Наира выбрала себе в мужья Годо. Но жизнь должна была проверить правильность ее шага, потому что окружающие со стороны Наиры считали это неравным браком, им казалось, что в этом важнейшем деле она не обременяла себя выбором.

Так рассуждали те, которые всегда суетятся и тратят много сил для достижения кажущейся гармонии, но, так и не достигнув ее, потом очень сурово судят других.

И, оберегая свою любовь от непонимания и вторжения со стороны, молодые супруги в восьмидесятых годах уехали из Южной Осетии в Москву, где Годо был востребован как специалист.

Они оставили окружающих с их сомнениями наедине, исчезнув на долгие годы из их поля зрения.

В Москве, наоборот, считали жертвой Годо, а Наиру – избалованной женой. Одна наиболее злостная особа однажды в отсутствие Наиры решила эту проблему по-своему, как в старинных романах: коварная разлучница решила ее извести и посоветовала Годо, который сокрушался из-за худобы жены, попоить ее витаминами.

Бедный Годо, свято веривший в честность людей, стал тайком поить свою ненаглядную витаминами, а она стала расцветать на глазах. Но при этом ее 44-й размер превратился в 54-й, и это продолжалось бы неизвестно сколько, если бы Годо случайно не обратил внимание на старания Наиры втиснуться в свой любимый халатик, который когда-то был велик для нее, и не сжалился над женой, уже начавшей страдать одышкой, как все толстые женщины.

И тогда он признался, что по рецепту злодейки кормил свою любимую гормональными средствами.

Наира простила ему, но никакими средствами и овощными диетами вернуть свое изящество уже не могла.

В следующий раз жертвой злодейства оказался Годо. В их коммунальной квартире жила соседка, имевшая болезненную ревность мужа к завораживающе пышным формам Наиры. Она решила по-своему мстить Годо.

С момента вселения всех жильцов в эту квартиру там не имелось электрического счетчика, и только через год его поставили, обязав всех заплатить за весь прошедший год.

Но так как ни у кого таких денег не было, соседи на общем совете вынесли решение поставить на счетчик жучок, который бы обуздал его бешеный аппетит. А так как в электричестве хорошо разбирался только Годо, то со своей душевной отзывчивостью он взял этот грех на душу и полез всаживать жучок.

Месть соседки была своеобразна, она была готова пострадать в большей степени сама, лишь бы досадить Наире. Поэтому однажды она вызвала контролеров из электросети и собственноручно показала преступное насекомое в счетчике.

Мастера с диким удивлением уставились не на жучок, а на нее. Тщетно она старалась их вернуть к идее, ради которой вызвала их тайно от всех и анонимно. Наконец-то контролеры поняли ее намерение: она требовала справедливости, чтобы обе семьи заплатили по показаниям счетчика, потому как она, будучи патриоткой своего государства, не могла видеть подобного мошенничества.

При разборе данной ситуации оказалось, что Наира и Годо платили ровно половину, притом, что соседей было вдвое больше. И теперь мастера вынесли справедливое решение – все, что накрутили, следовало разделить на количество проживавших душ.

Вышло, что соседка теперь должна выплатить все, что накрутило за год, плюс ту половину, которую заплатил вместо нее Годо. В итоге получилось, что Годо теперь ничего не должен, а государству возместить ущерб должна именно соседка.

Муж вначале едва не убил свою жену, а затем задал ей сакраментальный вопрос – чего ей не хватало раньше, когда за нее платили другие?

Через год после этого события решили провести общий телефон. Желая сделать приятное женщинам, а было это в канун 8 марта, Годо провел телефон. Ввиду того, что он был заслуженным работником связи, ему провели вне очереди. Увидев опять-таки везение Годо, не вдаваясь в подробности, соседка, говоря на обывательском сленге тех времен, «накатала телегу» в министерство связи, откуда прибыли контролеры во главе с начальником, и теперь уже они внимательно рассматривали соседку и не могли понять, чего же она хотела.

Ей объяснили, что, хотя это персональный телефон Годо, стоит он в общем коридоре, и она так же пользуется им, как и все другие.

Но в том и состояла морально-психологическая проблема соседки, что, в отличие от ее десятилетнего бесплодного стояния в очереди на телефон, Годо провел его всего-навсего за год. И никаких доводов связистов о привилегиях Годо ее сознание не принимало, потому что это был муж Наиры!

В ярости она потребовала убрать ненавистный ей телефон из общего коридора, намереваясь дожидаться своего.

Тем временем Годо получил ордер на отдельную квартиру и выехал вместе с телефоном, предоставив соседу разбираться с заковыристым характером его жены.

Как только Наира и Годо стали жить в отдельной квартире, коммунальное государство СССР тоже стало распадаться на отдельные государства, причем, с таким грохотом и войнами, что бежавшим от этих войн, негде было ночевать.

Родственники с обеих сторон забыли о проблеме выбора Наиры и Годо, их больше волновала проблема ночлега, и тут квартира в самом сердце Родины была как нельзя кстати.

У Наиры были две тетушки – жены двух братьев матери, одна – грузинка, другая осетинка, обе, кстати сказать, блондинки. Обеих невесток роднила еще и манера всегда останавливаться у Наиры по дороге в заграничные турне, но никогда не возвращаться к ней на обратном пути. Обратно они заезжали к более престижным, по их пониманию, знакомым, им дарили заграничные подарки и угождали своему тщеславию, поддерживая имидж респектабельных южных женщин.

Наира по доброте своей души всякий раз переживала, доехали ли они до заграницы. И можно было предположить, что тетушка Зарета не возвращалась из Греции уже второй год, как вдруг она появилась, но уже не из Греции, а из какого-то студенческого общежития института, в котором в жизни не училась, но попала туда как беженка из зоны грузино-осетинского конфликта.

Она первая из предполагаемого потока родственников в качестве беженки добежала до Наиры и, чувствуя, как матрос, что, наконец, прибилась к берегу, она вцепилась в этот берег. С ней был двухметровый красавец сын.

Наира никак не могла узнать, открыв в 3 часа ночи свою дверь, кто же стоит перед ней с синяком под глазом. Она помнила роскошную тетушку, выезжавшую в Грецию, и не могла понять, как в такой античной стране могли так жестоко обойтись с тетушкой Заретой!

Та вошла, глядя виновато, то ли за прежнюю односторонность визитов, то ли за нынешний ранний час.

Как только Наира выделила ей одну из двух комнат своей квартиры, оказалось, что они с мужем взяли целиком на свои плечи заботу о греческой тетушке с сыном.

Вскоре Наира проследила какую-то взаимосвязь их манеры при каждом телефонном звонке вздрагивать, а при каждом дверном – прятаться чуть ли не под кровать, с обрывками фраз, в которых звучали: «Логоваз», «Березовский», «Отари Кантришвили» и многое другое, что означало определенные завязки и намекало на криминальные разборки, за которые сыну грозила опасность, уже приславшая свою депешу в виде синяка под глазом тетушки Зареты.

Поэтому Наира покорно подавала кофе в постель жертвам преступного мира.

И здесь простой и бесхитростный Годо вдруг смог при всей своей непричастности к криминалу уладить дела относительно смертельной опасности для парня, так как в этой разборке он неожиданно встретил бывших друзей детства в Цхинвале, которые помнили его хорошим и честным парнем, вызволявшим их из драк.

Но едва разрешилось это дело, выяснилось, что у сына Зареты нашелся спрятанный «мерседесс», и он ни разу в благодарность за сохраненную жизнь не подвез Годо до работы, а после полугодового проживания в гостях съехал куда-то в лучшее место, так как здесь у него не помещались на тахте ноги.

Одновременно с этим в дом пришла телеграмма от другой тетушки из Тбилиси – Этери, которая, в свою очередь, ездила в бывшую Югославию через Наиру, но тоже только в одну сторону.

По сведениям осетинской разведки, она была одной из приближенных особ Гамсахурдии, ярой «черноколготочницей».

Наира помнила Этери – женщину средних лет, высокую, стройную, с пепельными волосами и голубыми глазами. Считалось, что оба дяди Наиры взяли в жены отменных красавиц.

Наира и Годо отправились встречать Этери во Внуково. Хотя самолет прибыл уже давно, среди пассажиров красавицы Этери не оказалось.

Они долго бродили по залу и намеревались уже возвратиться домой, как вдруг услышали жалобный голос, произнесший «Наи», а потом – «Годо». Они удивленно обернулись, не обнаруживая никого, кроме двух странных существ женского пола, из которых одно улыбалось явно им.

Годо, не будучи богатым, тем не менее, имел какой-то комплекс вины перед всеми нищими, он тут же стал инстинктивно рыться в карманах в поисках мелочи.

Наира смотрела на женщину в ободранном сером пальто, на ее сморщенное почерневшее лицо, перевязанное грязно-серым платком, улыбающееся ей. На ней были стоптанные, полуразвалившиеся сапоги, а чуть выше, из-под прорези пальто, были видны черные чулки с огромными дырами, откуда просвечивала белая кожа.

У Наиры мгновенно возник образ из фильмов об отступлении солдат Наполеона из горящей Москвы, в таких же обмотках. И вдруг она с ужасом узнала голос тетушки Этери, который произнес: «Наи-швило, это я, Этери!».

В это время Годо нашел долгожданную мелочь и хотел протянуть женщине, но увидел, как Наира, плача, бросилась обнимать ее. Ничего не понимая, он все-таки сунул эту мелочь стоявшей рядом нищенке.

Наира обернулась к Годо с возгласом: «Это тетя Этери!»

Потрясенный видом тетушки Этери, Годо взял ее под руку и повел к выходу. Но тетушка Этери вдруг оглянулась и сказала: «А это Люсика!», и Годо с Наирой увидели еще более потрясающее существо, которому Годо только что сунул мелочь.

Если Наира, по своей женской гибкости, смогла скрыть свои эмоции, то Годо, по своей простоте, уставившись на «Люсику», своего потрясения скрыть не смог. Наира, не давая Годо прийти в себя, быстро повернула его лицом вперед и поторопила всех к выходу из зала к автобусу.

Годо, как только вошел в дом, сразу юркнул в комнату к тете Зарете и там приник к дырке в двери, за которую его постоянно пилила Наира, потому что он никак не мог заменить эту дверь. Наблюдавшая Зарета отодвинула Годо, чтобы рассмотреть то, что так изумило его. И они попеременно смотрели на Люсику.

Люсика была в черной повязке на лбу, поверх которой был черный платок, а на лице был огромный нос и большие черные усы. Тем не менее, это была женщина.

– Это Люсика! – пояснил Годо Зарете.

Как кошки чувствуют угрозу своей территории, так тетя Зарета почувствовала явное беспокойство за свою. Но, долго не выдерживая такого напряжения, она широко распахнула дверь и с сигаретой в зубах, уже пришедшая в себя за полгода, и даже холеная, принялась с презрением рассматривать бывшую Этери и новоявленную Люсику.

И первым долгом она спросила у Наиры – а где они будут спать?

Накормив гостей, Наира и Годо встали перед проблемой, как разместиться теперь в двухкомнатной квартире, где одну комнату уже занимали гости.

Разделив свою комнату мебельной стенкой пополам, супруги решили ту проблему, которую не могли решить с помощью городской жилищной комиссии, превратив свою квартиру в трехкомнатную. Спальню они уступили Этери с Люсикой, а сами забрались в глубь комнаты и, положив пятилетнего Сашу на тахту, устроились на полу, предполагая, что это ненадолго.

Утром в квартире почувствовалось, что без всякого объявления началась холодная война. Тетушке Зарете надо было укрепить свои позиции, а вновь прибывшим – завоевать, и было похоже, что последние тоже появились надолго. Ни одна из сторон уступать не намеревалась.

По утрам, после ухода Годо на работу, в ванной занималась собой тетушка Зарета – она делала массаж лица, красила ногти и проделывала все то, что беженкам и не снилось.

– Мы будем заниматься бизнесом, – объявили беженки Наире.

На Киевском рынке они купили два чемодана ложек и стали их перепродавать на рынке в Петровско-Разумовском. Годо, придя с работы, никак не мог открыть дверь, так как весь коридор был завален коробами с товаром.

А через пару дней все соседки по подъезду стали просить то соль, то другую мелочь, тем временем обшаривая глазами квартиру и все эти тюки. Наконец, одна не выдержала и спросила Наиру, а что это таскают туда-сюда огромные тюки эти несчастные женщины?

Наира и сама не знала, как на это ответить, потому что они таскали эти огромные тюки, а зарабатывали жалкие пять рублей в день и то иногда, а кормил их по-прежнему Годо на свою трудовую зарплату.

Зарета, видя эти бесплодные усилия со стороны грузинских бизнесменов, хотела своим осетинским размахом переплюнуть врагов и занялась… продажей самолетов. Целыми днями она обзванивала аэропорты на предмет имеющихся самолетов для продажи или передачи их в лизинг. Она хотела продать самолет в Грецию, потому что там жила ее дочь.

Увидев это, грузинская сторона стала смотреть на Зарету с завистью, в то время как Зарета посматривала свысока и с презрением на врагов, специализировавшихся на венгерских позолоченных ложках с Киевского рынка, и делала вид, что ей удалось уже очень многое в ее международном бизнесе, хотя об ее усилиях Греция не подозревала.

К этому времени Этери разочаровалась в Люсике, которая еще в Тбилиси обещала очень хороший бизнес через своих курдов, а теперь весь бизнес заключался в злополучных ложках.

Исчерпав возможности Люсики, грузинская сторона стала делать компромиссные попытки к примирению с осетинской стороной, чтобы выведать стратегические планы торговли самолетами, для чего даже пожертвовать Люсикой, изгнав ее из квартиры.

С самого первого дня Наире приходилось самой убирать и чистить свой ковчег, что приводило обе стороны в страшное возбуждение. Здесь опять начиналась война, принимавшая формы межнациональной, а Люсика как курдианка примыкала то к грузинской стороне, то к осетинской – в зависимости от собственной выгоды.

Зарета выставляла неизменный аргумент – почему это «черноколготочница», явный враг осетин, просит помощи у тех же осетин?! Наира, зная, что в этой войне был убит брат тети Зареты, тем не менее, пыталась всеми силами сохранять в своем доме интернациональное равноденствие.

Со временем Люсика, изучив международное положение, стала незаметно разжигать эту рознь еще сильней и тайно подходила к Наире, предлагая выгнать обе враждующие стороны, чтобы расчистить себе путь к воссоединению в этой квартире с сыном, при этом так ставя вопрос: если здесь живет сын Зареты, то почему ее, Люсики, сын должен вдали от матери снимать квартиру за бешеные деньги?!

Люсика, когда думала, всегда курила огромную длинную трубку.

По ночам, когда тетя Люсика шаркала тапочками, пила крепкий кофе, курила свою трубку и, заложив одну руку за спину, согнувшись, прохаживалась по периметру кухни, как Сталин во время своих ночных кремлевских бдений, вынашивая стратегические планы, она была «третьей силой», которая провоцировала грузино-осетинский конфликт в этом доме.

Из-за нее остальные тоже вставали и тянулись в кухню.

Люсика, кроме всего, гадала на кофе. Однажды поздно вечером она нагадала, что придет гость, и через пять минут, в час ночи, раздался звонок в дверь. За дверью стоял дальний родственник Наиры с потерянным видом и двумя чемоданами. Он просился переночевать.

Увидев целую толпу самых разных женщин, он растерялся еще больше, но не отступил – некуда было.

Встал вопрос, как разделить ночлег между ночующими. Так как в то время сын Зареты отсутствовал, то Наира решила, дабы не создать прецедента, красивую холеную тетушку Зарету переселить к тетушке Этери, а Люсику положить в одной комнате с Георгием.

Георгий в коридоре тихо и жалобно пытался воззвать к милосердию Наиры и не укладывать его в одной комнате с Люсикой, потому что он ее боится. Но ситуацию изменить было невозможно.

После ночевки Георгий не ушел, чем в корне изменил обстановку в доме. Все политические интриги уступили место интересу к Георгию – голубоглазому высокому, широкоплечему блондину, человеку совершенно нордического типа внешности, этому тбилисскому беженцу, бывшему инженеру с задатками экстрасенса, но главное – разведенному.

У тетушек Наиры, по материнской линии, завязалась смертельная схватка теперь уже за сердце Георгия, дяди по отцовской линии. Заигрывали все гостьи, кроме Люсики, оставшейся верной трубке и сыну.

Сам Георгий, необыкновенный аккуратист, словно не замечая кипящих вокруг него страстей, первым долгом навел порядок в кухне, освободив Наиру от уборки хотя бы в этом священном месте. Затем он принялся готовить сам, а уже потом умело использовал соперничество обеих блондинок в пробудившемся у них интересе к кулинарии и закончил тем, что каждый вечер приготавливались самые необыкновенные блюда, но чаще всего благоуханные хинкали.

Этери, несмотря на свои трудные дороги в бизнесе, снова стала пепельной блондинкой, и столичная жизнь, даже в столь трансформированной форме, привела ее в относительный порядок, сразу оцененный взглядами мужчин в московском метрополитене.

Она заблистала тортами с многозначительными названиями, как-то: «День и ночь», «Ночной полет», «Наполеон», намекая на то, что жизнь продолжается.

Зарета усиленно готовила тонкие осетинские пироги с сыром, делая упор на осетинском сердце Георгия.

Соседи, не подозревая о кипящей жизни в квартире, потянулись на запахи, кухня превратилась в полуночное кафе, где Люсика гадала на кофе, и после того удачного случая, когда она нагадала Георгия, мало-помалу ей стали приплачивать. Она забыла свой бизнес с ложками и переключилась на ночной заработок.

Годо не догадывался, почему старушки из подъезда стали сочувственно смотреть на него и шептать вслед: «Бедный Годо».

Соседки стали приводить своих знакомых, чтобы погадали и им. Георгий тоже стал эстрасенсорно размахивать руками, обнаруживая болезни у всего подъезда, это тоже привлекло массы.

Как только Годо случайно обнаружил тайну нового бизнеса Люсики, он немедленно разогнал этот бедлам.

Справедливости ради, надо отметить, что гости постоянно находились в поисках квартир, однако, секрет их долгожительства на самом деле заключался в том, что каждый ждал, когда уйдут другие, и это позволит ему остаться здесь, в этом уюте, где каждый после пережитого ужаса войны ощущал себя в микромире союза Наиры и Годо защищенным вечными истинами доброты и человеколюбия.

В дополнение ко всему, из Греции неожиданно приехала дочь Зареты с маленьким ребенком и, сбросив его на руки матери, радевшей об обеспеченности самолетами Греции, ушла в загул с друзьями, которых не видела с момента замужества.

Георгия опять переселили – в спальне разделили кровати, на одной положили его, на другой легли Люсика с Этери.

И только Наира и Годо по-прежнему спали на полу и оттуда наблюдали весь ужас своего положения.

Этери с помощью Люсики удалось выжить тетушку Зарету, главную соперницу в межнациональном конфликте, в бизнесе и в любви.

Второй покинула ковчег Наиры Люсика, которая, пыхтя трубкой и стеная, ушла ради сына в высокооплачиваемую квартиру.

Этери осталась наедине с вожделенным мужчиной Георгием, и зачастую исключительно наедине, так как Наира и Годо бывали на работе.

Этери цвела, как майская роза, в горделивом ореоле своих пепельных волос, выкрашенных дорогой французской краской, свидетельством ее успешного бизнеса теперь уже на более доходном Черкизовском рынке.

Наира, замечая превращение Этери, втайне задавала себе вопрос, куда девается межнациональная рознь, когда дело касается отношений мужчины и женщины, и не является ли эта рознь враждой между существами, лишенными любви?!

И что любовь есть основа всего, продолжала думать Наира, переселяясь вместе с Годо, наконец-то, с пола, где они провели долгий год, на двухспальную кровать.

Однажды Этери попросила Наиру помочь ей, для чего съездить на ее рабочее место.

Едва Наира вступила на территорию Черкизово, как почувствовала, что на нее обрушилась вся энергетика восточного рынка, которая сжигает на красивой женщине одежду, оставляя одну только пышность и роскошь ее тела. И Наира бросилась прочь от этого места с быстротой лани!

Заметив успех племянницы, Этери не замедлила использовать это для своего бизнеса, для чего она направо и налево удовлетворяла любопытство потрясенных азербайджанцев, заявляя им, что «Наи-швило» – ее дочка, чем вмиг открыла себе дорогу к реализации товара без предоплаты.

Отныне все торговцы считали за честь дать ей товар, а когда настойчиво просили Этери познакомить с ее дочкой, она изощрялась, как могла, и выходило, что «Наи-швило» одновременно была за границей, лежала в больнице и ухаживала за невесть откуда взявшимся братом-инвалидом.

Тем временем Георгий решил упрочить свое положение и собрался во Владикавказ, где в основном пребывали осетины-беженцы из районов внутренней Грузии.

Наира и Годо поехали проводить его в аэропорт.

Они наблюдали через окно, как Георгий направился к своему самолету. И вдруг к этому трапу быстрым шагом подошла высокая женщина, взяла Георгия за руку и решительно потянула к трапу соседнего самолета, вылетавшего рейсом в Тбилиси.

Ореол платиновых волос изобличал в ней тетушку Этери.

В этот вечер Наира смогла ответить себе на вопрос, занимавший ее со времен детских сказок – с каким человеком можно умереть на одной подушке в старости.

Она сидела на диване, сжимая руку Годо, и чувствовала безмерное счастье остаться наконец-то со своей семьей наедине.

Их потревожил звонок в дверь. Когда Наира открыла ее, там стояла группа родственников Годо с чемоданами и заискивающими взглядами, в которых светился извечный вопрос о ночлеге…

1996 г.