Королева Артемизия не могла припомнить, когда в последний раз отдыхала с таким комфортом. Это был ее первый приличный сон после горгорианского вторжения. (Следует учесть, вспоминала она, что невозможно прихватить лишнюю минутку для сладкой дремы, если прячешься в дворцовом погребе от нашествия варварских орд. А увидеть, как обезглавливают твоего благородного отца! После такого зрелища вообще боишься заснуть.)

А затем она вышла замуж за Гуджа.

Горгорианский вождь постоянно держал ее при себе и настаивал, чтобы новая супруга присутствовала на всех королевских консультативных совещаниях. «Я хочу, — сказал он, — показать старогидрангианцам, что между ними и горгорианцами нет неприязненных чувств и что гидрангианцы имеют свой голос в правительстве». Это было бы довольно лестное желание, если бы оно исходило от нормального человека. Но оно исходило от Гуджа. Артемизия быстро поняла, что реальное управление государством вершится днем, а не на ассамблеях. Для Гуджа ночные консультативные совещания означали просто долгие свинские пьянки с участием его друзей и некоторых представителей старогидрангианской знати, которые оказались слишком тупыми или достаточно невезучими, чтобы избежать приглашения короля. Некоторые местные аристократы, чтобы выжить, принимали участие в самых мерзких играх Гуджа, вроде «Веселья-С-Пивом», которые специально включали рептилий, сквош и перехватывали дыхание.

Когда вторжение завершилось, бывший премьер-министр покойного короля Фумитория, лорд Десмодиум попытался сделать самое лучшее из имеющегося плохого. Он предположил, что должно же быть хоть что-то признанное или интересное в горгорианской культуре, надо только поискать. Он искал несколько месяцев, исправно посещая палатки тех варваров, которые наотрез отказались жить в пределах городских стен, и упрашивая всех и каждого рассказать ему какую-нибудь старинную легенду.

Услышанные им истории — без единого исключения — повествовали о богах, которые отвратительно напивались, перед тем как осуществить очередную неудобосказуемую непристойность и обрушить отвратительное чудо на беспомощное человечество. Когда семьдесят третья горгорианская карга начала свой гнусавый распев: «Мир возник, когда Скуфа, Великая Праматерь, после пьянки со своим мужем-сыном Погом, Повелителем-Всех-Сброженных-Зерновых-Продуктов, искала новое место, где опорожнить свои благословенные кишки, и священный желудок, и святой мочевой пузырь...», — лорд Десмодиум понял, что искать дальше бессмысленно. И тихо удалился в свою загородную виллу разводить золотых рыбок.

Так уж случилось, что Гудж оказался человеком, всецело преданным своим богам. Но следует воздать ему должное: он был совершенно не против принять новых богов и добавить их к старым. Старогидрангианцы издавна владели тонкостями искусства пивоварения, поэтому первым богоугодным делом короля было поручение одному из придворных поэтов написать новый эпос. В этом эпосе рассказывалось, как горгорианский бог Пог, Повелитель-Всех-Сброженных-Зерновых-Продуктов, при первой же встрече безумно влюбился в прекрасную девственную гидрангианскую богиню Прунеллу, Повелительницу Пятисот Местных Сортов Пива. А потом ее изнасиловал.

Гудж демонстрировал свою набожность тем, что не начинал ни одного дела на ночных ассамблеях, не воздав почести Прунелле. А почести он воздавал, отпивая от всех освященных богиней пятисот сортов местного пива. Участников своих консультативных совещаний он заставлял делать то же самое. Вскоре после этого наступал момент всеобщего ужаса: воздействие божественных напитков внушало Гуджу, что у него лучший голос во всей Гидрангии и что он, несомненно, может пропеть эпос о Поге и Прунелле с кувшином пива на голове.

Артемизия сумела отговориться от посещения ночных ассамблей, но спокойный сон так и оставался для нее несбыточной мечтой. Гудж возвращался в королевскую спальню и...

Пусть это были не Пог и Прунелла, но это было дьявольски похоже.

Конечно, она обрадовалась беременности, потому что рассматривала ее как спасение от грубых домогательств Гуджа. Но беременность обернулась еще большей помехой для сна, чем муж. Особенно после первых трех месяцев.

«Как чудесно снова лежать на животе!» — размышляла Артемизия между наплывающими снами. Сны были очень приятными, в основном о будущем ее детей.

Прежде всего воображение нарисовало королеве идиллическое изображение маленькой Авены, растущей в веселом лесу. Черная Ласка, безусловно, должен иметь в изгнании Гидрангианский двор, со всеми старыми обрядами и тонкостями, которые так любил дорогой бедный обезглавленный папочка. Правда, дворец Черной Ласки — стройная зеленая дубрава, где слишком много свежего воздуха, постоянно протекает крыша и существует проблема дятлов. Впрочем, все это мелочи. Среди бойцов Сопротивления наверняка найдется хотя бы одна леди благородного происхождения — гордая смелая женщина, которая ненавидит горгорианских завоевателей и не боится смотреть в лицо трудностям изгнания. Она будет служить образцом гидрангианской культуры и женственности, и именно ей Черная Ласка поручит воспитание племянницы.

Артемизия вздохнула от умиления, когда представила себе милую Авену. Девочка с дикими розами в волосах плетет венки из ромашек для маленьких забавных кроликов и декламирует «Оду соловьиному поцелую» доброму старому косолапому медведю. Потом, напевая, украшает ошейники своих милых ручных волчат. Лешие тоже могут участвовать.

А рядом, охраняя красоту сестры, стоит стройный и высокий юный Гелиантус. Загоревший, окрепший от простой хорошей пищи и здоровых упражнений, меткий стрелок, самый зоркий и хитроумный охотник, он — легенда среди Отважных Обитателей Кустов. Он будет еще подростком, когда Черная Ласка увидит все эти качества парня и добровольно передаст ему руководство Сопротивлением. Последует короткая, но впечатляющая церемония, Гелиантус грациозно вспрыгнет на вершину пня и произнесет свою первую речь. Воспламененные словами мальчика, Отважные Обитатели Кустов спустятся с гор, по дороге к ним присоединится восставшее население королевства, и наконец огромная армия — армия старогидрангианцев! — выстроится в боевом порядке перед воротами города, спеша уничтожить горгорианцев и посадить на трон нового правителя!

Но они немного опоздают.

Артемизия глубже зарылась в подушки и замурлыкала, мечтая о судьбе своего старшего сына, дорогого принца Гелениума. Она воспитает его как истинного наследника Гидрангианской королевской династии. Никаких ограничений расходов, особенно когда мальчик приступит к военным упражнениям. Он будет силен не только головой, но и руками. А потом, когда подойдет время, его обожаемая и обожающая мама расскажет ему ужасную правду про папу. Мечты Артемизии заканчивались тем, что Гелиантус с армией Отважных Обитателей Кустов подходит к воротам как раз в тот момент, когда Гелениум швыряет голову Гуджа через парапет под ликование толпы.

А затем принцы-двойняшки радостно обнимутся и приступят к серьезнейшему делу — поиску достойного мужа для сестры Авены.

Прекрасно спланированное Артемизией будущее рассыпалось на дребезжащие осколки от громкого плача голодного инфанта. Просияв лучезарной улыбкой, королева встала и подошла к колыбели.

Но только она вернулась с ребенком в кровать и приготовилась покормить его, громовой стук потряс дверь опочивальни.

Это никак не могла быть Людмила. Путешествие к восточным горам занимает несколько дней.

— Вероятно, Гудж послал какую-нибудь дрессированную гориллу узнать, выжила я или нет, — пробормотала Артемизия ребенку, сосущему грудь. Она откинула назад свои светлые шелковистые волосы, выпрямилась, насколько могла, и скомандовала:

— Войдите к нашему удовольствию!

Дверь распахнулась и пропустила горгорианского гвардейца. В качестве жеста доброй воли по отношению к завоеванному народу Гудж ввел смешанную гвардию. Причем гвардеец-старогидрангианец, чаще всего стройный высокий брюнет, имел право носить только одно оружие — пику, украшенную на конце вялым шелковым пионом, а гвардеец-горгорианец должен был таскать на себе пуд стальных смертей разных форм и размеров — и обязательно брить спину.

Вошедший склонил голову в сторону королевы и прорычал:

— Приветствия от короля Гуджа и как вы себя чувствуете?

— А почему мой повелитель не пришел сам, если это ему интересно? — поддразнила Артемизия. Ей нравилось издеваться над горгорианцами. Варвары никогда ни на что не ловились, их неповоротливые мозги всегда где-нибудь заедало.

— Его величество отбыл на охоту. Извиняйте, — объяснил гвардеец после некоторого раздумья.

— Ну разве это не мило с его стороны? Ведь Гудж наверняка боялся, что, услышав, как я ору от боли, он почувствует такие ужасные угрызения совести, зная, что это его любовь породила мои мучения, что может в отчаянии броситься с дворцовой стены. Последовала бы междуусобица, кровавая гражданская война. Поэтому наш правитель решил, что будет лучше скрыться подальше от криков при родах — так далеко, как сможет унести его добрый конь.

— О! — выдохнул гвардеец. — Прямо в точку. Так король и сказал. — Он оглядел комнату. — А вы в порядке?

— Лучше не бывало.

— И э... — Горгорианец показал на сосущего младенца.

— Выметайся отсюда, — ласковым голосом распорядилась королева Артемизия. — И попытайся сломать себе шею на лестнице. Если ничего не получится, то ступай на конюшню, возьми лошадь и скачи вслед его величеству. Попробуй удариться головой о какой-нибудь сук, прежде чем его найдешь. А если и с этим ничего не выйдет, то разыщи короля и скажи ему, что он отец принца.

— Принца? — переспросил гвардеец. — Значит, он мальчик.

— Как и все принцы.

— Верно. Верно, спасибо, считайте, я уже ушел. Э.., чего-нибудь желаете, пока я еще здесь, вашество?

— Нет, нет, видеть твою спину — это все, о чем я прошу судьбу.

Гвардеец отвесил бессчетные бессмысленные поклоны и выскользнул за дверь. Вскоре до башенной комнаты долетел топот копыт, тающий вдалеке — в направлении королевской охоты.

Покормив ребенка, Артемизия уже хотела положить его в огромную раззолоченную колыбель, когда резкий неприятный запах ударил ей в нос.

— М-да, — заметила она, перекладывая запеленутый сверток в левую руку и изучая влажную правую. — Совсем не этому обучали меня придворные гувернантки. Придется осваивать все прямо по ходу дела.

Королева перенесла дитя на большой сундук орехового дерева, где предусмотрительная Людмила разложила приданое маленького инфанта, и развернула зеленые атласные пеленки. Ребенок скорчил ей противную рожицу, его ручки и ножки дрожали.

— Сейчас, сейчас, я постараюсь все сделать быстро, — утешала королева — Скоро мы вынем тебя из мокрой салфеточки и... Господи, как же трудно вытаскивать эти булавки!., и в сухую завернем. Будет уютно, сухо и.., опять булавка не выходит!., тепло и.., и.., и.., и.., аааааййй!

Королевский крик добил последние витражные окна, оставшиеся в банкетном зале.

— Не может быть, — твердила Артемизия, таращась на то, что обнаружилось под мокрой салфеткой. — Это какая-то ошибка. Ужасная ошибка. — Словно согласившись с этим утверждением, ребенок пронзительно зарыдал. Королева нежно взяла его ручку и внимательно осмотрела привязанный к ней красным шнурком медальон. — Все верно. Портрет принца Гелениума! Ты должен быть принцем Гелениумом, ты носишь его именной медальон!

Младенец продолжал вопить, доказывая таким образом, что ему ничего не надо, кроме тепла, еды и сухости. И что при отсутствии хотя бы одной из этих трех составляющих он будет кричать, пока не слетит крыша.

Королева Артемизия торопливо выдернула грязную пеленку из-под крохотного оборотня и завернула его в одеяло. Умиротворенное дитя тут же стало уютно сопеть (что означало «Я-засыпаю-сейчас-смотри-я-больше-не-беспокоюсь-ужасное-спасибо»). Ребенок оставался блаженно безучастным к возрастающему беспокойству своей матери.

— Как это могло случиться? — спросила Артемизия у воздуха. — Как? О, эта ни на что не пригодная Людмила! Старая, наполовину слепая брюзга! Это просто чудо, что она не повязала один из медальонов на меня! Чертова карга уронила все три миниатюры в колыбель, а потом прицепляла на свой манер. Она спокойно могла навязать парочку на одного ребенка! Хоть бы догадалась, наконец, приготовить заранее шнурки разного цвета! Красный! Все шнурки были красными, а ведь священный красный шнур полагается только принцу-первенцу. Ну и что же мне теперь делать?

Королева заметалась по комнате, как загнанная в клетку пантера. Значит, Людмила уже совсем свихнулась, раз унесла в горный оплот Черной Ласки обоих принцев-двойняшек, оставив дома их сестру Авену!.. Либо появился странный вид невидимых маклеров по обмену инфантов.

— О Боже, Боже, — бормотала несчастная женщина. — Гонец уже отправился к Гуджу с вестью, что у него сын. Если король вернется и обнаружит, что у него дочь, — полетят головы! И не только головы. Гудж кретин, но не дурак. Если я сказала, что родился мальчик, а покажу ему дочь, он решит, что мальчик где-то поблизости, и поймет, что я родила по меньшей мере двойняшек. А это — о Боже! — по его диким горгорианским суевериям означает, что у меня было больше одного мужчины.

О том, что последует дальше, Артемизия догадывалась. В Гидрангии супружеская измена всегда считалась серьезным преступлением, а уж измена королевы тем более и каралась высшей мерой наказания. Например, травлей росомахами. Это был один из очень немногих старогидрангианских обычаев, которые Гудж оставил из-за его яркой зрелищности.

Бегая по комнате, Артемизия несколько раз клала ребенка и разворачивала его, чтобы проверить, не появилось ли то, что она потеряла. Королева даже помолилась Уттокари, Богине Вещей Потерянных, Украденных или Заигранных Знакомыми. Ничто не помогало. Ребенок оставался прежним.

Наконец убитая горем мать рухнула в изящное кресло, ручки которого были сделаны в виде русалок с сапфировыми глазами и эмалевыми грудями, заканчивающимися кораллом. Одной рукой она баюкала дочь, пальцы другой задумчиво заскользили по дыркам в голове русалки.

— Думай, Артемизия, — приказала себе королева. — Не паникуй, а думай! Людмила все испортила, но нет ничего такого, чего нельзя было бы исправить. Гуджу сказали, что он отец мальчика. Это явно не мальчик. — Она посмотрела на мирно спящего ребенка и автоматически, без всякой причины промурлыкала «у-тю-тю». — Ладно, — продолжила королева, — Людмила беспечна, но не тупа. Она скоро должна будет кормить детей и менять им пеленки. Тогда она обнаружит свою ошибку. Она вернется и поменяет одного из принцев на принцессу Авену. И все будет так, как мы запланировали. А если Гудж припрется сюда прежде, чем появится Людмила, все, что мне надо сделать, — это выдать ему принцессу за принца. В пеленках все младенцы выглядят одинаково. Поэтому если не предлагать Гуджу поменять инфанту салфетки, он не узнает, что его сын на самом деле — дочь.

Королева Артемизия улыбнулась. Скорее солнце взойдет на западе, завернувшись в плед с пурпурной оторочкой, или примет форму жабы, чем Гудж захочет прикоснуться к грязной пеленке. Или к чистой.

— Так что все под контролем, Авен, — сказала она спящей инфанте. — Я имею в виду Арбол. Да, это хорошее имя для принца — Арбол. — Ребенок моргнул во сне. — О, не беспокойся, любовь моя, тебе не придется долго носить это имя. Скоро няня Людмила вернется. Мы можем подождать, верно? Да, мы можем. Мы подождем.

К счастью, Артемизия даже понятия не имела, сколько ей придется ждать на самом деле.