Глава 1

Караван большого ущелья

Шел караван в ночи по ущелью Дарьял, и в тишине был слышен топот верблюжьих ног, ступавших по каменистому пути. А сверху бесстрастно смотрели звезды, определив заранее судьбу каждого из погонщиков и разбойников, притаившихся у дороги.

И раздался стон женщины. Этот тяжкий стон так подействовал на обе стороны, что невольно выдали себя разбойники, и завязался бой. Погонщики и купцы в этот раз были не из робких, притом хорошо вооружены, прикупив на долгом своем пути через половину тогдашнего мира вместо затупившихся свежие дамасские клинки.

Бой превратился в настоящую бойню сильных и здоровых мужчин, так что жалобные звуки женщины были перекрыты рыком дерущихся и стоном умиравших. К рассвету никого в живых не было – ни тех, ни других.

В незнакомом мире ночного ущелья осталась одна только беззащитная женщина.

* * *

К рассвету женщина перебралась поближе к горной реке, и на берегу, под оглушительный шум воды и камней, в муках родила ребенка, девочку. Кинжалом перерезала она нить соединения, омыла крошечное тельце, вернулась к каравану, размотала с помощью того же кинжала тюк ткани и закутала свое дитя в шелк невиданной прежде в мире красоты согдийских мастеров.

Бережно положила она на траву свое сокровище, освежила свое тело в водах реки, берущей начало из высокогорных ледников, тем самым вернула себе силы. Только тогда она осмотрелась и стала думать, что же делать дальше.

А потом в порыве чувства к новому созданию открыла ее лучам рассветного солнца, называя дочерью солнца, а не луны с ночным побоищем.

И просила она на коленях более счастливой судьбы для своего дитя, чем была и есть ее собственная судьба.

В ущелье она была наедине с чужим богатством и одинокими мыслями. Кто она и откуда, уже не имело значения. Все, как всегда, зависело от Бога, а теперь еще и от маленького существа, которое мирно спало, проделав свой трудный переход из ласкового материнского лона в холодный рассветный мир дикого ущелья.

И женщина, продолжая неистово молиться Богу, называла его неизвестными в данной местности именами, но суть ее просьб была вполне понятна – дать счастье ее крошечной дочери.

Через некоторое время Бог послал ей навстречу пастуха, который гнал небольшую отару овец. У него были какие-то мысли и предчувствия, которыми он не хотел делиться ни с кем, далеко обогнав своих товарищей.

И вот он, идущий впереди своего стада овец, встал, пораженный, и созерцал картину увиденного. Была она ясна, судя по трупам его единокровцев и чужаков. А кому-то рядом нужна была его помощь.

Он подал руку женщине, поднял ее с ребенком на коня, осмотревшись, погрузил на остальных коней добро богатого каравана, и пошли они своим новым путем, навстречу судьбе, неведомой всем троим.

 

Глава 2

В стране поздних Нартов

Нарты разъезжали по своей горной стране вокруг Большого Хребта и говорили на незнакомом всем вокруг хаттиагском языке.

Святые и ангелы слушали их и были весьма недовольны.

Почему по всему Востоку и Западу люди делают дверные притолоки низкими, чтобы, входя в дом, склонять голову, а нарты продолжают делать столь высокие проемы, чтобы не склонить головы перед Богом? Зачем нарты взращивают в себе такую гордыню?!

Однажды нарт увидел под ногами персидскую золотую монету – туман – обронил ее купец из каравана, который вез из далеких стран – Китая и Согдианы драгоценные товары. В те шелка одевалась знать по всей Европе, краски у них были несмываемые, а красота рисунка невиданной.

У диких норманнов крупнотелые брунгильды были с таким терпким запахом пота, что пробивал насквозь тончайший, роскошный шелк, и оттого его надо было много.

Днем и ночью проходили по узкому пути меж гор и скал богатые караваны с Востока на Запад и обратно, и потому придумали потомки нартов закрывать ворота в ущелье, чтобы иметь за это немалую плату золотыми монетами и шелками.

С тех пор одни продолжали заниматься честным тяжелым трудом, другие – грабежом и насилием. В ущелье, где был им знаком каждый камень, дававший возможность спрятаться и спрятать награбленное добро, они нападали на караваны и одиноких путников.

И жила в одном из селений Шелкового пути жестокая и грубая женщина Маг-киан, далимонша, которая занималась тем, что подслушает какое-либо слово у караванщиков – персидское, сирийское, даже враждебного племени, выведет из него некий сокровенный смысл для нартов и грозит всем, кто не знает такого слова.

А знать никому и невозможно, потому что Маг-киан переведет его по-своему, на то она и далимонша коварная.

И придумывает она всякие небылицы о своем величии и божественном происхождении, что летела она в одной стае с первыми созданиями Бога, оттого знает все языки на свете. И намекала нартам, чтобы сделали ее главной среди них и даже богиней.

Надо сказать, все далимонши были грубыми, надменными и очень завистливыми особами. Больше всего они любили проклинать кого бы то ни было, и часто висели эти проклятья над головами, пока не обернутся новыми людскими бедами.

А время от времени Маг-киан грозила нартам натянуть на их головы желудки свежезарезанного барана, чтобы срослись с кожей – то ли для того, чтобы позабыли все на свете, то ли для того, чтобы запомнили ее навечно.

Но женщины истинных Нартов, имевшие добрые и любящие сердца, умели делать из этой части барана более нужные и приятные вещи, например, сычужные сыры, используя засушенный бараний желудок как закваску.

Их научили этому еще в ранней древности пастухи, гонявшие на пастбища и обратно свои отары и стада, а по пути готовили себе еду из молока, придумывая новые и новые блюда.

Теперь никто вокруг не делал таких вкусных сыров, как нартские женщины – мягкие летние сыры из парного молока и зимние, в крепком рассоле, и чтобы в больших дырках таяло ароматное масло.

Женщины мудрее мужчин уже потому, что всегда призывают к миру, увещевают отказаться от кровавых набегов. Но на ту пору избаловались мужчины, в большинстве своем разучились пахать, проливая пот, хотели только пировать, как после славных походов.

Больших походов у нартов больше не бывало, оставались только пиры, которые развращали всех, потому что стар и млад, сидя рядом, напивались одинаково, чего прежде никогда не могло быть.

Пировали повсюду одинаково, начиная от вершин гор до подножий и долин. Жертвенного барашка или тельца зажаривали и съедали с неизменным завидным аппетитом, под бокал благостного ронга-второй-третий – и так до девяносто восьмого!

Те, кто разбойничал, пропускали мирных пастухов и их овец, белоголовых, черноголовых и золотистых, идущих к самой крыше мира – на альпийские луга, вроде бы без оплаты, разве что в виде молодого барашка. Из него готовилось скорое угощение. И ждали их как своих посланцев, чтобы повторить на обратном пути дружеский ужин у костра.

В тостах они всегда были вполне искренни, творя молитву, в которой просили всех благ идущим наверх дорогой к Богу.

Что и говорить, любили поздние нарты пировать не меньше прежних нартов, закончивших свое существование тем, что когда-то уже успели разозлить Бога своим непослушанием.

А сбивали этот народ время от времени с истинного пути далимоны, существа от зла, и тогда нарты нарушали все заповеди: одно говорят, другое думают, третье делают – лицемерием и фальшью дьявол не обидел!

Помощь собирали не бедному, а богатому, причем, соразмерно его богатству и престижу.

И чаще бывали в чести именно бесчестные, лишь бы имел баранов побольше, а где и как он этих баранов добыл, было неважно. И стало склонять нартское большинство с почтением головы перед важничающим нечестивцем!

Запустит дьявол к нартам таких далимонов, и творят они беззакония, и тянет нартов совсем не на великие дела, для которых создал их Творец, и гибнет их больше, чем рождается. Так время от времени дьявол вымачивал нартов в их собственной крови, смеясь в лицо Богу.

Далимонов всегда тянуло на разбой. Возвращаются и перед честным пахарем задирают голову, дескать, глуп, недоумок, пашет и пашет и зависит от погоды. А на самом деле следует выбирать другую судьбу, брать все, что можно; не дают добром – отбирать хитростью или силой.

А самые-самые далимоны среди них выдавали себя за богов. Настоящих святых вообще ни во что не ставили или вспоминали для компании и тостов. Святилища часто были заброшены, в грязи. Но Маг-киан ни за что не напомнит нартам, что вначале нужно навести в них порядок, а кричит: нарты – великий-превеликий народ!

Если же кто из волнующихся сердец напомнит собратьям о грехах, далимоны насылали такую злую напраслину, что могло разорваться сердце у оклеветанного человека. На то они и далимоны, что не свет в их сердцах, а тьма.

Тогда в толпе с гордостью начинали думать, что есть и у них громогласные, а что были это, как правило, коварные далимоны, не всегда понимали, потому что к тому времени черта между добром и злом оказывалась стертой.

И так всякий раз, даже спустя века – далимоны-то живут вечно, просто иногда они так надоедают Богу, что забросит он их на время в дальний угол земли и забудет, но они каким-то образом найдут дорогу и опять тут как тут. Притягивает родина к себе даже злых существ.

Смотрел Бог на Нартов, как на детей, которым дал от щедрот своих, но что-то не заладилось у них.

И решил, пусть пройдет народ нартов большие испытания, чтобы выправить свое предназначение на земле. Закрыл им пути по необъятному миру, где носились эти счастливые дети бога войны Ареса на быстроногих конях ровными рядами, под знаменами, в сверкающих на солнце шлемах – и мир запоминал их не кровожадными врагами, а благородными рыцарями.

В наказание завел их Создатель в глубокие горы, окружил соседями, впадавшими в непримиримое озлобление, оставил одинокими и сказал – выживайте, как сможете…

Пока не придут ко мне истинные из вас, готовые отдать свои сердца и души во имя всех остальных, и не наберется их столько, чтобы смогли победить дух далимонов, до тех пор будут у вас ваши беды.

 

Глава 3

Жизнь в горах

В то раннее утро пастух, забрав женщину с ребенком на руках, пошел по направлению к другому ущелью и вел их через никому чужому не ведомые узкие проходы.

За ним, как за первым человеком, шли кони, овцы, огромные псы, охранявшие в горах стада и отары.

Шло малое сообщество людей и их верных помощников долго и тяжело, кони с трудом несли поклажу, а женщина была еще слаба после ночного своего подвига. Но пастух вел их неумолимо, зная, что уводит от всяких случайностей, рыскающих диких зверей и своих разбойных братьев на дорогах.

Шел пастух, а кто-то шептал ему на ухо, что будет ему счастье и удача за его доброе и мужественное сердце, никогда больше не будет он одиноким, не будет спать под открытым небом, а будет у него свой дом и очаг. И не придется ему брать в руки оружие, чтобы защищать этот очаг.

О таком мечтает каждый человек на земле, но за эту благость он не должен оставить в ночи голодным и холодным никого другого, тогда Бог не оставит и его.

И открылось счастье прежде сирому и несчастному, словно солнце взошло над его головой и никогда не заходило: мудрая и красивая жена, дочь, выросшая прелестной, он ходил с нею даже на охоту и не на кротких зверей, а на самых хищных.

Однако удивляло отца, что стреляла дочь метко, с первого выстрела поражала любую мишень. Хотя он многому учил ее, но было много и такого, чего он и сам знать не мог, но знала она – вот только откуда?!

Так и жили эти люди в любви, согласии, душевной чистоте. Возделывали землю, ели плоды же своего труда да не из простой посуды, а из драгоценных серебряных и золотых чаш, одевались в лучшие ткани далеких стран. И вместе с тем привечали всех бедных и кротких путников, щедро одаривая их едой, вниманием и помощью.

И разнеслась о них слава по ущельям – о благородной семье, чтившей божьи заповеди и при всем том совсем не бедной! Потому, по мнению большинства, семья непонятная, даже таинственная.

 

Глава 4

Всякий люд на дорогах жизни

Как это бывало прежде, когда она еще росла, села на рассвете А-Лань на своего коня, гордо несущего не только собственную голову на высокой шее, но и маленькую наездницу, и поскакала, резвясь и пробуя свои силы.

Вначале скакала она по горному плато, затем по горной долине и устремилась еще дальше, как в бесконечность. Земля, покрытая травой, мягко отлетала из-под копыт тонконогого жеребца.

На таких скакунах носились когда-то предки нартов. И не было границ их стремительных походов по планете. Основным занятием была война, но воевали они со знанием дела, красиво и умно, обучая этому другие народы, даже таких могущественных, как римляне и вестготы.

Оттого во многих странах оставались их слова, имена, названия крепостей и городов, быстроногие кони, боевые псы, легкая и совершенная одежда воинской моды.

Но с тех пор, как Бог отвернулся от них, только такая скачка внутри гор была доступна им. И А-Лань, внутренне осознавая высший предел, носилась весь день по горам и долам.

Вернулась она к вечеру и не узнала своего дома! Там были только развалины и мертвые тела ее родителей. Не было ни коней, ни овец и коз, а храбрые и верные псы сложили свои головы, сражаясь с неизвестными врагами.

Всякий люд встречается на дорогах жизни, кто в собственной крови, кто готов пустить кровь другому.

Прежде нежная и трепетная, А-Лань вступила на трудный путь сопротивления тем, кто нес смерть и страдания. Не мщения искала она, протестуя против насилия и убийств. Ездила она по всем ущельям и возвещала неправедность разбоев, сражалась с кровавым буйством сильных, будила дух сопротивления у слабых – и всех призывала к любви, которая в людях была изначально от Создателя.

Она рассказывала об оскверненных нартских святилищах, призывала чистить их, чтобы не отвернулись святые от людей. Порицала она тех, кто устраивал в святилищах попойки. Со слезами на глазах говорила о предательски заброшенных последних пристанищах тех, кто навсегда ушел в мир иной.

Вначале толком никто не знал, кто она, эта А-Лань, потому что никогда она не носила надменных, лицемерных масок, скрывающих пустоту ума и сердца.

Рожденная от проходящего мимо каравана, она не кичилась, как другие, чистотой своей крови, но не из-за отсутствия чести и достоинства, а потому что была взращена своими старшими в любви и гармонии.

Кровь должна поить своей живительный силой тело для цветка души, а не возводить постыдный грех гордыни.

Многие нарты услышали ее слова, поверили ей искренним своим сердцем и полюбили ее.

Кого-то ее горячие призывы вернули к тем забытым понятиям, без которых рано или поздно, но заблуждается и отдельный человек, и целый народ, уведенный лживыми словами, догмами и развращенностью.

И всегда старалась она заронить в сердца слушавших уважение к самим себе, к детям истинных нартов, которых становилось все меньше и меньше.

Часто отправлялась А-Лань в чужие края и говорила с любовью о своем народе, который волею судьбы из великого превратился в малый и беззащитный, оттого слишком часто проливалась его кровь.

Но далимоны тоже не дремали, они порочили А-Лань, натравляя друг на друга всех, кто верил и хотел лучшей жизни.

Народ давно перестал быть сплоченным, а были такие, кто вероломно предавал соплеменников, продавал единокровцев в рабство или убивал. Таким мешала не только А-Лань, но и все те нарты, кто без устали сражался за те же истины, прежде всего с далимонским духом, видя в нем первопричину своих бед.

Большинство же, по наущению далимонов-погубителей, продолжали пировать и пировать, сделав даже смерть поводом для своей утробной радости жизни. Кормились от поминальных столов точно так же, как от пиршественных застолий, со временем разница между ними совсем спуталась.

И стали прежде строгие, с привкусом печали, угощения нартских поминок пышными и сладостными, как на веселых свадьбах далимонов, вечных существ от зла.

В древнем народе сдержанных в еде воинов развелось множество чревоугодников, пьющих уже не благородный ронг, а то, что путает и убивает мысли. И кричали через стол друг другу о прошлом величии, не беря от него ничего в сегодняшний день.

Много всяческого горя пришло от новых обычаев и их злостных приверженцев. И стали те нарты, кто оставался верным своему земному предназначению, один за другим покидать землю, чтобы собраться с силами в верхнем мире и просить Бога вернуть их назад. Все чаще стало казаться А-Лани, что пустел для нее подлунный мир.

Немногие видели на рассвете или под лучами вечернего солнца одиноко едущую всадницу, и те, кто видел ее, словно читали в своем сознании печальные ее призывы – сплотиться всему народу, чтить законы выживания, растить детей не в коварной пагубности лицемерия и лжи, а в жизненной правде.

Не обманывать, не обеднять, обирая всеми способами и без того бедных людей. Собрать силы свои и не терять сыновей, бросая их навстречу коварному врагу, вместо того, чтобы сберегать свою молодежь, мудро предвидя и обходя опасности.

Не предавать друг друга, не создавать живые мишени из соплеменников, а не бросать в беде, всегда подставлять верное плечо.

Но даже тем, кто встречал ее прежде с радостью и пониманием, стала видеться она все реже, отдалилась в печали от своего народа, от своего дома родного, словно изгоняли ее, изживали даже имя ее – злые силы, далимонские.

 

Глава 5

Печаль по А-Лани

Давно миновало счастье родного очага, где всегда ждали ее лучшие люди из всех, кого узнала она в подлунном мире. Долго после разорения ее дома, гибели любимых отца и матери одиноко блуждала А-Лань на верном коне по родному краю, по чужим краям, искала истину для всех, догадываясь, что Бог отвернулся и от плохих, и от хороших, словно провинившихся всех сразу.

Как в связке людей, идущих на вершину высокой горы, где все в равной степени висят над пропастью, и если один не устоит, то потянет за собой других.

Устала А-Лань, истощила свои силы в неравной борьбе со злом.

Постепенно все далимоны узнали о ее происхождении от ночного каравана, шедшего по ущелью. И стало сжиматься кольцо зла вокруг А-Лани, до самозабвения любившей этот народ и эту землю.

Далимоны свирепствовали, кричали о ее «нечистокровности», они припомнили ей все, что раздражало их, что вызывало зависть и досаду, когда чувствовали превосходство ее смелой и свободной, как ветер, натуры.

Словно в противовес им, надменно называвшим себя «чистопородными нартами», в ней было то, чего, при всем их желании, не было в них, как ни бились они видеть и слышать то, что дано было изначально ей.

И теперь ими владело только одно чувство – ненависть и злоба к ней, такая же, как ко всем истинным, смелым и верным нартам, которых осталось к тому времени совсем мало.

* * *

Однажды уставшая А-Лань расположилась под деревом и крепко заснула. Оружие ее лежало под рукою рядом, но крепкий сон был предательским.

С низкого свинцового неба черной птицей слетела Маг-киан и нависла над спящей А-Ланью.

И какой глупец сказал, что человек всесилен, вот она передо мной, и я могу сделать с ней все, что захочу. Кто оценит ее бесстрашие и любовь к ближним? Кто придет к ней на помощь? Где храбрый отец и мудрая мать, от которых брала она силы? Где ее верные друзья?

Одна она, и в этом мое преимущество!

Нет, не нужны поздним нартам никакие другие. Пусть одни будут нетерпимы к победам других, пусть в разобщенности и одиночестве гибнут они, пусть тяга к богатству заменит им все земные радости и божественную любовь.

А если вдруг встанут истинные нарты и победят, то изгонят из себя дух далимонский, коварный и губительный для них, потому не должно быть среди них ни отважных, ни зовущих к мудрости и свету, нет, нет и нет!

Слетелись и другие далимоны. Яростно скрежеща зубами, они тоже хотели терзать ненавистную А-Лань, всегда мешавшую им своими словами, песнями, своей любовью к людям, не стоившим такой любви, ездой на гордом и прекрасном скакуне, дарившем ощущение полета и совершенства.

Создатель, давший поздним нартам все, что было необходимо для счастья и удачи, смотрел, как взращенные нартами далимоны клевали и терзали не успевшую проснуться А-Лань.

И, ослепленные яростью, не видели они, что Бог уже протянул руку навстречу белоснежной, окровавленной птице, летевшей просить у Него прощение этому народу…

2009 г.