— Ты сходи к ребятам, Свет — сказал Гошка и поднял глаза на Вована, — Можно? Ну, пусть она поест, хоть, выпьет со всеми. А я пока последний микрофон поставлю по центру студии, а то не слышно толком ничего, я уже замаялся звук выставлять…
— Нет… ну… — замялся Вован, — А микрофон-то зачем?
— Иди-иди, Свет, оставь общак на третьей камере и иди… Микрофон? Видишь, тут не слышно. Пишем звук с петлиц только. А это — микрофон для начитки сюжетов, он вполне годится. Кстати, я сейчас посмотрю, — можно? — тут в шкафу должна быть ещё одна петличка… её тоже добавлю — и всё. У меня всего четыре канала по звуку… говорил я Ершову, говорил…
— Ладно, иди, Света, — сказал Вован и замялся, — Ты мне не прихватишь немного, а? Жрать хочу, спасу нет…
— Ладно, — буркнула Светка, встала, потянулась всем телом и, поймав взгляд Вована, нахмурилась. — Откормишь тебя, на свою задницу… приставать начнёшь.
Пока Светка наспех готовила бутерброды и тащила их в режиссёрку, а Гоша ставил микрофон и бегал на пару с Махно выставлять звук и цеплять третью петличку к одной из запасных микрофонных стоек, Филон жевал пирожок и тщательно держал их на мушке.
— Слушай, ты задрал уже! — удивительно спокойно сказал Кирилл. — Мы же все добровольно остались здесь, что ты ссышь?
Андрей выпил водки, плескавшейся в заляпанном пластмассовом стаканчике, и немного отмяк. Слава Богу, всё стало похожим на капустник. Правда, был момент, когда Антон выложил на стол запасы из огромной сумки, а Кирилл с восторгом заорал "ну, сейчас нажрёмся, как свиньи в берлоге!", - Филон и Москвич вдруг напряглись и рука Москвича схватилась за автомат:
— Но-но-но… брось, ты!
Кирилл добродушно посмотрел на них, держа в руке солидного вида раскладной нож:
— Ребятки, я колбасу буду резать, сало… а потом отдам его вам — Бога ради! И вообще, — продолжал он, открывая бутылки и нарезая колбасу неожиданно тонкими аккуратными ломтиками, — если бы я был жестоким дураком, то смог бы прирезать Филона… ну, Малого, может быть, прихватил… Андрей бы Москвича завалил… а дальше?
— А дальше, — подхватил Антон Басов, — соответствующие органы, увидев, что член комиссии по безопасности Госдумы подвергается опасности, стали бы палить во все стороны… вместе с Володей… вон, обратите внимание на его глаза — он бы выполнял свой террористический долг и казнил бы всех подряд!
— А Мустафа пошёл бы и замочил бы меня в сортире, как Путин… — сказала Инна. — Мне на роду написано — умереть на воде!
— Мочите меня в сортире, хрен с вами, — страстно сказала вновь захмелевшая Оксана-вторая, — но перед смертью — изнасилуйте… жестоко и многократно!
— Это и я могу, — заметил Лекс. — С превеликим нашим удовольствием.
— Дура Лекс, сед Лекс, — это уже Оксанка-младшая..
— Старо-о-о!
— Ой, девочки, а давайте устроим оргию! Шоу за стеклом, пусть весь город любуется!
— Ну-у, поехало, — протянул Андрей. — Мы же в эфире, что вы, как дети малые, ей Богу!
На самом деле он был рад. Все ещё держались. Солдатики были настроены благодушно… после водки и еды. Чёртов ящик, только, глаза мозолил… интересно, есть ли в нём взрывчатка? Или блефуют? "А хорошо бы все сейчас напились, наелись, разбрелись, кто куда, а утром опохмелились, собрали манатки и разошлись… и никакой стрельбы, взрывов. А завтра поутру Ольга бы сказала: "Ну, как всегда!" — а я бы сказал — извини, компания была хорошая, все жалели, что тебя не было…"
— Антон Александрович, как это вы дотащили столько, а? — спросила Инна.
— Инночка, я, как узнал обо всём, ломанулся сюда. Залез в холодильник, набил сумку всем, что под руку попалось… на адреналине тащил, боялся не успеть.
— Ничего себе, запасы у вас, депутатов!
— И холодильники…
— А что охрана ваша? — осведомился Махно.
— Ну, куда я тут с охраной? Чудо, что нас с Яной из вашего подъезда не выперли. И Малый не пристрелил…
— Да, уж, как он эту сумку увидел… Малый, скажи честно, что ты подумал про сумку?
— Гранатомёт, — ответил Малый с видом человека, поддерживающего неудачную шутку…
— Яночка, тебе ещё налить?
— Не откажусь!
— Ой, Янка, хорошо, что ты с нами, дурёха ты бестолковая, лохматая! Вот за что я тебя люблю, это за то, что ты, ради друзей…
— Та-а-ак, Оксана набралась….
— На себя посмотри!
— Это я другую Оксану имею в виду…
— А я люблю пьяных женщин… Роальд Вячеславович, а вы-то что остались? Три оператора на три камеры — это для АТР — до хрена! Вы же прямые эфиры — на три камеры один работаете! А сейчас тут и я, и вы, и Лекс — неужели бы мы с ним вдвоём не справились? Сидели бы сейчас дома и смотрели на нас по телику.
— Ну, я — человек здесь самый старый, самый опытный, кто ещё за вами присмотрит?
— Он просто знал, что будут маринованные огурцы. Филон! Ты огурцы любишь? Держи! После армейских харчей — сказка!
— Ой, девочки, Москвич… Лёнечка то есть… у нас сегодня какой-то мрачный!…
— Лёня, а если всё получится — возьми меня с собой. Х-х-хочу на Майями! Или куда ты там намылился…
— Ну, Оксана, тебе точно пора перестать пить. Что ты конечностями машешь? Ты же меня забрызгала!
— Оксана, посмотри, как там Сашка? Может, разбудить?
— Тарас, я спра-ши-ва-ла-а-а… он спит, как сурок! Антон Александрович, а когда вы меня в
Думу возьмёте… пьяную, но крас… сивую и талантливую…
— Хоть сейчас, Оксана. Нарежемся все вместе и — вперёд…
— Роальд, я вас просто люблю! Но меня вы высвечиваете плохо… и не спорьте! — я в среду была, как чучундра! И под глазами синяки — ужас…
— Оксаночка, там контровой свет… было просто невозможно… я брызнул немного ярко-жёлтого, солнечного, но мощностей, мощностей не хватает! У нас на киностудии… помнишь фильм "Угрюм — река"? Я там… А вообще, вот, ведь, гадство — экономим на освещении, а на декорации вываливаем такие суммы!
— Правильно, на одних откатах можно квартиру купить! Помните, какая у Ершова дохленькая машина была, когда его к нам назначили? А сейчас? Человек разбогател на телевидении — офигеть!
— Тише, дурачок, мы же в эфире.
— Да насрать! Надоело всё это гадство, вот, что я тебе скажу! Антон Александрович, когда в России гадство закончится, а? Ты же там, наверху, тебе всё до Камчатки видно!
— Тих-х-ха! — вдруг заорал Москвич.
В наступившей тишине бренчал сотовый Басова, лежащий перед Москвичом на столе. Он гудел и вибрировал, и полз по стеклянной поверхности, как большой сердитый жук. Москвич накрыл его ладонью. Включил.
— Ну?
Пауза.
— Какие ещё переговоры? Мы уже обо всём переговорили. Что?.. Не понял!.. А это мне без разницы, где!.. По карманам поищите… Причём здесь депутат? Я с вами говорил. Всё, надоело мне.
Он выключил телефон.
Все молчали. Москвич упорно разглядывал сотовый.
— Что там? — спросил Малый.
— Херню городят — ответил Москвич, не отрывая взгляд от красивой серебристой игрушки.
— И что?
— Как обычно — того нет, этого не успевают… Дождутся, блин, что мне придётся кого-нибудь кончить! — зло процедил он.
— Ну вот, — сказал Андрей. — Пировали, веселились, пили водку… и, вдруг, — на тебе!
Паша Еманжелинов осторожно мочился в узенькое горлышко бутылки из-под "Обуховской". Мать его за ногу, это уже в третий раз за час! Это долбанное дешёвое пиво "Охотник", - пять банок, которого перепали ему от главного инженера Жени Лаптева за помощь в монтаже дополнительной линии под интернет в 8-ю комнату, — выдавило из него уже много больше, чем было выпито. Один раз уже пришлось осторожно выливать мочу, высунув бутылку в окно, между прутьев решётки. "Второго раза, надеюсь, не будет, — подумал он, — а то попаду какому-нибудь спецназовцу на тупую башку".
Пашка был почти уверен, что группа захвата сидит сейчас на широком козырьке, проходящем под окнами между первым и вторым этажами. Ей, Богу, он просто видел этих ловких и тренированных перцев со всеми их приспособами — приборами ночного видения, складными лёгкими лестницами и прочими хитрыми причиндалами. И какой-нибудь спокойный мастер уже держит под прицелом окно его маленькой комнатки, угадывая неясную Пашкину тень сквозь стандартные китайские жалюзи.
Пашка не любил спецназ. Он не любил "краповые береты". Он не любил ОМОН. Он не любил боевики. Но, раньше, как его старший брат, бредил всем этим со школы. Брат спортом занимался… мечтал… рвался. Служил в ВДВ и пёр танком вперёд, к заветным рубежам, аккурат до вожделенного крапового берета. Когда он всё-таки ушёл из армии, Пашка первое время выпытывал у него хоть какие-то подробности "многотрудной, но почётной солдатской службы". Тот молчал вглухую…
Брат, кстати, быстро женился. Его темноволосая, смешливая Тамара ходила уже с изрядным животом, когда однажды, на сетования Пашки о том, что родной брательник не желает поделиться жизненным опытом, Тамара вдруг заплакала. Пашка перепугался. Тамару он просто боготворил, видя, как нежно относится к ней брат. И вообще, он давно решил для себя, что найдёт себе именно такую девушку — стройную, с живыми тёмно-карими глазами… умную и всё-всё умеющую делать по дому. Жаль, мама не дожила, она всё говорила, что "обязательно достанется нашему красавчику Димке какая-нибудь лахудра, помяни мои слова"…
— Ты чего, Тамара?
— Дурачок ты, Пашка! Береты, спецназ, десант… Думаешь, у них там своей дедовщины нет? Знаешь, сколько о его башку глупую, табуреток переломали? Он же оглох на одно ухо… боли головные… томог… томог… — её всю трясло; выпавшая из рук недовязанная пинетка с торчащими спицами упала на пол, как мягкий зверёк, пронзённый стальными стрелами, — томография… томография… — и она разрыдалась.
И Пашка с ужасом узнал, что его обожаемый старший брат, кем он неустанно хвастал перед всеми, кем только можно, часто не может уснуть от головных болей… что не помогают таблетки… что назначена ему томография по подозрению в опухоли головного мозга… что курить брат стал не просто так… и что он, Пашка, никогда, ни под каким видом не должен идти туда, где из красивых спортивных парней делают инвалидов…
Вот уже три года сидел Пашка Еманжелинов в эфирной комнате АТР. Располагалась она как раз посередине, между двумя студиями — новостной и для собственных программ, где собрались сейчас все. Стояло в эфирке у стены несколько столов в ряд, три стула и небольшой диванчик. В углу — рогатая вешалка с Пашкиной курткой и шапкой "из пожилого кролика". Над столами навешена была широкая крепкая полка, на которой впритык громоздились несколько телевизоров и разнокалиберных магнитофонов, мониторов, блоков и даже новенький осциллограф.
Функции Пашкины были разнообразны. Но самая основная из них — чтобы сигнал от телекомпании легко и свободно уходил по оптоволокну на Московскую горку, на РТПЦ. В смысле, в контору, со времён СССР ответственную за передачу сигнала по всему городу… и области, кажется. Там с сигналом происходили разные технические чудеса, но это уже не входило в сферу интересов Пашки. Прежний технический директор, Пашкин тёзка, нет-нет, да и наведывался ко всесильным деятелям на Московскую горку. Уж, что он там делал, никто толком не знал. По слухам — пил водку, давал взятки, в общем, делал всё для того, чтобы телекомпания АТР бесперебойно была в эфире. Да и новый техдиректор занимается тем же… вот только без лишнего шума, таинственных телодвижений и многозначительных гримас. Пашка подумал как-то, что, видимо, процесс дачи взяток превратился из чего-то значительного (подвиг Штирлица прямо-таки) в будничную повседневность. Оттого и новый "техдир" относительно неприметен и тих.
Между нами говоря, Пашку-эфирщика мало интересовала его работа. Друзья, узнав о том, что он "работает на телевидении", первое время приставали к нему с вопросами, касающимися частной жизни местных "звёзд".
— Слушай, а Алёнушка с кем трахается? — вот один из вопросов, перепиливших Пашке всю шею…
Но Пашка редко выходил из эфирки и ни с кем толком не общался. Благо, что не курил, и в вечно шумной курилке делать ему было нечего. Конечно, он знал всех авторов программ, дикторов, авторов, ведуших и прочих ребят, "работающих лицом" в эфире, благо, что кассеты с записями подготовленных программ они частенько приносили ему собственноручно (и очень часто, паразиты, — за пару-тройку минут до эфира!).
Но, говоря откровенно, Пашке было начихать на них. Свою работу он делал хорошо — на остальное — наплевать и забыть. Из всех "телекомпанейских" только Андрей знал о том, что Пашкиному брату Диме становится хуже. Несколько раз Андрей тайком вставлял в программы платные медицинские сюжеты, — а один раз даже провёл целый прямой эфир, сказав директору, что эфир — бесплатный и делается чисто для социального резонанса… и по бартеру Диме доставались дорогие лекарства и процедуры. И даже ту самую томографию Андрей пробил через директора медицинской конторы, очень довольного своим собственным выступлением в "Звони — ответим".
Три года назад это было ещё в новинку… да ещё и в очереди не торчать… и бесплатно… Пашка тогда был очень доволен, что, вот, какой он всё-таки деловой — использовал свои связи! Тогда ему ещё казалось, что всё обойдётся…
Андрей каждый раз почему-то смущался…прятал глаза… а Пашка — нет, ведь это было для Димы! Это же не куртка какая-нибудь… ремонт квартиры или машина… по бартеру. Нет! Ничего в этом зазорного Пашка не видел! А то, что от Ершова это надо скрывать — так это и так ясно. Для чего ещё он на эту телекомпанию назначен? На кормление! Себе бабло качать! А тут… Нет, всё-таки, Андрей — хороший дядька. Катя-секретарь говорила, что у другого на его месте давно было бы бабок, как у дурака — фантиков. Однако, Андрей… да ладно, хороший мужик, вот и всё!
А брат всё чаще смотрел на Пашку с мягкой, виноватой улыбкой, как бы пытаясь что-то сказать, но не находя слов… а может, просто не узнавал, когда на него наваливалась мягкая, но неотвратимо тяжёлая волна. Красивый, но какой-то потерянный и обмякший, он совсем не походил на того полубога Диму, который тренировал Пашку "на космонавта", мог отвесить ему дружескую затрещину, кому со школы девицы писали сумасшедшие записки, кто хвастался тем, что легко отслужил срочную и теперь "сдохнет, но докажет". Теперь он, всё больше лежал… обрюзг… и подолгу всматривался в армейские фотографии. Все пацаны там такие весёлые… или напыщенные… или с автоматами… или серьёзные… разные… и, глядя иногда на эти лица, Пашка всё пытался угадать, кто же из них, всё-таки, бил его брата… и кто бил их самих…
Тамара хлопотала о какой-то пенсии, работала… Пашка возился с ребёнком — весь в папочку, улыбалась Тамара, — ждал те редкие дни, когда сонная одурь Димы исчезала, и он становился прежним… вот только на имена и лица память его становилась всё хуже… но армию он по-прежнему любил… он любил её, суки вы поганые, слышите?!..
Платили так себе. Пашка уже несколько раз ходил к директору Ершову, просил добавить, хотя бы рублей пятьсот… "На девочек?" — спрашивал тот и улыбался отеческой улыбкой… но денег не добавлял. А про Диму говорить этому брюхану почему-то казалось стыдным.
И теперь Пашка испуганно мочился в бутылку из-под минералки и размышлял о том, как выкрутиться из ситуации. Когда солдатня шастала по коридору, Пашка, чего греха таить, здорово перепугался. Орали и стреляли те, кто в воспитательных целях бил его брата, — а он любого из них мог прибить одной левой рукой! — Пашка был уверен в этом! — … а суки-офицерики доказывали, что именно в этом и есть воспитательный процесс… кто не задумываясь, мог нажать на спусковой крючок. А ведь он ещё обещал Тамаре, что поможет ей с ребёнком завтра, после дежурства в эфирке (оба побаивались, что Дима может ребёночка уронить и старались не оставлять его с папой на руках)… и со стиркой. И хотел ещё позвонить Дашке, чтобы сходить с ней в кино… получка, всё-таки… и Дашка согласилась.
За дверью Кирилл прокричал — мол, эфирка это! — нет там никого, кроме электрических железяк… видишь, мол, огонёк горит! А это мигает огонёк замка, открывающегося с помощью карточки — по бартеру поставили, за изготовление рекламного ролика, плюс прокат. В ответ что-то пискляво процедили и…
… и с той поры Пашка сидел один и вздрагивал.
Он пытался потихоньку звонить по всем телефонам, но менты и так всё уже знали, и не разобравшись, пригрозили судом за то, что он "хернёй занимается"… за телефонного террориста приняли, наверное. Светку-режиссёра звать по телефону было глупо… а потом и поздно… да и она, наверное, просто забыла о нём среди всей этой суматохи… а после вся связь враз замолчала. Сотовый? Сотового у Пашки как раз и не было!
… Оп-па! Но электронной-то почтой воспользоваться он мог!..
Пашка шевельнул мышкой… потухший, было, монитор засветился и Пашка облился холодным потом. Торопливо путаясь в клавишах, он попытался набить письмо, — что-то вроде, караул, спасайте!
Ёлки-палки, отправлять-то КОМУ?… WWW.FSB.RU?… или своим кому-нибудь… по аське… пусть сообщат, куда следует… или…
Жаль, хорошая мысль, как всегда, пришла поздно… отключили и Интернет, и почту. Видимо, ещё тогда… одновременно с телефонами телекомпании.
Ну, всё… приехали.
Что же делать-то, а?
Внезапно в окно поскребли… тихо так… в первый момент он даже не испугался…
Светка помнила о Пашке. Но связи с ним не было никакой. "Нечего голову забивать, — подумала Светка в очередной раз. — Или он там, или его нет — мало ли, смотался за пирожками, пока эфир шел… первый раз, что ли?.. молчи, дура, нечего зря колготиться, беду накликивать…"
Андрей помнил о Пашке, но надеялся, что тот давно выбрался через окно. Подумаешь, решётки… знаем мы эти решётки, сами по бартеру договаривались — говно это, а не решётки… отогнуть пару прутьев и на козырёк прыгнуть… давай же, Пашка, давай! — только второпях глупостей не наделай…
Оксана-вторая, — она же рыжая, — помнила о Пашке… не далее, как сегодня утром, по согласованию с программным директором, извещала его о том, что новый промо-ролик о спецпроекте новостей "Авторитет: жизнь и смерть Романа Базарова" должен выходить как можно чаще и вставляться там, где рекламный блок был заполнен не до конца. И первый выход ролика должен был быть сразу после программы "Звони — ответим". "Ну, вот, нажралась опять… ничего в голову не приходит… главное — не сболтни, хорошо?.. не думай об этом, и всё… а то ещё накаркаешь парнишке".
Инна, естественно, помнила о Пашке — это наши ссыкухи только о себе и помнят, а ей, серьёзному и правильному человеку, ничего забывать не пристало… не к лицу ей такое… не девочка какая-нибудь…
Кирилл помнил о Пашке… иначе не уверял бы Филона, что за дверью — просто "электрические железяки". Выберется Пашка, козырёк близко, а парнишка молодой, самостоятельный! Кирилл напрочь забыл о решётке…
Борчиков Игорь, он же Марк Резкий помнил о Пашке и уже дал показания молодому военному с изрытым оспинами лицом, о том, что среди прочих сотрудников телекомпании, плечом к плечу сидящих в студии, Пашки не видно…
О Пашке помнила Вика — ей всегда нравился этот серьёзный мальчишка… жаль, нет у неё младшего братика — забавно, наверное, иметь такого малыша в семье и говорить ему что-нибудь, с высоты собственного опыта — вот, мол, учись, пока я жива. Жаль, что его дежурство, а не дуры этой толстой… хотя — бедную дуру тоже жалко было бы… Чёрт, всех жалко! И себя, и… нет, не думай об этом! Улыбайся, коленки показывай — авось обойдётся всё, уговорим…
О Пашке вспоминали Лекс и Махно… и Тарас… но, независимо друг от друга, решили помалкивать — отсидится, небось, если что… "Мне бы так — и хрен бы с ней, с водкой, закуской и эфиром! Лишь бы не здесь…" — с неожиданной тоской, которая напугала его самого, подумал Махно.
Сашка обнимал зайца… или что там ему дали… мягкое и пушистое… "если вы белый и пушистый, вам пора на эпиляцию и в солярий…"
О нём забыли. Забыли, забыли… обидно, да? Деда Пахома выпустили, гостью эту — новую русскую фармацевтку… а об Александре Воскобойникове забыли напрочь! "Оно и правильно, — говорила ему бабка. — Таких, как мы — от Москвы до Читы раком не переставишь!" Хорошая у Сашки была бабка… правильная…
А стрельба эта… это вам всем, городским, она вроде боевика… а Сашка с бабушкой и матерью из Узбекистана уехали, да не из Ташкента — где русских было не меньше, чем узбеков, а из Ахангарана. "Господи, — говорила его бабушка, — да у нас советской власти сроду не было! А сейчас басмачи совсем за жопу взяли!"
Хорошо соседям, продали свой дом за сто (сто, именно сто!) долларов. А Сашке с бабушкой и этого не досталось. Слава Богу, сами живыми уехали… всё бросили, что от отца и мамы оставалось. Бабка свои медали и грамоты "За добросовестный труд" побросала… дедовы фотографии (а уж дороже этого ничего у неё не было!)…
"Что вам ещё надо, сволочи? Ну, нет у нас ничего — нет! Вот, исподнее от старухи берите!.. голая пойду, пусть все видят!.."
Спасибо, вам, Антонина Анатольевна за добросовестное исполнение своих служебных обязанностей. За то, что в маленькой прохладной больничке были вы операционной медсестрой долгие годы и почти все местные знают вас… а сейчас… Да только и они люди, — вздыхала бабка, — дети у них… А эти басмачи… это не местные, Санька, воду мутят, это всё ташкентские, бывшие партийные. Мариам, вон, ночью прибегала, а сама чуть жива от собственной смелости… Хорошая девочка, чуть было мы с Ниязом Нургалеевичем, — Царство ему небесное! — её не потеряли. Нуриев орёт — зажим, зажим! — а я думаю, мать честная, отходит девчонка… всё!.. так, ведь, до прямого массажа сердца, Санька, чуть не дошло. Слава Богу, запустили мы ей моторчик! Нияз Нургалеевич как вышел из операционной, так и сел… руки трясутся. Зато, смотри, какой красоточкой стала наша Машенька — и детей уже трёх родила. Для меня она Машенька, а муж пусть как угодно кличет…"
Любит его бабушка прикинуться неграмотной богомольной старушкой, как сама говорит — "от сохи"… и нет у Сашки никого, кроме неё… И помнит Сашка Воскобойников, каково это, когда врываются, стреляют, ставят к стенке, вертят перед носом ножом, орут по-узбекски, хотя русский знают не хуже Сашки… и гори всё синим пламенем! Сашка отдал бы многое, лишь бы не слышать, не видеть и не понимать ни-че-го, что творится вокруг!
— Ребята! Это я, Паша Еманжелинов! Только не стреляйте! Паша я… Еманжелинов! — орал Пашка, прильнув к стене рядом с дверью. Он вытянул руку и барабанил кулаком в дверь, отчаянно боясь, что кто-нибудь из солдат-дезертиров выстрелит сквозь дверь и пули оторвут ему руку. Но это было не так страшно, как присутствие за окном кого-то, кто в любое мгновение может принять его за террориста и всадить в спину очередь из автомата с глушителем.
У этих придурков хватит ума! С перепугу. Господи, Господи, Господи, хоть бы не стреляли! Лучше там, с ребятами, со знакомыми лицами, со спокойным и рассудительным Андреем, чем безымянным и безликим Одним Из Них… из тех, кто будет с удовольствием стрелять. Он будет заполошно и злобно верещать, стрелять веером, нажимать на курок до тех пор, пока вокруг всё не покраснеет от брызог крови и мозгов, пока с выпученными глазами он не ворвётся в студию, перешагнув через разорванный в клочья Пашкин труп. Перешагнёт, наступив в кровавую лужу, — этот краповый берет, альфовец, этот спецназовец… или как его там….
Словом, Пашку переклинило. За окном был не человек. За окном было что-то неумолимо тупое и угрожающее, как Устав несения службы… как солдат с бешенными от стрельбы глазами… как обдолбанный сержант из какого-нибудь спецподразделения.
… как его брат, позирующий на одной из фотографий — подмышкой зажата голова армейского дружка… штык-нож у горла — мол, ещё одна секунда и…
В студии стоял гвалт.
— Пашка! Открывай и выходи! Не делай резких движений! — надрывался Кирилл.
— Это Паша… это наш эфирщик… видео-инженер!.. — наперебой кричали девчонки.
Андрей пытался, не размахивая руками, быстро, но спокойно втолковать Москвичу, — мол, Пашка это… эфирщик, понимаешь?
Москвич, полуприсев, водил безумно дёргающимся стволом. Опрокинутый стул путался у него под ногами.
— Если спецназ… всех на хрен… всех! — хрипел он.
Кончилось тем, что Мустафа, который размяк от выпитой водки и, похоже, не совсем отдавал себе отчёт в серьёзности положения, двинул прикладом в дверь и фальцетом закричал:
— Выходи по одному!
— По од… кха-кха… одном… му, — закашлялся севшим вдруг голосом Филон.
Какое-то тягостное мгновение Андрею казалось, что они сейчас оба выпалят сквозь дверь. Но дверь щёлкнула кодовым замком и из неё боком выпал Пашка, закрывая затылок руками. Дверь моментально захлопнуло сквозняком, — звук удара был слышан даже через всеобщий ор. Мустафа ухватил Пашку за ворот свитера и потянул к студии. Филон неуклюже двинул его прикладом по спине.
— Иди, давай! — и ещё ногой наподдал.
— Кто это? — спросил Малый, поглаживая автомат.
— Это инженер эфира, — в сотый, наверное, раз прохрипел Андрей. — Садись, Паша, со всеми… водки ему налейте, водки.
— Какая, твою мать, водка? — рявкнул Москвич. — Он откуда там взялся?
— Я там с самого начала был, — испуганно пропищал Пашка. Девчонки дёрнули его за штаны, и он неуклюже плюхнулся на колени к Тарасу.
— Подвигаемся, девочки, — старательно тараторила бледная Яна, — подвигаемся… так… вот и стакан тебе. Голодный? Да? Успокоились все! Вика, у тебя юбка задралась, поправь!
— Господи, так и инфаркт получить можно, — проворчал господин депутат Государственной думы Антон Басов. — Ну, вы, блин, ребята, даёте… никого там ещё больше нет?
— Я думаю, что теперь, уж, точно — никого, — преувеличенно спокойно сказал Андрей. — Разве, что здесь, за кулисами где-нибудь поддатый оператор завалялся…
— Ага, — подхватила Вика; она старалась улыбнуться, но её чёрные глаза с синими полукружиями вокруг, были огромными и абсолютно серьёзными. — Помните, как Водолазик во время новостей вылез? Штаны расстёгнуты…
— Парень пописать захотел, с бодуна, — подхватил Кирилл. — Полина за столом в камеру чего-то трендит, а Водолазик стоит, качаясь, сзади неё и ширинку расстёгивает.
— Я тогда чуть не окочурился, — серьёзно сказал Роальд Вячеславович. — Смотрю на монитор, а там — такая порнуха…
— Тихо, — выпалил Москвич, — хватить трепаться! Ты, пацан! Ты чего так орал?
— Испугался я, — нервно ответил Пашка. — Телефоны не работают, выходить страшно… и кто-то в окно скребётся….
Стало удивительно тихо. Беззвучно выматерился Кирилл, закатив глаза в бессильной злобе.
— Кто поскрёбся? — шёпотом спросил Малый.
— Не знаю… — обречённо пробормотал Пашка и осёкся; запел телефон Басова.
Москвич нажал на кнопку сотового Басова, подождал и, не поднося телефон к уху, громко отчеканил:
— Ещё раз там кто поскребётся — всем каюк, поняли? — и нажал отбой.
— Вот и разобрались, — рассудительно подытожила Инна.
— Давайте-ка, господа, выпьем по маленькой и продолжим посиделки, — осторожно предложил Антон. — Ежу понятно, что спецслужбы сейчас копошатся по всем этажам и карнизам этого здания.
— Они в те комнаты могут пробраться, где уже нас нет! — выпалил вдруг Валерка-Филон.
— И пусть сидят, — примирительно сказал Андрей. — Никакого штурма быть не должно. Мы тут все, как кильки в банке — дышать уже нечем. Какой тут штурм? Один выстрел, — боже, упаси! — и…
Динамик вдруг включился и пробурчал:
— Мне тут ваш Вован чуть башку не пробил своим автоматом, урод долбанный! Задёргался… и двинул стволом прямо в макушку. Теперь затылок щиплет… козёл! — динамик хрюкнул и отключился. Сквозь стекло было видно красное лицо Вована. Похоже, он пытался оправдываться — губы его шевелились.
— Переживёшь, — отрезал Москвич. — Всё! Тишина! Всем сидеть!
— Леонид, — вкрадчиво сказала Яна, — не дёргайся, ладно? Я тут чуть трусики не намочила с перепугу — хватит уже кричать, ладно? Давайте, наконец, поговорим спокойно, а? И водки выпьем…
Пашка затравленно жевал сыр. Почему-то ему вспомнилось, что дома он стеснялся есть много — маленькому надо оставить, и брату с Тамарой…
— Лопай, Пашка, лопай, — отечески пробасил Кирилл. — И водочки, вот, тяпни маленько. Сегодня — можно! Если что — скажешь, мол, дядя Кирилл всё тебе разрешил сегодня.
— У меня уже вся задница взмокла, — ни к селу, ни к городу выдал Андрей и сам себе удивился. Увидев, что все смотрят на него изумлённо, он добавил, — Стулья дурацкие — кожаное сиденье… сколько можно на них париться.
— А ты, Андрюш, подложи чего-нибудь, — рассудительно молвил Роальд Вячеславович. — Можешь, вон, обезьяну плюшевую взять.