Цо Хат жевал хлебную корку, беспокойно оглядываясь по сторонам. Солнце склонялось к закату на противоположной стороне бесконечной плоской равнины, которую предстояло пересечь. Бредущие в нощи начинали проявлять признаки пробуждения. Нет, ничего особенного с ними не происходило, он не замечал никаких движений, на которые могли бы обратить внимание другие. Цо Хат просто чувствовал, что, уложенные рядами на влажную почву, мертвецы стали каким-то непостижимым образом менее мертвыми, чем за минуту до этого.

Однако по-прежнему они источали скверный запах, отбивая тем самым у Цо Хата аппетит. По правде говоря, сухая хлебная корка и без того была достаточно безвкусной.

Тем не менее он упорно продолжал жевать, не глядя на покойников. Он видел, что находящиеся справа и слева от него люди поглощают свой жалкий ужин, тоже избегая смотреть на трупы. Примерно через полчаса после того, как солнце полностью скроется за горизонтом и небо потемнеет, эти тела начнут шевелиться, садиться и оглядываться по сторонам в предвкушении ночного похода.

Цо Хат и остальные живые люди к тому времени тоже будут готовы под командованием Ребири Назакри шагать вслед за Бредущими в нощи на запад, в направлении Зейдабара. Когда же утром солнце опять начнет подниматься из-за горизонта, нежити вначале станут передвигаться медленнее, затем остановятся, а там и вовсе рухнут на землю. Живые люди после этого разобьют лагерь и отойдут ко сну — если, конечно, на лагерь снова не нападет Домдар. В случае нападения днем они встанут на защиту мертвецов, так как все, кто жил и дышал, были обязаны охранять нежитей вплоть до очередного заката. Если же домдарцы ударят ночью, сражаться будут жмурики, а живые отойдут на безопасное расстояние.

Цо Хат покрутил бедрами, чтобы ощутить покачивание меча, взятого им у убитого судьи. Его жизнь была наполнена тяжким трудом, который сопровождался постоянным чувством усталости и галлюцинациями, вызванными необходимостью спать днем и шагать ночью, стараясь при этом не навлечь на себя гнев Назакри. Такую жизнь даже с большой натяжкой нельзя было назвать хорошей.

Вовсе не такое существование представлял себе Цо Хат, присоединяясь к мятежникам. Он мечтал о коротких победоносных уличных схватках в городах провинции Матуа, когда жители радостными криками встречают своих освободителей, а лорды Домдара спасаются бегством и под ногами у них горит земля. Вместо этого Цо Хату пришлось долго, к тому же с боями, карабкаться по обледенелым каменистым склонам хребта Говия. А теперь ему предстояло прокладывать путь на запад к легендарному городу-крепости Зейдабар, который, по слухам, лежит за этим бесконечным, плоским как стол пространством. Но это ещё не все. Цо Хат чувствовал, осада города продлится немало времени — весьма сомнительно, чтобы обитатели столицы встретили ходячих покойников как своих освободителей. Во всяком случае, большинство матуанцев этого не сделали.

Он посмотрел на хлеб в своей руке и бросил остатки в котелок. Даже питание у них никуда не годное! Он, как цивилизованный человек, должен есть рис, но о рисе на сухих западных склонах Говия оставалось только мечтать. Они были вынуждены красть зерно на фермах или в деревнях, мимо которых проходили, молоть и выпекать из него этот несъедобный, клейкий корм.

Сидящие вокруг него люди дожевывали свои пайки, тихонько жалуясь друг другу. Они не осмеливались протестовать громко, у Ребири были повсюду уши, а сам он не видел разницы между недовольством и изменой. Цо Хат никогда не жаловался. Что толку в пустом нытье?

Один труп дернулся в подступающем сумраке. Цо Хат взглянул на него и тотчас отвернулся.

Иные жмурики выглядели вовсе неплохо. Они, конечно, были бледны, как покойники, и изрядно пованивали, но если не смотреть в мертвые, черные глаза и стараться при этом не дышать, то их можно было принять за живых, хотя и серьезно больных людей.

Остальные, однако, не были столь же сносными — особенно те из них, что принимали участие в боях. На них зияли раны, обнажая кости и внутренности. Над ними кружили тучи мух, а искромсанная плоть разлагалась, чернела и смердила. Ни у кого не могло возникнуть сомнения, что это трупы. Цо Хат мечтал о том дне, когда ему не придется оставаться рядом с ними.

Ужасающая внешняя сторона его службы, конечно, играла свою роль. Но это было далеко не все. Цо Хат считал для себя унизительным занятием охранять банду реанимированных трупов. Он мнил себя революционером, стратегом восстания, лидером крестьян и членом правительства свободного Матуа. В самом кошмарном сне он не мог бы увидеть, что станет простым кладбищенским сторожем, — причем на кладбище, где трупы остаются незахороненными.

Бесспорно, кто-то должен охранять Бредущих в нощи — они абсолютно беззащитны при свете дня, — но он, Цо Хат, в этой охране находиться не желал.

Однако выбора, честно говоря, у него не было. Каждый, кто служил Ребири Назакри, служил одновременно и стражем у нежитей. Все, кто отказывался, умирали, пополняя собою число ходячих трупов. Лучше уж охранять их, чем стать одним из них, думал Цо Хат.

Если б он правильно оценил ситуацию, то ни за что не примкнул бы к мятежу. Ведь он считал Ребири Назакри революционером, преисполненным решимости освободить восток от ига Домдара и восстановить древние государства. Цо Хат никак не предполагал, что ему придется иметь дело с одержимым жаждой мести безумцем. Цо Хат считал, что повстанцы, свергнув правление Домдара, сформируют новые правительства, которые станут продолжать борьбу с Империей или вступят с ней в переговоры. Цо и его друзья верили — теперь, когда оракулы умолкли и боги ничего не говорят о необходимости сохранять Империю, Домдар не станет тратить силы на то, чтобы отвоевать Олнамию, Матуа и Грею.

Но Назакри и не помышлял создавать местные правительства; явно не интересовали его и переговоры.

Цо Хат вздохнул и снова достал хлебный огрызок. Каким же глупцом он оказался, надеясь на здравый смысл олнамца! Ребири Назакри жаждал только мщения. Плевать он хотел на правительства, свободу и справедливость. Изувер лишь мечтал истребить всех домдарцев, стереть с лица земли Зейдабар и уничтожить его обитателей. Некоторые говорили ему, что это может ввергнуть мир в хаос, но такие мелочи Назакри не волновали. Многие из тех, кто предупреждал об опасности, уже пополнили собой ряды Бредущих в нощи, а Бредущие в нощи ни при каких обстоятельствах не возражали военачальнику.

По правде говоря, жмурики никогда и ни с кем не спорили. Те, у кого горло и языки оставались целыми, могли говорить, но и они в дискуссии не пускались. Если же кто-то возражал мертвяку, тот просто убивал несогласного.

Если, конечно, этот кто-то не был самим Назакри или человеком, пользующимся, по мнению Бредущих, покровительством вождя. Если живой покойник делал или говорил нечто такое, что было не по вкусу Ребири, то он тут же превращался в обычного покойника — прибор колдуна всасывал в себя темную сущность нежити. Бредущие в нощи боли не ощущали, но они не желали терять своих жизненных сил, превращаясь в ничто.

Остатки хлеба оказались настолько черствыми и безвкусными, что Цо пришлось их выбросить. Поднявшись на ноги, он стряхнул с себя крошки.

Внезапно прогрохотал гром.

Цо Хат в изумлении посмотрел на небо. Оно оставалось ясным, промеж лун плавали лишь разрозненные облачка. Грозе просто неоткуда было начаться. Грозе естественного происхождения.

Цо Хат с содроганием перевел взгляд на противоположную сторону поля, на котором уже начали шевелиться мертвецы. Там стоял черный шатер, служивший Ребири Назакри как жильем, так и штабным помещением.

Колдун вполне мог воспользоваться стоящим поблизости фермерским домом, но отказался, отдав предпочтение традиционному олнамскому шатру и предоставив дом в распоряжение своих офицеров. Типичное поведение для старого безумца, думал Цо Хат.

Раньше у Назакри шатра не было. Его сшили по заказу в Ай Варачи, после того как мятежники, захватив крепость, остановились там на зимних квартирах. Ребири заявил, что подлинный олнамский военачальник всегда предпочитает жить в шатре, а не быть заключенным в четырех стенах. Но мимо внимания Цо не прошло, что во время зимовки в Ай Варачи Назакри жил в доме начальника гарнизона.

Однако здесь, на равнине, Ребири оставался в шатре даже тогда, когда поблизости имелось более комфортабельное жилье.

Цо Хат вперил взгляд в палатку. Из-под её полога и через швы пробивалось алое свечение. Последовал новый удар грома. Назакри творил магические действа.

Но вот полог распахнулся, и из шатра выступил он сам. Колдун был немолодым человеком с довольно невзрачной внешностью, но сейчас, стоя в полумраке рядом с черным шатром, он выглядел далеко не безобидно. Ребири стоял, широко расставив ноги, воздев руки к небу. Над головой он держал свой магический аппарат, на одном конце которого плясал алый огонь, в то время как другой, казалось, был погружен в черный струящийся туман. Алый поток пламени стекал по рукам на тело колдуна, превращая его в огненный силуэт.

Да, Ребири Назакри, невысокий и хилый старик, сейчас внушал неподдельный ужас. Цо Хат замер.

Все присущие военному лагерю звуки исчезли, и над полем воцарилась мертвая тишина. Казалось, что затих даже постоянно дующий над равниной ветер. Только Бредущие в нощи начинали шевелиться активнее, по мере того как темнота возвращала тела к их квазижизни.

— Сегодня ночью перехода не будет! — ревел Назакри.

Даже нежити прекратили свое шевеление и прислушались.

— Эту ночь мы проведем здесь! — провозгласил военачальник. — Мертвые будут пробивать шахту, чтобы встретиться в глубине земли с Матерью Тьмой, а живые останутся в дозоре, чтобы этот гнусный Балинус со своими лакеями нас не беспокоил!

Цо Хат удивленно заморгал. Пробивать шахту? Хорошо хоть, что на сей раз горбатиться будут жмурики, а не он.

Интересно, с чего это олнамскому чародею понадобилась шахта?

Оглядевшись по сторонам, он увидел одного из своих земляков-матуанцев. Хотя большинство живых солдат состояли из олнамцев или говийцев, матуанцы и греанцы тоже не были особой редкостью.

— Х'ай ко ча'й маши? — спросил он. — Что происходит?

Матуанец поднял на него глаза и недоуменно пожал плечами.

По крайней мере он говорит по-матуански, подумал Цо Хат, в противном случае он даже и так не ответил бы. Иногда встречались такие матуанцы, которые давно забыли язык своих предков, что было косвенным свидетельством того, насколько успешно Домдар осуществлял свое владычество. Даже Назакри обычно делал свои объявления на домдарском языке, а не по-олнамски. Домдарский язык понимали буквально все.

Бредущие в нощи уже поднимались на ноги, медленно и неуклюже — западный край неба все ещё светился голубизной. Когда наступит ночь, ожившие мертвецы станут такими же сильными и подвижными, как любой из живых людей. Ребири Назакри и его подручные поведут нежитей за инструментом, чтобы те могли скорее приступить к работе.

Создавалось впечатление, будто колдун совершенно не обращает внимания на своих живых сторонников. Цо Хат прикрепил котелок к поясу, смахнул с усов последние крошки и подошел к своему земляку-матуанцу.

— У син Цо Хат хуру чи, — представился он по сложившейся давно традиции.

— Хачи, — ответил матуанец и прибавил:

— Разве ты не говоришь по-домдарски?

— Конечно, говорю, — раздраженно бросил Цо Хат. — Просто я считал, мы могли бы поговорить по секрету.

— Не думаю. — Матуанец многозначительно посмотрел на излучавшего пламя чародея. — Домдарский меня вполне устраивает.

— Ну хорошо, — сдался Цо Хат, — поговорим на языке, который тебе больше по вкусу. Ты не знаешь, что происходит? Зачем ему понадобилась шахта?

Матуанец помотал головой, но стоявший поблизости человек, в котором Цо Хат признал дикнойца, произнес:

— Он восстанавливает свою магию.

— Что? — разом воскликнули оба матуанца.

— Могущество, силу своей магии. Она хранится в той штуке, которую Назакри постоянно таскает с собой. Но сначала он высасывает её из земли. В Говии он черпал силу в пещерах, а в городах выкачивал в самых глубоких подземельях и склепах. Здесь же на равнине до неё приходится докапываться.

— Вы хотите сказать, могущество не в нем самом? — насторожился Цо Хат. Ему было известно, что Назакри довольно часто отбывает по каким-то личным делам, но о характере этих тайных отлучек он ничего не знал.

— Если б эта черная магия была легкодоступна, — назидательным тоном произнес дикноец, — то маги встречались бы на каждом шагу. Домдарцы утверждают, что боги запечатали всю темную силу в земле тысячи лет назад. Не знаю, насколько эти легенды соответствуют истине, но то что черной магии не сыскать при свете солнца, так это точно. А потому ему не только нужен глубокий колодец, но и копать его необходимо ночью. Если дневной свет попадет в шахту, она станет для него бесполезной.

— Откуда вы все это знаете? — спросил матуанец, в то время как Цо Хат, молча глядя на дикнойца, обдумывал услышанное.

— Вы же знаете, как это бывает, — пожал плечами дикноец. — Там услышишь одно, здесь другое…

Цо Хат улыбнулся про себя. Дикнойцы славились тем, что были одержимы желанием узнать как можно больше и поделиться своими знаниями с другими.

— Значит, если он не выроет эту яму, то может растранжирить всю свою магию?

— Ну, это произойдет не скоро, — снисходительно ухмыльнулся дикноец. — Посмотрите на него. Думаю, он просто очень предусмотрителен. Но, возможно, у него подошли к концу запасы духов, которые он использует для изготовления нежитей.

— Так вы полагаете, что они подлинные демоны, а не просто возвращенные к жизни мертвецы? — изобразил удивление Цо Хат.

— Насчет демонов ничего не могу сказать, но то что они не имеют отношения к людям, так это точно. Они похожи на тех, о ком постоянно твердят домдарцы, запечатывая свои кладбища кованым железом и цветочными гирляндами. Домдарцы говорят, под землей имеется нечто такое, что стремится оживить покойников и желает добраться также до их мертвецов.

— Если домдарцы этого боятся, то зачем же они зарывают своих покойников в землю? — вмешалась в разговор стоявшая рядом женщина из племени логхаров. — Почему они их не сжигают, как это принято у культурных народов.

Матуанцы, традиционно укладывавшие своих покойников в саркофаги, хотели было пуститься в спор, но их опередил дикноец.

— Потому что их богиня Ведал требует захоронения, дабы сохранить плодородие земли.

— Она желает этого, несмотря на то что это подвергает их риску стать Бредущими в нощи? — удивилась логхарка.

Дикноец пустился в объяснение некоторых тонкостей теологии и похоронных обычаев домдарцев. Эта проблема Цо Хата нисколько не интересовала, и он ушел прочь.

Он думал лишь о том, что в данный момент Назакри утратил значительную часть своего могущества и занят пробиванием шахты, дабы это могущество восстановить. Цо был страшно доволен тем обстоятельством, что их армия этой ночью не идет на запад. Когда армия на марше, любой, кто свернет в другую сторону, немедленно бросится в глаза.

Если он заявит, что отправляется на поиск домдарских лазутчиков, то ему, возможно, удастся удалиться от лагеря на полмили. Кто его остановит, когда он после этого ударится в бега? Покойники будут копать колодец, колдун станет наблюдать за работой, а что касается живых, то им на все наплевать.

Конечно, на предрассветной перекличке обнаружится его исчезновение, и командир когорты Хирини Абаради доложит об этом Назакри, но он тогда уже будет далеко и в безопасности.

Они наверняка подумают, что беглец устремился на восток, назад к цивилизации. Поэтому следует бежать на юг, где рано или поздно он выйдет к юго-западным отрогам хребта Говия или к Кашбаанскому нагорью. А уж потом он повернет на восток и, пройдя через Олнамию, доберется до Матуа.

Это был отличный план. Еду и воду он станет выпрашивать у фермеров, выдавая себя за беженца, изгнанного из родных мест армией Назакри. Селянам и в голову не придет, что он бунтовал против Домдара. Людей, пострадавших от войны, наверняка не счесть.

Правда, большинство пострадавших не были матуанцами, но он сумеет объяснить эту деталь.

Цо Хат начал постепенно отходить от группы, слушающей объяснения дикнойца. Он продвигался к южной границе лагеря с чрезвычайно деловым видом.

Вокруг кипела жизнь. Дежурные разжигали сторожевые костры, интенданты раздавали припасы, живые офицеры отдавали приказы, а живые солдаты их выполняли. В центре лагеря вал свежевскопанной земли уже достигал уровня плеч, а нежити продолжали работать, используя лопаты, боевые секиры, мечи и даже голые руки. Над уже довольно глубокой ямой парил, выкрикивая команды, Ребири Назакри. Его сын, Алдасси, и горстка наиболее доверенных помощников суетились возле насыпи, организуя работу.

До южной границы лагеря Цо Хат добрался без всяких происшествий. Там он остановился и замер, тревожно всматриваясь в ночь. Через минуту Цо сделал знак рукой офицеру-олнамцу, стоявшему у сторожевого костра. Почти все офицеры в войске Назакри были олнамцами, и многих матуанец знал в лицо. Но именно этого он прежде не встречал.

— Я заметил какое-то движение, — крикнул Цо. — Это может быть лазутчик Балинуса. Вон там. Может быть, мне пойти проверить?

— Действуйте! — ответил офицер.

Цо Хат отсалютовал и нырнул в темноту пшеничного поля. Он раздвигал стебли, стараясь вытаптывать их как можно меньше. Беглец не хотел оставлять слишком заметный след на тот случай, если в погоню за ним ринутся Бредущие в нощи. Он медленно продвигался между рядами посевов, постоянно оглядываясь на офицера.

Когда он убедился, что офицер не смотрит в его сторону, то решил, что уже в безопасности. Он быстро пополз на четвереньках, хотя это было очень трудно. Цо постоянно натыкался коленями или руками на острую прошлогоднюю стерню и на другие препятствия. Пшеница вымахала такая густая, что свет лун сквозь неё почти не пробивался.

Используя в качестве ориентира огни сторожевых костров, он все дальше и дальше уползал в ночь.

Месяц Шешар уплывал на восток, становясь все темнее по мере отдаления от солнца и приближения к горизонту. Другие крупные луны ещё не взошли, и темнота с каждым часом становилась все непрогляднее.

Цо Хат совершенно утратил чувство времени, ему казалось, что он ползет через пшеничное поле уже целую вечность. Окружавшая его тьма была совершенно пустой и беззвучной.

Но вдруг откуда-то послышался шорох. Цо, мгновенно замерев, обратился в слух.

Да, кто-то определенно шелестел пшеницей. Звук шел сзади и постепенно приближался.

Не может быть, думал он, что это преследуют его.

Цо очень осторожно обернулся, подтянул под себя ступни и, перенеся центр тяжести назад, приподнял голову.

Тот, кто шелестел пшеницей, в отличие от Цо Хата не пытался укрыться. В неярком свете нескольких небольших лун беглец разглядел лишь темный силуэт. Он не мог даже сказать, кто приближается — мужчина, женщина или нечто иное.

Цо негромко застонал, увидев поднятую руку и блеснувший клинок. Он пытался убедить себя в том, что это всего-навсего разведчик Генерала Балинуса. А может быть, даже фермер, решивший посмотреть, кто ползет по его полю.

Но в глубине души Цо Хат не верил ни в одну из этих версий. Он обнажил свой меч и встал во весь рост.

Если это всего лишь один человек или единственный мертвяк, у него может появиться шанс на спасение. Цо не считал себя хорошим фехтовальщиком, но и многие другие владели мечом ничуть не лучше него. Не исключено, что ему повезет…

Но, хорошенько вглядевшись в преследователя, он чуть не выронил оружие.

Это был Бредущий в нощи. На его бедре зияла огромная рана, в которой тускло белели кости. Ни один живой человек не смог бы передвигаться с подобной травмой.

Нежить тоже можно прикончить, напомнил себе Цо Хат. Кое-кто из людей Балинуса ухитрился сделать это во время боевых столкновений. Если ему сейчас удастся разделить сердце и мозг мертвяка, тот сдохнет окончательно.

Бредущий в нощи, увидев беглеца, заговорил хрипло и невнятно. Видимо, его глотка уже наполовину сгнила, решил Цо Хат.

— Они сказали, если ты сдашься, то я могу привести тебя назад живым, — прохрипел жмурик. — Они оставят тебя жить.

— Позволь мне обдумать твое предложение, — трясясь от пяток до макушки, выдавил Цо Хат.

Ходячий труп зловеще ухмыльнулся, и Цо увидел, что у монстра частично отсутствует верхняя губа.

— Они не сказали мне, чтобы я это сделал, — произнес мертвец и поднял меч.

Цо Хат попятился, споткнулся и упал, инстинктивно выставив перед собой меч, как будто одно присутствие оружия могло служить ему достаточной защитой.

Бредущий в нощи шагнул вперед все с той же ужасающей ухмылкой.

Цо Хат отчаянно ткнул мечом, но жмурик без труда отбил тщетный выпад своим оружием. Беглец ударился затылком о землю, меч выпал из рук.

Высоко в небе он заметил какое-то движение. Там перемещалось нечто, по форме совсем не похожее на луну. Да и следовало оно не по прямой в отличие от луны.

Может, это какое-нибудь божество? Может, один из древних богов Матуа явился, чтобы доставить его душу на отведенное ей в небесах место?

— Ка'и! — закричал он. — На помощь!

Бредущий в нощи вонзил меч в грудь Цо Хата.

Он не стал без надобности калечить тело, наносить большую рану. Зачем? Очень скоро один из его товарищей поселится в теле того, кто раньше назывался Цо Хатом. Убедившись, что человек умер, нежить вытащила из его груди меч и, обтерев клинок о тунику покойника, вложила его в ножны. Затем он нагнулся, поднял тело, перекинул его через плечо и зашагал в направлении лагеря.

Однако уже через мгновение он увидел перед собой парящего в воздухе человека примерно в футе над колосьями пшеницы. Руки его сжимали сияющий белым огнем кристалл, а на спине была горизонтально закреплена доска с двумя сверкающими кристаллами на концах.

Некоторое время два существа — Бредущий в нощи и Новый Маг — молча смотрели друг на друга. Их разделяло менее двух ярдов. Но вот маг поднес кристалл почти к самому лицу нежити. Два потока золотого огня ударили из меньших кристаллов в первый — и из него вырвался поток белого пламени. Через долю секунды пламя охватило Бредущего в нощи и его страшный груз, мгновенно превратив обоих в кучку серого пепла.

Тебас Тудан опустился и втер ногой в землю все, что осталось от монстра и его жертвы.

Какая обида, думал он. Окажись он здесь на пару минут раньше и чуть ближе, он мог бы спасти жизнь дезертиру. Но магический огонь действует на расстоянии не более двух ярдов, и он не успел.

Этот человек мог бы оказаться полезным. Генерал Балинус хотел раздобыть сведения, способные открыть секрет могущества Назакри. Дезертир мог даже знать, почему этой ночью мятежники остались на месте и, вместо того чтобы продолжать марш, принялись рыть яму.

Тебас подозревал, что это каким-то образом связано с черной магией Ребири и с источником энергии для его кристаллов. Он выходил из себя при одной только мысли, что он — любимый ученик самого Врея Буррея и один из крупнейших экспертов в области Новой Магии — не способен сообразить, как Назакри удается использовать Новую Магию для оживления мертвецов.

Ну что ж, теперь ему следует вернуться к Балинусу и доложить о случившемся. Увы, после того, как он израсходовал столько энергии на “огненный меч”, уничтоживший нежить, ему по меньшей мере половину пути предстоит передвигаться на своих двоих.

Другой причиной для беспокойства было то, что энергия, которую использовал Назакри, истощалась значительно медленнее, чем энергия солнечного света. Олнамский колдун шагал без устали, создавая все новую и новую нежить и сжигая все на своем пути…

Как он ухитрялся делать это?

Тебас Тудан повернулся и в крайнем раздражении заторопился к лагерю домдарцев.