— Ну, мальчики-девочки, — сказала вдруг рыжая Оксана-вторая, — теперь у нас есть своё телевидение и своя армия. Может, революцию устроим? Тем более что и водка у нас есть.
— Водка — главный двигатель революции! — пробормотала Яна.
— Будем штурмовать наш, свердловский Белый дом, — загорелся, осоловевший было, Кирилл. — Антону Александровичу флаг сошьём… из Пашкиной рубашки. И — вперёд, ура! За Басова, за родину, за демократию!
— Будешь, Антон, у нас первым президентом Уральской республики, — поддержал Андрей, ожесточённо почёсывая кисть руки, — Чёрт, от нервов, что ли? Учесался весь…
— А я, господа, буду первой леди, — вставила Инна и сделала гримаску, ясно говорящую: "Все вы тут от жары и страха чокнулись!". Народ загалдел. Солдатики испуганно моргали. Всё вдруг приобрело оттенок какого-то весёлого безумия.
— Я уже женат! — отбивался Антон.
— Ну и что? Я буду премьер-министром, как Маргарет Тэтчер! — кокетливо хлопала глазами Инна.
— А жену оставь себе, пусть дома… ой!.. в смысле, в резиденции твоей, пыль вытирает и пироги стряпает!..
— Домашние пироги для послов иностранных…
— А губернатора нашего — на пенсию!
— Швейцаром!
— Сторожем резиденции… его же… бывшей!
— Нельзя, мальчики, это жестоко.
— Инна пусть у нас иностранными делами заведует, у неё по языкам в школе одни пятёрки были…
— Андрюху — министром пропаганды!
— Ой, девки-и-и! Чур, я по делам молодёжи! Буду по мальчикам бегать…
— Лёньку-Москвича фельдмаршалом назначим, пусть с тюменскими воюет… за нефтяные и газовые месторождения! А Мустафу — к туркменбаши — послом!
— Вован, хочешь возглавить тайную полицию?
— Ну-ну… — это встряла по громкой связи Светка, — он нас всех пересажает. А меня — пытать будет, садист!
— Ар-р-ристократов — на фонарь! Термидор! Долой десять министров-капиталистов!
- "… в белом венчике из роз впереди — Иисус Христос…"
— Тарас, у тебя бородка под Иисуса. Надо только розы… и вперёд.
— Янка, стрелять умеешь? Поддержишь нас огнём и пером…
- "Я хочу, чтоб к штыку приравняли перо!" Огонь себе сами обеспечивайте, я громких звуков не люблю.
- "Перо" — это у Маяковского ножик что ли?
— Веллер говорит, что так оно и есть.
— Всё, порешили! Антон, пиши первую Конституцию — пункт первый — все бабы объявляются народным достоянием! — перекрикивал шум Кирилл Деревнёв. — Спорные экземпляры разыгрываются по жребию!
— А мужиков — всех после тридцати — кастрировать! — взвизгнула с восторгом Оксанка. — Тогда они будут дома сидеть и налево не бегать!
— Дура-баба! На фига он тогда нужен?
— А пусть по хозяйству возится…
— А мы — себе — ещё неохваченных брать будем!.. Этих… не порченных… некастрированных ещё!
— Мужики! Грудью встанем на защиту собственного достоинства! Мужская гордость — дороже всего!
— Ой, тоже мне, "гордость" нашли… стручочки! А, вот, говорят, в Африке — гордость, так гордость!
— Ну, и мотай в свою Африку… — неожиданно окрысился Нестор Махно.
— Нефиг белую расу разбавлять! — поддержал его друг Лекс сквозь общий хохот.
— Между прочим, — задумчиво сказал Андрей, — любопытная мне в голову мысль пришла. Взять, и принять такой закон, чтобы в правительстве и в парламенте было строго больше половины женщин. Ну… ну, скажем, 51 процент, не менее. Для большинства голосов.
Девицы тут же подняли визг, мол, ура, правильно, в точку, так и надо!
— Самое ехидное насекомое на свете есть — женщина! — процитировал Кирилл Деревнёв. — Русская классика, Антон Павлович Чехов. Ты чего, Андрей, матриархату захотел?
— Смешно, но я думаю, что если бы женщины всем командовали, было бы гораздо меньше войн. Охота ей своих детей на войну отправлять? Столько с ними возни — вырасти, выкорми и… здрасьте, пожалте на бойню! Не-е-е… бабы нам всем бы зенки выцарапали, а никакой войны не допустили… А вот мы, мужики, — нас хлебом не корми, дай только вволю кулаками помахать.
— Правильно! — вдруг пискнул Пашка и страшно покраснел, уткнувшись носом в бутерброд.
— Да! Есть в этом смысл! — неожиданно встал на сторону Нулина депутат Антон. — Только, ведь и женщины разные бывают…
— Ага, Матвиенко, например, — подал вдруг реплику Москвич.
— Мне она тоже поначалу импонировала. Мужик в юбке, — вздохнул Тарас.
— Зато — верная дочь партии и правительства, — назидательно поднял палец Кирилл. — Мужики, сами справимся!.. Нет, лично я — не против… процентов пять-семь сажаем в парламент — пусть заседают…
Возмущённый гвалт заглушил Кирилла. Дамочки орали все вместе, Инна стукнула Кирилла по спине, и в довершении ко всему включился динамик и Светка, мощно перекрывая бабий бунт, рявкнула:
— Только приди ещё ко мне, Деревнёв, в режиссёрку… со своим пивом дурацким! Вышвырну на хрен!
— Ребята, а действительно, — задумчиво протянул Антон, когда шум немного улёгся, — Вот он перед вами — представитель законодательной власти, Басов Антон, то бишь, я. Это — раз. На нас смотрит, пусть не вся страна, но очень много народу. Это — два. Цензуры у нас — никакой. Это — три…
— Выключить могут! — как в школе поднял руку Малый.
— Могут. Но не должны. Уговор был такой — до утра никаких фокусов. БМП подаётся, едем в аэропорт Кольцово… и так далее… Речь сейчас не о том…
— Да понятно, Антон Александрович, — сказал Андрей. — Мы часто жалуемся, мол, вкалываешь, как бобик, снимаешь, монтируешь, душу вкладываешь… а смотрят — единицы. А вот вам, господа журналисты, идеальные условия! Я уверен, что рейтинг у нас просто заоблачный — давайте! Режьте правду-матку или выкладывайте свои… э-э-э… как это сказать…
— Свои дохленькие мысли об устройстве Вселенной, — вздохнула Инна. — Это, как у нас в Центре… как начнут шуметь… Ну, что ни Лейба, то, — прямо, — Карл Маркс!
Инна активно участвовала в работе Еврейского Центра, где, в основном, аккуратно вела всё делопроизводство. К активистам Центра относилась с нескрываемой иронией, но работала спокойно и добросовестно. Была она умна, красива и удивительно строга. Правда, в кругу "старых работников телекомпании", - то есть тех, кто работал на АТР с самого начала, все восемь лет, — она была хорошим и вполне весёлым человеком.
— Иннушка, любовь моя, — страстно взмолился Кирилл, — не наступай на горло нашей песне! Не души инициативу масс! Ты позволишь?.. Спасибо! Можно, я первый, а?
— Господи, у нас что, диспут? — растерянно улыбалась Вика. — Тогда я — следующая за Кириллом!
— А я — за тобой, — вдруг произнёс Тарас.
Компания была поражена. От неожиданности Андрей только кивал головой.
— Исто-о-омин!.. — восхищённо прошептала Оксанка, глядя на смущённого коллегу огромными сияющими глазами. Все благоговейно смотрели на молчуна Тараса Истомина… вдруг, — в кои-то веки, — решившегося высказаться, да ещё в присутствии толпы незнакомого народа!.. Нет, это действительно была ночь чудес!..
— Тарас, а ты что не спишь? — в полной тишине укоризненно сказал Роальд Вячеславович, и все с облегчением захихикали.
Кирилл поёрзал, сел удобнее, хлопнул полстаканчика водки, крякнул и вдохновенно начал:
— Так… вначале — эпиграф к моему горячему и, смею заметить, незаурядному выступлению:
Мы все летели, как Тиль-тиль,
Вперёд! Туда! За Синей Птицей!..
Потом нам вставили фитиль
И в руки сунули синицу…
Кирилл переждал смешки, строго посмотрел на Антона и продолжил:
— Господа! Я недоволен великой буржуазной революцией 1991-го года. Она не оправдала моих ожиданий. Я помню, с каким жаром мы споспешествовали развитию и победе… заметьте, безоговорочной победе сил Добра над силами Зла…
— Джедай Кирилл Деревнёв. Скрытая угроза, — перебила оратора Оксанка.
Народ в студии… то есть, если пользоваться терминологией Кирилла, демократические силы Добра, захихикал.
— Сей выпад я парирую легко и непринуждённо — да, именно Добра… во всяком случае нам всем так казалось. А теперь? Возьмём, к примеру, меня. Я — учитель русского языка и литературы…
— Бедные дети… — пробормотал Антон, опустив голову.
По аудитории прокатилась лёгкая волна оживления.
— … поэтому, — упрямо продолжил Кирилл, — я вправе был ожидать, что робяты-демократы дадут мне возможность нормально преподавать в новой России. Хотя бы в благодарность за то, что я их поддержал. Без меня — хрен бы что у них получилось! Я, конечно, имею в виду общий план… так сказать, глобальный принцип. Несмотря на мою глубокую неприязнь к гомосекам и прочим пидорам, я закрыл глаза на засилье их на попсовой эстраде. Моя задача была перетянуть подростков на свою сторону — привить им любовь к изящной словесности и прочему… без чего немыслим русский интеллигент. Однако, как говорят на Востоке, мне пришлось свернуть ковёр нетерпения и уложить его в сундук ожидания.
— Кирилл, ближе к телу! сказал Андрей.
— А я о чём говорю? — поразился Кирилл. — Я говорю именно о самом главном! Где простор для развития моих педагогических талантов? Почему Кирилл Деревнёв, который раньше, до революции, краснел при слове "какашка", как, мать его, майская роза, теперь стал грубым и невоспитанным криминальным журналистом?!
Конец страстной речи Кирилла потонул в бурном хохоте. Смеялись даже Москвич и Филон. Вика от хохота кашляла, и Оксанка в восторге лупила её по спине.
— Ой, я больше не могу… — простонал Антон, утирая слёзы.
— Думаешь, я могу?! — с напором отозвался Кирилл, чем вызвал новую бурю. — Я ещё больше твоего не могу, потому что ни хрена не депутат! И потому, что рот затыкают на этом долбанном телеканале… думаете, почему я в криминал подался, а? Нешто я не мог бы, как некоторые… с политиками в студии общаться? В галстуке и свежевымытой сорочке. А то лазишь по помойкам вместе с ментами, да трупы считаешь! Так что, получается, что при нынешней власти — не могу я, опять, ни хрена, как и при советской!
— Можешь! — свирепо сказал Антон, — Можешь! Ну, не можешь своё "Я" сказать на телеканале — делай программу где-нибудь на продакшн-студии. У нас в городе 13 местных телеканалов! Если программа будет интересной — её всё равно где-нибудь, да и разместят!
Народ неприлично заржал. Антон смутился:
— Что вы все гогочете? Или я что-то не то сказал?
— Ох, Антон Александрович, — горестно сказала Вика. — Совсем вы там, в Госдуме, от народа оторвались. У нас в Екатеринбурге студии-продакшн сами платят телеканалам, чтобы их программы разместили!
— Сами? — поразился Антон. — Да ну, разыгрываете! Все каналы в Москве покупают программы…
— Так то — Москва! — отрезала Инна.
Народ дружно загалдел в том смысле, что да, у нас тут ни хрена не Москва. Гошка за стеклом замахал руками, мол, господа, не так громко.
— Ну, ребята… я с телевидением никогда особо не… — пробормотал Антон. — А я-то думал…
— Ну… и началось это обдиралово, кстати, с губернаторских телеканалов. Гони деньги за эфир и ещё отдай им рекламный блок внутри программы.
— Вот он, твой ставленник, дедушка губернатор, пропихнул ты его на свою голову, — язвительно сказала Оксана-вторая и ткнула пальчиком в Антона. — И не отпирайся, ты к этому делу ту ещё руку приложил. С кошельком.
— Ребята, милые вы мои, поймите вы, наконец, что и я не ждал такого! — тут же закипел Антон. — У меня совсем другие планы были в начале 90-х… планы и мечтания. И не менее романтичные, чем у Кирилла! Мастерские, кооператив свой первый, хотел до уровня завода поднять… а не заниматься банальной и скучной спекуляцией! Это же действительно скучно — купил в Китае, перепродал втрое дороже здесь. Эффективно, денежно… но не по-нашему, не по-уральски. А вспомните, как мы против партийной мафии за губернатора нынешнего боролись? Каким он тогда был, а? Демократ, рубаха-парень из народа, от сохи и от корней, да и только! Таких у нас любят, за таких готовы голосовать чуть ли не всем миром. Наш был мужик, мастеровой и смекалистый. Иначе никогда бы ему губером не стать!..
— По-моему, он всегда таким, как сейчас, был… — нерешительно вставил Лекс.
— Не-е-ет, ребята, не путайте божий дар с яичницей! Он тогда совсем другим был… демократичным, рьяным, быстро реагирующим, харизматичным, умным!
Народ снова зашумел.
— Ой, Антон Александрович, не надо! Натащили к власти кого ни попадя, а теперь…
— Так что же вы голосовали-то за него?! Причём тут Басов?
— Это ты, может быть, за него голосовала, а я — нет!
— Ага, ты за партию мэра голосовал.
— Не голосовал, а голым совал… я вообще на выборы не хожу никогда!
— Ну и не ной теперь, что жить плохо!
— А губернаторов теперь вообще — назначают, так что не галди…
— У мэра партия была? Была! У губера — партия, у Басова — партия… так мы и до мышей дотрахались!.. Ешьте теперь единороссов, нате!
— … от ста до двухсот тысяч в месяц за программу отваливать — не хило?
— … демократы полностью обосрались на выборах…
— … фигушки… я сразу поняла — подтасовки… административный ресурс…
— … история, как маятник, — от диктатуры к демократии и обратно…
— … ты это, вон, ему, Лёньке скажи, террористу сопливому, про исторический процесс…
— … сам ты дурак!
— Ничего! Будет и на нашей улице пень гореть!
— За что бор-р-р-ролись? — это уже Кирилл перекрыл всех своей мощной глоткой.
— Кирилл! Ты мне все микрофоны спалишь! — страдальческим голосом захрипел динамик голосом Гошки.
Возникла пауза.
— Так… подерёмся, может? — потёр висок Андрей. — Сцепимся клубком… как некрещёные дети, и покатимся. Короче, кто там следующий?
— Я! — вдруг вылезла раскрасневшаяся и от этого очень красивая Яна. — Я понимаю — не моя очередь, но я коротюсенько! Ладно?
— Ну… — растерялся Андрей и вдруг представил себе, как Ольга тянет руку на общем собрании и застенчиво встаёт, получив слово, одёргивая короткую чёрную юбку и машинально оглядываясь на Андрея в поисках поддержки… — Ну, я думаю, благородные сэры не будут возражать…
— А чего это? — запальчиво встрял Махно.
— Мы с Яной всё-таки гости, — улыбнулся Антон.
— И ихнюю с Яной водку пьём! — вставила Оксана-вторая.
— А-а-а, — уважительно согласился Махно. — Ну… пусть… я что? Я не против…
Яна, волнуясь, начала:
— Мне кажется, нет национальной идеи… Нет, не перебивайте! Я понимаю, это звучит чересчур… чересчур заезжено, что ли… Вот ты, Москвич… Лёня… у тебя есть понимание того, зачем тебя в армию забрали? Что ты должен делать после армии? И за каким чёртом ты затеял всю эту свистопляску? Есть такое понимание?
— Есть, — зло сказал Москвич. — Сваливать надо отсюда, вот и вся идея. Вы тут шумите, руками размахиваете, а нам всем с пацанами, если поймают, такое сделают, что пожалеешь, что не сдох. Тоже мне… армия… священный долг. Филон! Сколько у нас пацанов опустили, а? Шесть?
— Шесть, — отозвался Филон. — Месяца два назад один повесился.
— Помню, — сказал помрачневший Кирилл. — Я к армейским пузанам за сюжетом мотался… ни хрена толком не сказали… "слабый, неприспособленный"…
— Неприспособленный… херня! Его замордовали, вот и всё. Вован в армию сам пошёл, хотя мог отмазаться. Вован! Слышь? Били тебя по почкам? В говно носом тыкали? А он не слабачок какой-нибудь, отбиться пробовал! Толпой наваливаются…
За стеклом Вован густо краснел. Динамик включился и недовольно буркнул Светкиным голосом:
— Отстань от него! Нашёл о чём распространяться, придурок!
— Сама ты дура, — оскалился Москвич, — вас в армию не забирают, и сидите, не рыпайтесь! Отожрались тут… вас бы так!
— Я два года в Чечне по контракту — от звонка до звонка, — вскинулась Вика, — а у Светки муж месяцев шесть там же с камерой под пулями носился… Мы тут что тебе, девочки-припевочки?
— И я в Чечне был, — вздохнул Кирилл. — Сколько раз я вам, девки, говорил — нечего на войне бабам делать.
— Кириллу брюхо распороли, — встряла Оксанка-вторая, — и стреляли в него… думаешь, нашли, кто? А за что? За криминальные новости!
— Ты уж извини, Лёня, но ты действительно всерьёз думаешь, что здесь одни лохи сидят? Бывшие очкарики-отличники? — спокойно спросил Андрей. — В Екатеринбурге иной кондуктор в трамвае получает практически столько же, сколько корреспондент.
— Мы тут все немного ёкнутые, — вдруг раздражённо сказала Оксанка. — На голову больные. Нас, видите ли, в телевизор засосало. "Ах-ах! Телевидение, это нечто вроде наркотика! Это не работа, а образ жизни!" — бред собачий! Долбишься за копейки. Вон, Андрей и Вика хотя бы лицами в экране светятся… а я? А Инна? А Тарас?..
— Ну, морда в экране это тоже не сахар, — примирительно заметил Андрей. — Как правило, приличные люди к тебе в трамвае не пристают, зато алкаши лезут со страшной силой. "О-о-о, это же этот… как его… я же тебя по телику видел!!!" Иногда, от избытка чувств, могут и по морде заехать. Помните, как Вадику Переверзенцеву навесили? Именно от всенародной любви!
— Ленка его на следующий день еле-еле зашпаклевала, — сказал Роальд Вячеславович. — Я его уж и диафрагмой выбелил, и общаком держу, а он всё, как неживой — одной пудры с полкило…
— А вот не надо было ему накануне и мэра и губернатора одновременно ругать, — рассудительно заметил Махно. — Хуже нет, когда всех оптом обгадишь.
— Нет, ребята, — перебила Яна. — В армии всё-таки хуже! Вот вы хоть убейте меня, но я не понимаю — зачем она нам нужна в таком количестве?
— Это потому, что у тебя — сын! — скривился Кирилл. — Если бы ты девку родила — тебе бы на эту армию было — тьфу!
— Ах, я, значит, не способна о чужих детях беспокоиться?! — всерьёз завелась Яна. — Ну, спасибо, Кирилл Деревнёв! И, между прочим, у меня — дочка!
— Сиди уж! — Оксанка насмешливо ткнула розовым пальчиком с ухоженным ногтем в лоб Кирилла. — Развыступался…
— Нет, а что, неправда? — попытался контратаковать Кирилл, но Вика дёрнула его за ухо и погрозила кулаком.
— Грубой силой берёте… — заворчал Деревнёв, — нет, чтобы аргументированной лаской! Фигу, вы мою свободную мысль только давите…
— Кирилл! — это уже Антон, — мы же тебя старались не перебивать!
— Давай, Яна, — выступил Лекс, — мочи козлов!
— Лучше иметь дочь проститутку, чем сына — прапорщика! — ни к селу, ни к городу ляпнул в поддержку Нестор Махно.
— Я серьёзно говорю! — волновалась ещё больше раскрасневшаяся Яна. — Ведь, если разобраться, где-то мы все — вся Россия — упустили понимание того, что нам всем нужно. Нужно по-настоящему! Андрей, ты ведь учёным был? Ну, до 91-го года?
— Учёный — это громко сказано. Я в НИИ работал…
— Но у тебя, я помню, пять авторских изобретений, в том числе и в цветной металлургии! И почти уже готовую кандидатскую ты не защитил только потому, что ваш институт развалился. А, между прочим, это был самоокупаемый институт! Он же солидную прибыль приносил, я знаю!
— Было дело… — вздохнул Андрей. — Это ты правду говоришь.
— Из всех здесь сидящих только я, да Инна имеем диплом журналиста… и Роальд Вячеславович ВГИК заканчивал. А остальные? Оксанки обе из машиностроительного, Ольга — инженер-электрик, Кирилл — учитель, Лекс — инженер-механик…
— Хреновый я механик. И Ольга — хреновый инженер. Мы здесь гораздо больше зарабатываем! — возмутился Лекс. — И работать здесь интереснее, правда, Махно?
— Оксанка — хороший репортёр, — невпопад брякнул задумавшийся о чём-то своём Махно.
Москвичу стало тоскливо. Его пацаны, разинув рот, смотрели, как журналисты в главе с политиком, рассуждают о спасении страны. Молодняк… деревенщина, что с них взять. Самому Москвичу все эти разговоры надоели с детства.
Мать, тоже… дура. "Служи, сынок!" Давай, мол, поддержи честь Отчизны… вперёд, за свободу и независимость нашей Родины. Нет, прав был Радик Щукин: "Хочешь в армии гнить — ну и гний!" Безграмотно, может быть, но в самую точку. Ведь первый курс заканчивал! Если бы не Маринка… сука… давалка… любовь моя на всю жизнь… если бы не она — не сидел бы я тут.
Во… опять сцепились… "демократия", "свобода слова"… понеслась душа в рай!
Сколько помнил себя Москвич, всегда о профессиональной армии говорили… и что? Вот, пожалуйста, сидим, блин, ждём БМП и дороги в аэропорт…
Шумят журналисты, шумят… вон, Кирилл опять заорал, руками размахивает, Тараса перебивает…
Москвичу казалось, что всё это — бред беспросветный. На его взгляд Россия отличалась только одним — переменой полярности во взглядах на жизнь. Где у всех путёвых плюс — у нас минус. И наоборот. Тот, кто просрал всё и разворовал — неизменно на белом коне. А тот, кто истово задницу рвал и себя не жалел — как мамочка моя бестолковая — обязательно в говне окажется. Но одну толковую мысль маманя высказала… за все последние годы — мол, для нас, русских интеллигентов, сама работа — уже и награда, и наслаждение.
Стоит ли удивляться, что не платят ни хрена? Ты, значит, работой наслаждаешься — и тебе же ещё и деньги платить? Вот и эти… глас народа… ишь, начальство им не нравится — ворует, мол, много… окладишко, значит, маленький у них…
Ага… политик говорит… Антон который… что там у него? "Инициатива, как и всё путное, должна снизу расти. Сверху только сосульки и сопли вырастают!"
Золотые слова! Вот я и подсуетился… проявил инициативу… и Казбек тоже…
Нет, Казбек просто дёру в свой Дагестан замыслил, а я придумал План… именно я! И пацанов сгоношил на это дело. Москвич прикрыл тяжёлые веки и вдруг отчётливо увидел, как по залитому солнцем белоснежному песку, под неестественно синим небом, идёт весёлый и бородатый Фидель с сигарой в зубах. Не нынешний, нет… а тот, загорелый и могучий адвокат, весёлый сын зажиточных родителей… только что завоевавший власть в бесшабашной курортной стране.
И не в кителе, а в плавках… и на плече акваланг. И смеётся, как в книжке "Куба — да!" — найденной ещё в детстве, на чердаке родного дома по улице маршала Неделина, и залистанной до дыр. Странно, но за все эти годы Москвич так толком и не прочитал текст тощенькой книжонки. Фигня там текст. Главное в ней были — фотографии. Чёрно-белые… но такие яркие! Красавец Че Гевара с бородкой и мужественными часами на стальном браслете, и сам Фидель. Отчаянные парни с автоматами, которые выглядели — ну, просто карнавальной бутафорией, не способной убивать!
Филон — дурак. Будь у нас профессиональная армия, он бы с радостью… и дослужился бы до типичного прапорщика. Мустафа — просто добродушный осёл (или ишак, если уж говорить о корнях), который потянулся за всеми по привычке быть ведомым. Малый… только Малый мог понять замысел. Но Малый есть Малый. "Да, он малый не дурак, но и дурак — немалый"…
А что касается Вовки — он просто честная деревенщина. Небось, предки на Демидова пахали, как бобики… по железу. Рудознатцы хреновы…
Никому из них нельзя было рассказать о своём Великом Плане. Филон, идиот, наверное, думает, что вытребованный самолёт Москвич направит прямо в Америку… в Манхэттен, на пересечение Пятой авеню и Бродвея, блин.
А Малый… хрен его знает, что думает Малый…
Но идея срубить тысяч, этак, пятьсот баксов его здорово заводит.
Вован, поди, мечтает на эти бабки корову купить… или DVD-плейер… или что там у них, в уральской деревне, сейчас популярно.
"А всё-таки я — молодец, — вяло подумал Москвич. — Хорошо, что я их всех в кучу собрал, прямо в студии… и с прямым эфиром — тоже неплохо… пусть показывают… и политик этот, Басов, вовремя прибыл, прямо дар небес… и небо, и море, и Фидель Кастро… и Че собирается в Боливию… не заснуть бы… после водки…
Фидель… "господа, я ещё не красный, я пока только розовый и от вас зависит, покраснею я, или побелею"… Куба, любовь моя… Маринка… бессаме мучо… целуй меня крепче… любовь… держись, Лёнька, не усни…"
— …а как ты представляешь себе будущее? — спросил Андрей.
— Мне кажется, что это будут свободные, гордые люди! — ответила Яна. — Их чувство собственного достоинства будет практически врождённым! Они будут чётко понимать то, до чего мы доходим своим умом, ободрав к тридцати годам бока и насобирав синяков и шишек.
— Здоровыми будут! — выкрикнула Оксанка и виновато моргнула густыми ресницами. — Ой, я вас перебила… но очень хочется, чтобы не было больных и недужных.
— Нанотехнологии и генная инженерия помогут, — вставил Роальд Вячеславович. — Я тут одну статью прочитал, где говорится, что лет через тридцать не будет ни кариеса, ни аппендицита, ни камней в почках. Нанороботы всё в организме исправят и отрегулируют. Живёшь и не болеешь… красота!
- "Всё говорили — вот изобретём радио… и настанет счастливая жизнь! Радио изобрели, а счастья как не было, так и нет!" — пробормотал Андрей.
— Зря ты так, — заметил Антон. — Для чего и нужен прогресс, — для уменьшения меры страдания людей! Это не я сказал, а Иван Ефремов, между прочим. Сам знаешь, из рук в детстве рвали, друг у друга почитать на время клянчили.
В нескольких километрах от них Ольга прижала к себе плюшевого Потапыча. Ей вдруг показалось, что воздух вокруг задрожал и сгустился в какие-то перепаханные бесконечные и багровые равнины. Из телевизора дохнуло удушливой жарой и резким запахом пропотевшей одежды. Там, в студии, сейчас наверняка, как в бане. Ей ли не знать…
— Антон ваш, между прочим, дело говорит! — заметил вошедший в комнату папа и протянул Ольге плед. — Держи! Мама не видит пока — может, выпьешь грамм пятьдесят? А то у тебя совсем измученный вид…