Лорд Фаран нетерпеливо ждал, покуда весь отряд чародеев соберется в центре приемного зала. Он стоял, поглядывая то на своих соратников, то на племянницу и лорда Кларима, то на пустой трон и разбитое окно, через которое улетел на север Варрин. Фаран не попытался заговорить ни с Кларимой и Неррой, ни с чародеями. Он просто ждал.

Ханнер между тем наблюдал за своими спутниками, которых набралось около двух десятков, испытующе разглядывал их лица, пытаясь угадать, как они настроены. Особенно пристально смотрел он на Дессет, которая сейчас, после исчезновения Рудиры и Варрина, была самой сильной чародейкой. Ханнер ждал, не появится ли на ее лице затравленное, отрешенное выражение — знак того, что она слышит зов.

Нет, пока что Дессет выглядела, как обычно. Как и большинство чародеев, она с благоговейным любопытством озиралась по сторонам.

Никто из этих людей никогда прежде не видел приемного зала, и даже Ханнер, который вырос во дворце и бывал здесь по меньшей мере раз двадцать, признавал в душе, что зал выглядит весьма впечатляюще. Лепной позолоченный потолок возвышался почти на тридцать футов над гладким мраморным полом — полом, на который было наложено заклинание против износа, так что и двести с лишним лет спустя он выглядел как новенький. Стены были увешаны громадными роскошными гобеленами, на которых изображались сцены из истории Трех Этшаров, а в проемах между гобеленами стояли статуи. Легенда гласила, что эти изваяния были некогда государственными преступниками либо же врагами предыдущих правителей, превращенными в камень и выставленными на всеобщее обозрение. Ханнер, впрочем, понятия не имел, правда ли это. Над одними статуями нависали балконы, над другими стояли в нишах такие же статуи.

Вдоль центра зала почти во всю его длину — на добрых шестьдесят ярдов — тянулся ковер ярдов пяти в ширину, искусно расцвеченный всеми оттенками красного. Именно на этом ковре стояло сейчас большинство чародеев. По обе стороны от ковра были рядами расставлены резные кресла из черного дуба — сейчас, правда, несколько этих кресел превратились в щепки, сокрушенные массивными дверями, которые вышиб на прощание Варрин. Вдоль стен на изрядном расстоянии друг от друга стояло с полдюжины длинных дубовых столов.

Дневной свет из трех окон в северном конце зала лился на огромный, красный с позолотой трон. Боковые окна, те, что поменьше, уцелели, но от среднего, в которое вылетел Варрин, остались только мелкие розетки по краям. От свинцовой рамы центрального витража остались лишь прихотливо перекрученные полосы металла, и из пролома дул пахнущий морем ветерок.

У правой, восточной стены зала, неподалеку от одной из низких боковых дверей, стояли Кларим, брат правителя Азрада, и Нерра, сестра Ханнера.

Лорд Кларим был сенешалем дворца, леди Нерра вовсе не имела пока официальной должности. Ханнер понятия не имел, почему они оказались в приемном зале. До сих пор они не сказали ни слова буйной шайке ворвавшихся в зал чародеев — просто молча стояли и смотрели.

Как только все чародеи собрались в зале, Фаран повернулся к этой странной паре.

— Лорд Кларим, — промолвил он, шагнув к ним с красного ковра. — Я прошу у твоего брата аудиенции.

— Фаран из Этшара, — срывающимся голосом отозвался Кларим, — правитель Азрад велел тебе удалиться в изгнание; он не желает разговаривать с тобой.

Ханнер отметил, что Кларим, обращаясь к Фарану, не упомянул его титула — а это уже было оскорбление. Ханнер всегда считал Кларима безвредным занудой, но сейчас он вдруг осознал, что этот человек обладает немалым мужеством. Кларим хорошо знал вспыльчивый нрав дяди Фарана, видел, что сотворили чародеи с массивными дворцовыми дверями, — и тем не менее намеренно оскорбил его.

— Ты хочешь сказать, что он от меня прячется, — хмыкнул Фаран.

Лорд Кларим не соизволил ответить, зато Нерра испуганно охнула. Чародеи молча наблюдали за этой сценой. Украдкой глянув на них, Ханнер обнаружил, что всем им здорово не по себе. Они пришли во дворец, следуя за своим предводителем, однако, судя по всему, не задумывались о том, что их ждет в конце пути.

Сейчас они попросту не знали, что им делать, а потому молча смотрели на Фарана, ожидая его приказов.

— Значит, я даже не могу просить о смягчении приговора? — продолжал Фаран. — Если не самого правителя, то хотя бы другого твоего брата — лорда Караннина, главу стражи?

— Фаран, — ответил Кларим, — ты изгнан не потому, что ты — преступник. Тебя изгнали ради блага города. Такое решение во власти правителя Азрада.

— Разумеется! — фыркнул Фаран. — Но неужели мне даже не дадут возможности доказать ему, что он...

— Лорд Фаран! — вдруг отчаянно крикнула Кирша, до того смущенно молчавшая, и указала пальцем куда-то вверх.

Ханнер, Фаран и все прочие разом подняли головы и увидели, что в воздухе перед одним из балконов, ярдах в десяти от лорда Кларима, парит некто в сером облачении. Низко надвинутый капюшон скрывал его лицо, но Ханнер не сомневался, что это волшебник, а не демон либо иная нежить.

Летун в сером вытянул руку, уставив на Фарана длинный костлявый палец. Ханнер заметил, что в другой руке у него хрустальный кубок.

— Лорд Фаран Этшарский! — раскатился под сводами голос волшебника. — Тебе было известно, что, согласно пакту, заключенному двести лет назад между Гильдией магов и правителем Азрадом Великим, всякому сановнику Этшара Пряностей строжайше запрещено заниматься магией. Тебе сие было ведомо, однако же ты собирал для собственной выгоды волшебные талисманы. — Указующая рука мага опустилась к поясу, на котором висел кинжал. — Тебе вынесен смертный приговор, и я послан, дабы привести в исполнение вынесенный тебе приговор...

Лорд Фаран не стал ждать, когда маг начнет действовать; его противник еще не договорил, а он уже медленно поднимался в воздух. Летал он похуже, чем Рудира, Варрин или Дессет, но все же сумел подняться вровень с магом, чтобы не смотреть на него снизу вверх, точно напроказившее дитя.

Затем он заговорил, прервав на полуслове речь мага, и голос его звучал так же раскатисто и неестественно гулко.

— Я — повелитель чародеев! — провозгласил Фаран. — Гильдия магов надо мной не властна!

— Осторожнее, дядя... — пробормотал Ханнер, глядя снизу вверх на парящих в воздухе противников. И ему, и Фарану было хорошо известно, что кинжал мага обладает немалой волшебной силой, да и хрустальный кубок наверняка не был просто чем-то церемониальным.

А уж провозгласить себя повелителем чародеев — кто знает, куда это может завести?..

—Ты, лорд Фаран, приговорен за преступления, совершенные до того, как тебя преобразила Ночь Безумия, — отвечал волшебник. — А потому я, исполняя приказ, сотворяю сие заклинание. — Он поднял одной рукой кубок, другой вытащил кинжал...

И застыл, замороженный магией Фарана, — Ханнер видел это своим магическим зрением. Казалось, что воздух вокруг Фарана заледенел, стал немыслимо, ослепительно ясным и прозрачным; чародейство сомкнулось вокруг волшебника.

Однако тот был окружен аурой собственного волшебства, в особенности те предметы, которые он держал в руках. Если чародейство делало воздух сверхъестественно прозрачным, то чары посланца Гильдии Ханнер воспринимал как густой, искажающий все туман. Чародейская сила Фарана пробилась сквозь этот туман, на миг сумела остановить руки волшебника, но затем магический туман сгустился, и Ханнер с ужасом понял, что хватка Фарана ослабевает.

И вдруг фигура в сером словно замерцала. Волшебник исчез — и секунду спустя возник немного сбоку. Ханнер понятия не имел, что это за заклинание, — как видно, волшебник заранее приготовил для себя защитные чары. Чародейство Фарана взвилось, снова прянуло к противнику, но было уже поздно.

Волшебник погрузил кинжал в хрустальный кубок, наполненный, насколько мог разглядеть Ханнер, чем-то бурым.

— Нет! — отчаянно закричал Ханнер и, пытаясь остановить волшебника, нанес удар собственной магической силой. Он не умел как следует пользоваться чародейством, да и сила его была невелика. Он попытался задержать, остановить руки мага, но не смог даже коснуться кинжала и кубка, которые окружала плотная дымка волшебства.

Тогда Ханнер направил чародейство так, что магия проникла в грудь мага и сомкнулась вокруг сердца. Ханнер вовсе не хотел убивать волшебника — он стремился лишь остановить его и спасти дядю Фарана.

Человек в сером сдавленно вскрикнул и затрепыхался в воздухе, словно пробитая гарпуном рыбина, однако Ханнер смотрел не на него: он не сводил глаз с дяди.

В тот самый миг, когда кончик кинжала коснулся бурой влаги в хрустальном кубке, лицо и руки Фарана побелели. Миг спустя побелела и его одежда, некогда зеленый плащ в одно мгновение выцвел и застыл, словно окостенев. Черные волосы, заплетенные в косичку, поседели, как у древнего старца.

Все было кончено. Фаран Этшарский превратился в камень.

А ведь камни не летают. Статуя не может пользоваться чародейством, чтобы удержаться в воздухе. Окаменелые останки Фарана грянулись о пол, словно кто-то рассек мечом незримую веревку.

И разбились. Мраморные осколки так и брызнули во все стороны, запрыгали со стуком по укрепленному заклинанием полу.

— Нет! — пронзительно закричал Ханнер. И бросился вперед, на бегу расшвыривая обломки статуи.

Потом он услышал над головой шорох ткани и, запрокинув голову, увидел, что волшебник в сером тоже падает. Труп с глухим стуком ударился об пол.

Ханнер застыл на месте. Поздно. Слишком поздно.

На мгновение в зале воцарилась ошеломленная тишина. Затем Нерра вскрикнула и осела на пол, всхлипывая.

Лорд Кларим, очнувшись от оцепенения, поспешил к упавшему волшебнику.

— Они убили друг друга, — сказала Кирша. Она говорила тихо, но в гулкой тишине зала ее слова услышали все.

Дессет поглядела на обломки статуи, на мертвого волшебника, на разбитое окно.

— Я иду домой! — громко объявила она. Повернулась, дрожа всем телом, и решительно направилась к выходу.

— А как же стражники? — крикнул ей вслед кто-то из чародеев.

— Что — стражники? — отозвалась с порога Дессет. — Они не помешали мне войти — не помешают и выйти.

— Она права, — сказал еще кто-то. — Мы можем уйти. Никто нас не остановит.

Остальные согласились с ним, и вся компания чародеев дружно двинулась прочь из зала.

Ханнер смотрел им вслед, но не чувствовал ни малейшего желания к ним присоединиться.

В конце концов его дом здесь. Он вернулся во дворец, и никто здесь не знает, что он чародей. При нынешних обстоятельствах правитель вряд ли потребует, чтобы он убирался прочь из дворца.

Да и за Неррой нужно присмотреть — по крайней мере пока она не оправится после гибели дяди Фарана.

Ханнер поспешил к Нерре и, не говоря ни слова, ободряюще обнял ее за плечи.

Лорд Кларим, который все еще стоял на коленях возле убитого волшебника, поднял голову, увидел, что чародеи покинули зал, глянул на Ханнера и Нерру, и пробормотал, ни к кому не обращаясь:

— Я даже не знаю, кто этот человек. Я никогда прежде его не видел.

Ханнер поднял голову:

— Он сказал, что его послала Гильдия магов. А имени своего не назвал.

— Да, я помню, — отозвался Кларим. — Но теперь он мертв, а Гильдии магов очень не нравится, когда волшебники умирают подобным образом.

Ханнер заколебался. Ему не хотелось лгать и заявлять, будто волшебника убил Фаран, который уже заплатил за свое преступление, но еще меньше ему хотелось признаться, что это он остановил сердце мага в сером.

— Пойду-ка я сообщу обо всем Азраду, — промолвил Кларим, поднявшись на ноги, и торопливо двинулся к одной из боковых дверей.

Ханнер и Нерра остались одни в гулкой пустоте приемного зала. Все так же обнимая сестру за плечи, Ханнер огляделся по сторонам.

Двери зала были разбиты в щепки, на полу валялись изломанные кресла. Статуя, в которую превратился Фаран, раскололась на сотню обломков — самым крупным из них был кусок торса, поверх меньших раскинулось мертвое тело, облаченное в мантию. В дыру, зиявшую в центральном окне, веял теплый и влажный ветерок с моря.

Ну вот, подумал Ханнер, вот к чему привели насильственные методы.

— Пойдем, — сказал он и, поднявшись, взял Нерру за руку. — Пойдем наверх, подальше от всего этого. Попозже я пошлю кого-нибудь за Альрис.

— Он и вправду умер, — пробормотала Нерра первые разумные слова, которые услышал от нее Ханнер.

— Умер, — коротко кивнул он.

— Лорд Кларим хотел, чтобы я рассказала ему, что задумал дядя Фаран. — Нерра наконец выпрямилась, но на ногах держалась покуда нетвердо. — Этого я сделать не смогла, и тогда он предложил, чтобы я уговорила дядю согласиться на изгнание. Мы как раз дожидались правителя Азрада, чтобы поговорить обо всем этом.

— У тебя ничего бы не вышло, — пробормотал Ханнер.

— Да, я знаю. Дядя никогда в жизни меня не слушал и всегда поступал как хотел. — Она глянула на мертвого волшебника. — Что ж, по крайней мере он прихватил с собой своего убийцу.

— Интересно, удавалось ли такое кому-нибудь раньше? — пробормотал Ханнер.

Конечно, убил волшебника не Фаран, но из этой ошибки можно будет извлечь пользу.

Да и Гильдия казнила Фарана не за чародейство, но за то, что, будучи главным советником правителя, он долгие годы собирал всякие магические предметы. Именно об этом говорил погибший волшебник.

Это скорее всего означает, что Гильдия пока еще не решилась уничтожить чародеев — по крайней мере официально. Зачем бы им в противном случае объяснять, за что был казнен дядя Фаран?

Кто-то, подумал Ханнер, должен поговорить с Гильдией. Кто-то должен убедить магов, что чародеи не опасны — во всяком случае, те, кто остался жив. Фаран-то безусловно был опасен, но ведь его больше нет.

Кто-то должен поговорить с магами.

В конце концов ведь именно Гильдия и представляет для чародеев настоящую опасность. С Азрадом и городской стражей они справятся без труда — это-то Фаран успел доказать. Покуда чародеи действуют вместе, обычной силой их не победить, только магией.

Магией их можно уничтожить. И не только волшебством. Ханнер понятия не имел, смогут ли чародеи выстоять против орды демонов или же древнего зачарованного оружия, которым пользуются колдуны.

А теперь еще оказалось, что чародея рано или поздно может погубить его же собственная сила — как погубила она Рудиру и Варрина.

Впрочем, эта опасность не наступает внезапно, ее можно предвидеть, с ней можно бороться. Если чародей поймет, что его кошмары — знак того, что пора отказаться от использования своей силы, быть может, он сумеет прожить остаток дней обычной мирной жизнью. Во всяком случае, Ханнер решил для себя, что так и поступит.

Конечно, это может удаться, только если считать, что природа чародейства не принесет никаких новых сюрпризов. В этом Ханнер, да и вообще никто, уверен быть не мог.

Зов кладет предел могуществу чародея. Лорд Азрад боялся, что какой-нибудь чародей может захватить власть в городе, объявить себя правителем вместо него самого; быть может, именно так и собирался поступить Фаран.

Однако такой поступок был бы просто медленным самоубийством. Захватив власть с помощью магии, чародей вынужден будет постоянно применять ее, дабы доказать свою силу, дабы отразить покушения соперников — и чем чаще он будет прибегать к магии, тем скорее услышит зов.

Если б только кто-то мог объяснить это Азраду... и, что куда важнее, Гильдии магов.

Впрочем, это уже не его, Ханнера, проблемы. Он потрудился достаточно. Он отважно боролся с хаосом в Ночь Безумия, а в награду за это был изгнан из своего жилища; он помог чародеям собраться вместе, а в ответ увидел, как был убит его дядя. Да и не умеет он вести умные разговоры — вечно ляпнет что-нибудь не то.

Да, он потрудился достаточно и, правду говоря, сыт всем этим по горло.

— Пойдем, — сказал Ханнер Нерре, отворачиваясь от лежащих на полу обломков. — Пойдем наверх, сестренка.