Щенки ушли…

Они всегда уходят, когда становятся почти взрослыми. Большая рыжая сука научила их всему, что умела сама. Это был хороший помёт — наверное, один из лучших за всю её довольно долгую жизнь. Большинство её щенков находили себе хозяев. Собакам всегда нужен хозяин. Но эти… — эти такие же, как она. Они будут бегать стаей. Потом к ним присоединятся другие — такие же молодые. И одолеть их будет сложно.

А сука…со временем забудет своих детей. Так устроен мир. Она ещё немного полежит здесь — в устроенном гнезде, а потом тоже уйдёт. Она будет бегать на свободе. Одна. И когда подойдёт время — её найдёт тот самый чёрный Пёс. Её Пёс. Он найдёт её по острому, сводящему с ума запаху. Она не так уж стара. Они будут бегать вместе долго, пока она не почувствует настойчивое биение жизни в своём брюхе.

После этого большая рыжая сука опять вернётся в своё логово. И опять ощенится красивыми сильными щенками. Это будет уже совсем другой помёт.

Но пока она лениво спит, подрагивая во сне ушами, и иногда дергая передними лапами.

* * *

Все четверо остановились у входа в городской парк, поодаль от лихого плаката «УФА — ГОРОД, ОСТАНОВИВШИЙ ТЬМУ!». Анне всегда нравилось смотреть с этой точки на вздымавшуюся вдали гору, на вершине которой осадил своего коня бронзовый Салават Юлаев.

Под плакатом топталось несколько пикетчиков — в основном женщины в чёрных платках. Слава Богу, сейчас все немного угомонились, а год назад, чуть было до стрельбы не дошло… межконфессиональные разборки грянули. Мол, наш-то бог посолиднее вашего будет! Именно он и остановил проклятую стену мрака в трёх километрах от Уфы!

Привычный патруль ООН, дежуривший у рамки стационарного металлоискателя у самого прохода в парк, вежливо, но настойчиво отвёл в сторону порядком подвыпившего мужичка. Мужичок укрепился на ногах, достал сигарету и, так и не щёлкнув зажигалкой, обстоятельно заявил:

— Нет, ну, понаехало тут всяких, понимаешь… менты по всей Уфе! Порядочному человеку отдохнуть негде — негр не пускает!

— А чего ты хочешь, это всё американцы! Теперь их из нашей страны не выгонишь. Это они специально, чтобы нефть нашу грабить, — охотно отозвалась одна из женщин, перекрестившись.

— Не гневи Бога, тётка, — сказал по-русски один из патрульных. — Я тебе кто — гондурасец что ли? Из Магнитогорска я, поняла? Будете здесь митинговать — выкинем. Это детский парк, между прочим, а не пивная. Эй, не задерживайтесь, гражданочка — проходите! — сердито крикнул он остановившейся Анне.

Пройдя через рамку, Анна забрала сумочку, просвеченную хмурой внимательной женщиной в военной форме, поблагодарила и пошла по аллее, обернувшись напоследок на проверяющую. Она напомнила ей Мёрси… такие же внимательные серые глаза, стройная фигурка, уверенные, ловкие движения. Женщина почувствовала взгляд, мельком глянула на Анну, кивнула, вновь повернулась к монитору сканера… и улыбнулась.

Анна невольно кивнула в ответ и пошла дальше, догоняя семейство, которое уже шумно дискутировало — карусель или детская площадка?

— Ну, вот видишь, как в парке хорошо, — сказала она мужу. — В первый раз за последний месяц тебя вытащила, а ты уже в радостных сомнениях выбора.

— Если бы не я — он бы так дома и остался, — сказал Вовка. — Ленка, ну её, эту карусель! Опять тошнить будет! Мы лучше поиграем на площадке, а потом к машинкам пойдём. Как тебе такой вариант? Что? Ну, хорошо, лисичка-сестричка, ты играй в песочнице, а мы с папой очередь займём, ладно?

— Ладно! — пискнула Леночка, чмокнула брата в щёку и довольно поскакала по боковой аллейке к песочнице. В пластмассовом ведёрке брякал новенький жёлтый совок.

Вовка с удовольствием посмотрел ей вслед. Он сам покупал для сестры этот пёстрый комбинезончик. «Поскрёбыш»… любимица семьи. Муж в ней души не чает, Вовка с ней постоянно возится, наряжает как куклу, хвастается везде, какая у него сестрёнка замечательная…

— Слушай, боюсь я вас одних оставлять, Анюта, — сказал муж. — Опять кто-нибудь с автографами пристанет…

Анна вспомнила, с каким удовольствием Леночка прикладывала ладошку к бумаге и оставляла «аф-ф-ф… аф-ф… фо-то-граф!», обрисовывая фломастером тоненькие пальчики. «Это для моих! Для жены и сыночка, — сказал ей тогда весёлый Коваленко. — А старый дяденька Бриджес пусть локти кусает — мы ему только фотографию пошлём! Меньше будет по Нью-Йоркам болтаться, на Генассамблее выступать!» «Гесамбалея!» — выпалила Леночка и засмеялась.

— А ты не волнуйся, — ответила Анна. — Тут два шага. Нам вас видно будет. Если что — мы вас позовём.

…не волнуйся — заорём так, что сразу прибежите! — обычно говорила Мёрси Илье, когда они, вдвоём с Анной, в тумане отходили в сторону…

Муж с Вовкой пошли к длинной очереди в кассу. Вовка закурил. Он теперь курит в открытую, не таясь. Инна тоже должна подойти… вон, Вовка опять телефон достаёт. Ничего — симпатичная, смешливая. А подружка у неё, наоборот — чуть что — глаза на мокром месте. Молодец, Вовка, спас девчонок…

…а ты, вот, своих друзей уберечь так и не смогла…

— Даже ангелам не дано воскрешать ушедших, — пробормотала Анна и тряхнула головой. Нет, надо не думать о прошлом — хватит!

Анна присела на скамейку и закрыла глаза. Её вдруг охватило чувство чего-то хорошего, что — вот, прямо сейчас! — произойдёт. Она не открывала глаз, боясь, что радостное чувство обманет… что ничего не случится…

«А тебе что, мало того счастья, что у тебя есть сейчас? — строго сказала она себе. — Не капризничай и не ной, как…» — она не стала называть это имя даже мысленно.

Солнце касалось её лица тёплыми ладошками… пахло попкорном, мороженым и шоколадом.

Она вдруг снова увидела себя, обламывающую ветки елей, растущих у Дворца Молодёжи. Она торопливо развела костер. Возвращаться в здание, у дверей которого темнели лужи крови, ей не хотелось. Сонную, зевающую Леночку, завёрнутую в одеяло, она посадила на скамейку, повязав ей свою косынку, как платочек.

— Теперь ты похожа на рисунок на шоколадке «Алёнка», — сказала она и поцеловала дочку в нос. — Спи. Нас скоро заберут отсюда. Дядя Саша, Илья и Мёрси прогнали все плохие сны.

Дым поднимался к небу, где совсем-совсем не было ни тумана, ни туч, а только редкие пушистые облака. Леночка, повозившись, снова заснула. Анна немного поревела… а потом стала рыться в сумке. Она нашла её, — сумку Мёрси, — валяющейся на боку, у самого входа. Благодарение Богу — на ней не было крови… даже на колёсиках…

Копчёная колбаса, сигареты, две баночки паштета… сухарики, любимые сухарики Мёрси с перцем и укропом… и ещё…

Ещё — вот…

Она смотрела на книжку о приключениях Муми-Тролля… которую Мёрси бережно заворачивала в пятнистую армейскую футболку. Смотрела сквозь расплывающиеся, дрожащие разводы… и слёзы капали на обложку…

«Не реви, Анна! — сказала ей храбрая девочка. — Ты теперь сильная!»

Серьёзный и очень красивый Илья обнимал Мёрси за талию… часто дышал улёгшийся поодаль окровавленный, но живой, Пёс… а рядом с ним стоял измученный, израненный Михаил-Сашка, тяжело опираясь на меч.

Победитель.

Воин, сумевший победить… и выполнить её последнюю просьбу, которую не слышал Сатана… но о которой мог бы без труда догадаться… но тогда он бы не был Сатаной.

— Тётя, можно у вашей девочки совок попросить? — солидный деловитый басок выдернул Анну из задумчивости. Крепкий розовощёкий пацанёнок в комбинезоне со спущенной лямкой стоял напротив, сжимая в руке красное поцарапанное ведёрко. «Нисколько не вырос!» — мелькнуло в голове у Анны.

— Как тебя зовут, молодой человек? — сдерживая счастливый смех, спросила она.

— Кондратьев! — важно ответил карапуз. — У меня дедушка — профессор. Он тоже Кондратьев, только он старенький.

— А имя-то у тебя есть? — она чуть было не сказала «теперь».

— Михаил. В честь Ломоносова, — гордо сообщил Кондратьев-младший.

— Валяй, Михаил, бери совок. Леночка не жадная. Лена! К тебе Михаил Кондратьев идёт!

— Хорошо, — ответила дочь, уже успевшая набрать полные карманы песка и основательно запачкать колени комбинезона.

— Кондрат- квадрат! — не удержавшись, с чувством сказала Анна уходящему малышу, но тот её уже не слышал.

— Мишка у нас серьёзный парень. Просто, как директор пивзавода! — солидного вида пожилой мужчина устало присел рядом. — Здравствуйте! Это ваша — такая симпатичная, да? Хорошенькая девочка… живая! Извините, сразу не представился — Кондратьев Сергей Олегович, пенсионер. Не помешаю?

— Нет, конечно, нет! Анна Сергеевна, бухгалтер.

— Очень приятно. Узнал, узнал. В прошлом году в новостях частенько вас с дочкой показывали. Вы, ведь, те самые? Выжившие?

Да… они из выживших. Единственные и неповторимые… счастливая парочка — на несколько тысяч исчезнувших, погибших, ненайденных…

— Извините, если чересчур назойлив, — сконфузился Кондратьев. — Вас, наверное, замучили расспросами, да допросами. Дочка моя как раз в том центре работает, где вас полгода держали.

— Да, честно говоря, не особо терзали. Ни я, ни дочь ничего не помним, как вы, наверное, знаете. Для нас Пришествие пролетело в один миг. Вертолёт на дым прилетел — это первое, что мы помним, — привычно ответила Анна. — Ну, а потом — анализы, анализы, анализы, наблюдения… помочитесь в баночку, какните в коробочку, пройдёмте на томографию… в наше время это даже полезно. — Анна вздохнула. — Наверное, мы с дочкой теперь самые наблюдаемые пациенты. Совсем неплохо — на каждый чих профессора да академики летят, только что не с сиренами. Вот — дочку в детсад определили, в общежитии для семейных целую двухкомнатную квартиру дали… в МЕНАКОМе интересное предложение сделали… как раз по моей бухгалтерской специальности. А то скучно дома сидеть.

— Да… с этим вам повезло! А я с внуком дома сижу. Считайте, треть Екатеринбурга здесь и осело. Мы с вами, между прочим, земляки, да! Я тоже из Екатеринбурга. На Комсомольской жил… перекрёсток с проспектом Ленина. Пришлось эвакуироваться вместе с дочерью, внуком и котом Кузькой.

— А мы все жили на Московской. Обратно домой хочется — ужасно! Если учёные дадут «добро» — сразу поедем. Наш дом цел, нам даже фото показывали. Мы тоже хотим, как вернёмся, кота завести — большого, полосатого. Муж обещал дочке котёнка поискать.

— Ну, домой-то, боюсь, нескоро ещё, придётся здесь приживаться.

— Коваленко говорит, что через неделю они в центр тепло дадут. Жаль только, в прошлую зиму всё в квартирах перемёрзло.

— Ну, зато никакой радиации, никаких микробов. Мне тоже сказали, что библиотека моя уцелела — специально письмо Бриджесу писал. Вывезли её в Белинку, а там МЕНАКОМ, сразу после конца Пришествия, старался порядок поддерживать… так вы, значит, Коваленко лично знаете? Впрочем, что это я? Вам ли и не знать! Хороший, хороший учёный… я уж, грешным делом, думал, что у нас такие перевелись…

Дети играли в песочнице. Леночка что-то щебетала, — воротник комбинезона был расстёгнут и было видно, как поблескивала красным гранатовая капелька старого золотого крестика. Кондрат-квадрат неторопливо кивал головой и загребал песок в своё ведёрко, ревниво поглядывая на ведёрко Леночки. «Ну-ну, — подумала, улыбаясь, Анна. — Опять Кондратьеву кажется, что его собственное ведро не такое красивое!»

…где-то… где-то…

…где-то живут они все — не найденные, но живые и здоровые, пять друзей Леночки…

…Бориска никогда не крутил ухи плюшевому медвежонку, потому что дома всё хорошо…

…сестренки-погодки Эллочка и Кристинка упрямо спят в одной кроватке, хотя мама укладывает их порознь…

…Валенька ест манную кашу с клубничным вареньем… а потом наверняка заедает кусочками селёдки в маринаде, приводя в ужас свою бабушку-медсестру…

…а Феденьке родители всё-таки купили красную бейсболку со смешной надписью — выклянчил! Обещал всегда-всегда кровать заправлять и без понуканий зубы чистить — только купите!..

…Наверное…

…может быть…

…вполне вероятно, что всё у них сейчас было немножко не так… но то, что дети живы, что всё у них хорошо — она знала об этом! Всё у них хорошо — насколько может быть хорошо в этом прекрасном мире!

Они шли из парка, разговаривая с таким замечательным, интересным собеседником, — профессором. Анна взяла его под руку. Они с мужем уже пригласили Кондратьева в гости, — приходите прямо сегодня, вместе с внуком и дочерью… и даже котом, которого отдельно пригласила Леночка.

Муж шёл рядом — он всегда был рядом с ней, все эти годы. За ними в обнимку шли Инна и Вовка. Они наверняка уже прикидывали тишком, куда бы смыться от старших — в кино или уж, сразу, в общежитие к Инне, где подружки, завидуя, уже освободили им комнату по старинному и незыблемому студенческому обычаю. Муж, виновато приглушив голос, опять говорил по сотовому — на его подстанции очередной «перегруз»…

Всё было хорошо и правильно.

Глядя, как скачут впереди такие смешные и такие любимые малыши…

…Кондратев-младший важно говорил в дедушкин телефон: «Мама! Мы в гости пошли… да! И ты к нам скорее приходи! Мы там все об-зна-ко-мим-ся!»

…Анна чувствовала, что где-то в глубине сердца, в какой-то упрямой и сильной, неистребимой частичке души, она постоянно будет оставаться настороже.

Это не мешало ей жить с людьми, любить их и радоваться ответным чувствам — нет, совсем не мешало! Теперь это было естественным — быть на страже всегда и везде. Вслушиваться в шорохи тьмы… там, на краю пространства и времени… и ждать.

Она видела это каким-то мудрым внутренним зрением — охватывая разом, вбирая в себя всё самое сокровенное. Видя всё так отчётливо, как может охватить огромную Вселенную только ум учёного. Учёного или пророка.

Она видела всё это —

…ангелы, люди, бесконечность, материя, время, Вселенная…

…и они.

Внимательные и спокойные, они ждут.

Они.

Псы Господни.

(с) Александр Уралов (Хуснуллин), Светлана Рыжкова, апрель-октябрь, 2009 г.