, групповой психиатр. Тиббетс привлек доктора к работе недавно. То была еще одна из его великих идей, как и те шпионы в баре. Вопросы, которые Нельсон задавал парням, казались Дженьюэри глупыми. Он даже не понимал, что Истерли был жутким обманщиком, хотя это знали все, кто с ним летал или играл в покер. Дженьюэри сел на скамью рядом со своими товарищами.

В зал вошли двое британцев. Судя по их поджатым губам, они были взбешены разговором со Скоулзом. Парни молча сели на лавку за спиной Фрэнка. Затем в ангар ввалились экипажи Свини и Истерли. За ними потянулся остальной народ, и вскоре все ряды заполнились. Фитч и его команда вытащили «Лаки Страйк». Они предпочитали только эту марку, даже самолет назвали в ее честь, однако Дженьюэри оставался верным своему «верблюду».

В сопровождении нескольких незнакомцев в зал вошел Скоулз и сразу направился к трибуне. Болтовня затихла, и столбики дыма над головами людей неподвижно замерли в воздухе. Полковник кивнул. Двое офицеров разведки убрали простыни со школьных досок, открыв фотографии воздушной рекогносцировки.

— Итак, господа, — сказал Скоулз, — перед вами наши цели.

Кто-то прочистил горло.

— Назову их в приоритетном порядке: Хиросима, Кокура и Нагасаки. На первом этапе операции туда вылетят три разведчика погоды: «Стрит Флеш» — к Хиросиме, «Странный груз» — к Кокуре и «Фул Хаус» — к Нагасаки. «Великий танцор» и «Номер 91» отвечают за снимки после выполнения миссии. С бомбой полетит «Лаки Страйк».

Раздался шорох и тихий кашель. Люди поворачивались, чтобы взглянуть на Дженьюэри и его товарищей. Те сидели гордо, выпрямив спины. Свини изогнулся, чтобы пожать руку Фитча. Кто-то приглушенно рассмеялся. На губах Фитча застыла усмешка.

— Прошу внимания, — продолжил Скоулз. — Две недели назад новое оружие, которое мы собираемся использовать, было успешно испытано в Штатах. Теперь нам поручено сбросить эту бомбу на врага. — Он помолчал, дав словам погрузиться в умы подчиненных. — Сейчас капитан Шепард даст вам более подробную информацию.

Шепард, смакуя свой выход, медленно направился к доске. Его лоб блестел от пота. Дженьюэри понял, что причиной тому были нервозность и возбуждение. «Интересно, — подумал он, — как на это отреагирует психиатр?»

— Я сразу перейду к главному, — сказал капитан. — Бомба, которую вам предстоит сбросить, — нечто новое в истории войн. По нашим расчетам, она имеет зону поражения диаметром четыре мили.

В зале воцарилась тишина. Дженьюэри заметил, что ему видна большая часть его носа, бровей и щек. Казалось, что центр его внимания переместился в тело, как лиса в нору. Игнорируя это чувство, он не сводил глаз с Шепарда. Тот снова набросил на доску простыню и попросил кого-то выключить свет.

— Эти кинокадры иллюстрируют единственный эксперимент, который мы успели провести, — продолжил капитан.

Фильм начался, но пленка застряла. Ее запустили снова. Дрожащий конус подсвеченного сигаретного дыма растянулся на всю длину помещения. На простыне, заменявшей экран, появился серый ландшафт — много неба, гладкая поверхность пустыни и округлые холмы вдалеке. Проектор пощелкивал: клик-кликлик-клик, клик-клик, клик-клик.

— Бомба размещена на вершине башни, — сказал Шепард.

Дженьюэри присмотрелся к объекту, похожему на шпильку. Башня возвышалась над поверхностью пустыни как раз напротив холмов. Вероятно, она находилась в восьми-девяти милях от камеры — Фрэнк хорошо оценивал расстояния. Его по-прежнему отвлекали очертания собственного носа.

Клик-клик-клик, клик-клик, затем на секунду экран стал белым, озарив своим светом темное помещение. Когда изображение вернулось, поверхность пустыни пылала огнем. Огромный шар, сформировавшийся из пламени, вдруг оторвался от земли и прыгнул в стратосферу. О боже! Словно трассирующая пуля, выпущенная из автомата! Шар тащил за собой бледный столб дыма. Он поднялся и начал разрастаться в стороны. Дженьюэри попытался оценить размеры облака, но, видимо, ошибся в расчетах. Внезапно все остановилось. Картинка замигала, и экран побелел. Наверное, кинокамера расплавилась или какой-то кусок реальности отвалился от мира. Но щелчки проектора подсказали ему, что это был конец фильма. Дженьюэри сосредоточил внимание на воздухе, который входил и выходил из его открытого рта.

В задымленном зале включили свет. Фрэнк на секунду запаниковал. Он постарался выстроить черты лица в приемлемый образ. Ведь психиатр будет их осматривать… Но, обернувшись, Дженьюэри понял, что ему не следует тревожиться, — не он один был такой. Побледневшие лица; глаза, мигавшие и выпученные от шока; открытые рты или крепко сжатые челюсти. Потребовалось несколько секунд, чтобы люди пришли в себя. Фрэнк с трудом удержался от глупого вопроса: «А нельзя ли показать это снова?» Фитч смахнул со лба кудрявые волосы. Сидевший за ним англичанин уже понял, каким придурком он был, желая присоединиться к их полету. Теперь он испуганно покачивал головой. Кто-то выкрикнул изумленное: «Ух ты!» Кто-то громко присвистнул. Дженьюэри быстро посмотрел на доктора Нельсона, который внимательно наблюдал за их лицами.

— Это действительно мощная бомба, — сказал Шепард. — Никто не знает, что случится, когда ее сбросят с самолета. Грибовидное облако, которое вы видели, поднялось на тридцать тысяч футов. Возможно, на все шестьдесят. А вспышка, показанная в самом начале, была горячее, чем солнце.

Горячее солнца! Парни облизывали губы, глотали комки, застрявшие в горле, и поправляли бейсбольные кепки. Один из офицеров разведки передал по рядам тонированные очки, немного похожие на маску сварщика. Дженьюэри взял их и повертел регулятор затемнения.

Скоулз подошел к трибуне:

— Теперь вам известен главный секрет вооруженных сил Америки. Не говорите о нем. Даже друг с другом. — Он печально вздохнул. — Давайте сделаем все так, как этого хотел бы Тиббетс. Он выбрал каждого из вас, потому что вы были лучшими среди многих. И сейчас вы должны доказать, что он не ошибался. Пусть старик нами гордится!

Совещание закончилось. Люди выходили в яркий солнечный свет — в жару и ослепительное сияние. Капитан Шепард подошел к Фитчу:

— Мы со Стоуном полетим с вами. Бомбу нужно будет активировать.

Фитч кивнул и тихо спросил:

— Сколько ударов предстоит нанести?

— Столько, сколько потребуется, чтобы заставить желтокожих сдаться. — Шепард строго посмотрел на офицеров ведущего экипажа. — Я верю, что для этого хватит и одной бомбы.

Война порождает странные сны. Той жаркой и влажной тропической ночью Дженьюэри корчился на простынях и все глубже уходил в пугающий полусон, где он осознавал себя спящим, но не мог прервать нараставший кошмар. Ему снилось, что он…

…переходил через улицу, когда солнце вдруг спикировало и коснулось земли. Все вокруг стало дымом, тьмой и безмолвием в центре оглушающего рева. Стена огня взметнулась к небу. Его голова разрывалась от боли. Где-то в средней части видения располагалось бело-голубое пятно. Как будто Бог направил на его лицо свою кинокамеру. «Беда, — подумал он, — солнце упало!» Его рука была обожжена. Он почти не мог мигать от сильной боли. Мимо него ковыляли люди с открытыми ртами и ужасными ожогами…

Он был священником. Он чувствовал на шее жесткий клерикальный воротник, и раненые люди просили его о помощи. Он указывал им на свои уши. Он пытался понять их слова, но не мог. Завеса черного дыма накрыла весь город — все площади и улицы. Это был конец света. Он отправился в парк, надеясь найти тень и чистую землю. Люди прятались там под кустами, как животные. На краю парка, где начиналась река, почерневшие и красные фигуры толпились в воде, от которой шли клубы белого пара. Из зарослей бамбука его поманил к себе мужчина. Он приблизился к нему и увидел на прогалине пятерых или шестерых безликих солдат. Их глаза расплавились, рты стали дырами. Глухота щадила его от их слов. Зрячий солдат показывал жестами, что они хотят пить. Солдаты испытывали жажду. Он кивнул и пошел к реке, разыскивая по пути какую-нибудь емкость. Вниз по течению плыли тела.

На поиски ведра ушли часы. Ему пришлось вытаскивать людей из-под завалов рухнувших домов. Наконец, услышав пронзительный крик птицы, он понял, что его глухота была ревом горевшего города — ревом, похожим на шум крови в ушах. Он не оглох. Он только так думал, потому что не слышал человеческих воплей. Люди страдали и умирали в молчании. Когда сумерки превратились в темную ночь, он направился обратно к реке. Боль грохотала в его голове. На картофельном поле несколько уцелевших горожан вытаскивали из земли зеленые клубни. Им больше нечего было есть. Кто-то дал ему одну картофелину. Берег реки устилали мертвые…

…Усилием воли он вырвался из кошмара. Во рту остался вкус сажи и грязи. Тело было мокрым от пота. Казалось, что от ужаса его кишки скрутились в узел. Он сел и потянул за собой мокрую простыню, которая прилипла к коже. Его сердце, сдавленное легкими, отчаянно молило о воздухе. Гнилостно-цветочный запах джунглей наполнял мозг обрывками кошмарного сна. В тусклом освещении барака он не видел ничего, кроме страшных образов. Дженьюэри схватил пачку «Кэмел», спрыгнул с койки и торопливо вышел наружу. Прикурив сигарету дрожащей рукой, он начал ходить по кругу перед дверью казармы. На миг он испугался, что его увидит чертов психиатр. Но затем Фрэнк отбросил эту мысль. Нельсон спал. Они все спокойно спали в своих постелях.

Он покачал головой и, взглянув на правую руку, едва не выронил сигарету. Там белел его старый ожог, точнее, шрам, оставшийся от ожога. Сколько лет прошло с того дня, когда, снимая с печи сковороду, он пролил на руку кипящее масло? Фрэнк все еще помнил, как округлился от страха рот его матери, когда она вбежала на кухню. «Просто старый шрам», — подумал он, не позволяя себе скатиться в истерику. Дженьюэри оттянул рукав вниз. Остаток ночи, выкуривая сигарету за сигаретой, он пытался выйти из этого состояния. Купол неба посветлел, и за оградой базы проступили контуры джунглей. На рассвете он вернулся в барак и улегся в постель, будто ничего не случилось.

Через два дня Скоулз приказал им взять одного из людей Ле Мэя и выполнить тестовый полет до Роты и обратно. Перед взлетом штабной подполковник строго велел Фитчу не баловаться с двигателями. Они совершили идеальный разбег, набрали высоту и вышли к цели, после чего Дженьюэри уложил муляж бомбы точно в заданную цель.

Фитч провел крутой вираж, развернул машину на сто пятьдесят градусов и уверенно завершил полет плавной посадкой. Уже на Тиниане подполковник поздравил их с успехом и пожал каждому руку. Дженьюэри улыбался вместе с остальными. Прохладные ладони, ровное сердцебиение. Казалось, что его тело было раковиной и он управлял им извне, как бомбоприцелом. Фрэнк хорошо питался, охотно общался с друзьями и, когда психиатр усадил его перед собой для своих хитрых вопросов, выглядел открытым дружелюбным парнем.

— Здравствуйте, док.

— Как вы чувствуете себя, Фрэнк, после нового назначения?

— Все как обычно, сэр. Прекрасно.

— Как аппетит?

— Лучше прежнего.

— Бессонница не беспокоит?

— Влажность воздуха немного мешает, а так хорошо. Наверное, я привык к климату Юты.

Доктор Нельсон засмеялся. На самом деле после страшного кошмара Фрэнк почти не спал. Он боялся засыпать. Разве может нормальный человек видеть такие ужасы?!

— Ваш экипаж избрали для нанесения первого удара. Что вы чувствуете в связи с этим?

— На мой взгляд, полковник сделал правильный выбор. Мы лучшая команда… Точнее, лучший из оставшихся экипажей.

— Вам жаль, что экипаж Тиббетса погиб в нелепом инциденте?

— Конечно, сэр. Мне очень жаль.

«Вот этим словам ты можешь верить стопроцентно», — подумал Фрэнк, глядя на доктора.

После пары шуток, завершивших интервью, он вышел в сияние тропического дня и прикурил сигарету. Помахав рукой Нельсону, Дженьюэри тихо вздохнул. Как он презирал тупого психиатра и его слепую профессию! Мозгов на унцию. Почему он ничего не заметил? Если что-нибудь случится, это будет его вина… Выпустив изо рта струю горького дыма, Фрэнк еще раз удивился тому, как легко обманывать людей, — было бы желание. Любое действие превращалось в акт маскировки, если ты мог управлять событиями откуда-то извне. Таким «откуда-то извне» для Дженьюэри был безмолвный сон, клик-клик катушки с фильмом и безликие образы, от которых он не мог отделаться. Жар тропического солнца (сиявшего за девяносто три миллиона миль от него!) болезненно отдавался в затылке пульсирующей болью.

Пока он размышлял о легкости обмана, доктор Нельсон поманил к себе бортстрелка Коченски. Внезапно Дженьюэри захотелось подбежать к психиатру и сказать: «Я выхожу из игры. Я не желаю иметь дело с вашей бомбой!» Но в своем воображении он увидел взгляд, который появился бы в глазах доктора. Фрэнк увидел глаза Фитча и Тиббетса. И тогда он отказался от намеченной исповеди — такое презрение было бы невыносимо. Фрэнк боялся прослыть трусом и не хотел давать повод для унизительного отношения к себе. Поэтому решил изгнать подобные мысли из головы. Казалось, что легче с ними смириться.

Вот почему через пару бредовых дней, с наступлением первых минут 9 августа, Дженьюэри был вынужден готовиться к полету для нанесения удара по Японии. В двух шагах от него Фитч, Мэтьюс и Хэддок делали то же самое. Как странно было одеваться и совершать повседневные действия, когда тебе предстояло уничтожить целый город! В глаза бросались несущественные мелочи: линии на руках, швы ботинок, трещины на линолеуме. Он взял в руки спасательный жилет и машинально проверил карманы на наличие рыболовных крючков, бутылки с водой, аптечки и аварийного пайка. Затем настала очередь для осмотра парашюта. На завязывание шнурков ушло несколько минут. Он не мог координировать движения, пока так пристально смотрел на пальцы.

— Пошли, профессор! — сдавленным голосом сказал Фитч. — У нас впереди большой день.

Следуя за ним, Дженьюэри вышел в темноту тропической ночи. Прохладный ветер бил в лицо. Капеллан произнес молитву, и они помчались на джипах по Бродвею к взлетно-посадочной полосе «Эйбл». «Лаки Страйк» стоял в широком круге прожекторов и людей, одна половина которых держала в руках кинокамеры, другая — блокноты журналистов. Они окружили членов экипажа. Это напомнило Фрэнку рекламные премьеры фильмов в Голливуде. После нескольких интервью он поднялся в самолет. Остальные потянулись за ним. Еще через полчаса к ним присоединился Фитч. Он улыбался, как кинозвезда.

Моторы взревели, и Дженьюэри с благодарностью принял их мощный, подавлявший все мысли вибрирующий гул. Буксир потащил самолет на рулежную дорожку — подальше от «голливудской сцены». На какое-то мгновение Фрэнк почувствовал облегчение, но затем вспомнил, куда они собирались лететь. На полосе «Эйбл» четыре двигателя перешли на надрывный вой — две тысячи триста оборотов в минуту. Посмотрев в иллюминатор, он увидел, как знаки, нарисованные на полосе, замелькали перед ним с нарастающей скоростью. Когда почти весь Тиниан пронесся мимо них, Фитч оторвал самолет от земли. Они начали полет к Хиросиме.

Подождав набора высоты, Дженьюэри протиснулся между пилотами, сел в кресло бомбардира и закрепил на спинке кресла парашют. Он принял удобную позу и попытался расслабиться. Рев двигателей, приходивший с каждой стороны, окутывал его, словно мягкий ватин. Б-29 направлялся к Японии. Фрэнк уже не мог повлиять на ситуацию. Вибрация моторов создавала приятное чувство комфорта. Дженьюэри нравилось ощущать ее в носу самолета. Она наполнила его дремотной печалью и полным принятием всего, что происходило.

Внезапно на фоне закрытых век промелькнуло черное безглазое лицо. Фрэнк, вздрогнув, проснулся. Сердце помчалось галопом. Он летел на задание, и пути назад нет. Теперь он понимал, как легко мог отказаться от участия в операции. Ему нужно было сказать правду — что он не желал бомбить японский город. Простота этого решения ужаснула его. И что означало бы порицание каких-то сморчков, друзей Тиббетса и прочих идиотов в сравнении с бременем, которое он взвалил на свои плечи? Однако прошлого не вернуть. Эта мысль несла с собой примирение.

Теперь он мог успокоиться и не думать об упущенной возможности.

Фрэнк обхватил ногами бомбоприцел и снова задремал. В полусне ему пригрезился оригинальный выход из ситуации. Он мог бы подняться в кабину пилотов и заявить, что штабное начальство, тайно повысив его до майорского звания, передало ему новый план операции. Им следовало изменить курс на Токио. Бомбу нужно было сбросить в залив. Японцев уже предупредили о показательной демонстрации новейшего оружия. Когда их военное правительство увидит, как огненный шар, вскипятив морскую воду, поднимется к небесам, все камикадзе тут же побегут подписывать бумаги о капитуляции. Они ведь не сумасшедшие. И для их убеждения не нужно было уничтожать целый город. Какой хороший план! Наверняка генералы уже пришли к такому решению. Возможно, в эту самую минуту они связались по рации с Тинианом и узнали, что инструкции пришли слишком поздно… Поэтому, когда их экипаж вернется на остров, Дженьюэри объявят героем за то, что он догадался об истинных желаниях генералов и рискнул изменить план миссии. Это будет не хуже тех хорнблауэровских историй, которые он читал в «Сатэдей ивнинг пост».

Дженьюэри вздрогнул и снова проснулся. Сонное удовольствие от фантазий сменилось отчаянием и презрением. Да будь на его стороне все черти в аду, он не сможет убедить пилотов в своей выдумке с секретным приказом. А если подняться в кабину и, вытащив пистолет, приказать им сбросить бомбу в Токийскую бухту? Но ведь это он должен сбрасывать бомбу. А как он сможет размахивать пистолетом в кабине пилотов и одновременно нажимать на тумблер бомбоприцела? Нет, ничего не получится. Несбыточные мечты!

Время тянулось со скоростью секундной стрелки, но мысли Дженьюэри вращались как лопасти пропеллеров. Они отчаянно крутились в черепной коробке, напоминая зверя, попавшего в капкан. Экипаж хранил молчание. Облака внизу выглядели как щебень, разбросанный на черной поверхности океана. Колени Фрэнка вибрировали от контакта с бомбоприцелом. Это ему предстояло сбросить бомбу на город. В каком бы направлении ни скакали его мысли, они натыкались на один и тот же аргумент. Он был посланником смерти — не Фитч, не члены экипажа, не Ле Мэй, не генералы и ученые на родине и не Трумэн и его советники.

Трумэн! Дженьюэри его ненавидел. Рузвельт поступил бы по-другому, если бы был жив! Когда Фрэнк узнал о смерти Рузвельта, его охватила горькая печаль. И теперь она пронзала с новой силой. Какая несправедливость! Так упорно работать — и не увидеть окончания войны! А Франклин Рузвельт закончил бы ее иначе. Еще в начале войны он всегда заявлял, что американская армия не будет бомбить города и поселки. И если бы он не умер… если бы, если бы. Но его больше не было. Вот почему улыбчивый ублюдок, этот чертов Гарри Трумэн, приказал ему, капитану Дженьюэри, сбросить адское солнце на двести тысяч женщин и детей. Однажды отец взял Фрэнка посмотреть игру «Коричневых», на которую пришло двадцать тысяч зрителей. Гигантская толпа…

— Я не голосовал за тебя, — со злостью прошептал Дженьюэри.

Он испуганно дернулся, осознав, что произнес эту фразу вслух. К счастью, микрофон был отключен. Да, Рузвельт поступил бы иначе. Такой президент не стал бы уничтожать целый город.

Перед ним, пронзая черное небо и закрывая множество крестообразных звезд, возвышалась стойка бомбоприцела. «Лаки Страйк» приближался к Иводзиме, поминутно сокращая расстояние на четыре мили. Фрэнк склонился вперед и приложил лицо к холодному налобнику, надеясь, что это прикосновение замедлит бег мыслей. К его удивлению, уловка удалась.

Наушники шлемофона затрещали, и Фрэнк выпрямился в кресле.

— Капитан Дженьюэри, — произнес голос Шепарда, — мы собираемся активировать бомбу. Хотите посмотреть?

— Конечно.

Он встряхнул головой, удивляясь собственной двуличности. Протиснувшись между Фитчем и Макдональдом, Фрэнк направился в просторный отсек, расположенный за кабиной пилотов. Мэтьюс, сидя за столом, принимал по рации навигационные данные, поступавшие с Иводзимы и Окинавы. Хэддок помогал ему с записями. В задней части помещения находился маленький люк. Открыв его и спрыгнув вниз, Дженьюэри оказался в длинном проходе, который вел к хвосту самолета. Бомбовый отсек не обогревался. Холодный воздух действовал освежающе. Фрэнк остановился перед бомбой. Стоун сидел на полу, а Шепард, забравшись под крепежную раму, отвинчивал кожух взрывателя. На резиновом коврике рядом со Стоуном лежали инструменты, какие-то металлические пластины и несколько цилиндрических блоков. Шепард выполз из-под рамы и сел на корточки, посасывая оцарапанные костяшки кулака. Он огорченно покачал головой:

— Когда я работаю с этой штукой, мне страшновато надевать перчатки.

— Я буду безмерно рад, если вы не вызовете преждевременной детонации, — пошутил Дженьюэри.

Оба парня засмеялись.

— Пока мы не отключим пару-тройку проводов, она не взорвется, — заверил его Стоун.

— Дай мне гаечный ключ, — попросил Шепард.

Взяв инструмент, он снова полез под бомбу. После нескольких стесненных движений Шепард вытащил из коробки взрывателя небольшой цилиндрический предмет. Бросив его на резиновый коврик, он хрипло произнес:

— Задняя втулка. Осталось совсем чуть-чуть.

Дженьюэри поежился. От холодного воздуха его кожа покрылась мурашками. Стоун передал Шепарду какое-то устройство. Тот закрепил его в коробке взрывателя и снова выбрался из-под бомбы. Фрэнк подумал, что он чем-то походил на автомеханика, работавшего под машиной на цементном полу гаража. После переезда в Виксбург — такой же речной город, как и Хиросима, — Дженьюэри несколько лет занимался ремонтом автомобилей. Однажды в детстве он стал свидетелем аварии. Грузовик без бортов перевозил мешки с цементом. На спуске Фоуз-стрит он «потерял тормоза» и, несмотря на все усилия водителя, выехал на перекресток, где по Ривер-роуд проезжала легковая машина. Фрэнк, играя во дворе, услышал грохот и увидел, как в воздух поднялась цементная пыль. Он одним из первых прибежал на место происшествия. Молодая девушка и ребенок, сидевшие на пассажирском сиденье «модели Т», погибли. Женщина за рулем отделалась легким ранением. Люди позже говорили, что они приехали из Чикаго. Водитель грузовика имел глубокую ссадину на голове. Покрытый белой пылью, он изо всех сил пытался помочь пассажирам легковой машины. Но бдительные граждане Виксбурга задержали его и передали в руки полиции.

— Ладно, теперь уплотним задний вентиль.

Стоун вновь подал Шепарду гаечный ключ.

— Ровно шестнадцать оборотов.

Несмотря на холод в отсеке, лицо Шепарда блестело от пота. Он вытер лоб и тихо произнес:

— Будем надеяться, что мы не попадем в грозу. Один удар молнии — и нам конец.

Он отложил в сторону гаечный ключ, переместился на коленях и приподнял округлую пластину. «Крышка втулки», — догадался Дженьюэри. Доброе и славное американское «хочу все знать». Его кожа снова покрылась мурашками. Злость царапала грудь, как когти кота. Вот он — ученый Шепард, собиравший бомбу с обыденным самодовольством. Словно какой-то автомеханик, менявший масло в машине. Дженьюэри вновь почувствовал волну ярости к людям, придумавшим бомбу. Ученые работали над ней больше года. Неужели никто из них ни разу не задумался о том, что они сделали?

Ни Стоун, ни Шепард не отказались от полета к Хиросиме. Фрэнк отступил на шаг и отвернулся, чтобы скрыть гнев, исказивший его лицо. Бомба выглядела как большой и длинный бак для мусора. На одном конце располагались лопасти стабилизатора, на другом — небольшая антенна. Обычная бомба, черт бы ее побрал! Еще одна бомба…

Шепард приподнялся и нежно похлопал по корпусу своего детища:

— Теперь мы ее активируем.

Этот человек даже не думал о гибели людей. Дженьюэри торопливо направился к люку. Он боялся, что ненависть расколет его раковину и вырвется наружу. Пистолет, закрепленный на поясе, зацепился за край отверстия, и в голову Фрэнка пришла шальная мысль: он поворачивается, стреляет в Шепарда и Стоуна, убивает пилотов, а затем отключает все четыре двигателя, чтобы «Лаки Страйк», накренившись, рухнул в море. Как трассирующая пуля! Как самолет, подбитый зенитным огнем, — вниз по дуге всех человеческих амбиций. И никто тогда не узнает, что случилось с ними. Адская бомба погрузится на дно океана. Перестреляв весь экипаж, он мог бы даже воспользоваться парашютом. Кто-нибудь из парней, летевших за ними, увидел бы купол, и его спасли бы катера береговой охраны…

Мысль быстро промелькнула в уме, и Фрэнк, вспоминая о ней, поморщился от отвращения. Хотя какая-то его часть признавала, что это была хорошая возможность. И вполне осуществимая. Она решила бы его проблемы.

— Хочешь кофе? — спросил Мэтьюс.

— Да.

Дженьюэри взял чашку и сделал глоток. Горячий напиток обжигал язык. Тем временем Мэтьюс и Бентон настраивали навигационное оборудование. Записав данные радара, Мэтьюс вытащил линейку. Он провел на карте линии от Окинавы и Иводзимы, постучал пальцем по их пересечению и с усмешкой посмотрел на Фрэнка:

— Современные приборы уничтожили искусство навигации. Я не удивлюсь, если наши конструкторы скоро перестанут проектировать штурманский купол.

Он ткнул большим пальцем в направлении маленькой плексигласовой полусферы над их головами.

— Доброе и славное американское «хочу все знать», — ответил Дженьюэри.

Мэтьюс кивнул. Он измерил двумя пальцами расстояние между Иводзимой и их местоположением. Бентон использовал для этого линейку.

— Выход в заданную точку в пять тридцать пять, — сказал Мэтьюс. — Я прав?

Они должны были встретиться над Иво с двумя сопровождавшими их самолетами.

— По моим данным, в пять пятьдесят, — возразил Бентон.

— Что?! Проверь вычисления! Мы здесь не на буксире плаваем.

— С учетом ветра…

— Ветра? Фрэнк, не хочешь поучаствовать в споре? Какие цифры ставишь на кон?

— Пять тридцать шесть, — охотно отозвался Дженьюэри.

Они засмеялись.

— Видишь? — с довольной улыбкой сказал Мэтьюс. — Он больше доверяет мне.

Дженьюэри вспомнил о своей идее перестрелять экипаж и направить самолет в пучину моря. Он поджал губы, отгоняя прочь подобную мысль. Фрэнк ни за что на свете не стал бы стрелять в этих людей: они были если не друзьями, то товарищами. Их считали одним экипажем. Он не мог причинить им какой-либо вред. Шепард и Стоун поднялись в штурманский отсек. Мэтьюс предложил им кофе.

— Ну что? Ваша штука готова дать япошкам под зад?

Шепард кивнул и отхлебнул напиток. Дженьюэри прошел мимо консоли Хэддока. Еще один провалившийся план. Что же делать? Все приборы бортинженера показывали, что полет проходил нормально. Может, саботаж? Взять и перерезать какой-нибудь провод?

Фитч хмуро взглянул на него и спросил:

— Когда мы будем над Иво?

— Мэтьюс говорит, в пять сорок.

— Лучше бы ему не ошибаться.

Бычара! В мирное время Фитч слонялся бы по бильярдным и устраивал копам проблемы. Но он идеально подходил для войны. Тиббетс выбирал своих людей с умом — во всяком случае, многих из них. Пройдя мимо Хэддока, Дженьюэри еще раз посмотрел на мужчин, собравшихся в штурманском отсеке. Они шутили и пили кофе. И все они походили на Фитча — молодые крутые ребята, способные и бесшабашные. Они радовались незабываемому приключению. Это касалось всех парней 509-й авиационной группы. Несмотря на редкие моменты раздражения и непреодолимого страха, они считали свою службу интересным и веселым периодом жизни. Мысль Фрэнка помчалась вперед, и он увидел их повзрослевшими людьми — полысевшими и растолстевшими ветеранами в деловых костюмах. Да, сейчас они были крутыми, способными и бесшабашными парнями. Но когда пройдут годы, они будут вспоминать о войне с нарастающей ностальгией, как и все, кто вернется с победой домой, не погибнув в сражениях.

В их воспоминаниях каждый год, проведенный на фронте, будет равен десятилетию. Война навсегда останется главным переживанием их жизни — временем, когда история трепетала в их руках и каждый поступок влиял на ход событий; когда мораль была простой и командиры говорили им, что делать. Потом, по прошествии лет, молодые парни повзрослеют. Когда их тела начнут чахнуть, а жизни пойдут по той или иной колее, они неосознанно начнут подталкивать мир к новой войне — все сильнее и сильнее. Где-то внутри себя эти ветераны будут думать, что, как только они воссоздадут мировой конфликт, к ним магическим образом вернется их молодость — что они снова окажутся в том возрасте, в котором встретили прошлую войну. А поскольку к тому времени они будут занимать высокие позиции во властных структурах, им удастся добиться своего. И Дженьюэри понял, что будут новые войны. Он слышал это в смехе Мэтьюса. Он видел это в восторженных лицах ребят.

— Мы над Иво! Сейчас пять тридцать один. Платите денежки. Я выиграл!

Они приготовят для будущих войн десятки мощных бомб — возможно, сотни и тысячи. Воображение Фрэнка рисовало целые эскадрильи самолетов с молодыми экипажами из бесшабашных парней, летящие к Москве или еще куда-нибудь, чтобы взорвать огромные шары из пламени над каждой столицей. Почему бы и нет? Но чем все это завершится? Концом света? Зато старики смогут мечтать о магической молодости. Ведь в логике им не откажешь. От таких мыслей Дженьюэри почувствовал тошноту.

Они пролетали над Иводзимой. Еще три часа до Японии. По рации трещали голоса парней с «Великого танцора» и «Номера 91». Встреча в точке сбора состоялась. Все три самолета взяли курс на северо-запад, к Шикоку, первому японскому острову на их пути. Дженьюэри протиснулся в свой отсек.

— Удачи, Фрэнк! — прокричал ему Мэтьюс.

Гул моторов в носу самолета казался тише и приятнее. Дженьюэри устроился в кресле, подключил шлемофон и склонился вперед, чтобы взглянуть на мир через рифленый плексиглас. Рассвет окрасил небосвод в оттенки розового цвета. Светлый сектор пространства медленно изменялся от бледно-лиловых тонов к голубым — по крохотной доли за минуту Океан внизу казался синей плоскостью, покрытой крапинками пухлых облаков. Небо над головой оставалось куполом, более темным вверху и светлым у горизонта. Фрэнк всегда думал, что в минуты рассвета можно было четко увидеть, насколько огромна земля и как высоко ты летишь над ней. Порой ему казалось, что они находятся в самом верхнем слое атмосферы. Он видел, каким тонким выглядел край неба — просто кожицей воздуха. Но даже если они поднимались выше, земля по-прежнему тянулась бесконечно в каждом направлении. Кофе согрел его, и Фрэнк начал потеть. Солнечный свет сверкнул на плексигласе. На часах было шесть. Синий океан внизу и полусферу неба разделяла стойка бомбоприцела. Наушники вновь затрещали. Он услышал отчеты, поступавшие от разведчиков погоды. Те как раз пролетали над целями. Кокура, Нагасаки, Хиросима — над каждым городом ноль целых шесть десятых облачного покрытия. А что, если миссию отменят из-за плохой погоды?

— Нас в основном интересует Хиросима, — передал по рации Фитч.

С ожившей надеждой Фрэнк осмотрел поля миниатюрных облаков. Рюкзак с парашютом съехал на сиденье. Поправив его, он представил, как надевает парашют, крадется к центральному люку под отсеком штурмана, открывает запоры… Он мог бы покинуть самолет еще до того, как кто-нибудь заметит его бегство. И пусть они сами сбрасывают бомбу. Это будет не его вина. Он начнет спускаться, словно пух одуванчика. Холодный ветер будет посвистывать в стропах. Шелковый купол раскинется над ним, как миниатюрное небо, его приватный мир.

Перед ним мелькнуло черное безглазое лицо. Дженьюэри содрогнулся. Неужели его кошмар мог вернуться в любую минуту? Если он спрыгнет с парашютом, ничего не изменится. Бомба все равно упадет. А вот будет ли он чувствовать себя лучше, плавая во Внутреннем Японском море? «Да!» — кричала одна его часть. «Возможно…» — уступала другая, а остальные видели безглазое лицо…

В наушниках раздался треск. Послышался голос Шепарда:

— Лейтенант Стоун активировал взрывное устройство, и теперь я могу рассказать вам о грузе, который мы везем. На нашем борту находится первая в мире атомная бомба.

В его наушниках прозвучал радостный свист остальных участников полета. «Не совсем первая», — подумал Дженьюэри. Первую они взорвали в Нью-Мексико. Расщепили атомы. Дженьюэри слышал эти термины раньше. В каждом атоме сосредоточена огромная энергия. Так говорил Эйнштейн. Разрушьте один атом — и… Он уже видел результат в документальном фильме. Шепард начал рассказывать о радиации. Его слова привели к другим воспоминаниям. Энергия высвобождалась в форме Х-лучей — убийственного рентгеновского излучения. Неужели ученые не знали, что это являлось злостным нарушением Женевской конвенции?

Фитч тоже добавил свои инструкции:

— Когда бомба будет сброшена, лейтенант Бентон запишет наши отчеты обо всем, что мы увидим. Эти записи делаются для истории, парни, поэтому следите за языком.

Следите за языком! Фрэнк едва не рассмеялся. Никаких кощунств и нецензурной брани при виде того, как атомная бомба сжигает Х-лучами целый город!

Шесть двадцать. Дженьюэри посмотрел на свои пальцы, сцепленные вместе у налобника бомбоприцела. Казалось, что у него поднимается температура. В прибое утреннего света кожа на тыльной стороне ладоней выглядела почти полупрозрачной. Тонкие морщинки на костяшках пальцев напоминали узоры волн на поверхности моря. Его руки были сделаны из атомов, самых маленьких строительных блоков материи. Для сотворения его дрожащих рук потребовались миллиарды атомов. Расщепив один из них, можно было получить огромный шар огня. То есть энергия, которая хранилась в одной его руке… Он повернул ладонь и посмотрел на ее линии и красные пятнышки под полупрозрачной кожей. Человек был бомбой, которая могла взорвать весь мир.

Он почувствовал, как спящая сила зашевелилась в нем, пульсируя с каждым сердцебиением. Какими волшебными созданиями были люди и в каком сказочном бесконечном мире они существовали! Так почему они сейчас хотели сбросить бомбу и убить сотни тысяч таких же удивительных существ?

Когда лиса или енот попадают в капкан, они стараются вырваться из ловушки. Животное борется до тех пор, пока его лапа не ломается, и тогда боль и полное изнеможение заставляют зверя утихомириться. Фрэнк надеялся достичь подобного состояния. Его мозг болел от напряжения. Все планы бегства оказались по большому счету глупыми и бестолковыми. Ему нужно было успокоиться. Он пытался думать о чем-нибудь другом, но не получалось. Как он мог остановиться? Пока человек находится в сознании, он думает и рассуждает. Ум сопротивляется дольше, чем енот и лиса.

«Лаки Страйк» задрал нос и начал долгий подъем на высоту бомбометания. На горизонте появились очертания зеленого острова, прикрытого густыми облаками. Япония. Температура в отсеке заметно повысилась. «Наверное, что-то с обогревателем, — подумал Дженьюэри. — Не обращай внимания!»

Через каждые две минуты Мэтьюс диктовал пилотам курсовые поправки:

— Теперь два семьдесят пять. Так держать.

Чтобы немного отвлечься, Фрэнк начал вспоминать свои детские годы. Вот он на поле за плугом. Его семья перебирается в Виксбург (в основном речным транспортом). Жизнь в Виксбурге. Из-за сильного заикания ему было трудно найти друзей, поэтому он играл сам с собой и воображал, что все его поступки имели огромную важность, влияли на судьбу мира. Например, если он переходил дорогу перед какой-нибудь машиной, она, замедлив ход, подъезжала к перекрестку позже того грузовика, с которым могла бы столкнуться. Поэтому ее уцелевший водитель впоследствии оказывался изобретателем самолета-амфибии, и именно такой самолет спасал президента Уилсона от злобных похитителей. Из-за этого Фрэнку приходилось стоять на тротуаре и ждать очередную машину, будь она проклята. К черту детские игры! Думай о чем-то другом! Например, последняя история о Горацио Хорнблауэре… Как он выбрался из передряги? Ему вдруг вспомнился округлившийся рот матери, когда она вбежала на кухню… Мутно-коричневая Миссисипи, протекавшая за дамбой…

Дженьюэри встряхнул головой и поморщился от отчаяния, осознав, что ни одна из тропок памяти не годилась для бегства из реальности. Никакой фрагмент его прошлого не в состоянии помочь в той ситуации, в которой он сейчас оказался. И не важно, как метался ум Фрэнка, — все упиралось в событие, ожидавшее его буквально через час.

Теперь уже меньше чем через час. Они достигли высоты бомбометания. Тридцать тысяч футов. Фитч дал ему точные параметры, и Дженьюэри выставил их на бомбоприцеле. Мэтьюс внес поправки по скорости ветра. Фрэнк неистово заморгал: пот попал ему в глаза. Солнце поднималось вверх, как облако атомного взрыва. Его лучи отражались от граней плексигласового «фонаря» и ярким сиянием освещали носовой отсек. В уме Дженьюэри вращались отголоски несбыточных планов. Его дыхание стало коротким и поверхностным. Горло пересохло. Он снова начал проклинать ученых и тупоголового Трумэна. А главное, японцев, породивших все это безумие. Желтокожие убийцы! Они сами навлекли на себя гнев Америки! Пусть припомнят Пёрл-Харбор!

Его соотечественники умирали под их бомбами, когда никто еще не объявлял войну. Самураи первые начали, и теперь им предстояло вкусить плоды отмщения. Они заслужили! Наземное вторжение в Японию потребовало бы годы и миллионы жизней. А сейчас все может закончиться быстрой капитуляцией.

Сбрось бомбу, Фрэнки, и прекрати эту войну. Они заслужили возмездие. Пусть посмотрят, как будет испаряться их река, наполненная черными обуглившимися трупами. Пусть по их улицам бродят умирающие люди. Чертова раса упрямых маньяков!

— Мы приближаемся к Хонсу, — сказал Фитч.

Дженьюэри вернулся в реальность. Они летели над Внутренним Японским морем. Вскоре под ними, чуть дальше к югу, появится вторая цель — Кокура. На часах — семь тридцать. Остров был закрыт плотными, похожими на море облаками. В сердце Фрэнка вновь зародилась надежда, что погодные условия не дадут им выполнить задание. Хотя японцы сами напросились! Эта миссия ничем не отличалась от других. Он бомбил Африку, Сицилию, Италию и половину Германии. Дженьюэри склонился вперед, чтобы взглянуть на мир через экран бомбоприцела. Под перекрестием располагалось море. На верхний край обзорной плоскости наползала суша. Остров Хонсю. При скорости в двести тридцать миль в час до Хиросимы оставалось около тридцати минут полета. Вероятно, даже меньше. Неужели все это время его сердце будет биться с такой же силой?

— Мэтьюс, командуй, — произнес Фитч. — Говори, что делать.

— Возьми южнее на два градуса, — ответил штурман.

Их суровые голоса свидетельствовали о том, что они сознавали суть миссии.

— Профессор, ты готов? — спросил Фитч.

— Жду цель, — подтвердил Дженьюэри.

Он выпрямился, чтобы Фитч увидел его затылок. Бомбоприцел располагался между его ногами. Тумблер на боку стойки запускал последовательность действий. Бомба падала не по щелчку переключателя, а после пятнадцатисекундной задержки, во время которой особый радиосигнал предупреждал самолеты сопровождения. Прицел учитывал эту паузу.

— Корректировка курса на два шестьдесят пять, — сказал Мэтьюс.

— Мы пойдем прямо против ветра.

Это облегчало бомбометание. Любые поправки на боковое смещение бомбы становились необязательными.

— Дженьюэри, измени настройки. Скорость — двести тридцать одна миля в час.

— Два тридцать один.

— Всем, кроме бомбардира и штурмана, надеть очки! — приказал Фитч.

Фрэнк поднял с полу затемненные очки. Они требовались для защиты глаз, чтобы хрусталик не расплавился. Он надел их. Видимость почти нулевая. Дженьюэри поднял очки на макушку. Когда он снова посмотрел на экран прицела, под линиями перекрестия проплывала суша. Он взглянул на часы: ровно восемь. Время вставать, пить чай и читать газеты.

— Десять минут до ТП, — доложил Мэтьюс.

Точкой прицеливания был т-образный мост Айои. Он находился в центре города и соединял четыре района. Легкоузнаваемый ориентир.

— Внизу сильная облачность, — произнес Фитч. — Фрэнк, ты сможешь что-нибудь разглядеть?

— Трудно говорить наверняка, — ответил Дженьюэри. — Сначала нужно попробовать.

— Если понадобится, мы зайдем на второй круг и воспользуемся радаром, — сказал Мэтьюс.

— Фрэнк, не сбрасывай бомбу, пока не будешь уверен, — добавил Фитч.

— Так точно, сэр!

Между рваными облаками Дженьюэри видел скопления крыш и нити дорог. Вокруг них простирался зеленый лес.

— Приготовьтесь, мы подлетаем! — предупредил Мэтьюс. — Капитан, сохраняй этот курс! Скорость — двести тридцать одна миля в час.

— Есть тот же курс! — отозвался Фитч. — Фрэнк, не подведи! Всем приготовиться к развороту.

Мир Дженьюэри сузился до обзорного экрана: поле облаков и лес под черными пунктирными линиями. После небольшой гряды холмов открылся водораздел Хиросимы. Широкая мутно-коричневая река. Затуманенная светлой дымкой зеленая земля с плотной сетью серых дорог. Под прицелом проплывали крохотные прямоугольники зданий. Их стало очень много. Они заполнили собой почти всю сушу. А вот и сам город с его узкими островами, тянувшимися к темно-синей бухте. Они скользили на обзорном экране — остров за островом, облако за облаком. Фрэнк затаил дыхание. Его пальцы, сжимавшие тумблер, онемели от напряжения. Наконец он увидел цель! Мост Айои. Его крохотная т-образная форма отчетливо виднелась в разрыве облаков под перекрестием прицела. Пальцы Дженьюэри мяли переключатель. Он сделал глубокий вдох. Под перекрестием уже белели облака. Приближался следующий остров.

— Еще чуть-чуть, — произнес он спокойным голосом. — Внимание!

Он совершал преступление. Его сердце гудело, как райтовский мотор. Фрэнк сосчитал до десяти. Под перекрестием прицела плыли облака. За ними начинался лес и несколько полосок серых дорог.

— Я щелкаю тумблером, но не слышу сигнала! — хрипло прокричал он в микрофон.

Его пальцы удерживали переключатель на месте. В шлемофоне раздался голос Фитча, но слова пилота утонули в громких проклятиях Мэтьюса.

— Я переключаю тумблер вперед и назад! — крикнул Фрэнк, прикрывая обзорный экран своим телом. — Но по-прежнему не могу… Секунду!

Он щелкнул переключателем. В наушниках послышался низкотональный гул.

— Получилось!

— И куда она теперь упадет? — спросил Мэтьюс.

— Приготовьтесь к сбросу! — крикнул Дженьюэри.

«Лаки Страйк» вздрогнул и подскочил на десять-двадцать футов вверх. Фрэнк прильнул щекой к прозрачной грани «фонаря». Взглянув вниз, он увидел бомбу, летевшую под самолетом. Внезапно она вильнула в сторону и понеслась к земле. Б-29 дал правый крен и круто пошел на снижение. Центробежная сила прижала Дженьюэри к плексигласовым пластинам. Сбросив высоту на пару тысяч футов, Фитч выровнял самолет, и они помчались на север.

— Вы что-нибудь видите? — спросил пилот.

Стрелок Коченски, сидевший в хвостовом отсеке, дал отрицательный ответ. Фрэнк выпрямился в кресле и вспомнил о защитных очках. Их больше не было на его голове. Наверное, слетели при крутом вираже.

— Сколько времени осталось до взрыва? — спросил он.

— Тридцать секунд, — ответил Мэтьюс.

Дженьюэри закрыл глаза. Его веки осветились красной вспышкой, затем белым сиянием. Треск в наушниках сменился хаосом голосов: «О мой бог!», «Вот это да!», «Помилуй меня господи!» Самолет подпрыгнул вверх и с металлическим скрежетом рухнул в воздушную яму. Фрэнку снова пришлось отжиматься от плексигласа.

— Сейчас будет еще одна ударная волна! — крикнул Коченски.

Б-29 вновь жестоко закачало. «Похоже, нам конец!» — подумал Дженьюэри. — «Во всяком случае, это спасет меня от трибунала». Но, открыв глаза, он обнаружил, что ничего не изменилось. Он по-прежнему мог видеть, моторы ревели, а винты вращались.

— Две ударные волны! — прокричал Фитч. — Мы в полном порядке. Вы только посмотрите, что эта сучка натворила!

Фрэнк последовал его совету.

Слой облаков разорвало на части. Внизу разрастался шар красного огня, от которого поднимался огромный столб черного дыма. Вершина этой колонны уже достигала их высоты. В наушниках звучали восклицания восторга и ошеломления. Дженьюэри перевел взгляд на огненное основание столба. Там, на земле, бушевали десятки пожаров. Внезапно в прогалине, возникшей среди облаков, он увидел дельту реки с шестью широкими протоками. Его ногти впились в ладони. Слева от массивной колонны дыма и огня виднелась нетронутая Хиросима.

— Мы промахнулись! — закричал Коченски. — Черт! Мы промахнулись!

Фрэнк пригнулся, скрывая лицо от пилотов. Они сошли бы с ума, увидев его растянутый в усмешке рот. Он расслабился, наслаждаясь волной облегчения. Затем все снова стало мрачным.

— Будь ты проклят! — прокричал ему Фитч.

Макдональд попытался успокоить первого пилота:

— Дженьюэри, поднимитесь сюда.

— Слушаюсь, сэр!

Его ждали большие неприятности. Он встал и повернулся на дрожавших ногах. Кончики пальцев на его правой руке болезненно пульсировали. Остальные члены экипажа заглядывали в кабину пилотов и смотрели на феерическое зрелище, которое разворачивалось перед ними за плексигласовыми стеклами. Фрэнк тоже бросил взгляд в том направлении.

Взрыв бомбы сформировал грибовидное облако. Казалось, оно могло разрастаться до бесконечности, расширялось, питаемое адским огнем и колонной черного дыма. Огромная махина в две мили шириной и в полмили высотой. Поднявшись выше самолета, это облако своими размерами как бы подчеркивало мизерность тех, кто его породил.

— Парни, как вы думаете, мы теперь станем импотентами? — спросил Мэтьюс.

— Я чувствую вкус радиации, — заявил Макдональд. — А вы? У нее привкус как у свинца.

Непрерывные взрывы пламени в основании колонны придавали облаку пурпурный оттенок. Оно переливалось и сияло, словно живое и злобное существо в шестьдесят тысяч футов ростом. Подумать только — одна бомба! Фрэнк, абсолютно ошеломленный и подавленный этим зрелищем, протиснулся в штурманскую рубку.

— Капитан, мне записывать отчеты членов экипажа? — спросил Бентон.

— К черту отчеты! — прорычал Фитч, идя следом за Дженьюэри.

Однако Шепард опередил пилота. Он спустился из штурманского купола, метнулся к бомбардиру и схватил его за плечо. Фрэнк, сделав шаг назад, отбил его руку в сторону.

— Трусливый подонок! — закричал ученый. — Совсем от страха голову потерял?

Дженьюэри, радуясь возможности «выпустить пар», сжал кулаки и двинулся к Шепарду. Фитч вклинился между ними. Схватив Фрэнка за ворот, он притянул его к себе. Капитан сердито шикнул на Шепарда и, глядя в глаза Дженьюэри, сердито спросил:

— Это правда? Ты нарочно промазал?

— Нет, — хрипло ответил Фрэнк, отдирая руку Фитча от своего воротника.

Он размахнулся и ударил пилота по лицу, разбив ему губу. Фитч отшатнулся, встряхнул головой и собрался броситься на Дженьюэри с кулаками. Но Мэтьюс, Бентон и Стоун удержали его, призывая капитана к дисциплине и порядку.

— Эй, вы, драчуны! — крикнул Макдональд из кабины пилотов. — Успокойтесь!

Это помогло разрядить обстановку. Фитч позволил друзьям удержать себя. Макдональд продолжал ворчать на распоясавшихся офицеров, а Фрэнк, опустив руку на кобуру, проскользнул между креслами пилотов в носовой отсек самолета.

— Когда мост попал в перекрестие прицела, я нажал на тумблер, — сказал он Макдональду. — При первом щелчке ничего не случилось…

— Это ложь! — закричал Шепард. — Переключатель работал нормально. Я лично его проверял. А бомба взорвалась за несколько миль от Хиросимы. Посмотрите сами! Он задержал сброс бомбы на целую минуту. Или две! — Ученый вытер слюну с подбородка и указал рукой на Дженьюэри. — Ты нарочно промазал!

— Голословное обвинение, — ответил Фрэнк.

Тем не менее он видел, что остальной экипаж был на стороне Шепарда. Поэтому ему пришлось прибегнуть к угрозам:

— Если вы можете подтвердить ваши слова, передайте меня в руки военного трибунала. А до той поры оставьте меня в покое. — Он злобно взглянул на Фитча, а затем на Шепарда. — Если вы еще раз прикоснетесь ко мне, я пристрелю вас, к чертовой матери!

Он повернулся и гордо сел в кресло, чувствуя себя таким же уязвимым и выставленным напоказ, как енот на дереве.

— Буду рад, если тебя расстреляют за саботаж! — прокричал Шепард.

— Неподчинение приказу… — вторили Мэтьюс и Стоун. — Предательство…

— Летим домой, — прервал их голос Макдональда. — Неужели вы не чувствуете привкуса свинца? Это точно радиация.

Дженьюэри посмотрел на землю через плексигласовый «фонарь». Гигантское облако по-прежнему пылало и бурлило. Один атом… Но они расщепили его в лесу. Фрэнк едва не рассмеялся. Он воздержался от смеха, потому что боялся впасть в истерику. Через разрыв в облаках он впервые увидел всю Хиросиму. Уцелевший город распростерся на своих островах как карта, разложенная на столе. Беда обошла японцев стороной. Адское пламя в основании грибовидного облака бушевало в десяти милях от бухты. Участок леса в пару миль диаметром исчез с лица планеты. Пусть теперь япошки съездят туда и оценят ущерб. Если им скажут, что это была демонстрация силы и своеобразное предупреждение (и если генералы будут действовать быстро), у них появится шанс на выживание. Возможно, они поступят правильно. После сильного эмоционального всплеска Фрэнк чувствовал тошноту. Ему вспомнились слова Шепарда о расстреле. То есть, как бы ни поступили японцы, его ждали большие проблемы. И трибунал. Пожалуй, это самый худший вариант. Он снова проклял желтокожих негодяев и на миг даже пожалел, что не сбросил бомбу на их город. На него накатила усталость. Фрэнк без сопротивления отдался отчаянию.

Довольно длительное время он просто сидел в своем кресле и грустил. Дженьюэри вновь оказался зверьком, попавшим в капкан. Но постепенно он начал вырываться на свободу и придумывать планы — один за другим. Весь обратный полет, проходивший в унылой атмосфере, он размышлял о собственной защите. Его ум крутился на скорости винтов и даже выше. Когда их Б-29 приземлился на острове Тиниан, он разработал схему действий. Шанс на успех выглядел очень сомнительным, но это было лучшее из всего, что ему удалось придумать.

Ангар, где находился зал совещаний, вновь был окружен вооруженными морскими пехотинцами. Дженьюэри выпрыгнул из кузова грузовика и вместе с остальными вошел в помещение. Он, как никогда раньше, чувствовал на себе суровые и неодобрительные взгляды людей. Однако он слишком устал, чтобы тревожиться об этом. Фрэнк не спал больше тридцати шести часов, а всю прошлую неделю — после последнего совещания в этом зале — его мучили ужасные кошмары. Теперь в помещении царила звонкая тишина. Сегодня самолеты не взлетали с острова, и отсутствие их привычного гула еще больше сгущало тревожное безмолвие. Дженьюэри решил придерживаться своего плана. Враждебные взгляды Фитча и Шепарда, болезненное непонимание Мэтьюса — все это нужно было выбросить из головы. Он с облегченным вздохом прикурил сигарету.

В череде вопросов и громких выкриков из зала остальные члены экипажа описывали их неудачный полет. Затем Скоулз, с почерневшим от усталости лицом, и один из офицеров разведки приступили к расспросам о бомбометании. Фрэнк настаивал на своей версии:

— Когда цель находилась под перекрестием прицела, я щелкнул тумблером, но сигнала не последовало. Тогда я начал переключать тумблер взад и вперед — до тех пор, пока не послышался тон. Ровно через пятнадцать секунд произошел сброс бомбы.

— Вы считаете, что это была неисправность тумблера? Или какие-то неполадки в схеме тонального сигнала?

— Сначала я сам не понял, но потом…

— Он лжет! — перебил его покрасневший от ярости Шепард. — Перед полетом я лично проверял бомбоприцел. Переключатель работал нормально. К тому же сброс бомбы произошел через минуту после пролета намеченной цели…

— Капитан Шепард, — рявкнул Скоулз, — вас мы уже выслушали!

— Но он лжет!

— Капитан Шепард, не все так очевидно. И впредь помалкивайте, пока вас не спросят!

— В любом случае я заметил кое-какие странности в том, как падала бомба, — продолжил Дженьюэри, стараясь обойти вопросы о причинах длительной задержки сброса. — Возможно, это объяснит ее пролет мимо цели. Мне хотелось бы высказать свои наблюдения одному из ученых, знакомых с ее конструкцией.

— Что за странности? — спросил Скоулз.

Фрэнк смущенно понурил голову:

— Вы же будете проводить расследование моих действий, верно?

— Это и есть расследование, капитан Дженьюэри, — нахмурившись, ответил Скоулз. — Рассказывайте, что вы видели.

— Но после вашего расследования мое дело передадут в другую инстанцию, не так ли?

— Да, капитан. Вами займутся следователи военного трибунала.

— Так я и думал. Тогда я буду говорить только со своим адвокатом и с учеными, которые разбираются в конструкции бомбы.

— Я ученый, знакомый с бомбой! — крикнул Шепард. — Можешь говорить со мной, если тебе действительно есть что сказать…

— Нет, мне нужен ученый, а не чертов механик! — ответил Фрэнк.

Он поднялся, чтобы посмотреть в лицо разъяренному Шепарду. Тот начал выкрикивать оскорбления, к которым присоединились другие офицеры. Зал зашумел. Пока полковник Скоулз наводил порядок, Фрэнк сел на скамью. Он напрочь отказался от участия в дальнейших расспросах.

— Мне придется инициировать заседание военно-полевого суда, — с откровенным разочарованием сказал ему Скоулз. — До тех пор вы будете находиться под арестом. В ближайшие дни вам предоставят адвоката. Вы подозреваетесь в неподчинении приказам при выполнении боевого задания.

Фрэнк кивнул, и Скоулз подозвал охрану из морпехов.

— Последняя просьба, полковник, — сражаясь с усталостью, произнес Дженьюэри. — Передайте генералу Ле Мэю мои слова. Если японцам скажут, что взрыв бомбы был предупреждением, — это вызовет тот же эффект…

— Я же говорил! — закричал Шепард. — Я же говорил, что он сделал это нарочно!

Люди, сидевшие вокруг Шепарда, усадили его на скамью. Но он успел убедить многих из них. Даже Мэтьюс смотрел на Фрэнка с удивлением и гневом. Дженьюэри устало покачал головой. Ему вдруг показалось, что его план — пусть пока и достаточно успешный — все-таки не был хорош.

— Полковник Скоулз, просто сделайте, что сможете.

Ему потребовались все остатки сил, чтобы с гордостью и достоинством выйти из штабного ангара. Его поместили в пустой офис, где прежде размещалась каптерка интенданта. Морпехи приносили ему еду. Первые двое суток он почти все время спал. На третий день, взглянув в зарешеченное окно, Фрэнк увидел трактор, тянувший из лагеря накрытую брезентом тележку. За ней следовали джипы с вооруженной охраной. Зрелище напоминало военные похороны. Дженьюэри подбежал к двери и заколотил по ней, пока не появился молодой пехотинец.

— Что они там делают? — спросил Фрэнк.

Окинув его холодным и надменным взглядом, солдат нехотя ответил:

— Готовится еще одна атака. На этот раз бомбу сбросят правильно.

— Нет! — закричал Дженьюэри. — Нет!

Он набросился на часового, но тот оттолкнул его и запер дверь.

Нет!

Фрэнк с руганью молотил кулаками по двери, пока не заболели руки:

— Вам незачем делать это! Они и так сдадутся.

Его защитная раковина треснула. Он рухнул на койку и заплакал. Все сделанное им оказалось бессмысленным. Он пожертвовал своей жизнью практически ни за что.

Через пару дней морпехи впустили в его камеру полковника с седыми волосами, похожими на сталь. Тот подошел к столу и, приветствуя Фрэнка, стиснул его руку, словно тисками. Его голубые глаза искрились как лед.

— Я полковник Дрей, — сказал он. — Мне приказано защищать вас в военно-полевом суде.

Дженьюэри почувствовал неприязнь, исходившую от мужчины.

— Для этого мне нужен каждый факт, который вы сможете привести в свое оправдание. Поэтому приступим.

— Я не хотел бы говорить с кем-либо, пока не увижусь с учеными, создававшими атомную бомбу.

— Я ваш адвокат по защите…

— Я знаю, кто вы такой, — ответил Фрэнк. — Однако ваш успех в моей защите будет зависеть только от того, удастся ли вам доставить ко мне одного из ученых. Чем выше он будет рангом, тем лучше. И я хочу поговорить с ним один на один.

— Мне нужно присутствовать.

Ах, ему нужно! После таких слов адвокат автоматически перешел в разряд его врагов.

— Естественно, — согласился Дженьюэри. — Вы же мой адвокат. Но других людей мы приглашать не будем. Нам следует заботиться об атомных секретах Америки.

— Значит, вы обнаружили какой-то саботаж?

— Ни слова больше! Подождем приезда ученого.

Полковник сердито кивнул и удалился.

На следующий день он вернулся в компании высокого мужчины.

— Это доктор Форест.

— Я принимал участие в создании бомбы, — сказал его спутник.

Короткая стрижка, гражданская одежда. Однако для Дженьюэри его выправка выглядела еще более армейской, чем у полковника. Фрэнк подозрительно прищурился и попеременно осмотрел обоих визитеров.

— Вы можете дать слово офицера, что этот человек действительно ученый? — спросил он у Дрея.

— Конечно, — обиженным тоном ответил адвокат.

— Итак, вы хотели сообщить мне о какой-то странности, — произнес доктор Форест. — Расскажите о том, что вы видели.

— Я ничего не видел, — хрипло проворчал Дженьюэри. — Он глубоко вздохнул. Пришла пора компрометировать себя. — Я хочу, чтобы вы передали вашим коллегам мое сообщение. Вы, парни, годами создавали эту бомбу. У вас было время подумать над тем, как ее использовать. Неужели вы не догадались, что одна демонстрация взрыва могла бы убедить японцев сдаться…

— Минутку! — прервал его Форест. — Вы хотите сказать, что ничего не видели? То есть никакой неисправности не было?

— Не было, — прочистив горло, ответил Фрэнк. — Но не обязательно было уничтожать целый город, вы понимаете?

Форест посмотрел на полковника Дрея. Тот раздраженно пожал плечами:

— Он сказал мне, что заметил следы саботажа.

— Я хочу, чтобы вы вернулись и попросили ваших коллег вступиться за меня, — продолжил Дженьюэри. — Мне не выстоять против обвинений трибунала. — Чтобы привлечь внимание мужчины, ему пришлось повысить голос. — Если вы, ученые, встанете на мою защиту, меня не расстреляют, понимаете? Я не хочу погибнуть от пули за то, что выполнил вашу работу. Ведь это вы должны были подумать о применении бомбы.

Форест откинулся на спинку стула. Краснея от ярости, он тихо спросил:

— Значит, вы решили исправить нашу ошибку? Вы пришли к выводу, что мы не продумывали разные варианты? Что план утверждали люди менее квалифицированные, чем вы? — Он с негодованием взмахнул рукой. — Проклятие! Почему вы втемяшили себе в голову, что ваша компетенция позволяет решать столь важные вопросы?

Реакция мужчины напугала Фрэнка. Он думал, что все будет по-другому. В отчаянии он ткнул пальцем в направлении Фореста:

— Потому что я тот человек, который изменил ваши чудовищные планы! И теперь вы пугливо отступаете в сторону и притворяетесь, что это не ваше дело. Так легче и проще. Но я там был!

При каждом его слове румянец на щеках мужчины разгорался все сильнее. Казалось, еще немного — и вены на шее доктора разорвутся от напряжения. Дженьюэри снова попытался достучаться до его разума:

— Вы когда-нибудь пытались представить себе, что ваша бомба сделает с городом, в котором живут тысячи людей?

— Достаточно! — вскричал мужчина. Он повернулся к Дрею. — Я не обязан соблюдать конфиденциальность этой беседы. Будьте уверены, что мои показания в суде станут еще одним свидетельством вины вашего подзащитного.

Он бросил на Дженьюэри взгляд, полный ненависти. Фрэнк с огорчением пожал плечами. Для таких людей признание его правоты означало бы раскаяние в собственных ошибках. Ведь каждый из них нес ответственность за создание адского и мощного оружия, которое он, Дженьюэри, отказался использовать. Поэтому Фрэнк понял, что был обречен.

Уходя, доктор Форест так сильно хлопнул дверью, что стены офиса задрожали. Дженьюэри сел на койку и потянулся за пачкой «Кэмел». Под пристальным и холодным взглядом полковника он прикурил дрожащими руками сигарету, затянулся горьким дымом и посмотрел на адвоката.

— Я надеялся, что он поймет, — сказал Фрэнк. — Это был мой последний шанс.

Его слова возымели действие. Впервые за время их знакомства ледяное презрение в глазах полковника сменилось искрой уважения.

Полевой суд длился два дня. Вердиктом стало обвинение в неподчинении приказам и помощи врагу при проведении боевой операции. Дженьюэри приговорили к расстрелу.

Большую часть оставшихся дней он хранил молчание, прячась за маской безразличия, которая годами скрывала его настоящий характер. К нему прислали священника, но это был капеллан 509-й авиагруппы, благословлявший экипаж «Лаки Страйк» на выполнение секретной миссии. Фрэнк послал его подальше. Затем к нему пришел Патрик Гетти — молодой католический священник, маленький и коренастый безусый мужчина. Честно говоря, он немного побаивался Дженьюэри. Фрэнк отнесся к нему дружелюбно. Они поговорили. Когда на следующий день священник вернулся, Дженьюэри побеседовал с ним еще немного, затем еще и еще. Их встречи вошли в привычку.

Обычно Дженьюэри говорил о детстве. Он рассказывал, как вспахивал поле на черной низине, шагал за плугом и мулом. Или как бегал к почтовому ящику по гаревой дорожке. Или как читал книги при свете луны вопреки родительским приказам спать. Однажды мать даже отшлепала его туфлей с высоким каблуком. Он поведал священнику историю о том, как обжег руку на кухне… И рассказал об аварии на перекрестке Форс-стрит.

— Представляете, отче? Я запомнил лицо того водителя!

— Да, представляю, — отвечал священник. — Подумать только!

Фрэнк рассказал ему о своей игре, в которой каждый совершенный им поступок влиял на мировой баланс международных дел.

— Когда я вспоминаю эту игру, она кажется мне идиотской. Идешь по тротуару, наступаешь на трещину — и это может вызвать землетрясение. Звучит по-дурацки, но мальчишкам нравятся подобные фантазии.

Священник кивнул.

— Хотя теперь я думаю, что если бы каждый человек жил по таким законам и считал свои поступки важными для всей планеты… это изменило бы мир. — Он вяло взмахнул рукой, отгоняя от лица сигаретный дым. — Все отвечали бы за свои действия.

— Да, — согласился священник. — Но и сейчас все отвечают за свои дела.

— То есть если вам прикажут сделать что-то неправильное, вы по-прежнему несете ответственность за свои поступки, правда? Приказы не меняют сути?

— Верно.

— Хм… — Фрэнк сделал несколько затяжек. — Да, так многие говорят. Но посмотрите, что случилось. — Он обвел рукой офис. — Мне нравился парень в одном романе, который я читал. Он думал, что все написанное в книгах являлось чистой правдой. И после нескольких вестернов попытался ограбить поезд. Его поймали и посадили в тюрьму. — Он печально хохотнул. — В книгах столько ерунды…

— Не во всех, — возразил священник. — К тому же вы не пытались ограбить поезд.

Они дружно рассмеялись.

— Вы читали эту историю?

— Нет.

— Та книга показалась мне очень странной. Она состояла из двух сюжетных линий, которые чередовались глава за главой. Но сами истории не были связаны друг с другом. Я так и не понял, в чем заключалась идея.

— Возможно, писатель хотел показать, что в тех сюжетах имелось нечто общее.

— Наверное, вы правы. Но он выбрал для этого странный способ изложения.

— А мне понравилась его затея.

Так они и проводили время — за дружескими разговорами. И именно Гетти принес печальную весть о том, что президент отклонил просьбу Дженьюэри о помиловании. Священник смущенно развел руками:

— Похоже, президент Америки одобрил этот приговор.

— Он просто ублюдок, — усевшись на койку, печально согласился Фрэнк.

Они немного помолчали. Это был жаркий и душный день.

— Ладно, — наконец произнес священник. — Учитывая вашу ситуацию, я решил порадовать вас другой новостью. Меня просили не говорить о ней, но я думаю, что вам будет приятно услышать. Она касается второй бомбы… Вы знаете, что планировался новый удар?

— Да, знаю.

— Они тоже промахнулись.

— Что?! — вскочив с койки, вскричал Фрэнк. — Вы шутите!

— Нет, не шучу. Парни полетели к Кокуре, но там их встретила плотная облачность. То же самое было над Нагасаки и Хиросимой. Поэтому они вернулись к Кокуре и сбросили бомбу, используя радар. Из-за какого-то сбоя в аппаратуре она пролетела мимо города и упала на остров.

Дженьюэри открыл рот и снова сел на койку:

— Значит, мы еще не…

— Вы правы. Мы пока не разрушили ни одного японского города. — Гетти усмехнулся. — После этой неудачи, как я слышал от моего начальства, они направили японскому правительству послание. В нем говорилось, что оба взрыва были предупредительными и что в следующий раз, если японцы не сдадутся к сентябрю, мы сбросим бомбы на Киото и Токио. А затем еще куда-нибудь. Ходят слухи, что император лично поехал в Хиросиму, оценил ущерб и велел военному совету признать капитуляцию Японии. Фактически война закончена…

— Значит, все получилось! — вновь подскочив, закричал Дженьюэри. — Все вышло по-моему!

— Да, получилось.

— Все вышло так, как я говорил!

Фрэнк со смехом запрыгал перед священником. Гетти тоже попрыгал вместе с ним, и вид скакавшего священника оказался таким большим потрясением для Дженьюэри, что он повалился на койку и заплакал под раскаты собственного хохота. Слезы радости и печали катились по его щекам.

— Но это не повлияет на мой приговор… — успокоившись, промолвил он. — Трумэн все равно расстреляет меня?

— Да, — огорченно ответил священник. — Я думаю, что так оно и будет.

На этот раз в смехе Фрэнка прозвучала злость.

— Все верно. Он законченный гад и гордится лишь теми, кто превратил бы города в пустые пепелища. — Дженьюэри покачал головой. — Вот если бы Рузвельт был жив…

— Все было бы по-другому, — согласился Гетти. — Да, жаль, что Трумэн не таков. — Священник сел рядом с Фрэнком. — Хотите сигарету?

Он вытащил пачку, и Дженьюэри, заметив зеленую обертку с бычьим глазом, нахмурился:

— Вы не достали «Кэмел»?

— Извините. Были только эти.

— Ладно. И так сойдет.

Дженьюэри взял «Лаки Страйк» и прикурил сигарету.

— Вы принесли мне хорошие новости. — Он выпустил клуб дыма. — Я никогда не верил, что Трумэн подпишет мое помилование. Поэтому в целом вы меня обрадовали. Надо же — промахнулись! Вы не понимаете, какое счастье я сейчас испытываю.

— Мне кажется, что понимаю.

Дженьюэри сделал пару затяжек.

— На самом деле я хороший американец. Я действительно хороший американец! И не важно, что думает Трумэн.

— Да, — покашляв, ответил Гетти. — Вы лучше Трумэна в сто раз.

— Следите за тем, что говорите, отче. Нас могут подслушивать.

Он посмотрел в глаза священника, и то, что он увидел за стеклами очков, заставило его замолчать. Потому что в те дни каждый взгляд, направленный на Фрэнка, был наполнен презрением и ненавистью. Он так часто встречался с ними во время трибунала, что научился не замечать злобные эмоции. И вот теперь он увидел что-то новое. Священник смотрел на него как на кумира… Словно он был героем. Конечно, Гетти ошибался, но, учитывая его ситуацию…

Дженьюэри не дожил до послевоенных лет. Он не узнал, какие перемены в мире были вызваны его поступком. Он отказался от своих фантазий, посчитав их бессмысленными грезами, и его жизнь подходила к концу. В любом случае он вряд ли мог представить себе дальнейший ход событий. Хотя Фрэнк догадывался, что мир быстро вернется к вооруженному противостоянию, балансирующему на грани атомной войны. К сожалению, он так и не узнал, что к возникшему Обществу Дженьюэри присоединилось множество людей. Не узнал, какое влияние это общество оказало на Джона Дьюи во время корейского кризиса. Не узнал, что успешные акции общества инициировали запрет на испытание ядерного оружия и что благодаря его последователям великие державы мира подписали договор о ежегодном сокращении количества атомных бомб до их полного уничтожения.

Фрэнк Дженьюэри не узнал об этом. Однако в тот миг, глядя в глаза молодого Патрика Гетти, он каким-то образом догадался о грядущих переменах и почувствовал импульс истории. И тогда он расслабился.

В последнюю неделю его жизни каждый человек, встречавшийся с Фрэнком, пропитывался тем же настроением: гневом на Трумэна и безжалостных генералов, но еще и спокойствием бесстрашного солдата — каким-то широким и объективным мировоззрением. Патрик Гетти, позже ставший одним из основателей Общества Дженьюэри, говорил, что Фрэнк, узнав о несостоявшейся атаке на Кокуру, превратился в веселого и словоохотливого собеседника. Однако перед казнью он снова погрузился в мрачное безмолвие. Утром, когда его разбудили, чтобы вывести под быстро возведенный навес для казни, морпехи пожимали ему руки. Священник находился рядом с ним, пока он курил последнюю сигарету. Затем Фрэнку предложили надеть на голову капюшон.

Он спокойно посмотрел на Гетти и спросил:

— Наверное, морпехам сказали, что одна из винтовок заряжена холостыми патронами?

— Да, — ответил священник.

— Чтобы каждый парень в расстрельной команде мог верить, что это не он убивал меня, верно?

— Да.

На лице Дженьюэри появилась напряженная улыбка. Он бросил сигарету, затоптал ее и похлопал Гетти по руке:

— Но я-то знаю, что это не так!

Затем его маска безразличия вернулась на место, сделав капюшон излишним. Фрэнк твердым шагом направился к стене. Можно даже сказать, что он покинул нас с миром.