Вот теперь всё окончательно встало на свои места. Нужно было собраться с духом и окончательно уходить из мира живых… где, собственно его самого не было уже без малого десять лет. Теперь-то он чётко помнил, как его ударило в лицо… а потом он продирался через ельник, торопясь спасти того, кто беспомощно тонул в холодной воде.

Ольга крепко держала его за руку. Она стала совсем живой, а вот он, похоже, уплывал, таял, истончался.

— Андрей, не засыпай, — просила она его. — Не уходи, осталось совсем немного!

Вокруг них мелькали размытые Ольгиными слезами картинки прошлого… именно так, как тогда она видела всё окружающее. Речи, гроб, толпы народа, ревущая взахлёб Оксанка, Светка с Викой — глаза у них сухие. Но у Светки они горят упрямым мрачным огнём, отчего её Данила немного побаивается обращаться к ней. А Вика стоит прямо и смотрит на гроб внимательно и немного насторожённо, как будто подозревает во всём этом некий неуместный подвох, глупую шутку. Ребята из больницы привезли её на "скорой" вместе с Кириллом, которому хотели запретить ехать… но разве ж его удержишь. Он стоял рядом с Викой, — мокрый снег таял на крыше "скорой", подъехавшей как только возможно близко…

"Зачем мне смотреть Ольгины воспоминания? — вяло подумал он. — Этого уже не было при мне… и это совсем неинтересно… если не считать того, что мне по-прежнему жаль молодых и глупых ребят. Всех. Вот, что, наверное, приходит только со смертью — жалость и любовь. Ко всем живым. Ко всем, кто ещё дышит… какими бы они ни были. Поскольку только отсюда видно, как прекрасен этот мир и как глупо и жалко тратить его на ненависть, на злобу, на бессмысленное упрямство…"

— Андрей, мы почти прибыли, — сказала Ольга.

Они сидели в такси… когда-то и сейчас. Одновременно — живые и преисполненные любовью друг к другу (он, за несколько месяцев до смерти; она — за десять с лишним лет до неё)… и нынешние, незримые и безмолвные для живых. За окнами всё ещё шёл дождь и весёлый таксист включил обогреватель.

— Слышь, я заправлюсь, это быстро! — он выскочил из машины, оставив в колонках "Шугу" бодрящейся в печали Глюкозы, и запрыгал по лужам к заветному окошку.

— Отогрелась? — спросил Андрей, улыбаясь. Самому ему было жарко.

— Угу.

— Вот и славно… хорошо, что мы до дождя успели, а то бы мокли сейчас на кладбище у могилы твоей бабушки.

— Мне сегодня Ирка звонила. — вдруг сказала Ольга. — Ты её не знаешь… учились вместе. Она замуж вышла… радостная вся такая… а ты мне даже обещать не можешь, что хоть когда-нибудь…

"…на часах уже домой,

ключи звенят в кармане,

ты во мне, а я в тебе,

как опий в наркомане…

улетай…" -

— пела смешная и грустная кукла с косичками, а мультяшный доберман сидел у её ног, значительный и безмолвный, как охранник…

Андрей стиснул зубы от стыда и отвращения к самому себе.

Умерший, уже практически ушедший навсегда, он испытал те же чувства. В отчаянной попытке хоть как-то исправить всё, избавиться от происходящего, он обнял Ольгу… и в прошлом и в настоящем, и ныне, и присно, и вовеки веков.

— Помнишь, ты говорила, что боишься — жить после смерти? — прошептал он десять лет назад в розовое тёплое ухо.

— Там мне, наверное, будет одиноко… а вдруг я не туда попаду? — тихо, по детски жалобно, сказала она.

— Говорят, что у границы света и тьмы, человека встречает кто-то из близких, чтобы помочь ему.

— Это будешь ты, правда? — радостно пискнула она и вдруг жарко покраснела, спрятав лицо у него на груди. — Ну… если ты первый… уйдёшь, бросишь меня одну… — шмыгая носом, пробубнила она ему в шарф.

— Да. Я тебе обещаю, что встречу тебя, даже если ты будешь старушкой, которая сменила пятерых мужей. Хорошо? Я клянусь, что встречу тебя… я…

Она повернулась, чтобы поцеловать его.

И сейчас, уже почти освободившись от всего земного, последними усилиями удерживаясь от того, чтобы вместе с ней шагнуть туда, где были лишь свет, любовь и новая жизнь, он услышал от неё:

— Спасибо, любимый мой!

Всё пришло в норму.

И увидели они новое небо и новую землю. Ибо старое — прошло.