Глава 25. О рыжем мальчишке Рудике и о том, что скрывает Карла

Во времена, о которых нынешний старый Рудольф Карлович уже практически ничего не помнил, жизнь Рудика - рыжего и тихого мальчишки - была несладкой.

Вот, полюбуйтесь! Ранец превратился в безобразный короб без дна; учебники втоптаны в грязь, а сам Рудик скулит в глубоком колодце теплотрассы, прижавшись к толстой трубе. Ушибленная спина болит, тошнота наплывает на него отвратительными волнами… а это признак того, что у второклассника Рудика сотрясение мозга. Во всяком случае, так говорит его отец - строгий и вечно занятой доктор, книги которого маленький Рудольф тайком листает, сидя по вечерам один. Как правило, к тому времени домработница Аграфена - полная и хлопотливая - уже перемывала всю посуду, готовила ужин и, оставив его на плите, уходила. Иногда Рудику хотелось, чтобы она была его мамой… во всяком случае, она была добродушной и приветливой. Ладила со всеми соседями и, кажется, очень гордилась тем, что работает не где-нибудь на стройке, а у приличного человека, доктора.

Вот бы сейчас очутиться дома… отмыться в старой огромной ванне, спрятать измызганную одежду, залезть в кресло с ногами, закутавшись в старенький махровый халат папы, и читать, читать, читать…

Наверху звучно гыгыкали. Вся ненавистная компания и не собиралась уходить. Наверное, опять топчут его книжки и пинают ранец. Огромный и страшный Кривой лыбится, а мелкий заводила и пакостник Графин подзуживает его. Странно… гигант Кривой может прибить Графина одним щелчком, но слушается его, как верный раб. Рудик смутно понимает, что сила вовсе не в мышцах и росте… но раздумывать об этом в гнусном колодце ему совсем не хочется. А хочется ему одного - чтобы пьяная компания семиклассников побыстрее забыла о нём и ушла. В конце концов, камни они уже в колодец кидали, сломанную ветку берёзы забросили, да и помочились заодно. "Что теперь? - горько думал Рудик. - Присядут на корточки и нагадят мне на голову?" В принципе, вонючая моча почти не попала на него - внизу колодец был похож на маленькую комнату, через которую проходили лохматые от ободранной изоляции трубы и торчали стержни огромных кранов без вентилей. Вентили, наверное, убрали, чтобы Граф и прочие не крутили их как попало. В общем, затаиться было можно, всё-таки "комната" была шире, чем сам колодец.

Сверху спланировал горящий обрывок газеты. Он застрял в ветке берёзы и почти сразу потух.

- Бензину бы! - возбуждённо заорали наверху.

- Там экскаватор стоит, может, есть соляра, а?

- Там сторож…

- Расчёску бы… или линейку… дымовуху бы сделали…

- Покрышку надо? Она здорово коптит!

- Не пролезет…

- Доски кидать надо, доски! Там ещё пакля есть - в масле вся! Она дымно горит!

"Ну вот, - думает Рудик. - Теперь они меня отсюда выкурят". Он понимает, что почти угомонившаяся компания загорелась новой идеей. А если на пустыре они найдут что-нибудь горючее, то гореть придётся ему. По-настоящему. Проклятая разлапистая ветка со стволом в ногу толщиной застряла на полпути. Вверх её не потянешь - раскорячится ещё больше. Вниз ещё можно, если тянуть за основной ствол…

Слёзы давно промыли светлые дорожки на измазанном грязью лице. Рудик чувствует, что уже не может плакать. Надо бы, наверное, кричать и умолять не трогать его, но в глубине души он понимает, что дело зашло слишком далеко. Эти проклятые переростки убегут только тогда, когда он задохнётся в дыму… или начнёт заживо гореть. Инстинкт заставит их убраться и помалкивать.

И зачем только он побежал в эту сторону? Опять же, куда ещё было бежать? Обложили со всех сторон.

Внезапно Рудик понимает, что больше никогда ничего не увидит, кроме грязных бетонных стен и кучек дерьма на заваленном хламом полу. От этой мысли он должен сломаться и закричать, карабкаясь по ржавым скобам наверх, беспорядочно хватаясь руками за корявые ветки и пытаясь протиснуться между ними.

Вместо этого в нём поднимается жгучая ненависть. Почему они не отвяжутся от него? Им мало того, что он не убился, скинутый сюда, им мало было изгадить и запачкать его? Им мало того, что его спина болит? Жаркий кровавый туман окутывает его… и он с радостью отдаётся этому чувству.

Он смутно видит свои похороны. Его нашли через две недели, раздувшимся до неузнаваемости. Чисто умытый Графин стоит у подъезда морга, откуда выносят закрытый гроб. "Там мы в войну все играли, а потом домой пошли, - говорит он стоящим рядом сослуживцам отца. - Мы его даже не видели, он с нами никогда в войну не играл. Наверное, просто следил за нами, хотел попроситься и провалился". "Сколько раз этот колодец люком закрывали, а хулиганы люк укатывают…" "Уж скорее бы там стройку начали. На стройке хоть сторож есть!" "Котлован есть, можно фундамент заливать…" "Слабенький был… расшибся и растерялся… вот и не кричал, а то бы дети его вытащили…"

К счастью, он не видит отца - весь мир тонет в горячем красном тумане, в самом центре которого сгусток ненависти и отчаянья - он, Рудольф, в школьном обиходе Карла. Это похоже на чирей - боль и чувство набухшей воспалённой плоти, внутри которой гнусная сердцевина гнойного стержня готова прорвать утончившуюся кожу. И в страшной вспышке боли этот стержень выползает наружу, омываемый розовыми потоками гнойного мессива.

Рудик лежит на трубе изогнувшись дугой. Спина его хрустит, в вонючих потёмках страшно светлеют белки глаз. Наверху компания возится вокруг пустой металлической бочки, споря о том, осталось ли хоть немного солярки на её дне, или же там просто скопилась дождевая вода. У колодца дежурит вечно сопливый одиннадцатилетний Карамель, мучительно размышляющий о том, как бы незаметно смыться - дело заходит чересчур далеко. От нескольких глотков водки его мутит, от папиросы во рту воняет, как в пепельнице. Он беспрестанно сплёвывает, смутно понимая, что вечером папаня может запросто унюхать эту вонь и выдрать его так, как никогда ещё не драл. Тем более что пачку "Дуката", стыренную у отца, Граф сунул к себе в карман, а не отдал хотя бы половину. Теперь Карамель горько сожалеет, что после школы вообще пошёл с компанией, а не со старшей сестрой… и пусть бы потом Граф говорил обидное. "Да и хрен бы с ним, подразнил бы, в первый раз, что ли?" - тоскливо думает Карамель, нервно теребя козырёк кепки.

Он опасливо заглядывает в колодец, из которого торчит верхушка ветки с жухлой бурой листвой, и тихонько зовёт:

- Карла? Слышь, Карла?

Он сам не знает, зачем он зовёт Рудика. Выпускать его всё равно никак нельзя. Иначе внизу будет валяться уже он.

Карла стоял под проливным дождём. Дрожь била его так, что невозможно было удержаться на ногах и он сел прямо на раскисшую землю. Из земли вымыло несколько крупных костей и странно блестящий совсем не заржавленный трехгранный штык. Впереди ворочалось что-то огромное. Блестящие каменные глыбы наползали одна на другую, перетирая более мелкие камни. Вот мелькнула искорёженная чугунная оградка очередной могилы, рассыпав под натиском гранита белые искры, мгновенно убитые потоками воды. С едва слышным хрустом ломались в щепу тёмные кладбищенские кресты.

- Карла, - утвердительный голос был огромен и заполнил всё вокруг. - Карла.

Это было, как приговор, как залог будущих долгих лет, как огромная печать на чистом листе его будущего, как могильная плита с надписью, вобравшей в себя прожитую долгую жизнь.

Рудик пришёл домой вовремя. Спина болела… но одежда была чистой, отцовский старый, ещё гимназический ранец в порядке и все книжки в нём были всё теми же - аккуратными, завёрнутыми в обложки из газет.

- Не заболел ли? - спросила его заботливая Аграфена.

- Нет, тётя Груша, - послушно ответил Рудик. - Устал просто.

- Ну, так и ложись, полежи. Чего сгорбился, как старый дед?

- Упал, спину ушиб.

- Тем более, ложись! Карл Иосифович приедет - посмотрит твою спину. А ты - ложись. Я тебе чай прямо в кровать принесу. Ты бы поосторожнее со спиной-то. У нас в Макеевке один так вот с лошади упал - и ходил всю жизнь горбатый. Весёлый такой, кудри вьются, на гармони играл - а горбатый…

- Спасибо, тётя Груша.

Рудик лежал в кровати, охваченный полудрёмой. Реальность ворочалась вокруг, перемешиваясь огромными дымящимися слоями. На пустыре остывали три разодранных трупа. Ослепший, истекающий кровью Граф охрип, умоляя о помощи. Задохнувшийся от бега Карамель барабанил в окно сторожки обходчика, в панике не догадавшись бежать к котельной, а рванув в противоположную сторону. Обходчик найдёт его, обессилевшего от рыданий, через полчаса.

В маленьком рабочем городке ещё долго будут пугать ребятишек историей о том, как компания пацанов нашла снаряд, поджидающий в земле ещё с гражданской войны, и решившей положить его в костёр, "чтобы бабахнуло". Карамель - Карамнов Ваня - единственный уцелевший, сгинет в сорок втором. До самой смерти он будет иногда видеть один и тот же страшный сон - будто в колодце плачет восьмилетний мальчик, а он - Карамель - не выпускает его наружу. И в конце сна он понимает, почему. К нему, оскальзываясь и падая, тащится слепой Граф с выбитыми глазами и лопнувшими барабанными перепонками. А за ним ковыляет Кривой с кое-как сшитым туловищем, из которого вываливается какая-то мокрая жуть… и две смутных корявых фигуры за ними… но они скрыты струями холодного осеннего ливня. Проснувшись, он всегда будет мучительно хотеть выпить, а умирая в болотах под Минском, вдруг, в предсмертном бреду, всё-таки решится и поможет мальчику выбраться из колодца до того, как покойники подойдут совсем близко. И это будет рыжий Рудик, сын известного врача, и Рудик отведёт его домой, где так много странных докторских книг, а тётя Груша угощает такими сдобными шанюшками с картошкой.

Карамель умирает счастливым, не чувствуя боли.

Рудик лежит в кровати и думает о том, как всё сложно и непросто.

А далеко-далеко, совсем в других где и когда, рыжий сирота Карла проскользнул в библиотеку замка с бьющимся сердцем. Отведя глаза грозному стражу, он на цыпочках пробрался к дальней стене, у которой вот уже полгода пытается найти способ открыть дверь, невидимую для непосвященных. В библиотеке пахнет горьковатой пылью старины. Корешки томов поблескивают в отсветах камина. Мимо пробегает суетливый домовой, на ходу обмахивая метёлочкой нижние полки.

Карла осторожно ставит на пол свечу с вырезанными на ней заветными символами и шепчет что-то. Дверь проявляется томительно медленно и в какой-то момент, отчаявшийся Карла думает, что его сил хватило только на то, чтобы обозначить вход, но не сделать его абсолютно реальным, действующим. Но всё же мальчик терпеливо ждёт почти час… пока замок не щёлкает и дверь не распахивается перед ним бесшумно и неотвратимо.

Несколько мгновений Карла колеблется. Вот он, момент истины. Он вырастет и будет магом. Старый придворный чародей доверяет ему и с течением времени научит всему, что знает. Он надеется, что Карла продолжит изучение магии, открыв ещё много тайн и секретов… но не тайком, почти по-воровски, а открыто, как и полагается ученику мага. Но ведь двойник Карлы… нет, больше, чем двойник!.. остался жив, прикоснувшись к чему-то намного более могущественному, чем магия королевства! Это не Карла спас его - нет! Он пытался, зная, что если с этим далёким мальчиком что-то случится, то и с самим Карлой произойдёт нечто непоправимое, видят боги - Карла пытался! К тому же, произошедшие перемены в жизни Рудика так прекрасны… его любят взрослые, уважают другие дети…

Конечно, Рудик стоял перед Грызмагом и тот разговаривал с ним. Но это и так, и не так. Это он - Карла - стоял под хлещущими струями. Рудик - не двойник его, и не брат-близнец! Это он сам. Он, имеющий дар или проклятье существовать в обоих мирах… и не быть единым.

Решившись, Карла входит под огромные своды, под которыми пылают многочисленные тяжёлые люстры. Его тень протягивается через порог дверного проёма обратно, в библиотеку… и дверь закрывается. Здесь есть и книги, и магические приборы, и пыль, покрывающая всё. Домовым сюда хода нет, да и старый чародей давным-давно не заглядывал сюда, убоявшись знаний, которые счёл категорически неприемлемыми. Но юный ученик Карла не боится этих знаний - нет! Ведь ему не нужны они для возвышения себя или для того, чтобы принести кому-нибудь вред. Он не собирается проникнуть в Город Напрасно Умерших и не хочет молить Грызмага о каких-то магических дарованиях и привилегиях. Его гложет жгучее любопытство… "Точнее - научная любознательность", - думает он.

Как смог Рудик настолько сильно изменить мир вокруг себя? И какова в этом была помощь Карлы, а он старался, видит бог! Какие последствия для него, молодого мага, это будет иметь? И - совсем уж тайное из тайных - а каков "вклад" Грызмага, отпустившего свою жертву? Требовал ли он что-либо взамен? И существуют ли такие понятия, как "договор", "требования", "условия" в отношениях маленького земного человечка с великим и непреклонным хранителем судеб? Вот какие вопросы задаёт себе Карла, снова и снова убеждая себя в том, что поступает правильно. Всё-таки он - а это давно предсказано учителем - будущий маг двух королев и обязан проникать мыслью в самые сокровенные загадки мира и людских судеб!

Так и началось тайное постижение Карлой самых заветных уголков непознанного. Научился он и глаза противнику отводить, и невидимые людям барьеры ставить, и порчу насылать, и снимать её. Казалось бы - зачем? Во дворце живёт, у самой вдовствующей Императрицы на хорошем счету! Она, хоть и видит людей насквозь, мальчишку Карла любила. Ну, если и подозревала чего, то значения не придавала. Мало ли кто по молодости в запретные места любопытный нос не совал! Все через это проходят, вот и Карла перерастёт это желание.

Да и сам Карла предельно осторожен был. Понимал, что здесь что-то не так и не раз гасил в себе желание повернуть свои силы самому себе на пользу. Тем более что начинал он тогда, пусть и робко, неумело, в будущее заглядывать. О, наука это непростая! Хитренькая наука, прямо скажем. Можно всю жизнь грызть её гранит… а дальше простеньких предчувствий не продвинуться, хоть тресни. Ну, годится, конечно, старушек да девиц изумлять, да и то - раз на раз не приходится. Да только у Карлы природный талант оказался, как учитель сказал. Он же и предостерёг - не увлекайся, молодой человек, очень ненадёжное это дело. Здесь вся трудность в том, чтобы не подгонять своё настоящее под увиденное будущее - наверняка проиграешь. Да и не придумал ещё ни один маг такой циферблат, на котором бы точное время предсказания определялось. Видишь, к примеру, что дом горит… но - когда? Никто не ведает. То ли это сегодня вечером случится, то ли через сотню лет… а то и вовсе - несбывшееся пророчество. Это же, чёрт возьми, не хрустальный шар!

Больше всего это похоже на сновидение. Что-то совсем скрыто, а что-то, - чаще всего одна-единственная деталь, - в память врезается. Узришь, как тебя прекрасная девушка целует, но совсем не увидишь, где и когда всё это происходит. Вот и узрел Карла, что совсем уже взрослая королева, которая родится через несколько лет, держит его за руку, гуляя по прекрасному саду. Вначале только глаза запомнились - чудные, волшебные глаза! Потом смех её чистый…

И совсем Карла голову потерял. Целыми днями только тем и занимался, что в тайной лаборатории пытался время и пространство так исказить, чтобы как можно яснее будущее видеть. Похудел, сгорбился ещё больше, на балах бывать перестал… только изыскивал всё новые заклинания, да новые приборы конструировал. Не реальной жизнью жил, а от картинки до картинки. Полюбил наш Карла, на веки вечные полюбил старшую из сестёр… которая и не родилась-то ещё.

Каково же было ему долгие годы быть рядом с принцессами, оберегать их, пылинки стараться сдувать, и ждать-ждать-ждать… чтобы увидеть, как юная Ирина совсем о другом рыцаре мечтает. О таком, какого ещё не видела никогда, какого, может быть, ещё и на свете нет и не будет никогда! О, эти муки ревности к девушке, по сути своей ещё совсем ребёнку! И врагу не пожелаешь такого…

Но ведь не врали видения, не могли совсем уж врать - годами! Годами! Не одно, не два, не три!

Совсем извёлся Карла. Всё реже видели его в замке - считали, что в неустанных трудах своих постигает он науки тайные, козни врагов разрушает, преумножает магические способности, оборону замка укрепляет - ведь и враги не дремлют, и среди них те ещё маги есть. Нет, не ровня нашему Карле, но тоже сильные. Об этом и шептались при дворе и в народе. И даже Кот с его фантастическим чутьём, видел в Карле лишь грубоватую, слегка стесняющуюся самой себя отчаянную отцовскую любовь к прекрасным принцессам. А Карла теперь все дни напролёт блуждал между пластами времени и пространства, ища способ заставить Ирину искренне полюбить себя. В приворотные зелья не верьте - враки это всё. Любовь - она или есть, или её нет. Ах, какие фантастические планы роились в голове обезумевшего Карлы! Один нелепее другого…

И однажды, в полубреду горячки, скорчившись в кресле своего тайного укрытия, глядя в глаза Ирины на портрете, навеки нашедшем своё место над камином, Карла вдруг нашёл - нашёл! - ответ.

Как одержимый он лепил из ничего огромные пространства, заполняя ими земную твердь под королевским замком. В его видениях огромная армия вурдалаков тайными переходами врывалась в замок и стража отчаянно отбивалась от них. Барон с алмасты спешил на помощь, но был ещё слишком далеко от замка. И только Карла, великий и могучий маг мог защитить двух испуганных беззащитных девушек, в отчаянье заламывающих руки в главной башне! Вот он, в развевающемся белом с серебром плаще одним мановением руки сметает целые орды и рассыпает их в прах! Он, Карла, могучий воин и повелитель!

Где-то на краю затуманенного сознания билась мысль о том, что всё это не более, чем яркий сон, - дым, морок, видение, которое рассеется во мгновение ока, как только Карла очнётся… но это был сладостный морок. Это был бурлящий счастливыми картинами омут, в глубину которого опускался теряющий сознание маг. И последним видением была Ирина, гладящая непослушные рыжие волосы Карлы маленькой тёплой ладошкой.

Там, далеко, в другом времени и пространстве, проснулся в ужасе Рудольф Карлович. Ему снова снился проклятый колодец, в который летели куски чадящей пакли. Дым становился всё гуще… дышать им было всё равно, что забивать глотку песком. Рудольф Карлович отчаянно захрипел и…

- Тише, тише, - успокаивающе сказала присевшая на край кровати женщина. Голос её звучал глухо, будто доносился из-за слоя густого тумана. - Она смотрела куда-то в сторону отсутствующим взглядом… но она была прекрасна!

Никто никогда не спрашивал Рудольфа Карловича, кто такая Елизавета и откуда она вдруг появилась в его жизни. Рудольф побаивался этой магии, но рядом с Лизонькой он всё чаще и чаще становился цельным - два мятежных духа сливались в одного умиротворённого Карлу, который всё больше и больше влюблялся в своё творение. Однажды он с удивлением обнаружил, что может совершенно спокойно думать об Ирине. Его не терзала ревность, лишь спокойная грусть мягко сжала сердце. Он беспокойно забегал по залу… что это с ним? Он думал, что вызванный им непонятно как двойник Ирины вряд ли заменит ему любовь всей его жизни… но, чёрт возьми, что-то же происходило! Лизонька постепенно занимала все его думы - ведь сбывались самые сладостные его видения! Рудольф по-мальчишески радовался, когда приходил домой и она встречала его спокойным и ласковым взглядом. Он покупал ей разные безделушки и украшения и она слабо улыбалась. Он водил её гулять по прекрасным осенним лесам, и рассказывал разные смешные истории, и иногда она смеялась - о, это была лучшая награда! Он искренне жалел о том, что поддался уговорам Фредди Крюгера и стал работать в его фирме… и даже дал несколько полезных советов о том, как подточить могущество "Гаммы".

И вот - смерть Ирины. Это потрясло его. Услышав о случившемся он, забыв о телефоне, рванулся домой. Лизонька лежала в комнате на ковре ничком, и Карла-Рудольф-Карла задохнувшись от ужаса, упал рядом на колени.

Но она была жива!

- Не могу ходить, - прошептала она и улыбнулась, пытаясь подбодрить его. Она, созданная им девушка, его творение, его овеществлённая мысль - существо, по всем законам магии являющаяся лишь отражением его представлений - пыталась смягчить его боль!

Карла приподнял Лизоньку, обнял и зарыдал. Он плакал об Ирине, о Лизоньке, о долгих и мрачных годах ревности и тайных пылающих желаниях, постепенно, крупинка за крупинкой, сжигающих в своём мучительном огне всё лучшее в его душе.

С этого момента призрак Ирины, неслышно пребывавший в его сердце, ушёл навсегда. Он любил и был любим… и никакая магия не могла бы изменить этого!

Вот только вылечить Лизоньку не смог ни Карла, ни доктора.

Созданные им в полубреду лабиринты ходов и переходов оставались незримыми людям и магам. Они пребывали в зыбком равновесии, застыв на грани яви и небытия. И воплотиться всему этому мог помочь только один точный и правильный посыл. И спустя долгое время именно этот недобрый посыл изошёл откуда-то из тьмы… и именно этим путем проникло во дворец древнее зло. В обоих мирах.

Глава 26. О великой битве по ту и по эту сторонам и о том, как сёстрам не спалось

Марина уже хотела опуститься на стул, как неожиданно стены содрогнулись от мягкого, но тяжёлого удара, швырнувшего её спиной на что-то колючее…

…на пышные еловые ветви, связанные в массивные, вкусно пахнущие праздничные гирлянды, свисающие откуда-то с потолка. На секунду в глазах у неё помутилось, но в уши ударил ужасающий рёв и она машинально схватилась за рукоять меча… которого не было. Она всё ещё была в узеньком стильном платье, вот только браслет, как ей показалось, на мгновение налился холодом. Внизу, на первом этаже звенело железо и взрёвывали жуткими голосами. Знакомый голос выкрикивал команды. Она подбежала к перилам и увидела внизу клубок дерущихся лохматых и закованных в сталь тел, над которыми густо висел мерцающий недобрыми зелёными искрами туман. Рыцарь Маренго, защищавший лестницу, снёс голову одному из прыгнувших на него вурдалаков. Голова, крутясь и разбрызгивая тёмные струи, полетела в сторону Марины. Вверх по широкой лестнице ринулось ещё несколько чудовищ, и Марина беспомощно оглянулась вокруг, ища хоть что-нибудь, чем можно вооружиться…

Грохнувшие внизу выстрелы заставили забиться её сердце, - Охотник расчищал себе проход к ней, на второй этаж. Вместе с ним бежал Кот, скинувший парадный плащ и сапоги. Глаза его разбрызгивали злые искры. Он отбивался кинжалом и шпагой, раскалившейся, казалось, добела. Марина с усилием стряхнула с себя морок… заставлявший её неподвижно смотреть, как бьются другие. Не отдавая себе отчета, практически рефлекторно, одним движением она подняла со всех столов рой ножей и вилок, - на секунду они повисли поблескивающим облаком над блюдами, - и направила его вниз сверкающим дождём. Убить вурдалака, упыря или порченного алмасты простой вилкой, конечно, невозможно, но впившаяся в глаз отточенная сталь остановит на время любого. Внизу заорали и завыли. Клубок распался. Тяжело дыша, стражники привычно группировались в боевой порядок. Из дальних покоев к ним на помощь прибывали всё новые и новые солдаты. Но и нечисти прибывало… пожалуй, даже чересчур быстро. Вурдалаки, рыча и выдёргивая из мёртвых глазниц вилки и ножи, скалились, подняв голову. Марина чувствовала, как чужая ненависть окутывает её чёрным облаком, обжигая кожу. Несколько тел на мраморных плитах пола истлевало удушающим дымом. Перед входными парадными дверями, сорванными с петель, темнело широкое отверстие, ведущее в тьму, из которой торопливо выкарабкивались порченные алмасты. "И это не один проход, королева, - донеслась до неё мысль Кота. - По всему первому этажу центральной части замка раскрылись эти чёртовы лазы, доселе никому неизвестные!"

Охотник, пинком сбросив с лестницы тело вурдалака, уже вбежал наверх. От него пахло кислым запахом пороха и, как ни странно, чем-то металлическим. Так иногда пахнет раскаленная почти докрасна, осыпающаяся окалина со стальной полосы. Кот остался на ступенях рядом с Рыцарем. Оглянувшись, он понял, что королева уловила его мысленное послание, и взгляд его на мгновение потеплел.

Острое чувство опасности заставило Марину повернуться. Из ближайшей двери вывалился спиной вперёд разъярённый стражник алмасты. На нём гроздью висели урчащие вурдалаки, пытаясь прогрызть толстую кожу и сталь его лат. Алмасты оторвал одного из нападавших и отшвырнул его в сторону, и Охотник снёс ему голову одним выстрелом. Вторым он свалил огромного костлявого порченного алмасты, перебирающегося к ним через перила. Ещё несколько по-обезьяньи раскорячившись, лезли по хвойным гирляндам к ним, на второй этаж.

Поверх дерущихся вымахнула чёрная, смазанная скоростью тень и метнулась прямо в лицо Марины. Она на секунду увидела всё в замедленном времени: раззявленная пасть прыгнувшего на неё мертвеца, поворачивающийся к ней Охотник, в глазах которого вспыхнуло понимание того, что он уже не успевает спасти Марину; стражник алмасты, вывернувшийся из-под груды нападающих, и державший огромными лапами двух мёртвых вурдалаков за шеи; мохнатые морды, застывшие в глубине тёмного зала; разгорающееся дымное пламя на сцене, там, позади, за рядами бархатных кресел.

В следующее мгновение она уже размахнулась и ткнула рукой прямо в скользкую вонючую пасть. Лязгнувшие по браслету огромные клыки не причинили ей никакого вреда. Один клык сразу сломался. Она хотела схватить тварь за скользкий холодный язык и вырвать его из щетинистого горла, но браслет вдруг выпустил из себя десятки тонких стальных игл, словно страшный морской ёж. Руку её обвил коптящий язык пламени… вурдалак рассыпался в клочья жирной пачкающей сажи. Иглы браслета "втянулись" обратно.

Марина закрыла глаза и стиснула зубы. Со стороны казалось, что она превратилась в статую юной девушки с раскинутыми в стороны руками. Все её чувства обострились до последней стадии восприятия, той самой звенящей грани, за которой существует только стремительное соскальзывание в безумие. "Опасное состояние, - говорил когда-то Карла. - Надеюсь, вам обеим никогда не придётся применять это… очень надеюсь". Да и не могли они тогда в полной мере овладеть этим искусством - очень уж юными были…

Расширяющимся невидимым кругом разошлась от неё волна, впитывающая в себя всё и вся. Внутренним зрением с холодным, почти отстранённым вниманием, она зафиксировала и потуги древесного жучка внутри старой древесины перил, и голодное остервенение прорывающихся в замок вурдалаков. Она видела Карлу, оградившего Елизавету защитными чарами и дерущегося сразу с десятком врагов. Она чувствовала гнев и ярость боевых алмасты и людей, понявших, что врагов много больше, а помощь, наверное, ещё далеко.

Её захлестнула любовь и жалость ко всем ним и каждое сердце ответило ей такой же любовью… и каждый нападающий мертвец ответил ей вспышкой ненависти. Именно в эту удивительно ясную и пронзительную долю мгновения она уловила ужас и раскаяние старого Карлы, вдруг вспомнившего роковую ночь, когда явилась к нему Елизавета. И стал понятен "дар" Грызмага, его довесок к магическому усилию горевшего в лихорадке Карлы - возможность проникнуть во дворец королев в тот момент, когда это меньше всего ждут.

И она простила старого мага.

И почувствовала, что нападавшие вложили в натиск всю свою бесноватую силу. Продержаться до прихода помощи было можно. Целью нападающих была именно она - и вокруг неё концентрировалась вся холодная злобная мощь.

Марина вскинула руки. Она успела в эту крохотную долю секунды "сказать" каждому, что всё не так уж и плохо, что можно и нужно сдерживать врага, не ожидавшего столь яростного отпора и уже теряющего свою наглость. И успела попросить у всех прощения за то, что сейчас сделает Карла - она уже не могла противиться всплеску его благодарности… его воистину титаническому всплеску магии…

…магии, которая вдруг сжала пространство вокруг неё до узкого коридора, вырубленного в сплошной толще гранитного массива…

…До неё не доносилось ни шума битвы, ни обрывков чужих мыслей. Всё было полно той слежавшейся, вековой тишиной, которую можно "услышать" лишь глубоко под землёй. Наверное, огненный дух земли, когда-то проделавший в граните этот извилистый и беспорядочно петлявший ход, никогда больше не возвращался - за все эти прошедшие миллионы лет здесь не раздавалось ни звука.

Карла отправил её сюда, боясь за её жизнь. Вот так вот… очень даже просто. И бесполезно негодовать, злиться и протестовать. Теперь оставалось только идти, ориентируясь на едва заметный подъем, и сдерживать бьющееся сердце, ноющее за своих друзей и подданных. Наверное, Ирина смогла бы противостоять этому защищающему порыву Карлы, но Марина сделать этого не смогла. "Никакая ты не королева, - горько упрекнула она себя в сотый раз. - Ты даже чувством нарастающей тревоги умудрилась пренебречь!"

Она вспоминала и вспоминала всё, что именно успела "увидеть" в миг возвышенного всезнания. В памяти всплывали всё новые подробности… например, бегущий через внутренний двор отряд замковой стражи, оставившей на стенах только часовых и охрану у ворот. Огромные псы с горящими глазами, распластавшиеся в беге. Через несколько мгновений после исчезновения Марины эти псы ворвались в главный вход, набрасываясь на своих вековечных врагов - порченных алмасты. Она вспомнила, как мельком видела в покоях замка наспех вооруженных женщин, уводящих детей вглубь защищённых комнат и коридоров… с ними точно всё будет в порядке…

В библиотеке королевские огненные саламандры перекрыли вход в сокровищницу - к ним не сунется любой враг. Испепелят. Не из любви к королеве, а потому, что будут защищать владения и сокровища, которые считают своей фамильной реликвией, а охрану их - предназначением. Она слышала взволнованный гомон на кухне, где поварята ловко разбирали оружие, много лет мирно сохраняющееся в специальных стойках. Скоро к ним ринется целая свора врагов… если только вурдалаки смогут смять стражников, охраняющих эту часть замка. Ох… почти всех из этих стражников и поваров она помнила ещё ребёнком! Они всегда добродушно посмеивались и делали вид, что не замечают двух девчонок, тащивших огромную кастрюлю с рябиновым киселём, чтобы разделить её поровну между ребятишками во дворе. А теперь они бились насмерть… и, чёрт возьми, не припасы и пироги они защищали, а людей!

А лошади в подземных конюшнях? А остальные обитатели замка, которые, - вспомни, глупая, влюблённая в свой сан, дамочка! - тоже люди, не заслуживающие участи быть растерзанными отвратительной силой! А огромные игровые залы для всех-всех-всех детей королевства?.. Она никак не могла вспомнить, были ли там дети в момент нападения…

Застонав, не в силах сдержать нарастающее чувство вины, она села на каменный пол, уткнулась лбом в колени, обхватила руками голову и сосредоточилась, вызывая полную картину сохранившегося мгновения истины.

Да! Она с облегчением увидела, что на балу давно уже не было Алины с пушистиками - их увела спать старая няня… и вход в Страну пушистиков по-прежнему не был доступен никому, пусть даже сам проклятый Грызмаг притащит сюда свои огромные каменные кости. С Алиной был и её любимый защитник Рассеянный Рыцарь. Воины сдерживали натиск вурдалаков по всему замку. А главное - на самом краешке восприятия она успела "схватить" образ-картину конницы старого барона, несущейся прямиком по главной дороге, в нескольких минутах скачки от замка…

Стоп! Это не всё. О том, что помощь близко, она поняла сразу… и даже успела передать всем эту радостную уверенность. Это хорошо… нет - это просто здорово, замечательно, чудесно! Это волшебно, в конце концов! Но было что-то ещё… совсем-совсем далеко, практически на краю восприятия! Марина поняла, что увидеть это напрямую она не сможет. Это были образы, застывшие где-то на периферии зрения, как будто сбоку. Всё равно, что заметить боковым зрением движение, но не успеть перевести взгляд.

Она упрямо стиснула зубы. Нет уж! Я заставлю себя увидеть всё!

Она пыталась "развернуть" это видение так, чтобы разглядеть всё в подробностях. Это давалось с трудом. Ехидная мыслишка билась в голове, как противный, надоедливый пульс: "А вот Ирка бы смогла! А вот Ирка бы смогла!" - и стоило больших усилий выгнать эту мысль вон. Марина представила себе, что эта дурная и удивительно дурно пахнущая мысль похожа на противного жирного таракана, упавшего в тарелку с манной кашей.

С брезгливостью она шарахнула по таракану огромной алюминиевой ложкой, и тогда он превратился в паука… ужасного обожравшегося паука, ползущего по детскому столику. "Надо позвать Медведя с маминой брошью на груди. Той самой, которая с некоторых пор была "Орденом За Храбрость Великого Прогонятеля Ужасного Паука". Именно он стукнул по Пауку короткими плюшевыми ножками, когда маленькая Маринка схватила его поперёк туловища и с размаху шлёпнула плюшевым Медведем по столику.

- Нет, - с ненавистью прошептала Марина. - Я достаточно повзрослела!

Она не хотела думать об Ирине плохо. Один раз Ирина "увела" от неё смерть. Пришло время платить по счетам.

- Я не буду плохо думать о сестре, сказала она…

…глядя на полки, заставленные непонятными картонными коробками.

Ногам было холодно.

"Не хватает только авоськи с крышками", - подумала Марина. Да, всё остальное было в наличии: заставленные стеллажи, пыльный цементный пол, тускло отблескивающие зелёным редкие лампы в проволочных сетках под потолком. И, конечно же, зелёный колдовской свет… правда, совсем тусклый в этот раз. Оглянувшись, Марина увидела тот же коридор, уходящий в зеленоватую мглу. Пол под ногами был тёплым, как будто где-то в глубине под ним тлел неугасимый далёкий огонь. Жаль, что туфли исчезли…

Ну, что ж, надо идти. Наверное, здесь без разницы, в какую сторону. Королева была на границе владений Грызмага, по-прежнему абсолютно ничего не помня о том, как две храбрые девочки когда-то спасли из Города Напрасно Умерших маленькую Алину. Если поразмышлять, то можно вспомнить, что в самый первый раз Марину вместе с крышками вытащила из этих подвалов сестра Ирина. А теперь звать на помощь было некого. Карла? Нет, ему нет сюда хода. По каким уж таким причинам, она не знала, но чувствовала, что бедный старый рыжий Карла не сможет спасти её, появись сейчас здесь чудовище из тьмы.

- Самой придётся справляться, моя дорогая! - сказала Марина, подражая голосу Кота, и слабо улыбнулась.

Она пошла, осторожно ступая босыми ногами. Ничего не происходило. Постепенно мысли Марины вернулись к друзьям. Охотник! С каждым убитым вампиром проволока всё глубже врастает в его тело, неумолимо пробираясь к сердцу. Сколько их там было? Сто? Тысяча? Бой кипел по всем помещениям первого этажа… а это значит, что нападающих была целая армия. Марина стиснула зубы в бессильной ярости - чтоб ты сдох, Грызмаг! Мало того, что ты забрал у меня сестру, так тебе ещё понадобились мои друзья! Это уже не случайная смерть, подлое ты чудовище! Душам погибших в бою не место в твоём мрачном городе - так какого же дьявола тебе надо?

Наверное, её ярость и всколыхнула просыпавшуюся память. Долго не дававшиеся, прячущиеся почти на грани ощущений, образы вдруг свободно и ярко развернулись в одну яркую и цельную картину. Ту, что таилась там, в "уголке зрения"…

…

- Хорошо, что мы сбежали с этого карнавального мероприятия, - Алина щёлкала пальцами по усику-снежинке своего украшения, которое уже сняла с головы. - Как-то там всё вдруг напряжно стало, правда?

- Да, - Ванечка шёл рядом с девушкой, размышляя как бы поделикатнее испросить разрешения взять её под руку (или не стоит такие церемонии разводить?) - Но мы Марину Петровну оставили там одну и не предупредили даже, что уходим. Невежливо.

- Да ну, Ваня, "невежливо"! - Алина передразнила юношу. - Там все наши остались. А ей вообще-то никто кроме Игоря Сергеевича и не нужен.

- Алина, ну вот какая ты… язва, - Ванечка возмущённо задохнулся. - У людей, может быть, чувства, а тебе всё смеяться.

- Чувства? - девушка лукаво посмотрела на покрасневшего спутника. - Ой, Ваня, а что это у тебя? - Она дёрнула за кончик красного кушака, торчавшего из-под тёплой куртки юноши, засмеялась и, уворачиваясь, выскочила на мостовую. - Догоняй, рыцарь!

Алина, дразнясь, перебежала через дорогу на другую сторону узкой улицы. Остановившись посередине на разделительной полосе, она весело подпрыгивала на месте и размахивала своими "дурацкими" (сама так сказала!) снежинками на пружинках. Боковым взглядом Ваня заметил внезапно показавшийся из-за поворота тяжёлый самосвал. Монстр не снижая скорости, приближался к девушке, а та, казалось, не замечала опасности. Всё произошло как в кино, на замедленных кадрах. Ваня кинулся через дорогу. "Да что же я так медленно бегу?" - успел подумать он, и в следующее мгновение уже что есть силы толкнул Алину дальше. Они упали, обнявшись, перекатились к тротуару и замерли. Огромный рычащий грузовик промчался мимо. На середине мостовой остались грязные следы от шин. Ванечка вдруг представил, как раздавленное тело Алины лежит под этими следами, и ему стало нехорошо.

- Вань, пусти, - Алина, прижатая телом парня к холодному асфальту, пошевелилась.

Они поднялись и молча начали отряхиваться. Алина поморщилась: болела ушибленная при падении коленка.

- Больно? - Ванечка, подняв с земли помятые пружинки-снежинки, протягивал их Алине.

- Да нет, до свадьбы заживет. Ваня, ты же мне только что жизнь спас! - Алина обняла его за плечи и неожиданно чмокнула в щёку. - Спасибо, Ванечка!

Тот покраснел, как помидор на августовской грядке, и вдруг воскликнул:

- Посмотри-ка!

В конце улицы, как раз в той стороне, куда умчался страшный грузовик, виднелся угол офисного здания, одно из окон было слабо освещено изнутри. Окно Ванечка сразу узнал - это приёмная "Гаммы". Неужели уходя, он забыл выключить свет? Но окно, моргнув пару раз, погасло, затем свет загорелся уже в соседнем - кабинете Марины Петровны. Кто там мог хозяйничать в такое позднее время, когда весь персонал фирмы был на комбинатовском празднике? Молодые люди, не сговариваясь, побежали к знакомому подъезду.

Охранник на входе крепко спал в своей застеклённой кабинке, уронив голову на руки рядом с недопитой кружкой с кофе и надкусанной пиццей. Алина трясла его за плечо, но страж порядка только промычал что-то невнятное и продолжал сопеть. Ванечка тем временем нажимал кнопки лифтов.

- Не работают! Давай вверх по лестнице! - крикнул он Алине. - Да не тряси ты его, видно же, что не проснётся - морок на нём! - Он сам удивился своим последним словам, но раздумывать над тем, откуда они вдруг выскочили, не было.

Освещение на лестнице тоже не работало. Даже аварийное ночное. Алина, задыхаясь, еле поспевала за Ванечкой. Тот мчался впереди, перепрыгивая через две ступеньки. "Не отставай, Алинка!" Ваня держал в поднятой руке включенный мобильник, пытаясь хоть немного осветить путь слабым светом крохотного экранчика. "Вдруг откуда-то летит маленький комарик, а в руке его горит маленький фонарик…" - некстати всплыли из памяти детские стишки. Алинка хихикнула: "Ой, как не вовремя глупости в голову лезут", - и что есть силы припустила вверх по лестнице за таким отважным сегодня секретарём "Гаммы".

На родной этаж они влетели одновременно и, тяжело дыша, остановились, прислушиваясь. Из-за закрытой двери приёмной доносился скрежет и непонятное, угрожающее утробное ворчание. Собака что ли забралась? Алина представила себе огромного дога, разгуливающего по офисам на задних лапах. Дог щёлкал выключателями и рычал. Ох, какая неприятная картинка… Алина боязливо тронула Ванечку за рукав куртки. Тот, приложив указательный палец к губам: "Тс-с…", - осторожно двинулся по коридору. Пройдя через холл, Алина и Ванечка на несколько секунд замерли перед дверью и, не сговариваясь, резко распахнули её. Алине очень хотелось держать в руках огромный полицейский пистолет… но - увы - пистолета у неё не было.

Странное мохнатое существо, урча и сопя, навалилось на сейф в кабинете Марины. Ящики стола были выдвинуты, часть бумаг разбросано по полу.

- Стоять, не двигаться, стрелять буду! - Ванечка наставил на бесформенное чудище мобильник, как пистолет. Гадкое существо подняло голову. Сверкнули жёлтые слюнявые клыки. Алина завизжала по-девчоночьи. "Нафантазировала на свою голову!" - мелькнула у неё в голове удивительно уместная сейчас мысль. Зверь метнулся к молодым людям. Ванечка, отшвырнув Алину в сторону, сделал боксёрский выпад навстречу чудовищу. Сцепившись, двое вывалились в приёмную. Монстр рычал, Ванечка бормотал: "Мерзкий Крюгер… я тебе покажу… как тут хозяйничать…". Когти существа впились в его спину. Ванечка уже начал задыхаться, сжатый мускулистыми кривыми лапами, как вдруг, споткнувшись, оба завалились на пол, зацепив массивный копировальный аппарат. Тот рухнул, придавив голову противника к полу. "Конец старине ксероксу", - успел подумать Ванечка, выскальзывая из объятий противника. Существо вывернулось из-под ксерокса. Красные слюни свисали с нижней челюсти. Один глаз косо смотрел в сторону, стремительно наливаясь кровью. Чудовище попыталось встать на четвереньки.

Цветочный горшок с силой обрушился на его голову - это Алина, наконец-таки смогла нанести последний, решающий удар. Цветки и ветки отважника, пламенеющего в люминесцентных лучах, вместе с землёй рассыпались на месте, где только что рычало непонятное существо. Тело стремительно истлевало, превращаясь в пепел, в ничто.

Ваня и Алина спускались вниз на лифте, который заработал так же внезапно, как и отключился. Алина молчала, переживая произошедшее. Пока они наводили порядок в приёмной и в кабинете Марины, ей казалось, что то, что случилось - сон. А в далёкой-далёкой яви она, маленькая Алинка, на руках у Марины приоткрыла глаза и сонно спросила: "А кто это тут летит, с такими красивыми крылышками и серебряной сабелькой? Волшебный эльф?". И Марина ответила: "Это мальчик - Рассеянный Рыцарь. Он нас охраняет, Алиночка. Вот придём домой, Рыцарь снимет крылышки, наденет свой любимый красный кушак и расскажет тебе волшебную сказку. Знаешь, сколько он их знает!". А рядом шла юная Ирина с длинными тёмными волосами и строгими глазами.

Алина крепко зажмурилась и затрясла головой.

- Ты что, Алина? - Ванечка озабочено взглянул на девушку. - Плохо тебе?

- Нет, Ваня. Я в порядке. Мне даже очень хорошо, потому, что всё хорошо закончилось.

- Правда? - Ваня приблизился к девушке. - Алина… Я хочу пригласить тебя завтра к себе в гости. Познакомлю с бабушкой. Она классная. Придёшь?

- Приду, Ваня, - прошептала Алинка, вдруг смутившись и потупившись.

- И вот я хотел сказать… и ещё, - Ваня покраснел. - Алина, выходи за меня замуж. Если ты, конечно… - он смешался, не зная, как продолжить

- … Ой… - девушка взглянула на Ванечку изумлёнными счастливыми глазами. -… я согласна, - и тут же рассмеялась. - Ванечка, я, наверное, неправильная женщина, если соглашаюсь выйти замуж, даже ни разу не поцеловавшись с избранником.

- Ну, это никогда не поздно, - Ваня обнял девушку.

Лифт остановился. Створки кабины неспешно раздвинулись. В стеклянной кабинке охранник, потирая сонные глаза, удивленно взглянул на молодых людей, державшихся за руки. У парня рукав куртки был разорван на предплечье, а косички девушки наполовину расплетены. Оба светились радостью. "Ох, молодёжь!" - покачал он головой и потянулся к кружке с остывшим кофе.

…

- Молодцы, - с облегчением прошептала Марина. - Ай, да ребята! Алинка - такая храбрая девочка… и Ваня - вот уж не ожидала от него. Воистину, рыцарь, да и только!

Она вдруг почувствовала, как впервые осознанно связала маленькую озорную Алинку, королеву банды пушистиков с её любимым выдуманным героем Рассеянным Рыцарем и взрослую рассудительную девушку Алину… внешне спокойную, но с такими проказливыми чертенятами в глазах. Неужели Алина, как и Карла, он же Рудольф Яковлевич, точно так же…

…она не успела додумать эту мысль, как увидела "секретик" и вспомнила всё.

Точнее - почти всё.

Как все эти годы она могла не помнить такое?! Как? Марину отшатнуло назад - настолько сильным было потрясение навалившейся на неё правды. Она ухватилась за пыльную полку стеллажа и с трудом перевела дух. Во рту появился и не проходил противный кисловатый вкус пятикопеечной монетки… в ушах звенело. Ей казалось, что в руках она сжимает холодную жесть "медали "За Атвагу!"… и правда, как и много лет назад, горька.

- … медаль! - Ирка вдруг вскочила на кровати. - Ты у нас за что медаль получила?

- Какую медаль? - сонно буркнула Маринка.

- Ну, помнишь? За крышками ходила!

- И что? - Маринке совсем не хотелось вспоминать этот ужас. Наоборот, она старательно старалась не вспоминать ничего… и это у неё очень удачно получалось. Во всяком случае, до сегодняшнего вечера, когда Иринку словно шилом в попу ткнули, как мама говорит.

- Грызмаг! - торжественно произнесла Иринка, плюхаясь рядом с сестрой. - Проклятый дух, противный демон, грязный дракон! Он был слеплен кое-как из могильных плит, памятников, крестов и оградок!

Маринка поёжилась. Фу, на ночь глядя, пробило сестру рассуждать о таких кошмарах. Она опасливо глянула в окно, где на тёмно-синем небе уже проклюнулся Юпитер. Вскоре вслед за ним потянутся все его "подданные" - звёзды меньшей величины. Тополь, засыпая, вяло размахивал ветками, красиво подсвеченными дворовым фонарём. Далеко-далеко свистнул гудок тепловоза, который, судя по времени, мчал укладывающихся пассажиров в Москву. Сейчас бы Ирке вместе со всеми приличными людьми лечь и заснуть… так нет же! Приспичило ей мировые проблемы решать…

- Ты к чему на сон грядущий всякие страсти вспоминаешь? - вслух спросила она и нахмурилась.

- Я о том, что Грызмаг поганый нашу Алину к себе забрал, - жарко зашептала сестра ей в ухо. - Честное-пречестное! Его работа!

- С чего ты взяла? - удивлённо пискнула Маринка. Она совершенно забыла о том, что только что собиралась холодно и мрачно выслушать очередное "озарение" нашей королевишны, сказать нечто такое, что охладило бы пыл юного глупого создания и величественно отвернуться к стене. Показать, в общем, что ей все эти воспарения мысли в данный момент неинтересны.

- С того, - шептала Иринка. - Смотрю сегодня, а у нашего подъезда чернявый такой мальчишка вертится. Не из нашего двора. И не из соседних! Я присмотрелась, а он на наше с тобой окно смотрит и бормочет чего-то. Думала, что он ищет кого, а потом смотрю - у него уши шерстью заросли и спина острая, как у собаки!

- Ну, ты даёшь! - возмутилась Маринка. - И не сказала мне ничего? Ни в жизнь не поверю. Ты это прямо сейчас выдумала!

- Я и сама удивляюсь, - смутилась Иринка. - Надо было, конечно, тебе рассказать, и Коту. Не вампир, конечно, но подозрительный такой. Выследить надо было, куда он шмыгнул, но… - она беспомощно посмотрела на сестру, - но я как-то осовела и всё забыла сразу.

И точно, весь вечер Иринка сегодня сонная ходила, пока королева-мать не турнула обеих спать ложиться. Против обыкновения, Иринка только зевнула и безропотно поплелась чистить зубы и переодеваться в пижаму. Марина тоже что-то раззевалась, глядя на нашу королевишну. В общем, раскинулось сонное царство, как сказал бы отец, укативший третьего дня в Челябинск на тот самый завод, где танки делают. Королева-мать и то не стала телевизор глядеть - спит, как убитая. У неё на работе тоже какой-то аврал приключился… второй день сердитая - чуть что, можно запросто королевский подзатыльник схлопотать.

- И чего бы это грызмаговским около нашего дома делать? - упрямо сказала Маринка.

- Понятия не имею, - ответила сестра, машинально заплетая волосы в косичку, будто уже пришло время вставать. - Наверное, чтобы отвадить нас от благородных мыслей, припугнуть, как дурочек. Знаю только, что надо Алину от него забирать. Чувствую, понимаешь? Просто всей кожей чувствую! И знаешь, где мы это сделаем? В подвале, где ты меня звала!

- Прямо сейчас?

- Да! - отрезала сестра. - Неужели ты сама не слышишь? - Она решительно стащила сестру с кровати.

Маринка не сопротивлялась. Она сама ощутила, как нарастала тревога. Она покорно подошла вместе с сестрой к двери в кладовку. Вот сейчас Ирина откроет её… дверь заскрипит и мама проснётся. На этом, наверное, на сегодня и закончится их путешествие.

Но Иринка дёрнула её за руку, втаскивая сестру сквозь дверь… прямиком на тёплый цементный пол.

- Ох, ты… - у неё перехватило дыхание. Только Иринка может вот так, без подготовки шагнуть прямо в королевство, но и она никогда не проходила сквозь двери! Да только место, куда они попали, королевством не было. Совсем-совсем не было.

- Смотри, мы так и остались в пижамках! - возбуждённо воскликнула Ирина. - Это граница, Маринка! Поняла? Это не наше королевство, это не подвал в магазине - это пограничная территория!

- Сама вижу, - упавшим голосом сказала Маринка и подумала о том, что они вваливаются в подземные владения Грызмага босиком и в одних пижамах. И совершенно не готовыми к такому обороту дела. - Надо было нам с Котом поговорить… или с бароном…

- Надо, - сникла Иринка. - И браслеты у Карлы попросить, и мечи взять, и сапоги надеть. Но тогда бы ничего не вышло, правда?

- Правда, - нехотя признала Маринка. Вот уж действительно, правда - горька.

"Секретик" Маринка увидела после долгого-долгого пути по отвратительно знакомому страшному проходу. Зелёный недобрый свет почти потух и сёстры крепко держались за руки, не разговаривая. Пол иногда становился почти горячим, но вскоре жар ослабевал, сменяясь прохладой, почему-то напоминавшей Маринке холодок гранитной плиты на старинной могиле, затаившейся в тени густых зарослей шиповника. А вот у бабушки на могиле росла стройная и очень красивая рябинка, чьи ягоды зимой так чудесно пламенели на фоне заснеженных сосен и берёз.

Как и взрослая Марина тридцать лет спустя, они стояли перед недобро подмигивающим жёлто-зелёным камушком, вделанном в поверхность одного из бетонных столбов, поддерживающих потолок. Впрочем, потолка они уже не видели. В темноте над ними угадывались ворочающиеся чёрные тучи. Изредка они освещались изнутри зелёными бесшумными молниями, становясь похожими на огромные, налитые желтовато-зелёным гноем нарывы. Столб уходил куда-то в немыслимую высоту, выше даже стеллажей, давно потерявших правильные формы. Металл стоек и поперечин был проржавлен, а на прогнивших полках громоздились горы покоробленного временем и дождями картона. Под ногами хлюпала неопределённая тёплая грязь, доходящая до щиколоток.

Марина протянула ладонь к "секретику" точно таким же робким движением, как и тогда, много лет назад. Робость навалилась на неё против её воли и на секунду она испуганно отдёрнула руку. В детстве преодолеть страх ей помогло присутствие отважной сестры… и сейчас взрослая королева Марина испытывала те же чувства.

- Я иду, Иринка! - тихо сказала она и прикоснулась ладонью к злобно вспыхнувшему огоньку.

Глава 27. О путешествии в царство Грызмага

Они стояли на промерзшей земле. Ноги мгновенно онемели. Наверное, это было к счастью, потому что в окаменевшую грязь намертво вмёрзло битое стекло, отблескивающее тусклым выморочным светом. Дул гнилой ветер, раскачивающий корявые ветви давно засохших деревьев, торчащих на мёртвой равнине, насколько хватало глаз. Правда, видимость ограничивалась тусклым багровым горизонтом. "Наверное, только где-нибудь на маленьких планетах горизонт кажется таким близким", - подумала Маринка, стуча зубами. Ржавые остовы кладбищенских венков напоминали высохшие скелеты, в хрупких рёбрышках которых свистел странно душный и вонючий ветер. Грудами возвышались истлевшие кресты и покорёженные могильные памятники с ржавыми звёздочками на гнутой арматуре. Низкие тучи убегали куда-то в темноту, словно нечто огромное втягивало их колоссальным мёртвым ртом. Неподалёку угадывались щербатые надгробные камни, пропадающие в неверных красных потёмках. Мимо прокатился замызганный, посеревший от времени бутон пластмассового гладиолуса, какие обычно оставляют на могилах плачущие старушки.

- Маринка, - преодолевая тошноту, крикнула сестра, - мы босиком! А тут стекло… и проволока!

- Вижу, - отозвалась Маринка и почувствовала, как слёзы сами начали капать из глаз. - Ирка, это же кладбище какое-то!

- Это Грызмаговские штучки, - дерзко выпалила Иринка. - Он всегда такой… нечестный!

Было странным слышать от Иринки такое. Обе они знали словечки и похлеще. Но, утирая слёзы и боясь переступить с ноги на ногу, Маринка поняла, что сестрёнка абсолютно точно выразила главную черту Грызмага. Разве честно убивать людей, собак и кошек такими ужасными способами? Разве честно, когда маленькая девочка попадает в деревянный гроб, который нельзя открыть, потому что, увидев то, что там лежит, люди с ужасом убегут с похорон? Марина чувствовала себя высыхающей… словно дохлая рыба на берегу… и грязной, как будто её уже облепили жирные мухи…

- Мы же будущие королевы, Марина, - на плечи её вдруг легли тёплые сильные ладошки и повернули её вплотную к сестре, - мы можем править там, где у Грызмага нет никакой силы!

Ветер трепал пижаму, казалось, ставшую вдруг ветхой и грязной, словно её вытащили откуда-то из свалки старых ненужных венков, там, на окраине кладбища, в овраге. Но глаза Ирины, которые всматривались в её заплаканное лицо, сияли чистым и смелым светом.

- Маринка! Это всё Грызмаг! Он не имеет над нами власти… мы же всё-таки принцессы! Ну? Соберись, давай вместе, а то мне одной не справиться!

Тридцать лет спустя, стоя на этой же равнине, ставшей ещё более мрачной и страшной - ведь взрослая Марина видела в своей жизни намного больше смертей и горя - королева Марина ясно помнила эти замечательные глаза. "Эй, Маринка, держись! - говорили они. - Грызмаг не злой волшебник и не какой-нибудь король мёртвых. Это просто слепой в своей ненависти и в своём космическом одиночестве дух, неуправляемая сила, колоссальное отклонение от нормы!"

- А норма - это любовь и порядок, - тихо сказала Марина. - Любовь и есть мировой порядок… иначе бы опустел весь мир!

- Вместе, Маринка?

- В… в… вме-сте… - всхлипывала младшая сестра.

- На счёт три?

Вместо ответа она только кивнула головой.

- Ты всегда была сильнее меня, Иринка, - сказала взрослая Марина и сделала первый шаг. Она чувствовала, как кожа болезненно лопается, проткнутая гнилыми зубьями стекла… но боль была терпимой. "Рожать было намного больнее, долбанный ты Грызмаг! - со странной гордостью подумала она. - Слышишь, ты, мрачный могильный червь? Претерпеть боль, чтобы принести в мир новую жизнь, вот, что могут женщины. Любые. Самые простые, даже не королевы! И тебе этого не понять!"

Маленькой Марине эти мысли не приходили в голову. Но тогда их было двое. Тоненькая вначале, а потом всё более и более прочная нить связывала их. Маринка смутно понимала, что сестра забирает у неё большую часть боли и почти неосознанно старалась не отдавать её. И в этой борьбе становилось легче терпеть - не отпуская свою боль, удерживая её в себе… и всё-таки проигрывая в этом своей старшей сестрёнке, упрямо направляющей поток страданий на себя. Лицо Ирины побелело, губы были плотно сжаты. Ветер рвал на ней волосы, отчего голова Иринки казалась объятой мрачным тёмным пламенем… но она шла, поддерживая Марину, которая уже не плакала. Чёрт возьми, это и была магия, самая мощная магия на свете.

- Я думала тогда о "заражении крови", которым нас так пугала мама, когда мы наступали на гвоздь или в кровь сбивали коленки, - сказала Марина. Она не знала, к кому обращается - к Охотнику, к Ирине, к Коту или ко всем сразу. - Но мне тогда не хотелось напоминать об этом Ирине. Я старалась терпеть боль самостоятельно… а потом связывающая нас невидимая ниточка вдруг окрепла и мне показалось, что она раскалена добела…

…и стекло вдруг перестало резать и рвать им босые ноги. Сёстры остановились, в недоумении глядя на расцарапанные и порезанные ступни.

- Не болит, - растерянно сказала Маринка.

- Совсем не болит! - торжествующе подтвердила Ирина. - Значит, даже в земле Грызмага мы можем постоять за себя!

- Наша магия действует, - прошептала Марина, стараясь не думать о торжествующих микробах, миллионами копошащихся сейчас в ранах. Кровь почти не текла, но выглядели их ноги ужасно. Наверное, в любой поликлинике девочек сразу же уложили бы на каталки и повезли в операционную, где врачи уже ждали бы их со сверкающими ножами и пилами наготове. Марина закрыла глаза и потрясла головой. Не думать, не думать об этом! Они вернутся в королевство и залечат все-все раны!

А сейчас взрослой Марине приходилось справляться самой. Её вдруг накрыла волна гнева. Что же, чёрт возьми, происходит? Почему она должна ковылять на своих израненных ногах по проклятому мёрзлому стеклу, кривясь и охая? Она уже не та маленькая девочка, которую пугали мрачные силы Грызмага. Да, конечно, они пугают и сейчас, но уже по-другому! Сейчас она переживала за друзей и любимых, за обманутую Грызмагом сестру, так и не увидевшую простого счастья - собственного ребёнка. Так и не вышедшую замуж, так и не пожившую в собственной семье, с её радостями, бытом и неприятностями… ведь будь ты хоть миллион раз королева, но прежде всего ты - женщина! В этом, именно в этом сейчас её, Маринина сила - женская неодолимая сила бытия.

Да пусть она и сгинет здесь, вне времени и пространства, на могильных равнинах Грызмага… всё равно она уже победила! У неё есть сын, у неё есть мужчина, в которого она начала влюбляться по-настоящему, искренней любовью зрелой и состоявшейся женщины. И что может сейчас сделать с ней Грызмаг? Оставить навеки здесь, как Ирину? Лишив памяти, лишив всего того счастья, что пришлось на её не такую уж и короткую жизнь?

- Да вот шиш! - рассмеялась она, выпрямившись посреди закаменевшей в смерти равнины. - Вот ещё! Ни черта у тебя, Грызмаг, не выйдет. Воспоминания о плохом будут терзать меня, но и воспоминания о хорошем - тоже будут! О сыне, о друзьях, о любви, о материнстве…

"А я лишил всего этого твою сестру!" - пророкотал в её голове скрипучий низкий голос.

- Не лишил, - тихо сказала Марина, недобро усмехаясь. - Ещё не лишил, мерзкий ты, жирный червяк! Потому что я ещё жива. И потому, что я - здесь.

Она ожидала, что всё вокруг взъярится… и Грызмаг, выворачивая из земли колоссальные глыбы, явится перед ней, подобно огромному вулкану, чтобы стереть в пыль… но всё оставалось по-прежнему. Вот только ноги перестали болеть…

Она стояла на всё тех же острых и злых осколках стекла, торчавших отвратительными зубами из окаменевшей грязи, твёрдо и уверенно. Под пыльными сбитыми каблуками хрустнули раздавленные острия. Волосы собрались в свободно заплетенную косу. Правая рука привычно лежала на эфесе меча. Магия двух королев - с ней была истинная магия двух королев, о которой так часто упоминал им Карла - пусть даже сейчас Марина и была одна, а тело её сестры лежало под двумя метрами каменистой уральской земли.

Марина медленно вынула клинок из ножен и подняла его кверху. Несколько мгновений она колебалась… но правильное решение пришло к ней ровной мощной волной ощущения того, что именно это сейчас и нужно.

- Рыцарь Маренго, - спокойно сказала она. - Пришло твоё время! Королева Ирина ждёт.

И он встал перед ней, без лат и доспехов, в простой потёртой кожаной куртке. Повязка на голове намокла кровью, на щеке алела глубокая рана… но - живой, со спокойным лицом. Только глаза горели радостью.

Он склонил перед ней голову и глухо сказал:

- Спасибо за то, что призвала меня.

Она не расспрашивала Рыцаря ни о чём, хотя ей и очень хотелось узнать, чем кончился бой. На мгновение у неё мелькнула страшная мысль, что она призвала к себе на помощь душу погибшего, но Рыцарь был живым, реальным, уставшим и раненым. Марина подумала, что магия, позволившая ей призвать Рыцаря Маренго к себе, имеет и оборотную сторону. Наверное, он ничего не помнил сейчас, - кроме того, что должен идти с младшей сестрой выручать свою возлюбленную королеву.

"Может, этот шаг подсказала мне сейчас сама Ирина?" - подумала она и едва сдержала слёзы радости. Пока ещё ничего не произошло. Ничего такого, чему можно было радоваться… кроме появления верного друга, конечно!

А тридцать лет назад сестрёнки просто обняли друг друга, радуясь тому, что не болят ноги, что нет больше мерзкого холода. Так, держась за руки, они дошли до моста, за которым терялся в мёртвых потёмках Город Напрасно Умерших, в котором не светилось ни одного живого огонька. Бледными гнилушками светился крутой противоположный берег, маслянистые воды тяжело скользили под выгнутой аркой моста. Казалось, что не вода, а нефть или какая-то другая безжизненная жидкость, приняла на себя мертвенную вековую сонливость. Ни травинки не росло на этих берегах, ни всплеска не было слышно, только пахло чем-то приторным.

Маринке это смутно напомнило запах в старой церкви, куда её, совсем ещё кроху, привела когда-то бабушка. Ей даже снились иногда яркие блестящие оклады, в которых терялись тёмные от времени лики святых. А под ними хаотично лепились огарочки свечей с длинными сосульками оплавившегося воска. Ей было и страшно, и интересно, и она крепко держалась за плотную ткань тёмной бабушкиной юбки. А когда к ним подошёл неожиданно молодой бородатый священник с весёлыми глазами и поздоровался, Маринка пустила тихую слезу. Не потому, что испугалась, а как-то неожиданно для себя… может, потому, что бабушка пришла на отпевание какой-то своей старой подруги, и женщины в платочках уже готовились петь, тихо переговариваясь между собой. Само отпевание Маринка не помнила - её за руку вывели из храма, и она бродила около церкви, стоявшей на горе уже не первую сотню лет, смотрела на протекающую далеко внизу реку, на раскинувшийся за ней город, кутавшийся в зелёную пышную листву, на дымящиеся трубы комбината. Старинное кладбище при церкви было солнечным и весёлым… ни капельки не похожим на мрачные равнины Грызмага.

- Ирка, а ты была у церкви на горе? - спросила она, озираясь.

- Была, конечно, - ответила сестра, крепко держа её за руку. - Там красиво…

- И кладбище там совершенно другое, не страшное, правда? Там летом кузнечики стрекочут, солнышко светит и облака прямо над головой плывут… и поют там красиво.

Словно отозвавшись на её слова неподалёку протяжно завыли. Не вурдалаки, не псы - нет! Так тоскливо и страшно могли запевать запойные пьяницы, собиравшиеся в сквере неподалёку от Луны. Что-то тягучее, без начала и конца, да, в общем-то, и без музыки, словно сама смертная тоска вздумала оплакивать жестокую и бессмысленную судьбу.

Сёстры прижались друг к другу ещё теснее. Не сговариваясь, они почти бегом прошли мост и ступили в чёрную тень улиц, начинавшихся с узкой набережной. Они шли прямо и прямо, почти не замедляя шаг… и, оглянувшись, Маринка увидела, как из глубины вод медленно всплывало что-то, напомнившее ей брюхо гигантской мёртвой рыбы. Она отвернулась. Разглядывать, что же такое скрывается в этой ужасной реке, ей не хотелось.

- Это Город Напрасно Умерших, владения Грызмага, тёмного духа, - сказала взрослая Марина своему спутнику.

- Понял, - напряжённо ответил Рыцарь. - Не знаю только, почему Ирина попала именно сюда. Кот говорил, что это место самоубийц.

- Самоубийства - они разные бывают, - задумчиво заметила Марина, шагая по горбатой поверхности моста. В этот раз в реке плавало несколько раздувшихся, слабо шевелящихся голых тел, окружённых светящейся зеленоватой ряской, но вглядываться у неё так же не было желания, как и тридцать лет назад. - Наверное, не все попадают сюда…

- Где мы будем её искать? - немного помедлив, сказал Рыцарь. - Знаете, королева, я слышал, что вы с Ириной уже были здесь ещё детьми.

- Да. Были. Думаю, Ирина всегда помнила об этом, а я - забыла. А идти мы будем прямо, до угольно-чёрного дворца, открытого всем ветрам. Там стоит трон Грызмага. Пустой. Во всяком случае, тогда он был пуст.

То, что не все самоубийцы попадают в этот ужасный Город, думала и Ирина. Здесь бродили те, кто умер нелепо и случайно… зачастую так и не поняв, что умерли. Кто знает, что сейчас видел перед собой старик в телогрейке и с молоточком на длиной рукоятке? С такими молоточками на станциях обстукивают под вагонами колёсные пары, или рессоры, или что-то подобное. Старик-железнодорожник медленно ковылял прямо к сёстрам, неразборчиво бормоча и размахивая свободной рукой. В глубоко запавших глазах не светилось ни одной живой искорки. Следом за ним тащилось ещё несколько тёмных фигур, закутанных с головой в обветшавшую донельзя, грязную марлю или кисею. Они и выли эту странную песню. Марина схватила Иринку за плечи и дёрнула в сторону - из чёрной подворотни прямо им под ноги выкатился выцветший футбольный мяч.

- Ирка, - срывающимся шёпотом прошелестела она, - Ирка, смотри!

Окно первого этажа распахнулось, - медленно, как в дурном сне. Из проёма окна вывалилась плотная масса тьмы, упёршаяся в мостовую косым столбом. Так обычно вырывается из окна свет домашней люстры, очерчивая на асфальте прямоугольник. Но сейчас это был толстый луч тьмы, вступить в который нельзя было ни под каким видом. Вслед за мячом уже брела изломанная худая фигура с безжизненно болтающейся одной левой рукой. Культя правой нелепо торчала в сторону.

Они обогнули столб тьмы, в которой что-то сопело и откашливалось, увернулись от размахивающего рукой старика, задержав дыхание, проскочили мимо закутанных фигур. Последних становилось всё больше. Они бесцельно брели по мостовой; стояли, не то оцепенев, не то медленно обдумывая свои тягучие мысли - она навсегда отвратили Марину от фильмов о зомби, которые через много лет пытался её заставить смотреть муж. Она выросла, ни разу не вспомнив об увиденном… разве только в ночных кошмарах ей являлись эти улицы, но в таких, которые она, проснувшись, не помнила. Но где-то в самом дальнем уголке её памяти они всё-таки были… а муж посмеивался над взрослой Мариной, считая её просто слишком впечатлительной.

Было страшно даже подумать, что можно прикоснуться к этим фигурам, но несколько раз девочкам проходилось проскальзывать мимо них, с ужасом чувствуя лёгкое прикосновение ветхой ткани, избегая всматриваться в закрытые ею лица… и всё равно замечая под нею смутные очертания худых обострившихся лиц с безвольно отвисшими челюстями.

Сейчас сердце взрослой Марины было спокойно. Они шли с Рыцарем, уважительно уступая дорогу мёртвым. Сейчас Марине казалось, что закутанные в саваны фигуры идут не угловатыми неровными шагами, а тихо плывут, почти не переставляя ноги. Они поворачивались к ним, живым, словно всматриваясь, и когда из рваной призрачной кисеи к Марине вдруг протянулась худая рука, она не стала отодвигаться. Рука робко коснулась её рукава и безвольно упала. Сгорбленная фигура, казалось, безмолвно рыдала.

- Ты хочешь мне что-то сказать? - тихо спросила Марина.

Фигура молча отплыла в темноту, так ничего не ответив. Марине почудился лишь протяжный вздох…

- Пойдёмте, королева, - позвал её Рыцарь Маренго. - Они не могут говорить с нами, а мы можем лишь жалеть и оплакивать ушедших.

- Вы не всегда будете здесь, - не отдавая себе отчёта, взволнованно воскликнула Марина. - Вы уйдёте к свету - каждый в положенный ему срок!

Где-то далеко во тьме с ненавистью пророкотал гром.

Две сестры пробирались по улице Города Напрасно Умерших. С тоскливым гулом вырастали башни и колыхались во мраке, тягуче меняя формы. Над головами вытягивались арки, истончались и вновь утягивались в стены, в которых медленно и неотвратимо исчезали окна, чтобы уступить место другим. Стрельчатые колонны, выступающие по бокам, плавились, формируясь в глухую гранитную стену с маленькими, почти средневековыми бойницами, казавшимися сгустками черноты на тёмной поверхности. Всё бесшумно расплывалось, таяло, подобно вязкому чёрному воску, принимало другие формы и размеры… завораживало.

И только мощёная улица, по которой они ступали босыми ногами, оставалась такой же прямой. Маринка сонно думала о том, что уже и не помнит, как они попали в город. Вроде, по длинному тоннелю, или всё-таки, перелезая через стену? Скорбные фигуры уже не пугали её. Иногда ей казалось, что и она, закутанная в дырявый саван, плывёт не чувствуя ног, туда, где должна предстать перед своим властелином, выполняя когда-то данную клятву. Давным-давно… может быть даже с рождения. Наверное, то же самое чувствовала и молчащая Ирина…

- Это город снов, - сказала Ирина. - Противных, бесконечных, тоскливых снов. Помнишь, мы читали с тобой про Аид? Души умерших печалятся о земной жизни и жалуются Орфею и Одиссею.

Маринка молчала, слабо удивившись тому, что сестра ещё размышляет о чём-то. Сама она уже почти забыла обо всём. Её несло вязким потоком безвременья… и это вполне устраивало её. Позади осталось не так уж и много плохих воспоминаний, чтобы мучить себя мыслями о них. Но и хорошие воспоминания постепенно стирались, становились светлой печалью - оставалось только лёгкое скольжение в темноте, среди непрерывно меняющихся улиц. "Это не так уж и плохо, быть мёртвым", - сонно подумала она…

…и дёрнулась, получив пощёчину.

- Маринка, ты что, спишь на ходу? - яростно прошипела Ирина. - А ну-ка открой глаза! Ты что, хочешь тоже в эти тряпки завернуться?!

- Иринка отвесила мне плюху, - пробормотала Марина. - Иначе бы, Рыцарь, я так и осталась бы здесь.

- Это она может, - помолчав, сдержанно отозвался Рыцарь. - А это место способно заворожить не только маленькую девочку. Если бы вы не заговорили со мной, королева, то, боюсь, вам пришлось бы дать оплеуху и мне. Я только что долго беседовал с давно погибшим другом.

Марина покосилась на спутника. Здесь, в Городе Грызмага понятие "время" было абстракцией - но она готова была поклясться, что последний час (минуту, день?) Рыцарь шёл рядом и ни с кем не разговаривал.

- Мы почти пришли, Рыцарь, - сказала она. - Эта не меняющая очертаний громада впереди - обитель Грызмага.

Идти эбеновыми залами дворца Грызмага, всё равно, что переживать ночной кошмар. Тот, в котором ты заблудился в незнакомых пугающих просторах тёмных залов. Временами Маринка почти испытывала удушье - так близко придвигались блестящие полированные стены, а иногда клаустрофобия уступала место страху ребёнка, блуждающего среди огромных, уходящих во тьму колонн, обхватом своим не уступающих дому. Шорох босых ног эхом отзывался отовсюду, многократно усиливаясь, искажаясь, принимая вдруг самые пугающие формы - от отдаленного рёва вампирской стаи до издевательских смешков уродливых карликов, прячущихся в тёмных углах. Над головой во тьме хлопали крылья нетопырей… а быть может, это души маленьких эльфов кружились над сёстрами, не в силах выйти из тьмы.

Пол был отполирован так, что приходилось делать над собой усилие, чтобы разыгравшееся воображение не превратило их в неверную гладь застоявшейся чёрной воды. Запах увядших цветов и влажной земли кружил голову.

- Маринка, я на тебя обопрусь, - вдруг прошептала Ирина, тяжело повиснув на руке сестры. - Держи меня…

- Держу, Ириночка, держу! - испугалась Маринка, сразу же стряхнув с себя морок. - Ты только не падай, ладно?

- Я поддерживала Ирину, - с гордостью прошептала взрослая Марина. - У неё ушло слишком много сил на то, чтобы тащить меня, сонную, за собой.

Рыцарь молчал. Какие думы одолевали его сейчас, какие видения? Марина с тревогой ощущала, как он отдаляется от неё, становясь странно бестелеснее и слабее - словно выцветая и начиная сливаться с темнотой колоссальных залов. Она схватила его за рукав и повернула к себе, заглядывая в глаза, обычно такие угрюмые и жёсткие, а теперь подёрнутые странным бессилием.

- Ирина, - сказала она. - Ирина совсем рядом, друг мой. Ты ей очень нравишься… и в той жизни, и в этой… и даже здесь, в царстве Грызмага. Это чувство было готово перерасти в любовь, понимаешь?

На секунду у неё сжалось сердце - настолько равнодушным и пустым был его взгляд. Таким взглядом встречает старую жену глубоко задумавшийся подвыпивший старик, машинально, по привычке, откликнувшийся на зов вошедшей супруги. Но знакомое упрямое выражение уже появилось на лице Рыцаря, и Марина с облегчением перевела дух. Надежда, загоревшаяся в его глазах, обрадовала её. Рыцарь молча поцеловал ей руку и потянул за собой. Теперь он шёл немного впереди, и шаги его были тверды, а звук каблуков не давал эха.

Глава 28. О том, как спасают напрасно умерших

Обсидиановый трон Грызмага огромен и пуст. Как порождение тьмы возвышается он в центре зала, больше похожего на ночную заброшенную площадь, и настолько велик, что вершина его теряется во тьме. Маленькой Маринке он напоминает постамент гигантского памятника где-то на грани яви и сна, потому что смотреть на него, всё равно, что смотреть на набухшие ночным дождём тучи - медленно меняющиеся струи густых, похожих на чернила стеклянных потоков, стекают угловатыми глыбами на траурный пол, застывая нелепыми громадами.

Ветер свистит печально и дико, словно сумасшедший пытается напеть заунывную мелодию и постоянно сбивается с ритма. Множество разновеликих ступеней ведут к трону и где-то у самого подножья видна маленькая, скорчившаяся на ступени, фигурка, закутанная в серое.

- Нашли, нашли! - кричит Ирина и, выпустив руку сестры, бежит наверх, где-то перескакивая через несколько ступеней, а где-то вскарабкиваясь на чёрные уступы. Марина пугается - настолько маленькой становится Ирина в своей бело-синей пижамке. Словно кукла-пупсик ковыляет по стеклянным громадам, словно муравей пытается одолеть скользкие препятствия, словно бумажная куколка-одевашка, несомая грозным ветром. Маринка кричит и бежит вслед за сестрой, боясь остаться совсем одна, пугаясь одной мысли о том, что сейчас задует знакомый ветер и из темноты склонится над ней необъятная статуя, сложенная из могильных плит и камней.

- Алинка, Алинка! - Ирина уже тормошила скорченную фигурку, борясь с упрямой серой кисеёй, когда совсем выдохшаяся Маринка добралась, наконец, до неё. - Алинка, это мы - Марина и Ирина! Мы пришли отвести тебя домой!

- Алина? - в страхе позвала Маринка, борясь с колотьём в правом боку.

- Что ты стоишь, помоги снять с неё эту гадость!

Проклятая дырявая кисея стремилась вновь укутать Алину. Марина видела, как злобно трещала разрываемая и тотчас срастающаяся ткань. Маринка упала на колени, больно стукнувшись плечом о край ступени, и стала помогать сестре. Вдвоём они кое-как освободили лицо девочки - Марина со страхом ждала увидеть запавшие глаза и безвольно открытый рот, в котором тряпочкой висит сморщенный иссохший язык. Но лицо Алины было хоть и бледным, но вполне живым, с дрожащими длинными ресницами и плотно сжатыми губами. В порыве радости Маринка расцеловала Алину в холодные щёки и прижала к себе.

- Алиночка, проснись, зайка! - зашептала она в розовое ухо. - Пойдём домой, а?

- Мне нельзя домой, - тихо прошептала Алина и из-под её пушистых ресниц скользнула по щеке маленькая слезинка.

- Почему, глупенькая? - чуть не ревела Марина. - Я тебя на ручках понесу…

- Да, - воскликнула Ирина. - Мы будем нести тебя по очереди. Мы быстро-быстро побежим!

- Он говорит, что я сама виновата, - шептала Алина. - Я теперь тут буду. Всегда.

- Кто - он?

- Великан каменный. Он хороший, только страшный…

- А мы его и слушать не будем, - всхлипывала Маринка. - Ну его, он всё врёт!

"Она знала, что на дороге играть нельзя, - оглушающее проскрипело у неё в голове. - Это самоуби-и-ийство…" - голос взвизгнул, как дверная петля.

- Нет, - ответила Ирина. Грызмаг разговаривал с ними обеими, даже не сочтя за труд появиться. Похоже, будущую королеву это привело в ярость. - Ты подлый! Чего ты ей наговорил? Что она совершила самоубийство тем, что заигралась, и на секунду забыла запрет?!

Голос Ирины звенел от негодования. Краем глаза Марина видела, как фигурку её сестры начинает окутывать холодное белое сияние. Она стояла, расставив босые ноги, обращаясь куда-то вверх, а Грызмаг неразборчиво отвечал ей, срываясь на скрежет и гром. Вот Маринка подняла плотно сжатые кулачки и погрозила ими. Как ни странно, это совсем не казалось бессильной угрозой. С кулаков Ирины сорвались ослепительные молнии, ударив в навалившиеся тучи. На мгновение зал осветился холодным яростным светом. От колонн вытянулись угольно-чёрные тени. Весь мир превратился в негативный снимок…

- Мы забираем Алину, - выкрикнула Ирина. - И ты ничем не можешь помешать нам!

Что было дальше, Маринка, даже взрослой королевой, смогла вспомнить очень смутно. Кажется, именно после этих слов сестры, мерзкий саван наконец-то стал поддаваться, и Маринка торопливо рвала его на куски, отбрасывая их в сторону. Они шевелились на обсидиановых плитах, корчились и издыхали.

Голос Грызмага стал тише. Он словно умалился… но в неразборчивом грохоте проскальзывали ехидные, насмешливые нотки. Марина уже не слушала его, помогая Алине выбраться из намотанных слоёв грязной кисеи.

- Да, я согласна, - услышала она слова Ирины… и тут же забыла о них. Алину надо было нести на руках, настолько слабенькой она была. Девочка доверчиво обняла Маринку за шею, и ту словно пронзило током от нахлынувшей волны горячей любви и радости.

- Пойдём, милая, пойдём, - заплакала она. - Иринка с нами пойдёт, помнишь Иринку?

Алина закивала головой, так и не открывая глаз.

А потом они шли и шли втроём, а мёртвые останавливались и смотрели им вслед. И уже на мосту Алина начала плакать, и надо было срочно успокоить её, не давая смотреть по сторонам. И именно Маринка вспомнила песенку, которую как-то во дворе выкрикивала Алинка, прыгая через скакалку. Песенку про весёлого кота, который умывается только своим языком и не любит умываться из-под крана. Иринка пела вместе с ними, но глаза её, обведённые синевой, смотрели строго.

Взрослая Марина вспомнила всё это за несколько секунд до того, как, пройдя между двумя блестящими, словно мокрые туши каких-то морских великанов, колонами, они с Рыцарем Маренго ступили на плиты тронного зала Грызмага. Далеко вдали мерцали два огонька - это горели факелы, торчащие по сторонам подлокотников трона. Было намного темнее… и прямо перед ними стройными шеренгами стояли неподвижные мёртвые, напоминая спеленатые мумии, серые шахматные фигуры в бесконечной и безрадостной игре, которой никогда не будет конца. Было тихо… даже ветер не выл и не шептался в невидимых арках.

Рыцарь вынул меч, но Марина схватила его за руку:

- Не надо, друг мой. Они не причинят нам вреда.

Рыцарь с сомнением остановился. Поколебавшись, он кинул меч в ножны.

- Я умею только сражаться. Мне не дано успокаивать и отпускать грехи.

- Нам и не придётся это делать, - ответила Марина, очень надеясь, что права.

За безмолвными рядами не было видно первых ступеней, ведущих к трону, а на более высоких, едва угадываемых во мраке, лишь немного рассеиваемом факелами, никого не было. Сердце её сжалось - неужели всё было зря? Неужели Ирина теперь - одна из этих страшных мертвых фигур, бродящих по городу и не находящих успокоения до каких-то неведомых ей сроков? Она почувствовала себя усталой… и старой, и ей пришлось опереться на руку своего спутника.

Трон снова был пуст. Ирины не было. Мёртвые преграждали путь. Город Напрасно умерших, правитель Грызмаг, судьба и смерть - они не желали отпускать никого из своих подданных.

Марина закрыла глаза. Рыцарь спокойно ждал. Марина уловила его непреклонную решимость остаться здесь… и если понадобится, навсегда. Он искал бы Ирину, искал бы вечность, блуждая по постоянно меняющимся улицам, окутанным тьмой. А ей хотелось выбраться отсюда. К свету, к миру, к людям, которых успела полюбить ещё девчонкой, пусть и забыв их на долгие годы. Она мысленно попыталась сосредоточиться… но мешали тихие чужие видения, словно негромкий ропот толпы. Словно усталые донельзя люди жалобно спрашивали её, а почему ты ищешь здесь только свою сестру? Вот девушка, сорвавшаяся с подоконника, потому что треснула старая рама, за которую она придерживалась рукой. Вот юноша, угодивший под случайный рикошет пули, выпущенной на соревнованиях в городском тире. Вот женщина, уснувшая рядом с подтравливающим газовым баллоном. Вот великое множество людей, погибших среди скрежета раздираемого автомобильного железа… все они продолжали жить чужой, призрачной жизнью, выматывающей их потерянные души, Нет, не жизнью! Это была просто тень жизни… муторный сон на грани яви, на грани понимания того, что случилось нечто ужасное, и оно будет длиться вечно.

"Нет, не вечно! - возразила она им, испытывая огромную жалость. - Вы не будете подданными Грызмага навсегда!" Но они не слышали её, продолжая жаловаться, плакать и стонать о внезапно ушедшей ясности и красках жизни.

Она поняла, почему Ирина была неуместна здесь, среди мёртвых. Ведь и Алина жила только в волшебном королевстве, оставаясь погибшей в реальном мире своего короткого детства. Она не росла, оставаясь всё той же славной малышкой. Её мама сумела почувствовать это - словно тонкая паутинка полуосознанного понимания протянулась от её сердца к её счастливой дочери, королеве Страны Пушистиков. И это позволило ей жить дальше, иначе жить было бы невозможно.

И точно такая же ниточка-паутинка вдруг коснулась её сердца. Марина радостно потянулась к ней - она ускользала, невесомая, на грани ощущений… но она была!

- Иринка! - прошептала она, чувствуя, как из-под закрытых глаз потекли слёзы. - Иринка, я слышу тебя!

Рыцарь шумно вздохнул. До этого он, казалось, не дышал. Он безмолвствовал, но глаза его умоляли королеву сказать хоть что-то. Но Марина молчала, пытаясь ответить всем мёртвым, плачущим в её голове - вы не одиноки в теснинах Грызмага. И он никогда никого не сможет держать здесь вечно!

Они шли через зал, а мёртвые расступались перед ними, провожая их взглядами сквозь серую кисею. Трон Грызмага был пуст, только убыстрились текучие изменения его обсидиановой поверхности, словно в медлительной ярости пытались найти ту форму, которая устрашит двух живых людей.

Они дошли до стены, на которой проявлялись и исчезали размытые серые знаки и ступили на скользкие плиты мутного стекла, в толще которого застыло нечто, напоминающее мышиную шкуру. Короткий коридор привёл их к ступеням холодного черного мрамора, по которым и началось долгое восхождение Марины и Рыцаря, не смеющего ни о чём её спрашивать. Мёртвые тихо плыли за ними - многие тысячи.

Мысленно она вела воображаемый диалог с Грызмагом: "Ты обманул мою сестру!" "Будущая королева обещала мне свою жизнь. Бездетную и незамужнюю жизнь". "Ох, и скотина же ты мерзкая. Она была ещё совсем ребёнком и не понимала, на что соглашается!" "Это не имеет никакого значения… Все всегда становятся моими. Котята и мышки, люди и игрушки, охотники и их добыча!"

- Ирина ответила: "Тогда приди и сразись с нами!" - пробормотала Марина, поднимаясь с Рыцарем по бесконечной спиральной лестнице. Рыцарь молчал. Кто знает, что нашёптывал ему Город… и король ушедших - Грызмаг? Время, всё всегда упирается во время. Для этого духа тьмы времени просто не существовало, и каждое тысячелетие было, как мгновение для сестёр. А для них, человеческая, такая длинная жизнь вместила в себя огромное, просто бесконечное пространство мыслей, чувств, желаний, счастья и горя, разлук и встреч. И где-то в самом начале этой удивительно прекрасной и опьяняющей своей полнотой бытия жизни, Ирина дала клятву Грызмагу… не понимая, на что решается ради Алины.

От жалости Марина была готова разрыдаться. Иринка, милая сестрёнка… вот почему не было в твоей жизни ни детей, ни семейного счастья! Наверное, в глубине души ты чувствовала причину этого, хотя бы, когда встречала в своём королевстве Алинку, радостно обнимая её…

"А я? Чем должна пожертвовать я?" Жертва… без неё не обходится в проклятом Городе Напрасно Умерших. И она должна быть весомой эта жертва… возможно, ценою в жизнь. Быть может, именно сейчас Рыцарь Маренго произносит в глубине души именно эту клятву…

Марина испуганно схватила Рыцаря за руку:

- Андрей! В другом мире тебя зовут Андрей! Не обещай ничего Грызмагу!

Они остановились. Рыцарь отрешённо смотрел ей в лицо. Сзади неуклонно наплывала толпа мёртвых.

- Я готов отдать жизнь за свою любовь, - тихо сказал он.

- Это ненужная жертва, Рыцарь! Чёрный дух обманул Ирину ещё ребёнком, поэтому их договор их я не считаю действительным! Слышишь? Я, королева, считаю обманный договор недействительным! - в ней внезапно вспыхнула ярость. Она подняла голову и закричала в шевелящуюся тьму. Слышишь, ты! Я - королева! И я не намерена играть по твоим подлым правилам!

Чёрные молнии распороли сумрак. Они разнесли по кускам и обрывкам окружающее их пространство… и остались только звёздное, совершенно равнодушное и бесконечное небо, ровная поверхность чёрного стекла и трон, на котором спала королева Ирина.

И ясное, твёрдое понимание того, что всё-таки в своём сердце Марина уже дала свою клятву Грызмагу.

- Иринка, Иринка! - закричала она, оглушённая ударами сердца, и бросилась к сестре.

…

Тридцать лет назад идя мёрзлой равниной, Маринка вдруг поняла, что больше не может идти. Ноги кричали рвущей болью, заснувшая Алинка была тяжёлой, Ирина молчала, не предлагая помощь. Марина опустилась на корточки, прижимая к себе малышку и боясь опустить её на безжалостные зубья битого стекла, заплакала.

Ирина стояла рядом, глядя куда-то вдаль. И когда она заговорила, Маринка не узнала её голос - он был жёстким и холодным:

- Я - будущая королева. Я - королева волшебного светлого мира. Я вынуждена буду платить за это свою цену… - голос её повышался, переходя на пронзительный крик. - И я уже сейчас обладаю магией, способной обратить в прах все усилия унижающего нас Грызмага. - Она подняла руки - прекрасная маленькая королева, пылающая светом, как раскалённая комета. - И я повелеваю мирами и пространствами, временем и пространством, судьбами людей и своей собственной!

Вспышка ярчайшего света ослепила Маринку…

…и Кот уже перехватил из её рук снова ставшую почти невесомой Алинку. И маленький смелый эльф, превратившийся в Рассеянного Рыцаря, смущённо прятал в ножны свою серебряную сабельку. И пушистики радостно орали, прыгая вокруг, и усталая Ирина улыбалась сестре, протянув руку:

- Маринка, давай устраивать пир для королевы пушистиков!

- А можно мне тортик? - спросила Алина, обнимавшая за шею Кота.

- Тортик? Нет! Это будет огромный тортище! - гордо ответил Кот.

- Ура! - вразнобой запищали пушистики.

Пир шёл долго… и было удивительно, волшебно, прекрасно, чудесно - сидеть на троне рядом с сестрой и принимать поздравления придворных с прибытием маленькой Алины… и не помнить ничего, что было совсем недавно. Смутно она чувствовала, что лучше и не пытаться вспомнить. Нет-нет, лучше и не пытаться!

….

С каждым шагом, болью отдающимся в ноющих ногах, Марина чувствовала, как на неё наваливается страшная тяжесть. Она торопилась, по-старушечьи семеня и ковыляя, сердясь на саму себя за навалившуюся слабость, а трон со спящей сестрой всё ещё был далеко. Смутно она понимала, что мир вокруг неё снова меняется. Призрачные стены и колонны, возникшие с первым её шагом, наливались явью. Алели полотна королевских знамён, колыхаясь от ветра, проросшие колонны одевались в мрамор и золото, разворачивались огромные пурпурные полотна штандартов, свисающих откуда-то из незлой тьмы наверху.

Уже видны были пустые троны матери и отца, утопающие в цветах, - последний привет родителей осиротевшим навсегда дочерям. Марина почувствовала, как её бережно поддерживают за руку. Рыцарь Маренго, чьи глаза сверкали в траурном полумраке, нашёл в себе силы не броситься вперёд, оставив её, свою потерявшую вдруг силы королеву. Она слабо улыбнулась ему, но глаза её неотрывно смотрели на спокойное лицо сестры. Вот, наконец, она стояла на ступенях, запыхавшаяся, с мокрым от слёз и пота лицом, боясь прикоснуться к руке, спокойно лежащей на подлокотнике трона.

- Только вы, королева, можете разбудить её, - сказал Рыцарь. В голосе его Марина уловила сдерживаемые нетерпение и радость.

Марину пробила крупная дрожь. Прядь абсолютно седых волос упала ей на лицо, - она машинально смахнула её в сторону. А затем, взяв в руки тёплую ладонь Ирины, сказала охрипшим голосом то, что в глубоком детстве говорила им бабушка:

- Слышишь, королевишна… пора вставать! Так и проспишь царствие небесное!

Ресницы Ирины задрожали.

- Будят ребёнка ни свет, ни заря, - тихо пробормотала она, точно так, как когда-то сонным голосом отвечала бабушке…

…и открыла глаза, притянув к себе сестру и целуя её в мокрые щёки. - Маринка… Маринка… ты всё-таки пришла!

Глава 29. Заключительная, в которой ничего не заканчивается

Великое дело - душ по утрам! Тащишься в него не выспавшийся и сердитый, а выходишь вполне себе приличным человеком, прямо-таки заново родившимся. И махровый халат приятно льнёт к телу, и домашние тапочки привычно уютны, и кофе пьётся легко и радостно.

Марина Петровна сидела на кухне, мысленно прикидывая распорядок дня на сегодня. До Нового года оставался совсем пустяк, и дела на фирме шли просто прекрасно. "Вот, что значит, чёткая организация!" - сама себя похвалила Марина, и сразу же поправила себя - нет, не она одна является автором успешной работы. Без Игоря, без Калифа, без Ванечки с его невестой… да, в принципе, вообще без любого из "Гаммы" дела не шли бы так ровно, без авралов и нервотрёпки. И даже вечная комбинатовская неразбериха в поставках и отгрузках не влияла на конечное положение дел. Железный Фёдор уже не раз хвалил "Гамму" - упомянутого "бардака" становилось всё меньше.

- Научилась! - гордо сказал себе Марина. - Не зря старалась.

До приезда Игоря оставалось ещё много времени, можно было позволить себе, всей такой деловой от макушки до пят бизнес-леди, посидеть в тишине, мысленно перебирая события последнего времени. А их накопилось столько, что и самой не верится.

Ну, начнём с того, что теперь она - женщина незамужняя. То чего она боялась в глубине души, свершилось буднично и просто. Сын только крякнул, когда всё случившееся между родителями стало ему известно. И заметил, что его представления о браке дли внушительную трещину - "уж от вас я этого не ожидал". Впрочем, решение Марины он одобрил. Ожидал, конечно же! Это уж он по-сыновьему поворчал, для порядка.

В хлопотах и заботах о фирме Марина, как-то незаметно для себя, похудела и похорошела безо всяких ухищрений косметического, хирургического и иного характера, чувствуя себя удивительно помолодевшей. Появившаяся седая прядь немного озадачила её, но странным образом понравилась… и она решила не красить волосы. Было в этой чётко очерченной седине нечто умудрённое, взрослое, манящее восхищённые взгляды мужчин. "Наверное, это плата за внезапное омолаживание", - сказа Марина самой себе.

Алина с Ванечкой по весне собрались играть свадьбу. Алинка себе у Марины Петровны кота выпросила… оно, наверное, и к лучшему, а то домой Марина приезжала только на ночь. А мама Алины с этим котом, как бабушка с внучонком возится. И кот, наверное, думает, что попал в кошачий рай, усмехнулась Марина. Хорошая будет пара: порывистая, смешливая Алина и повзрослевший, рассудительный Ваня - просто душа радуется, на них глядя. Ваня даже сыну понравился - подружились. Родственные души… программирование, администрирование и прочие мудрёные компьютерные штучки.

Жаль, Андрей уехал. Так внезапно, сразу после памятного комбинатовского бала. Игорь говорит, что не посмел его удерживать, сам не зная почему. Впрочем, о бале разговор особый, даже вспоминать неловко…

…Нет, до определённого момента всё шло неплохо - танцевали, шампанского выпили… а потом - бац! - и всё обрывается. Люди говорят, побледнела и в обморок упала. Не сразу и заметили, что Марина Петровна в кресле не просто так глаза закрыла. Тем более что именно в этот момент завязалась какая-то бессмысленная пьяная драка. Игорь с Андреем молодцы: Игорь её на руках вынес, а Андрей прикрывал. Кому нос в лепёшку расквасил, кому синяк под обоими глазами поставил, а когда совсем уж наседать стали, пару раз в потолок выстрелил. Штукатурка посыпалась, близлежащие в сторону шарахнулись… в общем, на том и драка прекратилась, благо, что полиция тоже не дремала. Следствие позже притянуло Фредди Крюгера с Фанфароном - заодно и у Железного Фёдора терпение лопнуло - все договора с Фредди аннулировал и с территории комбината его компанию выкинул.

Впрочем, всего этого Марина и не знала. Очнулась дома, проспав чуть более суток. Капельница стоит, медсестра дежурит, а на кухне Игорь небритый, уставший донельзя, двадцатую чашку кофе допивает. Врач сказала, что Марина перенесла сильнейший стресс и довела себя до крайнего нервного истощения. Ох, Калиф тогда и каялся, когда они чуть ли не всей толпой к ней в гости завалились! "Не уберегли мы королеву нашу! - говорит. - Ни черта мы после Ирины не поумнели, уж вы простите меня за такие слова, Мариночка!"

Конечно, это она сама себя довела… с непривычки. Между нами говоря, несколько месяцев до бала она и помнит-то, как в тумане. И в тумане этом - огромные дыры зияют. Но пытаться вспомнить - да хотя бы начать - она не хотела. Каждый раз, собираясь сказать об этом странном случае амнезии Игорю или врачихе, она одёргивала себя, словно это было запрещено. Словно дала кому-то - не себе - зарок не ворошить это прошлое.

Впрочем, то, что она помнила, её вполне устраивало. Да и чего уж там вспоминать-то? В дела входила, вникнуть во все хитросплетения работы пыталась. Да так, что голова чуть не треснула от перегрузок.

Ну, всё хорошо, что хорошо кончается. Неделю отлёживалась. По вечерам с Игорем гуляла. Рудольф Карлович в гости приходит. В этот раз спокойнее был, хоть и смущался немного. Оказывается, он с Фредди Крюгером за неделю до бала вдрызг разругался и из его фирмы ушёл. Говорит, пора ему вести спокойную жизнь пенсионера, за Лизонькой ухаживать. Та, кстати, намного лучше себя чувствовать стала. Даже ходить начала. Слабенькая ещё, конечно, но Марину это известие очень порадовало - она даже их обоих на предстоящий корпоративный праздник пригласила.

Рудольф Карлович немного странный стал… как и Игорь, кстати. В предновогодней текучке Марина особенно об этом не задумывалась, но чувствовала, что и Рудольф, и Игорь чего-то недоговаривают. Игорь иногда глядел на неё так, как будто хотел спросить о чём-то… но так и не спрашивал. Влюблён он в неё - вот, наверное, почему серьёзнее и ещё мужественнее стал. Даже, вроде и ростом выше. У Марины сердце сладко замирает, ей-богу, как у девчонки, когда он на неё смотрит! Но она не торопит события… ведь и в ожидании счастья есть своё очарование, правда? Всё у них будет хорошо и даже прекрасно - она знает это. Тогда-то он и расскажет ей то, о чём сейчас молчит.

- В общем, всё идёт замечательно,- промурлыкала Марина.

Честно говоря, она в последний месяц не ходит, а летает в предвкушении чего-то грандиозного, какого-то счастья, которое вот-вот постучит в двери…

- Спустись на землю, принцесса!- сказала она себе голосом мамы и засмеялась. Нет, строгий голос не получился. Наоборот, он звенел совершенно против её воли.

- Ну и что, - пропела она, потягиваясь. - Пусть! Женщина вправе ожидать счастья накануне волшебной Новогодней ночи!

Послезавтра, вечером 24 декабря, вся "Гамма" соберётся в уютном кафе, чтобы начать каникулы. Всё равно большинство зарубежных партнёров в рождественскую неделю не работает. Так что отдыхать фирма будет до 3 января, а там впряжётся в работу. Такая уж специфика… да и приятно думать, что 25 декабря без малого четверть планеты будет вместе с тобой праздновать. Молодёжь танцы устроит, а руководство солидно, состроив многозначительные лица, будет с Рудольфом Карловичем о делах разговаривать. А тот будет Лизонькой своей любоваться и гордиться. А потом они с Игорем тоже танцевать пойдут… и музыка будет играть, и огоньки на ёлке переливаться, и пахнуть будет хвоёй и конфетами…

Ох, ты… засиделась, замечталась! Скоро Игорь подъедет, а ты, принцесса, не накрашена и не одета - и Марина, напевая, отправилась к старому трельяжу наводить макияж.

А далеко-далеко, в ином пространстве и времени… но совсем-совсем рядом, королева Ирина весело обвела взглядом совет. Рыцарь Маренго смотрит, как всегда строго, Охотник - слегка улыбаясь. Карла задумчиво чертил пальцем по столу, оставляя в глубине белого мрамора исчезающие размытые знаки. Старый барон шумно вздыхал - его дело солдатское, в магии он не силён-с, уж извините. Кот смотрел на королеву, улыбаясь во всю морду, которую не портил заживающий шрам поперёк носа. Зал утопал в цветах, через раскрытое окно доносились вопли детворы, помогавшей молодым алмасты лепить снеговиков.

- Пока Марина ничего не помнит - она выполняет условие, которое сама дала Грызмагу, - наконец произнёс Карла. - Он получил свою жертву - ни вы, королева, ни Рыцарь, более не принадлежите ни к какому иному миру, кроме того, в котором находитесь сейчас. А взамен - Алина, не погибавшая в детстве. И наш уважаемый Охотник обрёл единство, получив способность находиться в обоих мирах одним и тем же человеком, - Карла покраснел и тихо пробормотал. - Ну, и я обрёл своё счастье…

- К чёрту договоры с Грызмагом, - воскликнул Кот, - совместными усилиями мы может разорвать эти тягостные обманные цепи!

Дружная банда пушистиков, сидевшая на спинке его кресла, важно закивала головами.

- Но вдруг королева Марина будет счастлива и без трона? - вздохнул Карла и сразу ответил сам себе. - Нет! Это будет не так.

- Тогда, друзья мои, решено! - сказала Ирина. - Готовьтесь, осталось всего два дня до Маринкиного праздника!

Она смотрела - весело и прямо - красивая и буквально светящаяся счастьем:

- Я люблю вас всех, друзья мои. И я люблю свою сестрёнку. Трон королевства - это трон на двоих! У нас всё получится, потому что…

- Потому что дружба, любовь, сострадание, верность - это и есть самая истинная магия, - закончил за неё Кот.